Текст книги "Фартовое дело"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

ЗВОНОК ГЕНЕРАЛУ БЕЛКИНУ

Как ни странно, когда Никита добрался домой, то общий план объяснений с родителями по поводу своего ночного отсутствия у него успел сложиться.

Во-первых, надо было похвалиться отличной отметкой. Это должно было резко снизить остроту момента.

Войдя в квартиру, где аппетитно пахло борщом, Никита, едва сняв куртку и ботинки, пожаловал на кухню. Мама посмотрела на него мрачновато.

– Явился, гуляка?! – произнесла она сурово, но с радостью, что сын пришел живой, здоровый и даже не похмельный.

– Так точно! – доложил Никита с улыбкой. – Замечаний не имел. Вот зачетка, убедись.

– Везет дуракам, – сказала мама, внимательно посмотрев на отметку и подпись экзаменатора, будто подозревая, что Никита их мог подделать. – Что спрашивали?

Это тоже уводило разговор в сторону от ночных похождений, и Никита не без удовольствия стал пересказывать весь ход экзамена во всех подробностях. Рассказ занял почти столько же времени, сколько сам экзамен, и за это время мать успела закончить приготовление обеда. Поэтому Никита завершал свое повествование, уже поглощая борщ.

Тем не менее, хотя рассказ об экзамене и изложение ответов на вопросы (на самом экзамене Никита сказал гораздо меньше, чем сейчас) в общем успокоили маму, она все-таки не успокоилась по поводу ночного отсутствия сына. Вот тут настала пора реализовывать то вранье, которое Ветров придумал на пути домой.

– Мам, – сказал Никита. – Ты зря беспокоилась. Я себе нашел новую работу. Видишь, какие у меня есть корочки?

И он вынул из кармана темно-алую книжицу, на лицевой стороне которой было золотистыми буквами написано «Красный рабочий», а на обороте большими буквами – «ПРЕССА».

Мама так и села.

– Господи! – воскликнула она. – Зачем тебе эта политика?! Хватит того, что ты едва-едва в девяносто третьем году не затесался к баркашовцам! А теперь к Анпилову потянуло? Или к Андреевой?! У тебя ум есть?!

– Мамочка! – вскричал Никита. – Ты посмотри на разворот? Видишь, печать стоит с орлом? И надпись мелким шрифтом: «Газета областной администрации». Я ж там был осенью, разве не помнишь? А «Красный рабочий» – просто старое название. Все у них в области привыкли к такому. Не называть же ее, допустим, «Белый капиталист»? Подписчики потеряются.

Тут надо заметить, что удостоверение было отпечатано еще в те времена, когда газета действительно принадлежала областной администрации, доставшись ей в наследство от бывших обкома и облисполкома Совета народных депутатов. После того как она, печатая официозную информацию, окончательно прогорела, ее выставили на торги, и Светка приобрела ее, превратив на три четверти в рекламное издание. Орленая печать тоже еще не была заменена, и Светкины люди, выписывавшие Никите эту ксиву, с удовольствием пришлепнули ее для солидности.

– Все равно, – убежденно произнесла мама, – журналистом быть очень опасно. Их стреляют или берут в заложники. Тебе опять захотелось в Чечню? Но уже без автомата, а «с лейкой и блокнотом»? Боже ты мой! Что за сын!

– Ну что ты, мама! Какая Чечня?! Видишь должность? «Постоянный корреспондент по Москве и Московской области»? Дальше Серпухова, Можайска или какой-нибудь Шатуры меня никто не пошлет!

– Допустим. Но почему ты убежал из дому вечером и пришел только после экзамена?! Это что, редакционное задание? И почему тебе звонила женщина?

– Мама, это не женщина, а редактор, – согласно путевой заготовке объявил Никита. – Она была здесь в командировке, и ей поручили со мной связаться, потому что им надо ставить в номер мою статью о Ермолаеве, а заодно сообщить, что я принят в штат редакции.

– И ты всю ночь провел у нее в гостинице!

– Вовсе не в гостинице. У нее здесь родственники, и мне пришлось остаться ночевать, потому что мы слишком долго правили статью. Я написал так, как надо для научного журнала, а им нужно для массового читателя.

– Но позвонить оттуда было нельзя?

– Нет, – сказал Никита, чувствуя, что несет околесицу, ибо все начиналось как раз с телефонного звонка. И конечно, мать задала ему вполне логичный вопрос:

– Но ведь она же тебе звонила?

– Она звонила из автомата от метро, а я бегать в час ночи в поисках телефона не собирался.

Как ни странно, это почему-то маме понравилось. Она почти успокоилась и, выставляя на стол второе, сказала:

– Тебе, между прочим, утром звонили с фирмы. Интересовались, как ты сдаешь экзамены, и напомнили, что твой отпуск на сессию через два дня кончается. Как ты все это будешь совмещать? Дневной вуз, работу грузчиком и газету?

– Жизнь обязывает, мама! – сказал Никита. – Зато теперь буду иметь две тыщи новыми в месяц. Разве плохо? При том, что у папы восемьсот, а у тебя – триста пятьдесят. Вполне можно жить.

– В провинциальной газете платят тысячу? – удивилась мама.

– Представь себе! – объявил лже-корреспондент. Никита точно не знал, сколько платят посткорам провинциальных газет, но у него имелся приличный остаток от тех десяти миллионов старыми, которыми его снабдила Светка при отправке в Москву, и он мог выплачивать себе «зарплату» еще примерно полгода.

– Ужас! – вздохнула мама. – Что за ерунда?! Мальчишке с полутора курсами университета платят тысячу, а специалисту с двадцатилетним стажем – триста пятьдесят!

– Рынок! – важно произнес Никита, довольный тем, что успешно погасил мамин стресс. Теперь можно было спокойно звонить генералу Белкину.

Вытащив полученную от Светки бумажку, Ветров подошел к телефону и набрал семь цифр. Номер оказался занят.

– Куда ты звонишь? – насторожилась мама, ибо привыкла, что Никита почти никуда не звонит. – Опять этой редакторше?

– Мама, она уже уехала, – отмахнулся Никита. – Просто мне надо выполнять редакционное задание.

– Боже мой, какая важность! – саркастически пробормотала мама. Было похоже, что она переживает по поводу того, что Никита будет зарабатывать две тысячи в месяц, а она по-прежнему 350 рублей.

Никита снова набрал номер и услышал длинные гудки. Через полминуты трубку сняли, и девичий голос отозвался:

– У аппарата.

– Можно попросить Юрия Петровича?

– Извините… – девушка осеклась, поскольку, видимо, не предполагала услышать незнакомый голос. – Разве вы не знаете? Дедушка умер.

Никита растерялся, но только на минуту.

– Печально… – произнес он с глубоким прискорбием. – И давно это случилось?

– Перед Новым годом. 27 декабря. А вы, простите, кто?

– Я из газеты «Красный рабочий», – Никита довольно уверенно объявил свой новый статус, – Ветров Никита Сергеевич, постоянный корреспондент по Москве и области. Понимаете, ваш дедушка в молодости, скорее в детстве, партизанил на территории области, которую я здесь представляю. Причем, по некоторым данным, совершил подвиг, о котором сейчас рассказывают легенды. Вы об этом что-нибудь слышали?

– Честно говоря, нет. А что ж вы раньше-то не интересовались?

– Ну, во-первых, я только-только приступил к работе, и мне дали это задание. У нас в области, – Никита произнес это так, будто был не коренным москвичом, а «тамошним», – проживала Иванова Зоя Михайловна, которая была с ним в одном партизанском отряде. Но она, к сожалению, сильно болела последние годы, у нее были нарушения памяти, и достоверность ее рассказа вызывает сомнение. К тому же она тоже умерла два месяца назад. Известно, что с ними тогда были еще две женщины. Но их имен и фамилий мы не знаем. Может быть, дедушка вел с ними какую-то переписку?

– Никита Сергеевич, – сказала генеральская внучка, – я вам ничем помочь не могу. Но через два часа придет папа, может, он вам что-то подскажет. Его зовут Андрей Юрьевич.

– Хорошо, я перезвоню…

Мама, которая прислушивалась к разговору, была явно довольна, что сын получил такое мирное задание. Времена давнишние, милые добрые старички и старушки. Опять же как будущему историку – полезно. Это не копаться в грязном белье политиков, не кататься в «горячие точки», не лезть мордой в дела мафии.

У Никиты, напротив, настроение упало. Обычно все деды, как ему представлялось, даже те, которые ближе ста километров к фронту не подъезжали или были в таком нежном возрасте, когда ничего, кроме пустышки, удержать не могли, страсть как любят вспоминать о войне. Или хотя бы о том, как 9 мая 1945 года громко кричали «у-a! у-a!» вместе со всем советским народом. При этом, конечно, собственная роль дедов в достижении победы заметно гипертрофировалась. Все зависело от количества принятых граммов.

А уж авиаторы известные любители рассказывать байки. Соперничать с ними могут только моряки. Поэтому, если покойный Юрий Петрович ничего не рассказывал внучке о своем партизанском детстве и некоем фантастическом подвиге на немецком объекте, то и рассказывать скорее всего было нечего. Если ему, как говорила Светка, должно было 68 исполниться, значит, он 1930 года рождения. То есть в 1943 году ему было 13 лет. Пионер-партизан, стало быть. Никита припомнил, как когда-то, ужас как давно, в 1985 году, его принимали в пионеры и он слушал на сборах рассказы о Вале Котике, Лене Голикове, Марате Казее, Зине Портновой и еще о ком-то, кого он уже позабыл. Честно сказать, он и о тех, чьи фамилии сохранились в памяти, уже ничего не помнил. Чем они прославились, когда погибли, сколько им было лет… В нынешней истории этим ребятам места не было.

Что же касается рассказов старушки Ивановой, то если ей долго кололи обезболивающие, да еще и склероз был, то у нее вполне могли какие-то галлюцинации пойти. К тому же небось бабка, пока лежала, смотрела телевизор. А там что ни час – боевик со стрельбой и взрывами. Все это намешалось, переплелось в голове, вот она и выдала это все в качестве воспоминаний. А Светка на полном серьезе решила искать проходы на «остров Сокровищ». Лучше бы Есаула с Механиком искала. Наверняка, если б она их сумела перехватить, то, попав в подвал на хлебозаводе, эти два гада долго не продержались бы.

Тем не менее Никита через два часа вновь набрал номер. На сей раз трубку снял мужчина:

– Белкин слушает.

– Андрей Юрьевич? – спросил Никита на всякий случай.

– Так точно, – отозвался Белкин-младший, и Никита прикинул, что сын у Юрия Петровича тоже в немалом чине. Намного менее уверенным тоном, чем при беседе с внучкой, «собственный корреспондент» «Красного рабочего» изложил суть дела. Андрей Юрьевич его не перебивал и слушал внимательно.

– Я про всю эту историю мало что слышал, – ответил сын пионера-партизана. – Но могу сказать, что нечто такое место имело. Хотя, насколько мне помнится, рассказывать об этом он не любил и подвигом не считал. Помню, я, еще когда сам был пионером, предлагал ему сходить к нам в школу на сбор и рассказать, как он в детстве партизанил, а он отказался. Заявил, что правду сказать не может, а врать – не хочет. Уже под старость, года два назад, стал что-то писать. Но так и не закончил. Вообще-то отец оставил довольно большую рукопись. Но его почерк читать очень трудно. К тому же я знаю, что он писал не мемуары, а повесть, и насколько она, как говорится, документальна – вопрос сложный. Опять же я ее толком и не читал – глаза устают.

– А он никогда не называл вам имена тех девушек, которые были с ним там, на этом немецком объекте?

– Ну, во-первых, конечно, Зоя Иванова. Она была у них в партизанском отряде фельдшером. Вы ее мне называли сами. Он с ней переписывался до последнего времени. Потом отец упоминал какую-то Клаву, но она погибла в 1945 году. А еще он несколько раз говорил о Дусе. Фамилий ни той, ни другой не помню.

– А вы бы не могли мне дать рукопись посмотреть? Ну и рассказать, конечно, все, что знаете об этой истории?

– Посмотреть, конечно, можно. Тем более что я как раз сегодня свободен. Ну и рассказать, что знаю, мог бы. Адрес знаете?

– Знаю.

Никита прихватил с собой диктофон и записную книжку с ручкой, для солидности.

На сей раз мама довольно спокойно перенесла Никитин выход из дома. Во-первых, было еще светло, а во-вторых, она была убеждена, что он идет не к женщине. К тому же Никита не стал говорить, что он и сегодня скорее всего ночевать не придет. Правда, сейчас было всего два часа дня, и Никита предполагал, будто часа за три он успеет обернуться туда-сюда и заскочит домой прежде, чем поедет к десяти на «Каширскую».

Добравшись до «Сокола», найдя нужный дом и поднявшись к квартире, Никита нажал кнопку звонка.

Открыл ему усатый, коротко подстриженный, седоватый, но крепкий мужик среднего роста, в спортивном костюме.

– Здравствуйте, я – Ветров, из «Красного рабочего», – и Никита с удовольствием показал свою краснокожую книжицу.

– Понятно, – кивнул хозяин, мельком заглянув в «ксиву», – а я Белкин Андрей Юрьевич. Заходите.

Квартира была большая, четырехкомнатная, но никак не скажешь, что там до недавнего времени жили аж два генерала. Почему два? Потому что в столовой, куда Андрей Юрьевич провел Никиту, на стене висела большая цветная фотография, где были изображены отец и сын в полной форме, при всех регалиях. Только отец в старой – советском кителе, а сын – в российской.

– Вы очень похожи на Юрия Петровича, – заметил Никита.

– Еще чуть-чуть поседею, – усмехнулся Белкин, – совсем не отличить будет. Присаживайтесь!

Никита сел, достал диктофон. Андрей Юрьевич усмехнулся.

– Давайте пока без этой штуки. Для начала надо определиться, о чем будет разговор.

– В общем-то, я почти все по телефону сказал, – заметил Никита. – Нам в редакцию написала письмо Зоя Михайловна Иванова. Она попыталась рассказать о том, что весной сорок третьего года вместе с вашим отцом и еще двумя девушками, которых вы назвали Клавой и Дусей, уничтожила секретный немецкий объект на озере Широком. Но у нее был рак на последней стадии. Жила на одних обезболивающих. К тому же то, что она рассказала в письме, очень сбивчиво и непонятно. Даже неясно, что был за объект, из чего состоял, чем он был важен. И не очень понятно, почему такое, видимо, очень сложное, задание выполняла группа из трех девушек и тринадцатилетнего мальчика.

– Как раз это самое простое, – ответил младший Белкин. – Их просто-напросто никто туда не посылал. Они туда попали случайно.

– Как это «случайно»?

– Убегали от немцев и хотели спрятаться. А потом оказалось, что попали на секретный объект. Правда, недостроенный. Ну а потом им как-то удалось перебить охрану и захватить этот бункер или что там еще было. Подробно он не рассказывал.

– Но согласитесь, что если объект был секретный, то его даже в недостроенном виде, наверно, не бабка с клюшкой охраняла… И даже не два эсэсовца…

– Понимаете, Никита, я и сам много раз спрашивал, но отец не очень любил говорить. Хотя, если по правде сказать, разговоры у нас с ним на эту тему были очень давно. Когда я еще в школе учился. У него не было привычки говорить: «Вот я в твои годы…» Мать так иногда говорила, когда я баловался или двойки получал, а он – нет. Она скажет: «Как тебе не стыдно! Отец в твои годы уже немцев убивал, а ты стекла в школе бьешь!» Я, конечно, спрашиваю: «Папа, а как ты немцев убивал? Они же большие, а ты маленький был?!» А он мне не отвечал, только на мать ворчал: «Нечего ему, дураку, об этом рассказывать!» Да и дома он бывал не много. Особенно пока в войсках служил. А когда на испытательную работу перешел – я службу начал. Виделись раз в год, а то и реже. Вот только последних три года вместе. Он – в отставке, а я – на службе. Оба нелетающие. Да и меня на сокращение наметили… Так что о войне мы с ним мало говорили. Тем более что он как летчик не воевал, партизаном был, потом в пехоте, а я в Афгане двести пятьдесят четыре боевых вылета сделал. Войны разные. А о том, во что наши ВВС превратили, приходилось беседовать. Я боюсь, эти разговоры его и доконали. А у него, согласно летной книжке, за время службы было четыре вынужденных посадки, три катапультирования… Даром это не проходит. Да и война в детстве не шутка. Успокоить его пытался, но разве уговоришь? Вот на этой фотографии мы улыбаемся, даже обнялись, а его тогда полчаса пришлось упрашивать. «У тебя, – говорит, – советская форма есть?» На полном серьезе не хотел фотографироваться. «Лучше б ты остался советским полковником, – сказал, – чем до власовского генерала дослужился!» Трехцветный флаг не переносил. «Белые под этим флагом Антанте Россию продавали, Власов – Гитлеру, а вы – натовцам! А при царе под ним только купеческие суда ходили! Продажный этот флаг!» Я, конечно, про то, что служивый человек живет по приказу и по уставу, а не выбирает, какую форму носить и какому Государственному флагу России честь отдавать. А он свое: «Ты присягал кому?! СССР. Обязывался его защищать, не щадя крови и самой жизни? Обязывался! Хрена ли ты его не защитил?!» Ну что тут скажешь? Так вот и жили… Это я все, конечно, не для печати говорю.

– А когда ваш отец книгу начал писать?

– Давно. Сперва хотел только про испытательскую работу написать, но потом сказал, что лучше, чем у Галлая, не получается. Бросил и даже сжег, кажется. А потом начал писать эту. Начинал как мемуары, а после решил переделать в повесть. Нам не читал и не показывал. «Помру, – говорил, – тогда и прочтете». Отчего, почему – не комментировал. Запирал в ящик стола и ключ уносил, чтоб Анютка не подсматривала. Это дочка моя. Он вообще-то на нас с женой здорово сердился, что мы парня так и не завели. Обрубили авиационную династию. Дед был летчиком, отец и я. А вот этот мышонок у нас ничего общего с авиацией иметь не захотел, – Белкин посмотрел за спину Никиты, слегка подмигнув.

Никита обернулся. Вообще-то он не стал бы называть такую девушку «мышонком». Это папа, который, наверно, помнил, как она в колясочке пищала, мог ей такое ласкательное прозвище придумать. Но теперь-то, лет в двадцать, этот ребенок был ростом почти с Никиту даже в домашних шлепанцах. А если ее еще поставить на каблучки, такие, как у Светки, то получится на полголовы выше. И вообще смотрелась неплохо даже в домашнем грубошерстном свитере водолазного образца и спортивных брюках с лампасами. Длинные гладкие темно-русые волосы, поблескивая, ниспадали на плечи. Прямо как в той рекламе: «Wella. Вы великолепны!» Но самое занятное – на бело-розовенькой овальной мордашке не было даже миллиграмма косметики.

– Вам чаю поставить? – спросила она, равнодушно поглядев на Никиту.

– Ну, организуй, похозяйничай! – поощрительно кивнул папа.

Анюта пошла в кухню, а Никита почему-то припомнил, что с отчеством она будет Анна Андреевна, как гоголевская городничиха из «Ревизора». Очень подходит к этой воображуле.

– Юристом собралась быть, – сказал отец. – Говорят, теперь это престижно. Особенно жуликов защищать.

– Наверно, – согласился Никита, – правда, юристы же их и ловят.

– Плохо ловят, – усмехнулся Белкин, – а вот защищают надежно. Конечно, насильно летать не заставишь. Да и вообще не женская это профессия. Так что прав был батя: это я, бракодел, виноват.

– Андрей Юрьевич, – произнес Никита, – давайте насчет рукописи поговорим. Вы же, наверно, прочли там хоть что-нибудь?

– Конечно, кое-что прочел. Но мало. Я же говорил: написано от руки, почерк у него ужасный, рука под старость ослабела. Пока все закорючки разберешь – глаза устанут. Некоторые места вообще пропускал, ничего не поймешь. Отец ведь, кроме того, что написал неразборчиво, так еще и позачеркивал все вдоль и поперек. Там вставка, здесь вставка, наверху, внизу, сбоку, на оборотах листов. Пока разберешься, что куда, – забудешь, с чего начиналось. Ну и написано, в смысле стиля – хоть я и не специалист, – не больно здорово.

– Ну а суть-то понять можно?

– Понять можно, но сложно. Тем более что я и до середины не дочитал.

– А мне вы ее не дадите на денек? Я бы ее отксерил и подлинник вам вернул, – предложил Никита.

– Ну, допустим, дать ее вам на сутки я могу. Вопрос только в том, как вы ее использовать собираетесь?

– Расскажем читателям в области, что был такой подвиг в годы войны… – сказал Никита.

– Думаете, интересно будет об этом читать?

– Конечно. Вообще-то, – Никита решил, что можно рискнуть и пообещать то, что было весьма сомнительно, – наверно, можно было бы подумать и об издании самой повести. Отдельной книгой или у нас в газете. Если там что-то действительно интересное – ее раскупят.

– Вы это серьезно? – спросил Белкин.

– Конечно! – вошел в роль Никита. – Я, правда, ее еще не видел, поэтому совсем определенно обещать не могу, но в принципе, имея в основе такой сюжет, должно получиться…

В это время явилась Анюта и принесла чай.

– Садись с нами, мышонок, – предложил папа дочке.

– Спасибо, но мне некогда, у меня завтра экзамен, – объявила Анна Андреевна и величаво удалилась.