Текст книги "Трудности языка (СИ)"

Автор книги: Ксения Кононова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Глава 18

There's a sun, there's a ground under my feet

There is almost nothing in between.

Now I'm left like a flag atop a moon,

Precious one, you have abandoned me.

Oooh, so let me in, because I'm out.

I know that I am someone, no one said I was.

Should I call you? Should I reach out?

It feels like chasing shadows in the night

Yeah let me in, because I'm out

I know that I am someone no one said I was…

Thrown away, have I been thrown away?[18]18
  Есть солнце, есть земля под ногами
  И больше почти ничего между ними.
  Сейчас я брошен, будто флаг на поверхности Луны,
  Драгоценный, ты покинул меня.
  О, впусти меня, потому что я снаружи.
  И я знаю, что уже не тот, каким был раньше.
  Должен ли я позвать тебя? Должен ли добиваться?
  Это похоже на погоню за тенями в ночь.
  Да, впусти меня, потому что я снаружи
  И я знаю, что уже не тот, каким был раньше…
  Брошенный, я брошенный?


[Закрыть]

VAST – Thrown Away

«Это – свобода: чувствовать, к чему стремится твое сердце, что бы ни говорили другие».

Пауло Коэльо

Отшатываюсь от нее с широко распахнутыми глазами от шока и неожиданности.

– Соня, что ты делаешь?

Судя по ее выражению лица, она еще сама не поняла, что сделала, но в следующую секунду ее щеки моментально краснеют, а она импульсивно прижимает пальцы к своим губам.

– Саня… прости… я…

Вскакивает с лавочки, но я успеваю перехватить ее за руку.

– Сонь, подожди, – останавливается, но не смотрит на меня. – Ты что-то хочешь сказать мне?

Не уверен, что я хочу это слышать, но проигнорировать уже не получится.

– Я не хотела… то есть хотела, но просто… не знаю, – сбивчиво произносит, все так же не глядя на меня. Слегка тяну ее за руку, и она чуть теряет равновесие и вновь усаживается на лавочку. – Ты мне нравишься. И всегда нравился. А когда я тебя увидела в субботу… и ты всегда такой внимательный со мной и… – наконец, поворачивается ко мне, в глазах полнейшее отчаяние и растерянность. – Пожалуйста, не говори ничего Сене. Он меня убьет.

– Нет, он скорее убьет меня, – вздыхаю.

– Ты же здесь не причем. Тебе вообще не понравилось? – вновь перескакивает с одного на другое. – Я, конечно, еще не очень умею…

– Сонь, послушай меня, пожалуйста, – перебиваю ее, и она затравленно смотрит на меня. – Я ничего не скажу Арсению, но, наверное, нам нужно поговорить.

– Я поняла уже. У тебя кто-то есть и… Ты его любишь?

Вероятно, теперь либо говорить все, как есть, либо она еще неизвестно что себе напридумывает. А я знаю по себе, что никаких надежд, даже самых тонких и призрачных, в таких случаях оставлять нельзя.

– Да, Сонь. У меня есть человек, которого я люблю. Уже очень давно. Но даже если бы не это, я в два раза старше тебя и меня действительно не привлекают девушки в том отношении, в котором ты имеешь в виду. Абсолютно. Ты для меня всегда была младшей сестрой. Такой же, как и для Арсения. И я отношусь к тебе точно так же. Мне, правда, очень жаль, если тебе показалось, что в этом отношении есть что-то другое. У тебя еще впереди будет куча мальчиков, которые будут относиться к тебе…

– Они и так есть, только мне ни один не нравится. Так, как ты, – перебивает меня.

– Как так, Сонь?

– Так, чтобы захотелось поцеловать… самой…

Твою налево.

– Сонь, ты уже поцеловала.

Короткий кивок головой.

– Тогда будем считать, что твое любопытство удовлетворено и просто забудем о том, что случилось. Согласна?

Вижу, что это не совсем то, на что она рассчитывала, но уверен, она сама еще не знает, чего именно хочет. Рассеянно кивает головой, рассматривая тротуарную плитку.

– Ты теперь будешь меня бояться и избегать, – не спрашивает, а произносит с каким-то горестным сожалением. Невольно улыбаюсь. Я не собираюсь устраивать драму из-за одного детского поцелуя, но объяснить, что это бесперспективно должен был.

– Не буду, Сонь. Обещаю. Ну? Друзья?

Она поднимает на меня глаза и чуть улыбается. Звонок ее мобильного телефона отвлекает нас, она поспешно вытягивает его и отвечает.

– Да, Сень, – быстрый взгляд в мою сторону. – Я в парке, – пауза, – с Саней. Он меня подвезет, – вопросительно смотрит, и я согласно киваю в ответ. Еще после нескольких односложных фраз сбрасывает звонок и вздыхает: – Поехали? А то мой вездесущий старший брат уже нервничает.

Поднимаемся с лавочки и выходим из парка, рассаживаемся в машине. Соня всю дорогу молчит. О чем-то думает. Но я честен с ней и она, кажется, все поняла. Уверен, что очень скоро кто-то другой перебьет эти мысли. Когда подъезжаем к дому, Арсений в шортах и тапочках сидит на лавочке под подъездом и задумчиво курит. Живописная картина «Женский искуситель на отдыхе». София выскакивает из машины и, поздоровавшись с ним, скрывается в подъезде. Глушу двигатель и не спеша выхожу тоже. Обмениваемся с Сеней рукопожатием.

– Соня мне мое полотенце вернула, – усаживаюсь рядом, замечая, как сосредоточен мой друг. – А я в благодарность накормил твоего ребенка мороженым.

– И все?

Недоуменно несколько секунд смотрю на него.

– А я разве еще что-то у тебя забывал?

– Сань, – тяжелый вздох и переводит на меня взгляд, – у нее в конце почти каждой тетради твое имя обрисовано сердечками.

Так он знает. Твою мать.

– Никогда не думал, что мое имя настолько редкое, и встречается у одного на миллион, – хмыкаю. Я обещал ей, и сдержу свое обещание. Это минимум, что я могу сделать.

– Думаешь?

– Уверен.

– Тогда все еще хуже, чем я мог представить. Попробуй, выследи, что это за «Саша» и…

– Сень, – перебиваю его, – через месяц там может появиться какое-нибудь другое имя, ты же всех не выследишь. Она просто выросла. И теперь ты будешь натыкаться не только на имена, но и на самих их носителей. И ты не можешь ей запретить этого. Запретить взрослеть.

– Бля, я как иногда подумаю, меня прямо паника накрывает. А если кто-нибудь вдруг посмеет… я не знаю, что я с ним сделаю, – сплевывает на землю.

– Я все понимаю, но она у тебя умная девочка. Я не думаю, что…

– Нет, Сань, ты не понимаешь, – качает головой. – Оказалось, два года – это огромный срок. Она очень поменялась и я не знаю, что делать. Накормить и сводить в парк на качели теперь уже не котируется. Я понимаю, что у нее множество своих секретов от меня, и она не может ими поделиться. Потому что я уже не просто старший брат, а мужчина. Она в том возрасте, когда ей очень нужна мать, чтобы поговорить или посоветоваться на всякие их женские темы и впервые понимаю, что не смогу восполнить эту нехватку.

– Так, отец-одиночка, переставай себя накручивать, – хлопаю его по плечу. – Кроме того, это может быть не обязательно мать. Просто старшая по возрасту девушка, подруга, невестка… – многозначительно замолкаю. – И вот ты, как старший брат-мужчина, не очень хороший пример в этом плане, – улыбаюсь. – Может, пора уже подумать о более серьезных отношениях?

Мой друг тяжело вздыхает и выбрасывает окурок в клумбу. Знаю, что «подумать» и «сделать» – это разные вещи. Особенно в этом вопросе и особенно для Сени, но при удачном стечении обстоятельств, кто знает…

– Спасибо, Сань.

Я знаю, за что он меня благодарит. Некоторые вещи не меняются с взрослением. И мы все так же можем выговориться только друг другу. Я не чувствую, что обманываю его, не рассказывая о случившемся. Это был всего лишь один детский поцелуй. Мы когда-то с Арсением тоже по-пьяни целовались, причем по-взрослому. Это же не предложение выйти замуж. Улыбаясь, качаю головой воспоминаниям. Как ни крути, а София действительно выросла и имеет право на свою личную жизнь. Кроме того, в этом случае моему другу абсолютно не за что опасаться, а с Соней мы уже все выяснили. Во всяком случае, я искренне на это надеюсь.

– Хочешь кофе? – предлагает.

– Не откажусь.

Поднимаемся на третий этаж, и Арсений открывает дверь. В коридорчике стоит София и собирает волосы в высокий конский хвост. Замечаю ее чуть испуганный взгляд, но через минуту она понимает, что все в порядке и немного расслабляется. Даже улыбается. Немного рассеянно, но не натянуто. Она справится. Пьем кофе с шоколадными конфетами и разговариваем о клинике Арсения. Ремонт практически закончен, и на очереди установка оборудования. Затем лицензия и набор врачей-протезистов, медсестер, администратора. Верю, что ему пока не то что до серьезных отношений, но и до обычного секса некогда добраться. Особенно после его рассказов обо всех пережитых нервотрепках в отделе архитектуры, пожарных, СЭС, районной администрации и том количестве денег, которое он уже вложил в это дело.

Когда темнеет, возвращаюсь домой. Замечаю непринятый вызов от Вика на телефоне, но не могу себя заставить перезвонить. Пока не могу. Потом. Рубашка отправляется в стиральную машину, пока я принимаю душ и устало раскладываю диван. Какое-то тягостное ощущение давит, и я не могу от него отделаться. Будто все, что происходит в моей жизни не то и не так, но я все равно не в состоянии этого изменить и мне остается лишь плыть по течению.

Неделя проходит по инерции. Стараюсь меньше думать. Тогда легче. С семьей по-прежнему режим игнорирования и эфирного молчания. Мы не созваниваемся. Меня просто больше нет. В пятницу все-таки набравшись решительности, звоню Вику и, извиняясь за то, что не перезванивал, ссылаюсь на ужасную загруженность на работе. Вечер субботы мы проводим в ночном клубе, где я напиваюсь до потери сознания, и заканчивается наш поход сексом у меня дома. Обычным. Механическим. Трахом. Достаточно вновь попробовать дорогое изысканное вино, вспомнить его терпкий и пьянящий вкус, вдохнуть дурманящий букет его аромата, как все остальное по сравнению с ним превращается в обычную пресную воду из-под крана. В лучшем случае с привкусом хлорки. И Вик здесь не причем. Все дело в тебе. Всегда в тебе.

Утром он как всегда исчезает, сварив мне кофе и сделав омлет, каждый проглоченный кусочек которого, царапает горло. Обвинительно и осуждающе. Вздыхаю, пытаясь проигнорировать это ощущение. По привычке начинаю собираться, но вспоминаю, что мне некуда сегодня ехать. Воскресные поездки к семье канули в лету и меня там больше никто не ждет. Не придумав ничего лучше, вытаскиваю с полки «Воин Света» Коэльо, и начинаю перечитывать, уже не помню в какой раз. И, как и прежде, прочитанные строки и суждения незаметно успокаивают меня, поселяя в душе философскую меланхоличность. Смиряюсь. Все еще. Медленно. Но пытаюсь. Изо всех сил.

Еще одна неделя проносится мимо, и июнь плавно превращается в июль. Мир живет по своим законам и ему абсолютно плевать на душевные драмы подтачивающие душу. Я знаю, они у каждого свои и наверняка мои не самые страшные, но кажется, что хуже моей пустой жизни ничего уже быть не может. Выброшен на обочину. Начал жить по расписанию, в котором между домом и работой больше ничего нет за исключением случайно попадающихся встреч с Сеней и секса с Виком. Последнее, конечно, могло бы быть и чаще, если бы я захотел, но… я не хочу.

Вечер воскресенья третьей недели наполнен приглушенной музыкой радиоволны, льющейся из динамиков музыкального центра и уборкой квартиры. Надо же чем-то себя занять. Когда домываю полы в коридоре, невольно вспоминаю, как мама приучала меня к порядку и уборке. А вот Ваньку ей приучить так и не удалось. Он в этом плане так и остался абсолютно неприспособленным. Но у него есть Катя. И родители под боком, и ребенок, и работа, которая ему нравится больше, чем просто работа. В общем, все то, чего нет у меня. И, по-видимому, уже никогда не будет. Опять чувствую депрессивную волну одиночества и горечи. Почему у меня все не так?

Кто-то приглушенно стучит во входную дверь, и я не сразу улавливаю этот звук за своими мыслями и музыкой. Стук повторяется более отчетливо, и я встаю с колен, вытирая вспотевший лоб, чтобы открыть дверь. Примораживаюсь на секунду к месту, когда на пороге обнаруживаю отца.

– Привет, Сашок, – немного осунувшийся и совсем не беззаботный, как обычно.

– Привет, – растерянно. – Что-то случилось?

Единственное объяснение, которое могу найти его визиту после трех недель обоюдного молчания и избегания.

– Впустишь отца?

Отхожу в сторону, пропуская его в квартиру и все еще не до конца понимая, что сподвигло его добровольно прийти ко мне. После всего. Бросаю тряпку на пол и захлопываю дверь. Отец разувается и проходит на кухню. Достает из пакета бутылку коньяка и молча ставит ее на стол.

– Закуска найдется? – поворачивается ко мне.

Согласно киваю головой.

– Только мне в душ нужно.

– Ничего, я сам, – открывает холодильник.

Все еще находясь в состоянии прострации, принимаю душ, пытаясь предугадать, к чему приведет этот визит. Когда выхожу из ванной, в квартире едва уловимо пахнет жареной картошкой. Прохожу на кухню и сажусь за стол. Отец открывает бутылку и молча разливает коньяк по стопкам. Чокается с моей и опрокидывает ее залпом.

– Что-то случилось? – повторяю свой вопрос, наблюдая за этими немногословными жестами.

Отец засовывает в рот кусок колбасы и тяжело вздыхает.

– Случилось. Я все думал и думал, и понял, что это я виноват, что ты…такой.

Так, все понятно. Повторяю движение отца и залпом осушаю свою стопку. Похоже, для этого разговора мне необходима анестезия, а еще лучше общий наркоз. Отец тут же вновь наполняет стопки и, вновь чокаясь со мной, выпивает. Делаю то же самое.

– Меня ведь не было дома никогда, – продолжает свой монолог и мне кажется, что сейчас он нужен ему больше, чем мне. – Ты рос без мужского влияния. Ванька не в счет. Он до сих пор иногда кажется младше тебя, а не старше.

– Ты в этом не виноват, – перебиваю его, – это бред, никто в этом не виноват. Просто так есть. И всегда было.

Он пораженно поднимает на меня глаза.

– И давно ты…

– С пятнадцати лет.

Пауза и мы уже выпиваем по третьей. А потом по четвертой. Картошка дожарилась, и отец накладывает ее в тарелки.

– И ты все это время никому не рассказывал?

Интонация абсолютно спокойная и какая-то уставшая. Очевидно, этот визит и этот разговор ему стоили титанической решительности и многодневных раздумий.

– В семнадцать об этом узнал Арсений.

– И как он отреагировал?

– Намного спокойнее, чем вы.

Отец вновь морщится и наполняет стопки.

– Мать не знает, что я здесь, – зачем-то произносит, – но она очень переживает за тебя.

Могу себе представить. Наверняка плачет ночами напролет, за что ей такое наказание от Бога.

– Ты же знаешь мать, – произносит со вздохом. – Уже с кем-то договорилась, чтобы у тебя взяли анализ крови на ВИЧ, – давлюсь картошкой и хлопаю себя по груди, пытаясь протолкнуть застрявший кусок. Хотя этого можно было от нее ожидать. – Приготовила целую лекцию на эту тему, но больше всего расстроена из-за того, что у нас не будет внуков… и невестки.

– У вас уже есть Диана и Катя, – откашлявшись. – А вообще как она?

– Сначала плакала. А теперь сидит в интернете и все что-то сосредоточено читает, распечатывает даже. Мне тоже предлагала почитать, но я отказался.

– А Ванька?

– Он на эту тему вообще не разговаривает.

В общем, понятно.

– Может, приедешь в следующие выходные?

– Не думаю…

– Ваньки не будет, если ты из-за него. А мать уже успокоилась и хочет поговорить, но не знает как. Не будем же мы теперь делать вид, что чужие люди. Раз так в жизни получилось, нужно как-то с этим смириться и принять. Ты все равно наш сын. Просто для нас это стало неожиданностью. Если не сказать шоком.

Вздыхаю. Не представляю, чего отцу стоило решиться на этот разговор. И если они согласны, наконец, хотя бы попытаться принять этот факт, то строить из себя оскорбленную невинность дальше глупо.

– Хорошо, я подумаю.

Отец выпивает еще одну стопку и, положив мне руку на плечо, чуть сжимает. Допиваем коньяк, заедая его жареной картошкой и тем, что было в холодильнике. Разговариваем о делах в семье, о Диане, о моей работе, но больше не касаемся темы ориентации. Спустя пару часов, изрядно захмелев, отец обнимает меня на прощание и уходит. Весь вечер пребываю под впечатлением его визита, но что-то в душе лишилось давящей тяжести. Я понимаю, что так, как прежде уже не будет, но пусть хоть так, чем полная изоляция от семьи.

Новая рабочая неделя превращается в самый настоящий Ад. Температура неумолимо ползет по шкале градусника все выше, и наши кондиционеры сходят с ума, ломаясь то в одном, то в другом номере. И почему-то именно в номерах самых скандальных постояльцев. Всю неделю стараюсь не накручивать себя перед предстоящей поездкой домой, но не думать об этом не получается и после обеда в пятницу мне хочется единственного, просто послать всех на хер. Тем не менее, с вежливой улыбкой стою напротив очередного постояльца и выслушиваю, что у него плохо работает сливной бачок в туалете, считая в уме до десяти туда и обратно. Где ему искать мастера по сливным бачкам практически в вечер пятницы, мой мозг отказывается придумывать. Хоть самому вставай и делай. Сантехники наши уже встали на предвыходную вахту и пускать их сейчас не то, что к бачку, даже к крану с водой страшно. Обещаю уладить эту досадную неполадку, разворачиваюсь и иду по коридору, когда в кармане жужжит мой мобильный телефон. Достаю его из брюк. Ира?

– Только не говори, что ты соскучилась.

– Я нет, но, похоже, жара плавит мозги нашим иностранцам, потому что они как с цепи сорвались. Восемьдесят третий номер просто жаждет пообщаться со старшим администратором.

– Что у них сломалось? – со вздохом интересуюсь, меняя курс направления и двигаясь к очередному номеру.

– Не знаю. Наверное, что-то в голове. Пару часов назад заселили, и номер был в идеальном состоянии.

– Ладно. Я разберусь, – сбрасываю вызов и подхожу к восемьдесят третьему.

Устало стучу в дверь, втайне мечтая, чтобы этот день уже скорее закончился, и я мог спокойно поехать домой и завалиться спать. Она через мгновение распахивается, а меня резко втягивают внутрь. Не успеваю среагировать, как оказываюсь прижатым спиной к захлопнувшейся двери, а в мои губы впиваются отчаянным поцелуем. Задыхаюсь. От того, что узнаю вкус этих губ. А что б тебя! Настойчивые пальцы поспешно вытягивают полы рубашки из-под моих брюк, не давая мне и секунды на размышления, а я понимаю, что должен сопротивляться, но у меня получается совсем наоборот.

– Я соскучился по тебе… – испанские слова обжигают кожу, и я просто лишаюсь силы воли. – Невыносимо…

– Боже… что ты делаешь? Я… на работе… – между поцелуями, и зачем-то расстегивая пряжку твоего ремня. Что я делаю?! – Не могу… сейчас…

Мне даже в голову не приходит удивиться тому, что ты здесь. Я просто не успеваю думать от твоего натиска. Да и какая к черту разница? Одно твое прикосновение и я уже не принадлежу себе. Пряжка выскальзывает из моих рук, пока ты справляешься с молнией на моих брюках. Ты даже шанса мне не оставляешь. Тяжело дышишь возле моего уха. Нахожу твои губы, пропуская кончики пальцев под пояс брюк и белье. Сжимаю твои ягодицы, и ты толкаешься бедрами ко мне. К чертям! Надавив на задники, стаскиваю туфли, и ты утягиваешь меня в комнату. Мозг не успевает осмысливать происходящее и перестает даже пытаться. Всего три слова. Ты. Здесь. Хочу. Брюки соскальзывают вниз, и я просто переступаю через них. По дороге теряем твои брюки тоже. Пальцы ловко стягивают с бедер белье, и ты толкаешь меня на диван, усаживаясь на пол передо мной. Целуешь внутреннюю сторону бедра, поднимаясь все выше, и я совершенно бесстыдно раздвигаю их и чуть сползаю в предвкушении более откровенных ласк.

Кончик языка чертит узоры на моей коже, а я не могу отвести глаз от этой картины. От тебя. Что ты здесь делаешь? Почему вернулся? Почему я сейчас сижу полуголый, а твои губы… ох, твою-то мать… боже, что ж ты вытворяешь этими губами? Резкий вдох и я иду ко дну, пока ты ласкаешь меня языком, чувствуя, как все в паху уже горит от желания и сводит болезненной судорогой. Ах…да…так… и где ты успел этому научиться? Боже! Меня бросает в пот, и я сошел с ума. Сползаю с дивана на пол, жадно целуя твои губы.

– Скажи, что хочешь меня… – дышишь мной, сцеловывая мои выдохи.

Твою мать, хочу это не то слово. Немедленно. Стягиваю с тебя тенниску и валю на пол, нависая над тобой, пока ты цепляешься за пуговицы на моей жилетке, заставляя их выскочить из петель под твоим напором. Похоже, выражение «половая жизнь» у нас с тобой имеет свое прямое значение.

– Только тебя, – шепчу в твои губы, помогая стаскивать с себя уже рубашку. Накрываю тебя своим телом и плавно трусь бедрами о твой пах. Ты возбужден. Ты здесь. Ты хочешь меня. Нужно быть полнейшим идиотом, чтобы отказаться от этого. Вопросы подождут. Работа подождет. Все подождет. Все отошло на потом. Потому что уже нет ничего важнее тебя в эту секунду. И мне все равно, что ты моя слабость, перед которой не могу устоять. Совсем, как сладкое. Мой «Трюфельный». Единственный любимый, который я выберу всегда. – И я тебя трахну.

– Звучит, как обещание, – улыбаешься, – но сегодня я буду первым, – слегка прикусываешь мне кончик языка, нашаривая что-то в кармане валяющихся на полу брюк. Готов биться об заклад, я знаю что именно.

Улыбаюсь в ответ.

– Но я все равно буду сверху, – склоняюсь и провожу кончиком языка по впадинке между ключицами и скольжу выше к кадыку. Целую. Дотягиваюсь до губ, не переставая двигать бедрами и тереться о твою кожу. Пропускаю руку между нами и, запустив ее под белье, несколько раз провожу ладонью по твоему стояку, чуть сдавливая и лаская. Твои руки ложатся на мои ягодицы, слегка надавливают и провоцирующе раздвигают их. Ты приподнимаешь бедра мне навстречу, а я теряюсь от этих ощущений. С ними ничто не сравнится.

Спускаюсь поцелуями по груди, вдыхая запах твоей кожи. Ниже. Едва уловимыми вдохами. Пальцы проводят по бедру, стаскивая последнюю преграду между нами, и я касаюсь языком твоей возбужденней плоти. Провожу от основания вверх и накрываю губами. Ерзаешь подо мной, пока пальцы отчаянно путаются в волосах, будто пытаются найти нечто, за что можно было бы ухватиться.

Заглатываю глубже, и ты тихо стонешь. Ладони гладят внутреннюю сторону твоих бедер. Бархатистая упругая кожа под жадными кончиками пальцев покрывается мурашками. Еще несколько движений языком и продолжая ласкать ладонью, целую тебя в пах, в тазобедренную косточку. Слегка прикусив кожу, тут же провожу кончиком языка по ней. Приподнимаю голову и замечаю, как ты смотришь на меня. Ради этого взгляда я готов вытерпеть еще один месяц разлуки. Зажимаешь между губами упаковку с презервативом и тянешь меня на себя. Успеваю упереться руками в пол, чтобы не рухнуть на твою грудь. Забираю из твоих губ презерватив своими губами и, усаживаясь на твои бедра, разрываю упаковку зубами. Со смазкой. Чуть улыбаюсь. Теперь я полностью уверен, что ты покупал их для меня. Чуть смещаюсь, и пока одной рукой надеваю его тебе, облизываю два пальца другой, вводя в себя. На миг морщусь, прикрыв глаза, но когда вновь их открываю, по твоему выражению лица понимаю, что тебя это возбуждает еще больше. Ты судорожно облизываешь пересохшие губы, не отрываясь, наблюдая за моими действиями. Я наконец-то понимаю, что тоже имею над тобой власть. Пусть она отличается от той, которую надо мной имеешь ты, но это не столь важно.

Осторожно и медленно опускаюсь на твои бедра, пока ты не наполняешь меня до конца. Твои ладони поглаживают мою грудь, живот, соскальзывают по бедрам. Касаются меня кончиками пальцев. Эти прикосновения отвлекают от первого дискомфорта и дают привыкнуть к тебе. Привстаешь и находишь мои губы, целуешь меня, придерживая одной рукой за поясницу, а другой опираясь в пол.

– Да, огонек? – будто спрашиваешь разрешения. Будто ждешь моего знака.

Чуть привстаю и опускаюсь, плавно двигаясь и ловлю ртом твой шумный выдох. Снова повторяю движение бедер. И снова.

– Да… – прикрываю глаза и запрокидываю голову, ощущая твои губы на своей ключице и щекочущий мазок жестких волос на шее.

Одной рукой обхватываю тебя за плечи и начинаю покачиваться, ощущая, как ты осторожно толкаешься навстречу моим движениям. Я уже не помню где я, не помню, что у меня рабочий день в разгаре, не помню, что ты все также не принадлежишь мне. Нет. Принадлежишь. Именно сейчас ты принадлежишь только мне и то, что ты вернулся, только подтверждает это. Неважно почему и в качестве кого. Огненное трение внутри посылает импульсы по всему телу и наш темп чуть учащается. Пропускаем вдохи. Забываем выдыхать.

Спустя какое-то время, в котором мы с тобой потерялись, замечаю, как ты тянешься за еще одним презервативом, и понимаю, что твой оргазм уже близко. Разрываешь упаковку точно так же, как это делал я и, обхватив ладонью мой стояк, несколько раз ритмично скользишь по нему сверху вниз, а затем надеваешь мне презерватив. Стиснув челюсть, чуть морщишь лоб, из-за чего на переносице залегают складки. Я знаю, чего хочу. Отталкиваю тебя, и ты растерянно откидываешься назад, упираясь локтями в пол. Привстаю, и когда ты выскальзываешь из меня, поспешно стягиваю с тебя презерватив и накрываю губами твою плоть. Срываешься на неконтролируемые стоны, валишься на спину и спустя несколько секунд кончаешь, вздрагивая, пока я сглатываю. Вижу, как закрываешь ладонью глаза, утопая в своих ощущениях. Подталкиваю тебя, и ты переворачиваешься на живот. Приподнимаю выше, пока не оказываешься на коленях.

Кожа блестит от пота, и я не могу удержаться, чтобы не слизать с тебя эти бисеринки. Сплевываю меж твоих ягодиц, и провожу подушечками пальцев, расслабляя мышцы. Твое мычание, и прогибаешься в пояснице. Один палец проникает беспрепятственно. Второй уже с трудом. Боже, какой ты узкий. И только мой. Когда мышцы поддаются и принимают форму моих пальцев, заменяю их собой. Сжимая тебя за бедра, аккуратно вхожу и останавливаюсь. Склоняюсь над твоей спиной, целуя и обтекая языком все позвонки. Плавный толчок и твой стон. И это не стон боли. Это стон удовольствия. Двигаюсь в тебе, не сбиваясь с ритма, приближаясь к конечному пункту наших движений.

В венах закипает огненная лава и стремительно накапливает напряжение. Поглаживаю твои ягодицы, спину, плечи. Неосознанно. Просто хочу касаться тебя. Твоей влажной бархатистой кожи, чтобы запомнить. До следующего раза, которого может не быть. Хриплю и мычу, когда ты сам вдруг подаешься ко мне со стоном и непроизвольно начинаешь сжимать мышцы. Последние секунды. Чувствую, будто стою на краю огромной пропасти. Толчок. Еще один. Шаг и я проваливаюсь. Падаю. В твои стоны и твою кожу, в которую бессознательно впиваются пальцы, оставляя свои метки на твоем теле. Ты. Мой. Спазмы сводят все тело, пульсируя наслаждением в каждой мышце. И уткнувшись в твое плечо, пытаюсь отдышаться. Но легкие все еще сведены судорогой, поэтому только шумно выдыхаю из них остатки воздуха.

Не улавливаю момент, как ты соскальзываешь и переворачиваешься подо мной на спину, притягивая к себе. Целуешь. Сминаешь мои губы, не давая вдохнуть ничего, кроме своего дыхания. Ты соскучился. Я физически ощущаю насколько. До отчаяния. Я тоже получил над тобой власть, пусть и не такую, как ты надо мной, но осознание этого наполняет меня восхитительным восторгом. Твой поцелуй – мое личное искусственное дыхание. Его достаточно, чтобы оживить меня после этой короткой клинической смерти. Сердцебиение постепенно приходит в норму и уже не так оглушает. Ласкаешь мои губы своими. Наконец, я чуть отстраняюсь и, сделав вдох, вглядываюсь в твои светлые глаза. Несколько секунд молча рассматриваю в них свое отражение и вдруг улыбаюсь:

– Что ты здесь делаешь?