Текст книги "Брайтон-Бич опера"

Автор книги: Леонид Зернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

В этот момент в комнату входит Игорь и, поздоровавшись с нами, направляется прямо к Диме. Наклонившись, он что-то шепчет ему на ухо. Дима кивает и поднимается с места.

– Ну ладно, нам пора, – говорит он. – Желаю хорошо повеселиться.

– Ты куда? – говорит Нина.

– В «Эдеме» маскарад по случаю Хеллоуина, – говорит Дима. – Я же тебя ещё неделю назад предупреждал. Ты что, забыла? Я и костюм приготовил уже.

– Иди-ка сюда, – говорит Нина и за рукав вытаскивает своего старшего сына на кухню.

Поскольку я сижу прямо рядом с ведущей туда дверью, мне прекрасно всё слышно. Я знаю, что подслушивать нехорошо, но что же мне теперь, уши затыкать? К тому же с их уходом в комнате воцаряется неловкое молчание, и, похоже, их разговор слышу не только я один.

– Ты что, с ума сошёл? – раздается с кухни шёпот Нины. – Оля же специально ради тебя приехала. Я ей столько всего про тебя рассказывала. А ты уходишь.

– Hy, не нравится она мне, мам, – тоже шепчет Димка. – Ну что я могу поделать?

– Да, – как можно громче говорю я, стараясь заглушить доносящиеся с кухни голоса. – Зарецкие всех сегодня в «Эдем» приглашали. Говорят, там что-то совершенно невероятное будет. До двух тысяч человек ожидается, и наших, и америкосов, и все в маскарадных костюмах.

– Да? – говорит Игорь. – Интересно.

– А ты же их, кажется, знаешь? – говорю я.

– Зарецких? – говорит Игорь. – Знаю немного.

– Так они тебя тоже звали? – говорю я, а Татьяна толкает меня под столом коленкой. Я недоумённо поворачиваюсь к ней, но она делает вид, что ничего не произошло и что она целиком и полностью поглощена салатом «оливье», в котором, на мой вкус, не хватает яблок. Да и майонеза, по правде сказать, тоже можно было бы побольше положить.

– Нет, – говорит Игорь. – У меня там, типа, свидание. Я тут познакомился через комп с одной. Вживую ни разу не виделись ещё. Ну, вот и решили, что лучшей оказии, чем сегодня, не найти. Там же все в масках будут.

– A ты знаешь, кем она нарядиться собирается? – говорю я.

– Да, – говорит Игорь. – Она мне проболталась.

– А она про тебя знает? – говорю я.

– Нет, – говорит Игорь. – Я хочу ей сюрприз сделать.

– Здорово, – говорю я. – Очень романтично.

Нина выходит из кухни, неся в руках блюдо с жареной курицей. Дима, как бы прячась за её спиной, проскальзывает в свою комнату.

– Ты извини, Оленька, – говорит Нина. – Я действительно забыла, что он давно уже с друзьями договорился. И костюм свой дурацкий правда всю неделю готовил.

– Ничего, – говорит Оля. – Вы можете ничего мне не объяснять. Я ваш разговор слышала и всё и так понимаю.

– А что, может, всё в «Эдем» завалимся – говорю я, вопросительно глядя на Татьяну.

– Заваливайся, если хочешь, – говорит опа. – Только домой потом не возвращайся. Прямо сразу начинай себе новое жильё подыскивать.

– Ну, знаешь, – говорю я. – Тебе не кажется, что это слишком всё-таки? У меня одна мама есть уже, так я даже у неё не считаю нужным разрешения спрашивать, куда мне можно ходить, а куда – нельзя.

– Дело твоё – иди куда хочешь, но имей в виду, что я тебе это категорически запрещаю, – говорит Татьяна.

– Мне и по работе это нужно, – говорю я. – Я, может, потом про это репортаж напишу, и мне деньги заплатят.

– Кому нужна такая работа? – говорит Татьяна.

– Тем, кому за квартиру, за еду, за страховку медицинскую и ещё по десятку всяких счетов каждый месяц платить приходится, – говорю я.

– Да я лучше с голоду на улице умру, – говорит Татьяна и, резко поднявшись из-за стола, выбегает из комнаты.

– Ну вот, начинается, – говорю я. – Слёзы для женщины – это всё равно как булыжник для пролетариата.

– Напрасно ты, Лёш, – говорит Нина. – Она ведь права. Если ты себя православным считаешь, то должен понимать, что нельзя в таких вещах участвовать. Хоть две клёпки у тебя в голове должно быть или нет?

– При чем тут клёпки? – говорю я. – Она же специально это делает. Постоянно одно и то же. Как только видит, что мне что-то нравится, обязательно всё испортить надо. И вообще, если б она не поучала меня всё время, я, может, и подумал бы ещё. А так обязательно пойду. Из принципа.

– Глупые у тебя принципы, – говорит Нина.

– Какие ссть, – говорю я. – Все мои. Так вы идёте или нет?

– Нет, конечно, – говорит Нина. – Я бы и Димку не пустила ни за что, если бы это в моих силах было.

– Как хотите, – говорю я. – А я пойду. Жалко только, что у меня ни маски, ни костюма нет.

– Ну, это как раз ничаво, – для пущей издевки коверкая последнее слово, говорит Илья. – Ты и без них выглядншь так, как будто у тебя каждый день Хеллоуин. Смотри – ещё распугаешь там всю нечисть.

Когда мы приходим в «Эдем», веселье там в полном разгаре. Оба этажа забиты народом, что называется, под завязку, причём подавляющее большинство явилось сюда действительно в каких-то невообразимых и в самом прямом смысле слова потусторонних нарядах. Одних скелетов штук пятьдесят как минимум. Ведьмы с помелом и ступой, русалки, гномы, гоблины, ходячие мертвецы – зомби, римские патриции в тогах, венецианские дожи в традиционных масках, живность всех видов, от устрашающих горилл до рогатых козлов, зелёные пришельцы из космоса, вампиры с торчащими клыками и измазанными красной краской губами, пираты с повязкой через всё лицо, ковбои, индусские факиры, два Буша (оба, правда, младших), один Ельцин, два Горбачёвых, одна Маргарет Тэтчер, одна то ли сова, то ли Мадлен Олбрайт, террористы в чалмах и с игрушечными автоматами через плечо, домовые, лешие, утопленники и висельники, самоубийцы с изуродованными гримом лицами, жертвы серийных маньяков с торчащими из животов картонными ножами и ранами, из которых сочится кетчуп, клоуны и паяцы, первобытные люди в тигровых шкурах с дубинами, роботы с подмигивающими лампочками на головах, овощи разные, от тыкв до гигантских помидоров, привидения в белых покрывалах, цыганки-гадалки, шаманы, алхимики в бархатных шляпах, маги-астрологи в расшитых звёздами колпаках – вся нечисть, короче говоря, в полном сборе. Веселится, ест, пьет, громко разговаривает, пытается танцевать в сдавливающей со всех сторон толпе,смеётся, свистит, подпевает гремящему на пределах допустимых децибел оркестру, проталкивается то к дверям, то к бару, то, наоборот, куда-то вглубь – к столикам, за которыми тоже сидят устрашающего вида монстры.

От шума и толкотни я немного теряюсь и выпускаю из вида моих спутников: Димку, одетого в некое подобие рыцарских доспехов, и Игоря, весь костюм которого состоит из белой маски хоккейного вратаря с большими отверстиями для глаз и рта – типа той, какую носил постоянный герой киноэпопеи «Пятница, 13-е число» маньяк-убийца Джейсон. Я тут, похоже, действительно один без маскарадного наряда, но этого вроде бы никто не замечает. Скорсе даже наоборот.

– Нормальный прикид у тебя, мужик, – раздается в какой-то момент голос у меня над ухом, и, повернув голову, я вижу улыбающуюся мне ведьму, которая держит под ручку трехголового дракона.

– Спасибо, – говорю я, не зная, как ещё мне реагировать на столь сомнительный комплимент, и начинаю искать в толне Димку с Игорем или ещё кого-нибудь из знакомых, но вскоре понимаю, что найти здесь кого бы то ни было совершенно нереально. Я уже почти что жалею, что вообще пришёл сюда, но протиснуться сейчас к выходу просто не представляется возможным. К бару тоже нелегко, конечно, пробраться, но я, по понятным причинам, решаю всё-таки двигаться именно в этом направлении.

Около одной из колонн я замечаю Дашу, на которой, пожалуй, самый нейтральный, но тем не менее очень красивый наряд Золушки. Рядом с ней стоит молодой человек в костюме, отдаленпо напоминающем моду средневскового французского двора, и я понимаю, что он, как и полагается, изображает из себя принца. Заметив меня, Даша машет мне рукой, но я даже не могу ей ответить – толпа сильно стискивает меня со всех сторон и уносит в сторону бара.

– Может, пойдём отсюда? – говорит Грег Даше.

– Подожди, – отвечает она, всматриваясь в толпу.

– Ты ждёшь кого-то? – говорит Грег. _

– Да все друзья должны тут быть, все прийти обещали, а я почему-то никого не вижу. Впрочем, как их тут узнаешь?

– Может, тогда потанцуем? – говорит Грег.

– Нет, – говорит Даша. – Не хочется. И так жарко. Ты не принесёшь мне попить чего-нибудь?

– А попроще нельзя было чего-нибудь попросить? – говорит Грег. – Туда же не пробиться.

– Нет, – говорит Даша. – Попроще нельзя. К тому же принц – он на то и принц, чтобы самые заветные желания выполнять.

– Ладно, – говорит Грег. – Сейчас попробуем.

Он начинает протискиваться через толпу и уже через минуту исчезает среди веселящихся чудовищ.

– Привет, красавица, – раздается вдруг за спиной у Даши.

Она оборачивается и видит перед собой высокого молодого человека в белой маске хоккейного вратаря.

– Привет, – тихо говорит она.

– Вот я тебя и нашёл, – говорит он. – Долго искал, уже думал: не судьба. Но наконец нашел всё-таки.

– Да, – говорит она. – Нашёл. А зачем?

– Как зачем? – говорит он. – Мы же с тобой договаривались. По Интернету. Забыла?

– Нет, почему забыла? – говорит Даша. – Ты Сергей?

– Конечно, Сергей, – говорит он. – А кто же ещё ? Ты со сколькими тут собиралась встречаться ? Ещё кого-то ждёшь?

– Нет, только тебя, – так тихо говорит Даша, что голоса её вообще не слышно из-за музыки, но слова можно угадать по движению губ. – Сними маску, пожалуйста.

– Что? – переспрашивает он.

– Маску сними, – уже громче и решительнее говорит она.

– Зачем? – говорит он.

– Просто так, – говорит она.

– Просто так ничего не бывает, – говорит он. – За поцелуй сниму, пожалуй, а просто так – нет.

– Хорошо, – говорит она.

Он наклоняется к ней. Ближе. ещё ближе. Она видит только его тёмные глаза в прорезях белой маски – они кажутся совершенно чёрными.

– Ну? – говорит он, и Даша быстро касается губами того места, где у маски щека.

– Нет, – говорит он. – Это нечестно. Это не считается.

Маска вплотную придвигается к Дашиному лицу и прижимается к её губам чернеющей дырой своего рта.

– Вот это другое дело, – говорит он. – Вот это по правилам.

– Теперь ты, – говорит Даша и испытующе смотрит на него.

– Теперь я что?

– Снимай маску, – говорит она. – Ты же обещал.

– Лучше ты сама её с меня сними, – говорит он. – Так интереснее будет.

Даша смотрит на него с сомнением.

– Что, боишься? – говорит он.

– Нет, – говорит она, – не боюсь. Бояться раньше надо было.

Она берет маску за острый подбородок и резким движением поднимает се вверх.

– Ну что? – широко улыбаясь, говорит Сергей. – Похож я на ту фотку, которую я тебе на мыло присылал?

– Да, – тихо говорит Даша, – похож.

– Вот и хорошо, – говорит он. – А ты боялась чего-то.

– Ничего я не боялась – с чего ты взял? – говорит Даша. – Слушай, я вообще-то не одна здесь.

– А с кем? – говорит Сергей.

– С женихом моим, – говорит Даша.

– А зачем же ты мне тогда свидание назначила, если знала, что с женихом придёшь? – говорит Сергей.

– Ничего я тебе не назначала, – говорит Даша. – Ты спросил, где я буду на Хеллоуин, – я сказала. А потом ты сам уже объявил, что придешь сюда. Я же не могу тебе запретить.

– Хорошенькие фокусы, – говорит Сергей, и в этот момент к ним сквозь толпу протискивается Грег с бутылкой «Перрье» в руках.

– Вот и я, – говорит он, протягивая бутылку Даше. – Твоя любимая. Самое заветное желание. Как заказывали.

– Пойдём отсюда, – резко говорит она.

– Ты же пить хотела, – говорит он.

– Хотела, – говорит она. – На улице попью. Пойдём.

И, схватив его за руку, она начинается проталкиваться через толпу.

– А это кто был? – говорит Грег, когда они наконец выбираются из «Эдема».

– Да кто его знает? – говорит Даша. – Привязался придурок какой-то. Маньяк. Отвези меня домой, пожалуйста.

Устроившись около бара, я по-прежнему пытаюсь глазами разыскать в толпе Игоря или Димку. Дело это, естественно, дохлое, потому что, оказывается, костюмы их далеко не так оригинальны, как мне представлялось поначалу. Буквально за пару минут мне удаётся насчитать четверых мужчин в джейсоновских вратарских масках и пять рыцарей. Все они с дамами – кто с русалкой, кто с инопланетянкой, кто с кем-то вообще непонятным. Типа кикиморы морской или осьминога. Только один из Джейсонов остался почему-то неприкаянным и стоит теперь в двух шагах от меня, тоже прислонившись спиной к стойке бара. В какой-то момент он снимает маску, и я узнаю Игоря. Он отбрасывает со лба спутавшиеся волосы, как будто они мешают ему рассмотреть кого-то или что-то в противоположном конце зала, уже у самых дверей. Перехватив его взгляд, я вижу выходящих на улицу Дашу и её принца.

– Что, – говорю я, – нашел свою интернетовскую подружку?

– Да нет, – машет рукой Игорь. – Я это вообще придумал всё. Так, для прикола. Что я, лузер какой-нибудь – через комп знакомиться? Там нормальных нет и не было никогда. Одни уродки и нимфоманки.

– Ну, тебе виднее, – говорю я. – А Димка где?

– Вон он, – говорит Игорь. – С тыквой перезрелой отплясывает.

Зрелище это, надо сказать, действительно довольно уморительное. Неповоротливый рыцарь в явно мешающих ему картонных латах неловко пытается тапцевать с довольно миловидной девушкой, которая зачем-то изуродовала свою фигуру, пытаясь уподобиться оранжевому символу Хеллоуина.

– Ладно, – говорит Игорь. – Пойду я. Завтра па работу рано.

– Мне тоже, – говорю я. – Но я ещё побуду чуть-чуть, наверное. Интересно всё-таки в настоящей американской традиции поучаствовать. Коренным, так сказать, аборигеном себя хоть в кои-то веки почувствовать.

Когда Игорь уходит, я опять вижу моих старых знакомых – ведьму и трехголового дракона, которые теперь кажутся мне уже чуть ли не родными.

– Выпьешь с нами волшебного зелья? – говорит дракон.

– Конечно, выпью, – говорю я и беру из рук ведьмы высокий хрустальный бокал, в котором бурлит и пенится какой-то напиток сине-зелёного цвета. – А что это такое?

– Пей-пей, не бойся, – говорит ведьма. – Я сама готовила. Из жгучих трав да из палых листьев. Из лунного свста да из молока волчицы. А ещё из корня мандрагоры, на крови голубиной настоянного.

– На крови? – говорю я. – Нет, тогда мне этого не надо.

– Не бойся, шучу я, – говорит ведьма. – Где я тебе кровь голубиную возьму? Пей.

Я делаю большой глоток из бокала. Сладковатый на вкус, но очень крепкий напиток, в котором, наверное, градусов шестьдесят, не меньше, обжигает гортань, растекается по пищеводу.

– Пей до дна, – говорит ведьма. – Не стесняйся. Такой праздник у нас только раз в году бывает.

Я делаю ещё один глоток. Потом ещё один. Дракон рукой подталкивает дно бокала вверх, практически насильно вливая в меня его содержимое.

– Хорошо приподняло, – говорю я, чувствуя, что голова уже начинает приятно кружиться. – А правда, что это было?

– Напиток богов, – усмехается беззубым ртом ведьма. – Эликсир вечной молодости и бессмертия называется. Понравилось?

Я киваю в ответ, а она берёт из моих рук бокал, передаёт его дракону и обнимает меня рукой за шею.

– Потанцуешь со мной? – шепчет она мне в ухо.

Я пытаюсь отстраниться, но ведьма уже тянет меня в центр зала, где под оглушительную музыку топчется народ.

– Да не умею я танцевать, – говорю я, но тут, к счастью, оркестр смолкает.

– А сейчас, – объявляет в микрофон гитарист, на плечах у которого громоздится гигантская голова летучей мыши, а за плечами виднеются её крылья, – наш коронный номер. Гвоздь программы.

Музыканты начинают играть какую-то неизвестную мне мелодию, а в центр зала из толпы протискивается неопределённого пола фигура в белом балахоне, в маске в виде черепа и с самой настоящей косой в руках. Толпа расступается и постепенно образовывает круг. Начавшаяся довольно медленно музыка набирает темп, и, ритмично покачиваясь, фигура в балахоне движется вдоль толпы. Впечатление такое, что она то ли скользит по полу, то ли иногда даже немного взлетает над ним. Музыка становится быстрее, и фигура стремительнее и стремительнее кружится по всё более расширяющемуся вокруг неё свободному пространству. Размахивает косой прямо под ногами у отшатывающихся и подпрыгивающих на месте людей в масках. Темп оркестра нарастает и нарастает. Белый балахон, увенчанный раскачивающимся из стороны в сторону черепом, носится по круту с какой-то уже совершенно сверхъестественной скоростью. Коса рассекает воздух с такой силой, что даже сумасшедшая музыка не может заглушить её свиста. Гномы, гоблины, ведьмы, домовые и упыри орут от восторга. Приплясывают в такт. Хлопают в ладоши.

Я чувствую, что мне становится не по себе. Голова кружится, а из глубин желудка к горлу подкатывается горячий тошнотворный ком. Дышать становится совсем нечем.

– Расстегни рубашку, – видимо заметив моё состояние, кричит крепко вцепившаяся в мою руку ведьма.

– Что? – не понимаю я.

– Рубашку расстегни, – опять кричит она и, увидев, что я всё равно не въезжаю, хватается за ворот моей застёгнутой по полной программе рубашки и дергает его в сторопы. Вместе с отлетающими пуговицами рвётся и тонкая серебряная цепочка, которую мне Татьяна когда-то на именины подарила, чтобы я на ней крестик носил. Дышать становится действительно легче, но только на пару секунд. А потом меня всё-таки выворачивает наизнанку прямо посреди зала. К счастью, все настолько увлечены праздником, что никто не обращает на это никакого внимания.

Музыка играет ещё громче. Цветные прожектора в бешеном ритме простреливают зал, который постепенно выстраивается в многоярусный хоровод, центр которого образует белая фигура с косой, и с гиканьем, свистом и топотом начинает кружиться вокруг неё.

– День Всех Святых! – кричит кто-то в толпе. – Да здравствует День Всех Святых!

– Happy Halloween! – вторят ему другие голоса уже по-английски. – God bless America!

– God bless America! – ревет счастливая толпа. – Happy Halloween!

СВОБОДА ВЫБОРА

На следующий день после Хеллоуина я просыпаюсь от того, что кто-то сильно трясет меня за ворот рубашки и говорит: – Вставай, вставай скорее – неудобно же перед людьми.

– Что неудобно? – бормочу я. – Сон – естественнос состояние человека. На потолке вот спать неудобно. А в остальном нормально.

– Лучше бы ты на потолке спал, – говорит такой знакомый голос, и, открыв наконец глаза, я вижу перед собой Татьяну.

Естественно, моё лицо расплывается в радостной улыбке, но уже в следующую секунду она с него сходит. Нет, Татьяну-то я, конечно, очень рад видеть, но вот только смущает меня то, что за её спиной не стены нашей квартиры, а открытое небо и какой-то многоэтажный дом, кирпичные стены которого кажутся ярким пятном на фоне свинцовых мелких тучек. В этот момент я начинаю ощущать, как холодный осенний ветер забирается ко мне нод расстегнутую до самого живота рубашку, а в бок впивается что-то твёрдое. Пошарив там рукой, я обнаруживаю у себя в кармане целую пригоршию небольших, по довольно острых камней, которые прорвали нодкладку моего пиджака, а теперь, похоже, намереваются проделать отверстие в моих рёбрах. Откуда они там взялись – ненонятно, но разбираться сейчас в этом нет никакой возможности. Вытащив самого зловредного нарушителя моего спокойствия и отбросив его подальше, я поднимаю голову и ещё не до конца сфокусировавшимся взглядом принимаюсь рассматривать склонившуюся надо мной Татьяну и по-утреннему пустынный бордвок вокруг нас. Сам я, оказывается, лежу, свернувшись калачиком, на скамье с прекрасным видом на океан и действительно пользуюсь явно повышенным вниманием со стороны проходящих мимо людей. Что, впрочем, и неудивительно, учитывая мой довольно-таки прискорбный внешний вид.

– Вставай, – опять говорит Татьяна. – Пойдём домой, горе ты мое. Наказание.

– А как ты меня нашла? – говорю я, с трудом поднимаясь со скамейки.

– Да соседка позвонила, – отвечает Татьяна, поддерживая меня под локоть. – «Твой-то, – говорит, – на бордвоке весь заблёванный валяется». – «Так ему и надо», – сказала я и повесила трубку. Сначала не хотела за тобой идти, а потом подумала: вдруг ты простудишься ещё?

– Спасибо, – говорю я, тщетно пытаясь удержаться на ногах.

– Не за что, – говорит Татьяна.

– Я больше так не буду, – говорю я.

– Я знаю, – говорит Татьяна. – Ну что, пошли? Ты идти-то можешь?

– Могу, – говорю я и, как подкошенный, падаю обратно на скамейку.

…Как Татьяна дотащила меня до дома, я не помню, но в одном она оказалась точно права: простудился я действительно здорово. Кашель устрашающий, насморк ручьями, температура под сорок – все дела. Несколько дней я так и провалялся в постели (даже уроки в школе пришлось отменить) и только 5 ноября почувствовал себя немного лучше, что позволило мне, воспользовавшись уходом Татьяны на работу, быстро одеться и отправиться голосовать.

Избирательный участок на Брайтоне оказался уже переполнен народом, что меня очень обрадовало. По телевизору ведь всегда говорят, что основа демократии – это как можно более широкое участие электората. А наш народ, изголодавшись за долгую жизнь в СССР по свободным выборам, лишь только получит гражданство, сразу бежит для голосования регистрироваться. Права свои реализовывать. Ну и обязанности, конечно, тоже. Потому что всех, кто попадает в избирательные списки, потом в присяжные тягать начинают. Я через эту бодягу тоже как-то раз прошёл – даже вспоминать противно.

Отдав свой голос за Патаки, я немедленно возвращаюсь домой. Тем более что погода отвратительная – дождь льёт так, как будто это тоже чей-то насморк, и от промозглого холода у меня опять начинается лёгкий озноб. Поэтому, добравшись до квартиры, я забираюсь под большое тёплое одеяло и, согревшись, быстро отключаюсь, а просыпаюсь от громких голосов на кухне. За окном к этому моменту уже темно.

Я выхожу на кухню и вижу Алика, Илью и Татьяну, которые сидят за столом и о чём-то оживленно беседуют. Моё появление, естественно, отвлекает их от разговора.

– Ну что, доголосовался? – говорит Татьяна.

– Тоже соседка настучала? – говорю я.

– Не первый день знакомы, – говорит Татьяна. – Теперь ещё неделю болеть будешь?

– Да нет, пормально всё, – говорю я. – Я только туда и обратно сбегал.

– Вот и молодец, – говорит Алик. – Фужер тащи.

– Фужер ему не нужен, – говорит Татьяна. – Он теперь только бульончик куриный пьет. Из кружки.

– Ну, как знаешь, – говорит Алик и наливает себе полный фужер «Столичной».

Я сажусь за стол, и Татьяна ставит передо мной чашку с горячнм бульоном.

– За кого голосовал-то хоть? – говорит Алик.

– За Патаки, конечно, – говорю я. – Он так хорошо себя зарекомендовал.

– Удивляешь ты меня, – говорит Алик. – Ты что, не знаешь, что он коитроль за квартплатой отменить собирается?

– Как это? – не на шутку пугаюсь я, потому что мы-то как раз живём в квартире, подпадающей под программу «rent control».

– А вот так, – говорит Алик. – Вернее, ему даже отменять его не придётся. Это такой закон, который прекращает действовать, если его вовремя не возобновить. Так вот, срок его действия истекает будущим летом, и захватившие ассамблею нашего штата республиканцы даже голосование по нему провести не дают. А без голосования этого никакого рент-контроля больше не будет.

– А что же будет? – говорю я.

– Да ничего, – говорит Алик. – Домохозяева будут сами цены на квартиры повышать. Как им заблагорассудится. Сколько захотят – столько и прибавят.

– Тогда в Нью-Йорке революция будет, – говорю я, дуя на бульон, чтобы он хоть немного остыл.

– Ну конечно, – говорит Илья. – И кто её возглавит? Ты да я да мы с тобой?

– Вот из-за того, что таким, как ты, право голоса дают, всё и произошло, – говорит Алик.

– Что произошло? – говорию я.

– Много чего, – говорит Алик. – Пока ты тут дрых весь день, вся власть в стране перешла в руки республикаицев. Они сегодня всё выиграли. И сенат, и конгресс – всё теперь у них в полном распоряжении.

– А Джеб Буш сохранил пост губернатора? – говорю я.

– Да, это вообще цирк, – говорит Алик. – За два дня до выборов он от своего соперника процентов на десять отставал, а теперь, говорят, на те же самые десять процентов ero и обошёл. Ну не прикол?

– А что особенного? – говорю я.

– Как что? – говорит Алик. – Как ты считаешь, могло такое количество людей за два дня вверх ногами перевернуться? К тому же там теперь больше ста тысяч неучтённых бюллетеней нашли. Но на результат это, говорят, никак не повлияет – нормально? И главное – это опять Флорида. Оин там сначала президентские выборы сфальсифицировали, а теперь снова этого жулика протолкнули, чтобы он и в следующий раз своему братцу помог в Белом доме остаться. Промежуточные выборы в Америке всегда оппозиционная партия выигрывала. Это традиция такая. Основа основ американской демократии. Чтобы, значит, власть в одних руках не концентрировалась. А тут что? Полная победа партии нефти и войны на всех фронтах. Ну, кто в здравом уме может поверить, что это всё честно было?

– Никто не доказал, что выборы во Флориде сфальсифицировали, – говорю я. – По разным подсчётам по-разному получается. И вообще, что плохого в Буше? Республиканцы всегда более решительные, чем демократы, а это в такое время, как сейчас, очень даже пригодиться может. Вот народ их и выбрал. А для экономики они вообще – супер.

– Ну да, – говорит Алик. – Супер-дупер. Рейган чуть всю Америку не разорил своими бредовыми идеями. Ну, сам прикинь, если налоги спижать‚ а расходы на вооружение повышать, что с бюджетом будет?

– Ничего, – говорю я. – Не разорил же. Значит – ничего.

– Не разорил только потому, что дурак Горбачёв ero баек про «звёздные войны» испугался и весь Союз сдал, – говорит Алик. – Если бы подождал ещё пару годиков, глядишь, и развязался бы у штатников пупок-то.

– Глупости это всё, – говорю я. – Рейган гениальный человск был. Я в газете «Оньон» читал, что теперь в его честь хотят болезнь Альцгеймера перенменовать. Увековечить его имя для истории. Он ведь совершенно правильно говорил, что если снизить налоги для богатых, то у них больше денег будет. Они начнут заморочки разные покупать, яхты там, «Ламборгини», «Шато-Марго» ящиками, а это означает, что производство оживится, новые рабочие места появятся. И таким образом всем от этого богатства накапает.

– И много тебе накапало? – говорит Алик, оглядывая нашу кухню. – При Клинтоне только баланс бюджета из отрицательного в положительный превратился. А сейчас опять дефицит.

– Ну и что? – говорю я. – Трудности в экономике ещё при демократах начались. Биржа при них ведь вниз пошла. Это же всё мыльный пузырь был. Лохотрон. Пирамида. Ты сам мне говорил.

– Говорил, – говорит Алик. – И что, в такой ситуации, когда люди разоряются, работу теряют, надо социальную помощь сокращать? Чтобы богатым налоги скинуть и военные расходы почти в два раза поднять, да? А теперь вообще звездец полный будет. Теперь Бушу никто не сможет помешать сго идеи бредовые в жизнь проводить.

– Какие идеи? – говорю я. – Ты посмотри на него. Вернее, послушай: в предложении из трёх слов сто двадцать четыре ошибки. Какие у него могут быть идеи?

– He y него, конечно, – говорит Алик. – А у тех взрослых дядек, которые за ним стоят и его за верёвочки дергают. Чейни, Эшкрофт, Рамсфелд – это те, кого мы знаем. А за ними ещё Вулфовиц, Перл, Фейс, Бейкер, Пойндекстер, папа Буш, мама Буш. Ты только на рожи их посмотри – сразу всё понятно станет.

– Ничего мне не понятно, – говорю я.

– Вот и хорошо, – неожиданно встревает в наш разговор Татьяна. – Лучше бульончика попей. А то остынет.

– А мне понятно, – говорит Алик. – У них грандиозные планы. Они всю страну перевернут. Во всех областях революция будет.

– В каких, например? – говорю я.

– Во всех, – говорит Алик. – Налоги самым крупным буржуинам снизят, социальные программы сократят, в школах введут молитвы, аборты запретят, оружие огнестрельное в аптеках продавать будут. А ещё с несогласными разберутся. Всех, кто генеральную линию республиканской партии не поддерживает, террористами объявят. всё винтики-гаечки намертво прикрутят – мало не покажется.

– Чего это ты так про аборты волнуешься? – говорю я. – Тебя это с какой стороны вообще колышет? И что плохого, если в школах молитвы введут? Я-то теперь знаю, что там творится. Молитвы этим раздолбаям не помешают.

– Это же не настоящие молитвы, миленький. Они не помогут, – говорит Татьяна, а Алик продолжает перечислять, что ещё, по его мнению, натворят республиканцы:

– Они же теперь во всё федеральные суды консерваторов поставят, а это пожизненная должность. Там такие упыри сидеть будут, что они все, чего Америка в последние годы добилась, поотменяют на хрен. Они же считают, что этнические меньшинства только на бензоколонках работать должны и в тюрьмах сидеть, а место женщины – дома. Хозяйством заниматься и детками сопливыми.

– Ну и что в этом плохого? – говорю я.

– Ничего, – говорит Алик. – Только к этническим меньшинствам они ведь и евреев тоже причисляют. Они же поголовно там всё юдофобы лютые. И как ты думаешь, нравится им, что банки, газеты, телевидение, кино, биржу – всё чужаки какие-то себе присвоили?

– Неправда это, – говорю я. – Клинтон Шарона к миру с палестинцами принуждал, а республиканцы ему руки полностью развязали. Буш Иерусалим столицей Израиля признал. И в правительстве у него евреев полно. А госдепартаментом вообще негр рулит. С еврейской тоже, как это ни смешно, кровинкой.

– Не говоря уже о том, – не обращает никакого внимания нa мои слова Алик, – что теперь война перманентная будет. Как у Троцкого революция. У Рейгана только одна «империя зла» была, а теперь вон целую ось где-то откопали и нанизывают на неё одну страну за другой.

– Войну во Вьетнаме демократ Кеннеди начал, а республиканец Никсон закончил, – говорит Илья. – Картер Бжезинского с Киссинджером во всём слушался. Это при них в Афганистане, ещё до ввода туда советских войск, начали отряды моджахедов создавать и исламский фундаментализм культивировать, чтобы его в Среднюю Азию потом двигать. А Клинтон вообще – Югославию разбомбил. В центре Европы. На глазах у всего изумлённого человечества.

– Что ты хочешь этим сказать? – говорит Алик.

– Ничего, – говорит Илья. – Удивляете вы меня, мужики. Большие вроде мальчики уже, а простых вещей не понимаете.

– Ну вот, сейчас ты нам всё объяснишь, – говорит Алик.

– Дай сказать человеку, – говорит Татьяна. – Тебя же мы слушали.

– Да нечего тут говорить-то,– говорит Илья. – Спектакль это всё. Цирковое представление для особо доверчивых и впечатлительных. Театр юного зрителя.

– В каком смысле, спектакль? – говорю я.

– В прямом, – говорит Илья. – Вы же сами знаете, какой я раньше был. Сколько за демократию эту в России боролся. Противно иногда было, но всё равно боролся, потому что верил, что принцип-то правильный.