Текст книги "Последнее обещание, которое ты дала (СИ)"
Автор книги: ЛДжей Эванс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Глава 1
Райдер
Когда я вылез из постели этим утром, я и представить не мог, что к концу дня буду устраивать похороны для ворона.
Мама с утра выдала мне распоряжение: прогнать птиц, чтобы они не склевали последние яблоки. Она ждала первого снега, чтобы они стали слаще, а теперь эти чёртовы твари будто из ниоткуда появились посреди зимы в Теннесси и устроили себе пир.
Я уже и так опаздывал на ранчо из-за путаницы с заказанными сантехническими материалами, так что, хоть я и не заехал домой, я почти физически ощущал, как мама сердито вздыхает, наблюдая, как птицы уничтожают её урожай. Отбросив раздражение из-за утренних задержек, я вошёл в офис ранчо, вытащил ружьё из оружейного сейфа, зарядил его, сунул в карман ещё одну коробку патронов и вышел на улицу.
Широкими шагами пересёк двор, минуя безупречно ухоженный бело-голубой амбар с изящной металлической монограммой Х под крышей. Как и всё остальное, что я добавил к семейному поместью, он был построен с тщательным расчётом – элегантность, которую искали наши гости, бронируя номера в люксовом курортном ранчо. Теперь наше хозяйство было далеко от той пыльной, обветшавшей фермы, какой оно когда-то было.
Но стоило мне обогнуть амбар, как ноги сами собой остановились.
Этот вид вытянул из меня остатки раздражения, и я глубоко вдохнул, очищая лёгкие.
Ничто не сравнится с этим. Ничто.
Ранчо было живописным в любое время года, достойным открытки, но зимой, когда снег мягким покрывалом укрывал поля, в этом месте появлялась особая магия. Лысые дубы дремали под тонким белым слоем, а из-под наледи пробивались изумрудные хвойные ветви. Светло-серые горы на горизонте превращали пейзаж в акварельную картину, где пастельная голубизна неба плавно переходила в очертания холмов.
Солнце старалось согреть землю хоть немного, и я закрыл глаза, подставляя лицо робким лучам, вдыхая знакомый запах родных полей. Я любил это место. Единственное, что я ценил больше – это свою семью.
Я бы не променял эту жизнь ни на что. Ни на свои давние мечты об архитектуре и дизайне. Ни на женщину, которая появилась бы в моей жизни и исчезла, как вспышка света. Ничто не смогло бы вырвать меня отсюда.
С последним выдохом утренние неурядицы окончательно ушли. Перекинув ружьё через плечо, я направился к саду, сапоги хрустели по тонкой корке льда, облепившей спящую траву.
Яблоневый сад был за основным пастбищем, рядом с гостевыми домиками, которые в это время года стояли пустыми. Из их труб не шёл дым, а осенние оттенки фасадов в стиле ремесленников резко контрастировали с чёрно-белым январским пейзажем. Рядом с десятью готовыми домиками два новых ждали своей очереди – без крыш, без облицовки.
В груди кольнуло знакомое сожаление, стараясь пробраться сквозь умиротворение, которое поселилось во мне от этого вида. Если бы я не был ослеплён любовью, эти два домика стояли бы здесь уже несколько лет. Но теперь они были здесь. И к новому сезону, который начнётся в апреле, будут готовы.
Даже зная, что дедушка Хатли, наверное, ворочается в могиле от того, что мы сделали с этим местом, я не жалел о переменах. Превращение из скотоводческой фермы в курорт позволило оставить землю в семье. Мы сохранили часть хозяйства, чтобы наши гости могли получить подлинный опыт жизни на ранчо, но добавили к нему развлечения, ради которых люди возвращались снова и снова. Рафтинг, конные прогулки, пешие походы. И, конечно, мамины сытные деревенские блюда, которые она слегка осовременила.
Я приблизился к яблоням. Полдюжины ворон, лакомившихся остатками плодов, подняли головы, бросая мне немой вызов.
Осенью я купил звуковое ружьё, чтобы отпугивать птиц от полей, но перед Рождеством оно сломалось и сейчас пылилось в гараже у Уилли Тейта. А Уилли работал медленно, как патока, всё ещё убиваясь по женщине, которая ушла от него много лет назад.
Я, наверное, был единственным в Уиллоу Крик, кто понимал его.
Не был уверен, что моя собственная душа когда-нибудь перестанет выть от того, что я потерял. Но зацикливаться на прошлом – значит снова оказаться в водовороте алкоголя и случайного секса. А у меня на неделю вперёд дел по горло.
Я поднял ружьё, целясь в верхушки деревьев, намереваясь только напугать этих тварей.
В детстве я охотился с отцом и дедом, но убивать так и не научился с лёгким сердцем. Может, поэтому мне не было особо жаль, когда мы продали последний крупный рогатый скот и оставили только несколько дойных коров.
Я нажал на спуск.
И ровно в тот момент одна из птиц сорвалась с ветки.
Проклятье.
Выстрел угодил ей в грудь, и ворон рухнул на землю в нескольких ярдах от меня. Воздух прорезал высокий, пронзительный крик. Я резко развернулся.
Передо мной стояла моя племянница, Мила. В её карих глазах застыло разочарование. Тёмные брови, которые совершенно не сочетались с её светлыми, пшенично-медовыми волосами, взметнулись вверх от шока.
Сердце сжалось.
Не только из-за её взгляда, но и из-за воспоминаний о том, что случилось с оружием в её жизни четырнадцать месяцев назад.
Я шагнул к ней, смягчая голос.
– Что ты тут делаешь, малышка?
Но вместо ответа она резко развернулась и сорвалась с места, мчась к дому, её светлые косы развевались позади, а ковбойские сапожки взметали снежную пыль.
– Чёрт!
Я метнул взгляд на ворон, которые ухмылялись мне своими чёрными клювами, и бросился за ней.
Шестилетний ребёнок не должен бегать так быстро.
Я не успел догнать её, когда она обогнула амбар, пронеслась мимо ресторана Сладкая Ива и с грохотом взлетела на крыльцо дома, в котором я вырос.
Синий сайдинг и белая отделка перекликались с небом над крышей, из труб поднимались клубы дыма. Дом, сияющий и ухоженный сейчас, стоял в этом месте уже почти двести лет.
– Мила, стой! – крикнул я.
Но она проигнорировала меня, распахнула дверь и рванула внутрь.
– Нана! – заорала она. – Ты должна наказать дядю Райдера!
В голосе Милы звучали нотки слёз, от которых у меня сжалось сердце. Мама опустилась на корточки, заключая расстроенную внучку в объятия. В воздухе витала мука, подхваченная солнечными лучами из больших окон над кухонной раковиной, и осыпала их лёгким сияющим облаком.
– Ну что такое, букашка? – спросила мама, нахмурившись.
– Я больше не люблю дядю Райдера! Он злой, злой, злой!
Из её груди вырвался всхлип, ещё сильнее загоняя вину в моё сердце. Мама посмотрела на меня поверх её головы. Я встретил её взгляд – её голубые глаза, точь-в-точь как мои, округлились от беспокойства. Морщинки у уголков губ стали заметнее, когда она нахмурилась.
Я снял чёрную ковбойскую шляпу, провёл рукой по густым каштановым волосам – таким же, как у мамы, только без седины, которая вплелась в её пряди.
– Почему она вообще была у яблонь? – спросил я.
Мы не сводили с Милы глаз с тех пор, как несколько месяцев назад один ублюдок из банды взял её и мою сестру в заложники под дулом пистолета, прострелил Сэди ногу и пытался использовать Милу, чтобы надавить на моего брата.
Мама всё поняла по взгляду, когда её глаза опустились на моё ружьё, ровно в тот момент, когда Мила снова всхлипнула.
– Он убил птицу, Нана! Красивую чёрную птицу!
Я сделал шаг к ним, но Мила тут же отшатнулась, и это было, пожалуй, самым болезненным ударом.
– Я думала, ты просто пугаешь ворон? – спросила мама.
– Такой был план. Но не моя вина, что одна из них полетела прямо под выстрел.
– Ты ужасный, дядя Райдер! Ты убил бедную, бесполезную маленькую птичку!
– Думаю, ты хотела сказать «беспомощную». – поправила мама, и я заметил, как уголки её губ дёрнулись в лёгкой усмешке.
Я присел на корточки, заглядывая Милле в заплаканные глаза.
– Я не хотел её ранить, малышка. Звуковое ружьё, которое обычно отпугивает их, сломалось, и я просто хотел напугать их выстрелом. Это был несчастный случай.
– Правда?
Я провёл рукой по щетине, которая уже почти превращалась в бороду – никак не доходили руки её сбрить.
– Чистая правда.
– Его семья будет по нему скучать. Ты должен перед ними извиниться.
– Ну, знаешь ли, вороны вообще-то не должны были есть мамины яблоки. Это как… твой папа арестовывает кого-то за нарушение закона.
– Но папа не убивает людей!
Я поймал мамин взгляд, и мы оба не стали вспоминать человека, который похитил Милу и был застрелен в овраге перед тем, как умереть в больнице.
– Как ты думаешь, что дядя Райдер должен сделать, чтобы загладить вину? – спросила мама.
Внутренне я застонал.
Зная Милу, она придумает что-то безумное – с радугами, единорогами и, может быть, волшебной пыльцой. Что-то практически невыполнимое.
Она сделала шаг ко мне, её взгляд был всё ещё печальным, но в нём появилась решимость. Она похлопала меня по руке.
– Ты должен устроить ему похороны, чтобы его семья могла с ним попрощаться.
Я поднял глаза на маму и увидел, как в её глазах пляшут искорки смеха.
В этот момент в кухню вошёл мой брат, требуя объяснений. Пока мама рассказывала, что случилось, его голубые глаза сузились от сдержанного веселья, и он тихо засмеялся.
Мне захотелось вмазать ему прямо в нос и добавить ещё один изгиб к тому, что я сломал ему в детстве.
– Пойду выкопаю могилу, – вздохнул я. – Может, ты с Наной подумаете, что сказать.
Мэддокс издал странный звук, наполовину кашель, наполовину смех. Я показал ему средний палец за спинами женщин.
– За это ты мне поможешь копать.
Мэддокс ткнул пальцем в сияющий бронзовый значок на своей груди.
– Я на дежурстве. Просто завёз Милу на день.
– Ты шериф. Никто не станет тебя отчитывать, если ты опоздаешь на пару минут.
– Нужно подавать команде правильный пример.
Мне хотелось схватить его в захват, взъерошить ему волосы и помять идеально выглаженную форму шерифа округа Уинтер.
Он взял с вешалки свою шляпу и нахлобучил её.
– Увидимся вечером, букашка. Не слишком мучай Нану, но проследи, чтобы дядя Райдер устроил похороны по всем правилам.
Я недовольно буркнул, провожая его к выходу. Как только мы вышли на улицу, я врезал ему кулаком в плечо.
– Чёрт бы тебя побрал.
– Не вини меня. Это ты криворукий стрелок, который подстрелил ворона.
– Он сам влетел в выстрел!
Мэддокс усмехнулся, направляясь к своему пикапу. Он бросил взгляд на мой старый Шеви C10, сверкающий на солнце, как коричневая газировка со льдом.
– Не хочу это признавать, потому что это Шеви, но Уилли отлично его починил. Я думал, он не справится, учитывая количество пулевых отверстий.
Грузовик был расстрелян после того, как женщина, следившая за агентом секретной службы США и его подопечным-рокером догнала их, когда они гостили на ранчо. Агент вручил мне регистрацию в качестве извинения за то, что я снес целую часть забора, через которую он перелез, пытаясь сбежать.
За последние пару лет на ранчо было слишком много событий. Нам нужна была тишина и покой.
– Где МаК сегодня? – спросил я.
– Она взяла смену в больнице за другого врача.
Когда МакКенна появилась здесь несколько месяцев назад, я был уверен, что всё закончится для Мэддокса плохо. Никто не думал, что она бросит свою жизнь в Калифорнии, чтобы вернуться сюда и закончить ординатуру в штате, из которого когда-то бежала.
Видя, как между ними снова вспыхнула любовь, я чувствовал, как в груди вскрываются старые раны.
Но я не собирался быть как брат. Не собирался снова ввязываться в отношения и давать кому-то шанс разбить мне сердце.
Я никогда не прощу Рэйвен за то, что она сделала со мной и моей семьёй. И больше никогда не позволю себе попасть в такую ситуацию.
Мэддокс сел в машину, коротко посигналил на прощание, и я отправился в сарай за лопатой.
После замены ружья на инструмент, я взял пустой мешок для корма и вернулся к яблоням. Земля была мёртво-замёрзшей, и я чуть не угробил себе руки и плечи, выкапывая могилу для чёртовой птицы. Надел перчатки, поднял мёртвого ворона, опустил в мешок и закопал его. Последнее, что мне нужно, чтобы Мила снова залилась слезами, увидев окровавленное тело.
Когда я закончил, вспотевший и проклинающий ворон по новой, я заметил, как Мила и мама идут ко мне через поле. У Милы под мышками были зажаты два радужных единорога, а в руках – оставшаяся с праздников пуансеттия.
Когда они подошли, мама протянула мне лист бумаги.
– Что это?
– Последние слова.
Мамины глаза сверкали смехом. Неужели всего час назад я стоял на краю ранчо и думал, как сильно люблю свою семью? Мама нажала кнопку на телефоне, и из динамика разлилась ирландская похоронная музыка. Я чуть не выругался, но вовремя вспомнил про широко распахнутые невинные глаза Милы. Стиснув зубы, я выхватил у мамы листок.
Молча пробежался глазами по написанному, стискивая челюсть от чрезмерно сладких слов про вредителя, который вообще не должен был находиться в наших яблонях.
– Проклятой птице, которую я случайно убил… – начал я хриплым голосом, но Мила тут же надулась.
– Ты должен доллар в банку за ругательства, дядя Райдер! И ты совсем не выглядишь раскаявшимся! Надо чувствовать это… – она потянулась вверх и похлопала меня по груди. – здесь.
Я бросил на маму злобный взгляд, полный обещаний мести. Она прикрыла рот ладонью, скрывая улыбку. Прочистив горло, я поднял взгляд к небу, в поисках помощи, которая явно не собиралась приходить, и начал снова:
– Доброй вороне, что была вырвана из жизни слишком рано злым выстрелом беспечного человека…
Как-то мне удалось добраться до конца речи к удовлетворению Милы. Затем мы с ней вкопали в землю небольшой крест, укрепив его горшком с пуансеттией, пока мама держала её единорогов. Когда я выпрямился, Мила упёрла руки в бока и строго посмотрела на меня.
– А теперь пообещай, что больше никогда не убьёшь ни одного живого существа, дядя Райдер.
У меня неприятно сжался желудок.
Мы жили на ранчо. Иногда животных приходилось усыплять. Это часть цикла жизни, но, глядя в её чистое, полное веры лицо, я не смог бы сказать ей «нет». Мне это выйдет в копеечку, если придётся нанимать кого-то для такой работы.
Но я всё равно вздохнул и сказал:
– Ладно, букашка. Ни одно животное больше не пострадает от этих рук.
Она протянула ко мне свой крошечный мизинец.
– Клятва на мизинцах?
Когда мой большой палец переплёлся с её маленьким, у меня в груди вдруг что-то сжалось.
Острая, неожиданная боль. Боль по тому, что я когда-то думал, что у меня будет. Чему я сам же не дал шанса снова появиться в моей жизни– жене и ребенку.
Глава 2
Джиа
Сцена была как нельзя более жуткой. Руки женщины были изуродованы, а ужасные порезы рассекали ее грудь, кровь лилась из них на гостиничный ковер, уже потемневший от старых пятен. Следователям предстояла непростая работа – разобрать улики и определить, какие из них имеют отношение к убийству, а какие остались от многолетнего потока постояльцев этого дешёвого мотеля на окраине Денвера.
Жертва – темноволосая, около тридцати, её дикая красота была заметна даже сквозь тени под глазами и пятна на коже. В животе неприятно сжалось. Она была в бегах, и я была одной из тех, кто её преследовал.
Челюсти стиснулись. Ещё одна смерть женщины, которая будет меня преследовать.
Логически я понимала, что ни эта женщина, ни та, что погибла в Вашингтоне два месяца назад, не умерли по моей вине. Они сами связались с одним из самых крупных и жестоких картелей Америки. Ловато приложили руку ко всему – от наркотиков и оружия до финансовых махинаций, и были известны тем, что беспощадно устраняли не только конкурентов, но и предателей или слабые звенья.
Вопрос был в том, кем именно была Анна Смит.
Если она действительно была техническим гением организации, как я полагала, значит, у неё на руках было несколько лет секретов Ловато. Она решила их продать? Или провал в Вашингтоне поставил на ней крест, который уже невозможно было стереть?
Судмедэксперт, склонившийся над телом, поднял голову.
– Пока неясно, что здесь произошло, – он махнул рукой в сторону окровавленной груди. – Похоже, что после смерти её кто-то волочил по полу.
– Документы есть? – спросила я.
Он покачал головой.
– И вряд ли получится опознать её по системе распознавания лиц. Видно, что делала ринопластику, особенно в области переносицы.
Область, где пересекались нос, глаза и лоб, имела решающее значение для программ распознавания лиц. Я снова внимательно осмотрела её. Длинные пряди фиолетовых волос выделялись на фоне почти чёрных. Волосы были зачесаны так, чтобы закрывать один глаз. К тому же на лице был плотный консилер, который не совпадал с оттенком кожи. Всё это могло запутать алгоритмы.
– Можно это убрать? – спросила я, нагнувшись и показывая на прядь, прилипшую к её губам. Судмедэксперт кивнул, и я осторожно сдвинул волосы в сторону.
На её лице застыло выражение, которое трудно было определить. Страх. Раскаяние. Тревога.
Я сделала снимок, гадая, действительно ли это та самая неуловимая Анна Смит, за которой мы гонялись по нескольким странам, или просто несчастная женщина с таким же именем. Анна всегда была всего лишь тенью, призрачным силуэтом, исчезавшим, стоило нам приблизиться. Даже её имя оказалось псевдонимом, который мы смогли отследить лишь на восемь лет назад. До сегодняшнего дня у нас не было её фотографии – только знак вопроса на доске в конференц-зале многочисленной группы агентов в Вашингтоне. Теперь же у нас были её отпечатки и лицо, а значит, появлялся шанс узнать больше.
Рори, возможно, сможет обработать изображение и воссоздать её облик до пластики. А если это удастся, наш новый аналитик прочешет весь интернет в поисках её настоящего лица. Рори была лучше всех в том, чтобы собирать разрозненные фрагменты в цельную картину. Если она не смогла бы найти правду об Анне, значит, не смог бы никто.
Рори нельзя было назвать моим «Кью» из Джеймса Бонда, но я привыкла полагаться на неё больше, чем Бонд на своего инженера из отдела разработки. И уж точно больше, чем Джейсон Борн когда-либо доверял кому-то. Если бы моя жизнь была романом – вроде историй о Джеке Ричере, Джейн Блонд или любом из четырёх шпионов чье имя начинается Дж, которые повлияли на мою карьеру, – Рори могла бы стать предательницей. Но я своими глазами видела, как прошлой осенью она сделала прямо противоположное.
Я выпрямилась, окинув взглядом комнату. Ни компьютеров. Ни электроники вообще. Даже телефона не было. В шкафу стоял открытый чемодан с одеждой, выглядевший так, будто его кто-то перерыл. В остальном комната была пуста.
Мой взгляд снова остановился на теле жертвы, её рука тянулась к кровати, откуда чуть-чуть выглядывала белая подошва кроссовка.
Я наклонился, чтобы его достать, но в тот же миг обувь исчезла. Дыхание перехватило, тело застыло, разум заработал на предельной скорости.
Первыми на место прибыли местные копы. В кабинете начальника полиции я рассказывала о нашей межведомственной оперативной группе, пытаясь убедить выделить патрульных для поисков женщины, фото, которой у нас даже не было, когда поступил вызов об убийстве. Как только из его уст прозвучало имя Анны, я тут же выскочила из кабинета, села в служебный Эскалейд и поехала в мотель, который она арендовала. Когда я прибыла, судмедэксперты уже работали на месте.
Я медленно развернулась и лёгким движением коснулась плеча техника. Когда он поднял на меня глаза, я кивнула в сторону кровати.
– Комнату проверяли?
Глаза его расширились, но он кивнул.
Я молча указала на кровать, а затем на офицера, стоявшего у двери. Тот не мешкал, тут же вскочил, что-то быстро шепнув напарнику. Я вытащила Глок из-за пояса.
Протянув руку к кровати, я спокойно сказал:
– Выходи. Медленно.
Ничего. Ни единого шороха.
Мне что, привиделось это?
Расстояние между каркасом кровати и полом было всего несколько сантиметров. Вряд ли человек смог бы туда втиснуться. Возможно, именно поэтому, проверяя комнату, офицеры и не заглянули под кровать.
Я жестом показала двум мужчинам, чтобы перевернули матрас. Затем подняла оружие, пока они, напрягшись, одновременно подхватили его и резко отбросили к стене.
Под кроватью валялись комья пыли и мусор, а посреди этого хаоса лежала маленькая девочка. Она свернулась калачиком, с широко распахнутыми от ужаса глазами и мокрыми от слёз щеками. Спрятала лицо в согнутых руках, словно пытаясь защититься.
Что, чёрт возьми, происходит?
Сердце бешено заколотилось, по спине пробежал холодок. У нас был свидетель. Свидетель убийства, совершённого Ловато. Если мы найдём того, кто это сделал, и докажем его связь с картелем, это будет огромная победа. Очередная трещина в их броне.
Но что именно она видела? Сможет ли она нам помочь? В животе неприятно сжалось… Что с ней будет, если Ловато узнают, что она видела их убийцу?
Я убрала пистолет и перешагнула через раму кровати, ступая в мусор, разбросанный вокруг.
– Эй, всё в порядке. Ты в безопасности.
Мои слова заставили её вздрогнуть. Она ещё сильнее сжалась, словно пытаясь исчезнуть. Её тело мелко дрожало. Казалось, страх буквально исходил от неё.
Я осторожно приблизилась.
– Меня зовут Джиа. Я… офицер. Обещаю, ты в безопасности. Никто не причинит тебе вреда. Я не позволю.
Из-под длинных чёрных прядей выглянули её глаза. Тёплый карий оттенок был точно таким же, как у мёртвой женщины. Только в глазах девочки, в отличие от неё, боль и ужас ещё не застыли в смерти.
Я сглотнула, присаживаясь, чтобы оказаться с ней на одном уровне.
– Как тебя зовут?
Она резко замотала головой. Техник криминалист чуть шевельнулся, и её взгляд тут же метнулся к нему. Увидев двух мужчин, нависших над ней, она вскрикнула и, дёрнувшись, поползла назад, пока не вжалась в стену. Потом снова обхватила себя руками, переводя испуганный взгляд с одного на другого.
– Они из полиции, – мягко сказала я. – Они хорошие. Никто здесь не причинит тебе вреда.
Она не выглядела убеждённой. Напротив, её взгляд метнулся к двери.
– Ты хочешь уйти?
Девочка кивнула.
– Я могу отвезти тебя в безопасное место.
Её глаза остановились на мёртвой женщине, и из груди вырвался сдавленный всхлип. Слёзы потекли по окровавленной щеке. Она уткнулась лицом в колени, её худенькие плечи затряслись.
Чёрт.
Я не умею обращаться с детьми. Всегда чувствую себя неуклюже и не знаю, что сказать. Моя мама отчаянно хочет внуков, от меня или от моего брата, но точно не получит их от меня. И не только по одной причине. Я люблю свою жизнь. Работа под прикрытием в Национальном агентстве безопасности – это то, ради чего я живу, и я не собираюсь замедляться или задерживаться в одном месте достаточно долго, чтобы семейная жизнь успела меня поймать.
Я опустилась на колени, загораживая ей вид на мёртвую женщину. Возможно, я вмешивалась в улики, но мне было важнее вывести девочку отсюда, чем сохранять мусор вокруг неё.
Я посмотрела на мужчин.
– Никто не должен её видеть. Никто не должен знать, что она здесь была.
Помедлила, а потом добавила:
– Достаньте мне одну из тележек для уборки.
Офицер тут же вышел из комнаты быстрым шагом.
Я снова повернулась к девочке, стараясь её успокоить и снова пообещав, что отведу в безопасное место. Она ничего не ответила, но чуть приподняла голову. Наши взгляды встретились, и я поняла, что она меня хотя бы слышит. Я продолжала говорить мягко и спокойно, и к тому моменту, как офицер вернулся с тележкой, её плечи больше не были так судорожно прижаты к ушам.
Я объяснила ей, что мы спрячем её в корзине для белья и вывезем тележку в грузовик криминалистов, чтобы отвезти в полицейский участок.
Когда я протянула руку в перчатке, она просто уставилась на неё.
Я придвинулась чуть ближе, стараясь говорить как можно мягче:
– Ты не можешь здесь остаться. Ты же понимаешь это, да?
Она снова оглядела комнату, слёзы всё ещё медленно стекали по её щекам. Наконец, кивнула.
Я снова протянула руку, и в этот раз она её приняла. Когда она встала, я увидела, что её футболка и руки в крови. На ней самой ран не было, так что я могла только догадываться, что за след на груди убитой.
Она обнимала мёртвую женщину.
Чёрт возьми.
Когда девочка встала, она показалась мне ещё меньше. Достаточно взрослая, чтобы с её лица исчезла младенческая припухлость, но ещё слишком мала, чтобы гормоны начали менять её тело. Значит, ей было около шести или семи лет.
Я помогла ей перелезть через раму кровати и направилась к тележке, которую офицер поставил между нами и Анной Смит. Мы почти дошли до неё, когда девочка вдруг вырвалась и побежала к шкафу и разгромленному чемодану.
К моему удивлению, она отогнула внутреннюю подкладку и вытащила конверт формата А4. Прижала его к груди и подняла на меня глаза – такие же большие и красивые, как у убитой женщины. Они были похожи. Те же высокие скулы, те же заострённые подбородки, то же хрупкое, словно сломанное птичье, тело.
Я пододвинула тележку ближе.
– Можно я подниму тебя? Посажу внутрь?
Когда она не ответила, я показала руками, как собираюсь поместить её в пустую корзину для белья.
Она едва заметно кивнула. Я аккуратно обхватила её за талию и подняла. Она была невероятно лёгкой. Её хрупкость снова обрушилась на меня тяжёлым грузом – вместе с ней пришло сильное, почти первобытное желание защитить её. Она села, продолжая сжимать конверт, а потом снова подтянула колени к груди.
– Мы накроем тебя одеялами, хорошо?
Она просто смотрела на меня. Я повернулась к офицеру.
– Принеси несколько из соседнего номера.
Он ушёл, а когда вернулся, мы вдвоём накрыли её с головой.
Окно номера выходило на парковку первого этажа, и фургон криминалистов стоял всего в нескольких метрах. Мы с офицером покатили тележку к нему, затем подняли её в кузов, а я забралась внутрь. Я не собиралась оставлять её. Никогда бы не позволила свидетелю исчезнуть из поля зрения, даже если ей было всего шесть или семь.
Я посмотрела на офицера через открытую дверь фургона, только теперь обратив внимание на его нашивку.
– Офицер Рамирес, нам нужно немедленно доставить её в участок.
Он потянулся за рацией, но я его остановила.
– Нет. Не по открытому каналу.
Он секунду смотрел на меня, потом молча кивнул и ушёл.
Прошло меньше двух минут, прежде чем он вернулся, сел за руль и выехал с парковки. Через дорогу уже стояли новостные фургоны, а за жёлтой лентой толпились зеваки, с любопытством вытягивая шеи. Я пыталась себя успокоить. Никто не мог её увидеть. Никто не мог заподозрить, что мы прячем в тележке маленькую девочку.
Пока мы ехали, я говорила с ней, хоть и не видела её. Продолжала повторять, что она в безопасности, что всё будет хорошо, что что бы ни случилось, мы о ней позаботимся. Слова, которых я, возможно, не должна была говорить, но не могла удержаться.
Когда мы добрались до городского управления полиции, Рамирес свернул к боковому входу и загнал машину прямо в крытый гараж. Я дождалась, пока металлические ворота опустятся, прежде чем открыть тележку. Осторожно помогла девочке выбраться, присела перед ней на корточки.
– Сейчас мы пойдём в полицейский участок. Там будет безопасно, но, возможно, немного шумно и людно. Мы найдём для нас тихое место, и ты сможешь рассказать мне, что случилось. Ты готова?
Её глаза расширились, страх снова исказил лицо. Она замотала головой.
– Всё в порядке, малышка. Всё хорошо. Давай для начала просто зайдём внутрь, ладно?
Я протянула ей руку в перчатке, и она схватилась за неё так крепко, что чуть не причинила боль.
Мы вышли из фургона, поднялись по ступеням и вошли в здание. Рамирес следовал за нами.
– Нам нужно место, где ей будет комфортно, – сказала я ему.
– Есть допросные, конференц-зал или комната отдыха.
Я закатила глаза. Ни одно из этих мест не подойдёт испуганной девочке.
– Кабинет помощника начальника? – предложил он. – Он в отпуске. Там есть диван.
– Подойдёт.
Мы поднялись по лестнице и пошли по коридору. Оживлённые звуки участка становились всё громче. Смех и крики. Хлопанье дверей. Скрип стульев по полу. Где-то вдалеке раздался пьяный выкрик. Девочка съёжилась, прижалась ко мне. Я крепче обняла её за плечи.
Когда мы вошли в кабинет, я провела её к дивану у стеклянной стены, за которой кипела работа в основном зале. Остальная мебель была скучной, стандартной – минималистичная государственная обстановка, на фоне которой серый кожаный диван выглядел почти роскошно.
Я подошла к металлическим жалюзи и закрыла их, отсекая хаос за стеклом, затем повернулась к Рамиресу.
– Нам нужны одеяла. Вода. Может что-то поесть.
Рамирес кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Шум мгновенно уменьшился до едва слышного гула. Он был моложе меня, наверное, только закончил академию – именно поэтому его поставили охранять дверь мотеля. Но он не растерялся и помог мне незаметно вывести девочку. Чутьё подсказывало, что из него выйдет хороший коп.
За эти годы я успела поработать со многими и теперь умела различать, кто действительно хороший в своём деле. Мне было всего двадцать семь, но за четыре года работы я увидела больше, чем большинство людей за всю жизнь. Грязные, жестокие вещи. Отец пытался расспросить меня об этом на Рождество, заметив, насколько серьёзным стало моё выражение лица. Но я отмахнулась от его вопросов. Он посмотрел на меня так, как смотрел на солдат, подчинённых ему – взгляд, от которого любой из них бы задрожал, но я не сдвинулась с места.
Хотя вся моя семья знала, что я с детства мечтала быть шпионкой, только отец знал, что моя работа аграрного журналиста – это прикрытие. Не уверена, знал ли он, в каком именно агентстве я служу, но, учитывая, что он был заместителем начальника Национальной гвардии, мог бы при желании выяснить. В любом случае, он никому не рассказал. Ни моей матери, ни брату, бывшему агенту Секретной службы. Если бы мама когда-нибудь узнала, кто бы попал в большую беду – я, за ложь, или отец, за то, что хранил мой секрет?
Я снова посмотрела на девочку. Она снова свернулась в комок, обхватив колени руками. На её ногах были кеды с улыбающимися кошачьими мордочками. Немного грязные, но не старые. На боках запёкшиеся брызги крови – улики, которые нам понадобятся. Её тёмно-синие джинсы и белая футболка тоже были испачканы кровью.
Сердце болезненно сжалось при мысли о том, как она смотрела, как женщину в том номере разрезали на куски. Как потом обнимала её, прижимая к себе. Настоящее чудо, что девочка осталась в живых.
– Ты можешь сказать мне своё имя? – спросила я.
Она посмотрела на меня, но не ответила.
– А ты знаешь, что это? – кивнула я на конверт, который она всё ещё крепко сжимала. Белый край был испачкан кровью.
– Папа, – прошептала она.
Её голос был тихим, но в нём слышался лёгкий мексиканский акцент, придававший словам особую мелодичность.
Я снова мысленно поблагодарила прошлые мучения с уроками испанского, и за работу под прикрытием в Южной Америке, которая улучшила мое владение языком.
– Это письмо от него или для него? – спросила я по-испански.
