Текст книги "Фартовое дело"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

– А что? – согласился Сыч. – Запросто! Пускай Механик увидит… Все равно, если он тут, под люком, давно засек, что мы здесь. Пускай, падла, другой выход ищет или добровольно сдается. Там, в бетоне, небось похолоднее, чем здесь…

Вот тут-то и грохнуло где-то внизу. Холм слегка тряхнуло, воздушная волна смахнула с елок снег, в воздухе закрутилась льдистая метельная круговерть.

– Ни фига себе… – пробормотал Капитон, у которого от близкого грохота заложило уши и посолонело во рту.

Сыч только ошарашенно помотал головой.

Они еще не успели отойти от взрыва, как с озера, где стояли машины, послышались сперва одиночные выстрелы, потом автоматные очереди.

– Во, блин, шмаляют… – с некоторой тревогой произнес Сыч.

– Не иначе, Механик на прорыв пошел, – предположил Капитон. – Он, говорят, хоть и маленький, но крутой до обалдения.

Сыч в отличие от Кабана, по вине которого вся эта мочиловка разыгралась, был мужик более осторожный. У него, конечно, проскочила мыслишка, будто Серый начал разбираться со Светкой и ее людьми. Но он четко помнил, что Серый каждого из своих персонально предупредил: сначала надо взять Механика и выгрузить ценности. Чтоб не мочить народ попусту, очевидно. Поэтому Сыч решил, что пальба все-таки началась из-за Механика. А заодно подумал: не пора ли слазать в эту дыру, из-за которой они с Капитоном мерзнут, и поглазеть, не забыл ли Механик какой-либо товарец.

– Слышь, Капитон, раз такое дело, может, нырнем? – предложил Сыч.

– Чур, ты первый! – ухмыльнулся тот. Хотя, похоже, не очень боялся застать внизу этого жуткого Механика.

– На спичках игранем? Чья короткая – тот лезет.

Капитон вытянул длинную. Сыч перекрестился, взял оружие, фонарик и осторожно слез на скобы. Поначалу, конечно, сердце малость екало. Но когда слез, осветил интерьер бывшего дота, в том числе четыре здоровенных мешка, в которых даже на ощупь чуялся благородный металл, успокоился и крикнул наверх:

– Нету никого, лезь!

Пока Капитон спускался, Сыч разглядел люк, ведущий в дренажную систему, и установленный над ним подъемник. Сразу появилась мысль, что там, внизу, таятся еще какие-то ценности.

– Видал? – горделиво произнес Сыч, указывая Капитону на мешки – будто свое показывал, кровное, трудами нажитое! – и щелкнул по грязной мешковине ногтем. – Звенит!

– Медяшка тоже звенит, – с легким недоверием пробормотал Капитон. – Развяжем один, а?

– А что? Запросто! – Сыч довольно ловко развязал узел, стягивающий горловину мешка…

– Бли-ин… – сдавленно вырвалось у обоих, когда под лучом фонарика тускло блеснул тяжеленный красновато-золотистый чеканный сосуд, похожий не то на вазу, не то на кофейник. А ниже, ребром к горловине мешка, лежало здоровенное блюдо, украшенное бирюзой и еще какими-то камушками.

– Завязывай обратно, – вздохнул Капитон. – А то, ей-Богу, свистну чего-нибудь.

– Точно! – кивнул Сыч, с сожалением завязывая мешок. – Я тоже могу не удержаться. А Серый нам за это сиктым сделает. Давай лучше еще глянем, вон туда…

И он указал на колодец с подъемником.

– А у этого Механика соображалка работает! – уважительно сказал Капитон, разглядывая подъемный механизм. – Ведь эту фигулину ни хрена не стоит сложить, вытащить наверх и над верхним люком установить. И поднимай себе эти мешки дальше тем же макаром. Вдвоем это вообще без проблем.

– Интересно, куда же он отсюда ушел? И мешки бросил… – сказал Сыч недоуменно. – Неужели в эту преисподнюю вылез?

– Может, вон в ту дверь? – предположил Капитон, указывая в самый конец «ножки» буквы Г, форму которой имел дот. Сыч посветил фонарем на облупившуюся краску и ржавчину, на потрескавшийся бетон. Подошли ближе, попробовали покрутить штурвальчик.

– Нет, – покачал головой Сыч, – ни фига это не открыть. Приржавело намертво. И Механик ее тоже не открывал. Сразу чувствуется. Небось с тех пор, как фрицы отсюда свалили, так все и осталось.

– Слышь, а давай попробуем отвернуть, а? – азартно предложил Капитон. – Может, там оружие или барахло какое-нибудь осталось?

– Не смеши. Если что и было, то сгнило и изоржавело все. Да и как откроешь? Это ж броня, биомать, ее и взорвать-то сложно. Граната не возьмет точно.

– Ну, тогда давай вниз слазаем? Может, там еще десять таких мешков лежит?

– Лезь, не возражаю, – ухмыльнулся Сыч. – Если охота мерзнуть… Да и застрять там можно запросто. Механик мелкий, тощий, он где хошь просклизнет. А как ты пролезешь – не знаю.

– Да там труба не уже этого колодца.

– Тебе виднее… Я лично не полезу.

– Хрен с тобой, золотая рыбка. Дай фонарь тогда, что ли?!

– А я тут как буду? Надо к Серому идти доложить насчет рыжевья.

– Луна светит, е-мое, дорожка топтаная, дойдешь.

Тут Сычу отчего-то подумалось, будто Капитону в этот раз фартанет. Хрен его знает, может, тут Механик и впрямь не одну нычку заделал?! Правда, Капитон был человек обреченный, но одному оставаться и гулять по этому чертовому острову не хотелось. Во-первых, еще неизвестно, чем там дело кончилось и кто кого замочил. Не так уж там много народу, чтоб у Механика патронов не хватило. Тем более что он, по слухам, настоящий ниндзя – сюрикены в темноте кидает, подкрадывается бесшумно и горло режет. Хрен его знает, может, он уже почикал там всех? Стрельбы не слыхать уже четверть часа, а сюда, на горку, никто не поднимается. Тут же не Эверест, в конце концов, на который надо две недели забираться?!

– Ладно, – изменил мнение Сыч, – полезем вместе. Бери фонарь, я за тобой…

КОМУ ВХОД, КОМУ ВЫХОД

Никита очнулся от холода. Шапку с него сорвало при взрыве, и снег крепко морозил затылок. Стояла какая-то странная, непривычная тишина. В небе желтел, периодически скрываясь за облаками, серпик луны, отчего здесь, под елками, где лежал Никита, становилось то темнее, то светлее. Когда Ветров пошевелился, то обратил внимание, что не слышит шороха снега. Попробовал встать, отряхнулся. Тоже никаких звуков не расслышал, даже когда охлопывал снег с бушлата. Тело эти хлопки ощущало, а уши не чуяли. Стало быть, оглох. Только что-то вроде звона в ушах прослушивалось. И где-то внутри головы какой-то «трансформатор» гудел, монотонно и нудно.

Вроде бы ничего не болело, крови не наблюдалось. Ноги держали, руки двигались, пальцы шевелились. Поясница гнулась, и Никита смог поднять валявшуюся на снегу шапку. Постепенно в голове начали появляться картинки, кое-что припоминалось, связывалось, склеивалось, выстраивалось в последовательный ряд. Через пару минут или чуть побольше Никита уже достаточно четко понимал, как дошел до жизни такой. Вспомнил, как лазали на горку, на бывшую прожекторную площадку, как нашли люк, ведущий в бывший дот № 3, как спустились вниз до лыжни вместе с Маузером и как добрались сюда по бывшей траншее, отрытой для дренажного коллектора, превратившейся за 55 лет в заросшую лесом ложбинку. Потом нашли брошенные лыжи, пошли по следам лыжника, нашли завал, образовавшийся от падения большущей сосновой ветви с налипшим снегом, на молодые елочки. Кажется, пришли к выводу, что где-то под этим завалом должен лежать и лыжник. Точнее, к этому выводу пришел Маузер, который перелез через завал… А вот потом, должно быть, и грохнуло… Впрочем, грохота Никита не слышал, только вспышку помнил.

Еще через некоторое время до Ветрова дошло, что взрыв был в той стороне, куда ушел Маузер. Скорее всего, подумал, Маузер подорвался на мине.

Лишь после этого Никита сделал несколько шагов, увязая в снегу. Сначала он удивился тому, что наст вокруг ровный и никаких следов, кроме отпечатка его тела, на снегу не просматривается. Потом дошло, что, должно быть, прежде, чем упасть, метров пять пролетел по воздуху, отброшенный воздушной волной. Повезло, что во время этого полета не приложился башкой о дерево и на сучья не напоролся.

Потом Никита выбрался туда, где уже было натоптано. Тут и следы лыжника были, и его с Маузером. Сделав еще пару шагов, увидел на снегу что-то темное, нагнулся, рассмотрел и подобрал фонарик, который был у Маузера. Целехонький, даже стекло не треснуло. Нажал выключатель – горит.

Со светом стало попроще. Ветров двинулся вперед по следам, которые вроде бы сам и оставил, но что-то не узнавал местность. То ли потому, что снег со всех елок сдуло, то ли потому, что сами елки помяло, поломало и забросало ветками, сорванными с других деревьев. А на одной елке увидел человеческую руку со скрюченными пальцами, обрывками обугленной одежды и кусками плечевого сустава… Мозг Никиты как-то спокойно констатировал, что с Маузером, если это его рука, все уже ясно. Впрочем, это могла быть рука и того лыжника, что, по предположением Маузера, лежал где-то под завалом. Завала теперь не было, его разметало в стороны и сосновая ветвь теперь стояла вертикально, навалившись на другую группу елок метрах в десяти от прежнего места. Но все это Никиту не очень удивило.

Гораздо больше его удивило другое. Там, между острыми пеньками от сломанных елочек, просматривалось нечто вроде воронки. Странно, но Никита, несмотря на то что голова еще туго соображала, как-то сразу догадался, что это воронка не от нынешнего взрыва. Тот должен был произойти гораздо дальше отсюда, иначе Ветрову тоже не поздоровилось бы и полетом в снег он бы не отделался.

Никита подошел к воронке, посветил на нее и увидел, что это не просто яма в снегу и мерзлой почве. На дне была неправильной формы дыра, достаточно крупный пролом в нетолстом бетонном своде. Тут Никита почти мгновенно вспомнил о том, что находится над главным дренажным коллектором бывшего объекта «Лора». Мозги начали соображать быстрее, одна мысль потянула за собой другую. Вспомнилось, что следы того, кто поломал лыжи, обрывались именно здесь. Дальше он не пошел, а полез в эту дыру, потому что тогда сюда еще не грохнулась эта огромная сосновая ветвь с доброй сотней килограммов снега, не примяла маленькие елочки и не завалила пролом. Все это произошло уже тогда, когда гражданин, господин или товарищ спустился в коллектор. Наверно, думал, только посмотреть и сразу вылезти, а тут произошел в буквальном смысле «облом» – ветка обломилась, – и экс-лыжник остался там, будучи не в силах распихать то, что закупорило пролом. Конечно, он мог выползти через тот самый люк на прожекторной площадке, но судя по тому, что у люка не было никаких следов, кроме как от ботинок Механика и сапожек его спутницы, посетитель все еще был внутри подземного сооружения. В каком виде, то есть в живом или в свежемороженом, – вопрос другой.

Возможно, именно большое желание уточнить это последнее обстоятельство и привело Никиту к решению спуститься в пролом. Он помнил по описанию Юрия Петровича, что коллектор бы примерно полутораметрового диаметра, а потому не боялся, что придется прыгать туда с большой высоты. Однако он опустился в пролом всего-навсего по грудь, когда ноги уже нащупали довольно прочную опору. Оказалось, что на дне коллектора лежит обломок бетона, поверх него куча смерзшейся почвы, а еще выше – обледенелый спрессовавшийся снег. Должно быть, сперва в бетонной трубе появилась трещина, потом ее разломал лед, проточили дожди, раздвинули корни деревьев, и в конце концов этот кусок бетона провалился вниз. Потом на него обрушилась подмытая дождями почва, а зимой еще и снег насыпался.

Когда Никита слез с этого напластования и огляделся, то увидел, что находится совсем неподалеку от того места, где немецкие саперы взорвали коллектор. Всего в трех-четырех метрах от пролома, бетонная труба была словно бы расколота ударом молота и наглухо завалена осевшим грунтом. Возможно, летом, через этот завал помаленьку фильтровалась вода, собиравшаяся в коллекторе, но сейчас вся она накрепко замерзла.

Как раз в то время, когда Никита спускался в коллектор, к нему вернулся слух. По крайней мере когда он, пригнув голову, двинулся по коллектору, то услышал звук собственных шагов, несмотря на то что валенки, в которые он был обут, особого шума не производили. Правда, идти нужно было осторожно, потому что дно коллектора было покрыто слоем льда, и требовалось кое-какое искусство, чтоб не поскользнуться.

Коллектор уходил вверх с небольшим уклоном, который почти не ощущался при движении. Никита держал фонарь в левой руке, а правую оставил свободной. Во-первых, чтоб схватиться за стенку трубы, если поскользнется, а во-вторых – чтоб побыстрее выхватить пистолет в случае необходимости. Он понимал, что на этот раз встреча с Механиком не обойдется так мирно, как в Москве. И чем дальше уходил от пролома, тем больше ощущал желание вернуться. Фонарь светил не очень ярко, и где-то там, в дальнем конце трубы, кто-то, укрывшись во тьме, мог взять его на мушку. Конечно, мог бы помочь слух, но Никита боялся, что он пропадет опять, и поэтому надеяться на то, что удастся раньше услышать противника, чем тот его увидит, не мог.

Пройдя примерно тридцать метров по трубе, Ветров подумал, что надо возвращаться, идти к Булочке и докладывать ей насчет пролома. В конце концов, даже если ему удастся одолеть Механика, то это все равно придется сделать позже.

Но тут в световое пятно от фонаря попало темное углубление в стенке коллектора. Подойдя ближе, Никита увидел полуметровое жерло сточной трубы. Память перелистала сведения, полученные из сочинения Белкина. Вспомнилось, что Юрка и Клава, которые первыми добежали до этой трубы, проползли по ней чуть ли не сто метров – тут Белкин мог и преувеличить! – и оказались в колодце, выводящем в дот № 4. Именно оттуда они начали уничтожать немцев во всех остальных помещениях объекта «Лора». Но сейчас этот путь, несомненно, вел в тупик. Никита хорошо помнил, что дот № 4 немцы взорвали, так же как и все остальные, кроме дота № 3, который спас от взрыва будущий генерал, перерезав провода, ведущие к электрозапалам, едва ли не за несколько секунд до взрыва.

Никита решил, что надо искать выход из дренажной трубы дота № 3. Если Механик еще не выполз из него, то окажется между двух огней. Правда, из дота № 3 есть еще третий выход, через несколько стальных дверей и коридор, мимо спецпомещения, где прятались Юрка и все его дамы. Ветров попытался припомнить, как выглядела центральная часть острова на тех снимках, сделанных с вертолета, которые ему показывала Булочка. Само собой, что эти картинки выглядели в его памяти очень размытыми и неконкретными. В 1943 году там, если верить Белкину, оставались только груды земли, перемешанной с обломками бетона, да еще земляной вал с колючей проволокой. На снимках с вертолета, сделанных несколько недель назад, просматривались только лес и снег. Только доты кое-как удалось разглядеть из-за их характерной Г-образной формы. Остатки вала тоже рассмотрели. Но все остальное так заросло кустами и елками, что даже зимой, при отсутствии листвы рассмотреть хоть какую-нибудь ямку не удалось. Может быть, если б Никита посидел над этими снимками пару недель или если б на его месте сидел специалист по аэрофоторазведке, то какие-нибудь подозрительные места обнаружились. Но могли и не обнаружиться вовсе. Потому что покалеченные в 1943 году подземные сооружения могли еще в 1950 году завалиться по собственной инициативе, а потом покрыться слоем почвы, обрасти лесом и полностью исчезнуть с лица земли. Соответственно и выход через завал, по которому проскочил Юрка Белкин перед тем, как перестрелять взвод эсэсовцев на льду у Немецкой дороги, мог уже сорок с лишним лет не существовать. Но мог и существовать, только прятаться под какими-нибудь елочками или наметенным на него сугробом. А раз так, то, пока Никита будет подсиживать Механика у дренажной трубы дота № 3 – ее, кстати, еще отыскать надо! – Механик культурно перетащит свои вещички куда ему надо. Может, у него тут еще какой-нибудь транспорт припрятан, кроме «Беларуси».

Ветров пораздумывал немного, посомневался. Наверно, умней всего было топать отсюда обратно, идти по старым следам к озеру и возвращаться сюда с подмогой. Потому что связываться с Механиком один на один – при нем, кстати, еще и девочка есть, которая тоже, возможно, не подарок! – слишком рискованно. Никита здешние места только по детским воспоминаниям генерала знает, которые отражают реальность 55-летней давности, а Механик тут небось все облазил. Кстати, тут еще и лыжник не обнаружился. Вовсе не обязательно, что он тут замерз или от голода помер. Вполне возможно, что он старый друг Механика, с которым они тут рандеву назначили.

В общем, Никита стал снова склоняться к возвращению. И он бы наверняка вернулся, если б его слух полностью не восстановился. Более того, здешняя мертвая тишина этот слух очень сильно обострила.

Сперва Ветров услышал только шорох, долетавший из трубы, около которой он остановился. Поначалу показалось, будто что-то осыпается или просто сквозняк шелестит. Однако уже через секунду стало ясно, что это не так. Кто-то явно ворочался в трубе, скорее всего полз по ней. Правда, очень далеко отсюда.

Никита тут же погасил фонарик, присел на корточки и навострил уши. Рука как-то сама собой ухватилась за пистолет.

Шорохи долетали все отчетливей. И Никита уже совершенно не сомневался, что по трубе кто-то ползет. Несколько раз он слышал какие-то кхекающие звуки, похожие на кашель. А пару раз даже почудилось нечто похожее на голоса. Правда, слов разобрать не сумел.

Все это было очень неожиданно и неприятно. Эта труба, поскольку она находилась слева от Никиты, сидевшего спиной к выходу из коллектора, не могла быть той, что выходила из дота № 3. Дот № 3 нашелся там, где ему и полагалось быть, коллектор тоже. Стало быть, его дренажная труба должна находиться справа от Никиты. А эта ведет к взорванному и заваленному доту № 4, там нет никакого выхода на поверхность. Кто ж там ползает? Духи убиенных эсэсовцев?!

В нормальное время и в нормальном месте Никита, может быть, и похихикал над этой мыслишкой, но тут, в темной бетонной трубе, в нескольких метрах под землей, что-то не хихикалось. Хотя он и понимал, что запросто может добежать до пролома и вылезти из этого замогильного места, все-таки невольная жуть брала. Вместе с тем не было уверенности, что, побежав, он себя не обнаружит. А известно, что стрелять в спину убегающему значительно удобнее, чем тому, кто отстреливается. Эту азбуку Никита помнил.

Неизвестные ползуны явно приближались. То, что они между собой переговариваются, правда, по-прежнему неразборчивым шепотом, было несомненно. И в том, что кхеканье есть не что иное, как сдавленный, но неудержимый кашель, Никита убедился окончательно. Что Механик – запущенный туберкулезник и заядлый куряка, Ветров знал. Здесь, в обледенелых бетонных трубах, и здоровяк, пожалуй, раскашляется, а уж больной-то тем более. Так что шансов на то, что по трубе, все ближе подбираясь к нему, ползет Механик и, соответственно, приближаются самые серьезные неприятности, было больше чем достаточно.

Но тут внимание Никиты отвлек куда более близкий шум. Он долетел из противоположного пролому конца коллектора. Сперва послышался некий резкий, испуганный вскрик, возможно, даже с матом, потом какой-то шелестящий звук, как будто нечто тяжелое съезжало по наклонной плоскости, – Никита, работая грузчиком на фирме, что-то подобное не раз слышал. Правда, он сразу почуял, что съезжает нечто живое, сопящее и матерящееся. Похоже было, что этот гражданин вовсе не собирался никуда ехать, а его насильно спихнули, и он всеми силами пытается упереться, но это у него не получается. Судя по производимому шелесту, его движение ускорялось, а этот мужик уже прямо-таки выл от ужаса, поскольку не представлял себе, насколько глубоко проваливается.

Ветрову было недолго прикинуть, что шум раздается с той стороны, где, по его предположениям, мог находиться выход в коллектор из трубы дота № 3. Метрах в тридцати, может быть, в пятидесяти отсюда.

Это его сильно смутило. Если Механик кашляет в трубе, ведущей от четвертого дота, то кто же скатывается от третьего?

Впрочем, уже через пару секунд он увидел именно там, где ожидал, сноп неяркого света, вырвавшийся из отверстия трубы. Этот свет метался из стороны в сторону, потому что человек, съезжавший по трубе в пустоту, никуда специально не светил, а просто пытался изо всех сил затормозить движение, растопыривал руки-ноги, упирался локтями. Так или иначе, этого у него не получилось, и еще через несколько секунд он вылетел из трубы в коллектор, уронив фонарь и инстинктивно выставив вперед руки. Шлеп! Мужик крепко ткнулся руками в противоположную от дыры стенку коллектора и, наверно, прилично ушиб колени об лед, намерзший на его дне, потому что «уй, бля-а!», которое он испустил при падении, было самым нежным из всего потока слов, которые он произнес после.

Фонарь при падении не разбился, и луч его неплохо осветил всю внутренность коллектора, по крайней мере, на участке от вывалившегося из трубы гражданина до Никиты. Как ни странно, обнаружилось, что, кроме них, в коллекторе, всего в пяти метрах от Ветрова, лежит увесистый мешок из-под картошки с горловиной, туго стянутой веревкой. Должно быть, Никита выключил фонарь еще до того, как смог разглядеть мешок. Кроме того, обнаружилось, что у свалившегося в коллектор человека при себе имеется автомат. Правда, покамест воспользоваться оружием он не собирался и, похоже, просто не мог.

Лицо человека, выпавшего из трубы, оставалось в тени, и Никита его рассмотреть не успел. А потому выхватил пистолет и навел его на нежданного пришельца. Однако тот первым его узнал и обрадованно заорал:

– Москвич! Это я, Капитон, от Булки! Не стреляй!

Теперь Никита вспомнил, это был один из тех парней, которые оставались у люка на прожекторной площадке.

Ветров, обогнув мешок, добрался до Капитона, который, морщась от боли, потирал колени.

– А где второй?

– Не знаю… – простонал Капитон. – Там, в трубе где-то… Ты-то как сюда попал? Где Маузер?

– Подорвался… – ответил Никита.

– А стрельба отчего была?

– Разве была? Я не слышал…

– Ни фига себе! Такая шмалялка завернулась, а он не слышал.

– Я после взрыва оглох, только сейчас отошел, – ответил Никита, косясь назад, на трубу, ведущую к доту № 4. – Слушай, там, в трубе, кто-то есть. Кашляет, слышишь?

– Думаешь, Механик? – Капитон перешел на шепот, а потом навострил уши. Но вместо кашля из трубы четвертого дота донесся вполне отчетливый голос сверху из трубы третьего:

– Капитон! Ты живой, а?

– Сыч! – Капитон заорал в трубу, должно быть не боясь спугнуть или потревожить гипотетического Механика. – Не лезь дальше, там уклон под сорок пять, сорвешься, как я!

– Ты где?

Капитон с досады ответил в ту же рифму, а потом сказал:

– В большой трубе, тут со мной москвич. И еще один мешок. Механик вроде бы где-то кхекает.

– Мешок, говоришь? – Сыч в трубе заворочался, а потом охнул:

– Е-мое! Поехал! Ловите!

– Коз-зел! – заорал Капитон. – Говорил же тебе!

Через десяток секунд Сыч вылетел из трубы, но Никита с Капитоном подхватили его на руки…

…Механик находился уже в двадцати метрах от коллектора. Следом за ним ползла Анюта, а замыкала эту ползучую компанию Юлька. Возню в коллекторе они услышали как раз вовремя.

– Люди! – радостно пискнула Анюта. – Там люди!

– Заткнись! – прошипел Механик. – Там такие люди, что хуже зверей! Тихо!

Само собой, Механик и Юлька никаких комментариев по поводу своего появления в трубе и колодце дота № 4 не давали. Ну мало ли, лазают люди по дренажам в свободное от работы время. Спасатели-любители, спелеологи-самоучки, вольные диггеры планеты Андерграунд. Анюта, впрочем, никаких вопросов типа «А вы-то как здесь оказались?» и не задавала. После того как она в течение полутора суток отсидела в коллекторе и тщетно пыталась выбраться через трубы, ей было хорошо уже от того, что ее хоть кто-то нашел. Сама она тоже толком ничего про себя не рассказывала, да и Механику это было откровенно по барабану. Он и без того имел полон рот проблем, но ими, как говорится, не закусишь.

Он как-то боялся себе признаться, что вся затея вывезти с озера барахлишко накрылась известным местом. Из-за растяпости Юльки и собственной несообразительности. Все-таки еще была какая-то надежда успеть выбраться отсюда, перетащить мешки, прежде чем нагрянет Булка или еще кто-нибудь. Взрыв, грянувший на острове, мог означать только одно: не успел. Кто-то уже залез, подорвался, но, должно быть, чисто по собственной глупости. Более толковые наверняка уже дотопали по следам до люка и нашли мешки, которые Механик словно бы для них поднял из колодца. А сейчас спустились вниз и найдут последний. Все! Механик, конечно, читал роман «Золотой теленок» и мог бы обеими руками подписаться под исторической фразой насчет того, что графа Монте-Кристо из него не получилось и надо переквалифицироваться в управдомы. Смех, но ведь если по большому счету, Механику все эти 350 кило драгоценного антиквариата были на фиг не нужны! У него ж был полный кейс баксов – 250 тысяч без малого! Остался наверху, в сумке. Рюкзачок с инструментами и разными полезными вещами тоже там остался. Юлькино пальто, шапка, дорогие сапожки – опять же там. Зла нет! Остались Механику только «ТТ», револьвер-самоделка, кастет с шипами и лезвиями да еще граната «Ф-1». Чтоб не мучиться. А что? Самое оно! Уткнуться мордой в бетон, положить гранату к макушке, выдернуть колечко и отпустить рычажок. Через четыре секунды – никаких проблем и никаких обид. Ему башку разнесет, девок избыточным давлением достанет с гарантией. «И никто не узнает, где могилка моя…»

Но тут Механику стало очень противно. Ему не себя жалко стало и даже не Юльку. В конце концов, оба они перекати-поле. Поди-ка, отец и мать у Юльки алкаши, про нее и через год не вспомнят. А вот эту, Анютку Белкину, он пожалел. Скорее не ее самое, а Андрюху Белкина, нынешнего генерал-майора. Все-таки Механик и Стах ему были жизнью обязаны. Хоть и паршивой, в общем-то, перекошенной и покалеченной, но жизнью. И, наверно, эту свою дуреху Анну Андреевну он вовсе не для того кормил и воспитывал, чтоб ее какой-то козел от тоски душевной взорвал ни за что ни про что. Тем более если он, Белкин, этого козла с душманской сопки снял и благополучно привез до места.

Механик прикинул. Взрыв был крепкий, громкий. В принципе, должны были его и в Малинине, и в Дорошине, и даже в Лузине слышать. И скорее всего какие-нибудь менты, а то и чекисты сюда нагрянут. Могут, конечно, и полениться, но по идее должны. Все-таки второй взрыв подряд в течение двух часов. Да и стрельба на дороге была (перестрелки на озере Механик не слышал). То есть шухеру больше чем достаточно для заведения уголовного дела. Соответственно те, кто нашухерил, вряд ли здесь захотят задержаться. Не станут они дожидаться, играть в чет-нечет – приедут менты или нет. Скорее всего постараются в течение ближайшего часа отсюда слинять. А что, если попробовать…

Между тем Никита, Капитон и Сыч попритихли. Выслушивали Механика, но из трубы долетали только неясные шорохи.

– Надо идти к машинам, – прошептал Никита. – Из этой трубы ему одна дорога – сюда. Если вы тут покараулите, я сбегаю, приведу ребят, объясню, что в третьем доте никого и можно брать мешки.

– А ты не хитришь случаем? – с подозрением спросил Сыч.

– В каком смысле? – удивился Никита.

– Да в прямом! Мы тут будем Механика караулить, ревматизм наживать, а вы мешочки погрузите – и тю-тю!

– Чудак, – сказал Ветров. – Если такое будет, вы радоваться должны. Вон мешок лежит, видишь? В нем примерно пятьдесят кило. Кто его вам оставит?! Светуля не такая уж щедрая.

– Может, в нем опилки лежат, в мешке этом, – упорствовал Сыч.

– Пошли глянем! – с азартом предложил Капитон.

Подошли к мешку, развязали…

– Бли-ин! – в один голос взвыли Сыч с Капитоном. – Да тут брюлики!

Пока они рассматривали и шевелили при свете фонарика драгоценные камни, жемчужины и золотые монеты, туго наполнявшие мешковину, Никита торопливо побежал к пролому.

– Не, корефан, – сказал Сыч, бросив вслед Никите взгляд, – нас здесь точно не оставят. В тех мешках что – посуда какая-то. А здесь камушки… Их и притырить легче, и вообще…

– Сыч, – осторожно предупредил Капитон, – ты учти, у нас Светуля строгая. Если ты чего-то надумал заныкать – выруби это из башки, понял? Она шмон сделает не хуже, чем на зоне. Поймает хоть с одним камушком – плохо будет.

– Ладно… – Сыч не захотел обострять отношений. О том, что против Булки устроен заговор, он еще не забыл. Капитону так и так выпадает решка. Но сейчас, когда где-то там в трубе прячется Механик, который небось при себе еще мешок брюликов имеет, Капитоша пригодится. Пускай Булкин хахаль бежит побыстрее, докладывает. Там, у машин, их с подругой и чикнут.