Текст книги "Сделано в Японии"

Автор книги: Кунио Каминаси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Вой сирены раздвоился, и через несколько секунд за окном замерцали знакомые красные огни. В ресторан вбежали четыре патрульных с пистолетами в кобурах, за ними вошел Накагава.

– Что случилось, господин майор? – обратился он ко мне.

– Долго едешь, Накагава-сан.

– Да я-то не торопился особо – вы мне ничего толком по телефону не сказали.

– Я же тебя попросил подъехать!

– Да, но только «подъехать». Я же не думал, что у вас здесь такое. – Накагава развел руками в сторону многочисленных пострадавших. – Это уж по дороге я перехват сообщения господина Ганина получил и тогда только к патрульным в хвост пристроился.

– Ганина, говоришь? – Я строго посмотрел на сэнсэя.

– Я же не сразу за маслом на кухню полез, Такуя! Я сначала из сортира по сотовому наряд – парад заказал!

– Ладно, разберемся сейчас что к чему! Давайте, вызывайте уголовку, криминалистов – надо все оформлять.

Я был в полной растерянности: то ли мне на Ганина кидаться с объятиями за его очень своевременное масло, то ли начать потрошить Накадзиму на предмет того, что здесь, собственно, сейчас произошло, то ли навешать всем четверым своим обидчикам еще, потому как ни в КПЗ, ни во время допроса мне их метелить никто не разрешит. Поразмыслив немного над имеющимся у меня широким выбором, я повернулся ко все еще прячущейся за кассой официантке и попросил у нее заварить для меня кофе покрепче. Сон мне в течение ближайших часов явно не грозил.

Глава шестая

Уже через десять минут скромная «Виктория» превратилась в копошащийся муравей ник. Мы с Накагавой нагнали больше двадцати следователей и экспертов из управления, подъехали пять машин «скорой помощи», а районные участковые строили вокруг ресторана импровизированные пикеты против возможных набегов наглых, пронырливых журналистов. Каждый занимался своей работой: следователи расселись по разным столикам и протоколировали проходящих через них по очереди студентиков; криминалисты колдовали над отпечатками пальцев и прочими следами; часть медиков мазала зловонной белой мазью покрытые жуткими багровыми волдырями сожженные сквозь куртки могучие спины стонущих и матерящихся Илюхи и Серого, а другая часть бережно вправляла японскому крылу бандитского интернационала смещенные и облегченные мною челюсти; по залу суетливо носился прискакавший через пять минут после прибытия первых патрулей главный менеджер ресторана, инспектор – сержант безуспешно пытался раззомбировать дежурную официантку, а мой друг Ганин сидел в ожидании своей участи на месте главного бандита рядом с Накадзимой и напротив его подельников.

Я, как самый старший среди всей этой братии по званию, после того как кратко ввел в курс дела дежурного начальника ближайшего районного поста, заниматься ничем не хотел. Только вызвал из управления еще пару микроавтобусов для накадзимовской компании, которую прилюдно в зале допрашивать не собирался. Затем отзвонил Нисио, который, оказывается, уже был дома и в домашнем халате дремал у телевизора, и с чистой совестью вышел на воздух. Первое, на что я бросил свой притупившийся от назойливой ломоты в костях взгляд, была «шелловская» заправка: все так же ярко освещенная, все такая же свободная от машин. К ее внешнему дизайну теперь добавилась контрольная желтая полицейская лента, которой расторопные участковые успели обнести ее территорию, а также стоящие на пороге офиса два молоденьких, насколько мне было видно через перекресток, паренька в таких же, как у Накадзимы, комбинезонах. С ними тоже, разумеется, надо было разбираться, потому что первый бугай заходил к ним в конторку, стало быть, они теперь свидетели. Я хотел вернуться в зал, чтобы отправить кого-нибудь из лейтенантов заняться этими заправщиками, но меня остановил шум, вернее, вид подъехавших в этот момент к заправке трех «тойот».

Это были наши машины – из управления, но не обычные, черно – белые, патрульные, а полностью черные, с пропечатанными на передних дверцах через фабричный трафарет золотистой краской огромными эмблемами нашего управления полиции. На таких машинах мы ездим не по оперативным делам, а по более важным, специальным и ответственным. Для Нисио пока было слишком рано – ему до Сумикавы минут сорок добираться, поэтому мне стало интересно, кто это из наших сюда пожаловал. Меня сразу же насторожил какой-то чересчур вкрадчивый – пугающе неторопливый, по-кошачьи коварный – подъезд машин к заправке. И самым тревожащим фактом было то, что все три они остановились именно у «Шелла», а не стали переезжать перекресток, чтобы встать на ресторанной стоянке, где, несмотря на обилие шумного, мерцающего в ночи разнокалиберного служебного транспорта, было еще достаточно свободных мест.

Я пригляделся к подъехавшим машинам, из которых неторопливо стали вылезать мужики – кто в штатском, кто в форме. Всего я насчитал их одиннадцать человек, и появление троих из них меня, признаться, удивило больше, чем внезапный трюк Ганина с раскаленным маслом. Это были сегодняшний Канеко из дорожного отдела и два его напарника – Ямада и Танака. Ямаду я сегодня уже видел у дорожников, а Танака, как сказал Канеко, «ушел домой», а то я бы его тоже увидел, теперь его, стало быть, из дома вернули на службу. Как любит говорить почетный чабан всех времен и народов Ганин, «вызвали в ночное». Дальше – лучше: вся эта гвардия, как оказалось, и не думала переходить дорогу в моем направлении, и, кроме косых, через плечо, секундных взглядов, ни я, ни моя «Виктория» с их стороны больше ничем удостоены не были. Они собрались на несколько секунд в могучую кучку как обычно роятся – мне так и непонятно зачем – вокруг вратаря перед началом матча хоккеисты и футболисты, а затем деловито разбежались по заправке и начали вытворять такие фокусы, от которых мне на время стало не по себе. Кто-то полез по металлическим скобам на среднюю бетонную арку заправочного комплекса, кто-то по приставной лестнице начал карабкаться в левый верхний угол массивной въездной рамы автоматической мойки, кто-то прилип к одной из бензоколонок, кто-то исчез в конторе.

Естественно, такое невнимание ко мне и моей «Виктории» со стороны, скажем, того же Канеко, с которым мы два часа назад мирно пили посредственный кофе и искусно точили лясы, меня раздражило, и я помчался через пустынный перекресток, чтобы приобщиться к тому таинственному пока для меня делу которым так сосредоточенно занимался высадившийся безо всякой помпы многочисленный десант из управления. Я подошел к мойке и подождал, пока забравшийся на самый верх львиного зева ее растревоженного фасада Ямада не соизволит спуститься. Спустился он через полминуты, держа в руках какой-то малюсенький пластиково-металлический приборчик, из которого во все стороны торчали обрывки разноцветных проводков.

– Привет, Ямада-сан! – Я не без успеха сымитировал расслабленность и беспечность.

– Здрасте, – буркнул явно не настроенный на светские беседы при полной луне и ослепительном неоне Ямада и поспешил засунуть приборчик в черный непрозрачный целлофановый пакет, который извлек из кармана форменного кителя.

– Чего это вы тут делаете? – не сдавался я.

– Задание выполняем, – все так же неохотно разжал губы невеселый Ямада.

– Какое, если не секрет?

– Золотое… – опять пробурчал Ямада и попытался уйти от меня и от ответа с ответственностью.

Я, утомленный сегодня не столько физическими истязаниями, сколько невниманием со стороны коллег остановил его за рукав:

– Какое задание, Ямада-сан?

– Грехи ваши зачищаем. – Ямада вырвал свой рукав из моих пальцев и направился к одной из машин.

Я осмотрелся: среди копошащихся в разных точках заправки единственного более или менее нормально говорившего сегодня со мной дорожника Канеко видно нигде не было, и мне пришлось пройти внутрь заправочного комплекса. Здесь ребята из управления тоже возились по разным углам: кто – в магазине, кто – в конторе, а сосредоточенный Канеко отвинчивал здоровенной отверткой верхнюю переднюю панель автомата по продаже разнокалиберных баночек и бутылочек с безалкогольными напитками. Когда я подошел к нему он уже закончил свои отверточные работы и теперь аккуратно ставил отделенную от автомата панель к его боковой стенке.

– Канеко-сан, чего это вы тут, а?

– А – а… Минамото-сан, давно не виделись… – вяло пошутил Канеко и запустил руку куда-то в глубь обнажившихся внутренностей призывно сияющего автомата.

– Ты объяснишь мне, в конце концов, что здесь происходит, или опять в молчанку играть будем?

– Что происходит, господин майор… – начал Канеко таким тоном, что я сразу понял: сейчас я для него не старший по званию и не близкий по разуму а самая последняя дрожащая тварь, какую только носит наша многострадальная японская земля, – вам-то лучше, я думаю, знать. Разве нет?

– Разве нет, Рикио-кун! – Канеко вновь, как сегодня – у себя в отделе, пробудил во мне звериные чувства, напомнившие мне, впрочем, о том, что я, наверное, действительно все – таки тварь, но, правда, уж никак не дрожащая. – Что ты там копаешься?!

– Вот чего! – Канеко выдернул из внутренностей питьевого автомата такой же приборчик, какой я только что на улице видел в руках у Ямады. – Вот чего, смотрите!

– Что это? – Две трети прибора мне не было видно из-за канековских пальцев, но я, кажется, уже начинал догадываться, в чем, собственно, тут дело.

– Это, Минамото-сан, камера, – ледяным голосом произнес сердитый Канеко.

– Наблюдения?

– Наблюдения, наблюдения… – Канеко покачал головой в знак согласия и искоса взглянул на меня.

– И за кем наблюдали?

– Догадайтесь! – вперился он в меня своими переполненными ядом и ненавистью глаза.

– За Накадзимой?

– За Накадзимой, за Накадзимой.

– Дорожный отдел – и внешнее наблюдение! – Мои глаза и уши отказывались верить в реальность происходящего. – Канеко-сан, с каких это пор дорожники шпионской техникой стали пользоваться и заправщиков пасти?!

– Так не от хорошей жизни, господин майор! Мы же сегодня с вами в столовой согласились друг с другом, что ситуация складывается критическая, – значит, и меры нужно принимать адекватные, а не сюсюкаться с ними, как это было до сих пор!

– С кем «с ними»? – Как меня достает эта недоговоренность! Неужели так трудно говорить прямо!

– Вы меня извините, Минамото-сан, но нас через пару часов ждет официальная беседа при вашем и моем начальстве. Там вы все и узнаете – я события торопить не хочу. И так жалею уже, что сегодня с вами в управлении разоткровенничался… Там все узнаете, на беседе. Потерпите, немного осталось…

– Какая беседа?! – Я даже вздрогнул от этого лицемерно приветливого слова – «беседа»; знаем мы эти беседы, ничего хорошего они никому из нас не сулят, тем более при начальстве.

– В два тридцать у заместителя начальника управления, – с полным отсутствием каких бы то ни было эмоций сообщил Канеко. – Накадзава-сан нас всех собирает.

– В два тридцать ночи? – Я попробовал съязвить, хотя было понятно, что иронизировать сейчас не в моих интересах.

– В два тридцать ночи, – пресно согласился со мной колючий и неприступный Канеко.

– А до утра с беседой подождать нельзя? Скажем, в два тридцать дня, а? Нельзя?

– Нельзя, – отрезал недовольный и мной конкретно, и действительностью в целом Канеко.

– Так о чем беседа-то будет?

– О том, как вы, Минамото-сан… господин майор, своей самодеятельностью сорвали нам операцию! – обволок меня Канеко яростным змеиным шепотом.

– Какую операцию, Рикио-кун'?! Ты опять недоговариваешь? Вернее, не говоришь ничего! Объясни ты по-человечески! – Мне все труднее было сдерживать себя в районе точки кипения, чтобы не перехлестнуть через край и не залить смертоносной жидкостью неподатливого собеседника.

– Не уполномочен! Потерпите до полтретьего… – Канеко ловко прикрутил обратно отвинченную им панель, обошел меня, как примерный христианин обходит языческого истукана, и направился к своим коллегам, которые уже закончили свои изыскательско-демонтажные работы и теперь издалека наблюдали за нашей импровизированной корридой.

Я вышел на улицу, проводил взглядом всех дорожников, рассаживавшихся по машинам, подождал, пока они отъедут, и только потом вернулся в «Викторию». При выезде со стоянки мне пришлось пропустить машины «скорой помощи», которые, врубив на полную свои сирены, повезли в дежурную больницу пострадавших от нас с Ганиным бандитов. Следом за «скорыми», также под сирены и мигалки, на улицу выскочили четыре патрульные «хонды».

– Слушай, Такуя, они, оказывается, малазийцы! – закричал едва завидевший меня Ганин, который, судя по всему, уже успел не только познакомиться, но и войти в доверие к курчавым гайдзинам – по крайней мере, установить страну их физиологического происхождения.

Я протиснулся сквозь тесные ряды копошащихся и суетящихся служителей закона– к взбудораженному Ганину:

– Чего кричишь, Ганин?

– Я выяснил все! Они – из Малайзии, представляешь?! – Ганина била постстрессовая лихорадка, и ему явно сейчас не помешала бы банка ядреного «Гиннеса».

– Представляю. – Я присел на соседний диван. – Ну что, ребятки, отбегались?

– Вы из полиции, что ли? – недоверчиво поинтересовался все еще вымазанный шоколадным соусом Накадзима.

– Из нее самой, родимый…

– А он? – Накадзима мотнул головой в сторону Ганина.

– А он – из полицейской академии.

– Студент, что ли? – опять безо всякого доверия ко мне спросил Накадзима.

– У нас, в академии, студентов нет! – гордо брякнул не терпящий неточностей и недочетов Ганин.

– А кто ж у вас тогда? – удивился Накадзима.

– У нас, друг мой ситный с отрубями, курсанты! Чувствуешь разницу? – взбудораженный Ганин проткнул указательным пальцем спертый воздух ресторана у себя перед правым плечом.

– Так он чего, курсант, что ли? – обратился Накадзима ко мне, следуя дурацкой японской привычке в присутствии обсуждаемого человека говорить о нем с третьим лицом и в третьем лице, демонстративно избегая прямых обращений.

– Ганин, ты курсант? – От разговора с озлобленными на меня Ямадой и Канеко на душе становилось все гнуснее и гнуснее, и я попытался через пикирование с Ганиным хоть немного поднять свой тонус – резус с глубокого минуса до малюсенького плюсика.

– Курсант я, курсант, – подыграл мне Ганин. – Курсант – всегда в курсах!

– Не в «курсах» – в «кустах», Ганин! Ничегошеньки ты о курсантской жизни не знаешь! – Заявлять это у меня есть все основания: у него, насколько мне известно из его обстоятельных исповедей «под пиво», за крепкими пока еще плечами только три месяца каких-то жутко халявных лагерей – и все.

– В кустах, Такуя, они тогда, когда на них последний «Варяг» наступает с канонерской лодкой «Кореец» или когда они просроченными рыбными консервами из сухого пайка ночью тайком попитались… – ответил мой никогда не унывающий друг.

Чумазый Накадзима и его друзья – малазийцы растерянно хлопали глазами, не понимая, что это за тарабарское наречие, на котором разговаривают их спасители, как обычно хлопает ими стыдливый японский обыватель, заслышав, скажем, английскую речь, ничегошеньки в ней не понимая, но из возвышенного своего социально – экономического положения неспособный обнаружить перед окружающими этого жутко позорящего его факта.

– Ты знаешь чего, Ганин… – Я решил, что хохм и зуботычин на сегодня довольно. – Ты давай-ка езжай домой!

– Как «домой»? А как же милицейский протокол, отпечатки пальцев, анализ мучи?

– Завтра все, завтра! Муча твоя, немытые пальцы… Все завтра! Тебе же с утра курсантов в курс вводить! Так что давай дуй к своим!

– Ты уверен, Такуя? – посерьезнел вдруг Ганин, и по его ровному, без игривых напевов и затейливых наигрышей, тону было понятно, что моему предложению он весьма рад и что дальнейшие уговоры и увещевания ему не потребуются.

– Как в самом себе! – подвел я категорический итог нашего сегодняшнего совместного с Ганиным галантного времяпровождения.

Я вывел обмякшего и успокоившегося Ганина на стоянку усадил в его верный «галант», пристукнул по крыше – мол, трогай! – и дождался, пока спасший сегодня мне если не жизнь, то пару ребер вкупе с почками и еще кое с чем сэнсэй не превратился в две микроскопические красные точки задних габаритных огней. С отъездом Ганина настроение опять стало паршиветь, на часах была уже половина двенадцатого, Нисио до сих пор не было, и все шло как-то не так – даром что начало новой недели. Как только я вспомнил о своем мудром начальнике, ко мне из ресторана подбежал Накагава:

– Господин майор! Вас Нисио-сан! – Он протянул мне свой обшарпанный мобильник.

– А что ж он прямо мне не позвонил? – Еще не хватало, чтобы Нисио перешел со мной на протокольное общение – через коллег и товарищей по работе!

– Нисио-сан мне позвонил, – зашептал Накагава, прикрывая нижнюю часть трубки ладонью, – а потом с вами решил переговорить. Ну чтоб не перезванивать – вы же рядом…

– Давай телефон, Накагава-сан! – Я принял у Накагавы теплый и влажный сотовый и поднес его – только поднес – к левому уху, из брезгливости стараясь не прислонять чужой аппарат, который неизвестно к каким частям тела Накагава прислоняет, к своей драгоценной голове. – Да, Нисио-сан! Алло!

– Ты там еще, Такуя? – Форма вопроса, пускай и не предваренного каким – либо приветствием, меня несколько успокоила: виртуальный Нисио назвал меня по имени, что, слава богу свидетельствовало о неизменности его полуфамильярного отношения ко мне; вот если бы он назвал бы меня Минамото-саном или, того хуже, господином майором, можно было бы сливать воду.

– Да, я здесь пока. – Мне надо было говорить как можно спокойнее, чтобы не передавать чувствительному Нисио тех противоречивых эмоций, – которые я продолжал испытывать. – А вы-то где? Сказали же, что будете…

– Я в управлении… – мрачно произнес невидимый полковник. – В отделе я…

– Как в управлении?! Вы что, сюда не приедете? – Вот это фокус! Он, видите ли, в отделе, а я здесь как…

– Не – а… – зевнул в трубку Нисио.

– Как это? Почему? – Хорошенькое дело! Я его как свое непосредственное начальство жду на драматическом театре военных действий, а он, значит, втихаря, предательски удрал в ставку отсиживаться и лелеять свой нейтралитет.

– Накагава-кун сказал, что ты в порядке, да? – лениво поинтересовался дистанцированный и, что хуже, дистанцировавшийся от меня шеф.

– В каком смысле?

– В том, что сам ходишь и не заикаешься… – Козел старый! Здоровье его, видите ли, мое интересует!

– А – а, в этом смысле, да, в порядке, – процедил я сквозь сжимающиеся зубы.

– Тогда мне там делать нечего. Тут дела поважнее. – Голос Нисио оставался глухим и ровным, и мне до конца так и не было понятно, недоволен ли он мной, как дорожники, или все – таки я для него в хорошем смысле «герой дня».

– К совещанию готовитесь? Алиби нам готовите? – не удержался и съязвил я.

– Знаешь уже? – хладнокровно парировал Нисио.

– А вы скрыть от меня хотели?

– Скроешь что-нибудь от тебя!

– Ну вот дорожники же скрыли!

– Дорожники только попытались, а ты им всю икебану испортил, расторопный ты мой. – Голос Нисио вдруг резко подобрел. Интересно, это в связи с тем, что я дорожникам икебану испортил?

– Нисио-сан, чего я им такого испортил? Хоть вы-то можете мне по-людски объяснить?

– Ты там все закончил уже? – Нисио дал мне понять, что по-людски разговора по сотовому не получится.

– Закончил. Я тут уже не нужен.

– Тогда давай подъезжай побыстрее. У нас два часа остается – надо приготовить все. – И Нисио нажал на отбой.

Вообще отношения с нашим полковником у меня хорошие, то есть гораздо лучше, чем просто какие-нибудь там «нормальные». А временами мне даже кажется, что они не просто хорошие, а даже и отличные. Что такое понимающий тебя шеф, готовый потакать твоим бесчисленным капризам и прощать всю твою безудержную, не слишком художественную, но достаточно эффектную самодеятельность, понимая, что ты хочешь все сделать как лучше и как нужно для дела, – говорить не приходится. Такие начальники у нас теперь на вес золота, хотя, как утверждает мой отец, периодически становящийся начальником (у них на кафедре постоянная ротация на посту заведующего), раньше их в Японии вообще не было, по определению, то есть исторически у нас любой босс – это априори придурок и козел. Я не уверен, что в обозримом будущем таких расчудесных боссов, как мой Нисио, у нас прибавится – было бы неплохо, чтобы их хоть меньше не стало, то есть чтобы Нисио не торопился бы на свою давно заслуженную и совсем не плохую по нынешним грустным временам пенсию. Ведь в этом случае влезать в его сапоги придется мне, и каким бы начальником я мог стать тогда для своих подчиненных – вот для того же Накагавы, например, который стоит тут рядышком, стучит замерзшими ножками по холодному асфальту, – это большой и больной вопрос. Характер у меня, как в календарях пишут, не сахар, плюс мне обязательно надо, чтобы мои подчиненные адекватно реагировали на мой юмор, без которого я своей жизни не представляю, а у большинства наших ребят с юмором туговато. Еще и поэтому Нисио так приблизил меня к себе за последние годы, потому как старик похохмить и сам не дурак…

– Накагава-сан, мне в управление надо, к полковнику – оборвал я накагавскую чечетку – Дай мне свою машину а тебя кто-нибудь из криминалистов подвезет, ладно?

Подмерзший Накагава молча протянул мне ключи и указал на одну из наших «тойот», стоящую между двумя черно – белыми микроавтобусами. Я сел за холодный руль, включил двигатель и, вырулив на улицу Хирагиси, врубил на полную мощность сирену. Понимаю, что это сомнительный способ выпускания пара, но другого у меня сейчас не было: на крыше раненой белухой орет сирена и бешено крутятся два оранжевых фонаря, в салоне пахнет тошнотворным табаком и теплым пластиком передней панели, а правая нога всерьез намерена податливой педалью газа продавить тонкий пол и начать помогать ускорению движения машины, отталкиваясь ботинком от асфальта. Я промчался через полгорода за двенадцать минут вместо тех сорока – сорока пяти, которые потребуются завтра утром смиренным обывателям, имеющим тупую и ничем рациональным не объяснимую привычку ездить на работу в центр Саппоро не на удобном и быстром метро, а на собственной машине, забивая и без того узкие саппоровские улицы бесконечными пробками и тратя сумасшедшие, но почти всегда не свои кровные, а казенные денежки на почасовую оплату дорогущих стоянок.

Отзвонив снизу домой и обрадовав укладывающуюся Дзюнко тем, что они могут не только спать, но и завтракать без меня, я поднялся к себе, на пятнадцатый, вошел в неосвещенный отдел и пошел на желто – голубой свет, излучаемый настольной лампой и работающим компьютером Нисио. Старик, несмотря на бессонную ночь, выглядел вполне жизнеутверждающе: резкие желтые скулы до блеска выбриты, из – под кителя выглядывает свежая белая рубашка, а в лучистых глазах – бодрящий коктейль из вековой мудрости и молодого задора.

– Садись, Такуя. – Нисио кивнул на кресло перед столом. – Рассказывай!

– Я, Нисио-сан, думал, вы мне чего-нибудь расскажете… – Я погрузил свои избитые телеса в мягкое кресло и только теперь ощутил, насколько серьезный ущерб нанесла мне обезвреженная нами с Ганиным интернациональная шайка – лейка. Мне было сейчас по-настоящему больно – причем не в одном, а одновременно во многих, даже в не самых приличных местах.

– Я, Такуя, верь не верь, сам мало что знаю, – достаточно убедительно заверил меня Нисио, – поэтому начнешь ты, а я потом, если смогу добавлю чего-нибудь.

Я обстоятельно пересказал Нисио все перипетии безвозвратно ушедшего, но отнюдь не потерянного вечера, начиная от прослушивания любительской записи в цифровом формате в номере Плотникова и кончая бегством с поля боя на черно – белой паре вызывающе престижных джипов как минимум двоих недобитых бандитов – по статусу своему явно более солидных, чем те четыре покалеченных качка, доставшиеся нам с Ганиным в «Виктории» в качестве нелегкой добычи. Нисио выслушал меня внимательно и, когда я закончил, несколько повеселел:

– Ну что ж, Такуя, завтра на беседе в управлении внутренней безопасности все так и расскажешь, как сейчас мне рассказал. – Нисио расслабленно вздохнул, и по всему было видно, что мое живописное летописное повествование спихнуло с его беспокойной души тяжеленный булыжник.

– А что, у «внутренников» будет беседа? – С меня же тревога все еще не спадала, да и как она может спасть, если тебе предстоит инквизиционный тет-а-тет с роботоподобным лощеным майором из грозного всезнающего управления внутренних расследований.

– Будет. Дорожники сейчас телегу на тебя, ну и на нас всех, разумеется, готовят.

– Что за телега? И в чем вообще они нас обвиняют? – Нисио постепенно прекращал меня раздражать, но с тем, чтобы поделиться со мной хоть какой-нибудь информацией, он по-прежнему не торопился.

– Канеко тебе что сказал, Такуя? – опять вопросом на вопрос «ответил» полковник.

– Что я им операцию какую-то сорвал.

– Камеры у них, говоришь, там стояли? – Нисио прищурился в моем направлении.

– Как я понял, штук пять – шесть – по всему периметру и внутри заправки. Вы, Нисио-сан, что-нибудь об этом знали?

– Нет, – наконец-то по-человечески, то есть ответом на вопрос, ответил Нисио. – Понимаешь, Такуя, здесь и моя вина отчасти есть. Мне дорожники предлагали сотрудничество…

– Да – да, мне Канеко что-то сегодня говорил. Что конкретно они предлагали?

– А вот до конкретики мы с ними не дошли. – На лице Нисио появились первые признаки раздражения.

– Почему? Они передумали? – Мне бы очень не хотелось будить сейчас в шефе голодного зверя, но завалящий минимум хоть какой-нибудь информации до половины третьего вытянуть из него мне было просто жизненно необходимо.

– Нет, они не передумали. Канеко-кун, в частности, был очень настойчив, долго успокоиться не мог – Нисио опустил глаза, демонстрируя процесс вспоминания того, как означенный Канеко-кун, он же в миру – Канеко-сан, он же для боевых подруг – Канеко-тян, к нему назойливо приставал с «конструктивными» предложениями.

– После того как вы его втихаря от нас переправили дорожникам и даже во Владивосток посылали! Я бы тоже не успокоился! – Я не собирался выгораживать Канеко перед Нисио, как бы фарисейски это ни выглядело со стороны. С какой стати мне вообще его покрывать – он со мной разоткровенничался далеко не сразу, а теперь вот на «шелловской» заправке еще и надерзил.

– Ни про перевод одной нашей «русской» ставки дорожникам, ни про Владивосток никто ничего на вашем уровне знать был не должен. Это был приказ Накадзавы, – сурово декларировал Нисио. – Он, как замначальника управления, это дело держит на личном контроле, ему не только на самом верху но и в Токио крупнокалиберные пистоны за отсутствие результатов вставляют, так что я даже прощения у тебя просить не буду, Минамото-кун, за то, что тебя в известие не поставил.

– Понимаю, Нисио-сан. А что за дело Накадзава контролирует? Угоны, что ли?

– Угу угоны. – Воспользовавшись необычным временем нашей служебной беседы в обычном служебном месте, Нисио не без наслаждения затянулся сигаретой, поскольку в нашем новом здании, сразу же после того как мы в него въехали, запретили курение на рабочих местах, и Нисио и прочую смолящую братию выводило из себя одно только упоминание о тесной и убогой курилке; сейчас же Нисио мог по-настоящему расслабиться и ощутить себя настоящим боссом с ароматной сигареткой его любимых «Майлд – севен» в безнадежно желтых, но все еще своих собственных зубах. – Тебя в принципе это дело не касается. Твое дело, Такуя-кун, русские трупы, а не отечественные угонщики.

– Я понимаю, но заниматься Ищенко в отрыве от угона «мицубиси» с места убийства невозможно. Вы же понимаете… – Нисио явно пытался уйти от моего, по-видимому, изрядно болезненного вопроса, но сделать это ему вряд ли удастся. – Так вы сказали, что не дорожники передумали, а что?.. Почему кооперация не состоялась-то?

– Я отказался, – рубанул Нисио.

– От чего конкретно?

– От конкретного сотрудничества. – Нисио сладко затянулся душистой сигаретой.

– Понимаю, Канеко мне сегодня об этом говорил.

– Да? И как он тебе мой отказ объяснил? – Нисио вздернул свои пушистые брови.

– Сказал, что вы не захотели показатель раскрываемости своему – в смысле нашему – отделу снижать. – Я решил продолжать закладывать непокорного Канеко до победного конца, пока наконец Нисио не убедится в моей полной лояльности.

– Понятно. Чушь, конечно, но понятно… – Нисио опустил все еще черные, несмотря на возраст, брови и вяло улыбнулся.

– Почему чушь?

– Потому что они просили пособить с раскрытием организованных угонов, а по нашему отделу только стихийные угоны проходят. – Нисио покачал головой и сделал очередную затяжку – Так что нашему показателю это никак бы не повредило. У нас этих угонов-то всего ничего, хулиганство одно…

– Чего же вы тогда отказались?

– Вас пожалел! – Нисио затушил о свою знаменитую карманную пепельницу выкуренную меньше чем наполовину сигарету и посмотрел мне прямо в мои, как заявила мне по телефону пятнадцать минут назад разъяренная Дзюнко, бесстыжие глаза.

– Меня? – Я было удивился внезапному приступу отеческой жалости ко мне со стороны требовательного шефа.

– Не тебя одного, а всех вас! – Заведшийся Нисио непроизвольно взял на полтона выше. – Ты хоть знаешь, что сейчас дорожники через ночь дома ночуют?! Тебе твой говорун Канеко сказал об этом? Ты знаешь, что их, раздолбаев, сейчас и в хвост и в гриву начальство чешет так, что у них язык на плечо и все они как рыба об лед?! Ты знаешь, что на них такое количество висяков по угонам дорогих машин, что их вообще всех надо с работы гнать?! Показатели, мать их…

– Про висяки мне Канеко рассказал, а вот про режим работы – нет. – Теперь было понятно, почему сегодня Канеко, Ямада и Китано демонстративно не торопились домой. – Так что, выходит, вы не хотели на нас огонь переводить? Так получается?

– Я отдел спасаю, Такуя! – Нисио несильно. но достаточно внятно стукнул кулаком по столу и вытащил из пачки «Майлд – севена» вторую сигарету. – Ты вообще понимаешь, на что нас Гото толкал? Чтобы мы вписались в корпоративное расследование! А это что значит? Ты же не первый день на службе!..

– Понятно, Нисио-сан, – поспешил я угомонить разошедшегося Нисио. – Выходит, пойди вы на поводу у Гото, мы бы сейчас все через ночь вот здесь на диванчиках спали? Так получается, Нисио-сан?

– Именно! – Нисио все никак не хотел успокаиваться. – Им мало было одной своей больной головы! Они захотели и наши здоровые головы больными сделать!

– А почему они за международное управление-то ухватились? – Я решил воспользоваться нашедшим на полковника красноречием и расширить круг своих познаний. – Чего мы им сделали такого? Дорогу, что ли, где перешли?