Текст книги "Брайтон-Бич опера"

Автор книги: Леонид Зернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Так вот, он в первый день пришел оттуда и спрашивает у Милки: «Мама, а что такое ступид?» Ты сам-то хоть, надеюсь, не в иешиву устроился?

– Нет, конечно, – говорю я. – Ты что?

– Ну и то хорошо, – говорит Алик. – Мы его забрали оттуда, естественно, но и потом всё равно проблемы были. В какой-то момент директриса тамошняя вызвала меня и говорит: «A вы не думаете, что вашему мальчику надо бы побольше смотреть телевизор?» Представляешь? Я просто рассвирепел и отвечаю: «А вы не думаете, что это другим мальчикам надо бы смотреть телевизор поменьше?» Так что ситуация в здешних школах особая. Пограничная, как сказал бы Сартр. И всё равно я не совсем понимаю, как тебя туда взяли. Вернее, совсем не понимаю.

– Повезло, – говорю я. – С учителями совсем худо в городе. Не хватает их катастрофически. Вот и берут всех со степенью бакалавра. A мои три курса МГПИ как раз на бакалавра тянут. Правда, заставили пообещать, что я в самое ближайшее время на магистра сдам. Ho кто решает, какое время ближайшее, – непонятно.

– И что ты этим несчастным детям преподавать будешь? – говорит Алик.

– Очень интересный предмет, – говорю я. – «Russian Studies» называется. «Русские штудии» по-нашему. Район-то у нас сам знаешь какой. Вот и решили они русскоязычной общине наконец потрафить. А там по курсу всё: и язык, и литература, и история.

– То есть как раз всё те науки, в которых ты являешься особенно крупным специалистом, – говорит Татьяна. – Большое дерзновение имеешь.

– Я знаю, – говорю я. – Я и сам тут недавно подумал, что уже сороковник разменял, а жить толком не научился. Страшно, конечно, но что же делать – теперь других пойду учить. Зарплата там нормальная, все страховки, два месяца отпуска летом.

– А правду говорят, здесь учиться легче? – говорит Саша.

– Конечно, легче, – говорит Надюхина дочка Катя – она, как выяснилось, так же как и Сашка, в моем классе будет. – На дом задают много, но всё ерунду такую.

– Что вы последнее по литературе проходили? – говорю я.

– «Гекльберри Финна», – говорит Катя.

– В одиннадцатом классе? – удивляется Татьяна.

– Да, – отвечает за дочку Надя. – Причем в адантированном варианте. А что задавали в связи с этим – Кать, расскажи.

– Ну, картиику нарисовать какую-нибудь, – говорит Катя. – Проиллюстрировать какую-нибудь сцену.

– Кошмар, – говорит Татьяна. – Ужас.

– Почему кошмар? – говорю я. – Книжка-то хорошая. Про дружбу между представителями разных рас, а это очень актуально сегодня…

– Вот поэтому-то всё и пытаются детей по каким-нибудь кружкам пристроить, – резко перебивает меня Надя, бросив в мою сторону быстрый и какой-то непонятный взгляд. – Музыка, рисование, шахматы. Репетиторов нанимают по всем предметам. Всё что угодно, лишь бы не ограничиваться школой. Иначе ведь вырастет ребенок дебилом.

– Не выдумывай, – говорю я. – все вон школы заканчивают, в институты нормальные поступают, работают потом. Никаких катастроф я не наблюдаю.

– Наблюдательный ты наш, – ласково говорит Татьяна.

– Я иногда начинаю думать, что они специально это делают, – говорит Надя.

– Что именно? – говорю я.

– Дебилов выращивают, – говорит Надя. – Это же пародия на образование какая-то. Гуманитарные предметы – это полный караул. Да и всё остальное – тоже. Физика, химия, биология, география, астрономия – всё, что мы изучали годами, у них объединено в один предмет под названием «Science». По одному году на каждую из этих наук – и вперёд. Ну как можно всю физику за один год изучить? А то, что это специально делается, я уверена. Дети из богатых семей в общественные школы всё равно не ходят, а простому народу знания, считается, не нужны. Необразованными, дремучими дураками управлять-то, поди, легче будет.

– Не знаю, не знаю, – говорю я. – Во всех предвыборных кампаниях столько внимания системе образования уделяется.

– Ну ты сам подумай, – говорит Надя. – Самая богатая страна на свете, которая главную мировую валюту сама печатает, и не может такую простую проблему решить?

– А как её решить-то? – говорю я.

– Да очень просто, – говорит Надя. – Платить учителям надо такую зарплату, чтобы работать в школы шли не неудачники всякие, которые ни на что другое всё равно ие способиы, а толковые, талантливые люди. На войну вон сотни миллиардов гробят, а учителю платят триднать тысяч в год. Половину от того, что начинающий программист получает.

– Намек понял, – говорю я. – Ho сегодня, когда всё программисты без работы сидят, и это неплохо.

Тут в комнату входит старший Илюшии сын Дима и говорит:

– Дядя Лёша, там девушка какая-то пришла, Игоря спрашиваст. А его дома нет. Говорит, что она жена его. Ваша помощь требуется. – Он замолкает, а поймав мой вопросительный взгляд, говорит: – Ну, русский у неё на уровне моего английского.

– Саманта Уилби, – говорит поджидающая нас с Димой в соседней комнате молодая девушка, протягивая мне руку. – Я ищу Игоря Леваева.

– Его сейчас нет, – говорю я. – А вы ему кем приходитесь?

– Я его жена, – говорит она. – Но я ничего не понимаю, что происходит. Он даже не позвонил мне, когда приехал. Я и этот-то адрес с трудом нашла, через друга его в Москве.

– Так вы в Москве познакомились? – говорю я, чтобы что-нибудь сказать.

– Да, – говорит она. – Я там по контракту работала. А у него какие-то неприятности были. Крупные вроде бы. Год почти скрывался от кого-то. А теперь и с друзьями своими тоже расплевался. Так вот, друг его этот мне и сказал, что брак наш с Игорем не настоящий. Что Игорь вообще женился на мне только ради того, чтобы в Америку попасть.

– Бывает, – говорю я.

– И ещё он сказал, что Игорь сюда отомстить приехал, – говорит она.

– Кому? – говорю я.

– Девушке какой-то, которая его не дождалась и сюда уехала, – говорит она. – Найти её и убить.

– Прямо так сразу и убить? – говорю я. – Он, конечно, странный немного, но всё-таки не похож на человека, который убить может.

– А вы его давно знаете? – говорит она.

– Достаточно давно, – говорю я.

– Сколько? – говорит она.

– Ну, месяца полтора-два, – говорю я.

Саманта смотрит на меня, и её губы медленно складываются в ироническую улыбку.

ПЕРВАЯ ГОДОВЩИНА

– Не могу поверить, что год прошел, – говорю я. – Помню всё так, как будто вчера это было. Что на завтрак сегодня ел – уже забыл, а это помню.

– Все помнят, – говорит Алик. – Это теперь такой день будет, как убийство Кеннеди. Люди годами будут друг другу рассказывать, что они 11 сентября 2001 года делали, где были, как обо всем узнали…

– Я проспал все, конечно, – говорю я. – Меня Татьяна разбудила уже около двенадцати и говорит: «Вставай, сбылась мечта идиота. Весь мир жужжит, а ты спишь». А у нас ведь телевизора нет. То есть как предмет он, конечно, есть, но ни одного канала не принимает. Мы только видео по нему смотрим. Значит, нам только радио оставалось и Интернет. А там такая неразбериха царила. Столько сообщений было, которые исчезли потом. Может, не подтвердились, а может, вообще по ошибке попали. Тогда ведь разобраться трудно было.

– В чём разобраться? – говорит Илья, в постепенно обрастающей подробностями быта квартире которого мы все и сидим. Как-то так получается в последнее время, что чаще всего мы у него стали собираться. Алик одинокий теперь – к нему не пойдешь, там с едой, как в Бангладеш, ситуация. У нас тоже нельзя, потому что Татьяна к выставке готовится и на все светские приемы наложен мораторий. Малинины заняты вечно – то с «Эдемом» своим, то с Катей, о которой вообще особый разговор. А к Зарецким можно было бы пойти, но не хочется почему-то. Вот и выходит, что, кроме моего кузена с его женой Ниной, нам и податься некуда. У них же, несмотря на некоторую неустроенность, характерную для только недавно приехавших людей, мы чувствуем себя довольно уютно. К тому же и молодёжи полно, а с ней всё-таки поинтереснее.

– Да во всём, – говорю я. – Это же вторник был. А «Еврейский базар» в четверг выходит. Чтобы газета утром в магазины попала, се надо в среду вечером в типографию отправить. Номер, конечно, заранее всегда планируется, но какие могут быть планы, когда тут такое событие произошло? И материалов море. Одни одно пишут, другие – другое. Плюс у нас же газета еженедельная, её так надо сделать, чтобы она не теряла актуальности. Неизвестно ведь, когда человек её купит. Хорошо, если в первый день или два, а если в воскресенье или в понедельник? Что же ему, устаревшие новости читать?

– Еженедельникам ние надо гнаться за сиюминутностью, – говорит Илья. – Они должны общий анализ давать.

– В принципе ты прав, конечно, – говорю я. – Но не в таких случаях, как тогда. Слишком крупное событие всё-таки.

– Ну хорошо, – говорит Алик. – С тех пор год уже прошел. Сейчаето ты что обо всём этом думаешь?

– В смысле? – говорю я.

– В прямом, – говорит Алик. – Кто всё это сделал-то?

– Бен Ладен, конечно, – говорю я. – Кто же ещё ?

– А зачем ему это было нужно ? – говорит Алик.

– Как это зачем ? – говорю я. – Зачем террористы теракты совершают? Из злобы и человеконенавистничества. Они ненавидят свободу и завидуют нашему образу жизни.

– А почему он тогда не признается? – говорит Алик.

– Что значит «не признается»? – говорю я. – Сколько его выступлений по телевидению показывали…

– И ни в одном из них он не сказал прямо: «Это я самолеты ваши угнал и башни ваши протаранил. Потому-то и потому-то», – перебивает меня Алик. – Вот посмотри, в Палестине, в Северной Ирландин, в Испании или ещё где-нибудь, чуть что взорвут, сразу в газеты звонить. «Это мы! Это мы!» Иногда ещё и несколько организаций сразу на себя ответственность берут. Потому что для них это не только честь и слава, но и доказательство их боеспособности. Результат их жизнедеятельности, так сказать. Они под это и бабки свои получают.

– Что ты хочешь этим сказать? – говорю я.

– Ничего, – говорит Алик. – Признайся бен Ладен, он в момент стал бы героем всего исламского мира. Типа второго Магомета. А он почему-то в несознанку ушел. Почему?

– Боится возмездия, – говорю я.

– Ну да, – говорит Алик. – После того, что с его любимым Афганистаном сделали, а за его голову назначили чуть ли не сто миллионов и все спецслужбы мира его день и ночь ищут, он ещё чего-то боится? И потом, тебя ничего не настораживает в том, как это расследование шло?

– Нормально шло, – говорю я. – И сейчас ещё идет. Вон повсюду членов «АльКаеды» арестовывают.

– Ну и что? – говорит Алик. – Да, арестовали немало. Держат их в клетках на Гуантанамо. В наручниках и с мешками на головах, чтоб они в охранников плеваться не могли. Допрашивают, тоже надо думать, не самыми гумапными методами – недаром адвокатов к иим не пускают. А ни одного доказательства так и нет. Ни одного! Ни одного судебного процесса провести не могут. Едииственное официальное обвинение предъявили чурке какому-то, которого ещё за несколько месяцев до терактов повязали за нарушение визового режима. Обвинение есть, а доказательств нет. Кроме тех, конечно, что они в первый же день нашли. Помнишь?

– Нет, – говорю я.

– Ну как же? – говорит Алик. – Сначала обнаружили машину, на которой террористы в аэропорт ехали. А в ней Коран и руководство по управлению «Боинrом» на арабском языке. То есть они по дороге всё в памяти освежить решили. Типа где там какая кнопка находится. А как в самолет садиться стали, один себя по лбу хлопает и говорит: «Ой, блин, инструкцию-то мы в машине оставили. Как теперь полетим-то?» Представляешь сцену?

– Об этом сейчас уже никто не вспоминает, – пытаюсь возражать я.

– И правильно делают, – говорит Алик. – Кто же в это поверить может? А поначалу много говорили. А паспорт, который они в руинах ВТЦ нашли, помнишь?

– Какой ещё паспорт? – говорю я.

– Hy как же, – говорит Алик. – Главного из угонщиков – Мухаммеда Атты. Новенький такой паспорт. Чудесным образом уцелел, когда самолет в небоскрёб врезался. «Черные ящики», которые из специального материала делают, не нашли. Стальные конструкции, на которых «близнецы» держались, тысячеградусным огнём расплавило. А паспорту этому – ничего. Даже не обгорел ни капельки. Так, по краям только немножко. Но и фотография, и ФИО, и адрес, и подпись собственноручная – всё ясно и чётко сохранилось. Как будто специально, чтобы по телику можно было показать.

– Так об этом тоже сейчас никто уже не вспоминает, – говорю я.

– Конечно, – говорит Алик. – Они много о чём ещё не вспоминают. Например, о том, как в первые дни по всем телеканалам сообщали, что в момент терактов была отключена спутниковая система слежения НАСА. Знаешь, что это такое?

– Да, – говорю я. – Знаю.

– Ладно, я всё равно объясню, – говорит Алик, но, поскольку обижать меня ему сегодня не хочется, он добавляет: – Для других присутствующих. НАСА – Национальное космическое агентство Соединенных Штатов – имеет больше спутников, чем все остальные страны мира, вместе взятые. Эти спутники настолько мощны и там такая оптика стоит, что с них видно не только номер машины, на которой человек по дороге где-нибудь в Неваде едет, но и какую газету читает его пассажир. Допустим, бен Ладена с этих спутников не видать – он глубоко под землей спрятался. Но самолеты-то все учтены. Все до единого. Особенно те, которые в воздушном пространстве США или на подлётах к нему находятся. Это часть ПВО и одна из основных функций системы спутникового слежения. Иначе тут все летали бы, кому не лень. Теперь смотри, что получается.

Разумно обходя Димку и Игоря, Алик разливает по нашим фужерам водку. Илья пытается протестовать, но потом понимает, что это бесполезно.

– В один так прекрасно начинавшийся день с радаров, которые ведут все гражданские самолёты по их маршрутам, одновременно исчезают несколько лайнеров, – продолжает Алик. – Не планеров каких-нибудь, не дельтапланов, а полноценных «Боингов». Сначала говорили, что их одиннадцать было, потом – что восемь. Потом остановились па четырёх. Хорошо, допустим, их было четыре и, допустим, диспетчеры их действительно потеряли. Но со спутников-то почему их координаты ие смогли определить?

– Может, не успели? – говорю я.

– С первым – возможно, – говорит Алик. – Трудио поверить, но в припципе всё возможно. Растерялись там, перепугались, инструкций от начальства ждали. Всё может быть. Но между первым и вторым тараном сколько времени прошло… А потом ещё один самолёт пад Вашингтоном нарисовался. Над Белым домом покружил, потом хитрый такой маневр сделал, чтобы от двух супердупер истребителей уйти, и на Пентагон спикировал. А спутники ослепли. И у Пентагона своя система ПВО тоже, как назло, из строя вышла. Нормально?

– Ну и как ты всё это объясняешь? – говорю я, потому что все остальныс молчат.

– А никак, – говорит Алик. – В первые дни объяснение было представлено вполне рациональное: спутниковая система НАСА не сработала. Правда, тогда нам не сказали: это она сама такая умная, что в нужный момент отключается, или ей всё-таки помог кто?

– Не понимаю, к чему ты клонишь, – говорю я.

– Я и сам не понимаю, – говорит Алик. – Многого не понимаю.

– Чего ещё, например? – говорю я.

– Ну, например, как чучмеки, которые вчера только в Аравийской пустыне верблюдам хвосты крутили, без связи с диспетчерами три «Боинга» точно на цели вывели, – говорит Алик. – Каждый рейс ведь по коридору специальному на автопилоте летит, а им, значит, пришлось все компьютеры перепрограммировать.

– Так они же в лётных школах учились, – говорю я. – Это ведь доказано уже.

– Да, учились вроде, – говорит Алик. – Но в первые дни, когда всё это только всплывать начало, их инструкторы выступали и говорили, что они, типа, не очень хорошо себя там зарекомендовали. По-нашему если, то круглые двоечники они были. Полные раздолбаи. И вот эти тупицы и неучи, которые по дороге на аэродром, как ты некогда в последнюю минуту перед экзаменом, чего-то там дозубривали, выполняют в воздухе фигуры высшего пилотажа, пролетают точно над домами и врезаются в небоскрёбы в самых оптимальных точках.

– Что это значит? – говорю я.

– А это значит, что если бы они в башни эти повыше врезались, – говорит Алик, – то только верхние этажи бы и снесли. А так довольно точно, похоже, рассчитали. Калькулятором, наверное, запаслись. В общем, в сухом остатке что у нас получается? Какие-то бедуины, оказывается, могут одновременно стибрить несколько «Боингов», отключить многоэшелонную систему противовоздушной обороны США, уйти от истребителей (которыми, заметь, не погонщики верблюдов управляют, а профессионалы высочайшего класса), без связи с диспетчерами и без компьютерных программ автопилота выйти на цели в других городах и, точно рассчитав время так, чтобы СиЭнЭн успело нодтянуться, успешно выполняют боевые задачи, посильные, может быть, только для асов, которые годами тренируются и сотни часов налетать должны, прежде чем им самостоятельно штурвал крутить позволят.

– Ну хорошо, – говорю я. – Значит, ты думаешь, что это не мусульмане?

– Почему не мусульмане? – говорит Алик. – Может, и мусульмане. Только мусульманин мусульманину рознь. Босняки вон тоже мусульмане, а им Косово подарили. Тут дело, похоже, в том, что крайними надо было именно арабов назначить.

– Зачем? – говорю я.

– Шут его знает, – говорит Алик. – Знаешь, как говорится, если звезды зажигают… И вообще, если мы всё-таки усомнимся, что бедуины на такие штуки способны, то тут ещё один вопрос возникает. Не только «зачем?», но и «кто?».

– Ну и кто же? – говорю я.

– Мне не докладывали, – говорит Алик. – Эксперты, правда, утверждают, что операцию такого масштаба под силу только спецслужбам провернуть. Вот и смотри сам: после того как КГБ разгромили и всё оперативники Гусинского с Березовским охранять ломанулись, какие ещё спецслужбы на свете остались?

– Ну, не сами же они свои небоскрёбы взорвали? – говорю я уже в полном отчаянии.

– Нет, конечно, – говорит Алик. – Сами они на такие злодеяния не способны.

– Ну и кто же тогда? – говорю я.

– Не знаю, – говорит Алик. – Какие ещё спецслужбы есть, которым выгодно было бы Соединенные Штаты на арабов натравить? И которые организационно, технически и идеологически достаточно оснащены, чтобы всё это подготовить. Какие?

Ответить на этот кажущийся мне совершенно риторическим вопрос я не успеваю, потому что в разговор неожиданно вмешивается Илья.

– Интересно у тебя, Алик, получается, – говорит он. – Столько всего ты знаешь, столько всего проанализировал, а как до самой сути доходит, сразу не знаешь.

– Понимаетть, – говорит Алик, – я с годами пришел к выводу, что это самая лучшая позиция. Мне достаточно в Совке мозги промывали, чтобы я кому-то теперь верить мог. Все ведь врут. Каждый свои интересы преследует. кто-то хочет войска в новом регионе разместить, кому-то нефть чересчур дорогой кажется, кто-то под шумок этот мегатонный счёты с конкурентами сводит. Как я, сирый и убогий, могу в этом разобраться? По-моему, любой нормальный интеллигентный человек вслед за Сократом может – и даже обязан – повторить: «Я знаю только то, что я ничего не знаю». Разве нет?

– Глупо получается, – говорит Илья. – Зачем ты тогда вообще думаешь об этом?

– Интересно мне, – говорит Алик. – Но это не значит, что я что-то окончательное миру объявить могу. Сколько уже мы слышали такого. Сначала про светлое будущее всего человечества. Потом про демократию и свободный рынок. Тоже лажа какая-то гнилая оказалась. Так что остается-то? Да и кто я такой, чтобы утверждать, что мне открыт смысл истории?

– Ну, со смыслом истории всё как раз понятно, – говорит Илья. – Я ещё в Москве как-то работу на эту тему написал и теперь с ужасом смотрю, как всё, что я там предсказал, сбывается потихоньку.

– Что именно? – говорю я.

– Ну, я тогда новый метод исторического прогнозирования предложил, – говорит Илья, – и очень условно назвал его ретроспективным.

– Ретроспективное прогнозирование – это оригинально, – говорит Алик. – Может, выпьем ещё?

– Перестань, – говорю я. – Дай человеку договорить. Интересно же.

– Я же сказал, что «ретроспективное» – это условное название. Просто финальный результат истории – он ведь известен. Он во всех религиях примерно одинаково описан и повсюду с небольшими вариациями представлен как конец света. Полный Армагеддон.

– Ты разве верующий? – удивлятось я.

– Смотря что верой называть, – говорит Илья. – Знаешь, как говорят, в окопах атеистов не бывает? Так вот, у меня сейчас именно такое ощущение.

– Какое? – говорю я.

– Ну хорошо, – говорит Илья. – Давай чисто гипотетически христианскую версию дальнейшего развития событий возьмём. Как наиболее всем нам известную и понятную. В Апокалипсисе, как известно, описан приход и воцарение на Земле антихриста, которому должны поклониться всё народы. Эту конечную точку мы берем за отправную и начинаем раскручивать историю в обратном направленни, чтобы понять, какие события должны произойти, какие условия должны быть соблюдены для того, чтобы данный результат стал возможным.

– И какие же? – говорит Алик.

– Тут одна большая загадка есть, – говорит Илья. – Христианство сегодня, конечно, уже не то, что прежде. Особенно на Западе. Ho тем не менес сотии миллионов людей называют себя христианами, хотя бы раз в жизни читали Евангелие и верят, пусть с существенными отклонениями от первоначальной доктрины, но всё же верят, что Христос есть Сын Божий. Как же, спрашивается, они смогут принять антихриста и поклониться ему? Среди них ведь немало и фундаменталистов так называемых, которые постоянно эсхатологическими вопросами занимаются. Эти люди всю свою жизнь живут в ожидании Армагеддона и Второго пришествия. Как же они антихристу подчинятся?

– Ну, значит, не подчинятся, – говорит Алик.

– Нет, – говорит Илья, – во всех книгах написано, что почти всё подчинятся. В Евангелии сказано: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на Земле?» Из этого вопроса уже прямо следует, что не найдет. Что к моменту Второго пришествия истинно верующих почти что и не останется, все почти антихристу поклонятся. Исключения будут, конечно, но не сотни же миллионов. И раз уж мы эту версию рассматривать взялись, то давайте последовательными будем.

– Давайте, – говорю я.

– Так вот, – говорит Илья. – Есть только один вариант, при котором сотни миллионов людей, которые о приходе антихриста и о природе его предупреждены, тем не менее согласятся на его власть. Это только в том случае возможно, если предшествовать всему этому будут такие страшные беды и несчастья, что приход этот покажется им всем величайшим благом и избавленисм. То есть: сначала жизнь людей на Земле превратят в ад, а потом явится тот, кто всё наладит и устроит, и тогда измученное человечество встретит егo не со страхом, а с благодарностью. Логично пока?

– Логично, – говорю я.

– Это могут быть техногенные катастрофы, – говорит Илья. – Вот, например, посмотри, что из экологии делают. Полезная вроде наука, а превратили её в инструмент для устрашения человеков. Хотят всех убедить, что никакому правительству, никакому народу в одиночку с дырами озоновыми не справиться. Надо якобы всем вместе объединиться. И тогда придёт тот, кто эти дыры заштопает. Понимаешь?

– Понимаю, – говорю я, но, наверное, как-то не очень уверенно.

– A ещё лучше война, – говорит Илья. – Желательно мировая. Желательно термоядерная. Желательно с такими жертвами и разрушениями, чтобы ни у кого не могло возникнуть сомнений в том, что остановивший эту бойню и есть истинный спаситель мира. В самом прямом и буквальном смысле слова.

– Ну, так это когда ещё будет? – говорит Алик. – Если будет вообще.

– Да, сроков никто не знает, – говорит Илья. – Это и в Евангелии чёрным по белому написано. Но подготовка идет полным ходом.

– В каком смысле? – говорю я.

– Опять же в самом прямом и буквальном, – говорит Илья. – Из всех пророчеств известно, что антихрист воссядет в восстановленном Иерусалимском храме и именно оттуда будет в течение трёх с половиной лет, до Второго пришествия Христова, управлять миром.

– Hy и что? – говорю я.

– А то, – говорит Илья, – что Храм этот должен быть восстановлеи на том же самом месте, где он когда-то стоял. Его, в точном соответствии с пророчествами Христа, римляне разрушили. И ещё Юлиан Отступник его отстроить пытался, но стены рухнули и похоронили всех рабочих под собой. Не время тогда ещё было, значит.

– А сейчас время? – говорю я.

– Вот этого действительно не знает никто, – говорит Илья. – Но Институт Храма в Иерусалиме уже есть. Там вовсю идут работы над восстановлением одеяний священнослужителей, культовой утвари и посуды. Вы про рыжую корову слышали что-нибудь?

– Нет, – почти хором говорим мы с Аликом.

– В девятнадцатой главе Книги Чисел, – несколько лекторским голосом говорит Илья, – написано, что, беседуя с Моисеем и Аароном, Бог сказал: «Скажи сынам Израилевым, пусть приведут тебе рыжую телицу без порока, у которой нет недостатка и на которой не было ярма». Телицу эту надлежало отдать священнику, чтобы тот сжёг её на огне кедрового дерсва с иссопом и нитью из червлёной шерсти, потом смешал пепел телицы с водой и использовал для очищения тех евреев, которые прикасались к мертвому телу или входили в шатер покойника. Не прошедший такой церемонии очищения, говорится в Книге Чисел, «осквернит жилище Господа: истребится человек тот из среды Израиля, ибо он не окроплен очистительною водою».

– Бред какой-то, – говорит Алик. – Мракобесие.

– Для тебя, может быть, и бред, – отвечает Илья. – Но для верующих иудаистов это основа основ их веры. Без восстановления Храма для них невозможен ни приход мошиаха, ни их собственное спасение. Когда на еврейской свадьбе разбивают бокал, это делается в воспоминание о разрушении Храма. Раввины говорят – и я цитирую крупного израильского авторитета рава Рихмана: «Храм играет настолько важную роль в иудаизме, что можно смело сказать: тот иудаизм, который практикуется сегодня, не имеет никакого отношения к Божественному замыслу о нём. Израильские пророки неоднократно подчёркивали, что Храм – это не просто синагога. Храм – это тот «сосуд, через который Бог являет себя человечеству».

– Мало ли кто что скажет, – говорит Алик. – Мы вот тоже все тут базарить горазды. И что теперь? Конец света от этого произойдёт?

– Вот смотри, – говорит Илья. – Иудаистская и христианская доктрины прямо противоположны друг другу. Но в одном у них полное единомыслие наблюдается. Приход в мир того, кого в христианской терминологии называют антихристом, а в иудаистской – мошиахом, должен непременно сопровождаться соблюдением следующих трёх условий. Первое: евреи должны собраться в Земле обетованной. Второе: Иерусалим должен быть еврейским городом. Третье: Храм Соломона должен быть восстановлен. Эти пророчества были сделаны около двух тысяч лет тому назад, когда евреям было категорически запрещено селиться не только в самом Иерусалиме, но и в его окрестностях. Да что там тысячелетия? Ты прикинь, как это всего-навсего в начале прошлого века звучало, когда евреи в Палестине наперечёт были. «Какое еврейское государство? Какой из Иерусалима еврейский город? Да там же одни арабы живут». Вот была бы стандартная реакция любого разумного современника наших дедов. Дедов всего лишь, Алик, а как уже всё переменилось!

– Допустим, – говорит Алик. – Но при чём тут какая-то корова? Да ещё и рыжая.

– Рав Рихман отвечает и на этот вопрос, – говорит Илья. – Вот ещё цитата из его книги «Тайна рыжей коровы: Божественное обещание чистоты» : «У нас есть 613 заповедей, данных нам Богом, и примерно одпа треть из них так или иначе связана с Храмом. Большое количество этих заповедей имеют непосредственное отношение к жертвоприпошениям, которые в иудаизме рассматриваются как единственная возможность для человека очиститься. Согласно еврейскому закону, который называется «Галаха», все живущие сегодия па Земле евреи осквернены, так как все они вступалн в прямой или косвенный контакт с покойниками. По этой причине истинно верующие иудаисты никогда не заходят па Храмовую гору из боязни наступить на то место, где когда-то находилась святая святых – алтарь Храма, где хранился ковчег Завета со скрижалями Десяти заповедей, которые Моисей получил на Синайской горе. Очиститься же еврейский народ сможет только после омовения взятой из Силоамского источника водой, в которой будет особым ритуальным образом растворен пепел рыжей телицы. За всю историю еврейского народа церемония жертвоприношения рыжей коровы совершалась всего девять раз, а когда появится десятая рыжая телица – это и будет временем прихода мошиаха. По иудаистской доктрине, осквернение происходит даже в тех случаях, когда человек ступает на землю, в которой когда-то был похоронен покойник. Поэтому ни один из ходящих сегодня по земле евреев не может находиться на Храмовой горе, а из этого прямо следует, что в отсутствие рыжей телицы даже сам вопрос о восстановлении Храма оставался чисто теоретическим».

– Что значит «оставался»? – говорю я. – Разве сейчас он уже таковым не является?

– В том-то и дело, что нет, – говорит Илья. – Несколько лет тому назад американский протестант-фундаменталист Клайд Лотт заключил контракт с министерством сельского хозяйства Израиля на поставку туда целого стада Породы «Red Angus». Каждое животное инспектировал совет раввинов, причем от их внимания не ускользнуло и то, что фамилия поставщика фонетически совпадает с именем того самого племянника Авраама Лота, чья жена обернулась посмотреть на горящий Содом и в наказание превратилась в соляной столб. Это сыграло не последнюю роль в том, что договор подписали именно с ним.

– Ну и что? – говорит Алик.

– А то, что необходимая для церемонии очищения рыжая телица уже есть. Совершенно рыжая. Без единого пятнышка.

– Я всё равно не понимаю, – говорит Алик. – Даже если корову эту уже вывели, кто же будет проводить обряд очищения, если, как ты сам только что сказал, всё живущие сегодня на земле евреи осквериены?

– Правильно мыслишь, – говорит Илья. – И для ответа на твой вопрос ещё один израильский раввин Иосиф Элбоим создал свою организацию, тоже занимающуюся подготовкой к восстановлению Храма. «Мы начали с воссоздания священных сосудов и ритуальных одежд, – рассказал он. – Но потом мы столкнулись с поистине перазрешимой проблемой. Поскольку все живущие сегодня люди осквернены контактами с покойниками, у еврейского народа нет никого, кто мог бы совершить обряд жертвоприношения рыжей коровы. Поэтому нам нужны дети, которые с самого момента своего появления на свет находились бы в таком месте, где их осквернение смертью было бы абсолютно невозможным».

– Откуда ты всё это знаешь? – говорю я.

– Удивительные вещи можно иногда в открытой прессе прочесть, – говорит Илья. – В данном случае информация почерпнута мною из статьи в самом популярном журнале американской интеллигенции «Нью-Йоркер», но, как я говорил, и специальные книги на эту тему уже написаны и продаются во всё том же Институте Храма. Да и по Интернету тоже можно заказать.