Текст книги "Фартовое дело"

Автор книги: Леонид Влодавец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Глава VIII

Ровно в четыре утра Юрка проснулся, хотя его никто не будил. Он слез с дивана, забрал оружие и сказал, зевая:

– Ложитесь. Я заступил.

– Ладно, – сказала Зоя и осторожно, чтобы не бередить раны, улеглась на правый бок. Она заснула быстро, едва прикоснулась головой к подушке. Дуська сказала:

– А я еще с тобой посижу, можно?

– Спать надо… – сказал Юрка. – Думаете – маленький, не укараулю? Вы у вчерашних фрицев спросите, какой я маленький…

– Да мне просто спать не хочется, – сказала Дуська, покосившись на спящую Зою. – Мы тут немкино прошлое изучали по альбомам. Она всю свою жизнь на карточки засняла, хошь поглядим?

– Глянем… – зевнул Юрка. Они с Дуськой подошли к столу, где лежал альбом № 3. Они пролистали все же альбомы № 1 и 2, которые на Юрку не произвели особого впечатления. Он только сказал сердито:

– Из белогвардейки фашистка выросла…

Третий альбом он тоже начал смотреть без интереса. Во всяком случае, первые две фотографии… Третья сработала. Юрка впился в нее глазами.

– Ну и задница! – сказал он, хихикнув, дернув Дуську за рукав.

– Бесстыжая она, верно? – горячо дыша Юрке в ухо, прошептала Дуська.

– Куда там! – сказал Юрка, чувствуя, как его охватывает приятное возбуждение. Дуська сидела рядом с ним, и ее крепкое бедро грело его ногу сквозь толстую ткань летного комбинезона. Юрке совершенно непроизвольно захотелось прижаться к ней потеснее, но он боялся это сделать… Фотография голого Хайнца ему показалась неинтересной. Голых мужиков он и в бане видал. Но зато следующее фото его поразило под корень.

– Дусь, – хихикнул он, – это они чего… По правде?

– Не знаю… За ноги не держала… – сказала Дуська, тяжело дыша, и как бы невзначай обняла Юрку за плечи здоровой рукой. Ей не терпелось увидеть, что же там дальше… Но следующая фотография их разочаровала. Там была изображена яхта под парусом, а на ней одетые в купальные костюмы Хайнц и Ханнелора. Подписано было так: «Ostsee. Kurisches Nehrung. 24. Juni 1934». Потом была еще одна карточка с яхтой, где Хайнц и Ханнелора были одеты в костюмы пиратов и потрясали бутафорскими ножами и саблями.

– Большие, а дурью маются! – усмехнулся Юрка, оглянувшись на немку, тяжело сопевшую под шубой. Ему показалось странным, что вот эта самая женщина, одетая в форму, которая была для Юрки символом чего-то ужасного, почти адского, оказывается, была в свое время веселой и могла шутить, смеяться и очень любить своего мужа. После карточки с «пиратами» была фотография на теннисном корте, потом фотография в турпоходе: Ханнелора и Хайнц лезут на какую-то каменистую гору. Их проглядели не задерживаясь.

– Во! – шепнул Юрка, когда Дуська перевернула лист. Фотография была сделана на природе, на какой-то полянке, заросшей высокой травой и цветами. Ханнелора лежала в траве, под головой ее был рюкзак, светлые волосы распущены, руки и ноги разбросаны в стороны. На ногах у нее были спортивные штаны, а клетчатая рубаха на груди расстегнута, и наружу, на обозрение Юрки и Дуськи, были выставлены большие груди. Хоть Юрка уже и видал их мельком в натуре, но здесь, на фотографии, они казались какими-то особенно привлекательными, и Юрка их рассматривал, сопя, чувствуя, как напрягается его тугая, молоденькая плоть, его великая тайна… Как раз в это время Дуська пододвинулась ближе к нему и, перенося руку, неожиданно коснулась этой самой плоти…

Женщины из универсального Зоиного взвода относились к Юрке по-матерински или по-сестрински. Юрка, конечно, иногда задерживал взгляд на голых плечах или икрах женщин, стирающих белье, но никогда бы ему не пришло в голову, как Сашке Сидорову, например, подсматривать за бабами в бане. Юрка прекрасно представлял себе, что его время еще не настало. «Вот победим, тогда…» – думал Юрка.

…Когда Дуська его коснулась, он необыкновенно смутился и от этого напустил на себя невероятную суровость и грубость.

– Ишь, сиськи выставила! – ткнув пальцем в фотографию Ханнелоры, сказал он грубоватым баском, словно не замечая прижавшейся к нему Дуськи. А между тем не фотографическая, а самая что ни на есть натуральная грудь Дуськи, хоть спрятанная под комбинезон, пахнущий порохом и авиабензином, заляпанный маслом, была совсем рядом и прижималась к его лопаткам все теснее и теснее.

Следующая картинка была еще отчаяннее. На ней Ханнелора лежала на спине, совсем голая, с запрокинутой головой и раздвинутыми ногами. Это было тоже снято в траве, но с более низкой точки…

Юрка рассматривал фотографию, а Дуська, прижимаясь грудью к Юркиной спине, чувствовала, как колотится его сердце и как часто, возбужденно он дышит. Дуська воровато оглянулась: Клава, немка и Зоя спали как убитые. «Господи! – пронеслась у Дуськи отчаянная мысль. – Ведь завтра не ровен час убьют! Сегодня ранили, еще неизвестно, как от этой раны выживу… Неужто так и пропаду?» Все Дуськины инстинкты забурлили у нее в душе, а по телу прошла тугая, горячая волна желания… «Как ему сказать? – мучилась Дуська. – Ведь пацаненок еще, испугается, девки проснутся – сраму не оберешься! Удавиться охота!»

Третья картинка из серии «На природе» изображала Хайнца и Ханнелору на той же полянке, только теперь Ханнелора лежала на своем супруге, по-лягушачьи подтянув ноги, согнутые в коленях, и выставив прямо в камеру голый зад… Дуська от этого уже не могла себя сдерживать.

– Слушай, Юрчик, – прохрипела она, – не надо все это глядеть…

Юрка поглядел на скуластое, обветренное, красноватое, как у пьющего мужика, Дуськино лицо, обтянутое кожаным шлемофоном на меху, совсем мужское, если бы не слезы в уголках карих глаз, и спросил изменившимся голосом:

– Ты… чего… тетя Дуся… Чего ты плачешь?..

– Отчего-отчего! – злясь на самое себя, всхлипнула Дуська. – От того, что родился ты поздно, вот отчего… Вот завтра еще неизвестно, вернутся сюда фрицы или нет… Может, «Юнкерсы» придут объект добивать… Сдетонирует тол – каюк всем нам! А я еще напоследок любви хочу… Хоть чуточек.

– Какой любви? – Юрка покраснел с ушей до пят, но Дуська, не жалея раненого плеча, обняла его обеими руками и прижалась к нему, обдавая пороховой и бензиновой гарью, жарко забормотала ему в ухо:

– Ляжь со мной, Юрок, ляжь! Бери, мне не жалко, не отворачивайся… Хочешь, разденусь, как немка на картинке?

– Ты что… – Юрка ошалел. – Шутишь… Стыдно ведь… Тут девки и немка эта!

– Не бойся! – бормотала Дуська, чувствуя, что попала в цель, и Юрка не столько не желает сближения с ней, сколько стесняется и боится… – Не бойся, мы потихонечку, тут ковер толстый, все звуки глушит… И лежать на нем не холодно… Ну! Обними меня, родненький…

Тихо, очень тихо, на глазах ошеломленного Юрки Дуська сбросила с головы шлемофон, и он впервые увидел ее коротко стриженную под полубокс голову, а потом стянула с ног унты и выбралась из комбинезона в гимнастерке, галифе из полушерстяной ткани, без ремня. В толстых шерстяных носках она шла по ковру, держа под мышкой свернутый комбинезон и осторожно обнимая другой рукой Юрку, который был ей едва до плеча. Они отошли в дальний угол ковра, за стол, отделявший их от спящих, и там Дуська, преодолевая смущение перед Юркой и перед самой собой, осторожно, чтобы не наделать шуму, постелила комбинезон поверх ковра и тихонько опустилась на него и потянула к себе Юрку…

– Дунь на свечку! – попросила Дуська…

– М-милый! Кисанька мой, голубочек… – бормотала Дуська словно в бреду, гладя Юркин тощенький зад, забираясь к нему под рубаху, прокатываясь ладонями по его ребрам…

– О-о-о-ох! – вырвался у нее из груди непроизвольный стон, а затем она, как безумная, притянула к себе Юркино лицо и стала целовать его в глаза, в щеки, в губы, в нос.

– Спасибо, спасибо, родненький! – захлебываясь от благодарных чувств, шептала Дуська. – По гроб не забуду… Умру, а помнить буду! Родименький ты мой! Еще! Еще давай!

Наконец, у Юрки завертелись перед глазами круги, молнии, золотистые блики… Обессиленный, он упал щекой на распахнутую гимнастерку Дуськи и лежал, слушая, как колотится ее сердце…

– Ну вот… – поглаживая его по голове жесткой, не девичьей рукой, сказала Дуська, – ты теперь у нас мужичок, не мальчишка… Сколько тебе лет-то? По правде, конечно?

– Тринадцать, – глухо сказал Юрка, не поднимая головы. Он чувствовал необычайную усталость во всем теле, и это было немудрено, если учесть, что спал он всего четыре часа. Дуська же, которая спала еще меньше, а по сути, только дремала, напротив, чувствовала прилив сил.

– Поспи у меня на грудке, – предложила Дуська, – я мягкая, верно?

– Мягкая, – согласился Юрка сонно и действительно заснул.

Постепенно Дуське стало холодно лежать с голыми ногами, и она осторожно сняла с себя Юрку, уложила его на ковер. Потом она, все еще не веря в свою удачу, во все совершившееся, подтянула кальсоны и галифе, влезла в комбинезон и унты. Поглядев на спящего Юрку, легко подняла его на руки и отнесла на кровать, уложив его рядом с Клавой. Она поправила все в его одежде, аккуратно укрыла и подложила под голову подушку. Потом она села к столу, зажгла свечку немецкой зажигалкой и вновь стала рассматривать фотографии в альбоме Ханнелоры. Теперь они уже не возбуждали ее, но рассматривала она их с удовольствием, вспоминая то, что было совсем недавно…

Фотографии были разные. Ханнелора представала то кокетливо полуобнаженной, то совсем голой, то безукоризненно одетой, то в объятиях мужа, то без него. На фотографиях она то целовалась, то отдавалась, то скакала на лошади, то стреляла из пистолета, то гордо позировала на туше кабана в охотничьем костюме, то плавала в бассейне, то играла в крокет, то взбиралась на гору. И Хайнц все время был рядом с ней. На всех фотографиях он был одет в штатское, и Дуська долго не могла понять, кто он по профессии, пока наконец не увидела уже в самом конце альбома его фотографию в полной форме офицера люфтваффе. Под фотографией была надпись: «Spanien. 1936». Дуська сразу догадалась, что он, Хайнц, был одним из тех, кто сражался с нашими пилотами еще за пять лет до войны. На последней странице было приклеено извещение о смерти обер-лейтенанта Хайнца Штейнгеля, которое Дуська прочесть толком не смогла, но о содержании более-менее догадалась. «Овдовела… – подумала Дуська. – В двадцать шесть лет… Как мне сейчас!» Под извещением была подпись черной тушью, толстыми траурными буквами: «Mein Lieber ist tot, meine Liebe immer lebt! 25. December 1936».

Дуська вытащила альбом № 4. Он назывался «SS-Schule». Тут не было ничего, с точки зрения Дуськи, интересного. Здесь мелькали одиночные и групповые фото эсэсовцев и эсэсовок: на парадах, на строевых занятиях, в классах, под портретом Гитлера, с аккордеоном, на волейбольной площадке, в бассейне, на стрельбище. Завершался альбом поясным портретом Ханнелоры в форме, с пилоткой, под которую были аккуратно заправлены волосы, и подписью: «Ich bin Untersturmführer der Schutz-Staffeln! Heil Hitler! 7. Juli 1939».

Альбом № 5 назывался немного непонятно: «KL-Gross-Grühndorf. 1939–1940», но Дуська очень скоро догадалась, что так называлось учреждение, в котором начала службу Ханнелора. Сперва появился общий вид этого учреждения: низкие приземистые строения, выстроенные рядами, ровно, как по линейке, какие-то башенки, колючая проволока. «Концлагерь!» – сообразила Дуська и вспомнила, что об этих особых фашистских лагерях ходили всякие ужасные, кровь леденящие слухи. Первые фотографии не были особенно ужасными. Строй женщин в одинаковых полосатых куртках и юбках, мимо строя идет Ханнелора, а за ней пожилая толстенькая эсэсовка с овчаркой. Потом фотография рослой, очень некрасивой женщины в полосатом с плеткой в руке, угодливо улыбающейся перед Ханнелорой. Женщины за работой, таскают песок на носилках. Оркестр из женщин-евреек дует в трубы. Колонна женщин, окруженная автоматчиками с собаками, движется по дороге. После этой – фотография, озаглавленная «Exekution». Голая женщина, привязанная к столбу за руки и за ноги, и Ханнелора с хлыстом. На спине женщины, ляжках и ягодицах – темные полоски, лицо, повернутое к аппарату, искажено болью, рот открыт, она, несомненно, кричит, а Ханнелора, улыбаясь в объектив, заносит хлыст для нового удара. На следующем фото – еще одна порка: женщина со скрученными за спиной руками привязана за запястья к чему-то вроде виселицы, а ноги забиты в доски с отверстиями. Женщина с плеткой, тоже в полосатом, стегает первую по заду и по ногам. Потом была фотография уже настоящей виселицы, но пустой. На следующем фото к этой виселице вели женщину и ребенка, рядом – другое фото, где женщина и ребенок на табуретах с петлями на шеях. Наконец, третье – Ханнелора стоит у виселицы и обнимает за талию повешенного ребенка с вывалившимся изо рта языком.

«Вот сволочь! – подумала Дуська. – Изгалялась как над людьми!»

Еще одна виселица – на ней пять женщин со скрученными за спиной руками, со свалившимися набок головами. Потом ров, перед ним раздеваются женщины и дети – их несколько десятков, Ханнелора с хлыстом в руках что-то кричит, должно быть, подгоняет. Далее – тот же ров, до половины забитый голыми трупами…

«Прав Юрка, убить ее мало! – свирепея с каждой фотографией, думала Дуська. – Таких сжигать надо на кострах, как ведьм жгли!»

На следующей странице была фотография, где Ханнелора позировала на фоне огромного костра. Костер был сложен из поленьев вперемешку с человеческими телами. Потом снова фото Ханнелоры в парадной форме с подписью: «Ich bin Obersturmführer. 6. VII 1940». Потом фотография пирушки, несколько эсэсовок с разных сторон обнимают и целуют Ханнелору. Еще одно фото, Ханнелора в штатском с каким-то лысым верзилой в эсэсовской форме. Подписано было так: «Er ist Schwein, aber ich war glücklich». Потом постельное фото: Ханнелора лежит на спине поверх лысого, оба голые. Оба улыбаются, а лысый обеими лапами тискает груди Ханнелоры. Опять фото в лагере: Ханнелора стоит с хлыстом, а перед ней огромная овчарка грызет отбивающуюся женщину в полосатом. Снова порка: женщину, лежащую животом на каком-то столике с ногами, пристегнутыми к кандалам, и руками, привязанными к кольцу, вцементированному в стену, бьют резиновыми палками по голому заду, покрытому темными полосами и пятнами. Ханнелора с пистолетом у стены целится в женщину, стыдливо закрывающую руками груди и низ живота, а две другие женщины лежат около стены скорчившись, в лужах крови. Снова оркестр женщин-евреек на плацу, и Ханнелора перед каким-то важным эсэсовцем воздевает руку в фашистском приветствии. Фотография этого эсэсовского туза была и на следующей странице с подписью: «Mein Protektor Standartenführer Steingel». Заканчивался альбом № 5 фотографией Ханнелоры с подписью: «Hauptsturmführer SS Hannelore fon Gummelsbach».

Дуська взяла альбом № 6 под наименованием: «Berlin. 1940–1942».

Здесь мало было фотографий на служебную тему, пожалуй, только две. На одной Ханнелора стояла около большого бюста Гитлера рядом с какими-то эсэсовцами, и среди них был штандартенфюрер Штейнгель, а на другой Ханнелора стояла навытяжку перед каким-то очень важным чином в тонких очках, с крысиными усиками и злыми маслянистыми глазками. Подпись: «Zu Befehl, Herr Reichsführer!» «Это же Гиммлер! – Дуська припомнила карикатуры и узнала рожу чина. – Ну и ну! Ишь куда залетела, стерва растакая-то!»

Все остальные фотографии ровно ничего не говорили о том, чем Ханнелора занималась в Берлине. Несколько фотографий прогулок с каким-то штатским толстяком в роговых очках, поездки на автомобиле, Ханнелора на шезлонге в каком-то загородном доме читает книгу. Красивый верзила в спортивном костюме бегает с Ханнелорой кросс. Она же вместе с верзилой в бассейне брызгается водой. Рождество 1941 года, рожи у всех довольно кислые, должно быть, уже дошли слухи о неудаче под Москвой. Постель, Ханнелора сидит верхом на верзиле и гладит ему волосатую грудь. Опять постель, раздвинутые мужские ноги, между ними лицо Ханнелоры…

– Тьфу, прости Господи! – сплюнула Дуська, которую от этой картинки чуть не вырвало.

Заканчивался альбом, как и два предыдущих, фотографией Ханнелоры по случаю присвоения ей звания штурмбаннфюрера 14 ноября 1942 года. Последний альбом оказался совсем пустым. Его, видимо, Ханнелора еще не начала заполнять фотографиями. Название у него было: «Rußland. „Lore“ 8. 1942 —…»

Дуська поставила альбомы на полку и поглядела на Клавины часы. Было уже около семи утра.

Глава IX

Подъема никто не объявлял. Юрка и Зоя проснулись одновременно, а Клава и немка чуть позже, от начавшейся ходьбы и разговоров.

– Я тут подумала, – сказала Зоя, поеживаясь от холода. – Надо нам искать избушку, что тут была для рыбаков. Может, ее немцы не спалили? А то здесь мы все пневмонию заработаем…

– Ваша избушка цела, – заявила со своего ложа Ханнелора. – Мы ее оставили на прежнем месте…

– Гутен морген, – сказал ей Юрка, – не сдохла еще?

– Никак нет, ваше благородие, – ответила Ханнелоpa, – к сожалению, я чувствую себя получше. Правда, я желала бы сходить в туалет. По-большому.

– Отвернись, Юрка, – сказала Зоя, вспомнив, что немка лежит под накинутыми на нее одежками совершенно голая. – Мы вас отведем.

– Осторожней гляди, – предупредил Юрка, – а то треснет тебя шиной по башке, а потом сама удавится… Двери не давай закрывать!

Ханнелора, обутая в сапоги, в наброшенном на голое тело махровом халате, взятом из ванной, отправилась в туалет, опираясь на плечи Дуськи и Зои. Юрка подошел к Клаве, лежавшей с открытыми глазами, и спросил:

– Как вам, тетя старшина?

– Ничего, – сказала она, – печет в груди, но не очень… Может, и не помру…

– Есть не хочется?

– Нет. Терпимо.

– Надо есть, а то не поправитесь… – сказал Юрка, – вы полная, вам много кушать надо. Может, взять у немки продукты? Попробуем на ней, да и съедим, если не помрет…

– Она про склад продовольствия говорила, – вспомнила Клава. – Может, найдете, так там уж наверняка неотравленное…

– У них везде отрава может, быть, – сказал Юрка, – народ такой поганый! Проверим…

Минут через пять Дуська и Зоя, брезгливо морщась, вывели Ханнелору из клозета и уложили ее на прежнее место.

– А вода в кранах еще идет, – заметила Дуська с удивлением. – Горячей, правда, нет, но холодная течет.

– Емкость для воды не повреждена, – объяснила снисходительно Ханнелора, – вода идет в краны самотеком… Через час-другой она кончится. Кстати, рекомендую пить ее кипяченой, потому что биологической очистки вода не проходила…

– Ладно, молчи!.. – буркнул Юрка. – Ну что, пойдем избушку искать?

– Пойдем… – Дуська уж была тут как тут, но Зоя сказала:

– Без меня долго проищете. Ты, Дусь, лучше останься… Покормишь Клаву… И эту тоже…

– Ладно… – сказала Дуська, сообразив, что ей не надо слишком уж упираться: вдруг еще Зойка поймет, что у них с Юркой было…

Юрка сменил магазин в автомате, сунул в валенок финку, в карман шубы – «вальтер», за ремень засунул «парабеллум» Ханнелоры. Зоя тоже взяла автомат, повесила на ремень подсумок с запасными магазинами и заткнула за него пару гранат.

– Не больно будет? – спросил Юрка, зная, что на животе у Зои рана.

– Ничего, уже проходит… – сказала Зоя. Этот короткий обмен фразами, совершенно обыкновенными, просто участливыми, подействовал на Дуську очень неприятно. Ее вдруг охватили подозрения, может быть, нелепые, но для нее вполне допустимые: а что, если и у Зои что-то было с Юркой? Напустить скромность всякая может… А парнишка уж больно ловок для первого раза… Вот уйдут сейчас в избушку, а там… У Дуськи даже слеза навернулась от этой выдуманной обиды, но она постаралась не показать ее уходящим.

– Осторожней там… – сказала она. – На мины не напоритесь…

Быстро открыв железную дверь, Юрка и Зоя стали выбираться на поверхность. Путаясь в проводах, протянутых немцами, и обходя ящики с толом, они добрались до центрального зала и, словно альпинисты по каменной осыпи, выбрались наверх по обломкам провалившейся кровли. Здесь, после мрачной черноты подземелья, сырости и холода, их встретило яркое утреннее солнце и голубое небо. Было прохладно. Пейзаж казался прекрасным: яркое солнце и голубое небо. Земляной вал окружал развороченную площадку, как лунный цирк – лунный кратер. Юрке даже показалось удивительным, как это он тут бегал ночью, не боясь провалиться. Действительно, ямы и колдобины, кучи вывороченной земли и железобетона, обгорелые остовы палаток и сарайчиков, копоть на почернелом снегу – все это было страшновато видеть. Пламени над взорванными хранилищами горючего уже не было, только курился черный дымок да летали хлопья сажи.

– Ну и наворотили… – сказала Зоя. – Может, они и избушку сожгли?

– А где она была?

– Там, – Зоя махнула рукой в сторону леса.

– Вроде бы там ничего не горело, – припоминая вчерашние события, сказал Юрка. – Пошли! У ворот – мина, поосторожней…

Кое-как перевалив через кучи земли и обойдя провалы, они дошли до ворот. Отсюда была хорошо видна вся дорога, спускавшаяся к озеру и пересекавшая его по льду. Там, на дороге, темнели трупы немцев.

– Один, два, три, четыре, пять, шесть… – считал Юрка, – четырнадцать, пятнадцать… восемнадцать… А вон полынья, туда девятнадцатый нырнул…

– Это все ты? – изумилась Зоя.

– Повезло, – сказал Юрка солидно, без хвастовства, – вон те двое, ближние, – взорвались… Ящик с минами взлетел, я в него попал случайно. А остальных я из дота перестрелял, там большой пулемет стоит, его не взорвали, даже не испортили и ленту не вынули – шибко торопились… А ледок-то за ночь совсем не намерз… Надо бы сбегать туда, может, у них там на дороге документики какие остались…

– Я с тобой, – сказала Зоя тоном, не терпящим возражений.

– Пошли, – сказал Юрка, – только идем вот здесь, через наст, вон мои следы… И чтоб не сворачивать!

Они осторожно перешли по Юркиным следам к убитым минерам, а потом миновали тех пятерых, которых Юрка перестрелял первыми, и наконец осторожно, перебежками, вышли к самому озеру. Юрка внимательно поглядел на противоположный берег, убедился, что там все тихо, и сказал:

– Ну, я пошел. Если оттуда, – он указал на противоположный берег, – начнут пулять, то ты не отвечай, слышь?! Из автомата все равно не достанешь, а внимание к себе привлечешь…

Юрка выскочил из кювета и выбежал на озеро. Ледовая дорога была уже серая, в лужах, а по бокам, где лед не намораживали специально, уже давно, пожалуй со вчерашнего вечера, ходить было нельзя: зияли проталины, лед истончился местами так, что не выдержал бы и зайца.

Пригибаясь скорее инстинктивно, чем по необходимости, Юрка добежал до самых дальних немцев, лежавших на середине дороги на равном расстоянии от берегов. Сняв с одного из убитых ранец, он выбросил из него подштанники, полотенце, мыло, портянки, носки и оставил только сухой паек в картонной упаковке. Вывернув солдату карманы, Юрка, не раскрывая, бросил в ранец бумажник, а потом снял с солдата часы, тикающие и показывающие правильное время, и надел их себе на руку. Из подсумка он выдернул запасные магазины, снял с ремня сумку с гранатами, пихнул в ранец. Потом перешел к следующему солдату… Зоя сбежала вниз и стала помогать… От немцев уже шел тяжкий дух гниения, глядеть на их искаженные лица, многие из которых были донельзя изуродованы попаданием крупнокалиберных пуль, было тоже нелегко, но Зоя, превозмогая омерзение, ворочала их, лезла за пазуху мокрых, осклизлых шинелей и мундиров, вынимала окровавленное оружие и боеприпасы…

Все трофеи стащили к обломкам дота № 5. Собрали пятнадцать автоматов, три ручных «машиненгевера» MG-43, четыре «парабеллума», три ракетницы, два цейсовских бинокля, лопатки, противогазы в ребристых алюминиевых футлярах, сухие пайки, фляги с кофе и шнапсом, компасы, часы, планшетки, несколько ножей, ложек и кружек. Нашлись и документы: около убитого обершарфюрера валялась папка из толстой свиной кожи, в которой были какие-то чертежи, кальки, графики, ведомости. Без немецкого их было не прочесть, а Юркиных и Зоиных познаний не хватало. Набрали и солдатских книжек, фотографий… Все могло пригодиться.

– Оставим покуда здесь, – сказал Юрка, – если сейчас все это вниз таскать, а потом обратно, когда избушку твою найдем, – мартышкин труд получится…

Они вернулись к земляному валу и, обойдя его с внешней стороны, оказались у кромки леса.

– Вот тут, – сказала Зоя, указывая на просвет между деревьями. – Тут небольшой спуск был, с деревянной лесенкой и прямо на полянку, к избушке.

Юрка неторопливо оглядел пространство между лесом и земляным валом. Здесь тоже был наст, почерневший, закопченный ночным пожаром и вроде бы нетронутый. Но Юрке отчего-то стало не по себе. Какой-то инстинкт подсказывал ему, что здесь, на тылах объекта, наверняка поставлены мины. У дороги с южной стороны снег вытаивал быстрее. Мины, заложенные в снег и заметенные им, уже наверняка бы вытаяли на поверхность. А здесь, с севера, прикрытая от солнца земляным валом, лежала намного более глубокая снежная корка, и ее глубина могла хранить железные банки, начиненные смертью…

– Не спеши, – сказал Юрка, останавливая Зою, уже готовую пойти вперед. – Полезли-ка на вал… Или нет, стоп! Обратно надо идти!

Юрка испугался, что на внешней стороне вала тоже могут быть заложены мины. Они вновь обошли вал и вернулись к воротам. Юрка сосредоточенно думал, а потом сказал:

– Гранатами надо дорожку проделать. От взрывов, если что в снег заложено, сдетонирует… Пошли к доту, там мы из трофеев наберем.

Среди собранного у немцев на дороге барахла набралось двадцать с лишним гранат, ручных и противотанковых. Сложив их в шинель одного из немецких минеров, Юрка и Зоя вернулись в пространство, окруженное валом. Пыхтя и чертыхаясь, проклиная свой тяжкий взрывоопасный груз, они добрались до противоположной стороны вала и выбрались на его гребень, измазавшись в раскисшем от солнца суглинке (внутренняя сторона вала в этом месте находилась на солнце, и снега на ней уже не было). Юрка достал из кармана небольшие кусачки, подобранные неподалеку от ящиков с толом у комнаты, где они ночевали, и перекусил в нескольких местах проволоку, напутанную на колья. Этот проход, или, точнее, окошко, выходил точно напротив того места у подножия внешней стороны вала, до которого они дошли с Зоей.

– Попробуем? – азартно сказал Юрка и изо всех сил метнул гранату через пространство между валом и опушкой леса. Граната упала в пятнадцати метрах от вала у самого просвета между деревьями, за которым, как утверждала Зоя начиналась лесенка, ведущая к избушке… Спустя несколько секунд там грянул взрыв, взметнулись вверх комья земли и снега, а спустя какие-то доли секунды чуть ближе к валу грохнул еще один, более сильный взрыв…

– Ага! – торжествующе вскричал Юрка. – Есть тут мины!

Он примерился и метнул вторую гранату, целясь так, чтобы она легла ближе к валу и была на одной линии с дымящейся воронкой от сдетонировавшей мины. Бу-бух! – рванула граната. Бу-бах! – отозвалась мина, находившаяся в стороне от прокладываемой Юркой «дороги». Едва Юрка хотел высунуться, как раздался еще один взрыв, необычный, скрежещущий, будто шел из-под земли, раздирая ее недра, какой-то подземный злодей.

– Лягушка! – взвизгнул Юрка и сдернул Зою с кромки вала. Звонко лопнула шрапнельная часть «прыгающей» мины, и стальные шарики вроде тех, что искромсали немецких минеров, с визгом засвистели по кромке вала, засыпая Юрку и Зою сырой землей.

– За малым не угробились! – помогая Зое влезть обратно на вал, проворчал Юрка и осмотрел «поле сражения». Воронки от гранат и мин уже почти смыкались в цепочку, но Юрка был человек основательный и метнул еще три гранаты, чтобы окончательно подстраховаться. Взорвалась на сей раз всего одна мина. Зоя уже хотела было съехать вниз по внешнему скату вала, но Юрка удержал ее.

– Еще не все, – сказал он, утянул Зою за гребень вала и ловко кинул одну за другой две гранаты к подножию вала. Убедившись, что во внешнем скате вала мин нет, по крайней мере в этом месте, Юрка сперва слез сам, а потом, приняв от Зои шинель с оставшимися гранатами, помог ей спуститься вниз. Неторопливо, с опаской они пошли по взорванным кучам земли и воронкам, внимательно поглядывая под ноги, не торчит ли где предательская проволока. Но проход был проделан капитально, без огрехов, и Юрка с Зоей благополучно дошли до начала длинной, узенькой, заметенной когда-то, а теперь облепленной смерзшимся и заледенелым снегом дорожки. Юрка в нерешительности остановился.

– Ты что, думаешь, и тут мины? – спросила Зоя.

– Тут какие ступеньки? – спросил Юрка. – Под снегом не видно…

– Земляные, – сказала Зоя, – а поверх земли дощечки положены… А что?

– Худо, – наморщив лоб, сказал Юрка по-стариковски. – Видишь, воронки от мин глубокие какие?! Значит, их летом ставили или осенью, до снега еще, а раз так, то могли и под деревяшки мин понатыкать. Ямку в ступеньке отрыли, сверху дощечку – иди не хочу! А наступишь – крышка! Дощечка над миной прогнется, нажмет на усик – и хана! Вот что, Зой, отойди-ка вон к той воронке да полежи, пока я тут разберусь…

– Я с тобой! – возразила Зоя, но Юрка властно и вместе с тем мягко, как раньше никогда не говорил, повторил:

– Отойдешь и полежишь… Нечего двоим соваться! Ты мне мешать будешь… В случае чего наших предупредишь… Иди, Зоенька, пожалуйста…

Юрка между тем снял автомат, выложил на снег все, что могло помешать, вытащил из валенка финку и внимательно осмотрел проступающую через наледь дощечку. В принципе здесь он не рассчитывал найти мину. Граната, взорвавшаяся самой первой, наверняка бы подорвала мину, если бы она была под верхней ступенькой лестницы. Ему надо было просто уяснить порядок работы. Осторожненько, кончиком ножа Юрка отскреб ледяную корку с боков дощечки и тихонько, нежненько подковырнул ее с одной стороны и с другой. Лишь после этого Юрка осторожно приподнял дощечку и отложил ее в сторону. Под дощечкой была мерзлая, гладкая земля. Тем не менее Юрка на всякий случай аккуратно сдул снег, бережно соскреб немного земли и убедился, что ничего опасного под этой ступенькой не содержится. Юрка положил дощечку на место, наполз на нее грудью и начал отскребать снег от другой ступеньки, пониже. При этом он поглядел на трофейные немецкие часы и засек время. Когда он проделал все те же работы и убедился, что под этой ступенькой тоже нет мины, то вновь посмотрел на часы и определил, что возился десять минут. Юрка сосчитал ступеньки: их было сорок пять. «Значит, четыреста пятьдесят минут. Если будет мина или несколько, то можно спокойно считать, что десять часов потрачу… Опять же вниз головой работать – это не сахар! Долго!» Юрка встал, отряхнулся и огляделся. С обоих боков от лесенки между стволами деревьев паутиной была наплетена проволока. Острый глаз Юрия заметил, что от этой проволочной путаницы в снежную корку уходят какие-то гладкие проволочки. «Тут тоже мины, – догадался Юрка. – Ну и нашпиговали, колбасники несчастные! Нет, лесенку не обойти…»