Текст книги "Сделано в Японии"

Автор книги: Кунио Каминаси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Наконец Сома соизволил выжать сцепление, включить первую передачу и тронуться. Молчание полагалось прервать мне как старшему по званию и по возрасту.

– Что это за Накамура такой?

– Который приехал сейчас?

– А что, этих Накамур у вас тут много?

– Нет, этих как раз один, – неожиданно продемонстрировал ростки иронического юмора лапидарный Сома.

– Ну так что это за человек?

– Хозяин беспошлинного магазина. «Ред-шоп» называется. Здесь недалеко находится, минут пять езды.

– Для русских торгует?

– Ну конечно. У нас ведь других иностранцев почти не бывает. Американцы раз в год на авианосце приходят, но их электроника не интересует, они все больше по…

– Сома-кун, я в курсе, по чему «все больше» американцы, – прервал я страноведческий экзерсис сержанта, – вы мне про Накамуру расскажите лучше!

– Да особо нечего рассказывать, – расстроился Сома, которому видно, американские мореходы казались более симпатичными, нежели русские. – Сам он из Осаки, в Отару приехал три года назад, с деньгами, открыл магазин, товары получает из Йокогамы. Товары чистые – наши ребята из экономического отдела его проверяли полгода.

– И как бизнес у него идет?

– Ну видно, не очень хорошо…

– Из чего видно?

– Из того, что сам на суда товары развозит. Лет пять – семь назад такого унижения здесь себе никто не позволял.

– Вам сколько лет, сержант? – прервал я историческое отступление рационалиста Сомы.

– Тридцать восемь, – огорошил меня ивахаровский помощник. – Я в полиции только восемь лет, поэтому пока только сержант. Судзуки, вон, тридцать три – а он уже два года как лейтенант…

– Не расстраивайтесь, будете еще и лейтенантом, и капитаном, – успокоил я внезапно повзрослевшего коллегу, которому я сначала больше тридцати давать никак не хотел.

– Буду, если из полиции не уйду. – Сома продолжал уверенно рулить по отарским горкам и пригоркам.

– Куда уйти?

– Не знаю. Может, адвокатом стану..

– Деньги, что ли, нужны?

– Деньги? Нет, деньги мне не нужны. – Сома скосил глаза в мою сторону. – Деньги у меня есть. У меня счастья в жизни нет.

– А вы философ, сержант!

– Не знаю, как это называется, – может, и философ, но только мне от работы нужна духовная отдача.

– Разговаривать с вами страшно, Сома-сан. – После ознакомления с возрастными и идейными характеристиками своего водителя мне пришлось сменить панибратско-снисходительное «кун» на равноправно – уважительное «сан». – Слова-то все какие высокопарные!

– А вы считаете, что, раз мы с вами копы, мы должны всю жизнь по фене разговаривать?

– Я, сержант, считаю, что мы с вами должны выбирать такие слова, за которые потом не будет ни стыдно, ни неудобно. А какому они стилю принадлежат – это уже другой вопрос. Далеко еще?

– Да нет, тут еще один квартал…

Мы въехали на Цветочную улицу которая получила статус улицы, по всей видимости, чисто случайно, спорадически и импульсивно, – на высокой волне провинциального тщеславия городских отцов, считавших, что называние проулков улицами, а переулков – проспектами, по крайней мере, на вербально – виртуальном уровне расширит их тротуароподобные проезжие части и узенькие тротуары до токийских масштабов. Впрочем, и в Токио проспекты остаются проспектами чисто номинально – все это, в лучшем случае, просто более или менее широкие улицы. Вот, я помню, как в первый раз, можно сказать, в духовном младенчестве оказался в Москве, куда меня-тогда бестолкового и сопливого ученика третьего класса начальной школы вывез мой неуемный родитель. Пока отец пропадал днями и ночами на какой-то гиперважной и суперпрестижной конференции по Льву Толстому; мы с мамой часами бродили по широченному и длиннющему полю, которое москвичи между собой называли «Ленинский проспект». Но самым страшным, помнится, был тогда для меня не фантастический размер этого проспекта, а тот факт, что таких габаритов магистралей в Москве имелось больше десятка. Когда мы с какими-то очередными отцовскими друзьями – филологами – вечно хмельными от дешевого портвейна и иллюзорных мечтаний хрущевской оттепели и потому бесконечно счастливыми, с курчавыми головами и в одинаковых очках в толстых роговых оправах – оказались на Кутузовском проспекте, мама схватила меня за руку и запричитала: «Ой, мы отсюда никуда не выберемся! Ой, сейчас нас ветер унесет!» Отец стал хохотать над ней, а его бесшабашные приятели, с одинаковой легкостью выковыривавшие потаенные смыслы из раннего Пастернака, позднего Мандельштама и крошащиеся пробки из горлышек зеленых бутылок с приторным кагором, кинулись ловить такси. И такси я тоже прекрасно помню: высоченная неуклюжая «Волга», которую отец вслед за своими дружками почему-то называл «двадцать первый газ» и в салоне которой было так же просторно, как из за его окнами…

Отарская Цветочная улица была обычным переулком, соединявшим параллельно идущие Вокзальный и Портовый проспекты. По всей ее длине – метров сто пятьдесят – двести, не более – расположились невысокие жилые дома, перед ними у узких тротуаров спали полтора десятка легковушек. Сома затормозил ровно посередине переулка у безликого трехэтажного дома и подъехал к обочине:

– Вот здесь все это было.

– Да, место глуховатое… – резюмировал я и вылез из сомовского «опеля».

– У нас весь город такой, – поддакнул Сома.

– Показывайте, сержант!

– Вот здесь лежало тело. – Сома указал почти на середину улицы, где на сером асфальте отчетливо виднелись следы полицейского мелка, обрисовавшего контуры навеки успокоившегося Константина Ищенко, 1975 года рождения, который никогда больше не увидит свой родимый, забытый богом и федеральными властями поселок Многовершинный, что затерялся в глухой Дальневосточной тайге в десяти километрах к западу от неприветливого берега Сахалинского залива и в семи километрах к югу от скалистого мыса, названного в честь какого-то (или какой-то?) Литке. Улочка была тихой и пустынной: судя по всему машин по ней с утра проехало немного, поэтому надеяться на более или менее фундаментальные анализы ивахаровских экспертов места преступления было не только можно, но даже и нужно.

Я посмотрел на проезжую часть, где было найдено тело Ищенко, и обратился к Соме:

– Так что, тело, значит, лежало не у тротуара?

– Нет. Почти посередине.

– Кто нашел труп?

– В полицию позвонила Томоко Като, развозчица консервированных напитков. У нее с четырех утра была смена по заправке уличных автоматов банками с напитками. Она ехала здесь на своем пикапе, увидела Ищенко и вызвала нас по сотовому телефону.

– Место вокруг было пустое?

– В каком смысле?

– Машин рядом не было?

– Нет. Ни справа, ни слева машин не было. Рядом стояла только «дайхацу» Като.

– А это что за следы? – Я указал на четыре невнятных черноватых следа широкого протектора в десяти сантиметрах от остатков контура покойного рыбака.

– Эти следы утром уже были, – ответил Сома. – Эксперты все сфотографировали, все пробы сняли, так что к вечеру результаты по этим колесам будут.

– А линейка где лежала?

– Вот здесь. – Сома указал на меловой значок совсем неподалеку от места финального падения на асфальт несчастного рыбака. – Фотографии все имеются. Сейчас в управлении посмотрим.

– Опрос жильцов проводили? – Я окинул взглядом ряды окон и балконов по обе стороны улицы.

– Так точно, – отозвался Сома.

– Протоколы есть?

– Есть. Опросы закончили к десяти утра, так что делопроизводители, я думаю, уже все отпечатали.

– И никто ничего не слышал, конечно?

– Насколько я знаю, нет. Но я тут был не до конца. Меня Ивахара-сан послал в порт на суда выяснять наличие членов экипажей.

– Так вы на российские суда сразу пошли? Ведь вы же решили сначала, что это американец.

– Так точно, – согласился со мной Сома.-только не мы решили, а Симадзаки-сан из Саппоро так решил. Поэтому пока от полковника Нисио не поступило указание на то, что жертва – русский, мы на суда не ходили. Потом уже только…

– Ладно, все ясно! Поехали в управление!

Отарское управление полиции среди нас – объект для кого белой, для кого черной зависти. Когда три года назад из Токио пришли сначала команда на фундаментальную реконструкцию здания городского управления, а за ней – и бюджетные деньги на оплату подрядных работ по этой, честно говоря, назревшей уже лет двадцать назад основательной реконструкции – реставрации, почти все мы в Саппоро начали ехидничать над отарскими по поводу того, что им теперь придется ютиться во временном двухэтажном модуле близ порта. Как мы и предполагали, работать в этом огромном, практически неотапливаемом и потому превращавшемся три зимы подряд в камеру пыток здании было несладко. Зато в конечном счете в прошлом декабре реконструкция была закончена, и эту зиму отарские ребята по-буржуйски отогревались в шикарном четырехэтажном особняке из стекла, бетона и электроприборов. Конечно, нам, работникам центрального управления, для которых на народные денежки воздвигли в Саппоро элегантный небоскреб, было грех жаловаться (мы и в старом здании зимой особо не мерзли), но вот парней из отличающихся зимой сибирскими холодами Асахикавы или Китами брали завидки.

В просторном дворе управления, среди черно – белых полицейских «тойот», я с трудом разглядел свой черный «сивик», который” Ивахара припарковал строго под прямым углом к фасаду здания около центрального подъезда. Сома провел меня внутрь, мы поднялись на лифте на третий этаж и прошли в зал заседаний, где, как сообщил Соме по мобильному телефону дежурный, должна была пройти оперативка по делу Ищенко. Сома оставил меня одного за огромным столом, поблескивающим в уже столь жарких лучах коварного послеобеденного апрельского солнца, и я по сотовому набрал номер Нисио:

– Алло, Нисио-сан!

– Такуя, привет! – кашлянул на другом конце мой сэнсэй.

– Как вы там?

– Да как – как, никак! Это у тебя должно быть «как». Докладывай!

– Пока докладывать особо нечего. Труп фактически опознан. Сейчас будет совещание с экспертами.

– Про труп знаю. Ты на месте был?

– Был.

– Что-нибудь примечательное?

– Нет, практически ничего. Есть следы от протектора довольно большой машины, есть эта самая линейка. Свидетелей вроде нет.

– Понятно. Держи меня в курсе.

– Есть, держать в курсе!

– Ночевать-то где будешь?

– Да сейчас только полтретьего. Еще рано загадывать. Думаю, вернусь в Саппоро.

– Хорошо, смотри там по обстановке. Но если потребуется, домой не торопись – убийство все – таки…

– Ладно, посмотрю по обстановке. С консульством связываться будем, Нисио-сан?

– Надо бы. Поговори там с Ивахарой и с капитаном – как они решат, так и делай.

– Понял. А что с судном будем делать?

– Вообще-то было бы неплохо ему подзадержаться на денек. Мало ли чего всплывет.

– Да всплывают обычно весьма конкретные предметы…

– Не хохми – будь серьезней, Минамото-кун! Там тебе не Саппоро, а Отару!

– Понял, буду!

– Чего будешь? Хохмить?

– Нет, хохмить как раз не буду! А буду серьезней!

– Обещаешь, Такуя?

– Обещаю, Нисио-сан! – Вот за это я ценю, или, честнее говоря, люблю Нисио – с ним всегда можно похохмить и попикироваться. Чувство юмора – для большинства из нас вещь недоступная. Нация наша хотя и смеется беспрестанно и по каждому поводу в сущности своей беспробудно тоскливая, и в этом ее, вернее, наш парадокс. С одной стороны, именно мы в многоликом и мультиполярном мире слывем главными ценителями всего тонкого и изящного. Именно в наших черепах хитроумными змейками свернулись самые затейливые мозговые извилины, позволившие нам не только в заповедные времена импортировать китайские иероглифы, за что нам никогда не оправдаться перед требовательными, но простоватыми европейцами – американцами, для которых именно наша письменность становится непреодолимым барьером на пути освоения как японского языка, так и японского образа мыслей, но и на основе написания этих иероглифов постичь непостижимый, в сущности, принцип работы полупроводниковых схем, без которых мир никогда не получил бы наших прекрасных телевизоров, компьютеров и много чего еще электронного. С другой стороны, коснись природы нашего смеха – все эти наши утонченности и деликатности улетучиваются в неизвестном направлении, и мы готовы ржать как сивые мерины над выставленным в нашем направлении средним пальцем или известием о безвременной кончине нашего сокурсника или соседа. Найти ценителя тонкого юмора среди нас – целая проблема. Отец уже который год бьется над переводами русских анекдотов, и ни один издатель до сих пор не дал согласия на их издание. Всех отпугивает именно тонкость русского юмора (хотя интернационалист Ганин утверждает, что большинство тех анекдотов, что перевел и прокомментировал папа, не русские, а еврейские): издатели боятся, что японский читатель, взращенный на плоском юморе пустейших комиксов и рвотной скатологии телевизионных юмористических шоу тонкой иронии не поймет, издательские деньги будут потрачены впустую, а за окном – рубеж столетий, не сулящий нашей родимой экономике никаких скорых позитивных перемен. Поэтому оказавшись много лет назад в подчинении у Нисио, я вдруг почувствовал себя счастливым человеком, нежданно – негаданно нашедшим в жизни своего языкового визави, с которым можно в прямом смысле отвести душу при этой ею не кривя.

Незаметно для меня зал заседаний заполнился темно – синими мундирами и белыми рубашками, последней из которых в помещение вплыла мятая, с желтоватыми пятнами под мышками сорочка Ивахары. Он сел во главу овального стола, громко откашлялся в кулак и начал вещать под протокол, который принялась строчить на стареньком текстовом процессоре немолодая женщина – сержант, сидящая за отдельным столико подле широченного, во всю стену, окна. Ивахара довольно пресно описал события, связанные с обнаружением трупа и с нашим посещением судна, и передал слово главному судмедэксперту Тот ледяным голосом, благо сам был только что из прозекторской, сообщил:

– Характер ранения на спине покойного позволяет заявить, что смерть наступила в результате нанесения колотой раны острым предметом – вероятнее всего, ножом с длиной лезвия пятнадцать – семнадцать сантиметров. Ранение колотое, проникающее, лезвие поразило сердечную мышцу, вызвало разрыв левой сердечной камеры, из чего следует вывод, что потерпевший скончался на месте. Время смерти – между пятью и пятью тридцатью сегодняшнего утра.

– По ножу что-нибудь можете сказать? – спросил Ивахара.

– Длина лезвия такова, что это может быть либо охотничий, либо бытовой, скажем кухонный, нож. В любом случае лезвие было заточено чрезвычайно остро, поэтому убийце не требовалось особой физической силы, чтобы нанести столь глубокое ранение.

– Понятно, спасибо, – кивнул Ивахара медику. – Подготовьте тело к передаче российской стороне. Скорее всего, русские захотят взять его на судно для похорон на родине.

Ивахара при этом даже не взглянул на меня, хотя в подобных случаях предполагается получение согласия на передачу и транспортировку тела за пределы Японии, по крайней мере, от начальника нашего управления, а часто такие вопросы приходится утрясать в Токио через головное министерство и МИД. Но здесь Ивахара говорил об этом как об уже решенном им вопросе, и мне это не очень понравилось.

– Что есть по месту убийства? – обратился Ивахара к единственному человеку в штатском: обычно ребята из отделов технической экспертизы ношением формы себя не обременяют.

Эксперт придвинулся к столу и стал раздавать присутствующим конверты с фотографиями и копиями протокола, которые перед началом совещания аккуратной стопкой положил перед собой:

– Посмотрите, пожалуйста, на лист номер семь. На нем представлены четыре фотоизображения следов автомобильных покрышек – ближайших к телу. Мы не располагаем пока какими – либо данными о том, связаны ли следы автомобиля с трупом русского моряка…

– Рыбака, – поправил профессионально неграмотного эксперта образованный Ивахара.

– …рыбака, – не стал сопротивляться эксперт, – однако хочу отметить, что фактура данных следов свидетельствует о том, что, если машина двигалась по направлению к порту то есть сверху вниз по Цветочной улице, она в данном месте резко затормозила, а затем не менее резко тронулась с места, оставив при этом на асфальте прижженные следы покрышек.

– А если она двигалась вверх по Цветочной улице? – неожиданно встрял в умный доклад разочаровавший меня сообщением о своем возрасте ушастый Сома.

– А вот двигаться вверх по Цветочной улице автомобиль мог вряд ли, – возразил эксперт.

– Поясните, – попросил его Ивахара.

– Поясняю, – по-самурайски хладнокровно продолжил эксперт. – Во-первых, в случае движения вверх по улице водитель по неизвестной нам причине должен был поменять ряд движения и выехать на встречную полосу. Ведь следы обнаружены на левой стороне проезжей части, которая для водителя, если бы он двигался вверх от порта к вокзалу, была бы встречной. Это, согласитесь, не слишком логично.

– Извините, – вновь подал голос все еще сомневающийся в компетентности эксперта Сома, – а вдруг причиной смены ряда движения стало внезапное появление перед машиной покойного русского?

– Безусловно, такое возможно. Однако есть еще и во – вторых.

– И что это за «во – вторых»? – поспешил опередить Сому Ивахара.

– Во – вторых, рисунок протектора на шине – и вы можете это отчетливо увидеть на снимках номер три и номер четыре – показывает, что направление движения все – таки было в обычном левом ряду, то есть вниз от вокзала к порту. Если, конечно, по неизвестной нам причине владелец автомобиля не заказал себе на фирме «Бриджстоун» покрышки с обратным стандартному рисунком.

– Понятно, – закачал головой Ивахара. – У медицинской экспертизы есть что-нибудь по возможному наезду или удару?

– Нет, – категорично заявил медэксперт. – Все материалы с фотографиями перед вами. Никаких следов удара или ударов выступающими частями кузова автомобиля на теле пострадавшего нет. Вскрытие также не установило никаких внутренних кровоизлияний, которые могли быть вызваны наездом.

– Что за машина? – вернулся Ивахара к техническому эксперту – Удалось установить?

– Удалось установить только тип шин. Это на сто процентов – все данные в акте, перед вами. Производитель – «Бриджстоун», тип – зимняя резина высокого профиля, нешипованная, марка – «Сноу – куин—127». Что касается марки машины, то здесь уверенности нет никакой, поскольку шины стандартные для многих моделей автомобилей повышенной проходимости японского производства. Их устанавливают и «Мицубиси», и «Тойота», и «Ниссан» и так далее. Это на новых моделях. А при плановом техобслуживании их ставят в принципе на любые модели любых фирм – и ширина, и диаметр самые обычные, и они много к чему подходят. По нашим данным, только в Отару и только за последние шесть месяцев через розничную торговлю и через центры техобслуживания их реализовано тысяча двести сорок три комплекта.

– Зимняя, говорите, резина? – решил уточнить Ивахара.

– Так точно, господин майор, шины зимние.

– Апрель давно, а хозяин их на летние до сих пор не поменял.

– Получается так.

– Хорошо, что по линейке?

– Линейка стандартная, школьного типа. Производства Китая. Имеется сейчас в продаже в тридцати шести магазинах в Отару – в основном в стоиеновых.

– Хорошо. Что можно сказать по предметам, обнаруженным в каюте Ищенко?

Здесь встрепенулся клевавший носом под боком у тех – эксперта сержант:

– Данные пока предварительные. Мы получили вещи только двадцать минут назад, но в целом налицо предметы, украденные из салонов частных автомобилей.

– Поконкретнее нельзя ничего сказать? – буркнул Ивахара и бросил в мою сторону несколько заискивающий взгляд, как будто я собирался сейчас стучать кулаком по столу и требовать немедленно назвать фамилии и адреса владельцев очищенных воришкой Ищенко машин наших благочестивых граждан.

– Никак нет, все пока в процессе установки. Однако по нашим данным за последние трое суток, то есть за время пребывания судна «Юрий Кунгурцев» в порту в районные отделения подано семь заявлений от граждан по поводу краж из салонов их личных машин.

– Семь?

– Да, семь. Но мы ожидаем увеличения, поскольку были выходные и многие машиной до сегодняшнего дня не пользовались.

– Почему это не пользовались? Ведь в субботу с воскресеньем только и ездить, – вяло возмутился Ивахара.

– По нашим данным, именно в эти выходные резко увеличился поток жителей, выехавших в Саппоро на электричках.

– Чего это их вдруг в Саппоро потянуло?

Сержант пожал плечами, и мне опять пришлось встревать в разговор:

– У нас в пятницу на вокзальной площади открыли новый магазин электроники – «Бик – камера». Знаете, в том здании справа от вокзала, где раньше универмаг «Сого» был. Ну который разорился в прошлом году.

Все присутствующие дружно закивали, демонстрируя свою хорошую осведомленность в сложных перипетиях перехода в наших сложных экономических условиях торговых точек из рук в руки.

– Поэтому, – продолжил я, – ваши жители и поехали в Саппоро на поезде. Там в первые дни работы не пропихнуться, парковка же у них небольшая – машин на триста.

– Понятно, – кивнул Ивахара.

– На сегодня мы имеем заявления на украденные из салонов машин три проигрывателя компакт – дисков, две системы навигации и несколько заявлений по мелочам – сигареты, зажигалки, диски. В общем, пока все это совпадает с теми предметами, которые вы, господин майор, обнаружили в каюте Ищенко. Но нам нужно время, чтобы соотнести все конкретно.

– Как похищались вещи? Взлом?

– Нет. Во всех случаях ни замки, ни стекла автомобилей не повреждены. Вор или воры открывали дверные замки при помощи неизвестного длинного плоского предмета, который просовывался в дверь в зазор между рамой и стеклом.

– Неизвестного? – хмыкнул Ивахара.

– Мы получили на анализ линейку найденную у тела Ищенко, но результаты экспертизы по ней будут только к четвергу или к пятнице. Не раньше.

– Почему так долго?

– Видите ли, Ивахара-сан, во всех случаях машины не получили никаких повреждений, и владельцы продолжают ими пользоваться. Мы составляем сейчас график, удобный для хозяев, по которому они смогут предоставить нам свои автомобили для осмотра.

– Ну да, и последние отпечатки с них до четверга сползут, – расстроился Ивахара. – Хорошо, будем подводить предварительные итоги. Итак, имеется убитый ножом в спину русский рыбак, промышлявший у нас кражами автомобильных аксессуаров. Будем надеяться, что все, что мы с майором Минамото нашли в его каюте, будет опознано владельцами и что в этом плане здесь вопросов нет. В непосредственной близости от покойника имеются также следы от зимних покрышек автомобиля повышенной проходимости, о котором мы ничего не знаем, как не знаем и того, имеет ли он вообще отношение к инциденту Ни орудия убийства, ни улик в нашем распоряжением нет. Да, я забыл спросить кинологов: собака ваша что-нибудь унюхала?

Кинологом оказалась средних лет женщина в штатском – полноватая, с несоразмерно большой головой, явно диссонирующей с ее коротким и пухлым телом. До вопроса Ивахары на нее никто никакого внимания не обращал, что, по всей видимости, ее не слишком устраивало, поэтому, получив наконец слово, она затарахтела как из пулемета:

– По указанию майора Такидзаки, который сначала принял это дело, когда оно числилось еще за американским отделом, я провела анализ места преступления с помощью служебного пса Маки – чана. Маки – чан следа взять не смог, более того, по его поведению можно было понять, что либо источников запахов в данном месте слишком много, либо нет вообще. Я выступаю за вторую версию…

– Почему именно за вторую? – прервал ее пулеметную очередь Ивахара.

– Я учитываю характер улицы, где произошло убийство.

– Что именно в ее характере вы учитываете?

– Улица пустынная, пешеходов на ней много никогда не бывает, поскольку больших магазинов и предприятий общественного питания на ней нет Жильцы же находящихся на ней домов, как правило, подъезжают к ним на машине.

– Значит, по-вашему, убийца или убийцы были на машине?

– Я такой возможности не исключаю. Хотя, конечно, они могли применить специальные химикаты для уничтожения следов.

– Какие химикаты?

– Ну, например, любые аэрозоли для чистки унитазов или ванн. Они содержат…

– Достаточно, понятно, спасибо, – прервал кинологшу Ивахара. – Маловероятно, чтобы убийца заранее запасся спреем для чистки кафельной плитки. Все это выглядит как спонтанное, неподготовленное убийство. Еще мнения есть?

Я всплыл из мягкого кресла, в котором успел утонуть за это время, и подтянул себя руками к кромке стола:

– Если предположить, что Ищенко – вор, промышляющий похищением автомобильных аксессуаров, тогда в эту ночь он должен был почистить несколько машин. Нет?

– Вы имеете в виду, Минамото-сан, что при нем должны были быть украденные ранее вещи? – понял мой намек Ивахара.

– Да, именно это я имею в виду – Я не смог отказать себе в удовольствии поиграть словами, хотя в нынешней ситуации каламбурить было не очень-то к месту. – При Ищенко не было ни возможной добычи – а добыча должна была быть, потому что, как нам только что доложили, смерть настигла его в шестом часу, а на судне он отсутствовал всю ночь, – ни документов, хотя капитан Титов заявил нам с господином майором, что все документы, то есть и паспорт моряка, и разрешение на высадку на берет; у Ищенко были в порядке. Собственно, как я понимаю, иначе и быть не могло. Нам пока точно не известно, какое время Ищенко промышлял в Отару вскрытием машин, но в любом случае остающийся на ночь в городе иностранный моряк должен иметь при себе все документы в абсолютном порядке, иначе для него появляется дополнительный риск быть задержанным за нарушение иммиграционного режима. Автомобильные воры – народ чувствительный, поэтому следят за тем, чтобы «бумажная» сторона дела была в полном порядке.

– Что вы предлагаете, Минамото-сан? – прервал меня Ивахара.

– Предложений несколько. Первое: надо проверить все аналогичные автомобильные кражи как минимум за последние двенадцать месяцев и сопоставить их даты с приходами в порт «Юрия Кунгурцева»…

– Сержант Камада, исполнять немедленно, – негромким голосом Ивахара отдал протокольный приказ сидевшему через два человека слева от себя сержанту.

– Второе: нужно искать документы Ищенко. Шанс, что они целы, невелик: убийца мог их сжечь или утопить в общественном туалете, но тем не менее делать это нужно.

– Сержант Имамото! – тем же полушепотом переадресовал мое второе пожелание другому своему подчиненному расторопный Ивахара.

– И третье: надо искать…

Но что, на мой взгляд, необходимо искать, присутствующие так и не узнали, потому что дверь широко распахнулась, и в зал темно – синим буревестником влетел растрепанный и взволнованный лейтенант. Он громко извинился перед всеми, спланировал к левому плечу Ивахары и что-то быстро – быстро, на зависть раскрывшей рот пышечке – собаководше, залепетал на ухо майору По мере получения информации Ивахара постепенно вздымался над столом и на последних словах лейтенанта совсем выскочил из кресла, хлестнул по мне встревоженными глазками, едва уловимым движением подбородка указал мне на дверь, извинился перед всеми и вылетел с лейтенантом из зала подобно солидному, но все еще находящемуся в неплохой спортивной форме папаше – альбатросу сопровождаемому в полете своим желторотым птенцом. Я оперся на подлокотники кресла и катапультировался вслед за этой птичьей парой. В коридоре разгоряченный Ивахара выплеснул на меня:

– Там пришел потерпевший, который заявляет, что у него сегодня угнали джип «мицубиси-паджеро».

– И?

– Он живет на Цветочной улице. Машина стояла возле дома в том месте, где был найден Ищенко.

Я взглянул на птенца – лейтенанта – он весь светился от радости и вдохновения.

– Господин майор… – застрекотал он, – извините, господа майоры! Пойдемте скорей, вы должны с ним поговорить!

– Почему скорей, лейтенант? – Мне не нравится, когда молодежь начинает торопить начальников. Сначала им требуется от нас поскорей поговорить с потерпевшим, потом – поскорей налепить им на плечи новые офицерские погоны с очередным званием, а потом – так же поскорей – освободить место под солнцем. – Что за спешка?

– Вы понимаете, – замялся лейтенант, осознав, что я неправильно его понял, – он плохо себя чувствует.