Текст книги "Трудности языка (СИ)"

Автор книги: Ксения Кононова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

«T». Кончик пальца на моей шее.

«Е». Между лопаток.

«А». На позвоночнике.

«M». Внизу спины.

«О»?!

Глава 25

The pain of love won’t break us up

We don't need your salvation

The pain of love will never stop

We're all our own creation

The pain of love is in our hearts

It's deeper than the ocean

The pain of love waits in the dark

We take it in slow motion

And we go on and we go on and on and on and on

We don't belong we don't belong, belong to anyone

The pain of love will last forever

Promise me, promise me

We’ll celebrate the pain together…[27]27
  Боль любви нас не сломает,
  Ваше спасение нам не нужно,
  Боль любви никогда не утихнет.
  Мы – наше собственное творение.
  Боль любви живет в наших сердцах,
  Она глубже, чем океан.
  Боль любви ждёт нас во тьме.
  Медленно мы сливаемся с ней,
  И продолжаем идти всё дальше и дальше.
  Мы не принадлежим, не принадлежим, не принадлежим никому.
  Боль любви продлится вечность.
  Обещай, обещай мне,
  Что мы отпразднуем эту боль вместе…


[Закрыть]

Tokio Hotel – Pain of Love

«Ждать – мучительно. Забывать – больно. Но горшее из страданий —

не знать какое решение принять».

Пауло Коэльо

Я тогда так и не решился. Не сказал, что понял, написанное тобой признание… Нет, ты не написал его, выжег своим прохладным прикосновением на моей коже. Эти буквы до сих пор горят на ней, несмотря на то, что прошло уже два месяца. «Люблю тебя». Невидимый ожог. На всю жизнь. После которого невозможно вывести светло-розовые шрамы. Чувствую их. Боялся вдохнуть, утопая в тихой панике и болезненном восторге. Задыхаясь от собственных чувств и комка в горле, мысленно благодаря тебя только за то, что ты не озвучил эти слова. Иначе я не смог бы промолчать. Ответил бы. Полностью потерял бы себя, и это уничтожило бы нас окончательно. Лишило бы последней возможности смириться с независящими от нас обстоятельствами. Мы не можем позволить себе произнести их вслух. Слишком большая роскошь.

Я пролежал всю ночь, не в состоянии уснуть. Слушая твое дыхание, думая насколько глубоко мы увязли в этом и насколько обречены. Я слышал, как ты проснулся. Как собирался утром. Как уходил. Как твоя ручка скрипя оставляла линии и петли на блокнотном листке. Очередная записка. Последняя. И я уже знал – ты больше не вернешься. Не знаю, откуда во мне появилось это паническое осознание неизбежности после твоего молчаливого признания. Необъяснимое предчувствие, разбившее сознание и тело параличом. Я просто это чувствовал. Открыл глаза только после того, как хлопнула входная дверь. Ты ушел. В свою жизнь, которая больше тебя ко мне не отпустит. Слишком далеко зашли. Дальше уже нельзя.

Смотрю на пустой экран компьютера и не знаю, чего жду. Тебя не было в сети уже около двух месяцев. Ни строчки. Ни слова. По-привычке каждый вечер включаю ноутбук. Все еще жду? На что-то еще надеюсь? Когда стрелки часов, будто они сделаны из свинца, медленно доползают до трех ночи, выхожу из сети и ложусь спать. Каждый день. Один. Отвыкаю. Медленно и мучительно. Я не пишу тебе. В этом нет смысла. Единственное мое сообщение так и останется неотправленным. Оставляю его на том же блокнотном листке, где ты в последний раз пожелал мне доброго утра, с обещанием вернуться между строк. Когда-нибудь.

Знаю, время способно изменить многое. Стереть. Покрыть забвением. Притупить. Но, как и прежде, черные линии скользят по белому листку – стыдливые следы, полные тайных значений, оставляемые мной. Ты эпизод, длиною в жизнь. Уже не задумываюсь над тем, как правильно написать то или иное слово. Пальцы сами выводят мой приговор. И я бессознательно царапаю бумагу, с отчаянием признаваясь в том, что не могу сказать тебе вслух. Потому что тебя нет рядом. Потому что ты никогда мне не принадлежал и никогда не будешь. Черные круглые буквы сплетаются в траурное ажурное кружево слов, создавая узор из четырех фраз. «Тe echo de menos… Y que hago aqui… Sin ti… No puedo…» / «Я скучаю по тебе… И я здесь… Без тебя… Не могу…» Реквием. По нам.

Сворачиваю листок по продавленному твоими пальцами сгибу и прячу в одну из книг Коэльо. Принимаю душ и, одевшись, выхожу из квартиры, захлопывая за собой дверь. Иду в клуб. В последнее время эти походы больше напоминают поминки, чем желание расслабиться или развлечься. Пью пиво, наблюдая за людьми. Жизнь не остановилась. Ничего не изменилось. Все точно так же, как было всегда. Просто в ней уже нет тебя. Наверняка ты успел стать отцом и хотя бы поэтому я должен тебя отпустить. Свобода? У тебя ее нет. Зато у меня теперь предостаточно. Страх? Уже не страшно. Страшно бывает только от предчувствий, от ожидания чего-то, что ты не можешь предотвратить, когда же это «что-то», наконец, настигает тебя, на смену страху незаметно приходит смирение. Я почти его нашел. Больно? Все еще до одури. Но больнее всего было первые недели, которые я провел в перманентном ожидании хоть единого слова от тебя и борьбе своих противоречий. Что-то рациональное с завидной настойчивостью повторяло, что другого финала у нас быть не могло, а вот другая часть меня, все еще продолжает ждать тебя до сих пор. Втайне от доводов рассудка. Это что-то сильнее меня. Пока.

Ловлю на себе заинтересованный взгляд. Несколько секунд зрительного контакта и парень младше меня, проходит мимо, направляясь в туалет. Хмыкаю, вертя несколько секунд бокал с пивом в руке. Наконец, ставлю его на стойку и, расплатившись за выпивку, поднимаюсь и ухожу. Не сегодня. И, наверняка, даже не завтра.

Уже конец мая. Теплый пряный воздух просачивается сквозь поры. Приду домой, и пока буду пить кофе, вновь включу компьютер. По привычке, а не потому, что действительно рассчитываю получить от тебя хоть одно слово. Радует, что уже перестал заниматься мазохизмом и перечитывать историю нашей переписки. Хотя знаю ее на память и так пока и не нашел в себе сил удалить. Это так похоже на тебя. Признаться в любви и просто уйти из моей жизни. Ты остался верен своей непоследовательности до конца. Я знаю, это не твоя вина. Дожидаюсь двух ночи. Почистив зубы, выключаю ноутбук и ложусь спать. Завтра рано на работу. Все еще живу. Как умею. Без причин, целей и смысла. Так же, как любил тебя. Так же, как и продолжаю любить.

Где-то посреди недели звонит мама. Немного удивляюсь. Мы чаще всего созваниваемся исключительно по выходным.

– Да, мам, – киваю Ирише и, обойдя стойку, выхожу на улицу.

– Саш, ты ведь собираешься к нам в субботу? – осторожно.

– Еще не знаю…

– Ты не забыл, что у Вани юбилей? Тридцать пять лет все-таки, – чуть морщусь. Я знаю, когда у моего старшего брата день рождения, но как-то выпустил из виду, что это уже в эти выходные. – Ты же не можешь его не поздравить…

– Мам, не думаю, что он будет рад меня видеть на своем юбилее. Тем более, вряд ли я получу приглашение на это торжество. И если мне не изменяет память, меня он тоже не поздравлял. Так что очень маловероятно.

Мама тяжело вздыхает. Слышу, как она напряженно молчит, подбирая слова.

– Саш, я подумала, может, ты будешь взрослее и сам сделаешь этот шаг навстречу? Вы же не будете игнорировать друг друга до конца жизни?

По-моему у моего брата это до сих пор очень хорошо получалось.

– Мам, чего ты хочешь от меня? Чтобы я попросил у него прощения? Сказал, что мне теперь нравятся женщины, и он уже может начать со мной опять разговаривать?

– Это неправильно, милый, – игнорируя мой горький сарказм, продолжает она. Очевидно, готовилась к этому разговору. – Братья должны оставаться братьями. Вы наши сыновья и мы вас обоих любим… такими. Но эта ситуация…

– Расскажи это ему, – вздыхаю, бессознательно наблюдая за проезжающими мимо машинами и пролетающим тополиным пухом.

– Да, я все понимаю, милый, – пауза. – Поступай, как считаешь нужным, Саш. Я знаю, ты все сделаешь правильно, – спокойно произносит мама, сразу после чего в трубке раздаются короткие гудки. Вот ненавижу, когда она такая. Даже до сих пор, несмотря на то, что мне уже почти тридцать, ей все равно удается это сделать. Вроде и выбор оставляет и в то же время каждое слово сказано такой интонацией, что попробуй сделай не так.

Наша с Ванькой холодная война незаметно переросла в ледниковый период и за все это время после моего признания мы ни разу не общались. Ни на какие темы вообще. В лучшем случае меня удостаивали кивком головы. Быть взрослее? Тридцатипятилетнего мужика? Прикрываю глаза и делаю вдох. Я даже представления не имею, как с ним поговорить. Даже не поговорить. Как заставить его меня слушать, если он сознательно не хочет этого делать? Но в одном мама права, если этот шаг не сделаю я, он его не сделает точно. И мы так и укоренимся в этом состоянии обоюдного игнора. Если еще не укоренились. Делаю очередной глубокий вдох и возвращаюсь к работе, пока сознание пытается придумать хоть один гипотетический вариант, при котором я обойдусь самыми малыми потерями. И мои зубы в эти потери входить не будут, надеюсь. Непроизвольно хмыкаю. Хотя, и в этом случае у меня уже есть личный протезист.

Набравшись решимости и переступив через свою обиду, оправдывая себя и успокаивая свою гордость тем, что поступаю «мудрее», звоню Ваньке на протяжении дня. Мои звонки, очевидно, игнорируются, поскольку никто на них отвечать не собирается. Стараюсь не злиться на упрямство своего старшего брата, но после третьей попытки сам начинаю заводиться. Да в самом-то деле?! В чем проблемы? Какая к черту разница, гей я или нет? Неужели так сложно ответить на этот гребаный звонок? Эта злость добавляется к общему состоянию, и чаша моих вечных весов усиленно кренится в сторону отчаянного одиночества и обиды на весь мир.

Когда рабочий день заканчивается и я сажусь в свою машину, собираясь домой, что-то внутри щелкает и не до конца понимая, что я здесь делаю, оказываюсь перед Ванькиным спортивным клубом. Либо сегодня, либо никогда. Я сделаю этот шаг. Но он будет первым и последним. На наручных часах начало девятого. Тренировки заканчиваются в восемь, но он всегда уходит около девяти. Терять уже все равно нечего. Выхожу из машины, направляясь внутрь. Сталкиваюсь с выходящими из здания ребятами. Кивнув в знак приветствия, захожу в зал. Замечаю его у ринга в черной майке и спортивных штанах. Больше никого нет, все уже разошлись. Делает какие-то записи в журнале. Очевидно, заметив боковым зрением движение, произносит:

– Мы уже закрыты.

– Я в курсе. Привет.

Отрывает глаза от своих записей и удивленно смотрит на меня.

– Привет… – растерянно.

Это, вероятно, от шока. Первое слово в мой адрес спустя многомесячную блокаду молчания. Но его лицо тут же каменеет непроницаемой маской.

– Ты принципиально на мои звонки не отвечаешь? – мысленно одергиваю себя и обвиняющие интонации в своем голосе.

Ванька вновь упирается глазами в свои записи.

– Я занят.

Отлично. Две реплики. Это уже можно назвать диалогом. Делаю несколько шагов ближе, замечая, как он следит за моими передвижениями, не поднимая глаз.

– И чем? – с напускным равнодушием. Слегка ударяю по синему боксерскому мешку кулаком. Да, давно я не тренировался. Ванька молчит. У его серого вещества приступ коматоза от внезапного визита младшего брата гея и осознания, что деваться некуда.

– Чего пришел? – чуть раздраженно.

– Да вот, поговорить решил. Наконец, – без понятия о чем. И без понятия как.

Ванька захлопывает журнал и быстро направляется мимо меня.

– Я пообещал сегодня раньше вернуться домой, – практически себе под нос.

Ну уж нет. Закипаю. Раз я сюда сам пришел, то проигнорировать меня на этот раз не получится. Останавливаю его, с силой упираясь рукой в грудь, когда он ровняется со мной. Ваня примораживается к месту, непонимающе переводя взгляд с моей руки на мое лицо. Не ожидал такой наглости.

– Как насчет спарринга? – мой взгляд натыкается на перчатки и ничего лучше мне в голову не приходит.

– Не понял, – в голосе оттенок угрозы. Но меня этим не возьмешь.

– Предлагаю бой, – спокойно глядя в глаза. – Если я тебя уложу, поговоришь со мной и выслушаешь все, что я хочу тебе сказать. А там найдется, что послушать, поверь.

– Да пошел ты… – с силой отталкивает мою руку, направляясь к выходу.

– Что, боишься, что твой младший брат гей сделает тебя на ринге? – с вызовом в спину.

Ванька останавливается. Застывает на пару секунд. Есть. Прямо в цель. Отшвыривает журнал в сторону и снимает с крючка две пары перчаток. Швыряет одну из них мне вместе с бинтами. Ловлю их, замечая яростный блеск в его глазах и понимая, это именно то, что ему было нужно. И мне тоже. Ну давай. Выпустим пар. Сначала поговорим по-твоему, а потом по-моему. Если от меня что-нибудь останется.

– Я сделаю тебя за пару минут, – выплевывает.

– Посмотрим, – снимаю рубашку, оставаясь в брюках и белой майке. Не совсем подходящая одежда для боя, но чтобы набить рожу брату и заставить выслушать меня, сойдет. Ну или же получить от мастера спорта по роже самому. Что намного вероятнее, учитывая, что последний раз в спортзале я был практически год назад, а он отсюда не вылезает. Очевидно, нужно все-таки было сначала записаться на прием к Арсению.

Наматываю бинты, фиксируя суставы. Еще не забыл, как это делается. Вижу, как Ванька чуть нервно делает то же самое. Нет, он не переживает из-за того, что я могу выиграть этот бой, он уверен, что победа будет за ним. Но его нервирую я. И то, что он не может перешагнуть свой личный барьер в отношении меня.

Надевает перчатки, снимает обувь, надавливая на задники, и пролезает между упругими канатами ринга на невысоком помосте. Через несколько минут повторяю его действия. Становится в стойку и этот взгляд не предвещает мне ничего хорошего. Сколько же там всего накопилось, представить страшно. Судя по всему, здесь предстоит избиение младенца, и в его роли буду я. Но я знаю все его излюбленные маневры и тактики. Ванька боксер ближней и средней дистанции боя и любитель загонять в углы и прижимать к канатам. Не получится, братик. У меня тоже есть к тебе пара претензий. И уверен, они тоже ясно читаются в моем взгляде.

Пружиня на ногах и слегка покачиваясь, Ванька начинает атаковать первым, пытаясь сразу войти со мной в ближний бой, но я мгновенно разрываю нашу дистанцию и отвечаю сильными сдвоенными ударами. Вижу, злится. С каждой секундой все сильнее. И это ему мешает. Не только на мою манеру ведения боя, а на все сразу. Ему нужен был этот выплеск. Один на один. Пыхтит, заводясь все больше. Некоторое время мне удается разрушать подготовку его атак одиночными сильными ударами, но пару раз пропускаю удар сам. Приводит в чувство отлично. Прямо, можно сказать, бодрит. Встряхиваю головой, приходя в себя.

Чувствую, как по венам бежит адреналин. Очищает, высвобождая ярость и превращая ее в четкую работу мозга, рисующего схему боя и вспоминая все, что я когда-то знал. Пусть и занимался не боксом, но здесь у меня практика была тоже. Выматываю его, маневрируя и не задерживаясь вблизи. Перемежаю атаки, уклонами и нырками, моментально отходя на дальнюю дистанцию после ударов.

Сколько бы это еще продолжалось, неизвестно, но в какой-то момент, понимаю, что начинаю уставать без подготовки. И все бы ничего, если бы Ванька не понимал этого тоже. С нас градом катится пот, и мы уже пару раз не хило врезали друг другу. Но еще несколько атак и он меня уложит. Нет, у меня другие планы. Я хочу с ним поговорить. Действительно хочу. Извини, Вань. Я не обещал честный исключительно боксерский бой. Делаю подсечку, подбивая подошвой ноги ногу Ваньки, и он от неожиданности теряет равновесие, падая на колени. Быстрый удар и мой старший брат заваливается на бок.

Несколько секунд стою, тяжело дыша и наблюдая за ним. Его плечи чуть вздрагивают, и я не могу понять. То ли он плачет, то ли смеется. В любом случае хоть какая-то эмоция, направленная на меня, это уже само по себе лучше игнорирования.

– Сучонок мелкий, – но уже без злости. Вдруг захватывает мои ноги своими в «ножницы», и я, не удержавшись, валюсь рядом. Он переворачивается и чуть отползает, усаживаясь в углу и опираясь спиной о столбик. Тоже тяжело дышит. – Я бы тебя за это навсегда дисквалифицировал из спорта, засранец…

– Ты и так уже меня дисквалифицировал. Из своей жизни. Будешь продолжать игнорировать или все-таки поговорим? – все еще пытаясь отдышаться, усаживаюсь и зубами пытаюсь поддеть перчатку, чтобы стащить с руки.

– И ты спровоцировал меня на бой только для того, чтобы просто поговорить? – Ванька уже снял перчатки и разматывает бинты.

– Отчасти. И еще показать, что я никак не поменялся и все так же могу надрать тебе задницу, если захочу.

Ванька фыркает, но уголки губ чуть приподнимаются в едва заметной улыбке.

– Немного подрастерял форму, – вдруг замечает, вытирая пот с лица тыльной стороной ладони. – Раньше был выносливее.

– Не с кем было тренироваться, – бросаю на него взгляд, разматывая бинты.

Несколько секунд молчим.

– Ну, и чего ты хотел мне сказать? – наконец, сдается.

– Что я по-прежнему твой младший брат. Все тот же. И… мне тебя не хватает, – это действительно правда. Но поспешно добавляю. – Иногда.

Хмыкает, но ничего не отвечает, уставившись в пол. Жду реакции, и она неожиданно следует.

– И давно ты…

– Давно, – вздыхаю. Одни и те же вопросы. – Почему ты думаешь, я так сильно хотел бросить секцию Вадима в пятнадцать?

– И ты все это время…?

– Спал с парнями. Ты это хотел спросить?

Ванька рефлекторно передергивает плечами, но следующей реплики я точно не ожидал.

– И кто ты? – непонимающе смотрю на него. – Ну, в смысле… Блядь, только не говори, что телка.

– Вань, – не сразу нахожусь с ответом на такой вопрос, чтобы не травмировать слабую психику своего брата, – я парень. И мне нравятся парни. И когда у нас получаются какие-нибудь… эм… отношения, – тщательно подбираю слова, – никаких «телок» у нас нет. Собственно, в этом и заключается смысл «быть геем» – отсутствие телок. Просто двое мужчин, которые…

– Так, ладно. Я понял. Все, больше мне ничего не рассказывай, – поспешно останавливает меня.

Не выдерживаю и смеюсь, глядя на его выражение лица. Он тяжело вздыхает, но через несколько секунд вновь интересуется:

– И у тебя сейчас… кто-то есть? В смысле…парень?

– Был, – киваю головой, чувствуя, как внутри просыпаются мои не зажившие раны и начинают ныть шрамы, когда я говорю о тебе в прошедшем времени.

Но понимаю, что должен свыкнуться с этой мыслью. Быть вместе мы не можем в силу множества обстоятельств, отношения на расстоянии вымотали нас обоих и все, что между нами было или еще есть, не имеет никаких шансов на перспективу. Еще немного и я найду в себе силы отпустить тебя. Зная, что на какой-то миг ты все-таки почувствовал ко мне то, что чувствую к тебе я. Несмотря на то, что это стало нашим последним пределом.

Ванька больше не развивает эту тему, начиная вдруг рассказывать о моей немного расхлябанной защите и контратаках, потом плавно переходит на Диану с Катей. О подготовке к юбилею, с которым Катя напару с мамой уже весь мозг ему прогрызли. Перескакивает с темы на тему нескончаемым потоком. Вся словесная лавина, наконец, прорывается. И всего-то нужно было предоставить ему возможность дать мне по роже пару раз. Про себя хмыкаю. Так… по-ваньковски. Интересуется, как у меня на работе, как там Арсений…

Мы просидели на ринге до начала двенадцатого, пока не начал звонить его мобильный телефон и возмущенный Катин голос дал ясно понять, что мастера спорта по боксу дома будет ждать серия жестких нокаутов, если он сейчас же не притащит свою задницу домой. Несмотря на то, что Катя раза в два, а то и в три меньше Ваньки по габаритам, ее угрозы не пустой звук. Идем в душевые. Когда выходим на улицу, он закрывает входную дверь в клуб, и вдруг поворачивается ко мне.

– Мне тоже… – чуть нехотя замечает.

Вопросительно приподнимаю бровь. Захватывает меня за шею и трет кулаком макушку, пока я пытаюсь вырваться из его медвежьего захвата.

– … не хватало тебя, малой извращенец. Иногда, – отпускает и просто на несколько секунд обнимает. Удивленно застываю. Я ненормальный и все люди, которые есть в моей жизни, такие же. Абсолютно не логичные и не последовательные. С тараканами в голове. Отстраняется. – Придешь в субботу?

Согласно киваю. Знаю, за столько времени он уже смог свыкнуться с этой мыслью, но ему никогда не хватило бы сил сделать этот шаг первым. Возможно, именно это подпитывало его злость тоже. Слишком принципиальный. Вздыхаю. Рассаживаемся по машинам и разъезжаемся по домам.

Когда захожу в квартиру, на часах уже за полночь. Раздеваюсь, бросая одежду в стиральную машину запуская ежедневную стирку. Включаю ноутбук. Последний призрачный шанс. Я знаю, что ты не напишешь, но пока не могу пересилить себя. Заварной кофе закончился, придется пить растворимый. Ставлю чайник и застилаю диван. Около часа сижу за ноутбуком, запрещая себе открывать историю нашей переписки и глядя на показатель твоего отсутствия в сети. Захожу в меню. Удалить аккаунт. Пару минут колеблюсь. Прикрываю глаза. Нет, пока не могу. Выхожу, выключая компьютер и почистив зубы, ложусь спать.

Утром чуть опаздываю на работу из-за того, что проспал. Очевидно, из-за слишком большого количества эмоций вчера, мой мозг дал сбой и отказался просыпаться вовремя. Захожу в холл, здороваюсь с Иришей. Она сдержано кивает, а сама сейчас напоминает бледную поганку.

– Саш, я отойду… – выдавливает из себя. И не успеваю я кивнуть, как она уже пулей выскакивает из-за стойки и исчезает.

Возвращается минут через десять. Вроде все нормально, если не считать отсутствие помады на губах, что совсем не похоже на Иришу и из чего можно сделать только один вывод – она явно ходила обниматься с унитазом. И это тоже еще ничего, если бы за последнюю неделю подобное не повторялось уже в третий раз. Как известно, раз случайность, два случайность, три – закономерность.

– Арсений знает? – спустя несколько минут интересуюсь.

– М? – делает вид, что не понимает о чем я.

– Я спрашиваю, Арсений знает, что скоро будет папой? – поворачиваюсь к Ирише.

– Нет, – наконец произносит. – И если ты ему скажешь, я тебя убью.

Хмыкаю и качаю головой. Я, наверное, никогда не пойму женщин в этом плане, хоть и говорят, что у геев психология похожа на женскую.

– А почему сама не скажешь? Он имеет к этому самое непосредственное отношение и имеет право знать.

Ириша тяжело вздыхает.

– Потому что он ясно дал понять, что не хочет детей. Ему и Сони хватает. А мне уже двадцать шесть, Саш. Когда рожать-то, если не сейчас? Мы живем вместе, но ни о какой свадьбе даже речи и не идет…

– Кстати, ты должна мне желание, – встреваю.

– Пари аннулировано, – корчит рожицу, – ты говорил, что у нас вообще все ограничится одноразовым сексом. Так что ни мне, ни тебе. А рассказать не могу… Уверена, он либо заставит делать аборт, либо уйдет. А я не хочу потерять его и не хочу, чтобы он подумал, что я пытаюсь его привязать к себе. Я просто хочу этого ребенка. От него, – отворачивается и, качая головой, грустно добавляет. – С ума сойти. Бабы беременеют специально, что б мужиков возле себя удержать, а у меня все наоборот.

– Удержать? – автоматически переспрашиваю.

– Ну, знаешь, когда чувствуют, что могут потерять его и думают, что ребенок заставит остаться рядом…

Знаю. Точно так же было у матери Арсения с Соней. Только ничего из этого не получилось. И знаю, что Ира права, Сеня именно так и может воспринять эту ситуацию. А еще понимаю. Я вдруг действительно понимаю, почему твоя жена не признавалась тебе, что беременна. По тем же причинам. Очевидно, она не могла не заподозрить, что у тебя кто-то появился, и надеялась так избавиться от неизвестной соперницы, не догадываясь, что на самом деле нет никакой соперницы. Ты все равно не развелся бы с ней. Но в отличие от матери Сени, своего она добилась. Болезненный ядовитый укол.

– Ты все равно не сможешь это долго скрывать, Ириш.

– Я знаю. И сама еще не решила, что делать дальше. Ты ведь не расскажешь ему? – уже с надеждой и отчаянием. – Пожалуйста. Я даже готова на желание.

– Ладно, Ириш, замяли эту тему. Можешь не волноваться, я не скажу, но ты сама должна. Потом может быть еще хуже, чем сразу. Тем более, через пару недель у Сони начнутся каникулы, и если Сеня не заметил до сих пор, не значит, что она этого тоже не заметит.

Ира согласно кивает и вновь тяжело вздыхает.

– Кстати, как она там? – меняю тему. Ира улыбается.

– У нас есть бой-френд.

– Серьезно? – со смесью удивления и облегчения.

– Да. Арсений, правда, тоже пока не в курсе, слава Богу…

Боже, бедный мой друг. Даже не подозревает, сколько вокруг него заговоров и сколько ему не известно о его женщинах. Хмыкаю.

– … но вроде неплохой мальчик. Во всяком случае, Сонька перестала о тебе расспрашивать, когда звонит мне. Так что можешь расслабиться. Конечно, она тебя вряд ли забыла. Первая любовь не забывается, но на то она и есть первая. Как первый блин. Комом.

Ира что-то еще продолжает говорить, но я уже почти не слышу, мысленно возвращаясь к тебе. Да. Комом. А как быть, если я не могу тебя отпустить до сих пор? Никем не могу перебить воспоминания о тебе и чувства. Может, пора действительно повзрослеть, наконец? Избавиться от этого наваждения и этой болезненной любви. Другого выбора у меня просто нет. Мне нужно забыть тебя. Отчаянно. Сколько раз мы не пробовали, у нас ничего не получается.

До конца рабочего дня мы больше не касаемся этой темы, да и некогда. Вернувшись домой, включаю компьютер. Тебя нет. Ты в оффлайне. Не только в сети, но и в моей жизни. Вечный оффлайн. И пока я буду продолжать смотреть на это, цепляться за слабые надежды, подпитывать их этим мазохизмом, я не смогу жить дальше. Я отпускаю тебя, Винс. Освобождаю нас. Не давая себе времени передумать и не обращая внимания на запекающуюся боль внутри, захожу в меню аськи. Удаляю историю нашей переписки, добавляю тебя в «Черный список», а затем удаляю контакт. Захожу в настройки своего почтового ящика на яндексе, выбираю «Удалить». Отрубаю все концы. Одним разом. Чтобы не было соблазна. Это мой единственный выход.

Принимаю душ и, переодевшись, выхожу из квартиры, направляясь в клуб. Мне нужно напиться и секс. Не с тобой. Механический. Просто трах. Это будут последние поминки наших неудавшихся отношений.

Накачиваюсь коньяком, сидя за барной стойкой. Понимаю, что я сделал. Жаль только, что у мозга и памяти нет функции «удалить». Там ты останешься воспоминанием. Болезненным. Мучительным. Единственным по-настоящему важным из всего, что было со мной за всю жизнь. Прочным переплетением агонии и экстаза. Ты слишком для меня. Во всем. И это все закончилось. Рядом за стойку усаживается высокий парень.

– Можно?

Бросаю на него взгляд и согласно киваю. Нужно. Через полтора часа мы уже у меня дома и мне делают минет. А я уже знаю эту разницу. Я все это уже однажды проходил. Стеклянный коридор лабиринта исхоженного вдоль и поперек. Но теперь я здесь не один. Где-то в этом же лабиринте заблудился и ты, только найти друг друга не представляется возможным. Болим. Вдвоем. Но уже не вместе.

Первый толчок в чужое тело.

Прощай, Винс.