Текст книги "Брайтон-Бич опера"

Автор книги: Леонид Зернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Пока, – говорит Алёна.

– А вот это? – говорю я и читаю, стараясь голосом передать орфографические особенности стиля: – «Красивая, 38, 170, ситизен, ишет устроенного, високого холостого мужшину. Фото a must»[17]. Или это: «Девушка, 41, петит, будет мила с милым другом – мужчиной с головой на плечах, реальнымн желаниями».

– Ну, желания-то у меня как раз реальные, – говорит Алик. – Даже слишком иногда. Но петит – это что, шрифт такой маленький?

– Нет, – говорит Алёна. – Петит – это значит: миниатюрная она. Как я.

– А вот ещё прикольное объявление, – говорю я. – «Я – толстушка, по ихним меркам, не очень противная, еврейка, 36 лет, из Одессы. Живу на Брайтоне (а где же ещё!). Мне говорят, что я совершенно без культуры и этикета, зато с ненормально развитым чувством собственного достоинства. В Союзе даже не знала, что такое синагога, а здесь ударилась в религию не хуже пейсатой. Если вас зовут Веня, то вы мне пе звоните, с ним я уже знаюсь». Тебя же не Веня зовут?

– Нет вроде, – говорит Алик. – А что-нибудь посерьёзнее там есть?

– Есть, конечно, – говорю я. – Вот, например: «Жгучая брюнетка, неповторимая внешность, фигура модели, юрист. Много достоинств, мало недостатков. Верит в любовь. Дарит тепло, ласку».

– Ласку – это хорошо, – говорит Алик. – Ласку мы любим. Ты это объявление обведи. Чтобы оно не потерялось. Мы к нему вернемся потом. Ещё есть что-нибудь?

Я тянусь за толстым розовым фломастером, который у нас всегда на кухне рядом с телефоном лежит, обвожу объявление неровной, но зато жирной и почти что круглой рамкой и продолжаю читать:

– «Манерная во всех отношениях, независимая, жизнерадостная еврейка, средней полноты. Любит жизнь, уют, тишину, землю. Хочу попробовать вторично».

– Землю кто ж не любит? – говорит Алёна. – Земля – это же самое надежное капиталовложение, какое только есть на свете. Сразу видно – умная баба.

– А что значит «вторично»? – говорит Надя.

– Это значит, что один раз она уже попробовала, и ей понравилось, – говорит Алёна. – Теперь ещё разок захотелось.

– «Гражданка, – продолжаю читать я, не обращая внимания на несмешные Алёнины шутки. – Свободная, без детей, внешность – стыдно не будет. Ищу поклонника эзотерической любви. Обеспеченного, вальяжного, легального».

– Это тоже обведи, – говорит Алик. – Надо же мне хоть под старость эзотерическую любовь эту попробовать. Что там ещё ?

– «Интересная блондинка, – читаю я, – ищет нормального человека для жизни».

– Нет, это ему нe подходит, – говорит Алёна. – У него у самого никакой жизни нет.

– И то правда, – покорпо соглашается Алик.

– Вот это хорошее, – говорю я. – «Молодая, полненькая, маленького роста, но с большим бюстом хочет познакомиться с человеком, для которого важно не то, как пирог выглядит, а какой он на вкус. Позвони, и, возможно, именно тебе достанется самый лакомый кусочек, а может быть, и весь».

– Обведи, – говорит Алик.

– Хорошо, – говорю я и продолжаю читать: – «33– 163—70. Заботливая религиозная еврейка предлагает электрический способ для лечения импотенции. Без противопоказаний в любом возрасте. Эффект моментальный».

– Дальше давай, – говорит Алик.

– «Свободная, – читаю я. – 39 лет. Познакомится с мужчиной, желательно родом из Питера или Москвы и хорошо воспитанный». Или вот ещё: «Интересная, стройная, покладистая женщина Востока ищет высокого, незлого, бескорыстного мужчину. Хочет платить тем же». Ты бескорыстный?

– Абсолютно, – говорит Алик.

– Ну, тогда и это тоже обведём, – говорю я. – А вот уже полный улёт: «Класс – представительский. Год выпуска – декабрь 1969. Пробег – 32. Цвет – светлый (родная). Рост – 174. Вес – н/у. Фары – голубые. Высота клиренса – 110 см. Габариты – 95—70—95. Кузов – не битый, не ржавый, не гнилой. Тип топлива – низкооктановое (шампанское, мартини). Крыша в порядке. Идеальное состояние, всё новое, все опции. Заводится с полоборота, без проблем, даже утром и в мороз. Предпродажная подготовка. Эффективная система контроля за выхлопными газами. Требует установки отличной противоугонной системы. Документы на руках. Отдается строго по договоренности или с полным переоформлением. Количество предыдущих владельцев не установлено. Посредников просят не волноваться. Для тестдрайва звоните по телефону…»

– Неплохо, – говорит Алёна. – Ho вот если бы я объявление решила дать, я бы так написала: «Молодая, красивая, обеспеченная, давно в США, гражданка мечтает о том, чтобы её наконец оставили в покое!»

– Прям уж, – говорит Надя и поворачивается ко мне: – Слушайте, а давайте правда Алёнке тоже кого-нибудь найдём, а? Ну-ка, дай мне газеты.

Я с некоторым облегчением протягиваю ей пачку газет, потому что мне, по правде сказать, всё это чтение уже порядком надоело.

– «Выдам женщин замуж за граждан США», – читает Надя. – Нет, это не то. «Ищу женщину для общения, проведения времени. всё ваши желания за мой счёт. Девушек лёгкого поведения прошу беспокоить». За его счёт – это хорошо, конечно, но тоже не то. «Безвозмездно предлагаю своего мужа в качестве сексуального партнера женщине или девушке без ограничения по возрасту, но желательно состоящей в браке. Весьма симпатичен. Лёгок и приятен в общении, тактичен. В постели не эгоист. Здоров и чистоплотен – каким мне хотелось бы видеть его и после ваших встреч. Заинтересовавшимся вышлю его фото и способ связи». Заинтересовалась?

– Нет, – решительно говорит Алёна.

– Ладно, сейчас ещё кого-нибудь найдём, – говорит Надя. – Смотри, сколько их тут… Вот поэт какой-то: «Симпатичный господин, живу на Статен-Айленде один. Есть у меня огромный дом и отличная работа притом. Вам это не будет в новинку, ищу достойную себе половинку. Рост выше среднего, немного лет. Знаю английский, компьютер, атлет. По воскресеньям могу приготовить обед. По гороскопу я Лев, ищу тебя среди бездетных Дев. Коль Богу будет угодно, мы создадим себе подобных. Позвони мне скорей, позвони. Полюби меня, о, полюби!»

– Нет, подобных себе я создавать не хочу, – говорит Алёна.

– Ну, не хочешь, и не надо, – говорит Надя. – Тогда этот: «32/190/80, симпатичный, познакомлюсь с девушкой для фана, борьбы с вредными привычками».

– 190 на 80 – это что, давление? – говорит Татьяна.

– Возможно, – говорит Алёна. – Ho y меня по-любому вредных привычек нет. У меня все привычки исключительно полезные.

– Тоска какая, – говорит Надя и продолжает читать: – «Одинок инт поряд мужч ищет жещ 25-30 для опл интим встреч». Прямо телеграфист какой-то. Хорошо хоть не азбукой Морзе отбил. Ни точек, ни знаков препинания, ничего. Что тут ещё? «Если действительно скучно жить, вам стоит со мной познакомиться. Если муж не уделяет достаточно внимания, помогу со стимулом жизни. Прикручу ему рога». Ну, это тебе не подходит. У тебя же мужа нет? Или есть всё-таки?

– Да есть вроде, – говорит Алёна. – Но с рогами у него уже всё в порядке.

– Тогда дальше идём, – говорит Надя. – «Неглупый молодой человек, давно в стране, вконец измученный поисками своей нежной и ласковой половинки, в последний раз пытается её найти. Пожалуйста, моя принцесса, будь не больше седьмого размера».

– Ха-ха-ха, – с деланным смешком говорит Алёна. – Этот размер мы давно уже того, проехали. Со свистом.

– «Образованный мужчина, адвокат, – продолжает читать Надя, – ищет образованную женщину, врача, с квартирой па берегу океана. Серьёзные намерения». В том, что серьёзные, не сомневаюсь, но ты с врачебной карьерой, я надеюсь, уже навсегда завязала. «45, высокий, нормальный, спокойный еврей из Москвы ищет женщину для свободной любви». Ты как к свободной любвито относишься?

– Положительно, – говорит Алёна.

– Вот поэтому мы теперь и подбираем тебе спутника жизни по газете, – говорит Татьяна.

– He занудствуй, – говорит Надя. – Сейчас найдём кого-нибудь. Вот, например: «46, отставной прапорщик, интеллектуал, сексуален, познакомится с состоятельной женщиной для создания семьи».

– Хватай, Алён, – говорит Алик. – Прапорщик-интеллектуал, да ещё и сексуален. Такого вообще не бывает.

– Сам его тогда хватай, – говорит Алёна.

– Да подождите вы, – говорит Надя. – «Парень, 36, с опытом работы по уходу за престарелыми и инвалидами, познакомится с симпатичной женщиной». А вот это уже интереснее: «Устроенный американец хочет в жены стройную русскоговорящую, до 43, можно без статуса». Тебе до 43 или после?

– Так я тебе и сказала при всех, – говорит Алёна.

– Ну хорошо, – говорит Надя. – А это тебе как? «Одинокий парень, квартира, ищет девушку, женщину. Материально обеспечен, но не там, где хотелось бы». Или вот это: «Симпатичный, давно в стране, приютит у себя худенькую девушку».

– Издеваешься, – говорит Алёна, которая, как я уже отмечал когда-то, худобой не страдает.

– Ну извини, извини, – говорит Надя. – «Гражданин желает встретить свою неполную половинку» мы тоже тогда пропускаем. А вот это? «Достойный мужчина средних лет станет лучшим украшением прекрасной дамы, можно с ребёнком, желательно с девочкой». Или вот ещё: «Скорее встретимся, потом сойдёмся и поженимся с худенькой женщиной». Опять не подходит. И чего они всё так на худеньких зациклились? А вот ещё один телеграфист: «Представит муж благород внешнос из Нью-Йорк познак с состоятел леди для интимн встреч». У них тут что, гнездо, что ли?

– Да нет, это наверняка один и тот же человек писал, – говорю я. – Просто текст чуть-чуть изменил, вот и всё.

– Ладно, – говорит Надя. – Ну его. А вот, смотрите: «Еврей, математик, 42/168, небольшой физический недостаток, ищет такую же еврейку, для выяснения отношений, которые ведут к любви». Интересно, какой это у него иебольшой физический недостаток. Интригует, правда? А это уже серьёзно: «Приличный граждании заключит брак с состоятельной духовно и материально от 30 до 58 лет». Уж тут-то ты можешь сказать, попадаешь ты в этот интервал или пет?

– Попадаю, – говорит Алёна. – И дальше что?

– Дальше вообще уже нечто особенное, – говорит Надя. – Слушайте внимательно: «Познакомлюсь с красивой женщиной, мечтающей жить интересами своего мужа, для которой Муж (с большой буквы так и написано) – это не который объелся груш, а который самое СВЯТОЕ (все большими буквами). Заботливая мама, жена, подружка, любовница и… (Многоточие тут, хотя какого хрена ему ещё надо-то?) Я – заботливый, как отец, муж, любовник, слуга и личный врач. Увлечения: философия и делать жену счастливой».

– Класс, – говорит Алёна. – Хочу такого.

– А такого? – говорит Надя. – «Непорядочный, несерьезный мужчина познакомится для совместного времяпрепровождения и сами понимаете каких отношений с аналогичной по характеру тёткой, можно не одной. Обещаю разочаровать жадных, тупых, фригидных и прыщавых. Интим сразу не предлагать, но если очень хочется, то можно».

– Не надоело тебе ещё? – говорит Алёна.

– Ты что? – говорит Надя. – Я и не представляла себе никогда, что на свете столько мужиков клёвых бесхозными ходят. Вот этот ещё, например: «Если тебе невыносимо жить с теми, с кем живешь, но у тебя хороший характер и ты здоровая, 20—40 лет и хочешь надежно устроить свою жизнь с добрым, любящим, заботливым и намного старше, как примерно твой папа, то звони». А вот ещё один: «Ты симпатичная и абаяшка (так через «а» и написано), 20—35 лет, стройненькая, здоровенькая, не работающая и, желательно, с ребеночком, а я – лысый, с животиком и слегка перезрелый, ио тоже, как и ты, заботливый, преданный, сексуальный и одинокий. Давай создадим семыо. Абаяшка, абаяшка, позвони скорее Сашке». Жалко, что у меня уже есть семья, а то я и сама позвонила бы. А ещё лучше этому: «Раб любви ищет жену – рабыню на всю жизнь, которой, как воздух, нужен предмет обожания. Добрую, 30—40 лет, преданную, живущую интересами господина своего. Конечно, я понимаю, что именно такие женщины все уже замужем, но я всё-таки надеюсь на чудо. Пожалуйста, не беспокойтесь, если вы не соответствуете всем этим критериям. Сам я с Израиля. Вдовец, заботливый, преданный. Генетически запрограммированный для счастливой семьи на всю жизнь». Соблазнительно звучит?

– Очень, – говорит Алёна.

– А это что такое? Это уже вообще ни в какие ворота не лезет, – говорит Надя и продолжает читать: – «Меня зовут Женя. Мне 11 лет. Я из России. Я знаю, Америка великая и богатая страна. Возможно, в ней найдётся хороший человек и поможет мне купить хороший компьютер. Отзовитесь». Да тут сплошной детский сад пошёл. «Очень приятный 20-летний парень ищет учительницу секса. Чтобы научила, как правильно надо любить женщину/девушку, но не на словах. Заплачу! (Восклицательный знак.) Нужно срочно!!! (Три восклицательных знака.) Ничего не важно!! (Два восклицательных знака.) Только женский пол, пожалуйста!!! Три восклицательных знака и точка наконец. Не хочешь заняться обучением подрастающего поколения?

– Нет пока, – говорит Алёна.

– Ну, тогда, может, этот подойдёт, – говорит Надя. – «42/6/220, женат, ищу подругу на стороне. Понимания и жалости не надо. Только хорошее время и секс». Или это: «Если тебе хочется редких и тёплых встреч, позвони, и я тебе это устрою». Может, нозвонишь?

– Надь, правда, надоело уже, – говорит Алёна.

– Ладно, мы уже почти до конца добрались, – говорит Надя. – Вот этого никак нельзя пронустить: «Маленький, толстый и лысый, с убогим впутренним миром, влачащий нищенскос существование и ничего не способный изменить к лучшему, ищет женщину неонисуемой красоты для встреч за её счёт и на её территории. Женат. Есть дети – вымогатели. Постоянно просят денег. Собственной жены боится панически, потому что она больно дерётся чем попало». Ну, и ещё парочку на закуску. «Привет всем девочкам! Я хочу познакомиться с хорошей, небогатой девушкой от 22 до 30 лет. С девушкой без комплексов, которой нужны не деньги, а хороший человек. Сам я небогат, рост 180, вес 80, глаза карие. Просьба звонить всем, кому это нужно. Без посредников».

– Знаете, – говорит Татьяна, – а ведь это совершенно не смешно на самом деле. Ведь для кого-то всё это не шутки.

– Да, для меня, например, – говорит Алик. – Про меня-то вы, кажется, забыли.

– Ты что, вообще серьёзно всё это, что ли? – говорю я.

– Абсолютно, – говорит Алик.

– А Милка как же? – говорю я.

– Ну что Милка? – говорит Алик. – Она свое счастье нашла вроде. А мне что теперь делать? Ну, не могу я один, понимаешь?

– Понимаю, – говорю я. – Но тогда, я думаю, тебе надо самому объявление дать.

– И что будет?

– Не знаю, – говорю я. – Может, и ничего не будет. А может, позвонит какая-нибудь женщина нормальная. У которой тоже никого найти не получается. И которая тоже одна никак не может.

– Что же, телефон свой давать? – говорит Алик. – Начнут звонить маньячки всякие. Поклонницы эзотерической любви.

– Не давай телефон, – говорю я. – Дай мыло.

– И мочалку, – говорит Татьяна.

– Нет, это так электронная почта на компьютерном жаргоне называется, – объясняет ей Алик.

– Ну, тогда действительно дай мыло, – говорит Татьяна. – Напиши что-нибудь нейтральное. Только возраст, рост, вес, цвет волос, глаз и какую женщину ты ищешь.

– Какую-какую? – говорит Алик. – Да любую.

– Что, совсем без разницы? – говорит Алёна.

– Совсем, – говорит Алик.

– Это правильно, – говорит Надя. – Это по-нашему. Если любви всё равно нет, то какая тогда, спрашивается, разница?

– Знаете что? – говорит Алик. – Любовь, как известно, приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Котлетки-то ещё остались у нас?

– Остались, остались, – говорит Татьяна.

– Ну что ж, может, тогда и накатим ещё? – говорит Алик.

– Можно, – говорю я.

– За любовь, – говорит Алёна.

– За вторую половинку, – говорит Татьяна.

– Неполную только, – говорит Надя.

– Тебе наливать неполную, что ли? – говорит Алик, который как раз занялся распределением оставшейся водки.

– Нет, за половинку неполную, – говорит Надя. – В смысле худую.

– Худую – в смысле плохую? – говорит Алёна.

– Нет, – говорит Надя. – В смысле хорошую, но неполную.

Мы дружно чокаемся и пьём до дна, закусывая последними котлетками.

ОГРАБЛЕНИЕ СО ВЗЛОМОМ

В тот день, когда ограбили Зарецких, у нас тоже произоила небольшая неприятность. Я просыпаюсь, как всегда, за полдень – правда, не сам, не потому, что выспался, а от громкого и резкого звонка домофона. Спросонья с трудом разбирая дорогу и чуть не свалившись с лестницы, спускаюсь на первый этаж, где почтальон торжественно вручает мне посылку. Это кое-какие книги, которые я заказал в одном Интернет-магазиие месяца два тому назад и о которых с тех пор уже успел благополучно забыть. Видио, позарез они мне нужны были.

Поднявшись обратно в квартиру и страшно недовольный тем, что меня разбудили в такую несусветную рань, я принимаюсь варить кофе. Татьяна сидит у себя в комнате – тихо, как маленький мышонок. В течение долгих лет совместной жизни она на собственном печальном опыте могла неоднократно убедиться, что по утрам ей оттуда лучше не выходить и меня не трогать – самой же потом хуже будет. Да и, наверное, занята она, так как вчера ещё начала новую картину: портрет молодой негритянки, вместе с которой она ехала в метро и которую за те полчаса, что поезд простоял в тоннеле, успела прекрасно рассмотреть.

От этих мыслей меня отвлекает шипение убегающего кофе. Густая жижа тёмно-коричневого цвета заливает нашу и без того весьма далекую от белизны плиту, но больше всего меня расстраивает даже не это, а то, что в турке мало осталось того напитка, который один лишь и способен привести меня в хотя бы относительно приемлемое для окружающих состояние. Вылив то, что не успело убежать, в мою любимую чашку, которая теперь, по сравнению с ничтожным количеством кофе в ней, кажется несуразно большой, я отправляюсь в нашу гостиную, где стоит мой квадратоголовый друг-компьютер и которая по этой причине одновременно является моим кабинетом.

Грубо разбудив друга нажатием кнопки «Старт», я делаю первый глоток кофе и тут же зажигаю заранее приготовленпую сигарету. Горячий дым обжигает легкие, никотин и кофеин начинают поступать в кровь, а через неё в мозг, который, как я надеюсь, от этой гремучей смеси соблаговолит наконец проснуться. Одной затяжки тут, копечно, недостаточно. Да и одной сигареты, по правде сказать, тоже. Хорошо хоть, что мне торопиться некуда. Я выхожу в Интернет – первым делом на главные новостные страницы: убедиться, что за минувшую ночь в мире не произошло ничего требующего моего немедленного внимания и (или) участия. Нет, всё, как обычно. Вашингтонский снайпер пристрелил ещё одного человека. Конгресс принял резолюцию, разрешающую президенту делать всё, что ему заблагорассудится, в любой момент и в любой точке земного шара. Биржа стремительно катится вниз, подписывая смертный приговор Саддаму Хусейну, а заодно и бесчисленным тысячам его подданных, которые погибнут в предстоящей войне. 13-летний школьник изнасиловал свою 36-летнюю учительницу. Всё – как всегда в последнее время, и я уже собираюсь начать проверять мою электронную почту, как в нашу дверь раздается стук.

От общения с другом-компьютером меня это нисколько не отвлекает, потому что дурной и совершенно, на мой взгляд, нелепой привычки открывать дверь на первый попавшийся стук я не имею. За исключением тех случаев, когда я заранее с кем-то договорился и жду гостей, естественно. Так что я начинаю методично стирать накопившиеся за ночь в моем электронном почтовом ящике письма: два предложения перезаложить под более низкий процент дом, которого у меня нет; три предложения открыть беспроигрышный бизнес, который в течение года сделает меня миллионером; семь приглашений посетить бесплатные порностраницы, из которых четыре обещают фотографии несовершеннолетних детей в откровенных позах; девять сообщений о том, как за три дня увеличить размеры детородных органов на 15 сантиметров; и четырнадцать рекламных листовок с совершенно фантастическими скидками на товары неизвестного мне предназначения. Всё. Такова почта за ночь, и теперь мой почтовый ящик пуст, а моя интернет-зависимость по-прежнему требует ещё какой-нибудь пищи.

В дверь опять стучат, уже зпачительно громче. «Вот настырные какие», – думаю я, но с места своего, естественно, не двигаюсь, а, наоборот, зажигаю вторую сигарету и перехожу к страницам с более подробным освещением событий в мире. Я полностью погружаюсь в чтение длинной статьи о попытке военного переворота в Кот-д’Ивуаре – стране, которая раньше пазывалась Берегом Слоновой Кости. Почему изменилось её название – я не знаю. Может быть, ельциноиды переименовали её вместе со многими российскими городами, весями и улицами в рамках борьбы со страшным наследием сталинизма, а может, и другая какая весомая причина есть. От захватывающего чтения о страданиях котдивуарцев меня отвлекают тихие шаги в коридоре. «Вот это Татьяна напрасно, – думаю я. – Зря она всё-таки открывать пошла. Она что, не знает, как я этого не люблю? Ну, сейчас я ей устрою».

Я с большим неудовольствием поднимаюсь с уютного кресла и иду в коридор. Для этого мне надо пройти через всю нашу покрытую старым пыльным паласом гостиную, на что, с учётом моей привычки никогда и никуда не торопиться, уходит минуты две, а то и больше. Палас этот давно уже на помойку выбросить надо бы – на радость новым иммигрантам, но он какой-то сумасшедшей гадостью намертво к полу приклеен, да и лень шкафы все книжные сдвигать ради такой мелочи. К тому же Мурзик обожает играть с огромпыми серыми хлопьями пыли – я думаю, они ему мышками кажутся.

Медленно пересекая комнату, я мысленно репетирую тот строгий выговор с занесением в личное дело, который я сейчас сделаю Татьяне, и уже готовлюсъ сказать что-нибудь громким голосом, опасаясь только того, что с утра это может у меня недостаточно грозно получиться. Но волнуюсь я, как выясняется, напрасно. В коридоре, вместо Татьяны, меня встречает здоровенный негр лет двадцати, с которым, выйдя из гостиной, я сталкиваюсь буквально лицом к лицу. Ну, вернее, лицом к лицу – это некоторое преувеличение. Скорее я своим носом утыкаюсь ему куда-то чуть повыше живота и останавливаюсь в ужасе, который в немалой степени усугубляется тем, что за спиной у негра маячит ещё одна столь же крупная фигура того же цвета. «Ну, всё, – думаю я. – Вот и допрыгался воробушек. Доигрался, болван ты придурочный. Даже кофе не допил. Не докурил, можно сказать, четвёртой сигареты».

Гость мой, видно, тоже не ожидал такого поворота событий. Хорошо хоть, что у него, в отличие от меня, реакция молниеносная: мгновенно оценив обстановку и увидев, что путь назад открыт, он толкает меня в грудь и пускается наутёк. Его товарищ выскакивает из квартиры вслед за ним, а я, не в силах даже двинуться с места, застываю в полном ступоре. В таком состоянии и находит меня выходящая из своей комнаты Татьяна.

– Что случилось? – говорит она. – Что за шум тут с самого, можно сказать, утра?

– У нас были бандиты, – с трудом выдавливаю из себя я.

– Какие бандиты? – говорит Татьяна и с некоторым удивлением смотрит на меня, поскольку мой голос в такое время суток она слышит чуть ли не впервые в жизни и, наверное, он кажется ей незнакомым. – Ты что, не проснулся ещё? Или, наоборот, спал слишком долго и отлежал себе какой-нибудь жизненно важный орган?

Я рассказываю ей о незваных гостях и о том, как чудом избежал верной смерти, на что Татьяна совершенно спокойно замечает:

– Ты, когда с почтой поднялся, дверь небось забыл закрыть?

– Наверное, – с несколько виноватым видом говорю я.

– Ну вот, – говорит Татьяна. – Они проходили мимо. Видят: дверь открыта. Постучали пару раз – никто не открывает. Вот они и решили заглянуть, проверить, не случилось ли чего плохого с хозяевами.

– Да, наверное, – говорю я.

– А вообще-то, – говорит Татьяна, – тут и другая причина есть.

– Какая? – говорю я.

– Я же портрет негритянки сейчас оканчиваю, – говорит Татьяна. – Поэтому они и пришли. Вот бы попозировали мне. А ты их спугнул.

– В каком смысле спугнул? – говорю я. – Они же меня чуть не убили.

– С чего ты взял? – говорит Татьяна. – Они бы просто вошли, и тогда я их тоже смогла бы нарисовать. Ты же знаешь, как мне живых натурщиков не хватает.

– Знаю, – говорю я.

– Так зачем же ты их спугнул? – говорит Татьяна.

– Никого я не спугивал, – говорю я, и в этот момент, на моё счастье, звонит телефон, давая возможность прервать эту явно ничего хорошего мне не сулящую беседу.

Обычно я в такое раннее время и к телефону тоже не подхожу, но тут приходится сделать исключение.

– Алло, – как всегда, очень солидно и уверенно говорю я. – Зернов слушает.

– Привет, Зернов, – раздается голос в трубке. – Антон Зарецкий беспокоит. Не оторвал от чего-нибудь важного?

– Оторвал, конечно, – говорю я, – но теперь-то что уж поделаешь?

– Прости, старик, – говорит Антон. – У нас тут неприятность небольшая. Ограбили нас. Ты не мог бы подъехать?

– А я тут при чём? – говорю я. – Я у вас ничего не брал.

– Естественно, – говорит Антон. – Ты что? Никто нa тебя и не думает. Просто посоветоваться с тобой хотим по одному вопросу. Мы же недалеко от тебя совсем. Возьми карсервис, я тебе деньги отдам.

– А работу мою ты тоже за меня сделаешь? – как можно сердитее говорю я. – Ну, хорошо. Сейчас буду.

Когда я приезжаю к Антону с Мариной, там уже сидит Надя Малинина. Но это, впрочем, понятно: она же по соседству с ними живёт, да и дружат они семьями, особенно с тех пор, как стали совладельцами «Эдема».

– Ну что тут у вас случилось? – говорю я, поздоровавшись со всеми, в том числе с Дашей и Розалией Францевной, которая, естественно, отвечать мне не считает ни нужным, ни хотя бы возможным.

– Ну что-что? – говорит Антон. – Как я уже говорил, ограбили нас. Забрались в дом. Ночью. Когда мы спали все. Представляешь?

– Представляю, – говорю я. – Полицию-то вызывали?

– Вызывали, – говорит Антон.

– Hу и что? – говорю я.

– А ничего, – говорит Антон. – Приехали два хряка. Таких, знаешь, что я думал, они в дверь не пройдут: специально для них дыру в стене пробивать придется. Но ничего, прошли. Бочком. Покрутились тут полчасика, понюхали и ушли. Ты, как-никак, давно здесь живешь, в Америчке этой. Может, подскажешь, чего нам дальше делать?

– Опись пропавших вещей составили? – со знанием дела говорю я, хотя это просто первое, что приходит в мою совершенио сонную голову. Кофе-то я так и оставил недопитым – с чего же головушке моей бедной теперь несонной быть?

– Нет ещё, – говорит жена Антона Марина. – Из крупных вещей ничего вроде не пропало. А мелочи ведь перебирать падо.

– Ну вот, – говорю я. – Как составите опись, опять полицию вызывайте. Искать они, конечно, ничего ис будут, но протокол составят, и вы потом всё, что у вас взяли, с налогов списать сможете. Если у вас, конечно, квитанции о покупке этих вещей сохранились. Чтобы их стоимость подтвердить. Правда, имейте в виду, что такие штуки сразу внимание Налоговой службы привлекают. Они, как видят, что украденные вещи списаны, тут же начинают всю декларацию шерстить. Да сше и за предыдущие годы всё поднять могут. Особенно если ещё что подозрительное найдут.

– А почему ты думаешь, что полиция искать ничего не станет? – говорит Марина.

– Я не думаю, – говорю я. – Я знаю. Когда в городе почти две тысячи человек в год мочат, а изнасилования, драки, наркоманов и прочее добро даже считать давно бросили, кто же какими-то бирюльками заниматься будет? Они и раньше ворованного никогда не искали, а сейчас тем более. Сейчас все силы на борьбу с террористами брошены. К тому же Ирак вот-вот в нас бомбой с чумой пульнёт. Не до воров стране, сами понимать должны.

– Как ни странно, но Лёша прав, – вдруг подаёт голос Надя. – От полиции действительно толку никакого. Одни только неприятности.

– А ты откуда знаешь? – говорит Антон.

– Ну, у нас тут тоже история одна уже искоторое врсмя тянется, – говорит Надя. – Мы не хотели рассказывать, чтобы никому голову не морочить. У каждого же своих радостей в жизни выше крыши. .

– Что, тоже ограбили? – говорит Марина.

– Нет, – говорит Надя, – хуже. К Катьке прицепились две девчонки какие-то. То ли наркоманки, то ли хулиганки просто. Одна вообще беременная уже. По крайней мере, она так говорит. Короче, они её сначала в школе терроризировали.

– Как? – говорю я, потому что школа эта – та самая, где я теперь работаю.

– Ну, знаешь, – говорит Надя, – Катька же полненькая у нас такая. Вот они её и дразнили. Жирной свиньей называли или ещё там как-нибудь. А потом им очень не нравится, что она с Лероем встречается.

– Почему? – говорю я.

– Ну как почему? – говорит Надя. – Кому же это понравиться может? Я тоже, например, не в восторге от того, что моя единственная дочь с неграми путается, но я же к ней с кулаками не лезу.

– А они что, лезут? – говорю я.

– Да, – говорит Надя. – А недавно, когда Катя одна дома была, прямо в дверь к нам позвонили – вроде отношения выяснять звали. Она на крыльцо вышла, чтобы сказать, что никуда с ними не пойдёт, а они её оттолкнули и ворвались в дом. Набезобразничали там, кухню кетчупом залили, солью засыпали. Дверь в Катькину спальню ногой прошибли – теперь дыра в ней. Тут ведь знаете как – даже в хороших домах всё фанерное. Ткнёшь один раз – и всё развалится.

– Украли что-нибудь? – говорит Антон.

– Да мелочь всякую, – говорит Надя. – Духи Катькины и дневник.

– Какой дневник? – говорю я. – Тут в школе дневников нет.

– Нет, личный, – говорит Надя. – Тот, в который она всё про свою личную жизнь записывает и на ключ от всех запирает. Это для неё, конечно, большая потеря. Да, и ещё, пока она за ними по всему дому гонялась, ногой где-то так ударилась, что большой палец себе сломала. Теперь в гипсе ходит.

– Да, я видел, – говорю я. – Но когда я спросил её, опа сказала, что на съемках новой серии «Mission: Impossible» была, и Том Круз ей там ногу отдавил. Так она же вроде на него в суд подавать собиралась?

– Это я её научила так всем в школе говорить, – говорит Надя. – Чтобы не приставали. Короче, когда это случилось всё, я в «Эдеме» была. Там аврал очередной произошёл, и Вадик просил меня помочь. Катя позвонила мне, голос дрожит, странный какой-то. Я сразу же почувствовала, что с ней что-то не так. У нас ведь потрясающе доверительные отношения, и она знает, что мне всё, что угодно, рассказать можно. Я всё пойму. Кроме лжи. Поэтому она и не врёт мне никогда. А тут что-то крутить начала, темнить. Ну, я бросила всё, взяла машину, помчалась домой. К моему приезду девчонок этих уже и след простыл, а Катя – от страха, что ли, – минимальный порядок навела. Вещи разбросанные по местам рассовала, кетчуп с кухонного стола вытерла. И говорит мне: «Ты только в полицию не звони. И папе ничего не рассказывай».