Текст книги "Трудности языка (СИ)"

Автор книги: Ксения Кононова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Глава 22

Cómo decir que me parte en mil

Las esquinitas de mis huesos,

Que han caído los esquemas de mi vida

Ahora que todo era perfecto.

Y algo más que eso,

Me sorbiste el seso y me decían del peso

De este cuerpecito mío

Que se ha convertido en río.

Me cuesta abrir los ojos y lo hago poco a poco,

No sea que aún te encuentre cerca.

Me guardo tu recuerdo como el mejor secreto,

Que dulce fue tenerte dentro…[24]24
  Как сказать, что меня разрывают на тысячу частей
  Углы моих костей,
  Все жизненные планы разрушены,
  Именно тогда, когда все было
  Как нельзя лучше.
  Ты высосал мой мозг, и я теряю вес
  Этого тела моего,
  Которое превратилось в реку.
  Мне стоит больших усилий открыть глаза, я делаю это потихоньку,
  Не зная, увижу ли тебя еще рядом.
  Я храню о тебе воспоминания, как о самом лучшем секрете,
  Как сладко было ощущать, когда ты был внутри…


[Закрыть]

Bebe – Siempre me quedará

«Один счастливый день – это почти чудо».

Пауло Коэльо

Мы с Виком напиваемся вдрабодан. Но каждый по своей причине. Поскольку шести бутылок пива нам показалось мало, то пришлось бегать за нормальной отечественной жидкостью для снятия стресса – водкой. Пицца умирает еще где-то между последним глотком пива и первой рюмкой. Вместе с остатками отбивных, переданных мамой. Сначала выслушиваю, какая я бесчувственная скотина и что он уже почти влюбиться в меня успел за то время, пока я ему мозги трахал, кроме всего прочего. Я соглашаюсь с его потоком хмельных обвинений, и мы продолжаем напиваться дальше.

Не замечаю, как начинаю ему рассказывать о тебе. Возможно, не самая удачная идея, но мы уже в таком состоянии, что не вполне задумываешься над тем, что несет твой язык. Он внимательно слушает, но ничего не говорит. Да и что тут скажешь? А мне просто нужно выговориться кому-то, кто не знает меня так хорошо, как Сеня. Даже Ириша до сих пор без понятия об этом затянувшемся эпизоде длиною в жизнь.

Когда моя исповедь закончена, на его лице застывает понимание, лишенное сочувствия. Это как раз то, что мне было нужно. Полночи курим на балконе, как ненормальные, и Вик, наконец, предлагает остаться друзьями. Если его это устраивает, меня тем более. Вырубаемся под утро на моем диване и прямо в одежде, а утром Вик по привычке варит нам кофе. Вижу, что ему трудно и что он тщательно избегает опасной близости. Прости, Вик. Я действительно не хотел, чтобы все так получилось. Но я чувствую себя ничем не лучше, чем он. Я практически в такой же ситуации, что и он сейчас. Единственная разница, для него все известно окончательно, для меня все заполнено неопределенностью и неизвестностью. И я не знаю, кому из нас труднее.

Когда он уходит, убираю после нашей попойки гору окурков и пустых бутылок. Челюсть все еще слегка саднит. Еще один день, прожитый бесцельно, проплывает мимо. Все они, те, что не наполнены твоим присутствием – прожиты бесцельно. По инерции. Работа. Дом. Телефонный звонок матери. Односложные реплики. Через неделю забираю результаты своих анализов. Отрицательный. Мама довольна. Мне все равно. Чего-то жду. Тебя? Уже август. К одной неделе добавляется вторая. А за ней и третья. Несколько раз Арсению удается вытащить меня на пляж. С Соней и… Иришей. Рассеянно замечаю, что что-то между ними происходит, но ни один не рассказывает, что именно. А у меня нет настроения и желания расспрашивать. Если не рассказывают, значит, все хорошо. Хоть у кого-то.

Чуть больше, чем через месяц у меня день рождения и я понимаю, что праздника в кругу семьи на этот раз не будет. Чуть мутный неприятный осадок, граничащий с нездоровой усталостью. У родителей больше так и не был. Ванька все так же игнорирует факт моего существования. Несколько раз порывался ему позвонить, но что-то останавливает.

Очередная пятница. Возвращаюсь с работы. Погода испортилась – слегка похолодало и периодически идет дождь. Влажное небо просачивается прохладой сквозь приоткрытую балконную дверь. Не громко включаю лаунж, созвучный моему настроению. Хочется только спать. Мои вялотекущие мысли нарушает настойчивый звонок мобильного телефона.

– Плесенью покрываешься? – Арсений. Такой позитивно-радостный, аж противно.

– Угу.

– Давай, Дубровский, отрывай свою задницу от дивана, и пойдем в клуб сходим. Посидим, поговорим, отдохнем.

– Сень, нет настроения.

– Слушай, ты какой-то неправильный гей. Я всегда думал, что вы просто тащитесь от тусовок и возможности развлечься.

– Я не только гей неправильный, я неправильный вообще. Ты разве еще за столько лет не понял? – улыбаюсь.

– Так, если через час тебя не будет в «Элизиуме», я возьму такси и сам за тобой приеду, понял?

Вздыхаю. Он может. Тоскливо смотрю на диван, манящий меня своими мягкими формами. Может, мне и правда стоит отвлечься? Или хотя бы напиться в компании друга. Что в принципе одно и то же.

– Ладно, – нехотя. Сеня довольно еще что-то говорит. Соглашаюсь, не слушая, и плетусь в душ.

Пытаюсь привести себя в порядок, хотя на самом деле жуть как хочется спать. Но если Арсений задался целью куда-нибудь меня вытащить, то уже не отцепится. Джинсы и темно-синяя рубашка на кнопках. Когда уже собираюсь обувать туфли, мой мобильный опять разрывается входящим звонком.

– Да иду я, иду, – бубню в трубку.

– Ты вышел из доверия, – ржет Арсений. – Я возле тебя сейчас буду. Через минут пять заеду и доставлю в место развлечений и порока под конвоем.

Я даже не успеваю ответить, когда в мою дверь раздается стук. Через пять минут, да? Это чтоб я не сбежал, наверное. Качаю головой и страдальчески закатываю глаза. Распахивая входную дверь, произношу в трубку:

– Ты прямо… – всего на секунду врастаю в пол, натыкаясь взглядом на тебя на моем пороге, – … спринтер, – почти беззвучно договариваю.

– Чего? – слышится из динамика, пока я не знаю, что мне сделать в первую очередь: затащить тебя внутрь и впиться в твои губы или впиться в твои губы и затащить тебя внутрь или просто грохнуться в обморок от неожиданности и внезапного приступа гипервентиляции.

– Привет, огонек. Если ты куда-то собирался, то уже вряд ли, – чуть щуришься. Ты без линз. Улыбаешься. Светишься. Горишь. Здесь. Ты. Приехал. Светлые легкие брюки. Кремовая рубашка. Верхние пуговицы расстегнуты. Рукава закатаны. Небольшая сумка. Обрывки бессвязных мыслей, проносящиеся в мозгу за миллисекунды. Протягиваю руку и, схватив тебя за рубашку, дергаю на себя, напрочь забыв, что все еще прижимаю к уху телефонную трубку. Ногой захлопываю дверь.

– Сань?! – голос из телефона, пока твой язык уже ласкает мои губы, и я даже боюсь вдохнуть, чтобы не нарушить это ощущение. От твоего запаха сносит крышу и я дурею. – Сань!

– Подожди… – часто дыша, отстраняюсь от тебя и, чуть кашлянув, пытаясь вернуть своему сиплому голосу нормальное звучание, произношу в телефон:

– Сень, у меня поменялись планы…

Ты истолковываешь просьбу подождать по-своему, и твой язык скользит по моей шее, поднимаясь к уху, а руки надавливают на спину. В паху горячо и тесно. Приступ гипервентиляции усугубляется с каждым твоим прикосновением.

– В смысле поменялись?! – чуть возмущенно. – Дубровский, твою мать…

Захватываешь губами мочку уха. Боже!

– Сень… – легко покусываешь ее, сдерживаю стон удовольствия, – …меня на эти выходные нет, – касаешься губами за ухом. – Ммм…. – кончик языка обводит ушную раковину. – Считай, я умер…

Ты опять накрываешь мой рот, и я прикрываю глаза. Нащупав кнопку на телефоне, просто отключаю его, отвечая на твой поцелуй. Бесцеремонно забираешь мобильный из моей руки и откладываешь его на тумбочку.

– Пока я здесь, ты только мой… – твой выдох в мои зацелованные губы со слегка властной интонацией.

– Согласен, – хрипло.

Я уже не удивляюсь ни твоему внезапному приезду, ни тому, что ты приехал сразу ко мне домой, ни тому, что отчетливо чувствую твою эрекцию сквозь ткань легких брюк. Не удивляюсь. Не сомневаюсь. Не думаю. Просто чувствую тебя. Тобой. Все.

– Скучал? – твой голос – смесь бархата и наждака. Ну что за привычка разговаривать, когда это совсем не обязательно? Когда твоим губам можно найти сотню других более интересных применений. – Скажи… – отстраняешься и смотришь в глаза.

– Я покажу… – улыбаюсь, расстегивая пуговицы на твоей рубашке.

– Согласен.

Толкаешь, прижимая к стене. Запускаешь руки под рубашку, скользя бархатистым прикосновением прохладных пальцев по коже и углубляя поцелуй. Исследуешь мой рот. Дерзко обводишь мой язык, а когда я проталкиваю его меж твоих губ, прикусываешь кончик. Прижимаешься бедрами и я, наконец, справляюсь с последней пуговицей на твоей рубашке. Развожу полы и, оторвавшись от тебя, впиваюсь губами в твою кожу. Запрокидываешь голову, открываясь моим прикосновениям. Ахаешь. А я на самый короткий миг яркой вспышкой вспоминаю наш первый поцелуй. Почти в таком же полутемном коридоре. Но сейчас мы можем позволить себе намного больше.

– Извини, что так поздно… – шепчешь куда-то в мои волосы. – Рейс задержали…

– Потом… – опять накрываю твои губы. Боже, у меня три недели не было секса. У меня три недели не было тебя. – Потом все расскажешь… – расстегиваю пряжку твоего ремня, и ты тянешь мою рубашку за полы в стороны, отчего звук выскакивающих из заклепок кнопок похож на приглушенные выстрелы из глушителя.

Все не важно, и абсолютно не интересно. Кроме того, что ты сейчас здесь и я могу делать с тобой все, что захочу. Ты снова сбежал и ты снова мой. На день или чуть больше – не важно. Не замечаю, как мы оказываемся в ванной, по пути потеряв всю нашу одежду. В сознании лишь вспышки происходящего, будто кадры на фотопленке.

Холод эмали ванны под ступнями. Жар от твоих рук. Вода. Теплая. По коже. Между лопаток. По бедрам. Вниз. Разбивается у наших ног. Захлебываюсь от твоих поцелуев. Продолжай. Твои ладони. Везде. Одновременно. На каждом сантиметре моей кожи. Язык. Дерзкий. Дразнит. Жалит. Да. Кусай меня. Оставляй свои метки на моей коже. Продолжай. Трение бедер. Горячее. Влажное. Скользишь. Хочешь. Соскучился. Пена? По плечам и рукам. Пальцы на моих ягодицах. Сжимают. Надавливают. Разводят. Проскальзывают в меня. Да! Стон. Мой. Твой. Прикусываю губу. Цепляюсь за тебя. Не останавливайся. Дрожь. Твой язык. Слизывает воду. С моей шеи. Груди. Бессознательно трусь о тебя. Вдох. Засос. Горит на коже. Твоя влажная блестящая кожа под моими ладонями. Под кончиками пальцев. Выдох. Два пальца. Глубже. Спазм легких. Царапаю. Стонешь. Тремся. Возбуждение. Крайняя точка. Поворачиваешь спиной. Прижимаешь к стене. Холод кафеля. Жар твоего тела. Грань. Безумия. Наслаждения. Желания. Проникаешь в меня. Запрокидываю голову. Затылком на твое плечо. Я твой. Целуешь. Двигаешься. Ритмично. Сжимая кожу пальцами до синяков. Сошел с ума. От меня. Чувствую. Трение. Чаще. Быстрее. Рука на моей плоти. Сжимаешь. Не отпуская моих губ. Кусаешь их. От твоей грубоватой нежности задыхаюсь. Продолжай. Да! Только так. Хочу. Тебя. Мой. Сейчас. Вечность длиною в наш танец. Двигайся! Стон. Быстрее! Мычание. Еще! Судорога. От кончиков пальцев на ногах до горла. Впиваюсь в твои руки. Оргазм. Выгибаюсь. Вздрагиваю. Закрываю глаза. Держишь меня. Толчок. Еще. Последний. Не сильный укус в шею. Сиплый стон возле уха. Дрожишь. Прижимаешь к себе. Не отпускаешь. Дышишь. Вместе со мной. Я снова умер. Самой восхитительной смертью.

– Я так соскучился… – шепот. Кончик носа по шее сзади. Медленно. К мокрым волосам. – Огонек…

Несколько секунд не могу выдавить из себя ни слова. В мыслях вакуум. Только твои прикосновения и твой голос. Ты рядом. Наконец-то. Поворачиваешь к себе. Прижимаюсь. Не хочу отпускать.

– Ты же не любишь душ, – улыбаюсь и натыкаюсь глазами на твой светлый опьяневший взгляд. Улыбаешься в ответ.

– С тобой это уже не важно.

– Но следующий раз мой, – ладони соскальзывают по твоей спине и чуть сжимают упругую кожу ягодиц.

Проводишь подушечками пальцев по моей скуле.

– И не один, – многообещающе.

– До утра воскресенья?

– До утра воскресенья, – целуешь.

Я знаю. Это все, что у меня есть. И я согласен. В твоих руках появляется моя мочалка, и ты начинаешь мягкими круговыми движениями массировать мою кожу. Запоминаю каждое прикосновение. Накапливаю, чтобы потом продержаться до следующего раза. Моем друг друга. Незаметно для себя начинаю расспрашивать о твоих делах и работе, и ты рассказываешь о каких-то своих новых проектах. Без особого восторга, но по твоей манере можно догадаться, что бы ты ни делал, даже если это тебе не совсем нравится, ты будешь делать это идеально. Просто ты такой. Вернее, тебя таким сделали. Перфекционист. Практически во всем. Не то, что я. Все всегда наполовину и в пол силы, при этом балансируя на чаше весов с сомнениями и противоречиями.

Но вдруг осознаю, что рядом со мной ты другой. Даже несмотря на твои периодические властные интонации, которые одновременно наполняют и восторгом, и раздражением. Мое главное противоречие. Ты. Те отрывки, которые я узнаю от тебя о твоей жизни, совсем не совпадают с тем, каким тебя воспринимаю я и тем, какой ты со мной. И я понимаю, ты устал от этого искусственно воспитанного в тебе перфекционизма, а я главная неуверенная неопределенность и неясность, ради которой продолжаешь возвращаться ко мне. И наши отношения с тобой – совершенное несовершенство – это то, чего тебе на самом деле не хватает. То, чего ты на самом деле хочешь. Возможно, то, кто ты есть на самом деле.

– Тебе не очень нравится твоя работа, да? – интересуюсь, когда достаю бокалы для привезенного тобой настоящего испанского хереса. На часах стрелки уже миновали полночь, но, как и всегда с тобой, абсолютно забываю о том, что я безбожно хотел спать несколько часов назад.

– Не знаю. Скорее, нет. Просто делаю то, что привык. То, что от меня ждут.

– А чем бы ты хотел заниматься, если бы мог сам выбирать? – ставлю бокалы на стол, и ты заполняешь их ароматным нектаром Педро Ксименес.

– Это опасные мечты, милый, – отдаешь мне бокалы и, захватив с собой бутылку, тянешь за локоть в комнату. Усаживаешься на пол, и я сажусь рядом. Ставишь бутылку на журнальный столик, и я отдаю тебе один из бокалов.

– Почему? – мне действительно интересно. Все. Хочу понять тебя до конца. Вздыхаешь.

– Ну, наверное, потому что если рано или поздно начать над этим всерьез задумываться, то эти мечты могут стать весьма навязчивыми, а у меня никогда не будет возможности их реализовать.

Я понимаю, о чем ты. Внутри все выворачивается наизнанку, потому что я понимаю, что то же самое касается и меня в твоей жизни. Несколько секунд вертишь бокал в руках и вдруг произносишь:

– Я хотел бы что-нибудь свое. Может, небольшое дело, но свое. Не крупную компанию, как у отца, а что-то совсем другое, не связанное со строительством. Но в моей жизни все обстоит так, что либо нужно начинать все сначала, во всем, абсолютно одному, потому что меня никто не поддержит, либо оставить как есть, ничего не трогая. Если изменю хоть что-то, начнется жуткая цепная реакция.

– А если бы мог, с чего бы начал менять свою жизнь? – тянешь меня к себе, и я перебираюсь ближе, усаживаясь меж твоих бедер и опираясь спиной на твою грудь. Обнимаешь одной рукой. Темное и сладкое вино вместе с твоим теплом разжижают мысли, расслабляют и мне становится спокойнее.

– Не знаю, огонек. Это действительно сложный вопрос для меня. Но… – замолкаешь.

– Что «но»? – подталкиваю к продолжению мысли и поворачиваю к тебе голову.

– Наверное, ты уже изменил ее… В какой-то мере. Просто тем, что ты в ней есть.

– Тебя это пугает?

Делаешь глоток из бокала. Секунду молчишь.

– Иногда, – серьезно.

Хмыкаю и отворачиваюсь. Ты хотя бы честен.

– Потому что это слишком мне нравится, – утыкаешься носом в мои волосы. – Как ничто другое в моей жизни. И потому что я абсолютно не могу этому сопротивляться. И не хочу. Ты моя единственная слабость и вольность, которую я смог позволить себе в жизни.

Именно поэтому ты здесь. Ненадолго замолкаем. Я слышу глухие удары твоего сердца, чувствую твое дыхание в волосах и ощущаю прикосновения твоих длинных тонких прохладных пальцев на своей коже. Из динамиков негромко звучит все тот же лаунж. Ты не просишь выключить. Тебе тоже нравится эта музыка. И в какое-то мгновение понимаю, чего бы я хотел на самом деле. Чтобы тебе не нужно было улетать через пару дней, чтобы я мог все также молчать с тобой, слушать музыку и знать, что время не против нас и впереди еще есть каждый вечер для таких разговоров. А после этого со всей отчетливостью понимаю смысл твоих слов об «опасных мечтах». Мечтать о чем-то, что ты никогда не сможешь себе позволить – весьма опасное и болезненное занятие. Ты прав. Пока ты здесь, я живу настоящим. Это все, что у меня есть. Чуть больше суток. С тобой.

Через несколько минут ты начинаешь расспрашивать меня о моей жизни, о семье, о том, что я люблю. Рассказываю, что недавно признался им, что я гей и улавливаю восхищение в твоих глазах. Ты бы не смог этого сделать. Я знаю. И если уж мои родители восприняли это с определенной долей разочарования во мне, то для твоих это, вероятно, стало бы смертельным потрясением. И вдруг я, кажется, начинаю понимать еще одну вещь. Если мои родители не знали только этого, то твои о тебе не знают вообще ничего. Не знают, какой ты на самом деле. И речь не только о том, что тебе нравятся мужчины. Для них ты такой, каким они хотят тебя видеть. Идеальный. Во всем. Но они понятия не имеют, что их сын на самом деле любит или чем бы хотел в жизни заниматься. Они любят свои оправданные тобой планы и надежды, но не тебя. Во всяком случае, не так, как обычно должны любить своего ребенка родители в моем представлении. И ты это понимаешь. Но ничего не можешь изменить. В силу множества обстоятельств. А я твоя кратковременная иллюзия свободы.

Разговариваем обо всем подряд, перескакивая с темы на тему, пока не заканчивается бутылка хереса, а стрелки на настенных часах не доползают до трех ночи. Наши прикосновения становятся более откровенными и провоцирующими. Поцелуи более требовательными и жадными. Слова и мысли отступают перед желанием друг друга. Время двигается только вперед и нам многое нужно успеть.

Просыпаюсь утром от приглушенных испанских ругательств. Шарю рукой по дивану рядом, но тебя нет. Ругательства раздаются откуда-то из ванной. На секунду затихают. Пару мгновений тишины и вновь повторяются. Не могу понять, в чем дело. Поднимаясь с кровати, натягиваю шорты и шлепаю к тебе.

– Что случилось? – сонно замираю на пороге ванной, зевая и прикрывая рот рукой.

Ты стоишь напротив зеркала. Уже после душа. На тебе только полотенце. Оборачиваешься и улыбаешься.

– Доброе утро. В каком смысле?

– Мне послышалось или ты перебрал все известные тебе ругательства?

– Просто линзы одевал, – морщишься.

Теперь понятна небольшая пауза. Очевидно, между первой и второй.

– И всегда так? – улыбаюсь, подходя ближе.

– Ненавижу их.

– Зачем носишь?

– Не знаю, – совершенно искренне и бархатисто смеешься.

– Мог не одевать.

– Мне нужно побриться, – целуешь, а затем в подтверждение своих слов трешься подбородком о кожу на моем плече, и она начинает саднить. По-мазохистски приятное ощущение. Вновь поворачиваешься к зеркалу и с тяжелым вздохом наносишь гель для бритья на лицо. Замечаешь в отражении зеркала мое выражение лица и улыбаешься.

– А еще ненавижу бриться, – признаешься.

Провожу пальцами по коже твоей спины над линией полотенца и целую в плечо. Ты сейчас такой… мой. Просто чувствую это.

– Почему? – с трудом отрываю взгляд от того места, где заканчивается спина и начинается полотенце.

– Надоедающе долгий и раздражающе медленный процесс, – отставляешь баночку с гелем на стеклянную полочку. – А еще обязательно порежусь.

Всего секунду думаю, а затем тянусь за твоей бритвой и поворачиваю тебя к себе лицом.

– Давай я, – предлагаю.

Ты вопросительно приподнимаешь бровь, но не возражаешь. Подставляю лезвия безопасной бритвы под струю горячей воды из крана и, стряхнув над раковиной, подношу ее к твоему лицу. Не спеша провожу станком от скулы к линии подбородка, сверху вниз, не сильно надавливая. Споласкиваю его и повторяю плавное движение. Еще раз. Замечаю, что ты, затаив дыхание, внимательно за мной наблюдаешь сквозь свои угольные, очерчивающие глаза по контуру, будто черным карандашом, ресницы.

– Что? – улыбаюсь, вновь споласкивая станок под краном.

– Так… непривычно.

– Ммм… – сосредоточено повторяю процедуру с другой щекой.

– … и приятно.

На секунду встречаемся взглядами, и твои руки ложатся на мои бедра.

– Если будешь меня отвлекать… – чуть натягивая кожу на шее, тщательно провожу станком от ее основания к подбородку, – …я тебя порежу…

Ты больше ничего не говоришь, но и руки с моего пояса тоже не убираешь, продолжая внимательно за мной наблюдать. Споласкиваю бритву и начинаю брить подбородок. Ты чуть переминаешься с ноги на ногу.

– Подожди, еще немного, – рассеянно. – Уже надоело? – интересуюсь, не отрывая взгляда от твоего подбородка.

– Не совсем… – многозначительно. Чуть прижимаешь ближе, и я чувствую пахом твою эрекцию.

– У меня, между прочим, в руках бритва, – напоминаю, улыбаясь. – Тебя так возбуждает процесс бритья?

– Меня возбуждаешь ты. Что бы ты со мной не делал.

– Рад слышать, – довольно хмыкаю. Аккуратно добриваю над верхней губой и отстраняюсь. – Все. Теперь умывайся, а я в душ.

Промываю бритву и откладываю ее, пока ты ощупываешь свое лицо на предмет пропущенных волосков. Включаю воду и, стянув шорты, забираюсь в ванну, подставляя лицо под струю воды. Намачиваю волосы и тянусь за шампунем.

– Да, зря я их одел.

Поворачиваю к тебе голову и замечаю, что ты за мной наблюдаешь. Понимаю, что ты о линзах и хмыкаю.

– Потому что не пришлось самому бриться? – выдавив шампунь на руку. – Или потому что теперь не можешь залезть ко мне в душ? – массирую голову, вспенивая волосы.

– И еще, потому что четкость зрения теперь слишком высокая, – многозначительно скользишь по мне взглядом и его достаточно для весьма недвусмысленного кровообращения в определенных областях моего тела. Смываю с рук пену и, дразнясь, брызгаю на тебя водой, вынуждая отвернуться. – Ничего, я подожду, пока ты выберешься из душа.

– Звучит, как угроза, – смеюсь.

– Именно, – многообещающе.

Отворачиваешься к зеркалу и, взяв зубную пасту, выдавливаешь немного на свою зубную щетку, начиная тщательно чистить зубы. Несколько секунд наблюдаю за тобой, мысленно задавая себе только один вопрос: «Почему меня в тебе возбуждает даже это?» Непроизвольно взгляд натыкается на раковину, на которой продолжает лежать тюбик зубной пасты. Незакрытый крышкой. Ты полощешь рот, сплевываешь, промываешь зубную щетку… а зубная паста так и остается открытой. Про себя хмыкаю. Промакиваешь полотенцем лицо и уже отходишь от раковины, даже не обратив на эту мелочь внимания.

– Ты зубную пасту всегда оставляешь открытой? – выключаю воду в душе и тянусь за полотенцем.

Останавливаешься и, качая головой, возвращаешься. Улыбаясь, закручиваешь колпачок.

– Теперь ты знаешь одну из моих самых ужасных привычек, – хмыкаешь, пока я вытираюсь.

– А есть еще? – выбираюсь из ванны и подхожу ближе, просовывая палец под полотенце на твоих бедрах. Ты прослеживаешь взглядом мое движение и вновь переводишь его на меня.

– И не одна…

Поддеваю краешек, заправленный внутрь и удерживающий абсолютно лишнюю ткань на тебе, полотенце соскальзывает на пол.

– Расскажешь о других?

– Минут через двадцать, – притягивая меня ближе и сжимая ладонями мои ягодицы.

Наши «минут двадцать» заканчиваются синхронным оргазмом, причем от раковины мы так и не сдвинулись ни на сантиметр. Приводим себя в порядок, я чищу зубы, тоже бреюсь, одеваемся и перебираемся на кухню. Ты почти не умеешь готовить, зато руководить умеешь отлично. В результате чего, я первый раз в жизни готовлю паэлью – нечто отдаленно напоминающее наш плов, под твоим чутким руководством. И если ты таким тоном рассказываешь что, как и куда, то мне даже страшно представить, как ты руководишь своими подчиненными. Тебе же слова поперек нельзя сказать. Ты точно знаешь, как нужно и этого достаточно, даже если я сделал бы по-другому. Такое впечатление, что мы не готовим, а проектируем сложнейший жилой комплекс. Но замечаю, как ты время от времени сам себя одергиваешь, и после каждой твоей безапелляционной реплики следует еще одна, уже мягче и подкрепленная прикосновением или поцелуем. Поэтому я даже не успеваю вспылить, понимая, что тебе каким-то непостижимым образом удается балансировать на моих вспыльчивых состояниях. Учишься взаимодействовать со мной. Почти научился.

Рассказываешь, что твой отец родом из Валенсии и что Холли, ваша домработница и няня, была вынуждена учиться правильно готовить паэлью, потому что это было одно из его главных условий для принятия на работу. Мама родилась и выросла в Мадриде, а познакомились они, когда отец приехал учиться. Там и остался. Создал свою компанию с нуля, но ему повезло познакомиться с нужными людьми и они ему очень помогли. Одним из таких людей был твой нынешний тесть. О жене ты практически ни слова не говоришь, кроме нескольких упоминаний вскользь, и я, если честно, не особо горю желанием это слышать. Как можно испытывать неприязнь к совершенно незнакомому человеку? Теперь я знаю как. Очень легко. Особенно, когда этот человек владеет тем, что для тебя важнее всего в жизни. Тем, что никогда твоим не будет, как бы ты этого не хотел. Ревность? Да. Наверное. Еще одно, на что я не имею права.

Накрыв на стол, усаживаемся завтракать или уже обедать. Тебе нравится то, что мы приготовили, хоть по твоим словам оно все равно не до конца похоже на то, каким должно было быть. Очевидно, ты что-то забыл или неправильно сказал. Про себя удивляюсь твоей постановке вопроса. Это не я не так приготовил, это ты не так руководил. Хмыкаю. День лениво тускнеет из-за вновь наплывающих туч. Ты не любишь дождь, но любишь запах озоновой влажной свежести. Улыбаюсь. Отдаешь ли ты себе отчет в том, что одно без другого невозможно?

Натыкаешься на мою коллекцию книг Коэльо и чуть удивленно интересуешься, нравятся ли они мне. Я согласно киваю, не признаваясь, почему начал читать его и что некоторые зачитал до дыр. Говорим. Целуемся. Бархатисто смеешься, помогая стаскивать моим жадным рукам с себя одежду. Отвечаешь на мои ласки и стонешь, отдаваясь мне. Уже немного изучив тебя, на секунду поражаюсь этому факту. Ты привык командовать, это я уже понял. Почему с такой готовностью позволяешь мне брать тебя? Действительно хочешь меня? Захлебываюсь от собственных ощущений и эмоций. Это позволено только мне. Только со мной. Пусть я не до конца все о тебе знаю, но я знаю то, что неизвестно больше никому. И это та часть тебя, которая принадлежит только мне. Это все, что мне позволено. Это все, что у меня есть.

Пока дождь стучит о стекла и мой балкон, мы прячемся под невесомыми прикосновениями, пахнущими тайными желаниями, о которых известно лишь нам. Дышу тобой. Сгораешь во мне. Наш с тобой секрет от всего мира. Незаметно наступает ночь, и я пытаюсь отгонять от себя мысли об оставшихся, уже посчитанных часах, рядом с тобой. Наше время истекает. Снова.

Утро пахнет твоим любимым влажным запахом озона. Постель пахнет тобой. Так же, как и я. И, кажется, нет ничего естественней этого. Знаю, что тебя уже нет и неспеша открываю глаза. Замечаю записку на журнальном столике. Улыбаюсь и хмыкаю. Тянусь за ней и, развернув, несколько секунд смотрю. Немного пораженно и удивленно.

«Трудно уходить, когда ты спишь. Но не тогда, когда ухожу, чтобы вернуться. Я ухожу, чтобы скучать по тебе, огонек».

Но не это удивляет меня, а дописка внизу, которая, очевидно, была сделана наспех чуть позже. Всего лишь набор букв и знаков. Адрес электронной почты.