Текст книги "Пощечина"

Автор книги: Кристос Циолкас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Первые полгода каждый раз, беря Хьюго на руки, она дрожала от ужаса. Она была уверена, что убьет его. Каждый раз, когда он плакал, она чувствовала, как все дальше отдаляется от него. Это было чуждое ей создание, грозившее погубить ее.

Первые полгода после родов она продолжала посещать занятия йогой. Ей хотелось регулярно встречаться с Анук и Айшей, хотелось спать, пить, принимать наркотики, заниматься сексом, хотелось быть молодой. Она не хотела быть матерью. У нее было такое чувство, что она раздвоилась, что она больше не Рози, а некая злобная тварь, не способная любить дитя, которое она произвела на свет. Будь ее воля, она вообще не вспоминала бы о нем – так сильно она его ненавидела. Она даже не могла назвать его по имени. Она не доверялаему, боялась его. Должно быть, тогда она тронулась рассудком, сошла с ума. Ее постоянно сотрясали безудержные рыдания, она представляла, как топит его в ванне, как сворачивает ему шею.

Безумие продолжалось полгода, и за все это время она никому и словом не обмолвилась о своих переживаниях – ни мужу, ни Айше, ни обществу матерей, ни своим родным, ни единой живой душе. Не смела. Она улыбалась и делала вид, будто обожает свое дитя. И вот однажды утром она отчаянно пыталась переделать все дела, чтобы пойти на занятия йогой. Ребенок плакал, вопил без умолку. Кормление, убаюкивание, брань – ничто не помогало: чудовищный ор не прекращался. И вдруг ею овладело странное спокойствие. Пусть кричит. Она оставит его дома, в маленькой дрянной однокомнатной коробке, которую они снимали в Ричмонде. Она оставит его одного, и пусть он хоть весь криком изойдет, ей плевать. Она остановилась у выхода – в руке ключи, на плече – спортивная сумка. Сейчас она выйдет из дома, сядет в машину и уедет. А этот выродок пусть воет, пусть надрывается, пока не сдохнет. Пока не задохнется от собственного крика.

Она открыла дверь и выглянула на улицу. Стояло лето. День был солнечный и безветренный. Вокруг ни души. Минут десять с сумкой через плечо она, сжимая в кулаке ключи, топталась в дверях и смотрела на улицу. Ты не свободна, сказала она себе. Если хочешь это пережить, если не хочешь угробить себя или своего ребенка, нужно понять, что ты себе не принадлежишь. Отныне, до тех пор пока он не уйдет от тебя, твоя жизнь не имеет значения, на главном месте – он. И тогда она шагнула назад в дом, захлопнула дверь. Отгородилась от улицы, от внешнего мира. Она взяла на руки плачущего малыша и крепко прижала его к себе. Хьюго, Хьюго, не плачь, шептала она. Все будет хорошо. Я с тобой.

Он стал средоточием ее жизни, центром ее вселенной, завладел ее телом. Она потерялась в нем. Так она освободилась от безумия. Нет, боль тогда не отпустила. Словно, когда она рожала Хьюго в нечеловеческих муках, в нее вошла неизбывная печаль. Он сломал ее, разбил вдребезги ее девическое «я». Постепенно, хоть и с большим трудом, ей удалось собрать осколки в единое целое. Теперь ее меланхолия проявлялась лишь тогда, когда с ней не было рядом Хьюго или Гэри, когда она оставалась одна. Ибо в те первые месяцы после рождения Хьюго Гэри был сама доброта. Он нянчился с ней, утешал ее, превозносил, обнимал. Он ее спас. Особенно теплыми отношения между ней и Гэри бывали, когда они проводили время вместе, отгородившись от внешней среды. Без Гэри, без своего ребенка она больше не смогла бы существовать в этом мире.

В ту ночь ей снился Цюи. Она видела его так отчетливо, что потом еще несколько дней ясно представляла себе его черты, весь его образ. Жесткие сухие ладони, сильные руки, настороженность и порой упрек в его угольно-черных глазах, прохладная гладкая кожа. Сам сон в сознании запечатлелся расплывчато, к утру почти полностью забылся. По пробуждении она помнила лишь отдельные обрывки. Вот они ужинают в ресторане где-то высоко над гаванью Гонконга, на столе еды почему-то нет. Вот он сношается с ней – это происходит гораздо позже во сне – как животное, непристойно. Эта картина вполне соответствовала тому, как они в реальности занимались сексом: он вел себя как животное, непристойно. Когда она проснулась, у нее было такое чувство, будто ее вымарали в нечистотах. Такое чувство он часто в ней пробуждал. Рядом, свернувшись клубочком, спал Хьюго. Гэри храпел. Осторожно, стараясь не разбудить мужа и сына, она выбралась из постели. Нагая, прошла в ванную и встала перед зеркалом. Кожа у нее все еще была белая, чистая, кожа молодой женщины. Только груди выдавали ее возраст. Они значительно пополнели с тех пор, как она встречалась с Цюи, обвисли, на коже выделялись безобразные полосы – следы растяжек. Господи, Рози, урезонила она себя, тебе тогда было восемнадцать. Из зеркала на нее смотрела другая женщина. Когда-то ей было восемнадцать.

– На днях мне приснился мой первый любовник.

–  Любовник, – протянула Шамира игривым поддразнивающим тоном. – Слово-то какое!

Рози невольно рассмеялась:

– По-другому не скажешь. Назвать его своим парнем язык не поворачивается.

Да, по-другому она не могла бы сказать. Цюи был старше нее на двадцать лет, именно «любовник». Шамира на другом конце провода молчала, ждала объяснений. Хотя какое ей дело до Цюи?

– Ладно, не бери в голову. Просто странно как-то. Сто лет его не вспоминала.

– Как Гэри воспринял новость о слушании?

– Нормально. Обрадовался.

Ей и впрямь показалось, что Гэри обрадовался. Он быстро прочитал уведомление и вернул письмо жене. Чудесно, сказал он. Мне давно не терпится с этим развязаться. Он подошел к холодильнику, вытащил пиво. Она внимательно наблюдала за ним, но он не выказывал ни гнева, ни возмущения. Тот вечер пятницы прошел идеально. Они поели на ужин рыбу с картошкой, потом заснули друг на друге под телевизор, пока смотрели какой-то дрянной английский детектив.

– Билу можно сообщить?

– Конечно.

Цюи Шамиру не интересовал. А с какой стати? С Цюи она порвала более двадцати лет назад. Еще до замужества, до рождения Хьюго, до переезда в Мельбурн. Цюи остался в другой жизни. Рози услышала приближающийся топот бежавшего по коридору Хьюго, и поняла, что Гэри тоже войдет с минуты на минуту.

– Ладно, я прощаюсь.

– До встречи в десять.

– До встречи, – пообещала Рози. Положив трубку, она поставила вариться кофе, приготовила тост для Хьюго. Голодные голубые глаза мальчика с мольбой смотрели на нее.

– Сиси, – попросил он. Она обожала, когда он так говорил. Это было ее любимое слово.

Гэри за завтраком с ней почти не разговаривал и, выпив кофе, сразу же вышел из кухни. Она знала, почему он раздражен: ему не нравилось, что она помогает Шамире подыскивать дом. Он начал пилить ее сразу же, как только она поговорила с ней по телефону в четверг вечером.

– Зачем ты едешь с ними?

– Посмотреть.

– Зачем? – Он мгновенно насторожился.

– Сэмми нужно знать мнение третьего лица.

– Где они ищут?

– В Томастауне [90]90
  Томастаун – пригород Мельбурна, расположен в 17 км к северу от центра города.


[Закрыть].

– Какого черта?

– Она хочет, чтобы они жили на той же трамвайной линии, что и ее мать. По-моему, это правильно.

– Томастаун – дыра.

– Дыра, но жилье там не так уж дорого.

– Даже не думай, – заявил он.

– А я и не думаю.

Он смотрел на нее со свирепым недоверием во взгляде.

– Ипотеку я брать не буду, не надейся. Достаточно того, что у нас есть ребенок. Я не стану вешать на себя еще одно ярмо.

– Знаю, – вспылила она.

– Вот и хорошо. Кстати, я пообещал Вику, что приду к нему в субботу утром. Он хочет, чтобы я послушал несколько его новых песен. Так что тебе придется попросить кого-то из ребят посидеть с Хьюго.

Слава богу, что есть Конни и Ричи. Она сдружилась с ними после того ужасного пикника. Хоть на этом спасибо. На следующий день после того, как избили Хьюго, Конни позвонила, чтобы справиться, как чувствует себя малыш. Хорошие ребята. Они спасают ей жизнь. К черту Вика и его песни. Его творчество того же пошиба, что и мазня Гэри. Вы обычные работяги, так уж смирились бы с этим.

Она не поддалась на провокацию, не утратила хладнокровия.

– Хорошо, попрошу. Позвоню Ричи. Конни по субботам работает.

Но Гэри уже выскочил из дома во двор. Она осознала, что у нее участился пульс, что она задыхается, напугана.

К двери подошел Хьюго, устремил на нее вопросительный взгляд:

– Вы с папой ссорились?

– Вовсе нет, – она взяла его на руки. – Мы не ссорились.

– Ссорились.

– Нет, клянусь.

Его личико сморщилось, в глазах – настороженность. Внезапно он напомнил ей отца. Она крепче обняла сына:

– Клянусь, мы не ссорились.

Чертов дом, Гэри. Дом. Я заслуживаю того, чтобы жить в своем доме.

Ей было шестнадцать, когда у них не стало дома. Она до сих пор помнит каждую мелочь в нем. Широкий стол с пластиковой поверхностью на кухне, где они с Эдди делали уроки; на стене над изголовьем ее кровати постепенно расширяющаяся трещина, которую отец так и не нашел времени замазать; буйные заросли сорняков и хилые, чахлые кусты роз на неухоженных клумбах матери; почва занесена толстым слоем песка, надуваемого ветром с автотрассы. Сам дом – серая бетонная коробка, построенная в конце шестидесятых, летом – настоящая духовка. Низкий потолок, тонкие стены. Но это был ее дом, дом, в котором она выросла, и от него до пляжа всего десять минут пешком. Почти круглый год она жила на пляже. Золотистая девочка, называли ее, потому что загар с нее никогда не сходил, волосы, выбеленные солнцем и морем, были как у альбиноски, а прыгала на волны и плавала она так, будто родилась в глубинах самого океана. В Перте золотое солнце – еесолнце – висит над спокойным теплым Индийским океаном. Там море, ветер и земля сливаются воедино, наполняя смыслом бытие. Слепящая синева Тихого океана радовала глаз, но была лишена природной суровости ееокеана, ееморя. Это был не ее дом.

Дома она старалась бывать как можно меньше, особенно летом, когда школьный год заканчивался и появлялось много свободного времени. Она ненавидела ядовитую стену молчания, стоявшую между ее родителями. Позже, когда она повзрослела, получила опыт общения с мужчинами, у нее не вызывало уважения и поведение любовников, если те кричали на нее, оскорбляли ее, изливали на нее свою злобу, свой гнев. Она не могла отплатить им той же монетой, она просто теряла дар речи. Замыкалась в себе. Конечно, это была нездоровая реакция. И потому она учила Хьюго быть откровенным, раскованным, не скрывать своих чувств. Любое чувство имеет право на существование, словно заклинание, шептала она ему еще до того, как он научился говорить. Любое чувство.

В тот последний год перед разводом родителей их дом едва не взрывался от переполнявших его невыраженных эмоций, невысказанных слов. Находиться в нем было невыносимо. Слава богу, был пляж.

Скоро мы лишимся дома, сказал ей как-то Эдди. Как бы между прочим, равнодушно. Это было так похоже на Эдди. Потому вы с ним и разбежались, объяснила ей Айша. Твоего брата ничто не интересует, ничто.Ни автомобили, ни пляж, ни карьера, ни школа, ни девушки.

Скоро мы останемся без дома, сказал ей Эдди, почти зевая. Отец все проиграл. Потерял работу – мама даже не знает. У нас ничего нет.

Куда же мы пойдем? – спросила она его со страхом в голосе. Он пожал плечами, спрыгнул с парапета, взял свою доску для сёрфинга и пошел к воде. Куда же мы пойдем? крикнула она ему вслед. Она осталась сидеть на парапете, смотрела, как ее брат уплывает вдаль, туда, где море сливается с небом.

Ричи явился ровно в половине десятого. Его пунктуальность, как всегда, удивила ее. Сама она, в свою бытность подростком, за временем не следила. Хьюго, едва увидев Ричи через проволочную сетку на двери, с радостными воплями помчался по коридору. Ей было ясно: Хьюго нужен братик. Им нуженеще один ребенок.

– Привет, малыш.

Хьюго прыгал у двери, пытаясь дотянуться до щеколды.

– Подожди, подожди, – рассмеялась Рози. Она отодвинула задвижку, открыла дверь и чмокнула Ричи в щеку. Мальчик покраснел. Хьюго мгновенно завладел рукой подростка и потащил его по коридору на задний двор. Ричи обернулся, беззвучно произнес: «Извините».

Она махнула им, крикнув:

– Идите играйте.

Она испытала облегчение, когда села за руль, глянула на пустое детское автокресло, включила старый компакт-диск группы «Портисхед», опустила боковое стекло и поехала. Хорошо быть самой собой, думала Рози. Правда, это ее состояние продлится недолго, что, впрочем, ее радовало. Она знала, что через несколько часов захочет быть с Хьюго.

С детьми Шамиры, Соней и Ибби, должна была сидеть ее сестра, Кирсти. У той были такие же, как у Шамиры, глаза с тяжелыми веками, ирландский овал лица, бледная кожа, но во всем остальном сестры были совершенно разными. На Кирсти были облегающие черные джинсы, сандалии и облегающая футболка с глубоким вырезом и эмблемой какой-то балийской марки пива поперек ее пышной груди; ее темные на концах белокурые волосы беспорядочной массой падали та ее лицо и плечи. Шамира утверждала, что Кирсти давно смирилась с тем, что ее сестра приняла другую веру, но молодая женщина всем своим простецким, неряшливым видом, казалось, бросала вызов исламу. Вряд ли выбор футболки с рекламой алкоголя можно было назвать случайным. Но было ясно, что Ибби и Соня обожают свою тетю, ибо каждый из них старался добиться ее любви и внимания. Соня, сидя у Кирсти на коленях, что-то рисовала в тетради; Ибби, стоя рядом, прижимался к ней. Рози села напротив троицы. В комнату вошел Билал с парой ботинок в руках. Кивнув Рози, он сел и обулся.

– Во всем слушайся тетю, ясно? – наказал он сыну.

Ибби, вдруг став серьезным, озабоченным, кивнул с важным видом.

Билал подмигнул сыну:

– Вот и молодец.

Но Рози мальчик отвечал радостной горделивой улыбкой.

Она решительно заявила, что сядет на заднем сиденье. Пристегиваясь ремнем безопасности, она глянула на лицо Билала в зеркале заднего обзора и, когда тот перехватил ее взгляд, почти смущенно отвела глаза. В ушах зазвучал язвительный упрек Гэри. Ты вся такая прямолинейная, Рози, не знаешь, как себя вести рядом с черными. Вечно боишься, что сделаешь или подумаешь что-то не то. Типичная мещанка. Для нее из уст Гэри это было самое обидное оскорбление, ибо его слова были одновременно правдивы и справедливы. Ее бесило, что у нее нет денег, нет собственного дома, что она бедна, сына одевает в комиссионных магазинах и считает каждую монетку, расплачиваясь за продукты в супермаркете. Но самое ужасное, что она и впрямь была законченной мещанкой. Она всегда испытывала неловкость в присутствии аборигенов, всегда, с самого детства. Когда отец брал ее в город и им случалось проходить на улице мимо аборигенов, она крепко цеплялась за его руку. Она боялась, что, если посмотрит им прямо в глаза, с ней произойдет что-то ужасное, гнусное. Она понятия не имела, откуда у нее появился этот страх. Ее родителям были свойственны расовые предрассудки, но они никогда не выражали свои взгляды в агрессивной, ожесточенной форме. Мать жалела черных, отец их попросту презирал, хотя оба кичились своим терпимым отношением к аборигенам. Страх Рози, подсознательный страх, не был вызван плохими воспоминаниями, впитался в нее из воздуха Перта. Рядом с неграми из Африки и Америки подобного беспокойства она не испытывала. Когда она была подростком, как-то раз в порту Фримантла пришвартовались корабли ВМС США, и улицы Перта заполонили чернокожие американские моряки. Но они ее не пугали. Ей нравилось, что они обращают на нее внимание – бросают на нее слегка непристойные зазывные взгляды, свистят ей вслед, кричат: «Красавица, иди выпей со мной». Да и Айша, ее лучшая подруга, была индианкой. Тоже ведь черная, верно? Но сейчас на Билала еще раз взглянуть она не посмела.

Рози протяжно вздохнула. Шамира обернулась, вопросительно вскинула брови. Рози виновато покачала головой, потрепала подругу по плечу, произнесла одними губами: «Все нормально». Это известие о предстоящем слушании выбило ее из колеи. Она не должна думать о плохом, не должна сомневаться в правильности своего решения. Она – хорошая и испытывает неловкость в присутствии Билала не только потому, что он абориген. Она помнила, каким он был в юности. Привлекательный сумасбродный юноша с певучим голосом. Она познакомилась с ним по приезде в Мельбурн, и тогда он постоянно смеялся над ней. Создавалось впечатление, что он все время сжат, как пружина, и в любой момент может разжаться, демонстрируя свой свирепый нрав. Он не вызывал у нее симпатии, она даже боялась его. Теперь, когда ему было за сорок, Билал не имел ничего общего с тем юношей. Этомучеловеку она доверяла, таким он ей больше нравился, но она редко слышала его смех. Она была уверена, что он питает к ней отвращение, до сих пор видит в ней приехавшую из Перта глупую белую девчонку, которая боится посмотреть ему в глаза. Фактически до недавних пор за все время знакомства они обменялись, в лучшем случае, несколькими десятками фраз. Но теперь, подружившись с его женой, она хотела доказать ему, что она уже не та глупая беспечная белаядевчонка, что она давно изменилась.

Их обступил унылый пейзаж северных окраин города. По мере удаления от Мельбурна мир вокруг становился безобразнее; казалось, свинцовое серое небо вот-вот обрушится и раздавит их. Газоны и участки естественной природы, что они проезжали, были мрачные, грязно-желтые, выжженные солнцем. Краски блеклые, бесцветные. Наверно, потому, думала Рози, что рядом нет океана, воздух не насыщен живительной влагой. Она понимала, почему Гэри даже мысли не допускает о том, чтобы переехать сюда, осесть в этой безотрадной пригородной пустоте. Но это все, что они могли себе позволить. Это – или дом в сельской местности. Но последний вариант ее муж и вовсе не рассматривал, хотя Хьюго в деревне было бы хорошо, да и сам Гэри смог бы там по-настоящему заняться живописью. Но она знала, что он даже слушать об этом не станет. Она глянула на отражение Билала в окне. Он был хороший человек, замечательный отец, любящий муж. На одно ошеломляющее мгновение, такое, от которого у нее перехватило дыхание, Рози пожалела, что это не она сидит рядом с ним на переднем сиденье. Не она едет со своим мужем выбирать дом. Рози поежилась.

Она наклонилась вперед и положила руку на плечо подруги.

– Ты рада?

Шамира пожала плечами:

– Мы не позволяем себе радоваться раньше времени. Слишком часто нас постигали разочарования.

Билал протянул руку над рычагом переключения передач и своей ладонью накрыл ладонь жены:

– Не волнуйся, милая, мы найдем подходящее жилье. – Голос у него был грубоватый, смущенный. Рози откинулась на спинку сиденья. Ей стало ясно, что он предпочел бы подыскивать дом без нее. Это – занятие для мужа и жены. Ей не следовало навязываться им в спутницы. С другой стороны, когда ей еще представится такая возможность? Она не хотела смотреть дома в одиночку, самостоятельно подбирать жилье для своей семьи.

Дом, который они приехали смотреть, стоял в глухом переулке, находившемся всего в нескольких кварталах от Хай-стрит. За углом она увидела школу; дети туда смогут пешком ходить. Сам дом представлял собой построенное в начале семидесятых годов квадратное сооружение с прислонной кирпичной облицовкой стен и низкими потолками. Над проволочным ограждением была закреплена табличка: «ИДЕАЛЬНЫЙ ДОМ ДЛЯ СЕМЬИ». Рози усмехнулась про себя. Вот бы Гэри поиздевался над этой фразой. «Семейные ценности», «Работающие семьи», «Семья на первом месте» – он ненавидел подобные лозунги. За заборами некоторых домов торчали жильцы, равнодушно наблюдавшие за вереницей потенциальных покупателей, входивших в дом и выходивших из него. Один из них был похожий на грека старик. Чуть дальше на улице стайка ребятишек гоняла футбольный мяч под присмотром африканки в платке, внимательно следившей за дорогой. Тихая улочка. Хьюго тоже мог бы спокойно здесь играть. Она не побоялась бы выпускать его на улицу.

Дом производил гнетущее впечатление. Унылая конура, иначе и не скажешь. Прежние обитатели выехали, и теперь, на взгляд Рози, дом был похож на невзрачную коробку, лишенную индивидуальности и очарования. Комнаты были маленькие, ковер – потертый, в ванной стоял характерный запах сырости и мокрого белья. Однако дом занимал большой участок, в дальнем углу которого находился хотя и ветхий, но вполне просторный сарай. Двор годами никто не приводил в порядок, в небольшом садике было полно чахлых сорняков. Но Рози видела, что ее друзьям понравились и двор, и участок, и местность. Она незаметно вернулась в дом. Из всех посетителей лишь она одна ходила сама по себе, и оттого ей было ужасно неловко. В доме толклись молодые пары – смывали туалет, простукивали тонкие стены, измеряли комнаты. Она вышла на улицу через парадный вход. Когда они только приехали, стоявший на крыльце пухлощекий риелтор попытался всучить ей рекламный листок, но она не взяла. Риелтор по-прежнему стоял на крыльце. Она шагнул к ней, протягивая рекламный листок, но потом, узнав ее, улыбнулся и вернулся на свое место. Повинуясь порыву, она протянула руку за рекламой. На фотографии дом был запечатлен в самом выгодном ракурсе: его снимали снизу, чтобы здание казалось высоким и широким. Она перевернула листок и стала разглядывать планировку внутренних помещений. В доме было всего две спальни, значит, детям пришлось бы спать в одной комнате, как и в нынешней квартире, что Шамира и Билал снимали в Престоне.

– Томастауном заинтересовались? – В голосе риелтора слышался лукавый цинизм, словно он внимательно рассмотрел Рози и заметил, что одета она довольно стильно, хотя вещи ее куплены в комиссионном магазине, а босоножки на ней дорогие, фирмы «Биркенсток».

Не отвечая на его вопрос, она спросила:

– За сколько, по-вашему, будет продан дом?

Агент отвечал осторожно, не называя точных цифр:

– За двести тридцать – двести шестьдесят. Но…

Ему не нужно было ничего добавлять к своему проклятому «но». Дом за двести тридцать – двести шестьдесят тысяч долларов – выгодное приобретение, учитывая что рядом есть и магазины, и школы, и вокзал. Выгодное приобретение, которое она не может себе позволить, тем более что цена, скорее всего, еще заметно подрастет. Дом будет стоить никак не меньше трехсот тысяч. И эту сумму надо выложить за жилье, которое находится в безликой, безобразной дыре, больше похожей на мусорную свалку? Рози вернула рекламу агенту.

– Ищите недвижимость под вложение средств? – Риелтор достал из кармана визитную карточку и вручил ее Рози: – Звоните в любое время.

Он, что, подкатывает к ней? Сколько ему? Двадцать пять? Меньше? Она была уверена, что он флиртует с ней, и эта мысль одновременно обрадовала ее и рассмешила. Она глянула на карточку в ее руке. Лоренцо Гамбетто:

– Спасибо, Лоренцо.

– Всегда к вашим услугам.

– Я сюда с друзьями приехала.

– Ах да. Заметная пара. – Это было сказано ровным, небрежным тоном, но она уловила в нем нотки любопытства. Пара. Она видела, что на них обратили внимание сразу же, едва Шамира с Билалом вышли из автомобиля. Взгляды, в основном украдкой, но некоторые оскорбительные, несколько даже угрожающих. Мужчина явно абориген, женщина – мусульманка, но цвет кожи и лицо у нее, как у типичной австралийки из рабочей среды. Кто они такие?

– Ну, что скажешь?

Рози тактично уклонилась от ответа, переадресовав вопрос Шамиры самой Шамире:

– А ты сама-то что думаешь?

– Там только две спальни, хотя больше мы можем позволить только в том случае, если будем искать жилье в дальних пригородах. А я хочу быть поближе к маме и Кирсти, Билал – поближе к своей работе. Меня этот дом вполне устраивает.

Глаза Шамиры возбужденно блестели. Рози точно знала, что надо сказать.

– По-моему, милое местечко. Улица приятная, много детишек, за углом – начальная школа.

– А чуть дальше по дороге – средняя. Это когда дети подрастут.

Рози улыбнулась Билалу. Интересно, понимает ли он, что за ее улыбкой кроется недоверие? Долго ли вы проживете здесь, если купите этот дом? Долго ли сможете жить здесь?

– Идеальный вариант.

По дороге назад она вполуха слушала своих друзей. В их голосах она ощущала волнение, нервную озабоченность. А сама думала о том, как бы ей убедить Гэри в том, что им следует вдвоем заняться поисками собственного жилья, хотя бы посмотреть вместе несколько домов.

Со Спринг-стрит они свернули на Сент-Джордж-роуд, и перед ними на горизонте внезапно обозначились очертания Мельбурна. Вот где она хотела бы жить. Это – ее мир на протяжении уже многих лет, здесь она мечтает приобрести дом. Но если уж в Томастауне невзрачная коробка стоит триста штук, в Мельбурне дом уж никак не купить. Северные районы. Кафе. Ее любимые магазины. Бассейн. Трамвайная линия, тянущаяся по Смит-стрит и Брансуик-стрит. Роскошные набережные Ярры и Мерри-Крик. Какая несправедливость! Они – часть этого города. Почему же они не могут жить здесь?

– Когда аукцион?

– Через месяц.

В выходные сразу же после слушания. Это будет насыщенная неделя. Билал целыми днями будет пропадать на работе, Шамира – заниматься всем остальным. Рози плохо представляла, что требуется для покупки дома, но, вероятно, придется ходить в банки, встречаться с юристами и агентами по продаже недвижимости и еще бог знает что.

Шамира, прочитав ее мысли, обернулась, взяла ее за руку:

– Я приду.

Рози охватило чувство безграничной благодарности.

Поначалу она подумала, что дома никого нет, что Ричи повел Хьюго в парк. Но, стоя на кухне, она услышала шум, доносившийся со двора. Ногой она тихонько отворила дверь с проволочной сеткой и вышла во внутренний двор. В разбитое окно покосившегося сарая она увидела дымящего сигаретой Гэри.

Все трое разом подняли головы, когда она вошла в сарай. У нее было такое чувство, что она встряла в какую-то мужскую игру, явилась в клуб для избранных. Лицо Гэри ничего не выражало. Ричи, сидевший на грязном полу с грудой каких-то журналов на коленях, смотрел на нее с открытым ртом. Вид у него был шокированный, виноватый. В лице Хьюго отражались только обожание и радость. Он кинулся к ней. Она подхватила его на руки, при этом едва не завалившись назад. Чтобы не упасть, ей пришлось прислониться к дверному косяку. Хьюго вырастал, становился тяжелее и уже не умещался у нее на руках. Его тело отторгалось от нее, а она к тому еще не была готова. Ей хотелось, чтобы он вновь стал младенцем, крошечным существом, идеально вписывающимся в нее. Она поцеловала сына один раз, второй, третий, потом бережно поставила его на ноги.

– Мама, – воскликнул малыш. – А мы сиси смотрим.

Ричи быстро захлопнул раскрытый журнал, когда она вошла в сарай, но она мгновенно заметила, что за кипа лежала у него на коленях: коллекция «Плейбоев» Гэри, целая коробка, что он купил на блошином рынке во Франкстоне [91]91
  Франкстон – город неподалеку от Мельбурна.


[Закрыть], когда они еще только начали встречаться. С тех пор эта коробка всюду путешествовала с ними. Это были преимущественно издания конца семидесятых – восьмидесятых годов; период расцвета журнала к тому времени уже давно миновал. По современным меркам содержание этих номеров было довольно невинным. И все равно – чем вообще думает Гэри? Как можно показывать порно ребенку и подростку? Неужели он не понимает, как это гадко? Что это извращение?

Гэри сделал последнюю затяжку и затушил окурок на грязном полу.

– Представляешь, Рич до этого ни разу не смотрел «Плейбой»! – Гэри дерзко, с вызовом подмигнул ей. – Хотя зачем ему журналы, когда есть Интернет?

Сконфуженный подросток резко поднялся, рассыпав к ногам журналы. Вкладыши из них вывалились, и грудь Мисс Январь-1985 плюхнулась рядом с задницей Мисс Апрель-1983. Окончательно смешавшись, Ричи опустился на колени и принялся собирать журналы в беспорядочную кучу. Рози захлестнула волна жалости и любви к мальчику: бедняжка даже глаз не смел поднять. Она точно знала, что задумал Гэри. Он специально стал показывать мальчикам порножурналы именно в это время, зная, что она должна вернуться домой с минуты на минуту. Он мстил ей за то, что она поехала смотреть дом. Лучше всего никак не реагировать. Она поняла это сразу же, едва вошла в сарай. Она не должна терять самообладание. Этот мерзавец специально добивается ссоры.

Рози опустилась на корточки и вместе с Ричи стала складывать журналы.

– Мой папа листал «Плейбой», – просто сказала она. – Статьи читал.

Подросток не понял старой шутки; должно быть, слышал ее в первый раз. На Рози он по-прежнему не смотрел, его щеки пылали.

– Пойду приготовлю поесть. Пообедаешь с нами?

Ричи что-то едва слышно пробормотал в ответ, но она разобрала несколько слов: его к обеду ждет мама.

Рози выпрямилась и глянула на Хьюго:

– Хочешь сисю, дорогой?

С этими словами она повернулась и вышла из сарая, уводя за собой сына. Она была уверена, что Гэри смотрит ей вслед.

Гэри добился своего. Разумеется, они поругались. Ему нужно было поспорить, покричать, побраниться, унизить ее, поскандалить. Найти повод, чтобы отправиться в паб, проторчать там до закрытия, может быть, пошататься по ночным клубам и на карачках под утро приползти домой в невменяемом состоянии. Вот чего он хотел, всегда.

Поначалу она не поддавалась на провокации. Очевидно, ты раздражена из-за того, что я показал Ричи журналы? Нет, ничуть. Тогда он стал жаловаться, что она недосолила пеперонату [92]92
  Пепероната – итальянское блюдо из тушеных сладких перцев, томатов, лука и специй.


[Закрыть], глумливо ухмылялся, когда Хьюго после обеда сосал ее грудь. Ходил взад-вперед по коридору, чертыхался и сквернословил, потому что не мог найти номер «Гуд уик-энд» [93]93
  «Гуд уик-энд» – австрал. журнал, распространяемый по субботам газетами «Сидней морнинг геральд» и «Эйдж».


[Закрыть]с фотографией Грейс Келли на обложке. Ты выбросила, его, да? Нет, Гэри, я ничего не выбрасывала. Ты всегда выбрасываешь мои вещи. Я его не выбрасывала. Тогда где он? Не знаю, Гэри. А какого рожна ты знаешь, что ты вообще знаешь, дура набитая?

Она попыталась прикорнуть, но он на всю громкость включил музыку – альбом «Marquee Moon» группы «Телевижн», – лишенную и приятной легкости, и мелодичности, так что она вообще не смогла заснуть. Сразу после обеда он начал напиваться, к четырем часам выдул всю упаковку из шести бутылок пива, а потом, видя, что она не решается дать ему двадцать долларов на новую упаковку, стал орать на нее: «Я зарабатываю эти деньги, это мои деньги, дерьмо поганое. Дай мне мои чертовы деньги». Пока он ходил в паб, она быстро позвонила Айше, но услышала автоответчик. Она попыталась дозвониться до Шамиры, но трубку так никто и не снял. Тогда она решила сходить к Симоне, жившей всего в нескольких кварталах от них. Хьюго там поиграл бы с Джошуа. Едва они собрались выйти, из паба вернулся Гэри:

– Куда это вы?

– Да вот хочу с Хьюго сходить к Симоне.

– Хьюго не нравится Джошуа.

– Нравится.

– Нет, не нравится. Джошуа его щиплет. Верно, Хьюго?

– Джошуа ведь не щиплет тебя, да, дорогой?

– Щиплет.

– А ты скажи Джошуа, что никто не смеет прикасаться к тебе без твоего разрешения.