Текст книги "Пощечина"

Автор книги: Кристос Циолкас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

– Старик, а ты вовсе не нормальный.

Ник сердито глянул на Ричи:

– Ты о чем?

– Что хорошего в том, чтобы быть нормальным? – вмешалась Конни. – Лучше уж быть другим, не таким, как все. Кто хочет быть нормальным в Австралии Джона Говарда [79]79
  Джон Уинстон Говард (р. 1939) – премьер-министр Австралии в 1996–2007 гг.


[Закрыть]?

Ричи издал непристойный пукающий звук.

– На этой вечеринке все козлы. Я рад, что ты не нормальный, малыш Ники.

Конни показала Ричи кулак:

– На мой взгляд, Ник вполне нормальный парень. Не то что ты.

– Большое спасибо.

Она руками обвила своего друга за шею:

– Я не хочу, чтобы ты был нормальным. Будь всегда таким, какой ты есть.

Ник встал и, не говоря ни слова, пошатываясь пошел прочь по тропинке.

– Опять в туалет?

Ричи кивнул и рассмеялся.

– Весь вечер ходит туда-сюда. Я ему говорю: давай прямо здесь, в саду. Кому какое дело? – Он показал куда-то за эвкалипты, туда, где вдоль заднего забора стояли кусты жасмина и других растений. – Я вон туда хожу.

Конни посмотрела на небо. Звезды и луну затянули облака.

– Жаль, я не могу пописать стоя.

– А ты попробуй.

– Нет, в этом платье нельзя. Неприлично.

Ричи столкнул ее со своих колен.

– Тяжело что ли?

– Да, зад у тебя тяжелый. – Он сунул руку в карман, вытащил нечто похожее на клочок разорванной фотографии и дал ей.

– Что это?

– Фото Гектора.

Она молчала. Хотела сказать: забудь все, что я наговорила тебе днем. Хотела извиниться. Хотела, чтобы он извинился. Но знала, что он не станет извиняться, да и она сама тоже. Ричи поднялся и бросил обрывки снимка в костер. Клочки несколько секунд покружили над огнем, потом их подхватило пламя. Они скукожились и превратились в пепел. В нос ударил горький химический запах. Конни пыталась вспомнить, какой был Гектор на фотографии. Молодой, как она сама, как Ричи, Ник, Дженна, Али. Молодой, как она. Хотя он не был таким юным. Она смотрела на обуглившиеся останки фотобумаги и жалела, что не может выжечь его из себя, изгнать его образ из своего сознания. Я ему не нужна. Это так больно, как ожог, будто у нее внутри один сплошной волдырь. Она вспомнила, какое облегчение было написано у него на лице, когда он сказал ей, что между ними все кончено. Горилла, обозвала она его. Глупый ребяческий поступок. Она была рада, что языки пламени пляшут перед ней, ибо в отблесках огня не было видно, как ее лицо заливает краска стыда.

– Кон, что с тобой?

Она отошла от костра и вновь села Ричи на колени. Положила голову ему на плечо. Он погладил ее по лицу.

Вернулся Ник. Остановился у ящика, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– Хочешь сесть здесь? А я на траве посижу.

Глаза он таращил, как зверек. Вид у него был беззащитный и немного испуганный. Интересно, их грибы так уж хороши, как они говорят?

Она встала:

– Холодно. Пойду в дом. Вы бы тоже пошли туда, потанцевали.

Ричи опять непристойно фыркнул:

– Не с этими придурками.

– Они нормальные.

Ричи повернулся к Нику:

– Видишь, я же говорил, что она инкубаторская. Одна из «нормальных».

Порой он был такой козел. Все ребята на вечеринке были хорошие, никто не выпендривался. Сегодня ей все нравились.

Она протянула руку Нику:

– Пойдем потанцуем.

Парень опешил, тряхнул головой:

– Я плохо танцую.

– Не парься. Это же не конкурс.

– Не-а. Я буду чувствовать себя идиотом.

– Ты не идиот.

– Идиот, идиот. Как и я.

Не обращая внимания на Ричи, она продолжала протягивать Нику руку:

– Идешь?

Ник сел на ящик. Уставился взглядом в землю.

Она пожала плечами:

– Ладно, пока.

Удаляясь, она слышала, как Ричи напевает, фальшивя, песню «Шугарбейбс» «Freak Like Me».

Ник велел ему заткнуться, но Ричи продолжал петь.

– Хочешь покурить?

К ней обращался Али. Он взял ее за руку – ладонь у него была огромная, ее рука утонула в ней – и потащил за собой к двери в конце коридора. Они вошли в какую-то комнату, и он плотно закрыл дверь. Они оказались в темноте. Шум вечеринки внезапно стих. Али включил свет. Они находились в спальне.

– Чья это комната?

– Гостевая.

– Надо же какая большая.

Конни увидела огромную кровать, большую репродукцию картины Мане на стене и на комоде у кровати – маленького золотого Будду в полулежащей позе. Али бухнулся на середину кровати, скрестил ноги. Вытащил мешочек с табаком, папиросную бумагу и маленький комочек гашиша. Он начал сворачивать сигарету. Конни в смятении думала, куда бы ей сесть. Она сбросила туфли и опустилась на краешек кровати, наблюдая за Али. Сесть, как он, скрестив ноги, в этом своем платье она, разумеется, не могла.

– Ты такая красивая, – прошептал он.

Она тронула кончики его волос. На ее пальцах остался липкий гель. Наверно, косметика на лице размазалась от пота, когда она танцевала, подумала Конни. Она огляделась, ища зеркало. Али, прочитав ее мысли, показал на дверь с облезающей поблекшей красной краской:

– Ванная там.

Она пошла в ванную, умылась, зачесала назад волосы. Не так уж и плохо она смотрится, отметила Конни. Она отступила от зеркала, оглядела себя. Платье, казалось, мерцало в неярком освещении ванной. У нее начинали стучать зубы: пожалуй, нужно еще выпить. Завтра утром изо рта у нее будет вонять. Она постарается больше не курить: от сигарет сохнут губы. Она широко открыла рот. Зубы, что ли, желтые? Улыбка слишком большая для ее лица. Вот если б у нее губы были поменьше, зубы помельче… А платье красивое.

Она вернулась в комнату, забралась на кровать. Али протянул ей сигарету, дал прикурить. После нескольких затяжек гашишем по телу разлилось умиротворяющее тепло. Она легла поперек кровати, отдала сигарету Али. Тот, перепрыгнув через нее, скрылся в ванной. Вскоре он вернулся с небольшой прозрачной чашей в форме полумесяца, в которой лежали морские камешки и ракушки. Он высыпал содержимое чаши на комод и стал стряхивать в нее пепел.

– Предки Джордана уже вернулись? – Наверно, уже было далеко за полночь. Фильм давно кончился. Дом пропах марихуаной и табаком.

– Они не придут, остались в городе. Мистер А. снял номер в гостинице на сегодняшнюю ночь. До утра их можно не ждать.

– Они слишком доверяют Джордану.

– Джорду можно доверять. Он не козел. Бардака не допустит.

Конни смотрела на потолок. Он был сделан под старину, с круглым панно из лепнины по центру, с середины которого свисала люстра. Панно представляло собой сложный растительный орнамент, раскрашенный вручную в красный, желтый, белый и зеленый цвета, так что оно было похоже на акварель. Али передал ей сигарету, и она посмотрела на него. Волосы его взмокли от пота, на смуглой коже – ни единой отметинки. У Али тоже был большой рот, но это его не портило. Он вполне мог бы стать моделью, хотя в его внешности не было ничего мягкого или женственного. Вид у него был властный. Властный.Она повторила это слово про себя. Ей было немного боязно оставаться с ним наедине.

– На что смотришь?

– Да так… – Она быстро затянулась и вернула ему сигарету. – Просто подумала, как так получилось, что вы с Джорданом стали друзьями.

– Ну да, ведь он весь из себя такой положительный, умный, а я всего лишь тупорылый мусульманин?

Конни покраснела. Она знала, что ее щеки и шея пылают. А смутилась она от того, что он угадал ее мысли – в какой-то степени. Нет, она вовсе не думала про то, что он мусульманин, да и неумным его не считала. Он просто плохо учился. Али рассмеялся над ее смущением:

– Мы знаем друг друга с детства. Вместе играли в детской футбольной команде.

– Серьезно?

Джордан был чистый гуманитарий. Собирался поступать в Викторианский колледж искусств, чтобы стать режиссером или актером, что-то в этом роде. А спорт Джордан Атанасиу даже и не любил.

– Играл он не очень хорошо, но идиотом не был. – Али затушил окурок в чаше. – Большинство людей – идиоты… – Он поднялся на колени и снизу вверх посмотрел на Конни. – А ты – нет.

Али казался огромным, возвышался над ней, будто великан.

– Конни, – решительно сказал он. – Сейчас я тебя поцелую.

Целовал он ее настойчиво, но не причиняя боли. Его губы, язык, зубы, слюна обволакивали ее рот. А вот Гектор, осознала она, всегда целовал ее нерешительно, будто сдерживался. Это она всегда проявляла настойчивость и нетерпение. Сейчас же лидером был Али, и ее губы, руки, тело подчинялись ему. Она могла бы целоваться с ним всю ночь. Она и не подозревала, что это может быть такое простое, естественное удовольствие. Она ни о чем не думала, ее разум не парил над телом. Существовали только она, Али и этот поцелуй. Поцелуй поглотил ее.

– Можно тебя трахнуть?

Ей хотелось просто целоваться, но она кивнула. Это так и должно произойти. С этим красивым смуглым парнем, которого еще несколько дней назад она считала заносчивым нахалом, не уважающим женский пол. Ей было страшно, но она кивала. Это так и должно произойти. Она была пьяна. Меня не стошнит, убеждала она себя. Конни коснулась его кожи. Нужно запомнить, какая она бархатная на ощупь. Конни коснулась его майки. Нужно запомнить, какая она грубая на ощупь, из смеси хлопка и полиэстера – огромная красная майка с номером 3 на груди. Она запомнит цветы на потолке, полулежащего Будду, запах гашиша. Все это она должна записать по возвращении домой. Нужно не забыть записать все свои впечатления в дневнике.

Али расстегнул ремень, спустил до колен джинсы. Трусы у него были черные, и, когда он их стянул, она увидела, что он уже возбужден. Пенис у него был большой, толстый. Она должна притвориться, что ей не больно. Даже если будет больно, она не должна показывать виду. Смутившись, она отвела взгляд от его гениталий и подняла глаза к его лицу. Он улыбался ей. Одной рукой поглаживал ее по лицу, другой – водил по ее бедру.

– Ты ведь принимаешь противозачаточные, да?

Солгать? Черта с два. Не будет она лгать.

– Нет.

– Черт! – Пальцы касались волос у нее на лобке.

Вид у него был сомневающийся, настороженный. Что, у нее слишком много волос? Она слишком волосатая? Али сунул свободную руку в карман и вытащил презерватив.

– Надень, – приказал он.

Как-то раз, в восьмом классе, вдвоем с Тиной они практиковались на банане, а потом смеялись целый день. Ей никак не удавалось разорвать пакетик. Али забрал его у нее и разорвал упаковку зубами. Поднял ее на ноги, так что они теперь стояли лицом к лицу. «Давай, детка, – прошептал он. – Я сгораю от вожделения». Когда они целовались, она вся, целиком, отдавалась поцелую. Теперь же ее разум парил высоко над ее телом. Его шепот напоминал шипение персонажей порнофильмов, плохую запись рэпа. Она чувствовала себя по-дурацки. Да и он выражался, как идиот. Холодными непослушными руками она пыталась натянуть липкий презерватив на пенис Али, но у нее ничего не получалось. Его возбуждение начало угасать. Он насмешливо наблюдал за ее неуклюжими стараниями.

– Ты когда-нибудь резинку-то надевала?

Она покраснела:

– Обычно парни это делают сами.

Казалось, Али принял ее упрек, он забрал у нее презерватив. Слава богу, насмешливое выражение исчезло с его лица. Теперь вид у него был смущенный.

– Конни, – тихо произнес он. – Не хочешь взять в рот? Чтобы я опять возбудился.

Она не противилась. Его рука давила на нее мягко, не настойчиво, ведь она не сопротивлялась. Многие девушки это делают. Именно так ей очень хотелось ублажить Гектора. Она посмотрела на пенис Али, принюхалась. Запах был незнакомый. Запах плоти, но какой-то уж больно непривычный.

Она мотнула головой:

– Нет.

Она села. Не смогла себя заставить. Сама не знала почему. Как-то это было непристойно или, может быть, слишком сокровенно. Сокровеннее, чем обычный половой акт. Она снова мотнула головой:

– Извини.

Али все так же странно смотрел на нее.

От стыда она готова была сквозь землю провалиться. Господи, какая же она жалкая девственница.

– Ничего. Поцелуй меня.

Целуясь, они легли рядом. Скованность исчезла. Она притянула его ближе к себе. Ей хотелось только целоваться. Али возился с презервативом, она старалась не думать об этом. Старалась думать только о том, как приятно он пахнет – пивом, гашишем и мятной жвачкой. Она ощутила его ладонь между ног, потом, в себе, его палец. Она оторвалась от его губ и застонала. Бережно поддерживая ее голову в своей огромной ладони, он произнес еще раз: «Ты так прекрасна» – и вонзился в нее.

Она вскрикнула. Казалось, в нее воткнули нож. Он попытался протолкнуться глубже. Она поморщилась, ойкнула, потом закричала – издала некий странный вопль, похожий на визг перепуганной собаки, проснувшейся после наркоза. Али отстранился от нее, и она сунула руки между ног. У нее было такое ощущение, что ее изодрали в клочья. Ей было стыдно, по ее лицу текли слезы. Али привлек ее к себе. Она плакала у него на груди. Он крепче обнял ее. Постепенно, очень медленно, боль стала притупляться. Она не хотела, чтобы Али разжимал объятия. Не хотела смотреть ему в лицо.

– Конни, Конни, – наконец настойчиво, но с нежностью в голосе заговорил он. – У меня нога занемела.

Она неохотно отстранилась от него. Он поднялся, начал потирать ногу. Его джинсы и трусы все еще были спущены до колен. Она натянула трусики, в панике осматривая свои бедра, ноги, постельное покрывало, ожидая увидеть кровь. Но ничего не увидела. Морщась, Али осторожно встал с кровати.

– Пойду в туалет. Побудь здесь, ладно?

Конни хотелось смеяться. Он все еще был возбужден.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Она все же рассмеялась, когда Али, в спущенных до колен джинсах и трусах, устремился к ванной. Его пенис прыгал вверх-вниз в такт его шагу. Это напомнило ей стычку между Теренсом и Филиппом в «Саут-Парке» [80]80
  «Саут-Парк» (South Park) – американский мультсериал для взрослых. Высмеивает недостатки американской культуры и текущие мировые события, а также подвергает критике множество глубоких убеждений и табу посредством пародий и черного юмора.
  Терренс и Филлип – второстепенные персонажи сериала, канадские юмористы, развлекающие зрителей сортирным юмором и чудовищными ругательствами. Их шоу – любимая телепередача детей. Терренс и Филлип являются гипертрофированной самопародией авторов на собственное шоу, попыткой показать в ответ на обвинения в туалетности, что такое по-настоящему сортирный юмор.


[Закрыть].

После его ухода она вытерла о наволочку лицо и глаза. Должно быть, вид у нее ужасный. Может, все-таки уйти? Но она продолжала сидеть на кровати, глядя на дверь, за которой скрылся Али. Она не хотела выходить к ребятам одна. Они с Али ушли вместе. Сейчас, наверно, все сплетничают. Если она появится одна, это будет невыносимо.

Она услышала шум воды, спускаемой в унитазе. Али вернулся. Он был полностью одет. Она уткнулась взглядом в пол: полированные половицы покрывал толстый шерстяной ковер с цветочным узором такой же расцветки, как и потолочный орнамент.

Али сел подле нее, обнял ее за плечи:

– Ты девственница, да?

Она не ответила.

– Я рад. Ты не вела себя как шлюха.

Ее это взбесило.

– То есть если б ты переспал со мной, я бы стала шлюхой.

– Не гони волну. Просто ты – не шлюха.

– А шлюхи, значит, плохие? – Она вырвалась от него.

Он вновь привлек ее к себе:

– Нет. Но ты не шлюха. – Он встал, взял ее за руку: – Пойдем выпьем чего-нибудь.

После весь вечер он держал ее за руку: когда они танцевали, когда пили. Он не выпускал ее руки даже в конце вечера, когда почти все разошлись и остались только она с Али, Дженна с Джорданом, Тина, Вероника, Коста, Линин и Кейси. Они все сидели в гостиной, слушали альбом Девендры Банхарта «Niño Roja». Дженна с Джорданом сидели вместе на диване, его рука покоилась на ее коленях. Вероника, казалось, не возражала.

Дженна подмигнула Конни, когда та вместе с Али вышла из гостевой. Тина, улыбаясь ей, беззвучно произнесла: «Бесстыдница». Сегодня она ничего им не скажет. Расскажет обо всем в школе. Расскажет правду. В какой-то момент на вечеринке появился Ричи. Хмурясь, он скользил глазами по комнате. Увидев, что она и Али, держась за руки, сидят на диване, он подошел к ним.

– Как дела, Рич?

Ее друг проигнорировал Али:

– Я отваливаю.

– Где Ник?

– Ждет на улице.

– Попрощайся с ним за меня.

Ричи крякнул:

– Что такое?

– Ничего. Просто ты такая нормальная. Порой ты такая невероятно нормальная, аж тошнит.

Он злился на нее. Она понятия не имела, почему он злится. Но сейчас ей до этого не было дела.

– Я завтра тебе позвоню.

– А-а… ладно.

Не попрощавшись, Ричи повернулся и пошел прочь.

– Пока, Ричо, – крикнул ему вслед Али.

Тот не удостоил его ответом.

– Ревнует, да?

Конни сжала руку Али:

– Нет, конечно.

– Он в тебя влюблен. Это ясно. Причем давно.

– Вовсе нет.

– Нет? Он гомик, что ли?

Она хотела ответить: «Да, гомик». Но прикусила язык. Она не вправе так поступить с Ричи. Не вправе его предавать. Не вправе унижать его перед Али. Ричи не знает, что Али хороший парень. Она заставит их подружиться. Они должны стать друзьями.

– Значит, он в тебя не влюблен?

Али собирался еще что-то добавить, но воздержался.

– Что ты хотел сказать?

– Ничего.

– И все-таки?

– Понимаешь, когда я говорю «гомик», я не имею в виду ничего плохого. Это все равно что ты называешь меня или Косту придурком.

– Я не называю тебя придурком.

– Ну, ты меня поняла.

– Нет, не поняла.

Он заерзал, сидя рядом с ней. Шепнул ей на ухо:

– Говорят, отец у тебя был гей.

– Бисексуал.

Али широко улыбнулся:

– Разумеется. – Он принял серьезный вид, в его лице появилась озабоченность. – Просто иногда я говорю не думая. На самом деле мне наплевать, кто что собой представляет. Я хочу, чтоб ты мне поверила.

– Я тебе верю. – Она озорно улыбнулась. – Папе моему ты бы понравился. Ты в его вкусе.

Али снова поцеловал ее.

Он провожал ее домой. Они шли рука об руку. Почти не разговаривая. На нем был один из джемперов Джордана – черный, с высоким воротом. Черный цвет был ему к лицу. Они остановились у ее дома. Опять поцеловались.

– А ты как домой доберешься?

– Пешком.

– До Кобурга [81]81
  Кобург – район на окраине Мельбурна, расположен в 8 км к северу от центра города.


[Закрыть]? Это ж очень далеко.

– Нет. Минут сорок максимум.

Они никак не могли разнять руки. Он неловко переминался с ноги на ногу. Наконец выпустил ее руку. Ощущение было такое, будто ее рука, лишенная тепла его ладони, сразу обмякла, опустела. Она не представляла, что скажет ему в школе в понедельник. Он все еще топтался на месте.

– Хочешь сходить в кино?

– Когда?

Неужели она взвизгнула? Да, она только что взвизгнула.

– В пятницу вечером?

– Да, конечно.

– Ладно. – Он нежно, ласково поцеловал ее в губы. – До понедельника.

Она смотрела, как он, сунув руки в карманы, идет по улице. Под уличным фонарем он обернулся и помахал ей. Она махнула ему в ответ. Он был похож на ребенка. Она пошла в дом.

Из-под двери тетиной комнаты пробивалась полоска света. Она тихо постучала.

– Входи.

Таша читала, сидя в постели.

– Не смогла заснуть.

– Извини. Поздно уже, да?

– Половина четвертого. Слава богу, что завтра воскресенье. Хорошо погуляла?

Конни откинула стеганое одеяло и забралась в постель к тете:

– По-моему, меня только что пригласили на свидание.

– Кто?

– Его зовут Али.

– Ты – дочь своего отца.

– Он очень славный, Таша.

– Об этом я сама буду судить. На платье твое запал, да?

Конни обвела взглядом комнату тети. Стопка книг у кровати, на стене – старые плакаты, проповедующие идеи феминизма и социализма, изображение Младенца Иисуса на руках девы Марии. Здесь было тепло и уютно.

– Тебе одиноко, Таша?

– Нет. У меня есть ты.

– Но ведь если б тебе не пришлось заботиться обо мне, ты, должно быть, нашла бы кого-нибудь?

Таша молчала.

Конни повернулась и посмотрела на тетю:

– Я права, да?

– Возможно. Но не исключено и другое: я могла бы оказаться одна-одинешенька в этом доме. Мне было тридцать семь, когда я начала заботиться о тебе, Кон. Теперь мне сорок два. В тридцать пять меня не ждал за углом принц Али. Как знать, может, он появится, когда мне будет сорок три. По большому счету, мне все равно. У меня есть ты. Ты живешь со мной. Я считаю, что мне повезло. – Таша наклонилась к племяннице и чмокнула ее в щеку. – А теперь спать. По-моему, ты просто напрашиваешься на комплименты. Я люблю тебя. И ты это знаешь.

Конни, широко улыбаясь, соскочила с кровати:

– Ладно, я только Заре сообщение отправлю и лягу.

Спать она не могла. Включила компьютер, а потом выдвинула нижний ящик стола. Под бутылочками с замазкой, блокнотами, тетрадками и карандашом лежала старая железная коробка. Изображение улыбающегося принца Уэльского и леди Ди на ней немного вытерлось, так что теперь у Дианы не было носа, у Чарлза – подбородка. Конни открыла коробку, вытащила лежавшие в ней документы, открытки, использованные билеты на концерты группы «Плацебо» и Снуп Дога [82]82
  Снуп Дог (Snoop Dog) – наст, имя Кельвин Кордосар Броадус (р. 1972), американский рэпер, актер, продюсер, легенда гангста-рэпа.


[Закрыть]. Письмо лежало на самом дне коробки, там, куда она всегда его клала. Тетя не знала, что она хранит это письмо. Его дал ей отец, когда умирал в лондонской больнице. Это копия, сказал он ей, копия письма, что я отправил твоей тете. Она ответила, добавил он. Дала согласие.

Конни начала читать.

«Дорогая сестра,

Я пишу, чтоб попросить тебя позаботься о моем ребенке, о моей дочери. В ней вся моя жизнь. Я знаю, что не писал тебе много лет, но надеюсь, что любовь и привязанность, которые ты питала ко мне – я знаю, что не всегда этого заслуживал, – ты перенесешь на свою племянницу. Она – чудесный ребенок, Таша. Потрясающий ребенок.

Я умираю, умираю уже давно. Это одна из причин, вынудивших меня держаться от вас на расстоянии. Я знаю, что ты была бы ко мне добра, но сомневался, что найду понимание у Питера и отца. Диагноз мне поставили в 1989 году. Если помнишь, ты как раз оканчивала школу, когда я приехал домой вас навестить. Ты расстроилась, что мое возвращение сопровождалось ссорами, причиняло душевные муки. Я был резок даже с тобой, и позже, в Лондоне, ты сказала мне, что тогда сочла меня жестоким и заносчивым и решила, что это Англия так меня испортила. Мне следовало сразу сказать тебе, что я заразился СПИДом, но я боялся, да и мама просила, чтобы я молчал. Да, она знала. Ей было стыдно, но она держалась молодцом. От отца, разумеется, она это скрыла.

Конни здорова. Должно быть, мы с Мариной зачали ее до того, как подхватили вирус. Или, хвала Господу, ей просто очень повезло.

Увы, даже теперь я порываюсь солгать. Даже на пороге смерти, прячась за этим письмом, я проявляю трусость. Ведь это я заразил Марину. Я уверен, что точно знаю, в какой момент вирус попал в мой организм. Это случилось в Сохо, будь оно проклято. В туалете одного клуба, где-то в самом чреве злачного Лондона. Парень по имени Джозеф впрыснул мне героин. Я был пьян, обезоружен его красотой. Мне очень хотелось переспать с ним в тот вечер. Мы так и не занялись сексом – наркотик сделал свое дело, – но, наблюдая, как он вводит иглу в мою вену, я знал, что он отравляет меня».

Эти строки ей всегда было тяжело читать. Всегда.

«С год мы с Мариной усердно и часто занимались сексом. Думаю, я надеялся, что некое чудо нас исцелит. Она умерла, как тебе известно, пять лет назад. Я не признался ей в том, о чем написал выше, и она меня не винила. А может, и не стала бы винить, даже если бы я ей рассказал. Как знать, какие притоны посещала она сама в угоду собственным порокам!

Вот такое признание. В последние годы жизни Марина приняла буддизм, но я, к сожалению, по-прежнему слишком боюсь нашего сурового Единого Бога. Я – не плохой человек, отнюдь, меня не должны прогнать по последнему кругу ада, и все-таки я не могу отделаться от мысли, что есть определенная логика и здравый смысл в заветах древних патриархов. В своей жизни я мало чему подчинялся. Я совершенно непросветленный человек.

Конни почти четырнадцать, она посещает школу в Южном Лондоне. Она – большая умница, учится замечательно. Разумеется, для своего возраста она развита не по годам. Конечно, я просто потрясен тем, как ей удается мириться со смертью матери и моей болезнью. Если среди ее друзей и процветают предрассудки и невежество, она это хорошо скрывает, и я подозреваю, что самые близкие из них оказывают ей поддержку. Мать ее приятеля Аллена – лесбиянка; ее самая близкая подруга Зара – потрясающе классная турчанка. (Зара целых два года копила карманные деньги на дурацкую футболку от „Прада". Меня поразило не само ее стремление заполучить в свой гардероб фирменную вещь – сейчас все помешаны на лейблах, и мне это немного претит, – а именно то, что она копила так долго. Это ж какая должны быть сила воли!).

Не знаю, сестренка, случается ли тебе иметь дело с подростками, но меня они изумляют и воодушевляют. Не то, что наше поколение. Но я вовсе не идеализирую современную молодежь. Они чертовски жестоки, подлинные дети Тэтчер, хотя и произносят правильные лозунги антирасистского и экологического содержания. Им плевать на тех, кто не способен по какой-либо причине добиться успеха. Даже мальчишки из простых семей, увивающиеся вокруг Конни, насмехаются над теми, кто не грезит о быстрых автомобилях и будущем процветающих бизнесменов. Но они не лицемеры и, в отличие от нас, не корчат из себя всезнаек и не стремятся говорить от чужого лица. Интересно, дома они ведут себя так же?

На улице дождь. Ко мне скоро придет дневная сиделка, которая съедает почти половину моего пособия. Да, я все еще получаю пособие по безработице – полагаю, об этом отцу тоже не говорят. Он уже на пенсии или все еще строит, строит, строит и пьет, пьет, пьет и бурчит, бурчит, бурчит, что его детям не знакомо понятие „тяжелый труд"? Что за чушь! Я рано узнал, что такое тяжелый труд и пообещал себе, что никогда не буду так работать, никогда не буду так издеваться над собственным организмом и спиной, никогда не буду таким злым, как отец. Увы, я озлобился, но по-другому, не так, как отец. В отличие от отца, я сожалею не о том, чего не сделал, а о том, что сделал. Посему, что бы я ни говорил про свою чертову болезнь, в действительности я снова и снова вспоминаю тот момент, когда я заразился, и жалею, что тогда оказался в том клубе, положил глаз на того парня, укололся той же иглой, что и он, и больше всего, больше всего сожалею о том, что продолжал заниматься сексом с Мариной и проявил себя самым последним трусом.

Помолись за меня, сестренка. Я страшусь гнева Божьего.

Конни ничего не говорят. Она знает, что у меня есть сестра в Австралии и что я обожаю тебя. Но, ради бога, не чувствуй себя виноватой, если у тебя нет возможности взять ее к себе. Ты ведь не обязана брать на себя заботу о ней, верно? И я это знаю. Ей неизвестно о том, что я умираю, поэтому о будущем мы не разговариваем. Если ты не сможешь взять к себе Конни, о ней позаботится старая тетка Марины. Джессика живет в Ланкастере, и она великодушная женщина. Я хочу, чтобы Конни узнали своего дядю и деда, но не хочу, чтобы они диктовали ей, как жить, и определяли ее будущее. Из всей нашей семьи я доверяю только тебе.

Таша, если ты по какой-либо причине не можешь забрать ее к себе, прошу тебя, хотя бы поддерживай с ней связь. Мы с Мариной оказались не очень хорошими родителями, но нам все же удалось скопить и отложить для нее кое-какие деньги – пять тысяч фунтов. Мои похороны и все, что с ними связано, уже оплачены, я не оставляю после себя долгов. Меня кремируют и похоронят здесь, в Лондоне. По Австралии я не скучаю. В сущности, судя по тому, что мы слышим здесь, на нашей родине мало что изменилось. Мы все так же зажимаем черных, верно? Нет, уж пусть лучше меня похоронят здесь.

Я понимаю, сестренка, что пять тысяч фунтов не бог весть какие деньги, что я прошу слишком много. Но, думаю, ты полюбишь Конни. Я все рассказываю ей про то время, когда ты видела ее в последний раз, давным-давно, ей было всего пять лет. Ты ей тогда призналась, что боишься ездить в лондонском метро поздно вечером. Помнишь, что она ответила? „Тетя Таша, так ведь вечером там лучше. Света больше. Безопаснее". Вообще-то, она не доставляет особых хлопот. Как-то вечером на днях она удивила меня, спросив, есть ли у нас музыка Саймона и Гарфункеля. Поскольку она дитя Лондона, я думал, что она не знает ничего, кроме хип-хопа и танцевальной музыки, а ее, оказывается, заинтересовала эра хиппи. Она спрашивает меня про Джони Митчелл и „Флитвуд Мак". Одному Богу известно, где она их услышала. Неужто по „Радио-2" [83]83
  «Радио-2» – вторая программа британского радио, одна из основных программ внутреннего радиовещания Би-би-си; передает в основном легкую музыку и поп-музыку, спортивные репортажи и др.; работает с 1967 г.


[Закрыть]? Не может быть».

Да, папа, именно по «Радио-2». Мы с мамой слушали «Радио-2», когда тебя не было дома. Я терпеть не могу «Джой Дивижн», терпеть не могу «Клэш». Ненавижу техно. Мне нравится «Флитвуд Мак».

«Я умираю. Буду тебе крайне признателен, если ты постараешься ответить как можно скорее на это письмо. Очень тебя прошу, реши, пожалуйста, что для тебя лучше, ибо то, что лучше для тебя, будет лучше для Конни и для меня. Конечно, ты можешь и позвонить, но я опасаюсь, что, услышав твой голос, дорогая сестренка, я не выдержу и расплачусь. Конни называет меня динозавром, потому что я не пользуюсь Интернетом и электронной почтой, но теперь я волен любить или не любить то, что хочу, – это одна из немногих привилегий умирающего. Как ты знаешь, я никогда особо не жаловал телевизоры и телефоны, а Интернет и электронная почта – это, на мой взгляд, чудовищное сочетание того и другого. Совершенно очевидно, что я не создан для этой новой эпохи, так что ухожу я как раз вовремя.

Пожалуйста, напиши. Жаль, что у меня нет более внимательного старшего брата, с которым мы были бы более близки. Для тебя я оказался не очень хорошим братом. Сейчас, корпя над этими строками, я плачу и вспоминаю, как мы смеялись над нашей соседкой, старой миссис Радич, которая, страдая на чужбине, имела привычку говорить сама с собой. У меня сейчас такое же настроение. Бедная миссис Радич. Здесь, по крайней мере, говорят на моем языке. Вину за свое изгнание она возлагала на бедность и войну. А мне кого винить, кроме себя самого?

Дорогая сестренка, расскажи брату и отцу всю правду. Если уж моя юная Конни способна вынести это, значит, и они смогут. Я не хочу, чтоб Конни окружала ложь. И поскольку я хочу, чтобы она узнала моих родных, моя семья должна быть достойна ее. Не смей ей лгать.

Пришла сиделка. Она спрашивает, кому я пишу, и я ответил: одной из трех женщин, которых я по-настоящему люблю. Это Марина, моя Конни и, разумеется, ты.

Целую тебя, Наташа. Твой любящий брат, Люк».

Конни сложила письмо и убрала его на место, на дно железной коробки. Звякнул компьютер. В сети появилась Зара. Конни вытерла слезы и стала рассказывать Заре во всех подробностях про вечеринку. Думать о Гекторе сегодня ночью она не хотела. Сегодня она не будет думать о Гекторе. Она описала свое восхитительное платье, рассказала про Ричи, Дженну и Джордана, про свои ощущения после принятия «экстези». Рассказала все о том, что произошло между ней и Али, рассказала в мельчайших подробностях все, что помнила об Али: как он выглядел, как говорил, как пахнул, какой был на вкус. Поведала ей все-все.

Проснулась она в полдень. В голове стучало. Глянув на гору учебников на своем столе, она застонала. Потащилась на кухню. Таша готовила обед, в воздухе витали ароматы лимонного сорго и кориандра. На тарелке лежали куски филе солнечника [84]84
  Солнечник – небольшая глубоководная рыба, обитающая в австралийских водах; высоко ценится как пищевой продукт.


[Закрыть].

– Я не могу есть.

– Можешь. Одному богу известно, что ты напихала в себя вчера, а рыба для тебя – самый лучший продукт. – Таша постучала себя по голове. – Мозг питает. Повышает уровень серотонина.

Конни села за стол. Пробежала глазами первую полосу газеты и вытащила из нее страничку с телепрограммой.

– Сегодня я из дома ни ногой, – заявила она.