Текст книги "Сделано в Японии"

Автор книги: Кунио Каминаси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

– А здесь что, думаешь, завалить могут? – без обиняков и экивоков спросил Ганин.

– Это тоже, – спокойно отнесся к ганинскому предположению Олежка. – Тут сейчас персонажи конкретные обитают. Косо… японцы то есть визы дают кому ни попадя…

– Кто конкретно обитает? – поинтересовался я.

– Да все больше из братвы приморской…

– Серого знаешь?

– Какого Серого?

– Из «Ясуй – бухин».

– А – а, Серегу, что ли? Знаю…

– И как он?

– Да он что, шестой номер…

– А Илюха его?

– Видал пару раз… Мы у них иногда запчасти берем, если у нас чего нет, а на свалку ехать лень… У них там и мастерская есть, они тоже…

– …нулевочкой херачат, – закончил за Олежку догадливый Ганин.

– Ну а такой человек, как Ливер, тебе знаком? – спросил я.

– Виделись…

– Давно? – Я даже сразу не поверил вот так внезапно, среди всех этих непотребных куриных костей и промасленных салфеток, свалившейся на меня удаче.

– Года два назад. Может, чуть больше… Зима вроде была или весна ранняя…

– Что за мужик?

– Конкретный!

– Из братвы?

– Кто?

– Ливер.

– Из какой братвы?

– Я не знаю. Из приморской?

– Че ты, лохнутый, что ли?

– А че такое?

– Он же косо… япош… японец в смысле. Как тут у вас то называется? Якуза, что ли? Нет, Ганя?..

– И где ты его видел?

– В магазин к нам приезжал.

– Зачем?

– Базары у него с Фудзиварой нашим были.

– О чем говорили, ты не слышал, конечно.

– Я ж в мастерской целый день торчу, а они в конторе базарили. Давно было… без последствий… Я их только издалека видел – как подъехали, как вышли…

– Много их было?

– Не помню уже. С Ливером, наверно, еще трое или четверо. Все качки, как положено, прикинутые тоже, как надо, в черном. Я ж говорю – конкретные ребята…

– А часом, не после этого вы внедорожниками заниматься перестали? – спросил Олежку Ганин.

– Где-то так…

– Понятно. А почему его Ливером зовут? – спросил я.

– А я знаю? Я его раньше и не знал… Как они тогда подъехали, мне Пашка говорит: смотри, Ливер приехал. Я тогда первый раз его кликуху услыхал…

– Пашка – это кто?

– Пашка Лебедев, со мной работает. Тоже из Корсакова, механик был портовый…

– А фамилию Ливера ты случайно не знаешь?

– Не… И не слыхал даже никогда, интереса не было спрашивать. Я ваши фамилии запомнить все равно не могу. Мне что Сато, что Сайто, Мито, там, Муто, блин; я своего Фудзивару три года запомнить не мог А ты мне – Ливер!..

– И где он обитает, тоже не знаешь?

– Слыхал, что здесь, в Отару Он вообще-то не местный, но кучкуется где-то тут или, может, в Саппоро… В Отару-то какая жизнь…

– Да уж не Корсаков… – вздохнул Ганин.

– Хорошо, а такая кликуха – Бугор – тебе не знакома? – Во вторую удачу я уже не верил.

– Знакома, – обрадовал меня Олежка.

– Видел его?.

– Не, его не видал! Слыхал только! Наши говорили, косо… японцы тоже.

– Чего говорили?

– Тоже, говорят, из конкретных. Но чем занимается, не слыхал. На тачках мы с ним не пересекались, рыбой небось торгует, крабами – херабами, там…

– Они с Ливером как-то связаны?

– Без понятия.

– А он, этот Бугор, тоже косорылый? – Я решил утешить лингвистическое самолюбие своего новорожденного информанта.

– Без понятия, – растерянно протянул Олежка, не понимая, ослышался он или нет.

– Ладно, Олежка, понял я тебя. – Я сымитировал удовлетворение той информацией, которую нам с Ганиным удалось выудить из конкретного и словоохотливого патриота – автомеханика. – Скажи еще только вот чего: допустим, мне надо ворованную машину отсюда в Находку переправить. Чего мне делать? Как мне быть?

– Тебе?!. – недоверчиво хмыкнул Олежка.

– А что? Я не человек, что ли?

– Ты же япош… блин, японец!

– Ну и че такого?

– Да ладно мне сифонить-то! Скажи уж лучше Ганя вон решил ноги к замаранной тачке приделать!

– Тебя хрен наколешь, Олежка! – деланно удивился рентгеновской прозорливости корсаковского спеца Ганин.

– Так бы и говорили! А то ты, бля!.. – Олежка стрельнул в меня недовольными глазами.

– Так как Гане быть? – напомнил я ему о нашей главной теме. – Чего ему делать?

– Тачка есть уже? – деловито поинтересовался Олежка.

– Нет еще… – ответил Ганин.

– Маранные, они того…

– Чего «того»?

– Да возни много… И здесь в порту стопануть могут, и во Владике власть уже другая – тоже не факт, что бабло возьмут…

– Что ж ты предлагаешь?

– Тебе чего, конкретная тачка нужна, или ты таможне платить не хочешь? – конкретно спросил Олежка.

– Пошлину хочу прогнать! – признался Ганин.

– Ну, совсем прогнать не получится! – расстроил Ганина Олежка. – Хоть копейки, но платить придется.

– А как копейки сделать, если тачка – «полный фарш»? – заискивающе спросил Ганин.

– Это уже проще! – обнадежил его Олежка.

– Как «проще»?

– Тебе тогда здесь надо ПТС оформить в двух экземплярах – и порядок! – объяснил Олежка.

– Чего оформить? Какой ПТС?

– «Пятьдесят три – сорок», – назвал Олежка уже знакомые мне числа. – Пэтээску то есть…

– Что такое «пятьдесят три – сорок»? – спросил Ганин.

– Это, Ганин, таможенная декларация, форма номер 5–3—4—0, для вывоза товаров из Японии, главным образом – автомобилей. – Я был чрезвычайно рад подаренной мне щедрым Олежкой возможности оказать Ганину ответную образовательную услугу за все его сегодняшние «преподки»…

– Почему в двух? – Ганин посмотрел на Олежку.

– Одну – местной таможне втюхнуть, ну, на настоящую тачку: литраж – километраж, там, цена, все такое – чтоб чисто вышла отсюда. А вторую – уже в Находке, там, или во Владике таможне в зубы!

– Липу что ли?

– Не, липу нельзя! Там не лохи сидят! «Калашом» по стеклам пройдутся – и чао – какао!

– Значит, тоже настоящий документ нужен?

– Не совсем. Сама пэтээска настоящая должна быть, а вот чего в ней написано будет, от того и копейки твои, Ганя, зависят.

– Так чего там писать?

– Чего люди деловые пишут!

– А чего деловые пишут?

– А деловые, Ганя, сами не пишут! За них шестерята шестерят!

– И чего за них их шестерки там пишут?

– Из правды-только марку тачки.

– Как это?

– Ну так, блин! Ты же не напишешь, что «старлетку» стоиеновую везешь, если на таможню стопудовый «сурф» смотрит, ну?

– Ну!.. – задумался Ганин.

– Значит, если «сурфик» везешь – так и пишешь: «хайлакс – сурф», по-честному.

– А не по-честному чего?

– А не по-честному все остальное. Пишешь, что прошла сто двадцать тыщ…

– Так это же по счетчику сразу видно!

– Я же тебе сказал, Ганя, что мы здесь если счетчик и крутим, то не как японцы– назад, а только вперед.

– В смысле «Полный вперед»? – уточнил Ганин.

– До упора!.

– И еще чего?

– Все, тебе говорят! Цену ставишь не больше полсотни «манов», хотя, может, ты за нее здесь три «лимона» натряс… Ну и все такое!

– Подожди, Олежка! – вмешался я в умный разговор. – Полсотни «манов» – это пятьсот тысяч иен. Ты хочешь сказать, что во Владивостоке придурки на таможне в это верят?

– Не мое это дело! Верят – не верят, любят – не любят, ромашки спрятались! Если бумага чистая, то им упало с хозяином спорить. Тем более что хозяева – пипл конкретный, таможеннику лично пять сотен «зеленых» на поправку надорванного здоровья – он тебе в любую бумагу поверит, особенно если бланк настоящий.

– И где же нашему Гане такой бланк здесь взять? – ласково обратился я к Олежке.

– Надо с Пашкой моим переговорить.

– Это который Лебедев? – уточнил Ганин.

– Ага, он, Бледёв, – ха – ха – ха! – от всей своей широченной русской души заржал Олежка.

– У него есть эти пэтээски?

– Откуда? Он, как я, жестянщик тосоловый!

– Чего ж тогда с ним разговаривать?

– Да к нему в том году с Сахалина пару раз ребята конкретные приезжали. Тоже нужно было для какого-то татарина тамошнего «крузака» подешевле доставить. Он чего-то суетился, помню, все доставал эти декларации…

– Достал?

– Достал. Три джипухи тогда на Холмск пошли.

– Счетчик кто на них крутил? – спросил я Олежку.

– Я, кто же еще!

– Со скольких?

– Да на них на всех. поменьше двух тыщ было! Новые, считай, были все три!

– Паленые? – спросил Ганин.

– Похоже… Но мне-то че!.. По сто десять тыщ навертел – и все! Не движок утюжить!..

– В смысле? Меня резанула эта последняя Олежкина фраза: хотя содержание ее было понятно мне весьма приблизительно, но лингвистическое чутье подсказало, что за эту ниточку надо срочно дернуть.

– В хренысле! Сам прикинь, если тачка чистая, то с движком у тебя проблем нету, да?

– С движком? – недопонял я.

– Ну, мотор каждый свой номер имеет, ну?

– Ну!..

– Значит, если колеса не паленые, а из «комка» – проблема только в литраже, пробеге и цене, да?

– Ну!..

– А если тачка в угоне, то здесь вон, допустим-прикинь, на пароме таможня в капот залезет, номер в розыске увидит – тогда кранты, сливай воду!

– Значит, если мне отсюда паленую тачку переплавлять, мне еще на движке надо номера перебивать? – поинтересовался Ганин.

– Перебивать!..

– А че, не надо, что ли?..

– Косо… японцы то есть, они ж не совсем лохи долбанутые. – Олежка опасливо посмотрел в мою сторону – Что такое перебивка, ну?

– А что такое перебивка? – продолжил я наш с Ганиным перекрестный допрос.

– Топорная работа, вот чего! – Было видно, что наши слова попали Олежке в самое сердце. – Хоть зубилом, хоть отбойным молотком, хоть чем – все равно сразу все видно и понятно!

– Чего ж тогда делать?

– Да я Фудзиваре все говорил – говорил: давай утюг купим! Это же класс! А он: не надо нам этого, дорого, зачем нам… Козел старый!

– Какой утюг, Олежка?

– Да «бошевский»!

– Э?..

– Херня такая, ручная, ну, с ручкой, в виде утюга, только тяжельше в два раза…

– Тяжелее… – безнадежным тоном опять поправил Олежку грустный сэнсэй.

– Хрен – перец!.. Там типа сталеплавильный станок лазерный внутри. По металлу херачит, по броне даже может – и на четыре – пять миллиметров верхний слой ровняет.

– Расплавляет, что ли?

– Да нет, там все похитрее! Они говорят, что он как будто компакт записывает, только на металле.

– Компакт – диск?

– Ну! Компакт как записывается?

– Как, как! – начал горячиться великий компьютерщик всех времен и народов Ганин. – В пишущий драйв вставляешь и пишешь!

– Блин, Ганя, ты прям как ребенок, ей – богу! Там проплавка лазерная идет! Разогрев поверхности до охренения, и потом – новые данные цифрой вводятся.

– А утюг этот что?

– То же самое делает, только без цифровых прибамбасов. Физика в чистом виде!

– Значит, утюг поверхность греет..

– Ровняет, короче!

– А новый номер как?

– А для нового у тебя уже заготовка зубильная, зеркальная готова – ты после утюжка ее сразу херак! И новый номер!

– И где ж такие утюжки продаются, Олежка?

– Ну не в хозяйственном, само собой! Ха – ха – ха!

– А где?

– Говорят, через Интернет купить можно! Их ведь «Бош» не для этого дела делает. Это просто херня, чтоб металл херачитъ на ограниченной площади, без демонтажа полного.

– То есть херня для локальных военных конфликтов, да? – весело спросил Ганин.

– Типа такого. Это уж потом ее ребята под это дело приспособили. Типа вторичный продукт.

– А какие ребята?

– А я знаю, блин?! Какие ребята…

– Отарские или саппоровские?

– Ты че, отарские!

– А че?

– Да ниче! Отарские! Здесь с головой у всех плохо! Мозги у всех замороженные!

– А у кого тогда теплые?

– У того, кто в теплых краях живет!

– В Малайзии, что ли?

– Вот, блин, дались тебе эти Пакистаны – Филиппины! – Направить Олежку на путь истинных ответов было большой премудростью, которая давалась мне весьма нелегко.

– Так какие теплые края-то?

– Да юга японские!

– Окинава, что ли?

– Хренава! Откуда вообще сначала все эти паленые тачки забашлять начали?

– Откуда?.

– Осака, блин, Кобе. Потом уже Йокогама…

– Значит, там все это началось, а потом эта чума на Хоккайдо к нам перекинулась, да? – Я попросил Олежку расставить точки над «и».

– Так народ базланит… Но это мне по большому барабану!

– Почему Олежка, если не секрет?

– Потому что я одним куском хочу в Корсаков вернуться!

– Страшно?

– Страшно, кто или занимается этим, или поперек дороги встает – вот они пускай киксуют!

– А ты – ни то ни другое?

– Ни третье с компотом!

– Молодец, Олежка! А как бы с Пашкой твоим переговорить?

– Зачем?

– Ну насчет пэтээсок…

– А – а, палить все – таки решили…

– Есть такой вариант.

– Пашка сейчас на работе – подъехать к нему можно. Тебе, Ганя, все равно меня обратно везти.

– Так че, поедем, что ли? – предложил Ганин и позвенел ключами от своего «галанта».

– Погнали! – Олежка вожделенно взглянул на оставленные после себя куриные руины, и нам с Ганиным пришлось брать его под руки, чтобы он не вздумал опять дернуться к прилавку.

Магазин «Сахкар» оказался симпатичным полутораэтажным модульным домиком с небольшой торговой площадкой перед собой и приличных размеров техническим ангаром позади. На площадке стояло около десятка разнокалиберных машин – от банальных «королл» и «сивиков» до практически новеньких «эстим» и «хай – эйсов». Возле машин крутились все те же адидасовские костюмы, а из ангара раздавался приглушенный металлический лязг.

Олежка велел Ганину подъехать вплотную к раскрытым настежь воротам ангара, заставленного полуразобранными автомобилями. Ганин заглушил мотор, Олежка выпрыгнул первым и, пока мы с Ганиным выкарабкались из салона успел пропасть за грудой развороченного металла. Через минуту он вновь появился на свет, за ним, вытирая грязной ветошью такие же черные, как у нашего Олежки, руки, не спеша двигался чумазый русский – в рабочем комбинезоне, не стиранном со времени покупки.

– Вот, знакомьтесь! – Олежка ткнул в нас промасленной не только машинным маслом, но и куриным жиром рукой. – Это Ганя из Москвы, это его корефан местный! А это Павел!

– Ганин! – представился Ганин молча разглядывавшему нас Павлу без попыток рукопожатия.

– Минамото, – буркнул я, также не собираясь предоставлять Паше возможность заменить свою ветошь на мою правую кисть.

– Угу – буркнул механик. – Чего надо, значит?

– Паш, им пэтээска нужна, пустая… – начал Олежка но его мрачный товарищ не дал ему договорить:

– Чего, сами сказать не можете, что ли?

– Почему, очень даже можем. – Ганин постарался держаться с Павлом как можно развязнее.

– А Минамото зачем? – не глядя на меня, спросил суровый Павел у Ганина.

– Ты, это, Паш, он по-русски въезжает во все!.. – предупредил его Олежка на мой счет.

– Да? – недоверчиво покосился на меня Паша.

– Да, въезжаю, – заверил я его, – и врубаюсь тоже.

– Понятно… – промычал Павел и замолк.

– Так как насчет ПТС? – напомнил ему Ганин о цели нашего неанонсированного визита.

– Бабки есть при себе? – строго поинтересовался Павел.

– А сколько надо? – спросил Ганин.

– А сколько надо? – эхом отозвался Паша.

– На одну тачку, – адекватно отреагировал на эхо мой сообразительный друг.

– Значит, четыре, – резюмировал Паша.

– Почему четыре? – удивился Ганин. – Олежка сказал, что только две нужно.

– Олежка в этом ни уха ни рыла! – без злобы покосился на своего бестолкового напарника солидный Паша.

– Значит, четыре? – переспросил Ганин.

– Значит, четыре, – кивнул Павел.

– И почем?

– Зависит.

– От чего?

– Размалевкой кто заниматься будет?

– Чем?

– Вы из Москвы, что ли? – разочарованно спросил Ганина Паша.

– Типа такого, – согласился Ганин.

– Оно и видно. Заполнять, спрашиваю, пэтээску кто будет?

– А как обычно делается?

– Первый раз, значит… Не турист?

– Да нет, я работаю… в смысле работал здесь. – Ганин начал прикидываться этим – самым…

– Валить задумали?

– Типа да.

– Правильно! – поддержал Павел Ганина в его романтическом начинании.

– Вы так думаете? – обратился к нему Ганин за дальнейшими разъяснениями.

– А то! Бизнес мрет, бабки на Хоккайдо не идут, Тануки вон арестовали. Лажа одна…

– Да, Тануки жалко…

– Еще бы нам теперь без него…

– Он с вами что, связан был? – стараясь звучать как можно беспечнее, вклинился я.

– Связан, ха – ха!.. Он тут дороги строил за казенные бабки! А дороги – это что?

– Деньги бюджетные? – попробовал угадать я.

– Какие деньги?! Дороги – это машины, это конкретные тачки! Больше дорог – больше тачек народ покупает! А больше покупает – больше и продает.

– Да? Сразу продает? – удивился я.

– Не сразу, зачем сразу? – Павел отбросил в сторону измусоленную тряпку – Три года ездит, а потом, чтобы за техобслугу не платить тучу тыщ, сразу в «комок», а себе – новую!

– Ага! А «комок» – это, стало быть, вы, да?

– Ну!

– Так чего насчет оформления-то, – напомнил о своем присутствии Ганин.

– По-японски и по-английски писать можете? – пристально взглянул на него Павел.

– Могу.

– Значит, дьячелло вам не потребуется…

– Кто?

– Дьяк, ну, писарь по-нашему.

– А – а, нет – нет, не понадобится! – закачал головой Ганин. – Я все сам, сам заполню!

– Значит, только бланки, да?

– Да, чистые бланки.

– В каком смысле «чистые»? – замер вдруг Павел.

– Ну, в смысле, незаполненные, – пояснил Ганин.

– А – а, а то уж я испугался…

– Чего испугались? – переспросил Ганин.

– Ну, что вам совсем чистяк нужен.

– Да, в общем, да, совсем чистяк…

– Чистяк – за бабки? – кисло улыбнулся Павел.

– Ну!..

– Ты, мужик, знаешь чего, ты давай езжай отсюда, ладно?! – Разочаровавшийся в Ганине Павел нагнулся за своей тряпкой, поднял ее с закапанного маслом и бензином бетона и снова принялся вытирать свои грязные руки. – А ты, Олежка, чем шляться хрен знает где и хрен знает с кем, лучше бы пошел и на «лаврике» мотыгу бы заменил. С «мясорубкой» она больше, чем на двести тыщ, не потянет…

– Так я не понял, – оскорбился такому повороту событий Ганин, – можно или нельзя мне ПТС у тебя купить?

– Я тебе что, таможня? – наглыми глазами вперился в него рассерженный Павел.

– Олежка сказал, что да, – Ганин кивнул в сторону бестолкового Пашиного напарника.

– Он тебе еще и не такого расскажет! – отрезал Павел, но уходить в глубь ангара явно не собирался.

– Ганин-сан, – тут до меня наконец-то дошел смысл всей этой словесной эквилибристики, затеянной Павлом, – Павел-сан имеет в виду то, что пустой бланк декларации «пятьдесят три – сорок» ты можешь и без его помощи взять на таможне. Причем не платить за это никаких денег, так ведь Павел?

– Ну! – кивнул Паша в подтверждение моего внезапного открытия. – Даже местному понятно…

– А тебе, Ганин-сан, нужно для вывоза своего джипа пустые ПТС с подписями и печатями таможенного инспектора. Так ведь, Павел-сан?

– Ну! – опять кивнул Паша в мою сторону причем уже с некоторым налетом уважения.

– Да я так и думал! – пожал плечами Ганин. – Зачем мне совсем чистые бланки-то?

– То-то! – Паша опять бросил свою драгоценную тряпку себе под ноги. – А у тебя, мужик, чего, джип на вывозе?

– Ага, «поджарый»…

– Новый, что ли?

– Почти…

– Понятно.

– Так почем? – Ганин вернул нас к началу нашей плодотворной дискуссии.

– Стольник, – деловито ответил ему Павел.

– Сто баксов? – удивился Ганин.

– Каких баксов?! Мы в Японии сейчас!

– Сто тысяч, что ли?

– Ага, десять «манов». Есть при себе?

Ганин отвернулся, вытащил бумажник, изрядно похудевший из-за увлечений нашего Олежки жареной курицей, и через пару секунд повернул голову ко мне:

– Тридцать тысяч не добавишь, Такуя?

– Добавлю, конечно. – Я, не залезая в бумажник, прикинул в уме свои запасы наличности.

– Тогда лады! – обрадовался Паша. – Поехали!

– Поехали! – согласился с ним я.

– Э нет, Минамото-сан! – осадил меня Павел.

– Чего нет? – Такой поворот событий меня совсем не устраивал.

– Японцев я возить туда не могу! Ни под каким видом! Вас хоть и Олежка привел, вам туда дороги нет!

– Чего же мне делать?

– Можете здесь подождать – вон Олежке пособить «мясорубку» с «лаврика» снять…

– Ага, давай помоги мне! – обрадовался Олежка.

– Или вообще лучше домой езжайте! Чего вам здесь тереться-то без дела?

– А это далеко? – нетвердым голосом спросил бросаемый мной на произвол судьбы Ганин.

– За полчаса обернемся, – ответил Паша.

– Тогда, Такуя, ты езжай в «Викторию стейк» – знаешь, ресторан за паровыми часами? А я туда подъеду хорошо?

– На чем это я туда поеду?

– Паш, ты меня на своей тачке за пэтээсками повезешь?

– Само собой! Вы, мужики, извините, но нам мараться и светиться с этим делом, сами понимаете…

– Вот – вот, – поддакнул ему Ганин. – Значит, Такуя, ты бери мою машину, а меня тогда Паша к ресторану на обратном пути подбросит. Лады, Паш?

– Без проблем! Отару – город маленький!

Ганин протянул мне ключи от «галанта», выстрелил мне в глаза своими пронзительными серыми льдинками, фамильярно подмигнул левой из них и жизнерадостно пропел в сторону Павла:

– Поедем, красотка, кататься!..

Глава девятая

Не скажу, что мне боязно было отпускать Ганина одного с суровым Пашей, но перманентное чувство ответственности за всех, кто со мной в жизни имеет дело, все – таки тянуло меня где-то в глубине моей сердечной мышцы и не позволяло хотя бы на секунду расслабиться и собраться с силами для предстоящих великих событий. Профессиональная интуиция подсказывала мне скорую развязку всей этой затянувшейся слишком уж надолго истории, и, – с одной стороны, я понимал, что без активного участия в ней моего друга Ганина не обойтись, но с другой – Ганин был сугубо штатским человеком, и если мне по службе полагается подставлять отдельные части своего тела под бандитские ножи и стволы, то Ганин делать этого вовсе не обязан. Конечно, с его в принципе мальчишеским характером всегда хочется приключений и острых ощущений. Однако осознавать то, что это не его любимые бесконечные голливудские «пострелюшечки» с обязательным счастливым концом, где Брюс Уиллис или Арнольд Шварценеггер сравнивают всех своих врагов с землей, не беря при этом никаких пленных, а реальная жизнь, далекая от сладкого Голливуда не только географически, упрямый Ганин отказывается. Мне, разумеется, приятно иметь такого друга, который понимает тебя с полуслова или часто вообще без слов, как только что у гаража «Сахкара», однако расставаться с ним и оставлять его Сашу вдовой, а Гришку с Машкой – сиротами в мои планы тоже пока не входило.

Поэтому я и попытался немножко задержаться возле «Сахкара» в ганинском «галанте», чтобы попробовать проследить за тем, куда повезет новоявленного лазутчика категоричный и деловой Паша, но у меня из этого ничего не вышло. Стоило мне остановиться около магазина, как с левого бока ко мне с визгом и треском тормозов подлетел ярко – желтый «Мицубиси—3000», и из правого переднего окна на меня сурово посмотрел все тот же категоричный и радикальный, не в пример своему бестолковому приятелю Олежке, Паша. Я попробовал разыграть на своем аристократическом лице удивление и непонимание, но он сурово указал мне пальцем в направлении северного выезда из города, покрутил тем же пальцем в воздухе, как бы задавая мне и моему «галанту» необходимые обороты, а из-за его левого плеча выглянул напряженно улыбающийся Ганин и по-детски помахал мне ручкой. Я тронулся с места, и всю дорогу, пока не доехал до первого перекрестка, в моих трех зеркалах заднего вида неподвижно желтело яркое пятно.

Я спустился к району Мерхен вдоль железнодорожной Эстакады, проехал мимо храма Суйтенгу, продрался сквозь толпу туристов, запрудившую магазинную улочку Сакаимати, у истока которой мы с Ганиным только что провели весьма плодотворные минуты в обществе словоохотливого Олежки, и выехал на перекресток Мерхен, где стоят знаменитые отарские паровые часы. Что в этих часах такого особенного, что влечет к ним ежедневно тысячи людей, я не могу понять вот уже сколько лет. Ну да, ну часы, ну высокие такие в английском, или, как любит поправлять меня энциклопедист Ганин, в викторианском стиле. Внутри у них якобы паровой котел, который, подобно паровозному свистку, каждый час подает куда надо пар, и часы противным, вызывающим тошноту и зубную боль, гудением сообщают всем в округе о том, что у них закончились очередные шестьдесят минут их отнюдь не бесконечной жизни.

На площади вокруг часов расположены основные отарские магазинные достопримечательности (иначе чего ради вообще сюда приезжать?): ужасно темные и огромные изнутри древние лабазы, где продают знаменитые отарские музыкальные шкатулки и всякую стеклянную дребедень, кучка ресторанов, кафе в венском стиле (откуда, собственно, и этот пресловутый «Мерхен»), а позади одной из сувенирных лавок, устроенной в старинном каменном складе, расположился ресторан «Виктория стейк» – двойник того, в котором мы вчера с Ганиным поужинали.

Благодаря буднему дню и бестолковому с точки зрения приема пищи времени суток (было начало пятого: обедать поздно, ужинать рано, а до завтрака еще о – го – го!) припарковался у ресторана без особого труда и зашел в практически пустой зал. В отличие от вчерашней сумикавской «Виктории» студентов здесь не было вовсе – сидели три кучки праздных домохозяек и одна пожилая супружеская пара – явно из туристов. Я почувствовал себя неловко. В силу неистребимой деликатности, привитой от рождения – или, как соскабрезничал бы в этой ситуации циник Ганин, еще до рождения – мамой с папой, мне всегда становится неудобно нарушать принятые у нас негласные правила общественного поведения, точнее, распорядка дня. Конечно, у нас нет такого закона, по которому сорокапятилетнему здоровому пока еще во всех отношениях мужику запрещалось бы в пятом часу элементарного вторника заходить без особого дела в самый что ни на есть стандартный ресторан, но все равно такое явление народу достойного потомка всесильных самураев и могущественных сёгунов вызывает у этого самого народа откровенное непонимание и скрытое осуждение. Ведь где должен быть во вторник, на исходе светового дня мужик? Правильно: на службе – «сверлить иену», как не без видимого удовольствия сказал бы живущий спокойно уже не первый десяток лет на нашей грешной земле безо всяких предубеждений Олежка (надо, кстати, не забыть выяснить его фамилию и сообщить Нисио про Федота). А тут я этаким гоголем – моголем заваливаюсь в ресторан среди бела дня, заказываю для вида дохлый салатный бар и горячий «дринк – бар», наливаю себе горячий кофе, усаживаюсь у окна лицом к порту и начинаю ждать у моря погоды, испытывая при этом на своей чувствительной коже презрительные взгляды едоков и официанток.

Чтобы скоротать время, я позвонил домой. К домашнему телефону никто не подошел, и я набрал номер мобильника Дзюнко. Она долго не брала трубку а когда наконец нажала на том конце на требуемую кнопку, бросила холодно:

– Чего тебе?

– Как вы там? – заискивающе начал я.

– Мы ничего, а ты? – полушепотом произнесла Дзюнко.

– Я тоже ничего…

– Ты где?

– В Отару?

– Все еще в Отару?

– Ну так получается…

– Это по русскому матросу, да?

– Откуда ты знаешь?

– Сегодня утром по телевизору в новостях сказали…

– Да, по нему в принципе. А ты чего шепотом говоришь?

– Как чего? Мы же на музыке! Сейчас Морио пиликает, а потом – Норико будет…

Черт побери, как же я забыл! Сегодня же вторник – значит, Дзюнко повезла детей на ненавистную им скрипку. Три года назад мои замечательные тесть с тещей решили вдруг, что нашим детям и их, стало быть, внукам непременно надо стать великими скрипачами. Тесть купил где-то в своей родимой Йокогаме, куда он без конца гоняет из Саппоро в командировки и где у них даже осталась небольшая трехкомнатная квартирка около Китайского квартала, две якобы итальянские скрипки (хорошо хоть не стал убеждать, что это Страдивари или Амати!), и теперь Дзюнко, как проклятая – заклятая, должна по вторникам и пятницам сразу после школы возить детей к частному сэнсэю, заставлять их мучиться по сорок пять минут каждого, сама мучиться полтора часа в сумме от непотребных звуков наших дражайших Паганини, да еще отваливать за это коллективное семейное мучение сэнсэю каждый раз пять тысяч иен, которые, сколько ни ищи, на дороге не валяются.

– Ладно, Дзюнко, извини! Я попозже перезвоню!

– Так вечером появишься? – уже не таким злым шепотом, как в начале разговора, поинтересовалась она.

– Не знаю пока, но к пятнице точно буду!

– Ты говорил, к субботе, – парировала моя ехидная жена.

– Надеюсь все планы досрочно выполнить!

– Ладно, выполняй! Целую!

– Целую!

Я сделал второй заход к «дринк – бару» и заодно выглянул через стеклянную дверь на улицу: пресловутые паровые часы показывали двадцать минут пятого, что означало истечение контрольных тридцати минут, отведенных моим сознанием под поездку Ганина за пэтээеками. А окончание какого – либо контрольного срока всегда порождает во мне беспокойство, если запланированные на этот срок дела не выполнены до конца. В данном случае Ганин до сих пор не вернулся, как хотелось бы, и я потихоньку начал закипать вместе со стеклянным чайником для приготовления кипятка, который стоял на стойке «дринк – бара» и которым посетители могли заваривать в своих чашках разнообразные чайные пакетики, помещенные рядышком в изящные плетеные корзиночки.

Желтый «мицубиси» проревел за окнами спустя десять минут, пережить которые с видимым спокойствием мне удалось с большим трудом. Из окна я увидел выпрыгивающего из левой передней двери целого и невредимого Ганина, на ходу прощально машущего с трудом различаемому за узким лобовым стеклом Паше, и сердечко мое с искрометной пулеметной очереди постепенно перешло на прерывистую дробь начинающей машинистки.

– Здорово! – Ганин плюхнулся на диванчик напротив. – Давненько я в «Виктории» не был!

– Кофе будешь? – поинтересовался я у постоянно испытывающего мое резиновое терпение и потому рискующего рано или поздно нарваться на мой гнев, в котором я яростен и беспощаден, Ганина.

– Буду! – Он повернулся к стайке официанток, ворковавших от безделья около кассы, и заказал такой же «дринк – бар», как у меня.

– Долго будешь душу тянуть, Ганин?

– Подожди, пить хочется после этого «Кентакки», – отмахнулся от меня Ганин, принял из рук официантки положенную для «дринк – бара» чашку и побежал к барной стойке, предварительно выронив из – под, как выяснилось сегодня, не такого уж и дорогого пиджака на свой диванчик большой желтоватый бумажный конверт без опознавательных знаков.

Я из принципа не стал перегибаться за ним через стол и дождался, пока упрямый Ганин не вернется со своим кофе и не переложит конверт с диванчика на стол.

– Докладываю по порядку Такуя! – начал Ганин, предварительно отхлебнув горячего кофе.

– Да уж лучше по порядку, – согласился я.

– Значит, находится все это около канала, между мостами Рюгу и Тюо, понимаешь?

– Что там?

– Ты хорошо место понимаешь, Такуя? – спросил еще раз Ганин, демонстрируя неприкрытое желание добиться от меня адекватной реакции. – Место понимаешь?

– Понимаю, Ганин! Между портом и каналом. Что там?

– Там обычное офисное здание. На втором этаже контора страховая… Страховая контора, Такуя!

– «Нихон – кай хокен»?

– Как сказал бы мой друг Олежка, «ну»!

– Точно?

– Там не только по-японски, но и по-английски название написано. Как ты мне сегодня сказал!

– И?

– Пашка этот – там человек, как я понял, свой.