Текст книги "Сделано в Японии"

Автор книги: Кунио Каминаси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Глава вторая

У меня всегда так: обозлишься заочно на человека, приготовишься при встрече высказать ему все, что про него думаешь, а столкнешься лицом к лицу – вся злость куда-то девается, начинаешь перед ним лебезить и кокетничать, глаза отводить, заикаться и подергиваться. При этом в глубине души терзаешься этой своей мягкотелостью, но ничего поделать не можешь. Сколько раз в жизни я страдал от этих внезапных приступов всепрощения и великодушия, однако, чего с собой ни делал, избавиться от них никак не удается. Так уж, видно, я дурно воспитан своими интеллигентными родителями, которых, в свою очередь, такими же воспитали не менее интеллигентные бабки и дедки. И по спрессовавшейся за долгие годы моей сознательной жизни в неколебимый монолит моей этической традиции я не стал тыкать Соме в нос его пасквиль на российскую словесность и не кинулся выговаривать ему за безобразное владение тем слоем русского языка, которым в его профессии овладевать следует в первую очередь. Вместо этого я задал ему пресный и отдающий чем-то альковно – неприличным вопрос:

– Ваша машина или моя?

– Э – э—э… – замялся в нерешительности Сома, и его полупрозрачные на ярком весеннем солнце уши зарозовели двумя развернувшимися от обильного тепла розочками. – Это ваша машина. А там – моя…

– Я не в том смысле, сержант. Я в том смысле, на чьей машине мы на место поедем?

– Лучше на моей. Вашу, господин майор, оставим здесь, ведь все равно вам в порт возвращаться.

– Зачем это? Я планировал потом в управление проехать.

– А Ивахары-сана все равно нет. Он в порт поехал. И вас велел туда доставить.

Ивахара – это его начальник, большой для отарского управления человек, поскольку на внешнем, российском фронте в Отару случается всяких неприятностей гораздо больше, чем на внутреннем. Когда его, пятидесятидвухлетнего майора, три года назад поставили в Отару командовать департаментом по зарубежным преступлениям, у меня в Саппоро начались серьезные проблемы субординационного плана. Мы с ним в одном звании, но он старше меня, а я, в свою очередь, как офицер головного префектурального управления, должен им помыкать и понукать во всех тех случаях, когда русские морячки – рыбачки чудили и хулиганили в его вотчине. Ивахаре, естественно, это как не понравилось с самого начала, так и не нравится до сих пор. В принципе у меня со многими провинциальными майорами такие напряги, но с Ивахарой случай особый, поскольку раньше он служил в Токио и имел счастье посещать в свободное от работы время семинары по русской разговорной речи, которые по субботам для всех желающих проводит в своем университете мой отец. С Ивахарой у них завязалось что-то типа дружбы, и всякий раз, когда в разговоре с отцом возникает тема Отару, он требует передавать Ивахаре пламенные приветы. Тот же, в свою очередь, исправно поздравляет отца со всеми сколько-нибудь значительными праздниками, посылает ему из Отару в декабре на навязанное нам европейцами и американцами глубоко чуждое Рождество и в августе на наш родной замечательный праздник Бон камчатского краба во льду а в последние два года затеял с папашей активную переписку по электронной почте. Так что раз за дело взялся Ивахара, никакой расслабухи мне в Отару не дождаться.

– А почему в порт? Вы что, уже накопали что-то на покойника?

– Так точно! – Сома вскинул руку к непокрытой голове, и по вспыхнувшему внезапно пионерскому огню в его глазах я понял, что накопал что-то про покойничка именно он. – Сразу после команды полковника Нисио мы приступили к обходу всех российских судов в порту для проверки наличия членов экипажа.

– И как? Где кого в наличии не оказалось?

– Капитан траулера – морозильщика «Юрий Кунгурцев» господин Титов сообщил нам, что его матрос Ищенко вчера вечером ушел в город и до сих пор не вернулся. На других судах все на месте.

Опознание провели?

– Никак нет, не успели еще. Господин майор поехал на судно с фотографией. А потом уже капитана и коллег попросил проехать к нам. Так мы на моей машине поедем, господин майор, да?

Информация – Сомы о том, что покойник, скорее всего, идентифицирован, внесла в мои наполеоновские планы коренные изменения. Нужды немедленно мчаться на место убийства у меня теперь не было, но зато появилась острая потребность как можно быстрее попасть на судно, названное в честь неизвестного мне Юрия Кунгурцева (надо Ганина спросить, кто это такой), и попытаться не дать Ивахаре ухватиться в одиночку за скользкую узду строптивого коня следствия.

– Вы знаете, сержант, давайте-ка подъедем к этому «Кунгурцеву», а оттуда уже на место, хорошо?

– Слушаюсь, – обрадовался Сома всеми своими ушами, и по излишку детского азарта в его дисканте я понял, что жестокосердный Ивахара нарочно услал его возиться со мной, чтобы парень не смог задаваться непосредственно на том судне, на котором он лично обнаружил пропажу матроса. Мое предложение проехаться прямиком до судна его заметно обрадовало, поскольку теперь он спихнет на меня эту инициативу и грозный Ивахара не сможет вставить ему за невыполненное задание показать столичному гостю место, где зарезали беднягу Ищенко, и не допустить меня на судно до тех пор, пока он там сам со всем не разберется.

– Как машины будем делить, сержант?

– Ну раз мы в порт, то давайте каждый на своей. Вы за мной езжайте, хорошо, господин майор?

– Хорошо – хорошо, только вы не гоните особо, а то у вас вон какой «опель»!

– Да, «опель» у меня ничего, – продолжал радоваться Сома. – Так поедем, да?

– Поехали – поехали! – И мы разошлись по машинам, как одинокие танкисты, не нуждающиеся в других членах экипажа.

Мы проехали вдоль длиннющей стеклянной стены «Майкала» – безлюдного, несмотря на обеденное время (вчера, в воскресенье, здесь, поди, яблоку было негде упасть, а сегодня все магазины и рестораны пустые – опять небось хозяев лихорадит от предчувствия скорого банкротства с такими вялыми консьюмеристическими настроениями отарского населения), оставили справа пассажирский терминал, у пирсов которого стояли два парома – гиганта, отправляющиеся вечером на Хонсю, и въехали непосредственно в порт, который не имеет четкой специализации, то есть он и рыбный, и лесной, и сухогрузный, и всякий. «Юрий Кунгурцев» оказался обычной стоявшей у третьего причала сахалинской посудиной – в меру ржавой, в меру подкрашенной. На бетонной полосе около траулера стояла пара полицейских машин и большой грузовик, груженный грязно – темно – серыми автомобильными покрышками. Шестеро русских мужичков, выстроившись в цепочку перегружали шины с машины на судно, а пожилой японец – видимо, водитель грузовика – сидел на краю пирса, свесив ноги к воде, и декларативно праздно курил, подставляя лицо под щедрые дозы жаркого солнца.

Сома поставил свой «опель» лоб в лоб головной полицейской машине, а я сделал перед судном полукруг и припарковал казенный «сивик» у стены причального склада в тенек, поскольку я терпеть не могу в такую прохладную погоду садиться в перегретый на солнце салон. Я предпочитаю гармонию во всем, в том числе и в соотношении температурных режимов на улице и внутри машины. Когда мы с Сомой вступили на трап, грузившие шины морячки на миг замерли, безразлично взглянули на нас и тут же продолжили свою нехитрую работу На палубе нам навстречу вышел полицейский сержант, отдал честь и, обращаясь главным образом к Соме, сказал:

– Господин майор сейчас в кают – компании беседует с капитаном. Проходите, пожалуйста!

Мы прошли по пошатывающейся от беспокойных волн палубе к рубке и шагнули в то, что сержант только что назвал кают – компанией. На каюту это еще хоть как-то тянуло, но вот нашей увеличившейся сразу на два человека компании в этом убогом помещении, пахнущем чем-то беспросветно кислым, оказалось тесновато. За столом сидели Ивахара и средних лет полноватый русский, который, как нетрудно было догадаться, и был капитаном Титовым. У стены с блокнотом примостился молодой лейтенантик – я видел его у Ивахары пару раз, однако фамилию его вспомнить не смогу даже под страхом расстрела. Ивахара посмотрел на меня приветливо, но Соме достался весьма прохладный взгляд, из чего я сразу понял, что прибыл вовремя. Раз беседуют они пока здесь, в капитанской вотчине, значит, в каюту погибшего еще не ходили, а содержимое каюты обычно в таких случаях говорит о человеке гораздо больше, чем может сообщить нам капитан. Ивахара представил нас Титову, я сел за стол между ними, а Сома скромно подсел к лейтенантику.

– Итак, вы говорите, Титов-сан, что ваш матрос Ищенко вчера вечером на судно из города не вернулся и сегодня утром от него никаких известий не поступало, да? – продолжил на добротном русском свою протокольную беседу при ясном солнце Ивахара.

– Да, совершенно верно, – кивнул Титов.

– Вот посмотрите, пожалуйста, на эти фотографии. – Ивахара вытащил из матовой пластиковой папки несколько фотографий и придвинул их Титову. – Вы узнаете этого человека?

Ого, значит, опознания по фото еще не было. Стало быть, мы идем сейчас с Ивахарой голова в голову если, конечно, Титов опознает Ищенко.

– Да, это Ищенко, – предсказуемо вздохнул Титов.

– Вы уверены в этом? – следуя инструкции, переспросил Ивахара.

– Уверен. Это член моего экипажа Константин Петрович Ищенко, 1975 года рождения… Что с ним случилось? Убили?

– Ваш матрос Ищенко… – начал Ивахара, но Титов вдруг прервал его на полуслове:

– Извините, но Ищенко не матрос.

– А кто же он?

– У меня на судне нет матросов.

Ну, раз нет матросов, подумал я, значит, и вопросов быть не должно, а их у нас вон сколько, но вслух пока эту мысль высказывать не стал, чтобы не пугать Ивахару вот так сразу своей нахрапистостью и рвением.

– А кто же у вас есть? – поинтересовался слабо разбирающийся в русской морской терминологии Ивахара.

– У нас судно рыболовное – траулер-морозильщик. Поэтому у нас все рыбаки.

– И вы рыбак?

– Я капитан.

– Понятно, но вы подтверждаете, что Ищенко – ваш рыбак, то есть он из вашей команды.

– Подтверждаю. Что с ним случилось?

– Пока могу сказать лишь только то, что сегодня в пять тридцать утра его обнаружили на Цветочной улице.

– Мертвым?

– Вот в таком состоянии. – Ивахара ткнул пальцем в одну из фотографий.

– Убили?

– Да. Самоубийство и несчастный случай исключены. Ищенко зарезан ударом ножа в спину.

– Кто?

– Что – кто?

– Его зарезал.

– Вот это мы как раз сейчас и выясняем и надеемся на вашу помощь. Что вы о нем можете сказать?

– Да ничего особенного. Дисциплиной он не блистал, поэтому для меня вчерашнее его отсутствие особым сюрпризом не стало. Но на судне все делал добросовестно, с точки зрения службы у меня к нему претензий никогда не было.

– А с какой были? – спросил въедливый Ивахара.

– Что – с какой? – качнул головой не слишком сообразительный капитан.

– Вы сказали, что у вас к Ищенко не было претензий с точки зрения службы.

– А – а, в этом смысле… Понимаете, он парень молодой, а молодые они все сами знаете какие!

– Какие? – продолжил настаивать на конкретных формулировках пунктуальный Ивахара.

– Погулять им хочется, вот какие! Опять же по этому делу… – вздохнул Титов и щелкнул себя по кадыку.

– И Ищенко гулял?

– Я же говорю, не пришел вчера на судно – и ничего. Не в первый раз ведь…

– Ищенко давно у вас служит?

– Пятый год.

– А в Японию вы часто приходите?

– Сейчас краб весенний идет – по одной – две ходки в неделю делаем. Осенью лосося по три – четыре раза в месяц привозим.

– И Ищенко все время в экипаже был?

– Да, все эти годы…

– В какие порты сдаете краба и лосося.

– Да у меня не только краб с лососем – мы же морозильщик: и минтай бывает, и терпуг..

– Хорошо – хорошо, – нетерпеливо застучал ладонью по столу Ивахара. – В какие порты?

– Все только на Хоккайдо: Отару, Вакканай, Ханасаки…

– В Отару часто приходите?

– Минимум раз в месяц. А сейчас вот только за апрель уже третий раз. Контракт у нас на краба.

– Краб камчатский?

– Нет, сейчас курильский.

– Когда пришли в этот раз?

– В четверг вечером.

– Ищенко все дни на берег сходил?

– Да, у нас с разрешением на высадку на берег проблем нет. Отарский агент надежный – все подвозит сразу на судно по приходе.

– Когда уходите?

– Планировали завтра. Краба уже сдали, сейчас вон колеса загрузим – и все. Только я не знаю теперь, если с Костей такое, то как нам теперь быть? Мы вообще-то уйти сможем или как?

– Пока ничего вам сказать не могу. Сегодня, по крайней мере, вы должны оставаться в порту Он с Сахалина?

– Кто?

– Ищенко.

– Нет, из Многовершинного.

– Это где?

– Под Николаевском.

– А Николаевск где?

Тут я не выдержал и встрял со своим уставом в ивахаровский монастырь:

– А Николаевск, Ивахара-сан, на Амуре. Господин Титов, скажите, пожалуйста, чем во время схода на берег обычно занимался Ищенко? Вы знаете?

Хладнокровный самурай Ивахара сделал вид, что мое вмешательство было предусмотрено заранее, но по его вцепившимся вдруг друг в друга кистям рук было понятно, что а) вернувшись домой, он обязательно полезет в географический атлас российского Дальнего Востока и проверит, стоит ли на Амуре город под названием Николаевск, и б) моему присутствию в этой кают – компании он явно не рад.

– Обычно мне ребята об этом не докладывают, – вздохнул Титов. – Но чем тут у вас в Отару можно заняться? По магазинам они обычно шатаются да по пивным. В бани-то нас второй год не пускают. Не слышали, кстати, когда запрет-то отменят? Не все же русские в ваших банях пьют и носки стирают!

– Не слышно ничего пока. Американцы с немцами в суд подали – сейчас в Саппоро процесс идет. Когда закончится, сказать не могу.

– Раз вы опознали по фотографии вашего матроса… Извините! Вашего рыбака, то мы должны осмотреть его каюту и личные вещи, – вернулся к исполнению своих прямых обязанностей задетый Ивахара.

– Пожалуйста, – кивнул Титов.

– Вы нас проводите?

– Конечно.

– Извините, господин Титов. – Я решил на ходу удовлетворить свое праздное любопытство. – Там ваши подчиненные на ваше же судно грузят старые автомобильные покрышки. Не сочтите за нескромный вопрос, с какой целью?

– Мы сейчас в Корсаков идем, а там спрос на вашу резину ой – ой – ой какой! Ребятам лишние бабки не помешают.

– Так она же старая. Как я понимаю, не купленная, а просто со свалки вывезенная, да?

– Ну что-то вроде этого. Наш агент погрузчик и грузовик нанимает и оплачивает – как премиальные, что ли. А вам-то чего?

– Да ничего, интересно просто. У нас это мусор, хлам, а у вас еще в дело идет.

– Вы же в полиции работаете – сами знать должны!

– Что я должен знать?

– А что у вас допустимый максимальный износ резины какой?

– Сома-сан, – окликнул я по-русски засидевшегося сержанта. – У нас максимальный износ резины какой?

Сома захлопал глазами, не ожидая от меня обращения к нему на басурманском наречии, и за своего подчиненного ответил по-прежнему недовольный жизнью Ивахара:

– До ноль – семи.

– Правильно, – обрадовался капитан.-то есть когда у вас шина до семи миллиметров стерлась, вы ее на свалку или в печку А у нас до ноль – трех можно ездить, и то если ментура проверяет, так что нам ваш хлам бесплатный очень даже сгодится! Пошли к Ищенко.

Капитан провел нас в тесный трюм, где кислятиной пахло еще сильнее. В темном коридоре он распахнул вторую слева обшарпанную и облупленную металлическую дверь и сопроводил свой широкий хозяйский жест вежливым приглашением:

– Прошу!

У двери в каюту тут же возникла деликатная ситуация, поскольку пролезть втроем в эту конуру было никак нельзя, а ни мне, ни Ивахаре не хотелось уступать друг другу дорогу к возможным уликам и доказательствам. Титов скромно остался в коридоре, позволив нам выяснить между собой сложные человеческие и служебные отношения. После секундного замешательства у узкого лаза в эту крысиную нору я все – таки решил проявить некоторую тактичность и пропустил вперед Ивахару а затем уже втиснулся сам. Каюта была рассчитана на четверых, но ни одного из ее обитателей на месте не было, да и быть не могло, поскольку находиться в таком тесном помещении, кроме как только с целью поспать после обильного возлияния, было бы страшновато даже бедному японцу привыкшему ко всему минимализированному и миниатюризированному до мыслимых и немыслимых пределов, тем более рослым и плечистым матросам – рыбакам из могучего соседнего государства, где проживают по японским меркам гераклы и атланты с кариатидами. Ивахара попробовал оглядеться и обернулся ко мне, чтобы сквозь меня поинтересоваться от ставшего для него невидимым Титова:

– Где ложе Ищенко?

– Койка, – шепотом подсказал я плохо разбирающемуся в прикладной стилистике русского языка Ивахаре.

– Чего? – донеслось из коридора.

– Которая здесь койка Ищенко?

– Нижняя слева.

Мы с Ивахарой дружно глянули вниз – койка как койка: трубчатый, покрытый ржой металлический каркас, жиденький ватный матрас, неопределенного цвета байковое одеяло, выполнявшее, судя по всему еще и функцию покрывала, засаленная подушка, давно уже поменявшая на девяноста процентах поверхности свой изначальный голубой цвет на буро – фиолетовый.

– Понятых будем звать? – перейдя на японский, поинтересовался я у Ивахары.

– Надо бы, но у меня ни ордера, ни разрешения – ничего. Надо всю машину запускать.

– Сами будем шарить?

– Да нехорошо как-то, – замялся превратившийся вдруг в великого скромника Ивахара и мотнул головой назад, в сторону невидимого Титова. Ему явно нужно было мое столичное благословение, медлить с которым, на мой практический взгляд, не стоило. Титов пока производил впечатление адекватного человека, не стремящегося злоупотреблять обращениями к адвокатам и дипломатическим работникам, а у нас с Ивахарой имелся в руках надежный инструмент отпугивания его от официальных звонков в свое генконсульство в Саппоро или в отарскую агентскую фирму – разрешение или, если заартачится, запрет на выход из порта.

– Пока к прокурору пока туда, пока сюда – день закончится, Ивахара-сан…

– Ну давайте так, слегка глянем, – согласился покладистый Ивахара, и в глазах его весело забегали серебристые ртутные шарики. Он обернулся в коридор: – Титов-сан, вы не возражаете, если мы при вас осмотрим личные вещи Ищенко?

– Не возражаю, – раздалось из кислой темноты.

– Тогда вы тоже сюда пройдите, чтобы все было при вас.

Титов нехотя откликнулся на приглашение, после чего в каюте стало еще теснее.

– Здесь кто еще с Ищенко живет? – спросил Ивахара.

– Здесь Козлов Виктор, – Титов указал на верхнюю койку над постелью Ищенко, – а здесь – Саша Скляров и Веня Добренко.

– Где они сейчас?

– На пирсе, шины грузят.

– Хорошо. Вы знаете, где личные вещи Ищенко?

– Вот эти две сумки, по-моему – Титов пнул ногой под ишенковскую. койку – Достать?

– Если можно, – попросил Ивахара.

Титов крякнул, нагнулся, попутно задев своим крепким задом и меня, и Ивахару вытянул из – под койки две полупустые клеенчатые клетчатые сумки, в которых сахалинско-хабаровские челноки привозят из Китая грошовые шмотки для перепродажи, и плюхнул их на постель.

– Откройте, пожалуйста! – кивнул на сумки Ивахара.

Титов прожужжал молнией первой сумки, взял ее за бока и вывалил содержимое на не внушающее гигиенического доверия одеяло. И весьма примечательным, надо сказать, оказалось это содержимое. Вместо ожидаемых застиранных до потери изначального цвета и прочности носков и трусов полукустарного китайского производства, вместо вечно влажных серых полотенец, вместо запиленных до безобразия аудиокассет с записями каких-нибудь «Блестящих» или «Любэ», то есть вместо того, что обычно предстает перед нашими взорами при досмотре барахла провинившегося российского морячка – рыбачка, на осиротевшей нынешней ночью койке выросла куча довольно оригинального состава. Мы увидели бесформенную гору; в которой были легко различимы пять массивных автомобильных магнитол с проигрывателями для компакт – дисков, около двух десятков самих дисков, три жидкокристаллических дисплея от автомобильных навигационных систем, около десяти сотовых телефонов, столько же початых пачек сигарет различных марок, две женские косметички и прочее барахло, которое логичнее смотрелось бы в салоне семейного автомобиля, нежели на пропахшей табаком и рыбой рыбацкой постели.

Мы с Ивахарой понимающе переглянулись и одновременно посмотрели на Титова. Тот с некоторым удивлением разглядывал содержимое купеческой сумки своего покойного подчиненного и покачивал головой в такт расшатывающим судно волнам.

– Вам что-нибудь из этого знакомо, Титов-сан? – стараясь быть как можно более дружелюбным, спросил Ивахара.

– В каком смысле знакомо? Знаю ли я, что вот это такое? – Титов нагнулся к куче, взял одну из магнитол и подбросил ее на ладони.

– Нет, – отрезал категоричный Ивахара. – Вы знали, что в багаже у Ищенко находились эти вещи?

– Нет, конечно. – Титов бросил магнитолу обратно. – Почему я должен это знать?

– Ну он же ваш моряк, то есть рыбак.

– Я не имею привычки шарить по сумкам своих ребят!

– Где Ищенко сел на судно?

– Как где? В Корсакове, разумеется!

– Вместе со всеми?

– Само собой, вместе со всеми.

– Эти сумки у него были с собой?

– Понятия не имею! Я свой экипаж не досматриваю! Были, наверное. Сумки его, он обычно с ними плавает.

– Хорошо – хорошо, это мы с нашими таможенниками обсудим.

– Как вы считаете, откуда у Ищенко эти вещи?

– А вы сами-то как считаете? – вздохнул Ивахара и открыл вторую сумку В ней автомобильных аксессуаров не оказалось, а были как раз все те носки, трусы и полотенца, которые предполагались в первой. – Ну хорошо, мы к этому еще вернемся. Пока же я попрошу в каюту никого не впускать. Сейчас наши сотрудники проведут изъятие всех личных вещей Ищенко, а вас мы попросим проехать с нами в управление для официального опознания тела.

– А это обязательно? – заворчал Титов.

– Увы, обязательно, – похоронил его надежды на последний свободный вечер на гостеприимной отарской земле Ивахара.

Мы по очереди выползли из каюты наверх. Ивахара приказал своему лейтенанту остаться у входа в каюту Ищенко, а сам стал связываться по мобильному телефону с управлением и прокуратурой. Я же оказался на время предоставленным самому себе и решил воспользоваться этим временем как можно более плодотворно. Я прошлепал по неспокойной палубе к кидальщикам-ловильщикам шин и спросил у крайнего:

– А Где Ищенко ваш?

Парень– ни на секунду не прекращая двигать накачанными бицепсами, поинтересовался в ответ:

– А на что он вам?

– Да дело есть к нему.

– Какое? – глядя не на меня, а на подлетающую подобно почерневшему от долгого скитания по неприветливым галактикам и финального входа в плотные слои земной атмосферы НЛО покрышку спросил рыбачок.

– Личное.

– Ну раз личное, – крякнул он, принимая на грудь очередную шину – к нему лично и обращайтесь.

– А вы, часом, не Витя Козлов?

– Нет, – замер на секунду парень.

– И не Веня Добренко?

– Вы всю нашу каюту перечислять будете?

– Значит, Александр Скляров?

– Ну, – посерьезнел вдруг ловец подержанных покрышек.

– Да вы продолжайте шины свои ловить, продолжайте. – поспешил я успокоить соседа по каюте покойного Ищенко.

– Вас не спросил! – огрызнулся Скляров и продолжил.

В это время вдалеке, на въезде на причал, показалось что-то зловещее и рычащее. Оно стало быстро увеличиваться в размерах и по мере приближения к «Юрию Кунгурцеву» превращаться в нечто среднее между танком с демонтированным орудием, фермерским трактором и романтическим луноходом. Через пару секунд это автомобильное чудовище заскрежетало тормозами подле полицейских машин предусмотрительных Ивахары и Судзуки, приехавших раздельно на случай, если одному надо будет спешно ехать в город, а другому остаться на судне. Тут только я наконец-то сообразил, что этот невесть откуда появившийся монстр – гигантский джип абсолютно неизвестной мне марки Вообще не только марка, но и много чего еще в этой машине было непонятного. Во – первых, колер – это была невообразимая смесь болотного, темно – серого и черного цветов, порождающая самые мрачные ассоциации и иллюзии. Во – вторых, бесформенный четырехдверный кузов, который явно был металлическим, но при этом сзади имел позорный брезентовый тент, закрывавший его грузовую корму. В – третьих, за тонированным лобовым стеклом я увидел, что руль у этого страшенного мастодонта расположен слева, а не справа, из чего становилось понятно, что машина импортная, но опять же неясно, какой марки.

Из джипа со стороны переднего правого сиденья вывалился здоровенный японец лет сорока пяти, более чем атлетического телосложения, с бычьей шеей и литыми, рельефными мускулами, хорошо просматривавшимися благодаря черной «про-кедовской» футболке с коротким рукавом. Впрочем, мускулы тут же скрылись от посторонних взглядов, поскольку невидимый пока водитель швырнул своему пассажиру из чрева чуда автомобильной мысли кожаную куртку. Японец надел куртку, мельком взглянул на полицейские машины и на продолжающих кидать непрезентабельные покрышки матросов – рыбаков и ступил на трап «Юрия Кунгурцева». Ивахара, продолжавший давать по мобильному указания своим дистанцированным подчиненным, кивнул Соме в сторону гостя, и – сержант встретил его вопросом:

– Вы кто?

– А в чем дело? – недовольно, но без обычных для подобных ему качков хамства и развязности поинтересовался гость.

– Полиция Отару! Проход запрещен!

– А когда можно будет пройти? – Детина продолжал оставаться предельно тактичным, хотя делать ему это было явно нелегко.

Я подошел поближе:

– Так вы кто будете-то?

Здоровяк окатил меня ушатом безразличия и холода, но все-таки соизволил представиться:

– Накамура Дзюнъитиро.

– С какой целью идете на судно? – Я решил принять из рук нерешительного Сомы эстафету любопытства и пристрастия.

– С деловой.

– Поподробнее, пожалуйста!

– Я хозяин магазина «Ред-шоп», беспошлинная торговля. У меня заказ экипажа.

– Какой заказ?

– Электроника: телевизоры, видеокамеры…

– Где товар?

– В машине. – Новоявленный Накамура кивнул на свое ручное чудовище, по-прежнему не слишком мирно рычащее внизу.

– Заказ оплачен?

– Оплачен, – кивнул Накамура. – Да вы не беспокойтесь, у меня заведение солидное, проблем нет.

Я взглянул на отстраненного мной от участия в светской беседе Сому; и тот смежил на мгновение веки, давая мне понять, что заведение Накамуры ему известно и что самохарактеристика Накамуры совпадает со сложившимся в Отару общественным мнением в отношении «Ред-шопа».

Ивахара закончил дирижировать своим невидимым оркестром, засунул в нагрудный карман мундира мобильник и подошел к нам:

– Здравствуйте, Накамура-сан!

– День добрый, Ивахара-сан!

– Какими судьбами?

– Доставка заказа.

– Электротовары?

– Да, электроника, как всегда.

– Заносите! – скомандовал майор.

Накамура обернулся к своему джипу и гаркнул:

– Коврига, заноси!

Водительская дверца открылась, и на пыльный бетон причала выпрыгнул фактически двойник Накамуры – такой же здоровенный культурист, в такой же черной майке, только славянской внешности и по виду чуть моложе своего шефа. Он подошел к затянутому брезентом багажнику отшпилил от кнопок задний клапан и стал выставлять на пирс разнокалиберные картонные коробки.

К нам подошел Титов:

– А, Накамура-сан, привезли все, да?

– Да, привезли все, да, – безбожно коверкая звуки, по-русски ответил Накамура. Мой друг Ганин, благо он профессионал в этом деле, утверждает, что научить чистому русскому произношению японца гораздо легче, чем американца. Он божится, что, как бы американец ни старался, ликвидировать фонетические излишества в своем русском произношении ему никогда не удастся. Японская же фонетика якобы ближе к русской, поэтому по непререкаемому мнению категоричного в суждениях Ганина, японец всегда может, если захочет, конечно, говорить по-русски без акцента. Что касается меня, то я как раз являюсь подтверждением этой сэнсэйской сентенции – я отчетливо слышу все нюансы великого и могучего и, как кажется и мне, и Ганину чисто воспроизвожу «з» и «с», а заодно и «р» с «л» – звуки, для большинства моих сограждан мистические и не поддающиеся ни слуховому ни артикуляционному освоению. Вот и в теперешнем случае же с Накамурой во мне снова проснулся здоровый скептицизм по отношению к языковым способностям моих сограждан. Вроде Титов все ему выдал чисто: «Привезли всё?», а он, вместо того чтобы по-мартышечьи повторить за ним весь этот не самый длинный набор примитивных звуков, заменив только вопросительную интонацию на повествовательную, проявил самодеятельность и разбавил русскую речь совершенно излишними гласными, без которых слоговая структура нашего родимого японского немыслима, а вот русский спокойно обходится уже триста с лишним лет. Короче, это накамуровское «Пу – ли – бе – дзу – ли фу – щё» резануло мои чувствительные уши, и мне захотелось порекомендовать ему присоединиться к сержанту Соме в трудном деле изучения российской словесности.

– Минамото-сан, мы пока здесь все закончили, – обратился ко мне Ивахара. – Вы поедете со мной в управление или с сержантом Сомой – на место?

– А в управлении уже все готово?

– Данные экспертизы по ножу сейчас уже печатают, а отчет медиков будет готов через полчаса, так что пока доедем…

– Тогда, Ивахара-сан, я с господином сержантом все – таки подъеду на Цветочную, а оттуда – к вам, хорошо?

– Хорошо, – согласился начавший успокаиваться Ивахара.

Мы стали спускаться по шаткому трапу, и, пока мы гуськом шагали вниз, навстречу нам тащил поставленные друг на друга три коробки с проигрывателями DVD тот, кого Накамура обозвал каким-то странным русским словом, поначалу вызвавшим у меня ассоциации с хлебным магазином, а затем благополучно улетучившимся из моей, в общем-то, цепкой пока еще памяти. Со стороны весь этот процесс затоваривания «Юрия Кунгурцева» выглядел комично: с одной стороны, шестеро удалых молодцов забрасывали палубу расхожим японским мусором, помогая нам решать экологические проблемы, а с другой – опять же русский волок на судно свежеиспеченные новинки нашей передовой электроники, которые имеются пока не у каждого японца.

На причале Ивахара неожиданно предложил мне ехать на Цветочную улицу на «опеле» Сомы, а сам вызвался на моем «сивике» отправиться в управление, благо на «Кунгурцеве» оставался Судзуки и еще один сержант, которые в случае чего отгонят – перегонят обе полицейские «тойоты». Мне это предложение пришлось по душе, ибо, работая на местах, я не люблю терять время, а предпочитаю брать быка за рога, корову – за вымя и наводить мосты с местными ребятами не отходя от кассы. Я отдал Ивахаре ключи от своей машины и сел в сомовский «опель». Сома завел остывший уже на апрельском ветерке мотор и решил дать ему пару минут на прогрев, которые я потратил на осмотр оригинального транспортного средства, доставившего в порт Накамуру с его русским напарником и японской электроникой.