Текст книги "Клуб патриотов"

Автор книги: Кристофер Райх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

– Да, я как раз готовил для них покупку компании «Трендрайт». Потребительские базы данных. Слышал о такой?

– Да уж, очень даже слышал. – Кравиц уставился в пол. – Ты раньше упоминал корпорацию «Сканлон». В конце семидесятых «Сканлон» разделилась надвое. Одно подразделение сосредоточилось на программном обеспечении систем наблюдения – сбор информации о потребителях различных товаров и услуг. Кажется, теперь это называется «информационная разработка». Так появилась компания «Гардиан Майкросистемс» в Олбани, штат Нью-Йорк.

– Никогда не слышал о такой.

– И не должен был слышать: ты тогда совсем не тем интересовался. А вот что тебе следует знать: эта компания несколько лет назад сменила название – на «Трендрайт».

– Ты сказал, что она разделилась надвое?

– Вторая занимается военным инструктажем. Гражданские наемники. Официально эта компания прекратила свое существование, но неофициально… – Кравиц пожал плечами. Прежде чем Болден успел задать ему другие вопросы, он вынул из портфеля пухлый конверт. – Чуть не забыл. Вот досье на тебя. Там есть кое-что любопытное. Не знаешь, почему твоя мать поменяла тебе имя и фамилию?

52

В просторной гостиной своего загородного дома в Джорджтауне сенатор Хью Фицджеральд, скинув обувь, забросил ноги на оттоманку и с удовольствием развалился в своем потертом, но удобном кожаном кресле.

– О-о-о! – издал он громкий вздох, от которого задребезжали стекла. – Марта, рюмку «Теннесси», будь любезна! И до краев.

С самого начала это был тяжелый день. После молитвы за завтраком с его противниками-республиканцами в семь – да, даже такой демократ, как Фицджеральд, верил в Бога – последовали обычные дела: встречи с высокопоставленными чиновниками из родного штата. Сегодня это означало обмен рукопожатиями с главой вермонтского совета производителей молочной продукции и приветствие победителя национального конкурса по орфографии, молодого грамотея из Ратленда. Затем следовали «специальные» слушания по ассигнованиям, которые тянулись бесконечно.

Шесть миллиардов два миллиона долларов, чтобы наполнить стратегические базы. В голове не укладывалось, что вооруженным силам может потребоваться такая безумная сумма. Шесть миллиардов два миллиона… и это только для того, чтобы обеспечить надлежащую боеготовность страны. Как минимум. А на увеличение живой силы или предотвращение неизбежного военного конфликта потребуются еще большие расходы. Шесть миллиардов два миллиона долларов, чтобы восстановить потенциал и гарантировать армии Соединенных Штатов Америки способность адекватно реагировать на два региональных конфликта. Шесть миллиардов два миллиона долларов на закупку ботинок, пуль, обмундирования и пайков. И ни один доллар из этой суммы не уйдет на новый танк, самолет или военный корабль.

Парадокс заключался в том, что Америке, имеющей лучшую в мире экипировку и самую обученную армию, не хватало денег на собственно ведение военных действий. Современные войны непомерно дорого обходились даже самой богатой нации в мире. Один год паршивенькой войнушки где-нибудь на задворках мира против жалкого противника стоил Штатам более двухсот миллиардов долларов. А почему?

Как председатель Комитета по ассигнованиям, Хью Фицджеральд частично был в курсе безобразий, о которых вряд ли узнает широкая общественность. В качестве примера можно было привести случай, когда ударные части армии на два дня остались без еды – у них не было ни печенья, ни консервированных персиков. В другом случае кончилась питьевая вода, что помешало соединению участвовать в атаке. Самый любимый его пример относился к морским пехотинцам: один раз у целого батальона во время продолжительной операции на территории суннитов закончились патроны. Патроны! Маленькие такие пульки по пятьдесят центов за штуку закончились у самых боеспособных на этой планете ребят! Даже у тех грязных арабских ублюдков были патроны. Целые грузовики патронов!

– Вот, сенатор, как вы просили. – В комнату вошла Марта и поставила перед ним поднос с вечерним коктейлем.

– Благодарю, моя дорогая, – ответил он. – Ты так добра ко мне. – Сделав большой глоток, Фицджеральд отставил рюмку. – Посидишь со мной? После тяжелого дня старику хочется, чтобы и ему уделили немного внимания.

Марта, миниатюрная стройная женщина с черными волосами, собранными на затылке в хвост, примостилась на подлокотнике кожаного кресла. Ее темные печальные глаза улыбнулись сенатору, и она принялась массировать ему плечи.

– Вот хорошо! – пробормотал Фицджеральд. – Очень хорошо.

Он закрыл глаза, позволяя Марте заниматься своим делом. Невероятно, что такая маленькая женщина может быть такой сильной. Пальцы прямо как сталь. Он с облегчением вздыхал, когда она разбивала напряжение мышц на отдельные кусочки, запрещая ему скапливаться в одном месте. Да, надо почаще делать массаж и поменьше дискутировать на Капитолийском холме.

Шесть миллиардов два миллиона долларов. Ему никак не удавалось выкинуть из головы эту цифру.

Возможно, в эту сессию получится завернуть законопроект, но он все равно всплывет в следующую, да еще и миллиард-другой добавится, учитывая инфляцию. Фицджеральд разрывался: с одной стороны, лучше придержать законопроект – лиса не полезет в курятник, если у нее нет зубов, а с другой – надо бы подумать и о безопасности солдат армии США.

А тут еще Джаклин предлагает должность в «Джефферсон партнерс», размышлял Фицджеральд. Бывают и похуже места для окончания карьеры даже при всем его презрении к этому тщеславному, самоуверенному выскочке. Впрочем, политика навсегда отучила его держать зуб против кого бы то ни было. На Капитолийском холме не знали, что такое дружба, как не знали и что такое ненависть. Повсюду царил прагматизм. Сенатор представил, как он важно шествует по коридорам инвестиционного банка или принимает клиентов в своем просторном, хорошо оборудованном кабинете. Вид на Потомак обязателен. И у него будут и престиж, и власть, и деньги – всего полная чаша. Не надо ходить далеко, чтобы увидеть, сколько зарабатывают компаньоны в «Джефферсон партнерс». Джаклин и его ближайшее окружение – все до единого миллиардеры. Миллиардеры! Он бывал у некоторых дома, видел, какие машины покупают себе люди, сделавшие имя на Капитолийском холме, а затем продавшие его «Джефферсон партнерс».

Фицджеральд рос на молочной ферме в 30—40-х годах. В его семье иметь деньги значило получить возможность купить на Рождество новую одежду и достаточно еды, чтобы можно было позволить себе завтрак, обед и ужин. А если семья каждый год ездила летом на побережье, она считалась богатой. За всю жизнь его отец не зарабатывал больше двух тысяч долларов в год.

Миллиардер. Если уж Джаклин так печется о благополучии армии, почему бы ему не бросить несколько собственных сотен миллионов в этот котел? Вряд ли он ощутит существенную потерю.

Сильные ласковые пальцы продолжали свою работу, распутывая клубок напряжения сегодняшнего дня. В голове прояснялось. Фицджеральд взвесил альтернативные варианты. Ну выиграет он ближайшую выборную кампанию и останется в прежней должности. Это даст ему еще шесть лет работы в коридорах власти. Еще шесть лет хитроумной политической игры… а вместе с тем гарантированное угасание под солнцем Чесапикского залива. А это для уроженца зеленого штата Вермонт было слишком.

Конечно, всегда можно вернуться домой к жене, устроиться в университет преподавателем и зарабатывать еще меньше, чем сейчас. При этой мысли он захрапел так громко, что Марта даже подскочила.

– Прости, моя дорогая, – открыв глаза, произнес он, глядя на милую любящую женщину рядом с ним.

И что будет с Мартой?

Протянув руку, он коснулся ее ноги. Она тут же схватила его руку и передвинула ее выше.

– О нет! – воскликнул Фицджеральд, снова отводя руку в безопасную зону. – Я слабею от одной мысли. А мне сегодня еще идти на званый ужин. Начнем сейчас кувыркаться, и я вырублюсь до утра.

Марта улыбнулась. Такая уж она страстная, что есть, то есть. Он притянул ее к себе и поцеловал в щеку. Нет, свою Марту он не покинет никогда.

Шесть миллиардов два миллиона долларов.

Не такие уж большие деньги в наше время.

«Позже», – сказал он себе. Решение он примет позже.

53

Франсискас поспешил по коридору в регистрационный кабинет, в углу которого стоял похожий на копир желтовато-коричневый аппарат в пол человеческого роста – сканирующий терминал TouchPrint 3500 LiveScan. Три года назад Франсискас последний раз снимал отпечатки пальцев с подозреваемого при помощи старенькой чернильной подушки, пытаясь получить на специальном бланке десять отчетливых оттисков. Далее мороки становилось больше, не говоря уже о потерянном времени, поскольку отпечатки предписывалось снимать еще дважды по мере прохождения преступником всех инстанций уголовно-правовой системы. Сначала их снимали для полиции штата в Олбани, затем для министерства юстиции в столице. Зато теперь требовалось только прижать поочередно пальцы подозреваемого к небольшому сканеру, проверить на мониторе полученное изображение, и – пожалуйста! – результат автоматически передавался в базу данных полиции в Олбани и одновременно в Вашингтон. Все это одним нажатием кнопки.

Открыв крышку сканера, Франсискас поместил на стекло пленку с отпечатками, а сверху, чтобы изображение получилось отчетливее, проложил лист белой бумаги. Аппарат зажужжал, оцифровывая и копируя изображение. Детектив отправил отпечатки в Национальный центр информации по преступлениям в Кларксберге, штат Западная Вирджиния, а также в Отдел уголовно-правовой информации ФБР. Там их прогонят по всем делам, какие есть в объединенных базах данных, а также по всем спискам федеральных служащих, военных, как находящихся на службе, так и уволенных в запас, и лиц без американского гражданства, которым выдано разрешение на временное проживание в США. Кроме того, через базу автоинспекции сорока восьми штатов.

Выйдя в коридор, Франсискас прикрыл за собой дверь. Результат будет примерно через час. Если отпечатки будут идентифицированы, на компьютер Франсискаса придет извещение.

Идя по коридору, детектив заметил Майка Мелендеса, выглядывающего из помещения для инструктажа.

– Привет, Джон.

– Привет, Майк, что тут у вас происходит? – Франсискас заметил, что Мелендес чем-то озабочен.

– Тебя надо спросить. Шеф требует к телефону.

– Какой шеф? Лейтенант?

– Бери выше. Эспозито. На первой линии.

– Не может быть. Уже шестой час! – Франсискас поспешил к своему столу.

Шефа полиции звали Чарли Эспозито. Главный Чарли – для друзей, Чарли-подхалим – для остальных. Но и для тех и для других он был копом, занимавшим одну из самых высоких должностей в этом городе. Только комиссар полиции и его заместитель стояли выше, но они были назначенцами. В молодости Франсискас и Эспозито вместе учились в академии. Но если Франсискас стал полицейским, потому что любил свою работу, то Эспозито всегда искал выгоду. Он ни разу не принял ни одного решения, не спросив себя, а поможет ли это продвинуться по карьерной лестнице. Формально, впрочем, они оставались друзьями.

– Детектив Джон Франсискас, – произнес он, непроизвольно расправив плечи.

– Джон, это шеф Эспозито. Как я понимаю, ты копаешься в каком-то старом деле.

– В каком именно?

– Об убийстве Шеперда и О'Нилла в Олбани.

Франсискас молчал как громом пораженный: он-то было подумал, Эспозито хочет дать ему взбучку за то, что он не подал в отставку по состоянию здоровья. Теперь, когда эта иллюзия развеялась, он почувствовал еще большее замешательство. Откуда Чарли узнал о его неофициальном расследовании? Но даже если и узнал, то с какой стати звонить?

– И что?

– Это дело закрыто.

– Неужели? Насколько я знаю, там есть подозреваемая, которая уже четверть века находится в бегах.

– По этому делу уже вынесено решение, – отрезал Эспозито.

– Простите, сэр, но у меня другая точка зрения.

Последовало красноречивое молчание.

– Оставь это дело, Джон.

Франсискас вздохнул. Следовало догадаться, о чем пойдет разговор, как только Эспозито назвал себя шефом.

– Чарли, послушай, долго объяснять, но это дело каким-то образом связано с сегодняшним происшествием на Юнион-сквер, – тихо и доверительно проговорил детектив. – Ночью к нам пришел парень по имени Том Болден…

– Болден? Это же убийца Вайса. Мы повсюду разослали его фотографию. Им занимается ФБР, и это не твой участок: пусть Южный Манхэттен поработает.

– Нет, Чарли, выслушай меня. Знаешь, как звали девушку, которую ранили на Юнион-сквер? Дженнифер Дэнс. И она – девушка Болдена. Когда все случилось, он был рядом с ней. Улавливаешь, Чарли? Кто-то хотел убрать Болдена, но промахнулся.

– Я не улавливаю, как убийство в Олбани связано с этим происшествием, и, честно говоря, улавливать не хочу. Ты и так развил слишком бурную деятельность. Оставь Болдена Южному Манхэттену. Не связывайся.

– Чарли, и это ты говоришь мне?

– Джон, ты меня слышал. Подумай о себе.

– О себе или о тебе? Ну, давай, Чарли, скажи, кто там тебе позвонил?

– Джон, мне сообщили, у тебя не все в порядке со здоровьем: работая в таком состоянии, ты формально нарушаешь должностные инструкции. А я знаю, что ты, как никто другой, приверженец этих правил, поэтому официально отстраняю тебя от службы. Можешь считать, что с этого момента ты находишься в оплачиваемом отпуске.

– Но это мой район, Чарли. Я поддерживаю здесь порядок уже больше тридцати лет. Если у меня в районе что-то не так, я обязан разобраться.

– Билл Макбрайд уже едет к вам в участок, он хочет с тобой поговорить.

– О чем? – спросил Франсискас, сообразив, куда дует ветер.

– О том, что я заберу у тебя полицейский жетон и табельное оружие. Это тебе за подпольную деятельность! И вали ты ко всем чертям!

– Чарли, да кто ж так давит-то на тебя? – Сердце Франсискаса бешено стучало, словно колеса поезда, что мчится на юг. И в какой-то момент он почти задохнулся. – Вот сукин сын! – прошептал детектив, чувствуя, что ноги его не держат.

– Джон, послушайся меня. – Голос Эспозито больше не гремел. Теперь с Франсискасом говорил нормальный человек, а не чиновник. – Тебе не надо в это влезать.

Таким голосом шеф не говорил с тех пор, как его сына задержали во время полицейской облавы в одном героиновом притоне и Главный Чарли позвонил Франсискасу и попросил, чтобы мальчика выпустили на поруки.

– Зачем ты Макбрайда-то послал? Он что, выбьет мне зубы, если я не подчинюсь?

– Передашь ему все, что получил от жены Ковача.

– От кого?

– Сам знаешь от кого. Джон, нам известно, что ты там замышляешь.

Франсискас бросил трубку. Казалось, грудь сдавило тисками. Вытянув левую руку, он сжал пальцы в кулак, ожидая, что острый спазм вот-вот охватит левую половину тела. Затем резко выдохнул. Дыхание снова восстановилось, и грудь давило уже не так сильно. Подняв взгляд к потолку, детектив усмехнулся: сейчас он был похож на королеву из какой-нибудь трагедии.

Мелендес похлопал его по плечу:

– Джонни, с тобой все в порядке? Что происходит?

– Принеси воды, – попросил Франсискас.

– Сейчас.

– Спасибо.

Наклонившись над столом, детектив закрыл лицо руками. Не стоило так загонять себя. Вернулся Мелендес и подал ему стакан. Сделав глоток, Франсискас почувствовал себя лучше. Дожидаясь ответа по отпечаткам, которые обнаружил Тео Ковач, он проверил почту. Пока ничего. Снял трубку и набрал номер штаб-квартиры полиции.

– Слушаю, – раздался незнакомый голос в трубке.

– Мне нужен Мэтти Лопес.

– Нет на месте. А кто спрашивает?

– Джон Франсискас.

Голос стал тише.

– Ты так ничего и не понял?

– Простите?

– Послушайся умного совета, Джонни. Будь осторожен. Знаешь, что мы делаем с теми, кто сует нос, куда не надо? Мы отрезаем им нос.

– Кто говорит? Один из дружков Гилфойла? Что за игру вы там затеяли, ребята?

– Такую, что тебе в ней не победить.

– Не победить, говоришь? Да, я простой полицейский, в сущности, никто. Но речь – о законе, и никто не может стоять выше закона.

– Закона? Открою тебе один секрет, детектив: закон – это мы.

Франсискас с силой швырнул трубку на место.

– Да пошел ты! – выругался он.

В коридоре послышался раскатистый бас Билла Макбрайда, гогочущего вместе с Коротышкой Майком и Ларсом Торвальдом. Франсискас завернул в регистрационный кабинет, быстро ввел в сканер пароль и, выбрав последний запрос, проверил, пришел ли ответ. Было слышно, как Макбрайд спрашивает: «Ну и где этот наш господин Джонни? Кто видел старого пса?» Он говорил так, словно его визит носил чисто дружеский характер. К счастью, Франсискас не услышал, чтобы Мелендес ответил, где он. Макбрайда все звали «большой шишкой из центра» и здорово ненавидели во всех пяти округах.

Ответ по запросу все еще не пришел. Значит, ни в одной из баз данных совпадений пока не обнаружено. Да, не повезло ему. Конечно, Эспозито может отобрать у него полицейский жетон, но бумаги Кэтти Ковач он ни за что не получит.

Подойдя к двери, детектив взялся за ручку и задумался, куда бы спрятать коробку с делами Тео Ковача. Чуть приоткрыв дверь, он выглянул в коридор: Макбрайд стоял, повернувшись к нему широкой спиной, и, похоже, не спешил уходить.

В этот момент запищал терминал, и Франсискас бросился к аппарату. Система отыскала, чьи это отпечатки, в федеральной базе данных. Значит, они принадлежат или госслужащему, или бывшему военному. Наведя курсор на базу данных, он кликнул мышкой. В следующую секунду на экране появилось имя человека, которому принадлежали отпечатки, обнаруженные на автоматическом пистолете «Фаннинг» Дэвида Бернстайна. Далее шли номер его социальной страховки, домашний адрес и сообщение, что данный гражданин не находится под следствием, не имеет задолженностей и т. д. и т. п. И тут Франсискасу стало больше не нужно прятать коробку с бумагами Ковача.

– Ничего себе! – пробормотал он.

На Чарли Эспозито давили очень сильно. И давление шло с самого верха.

54

– Что такое «корона»? – кричала Бобби Стиллман.

– Понятия не имею, – уже, наверное, в сороковой раз отвечал человек, захваченный ими на Юнион-сквер.

– Нет, ты знаешь, – настаивала она и била его по лицу, оставляя на щеках следы от острых ногтей.

В центре комнаты, пол которой был залит бетоном с мозаикой из мраморной и гранитной крошки, сидел на коленях пленник со связанными запястьями и лодыжками. Под колени ему просунули ручку швабры. Кусок пушечного мяса с промытыми мозгами был обучен убивать лучшими специалистами в военном деле, потом его выбросили на улицу, чтобы продемонстрировал свои способности тому, кто ему больше заплатит.

– Ты работаешь на «Сканлон»! – Она ходила вокруг него, выплевывая слова, словно пули. – Или этот мушкет у тебя на груди, чтобы нравиться девочкам? «Сканлон» работает исключительно на «Джефферсон партнерс». Почему ты оказался в Нью-Йорке?

– Куда прикажут, туда мы и отправляемся.

– И тебе приказали убить Тома Болдена?

– Нет, мадам. Пожалуйста, разрешите мне встать.

Он сидел на коленях уже полчаса. Тазобедренная и верхняя части тела давили на ручку швабры с такой силой, что она, лежа на икрах, перекрывала циркуляцию крови в конечностях.

Сейчас он чувствовал, как в пальцы ног все сильнее и сильнее впиваются тысячи острых иголок. Скоро эта боль продвинется к лодыжкам и икрам. Она испытала это на себе. Невыносимые мучения. Она бы уже давно кричала.

– Нет, нельзя, – ответила она. – Что ты делал на Юнион-сквер?

– Нам приказали найти Болдена.

– И убить, да?

– Нет.

– Ваш стрелок промазал – ранил ни в чем не повинную женщину. Расскажи мне лучше, о чем я не знаю. Что такое «корона»?

Человек попробовал приподняться, но Бобби Стиллман толкнула его обратно. Он застонал, но не ответил. Когда его стоны стали громче, перерастая в крик, она пнула его, позволяя свалиться на бок.

– Пять минут отдыха, – произнесла она. – Затем продолжим.

Выйдя на крыльцо, Бобби Стиллман смотрела на падающий снег. Она устала. Не от событий сегодняшнего дня или прошлой недели. Она просто очень устала жить. Двадцать мять лет она в бегах, а ведь ей уже пятьдесят восемь, и вера в правоту ее дела начала угасать.

Резкий порыв ветра устроил на крыльце неожиданный снегопад. Снега намело уже довольно много, и он здорово затруднял продвижение по горным дорогам, ведущим к ее домику в горах Катскилл. Через час, самое большее через два, дороги станут совсем непроходимыми, и они окажутся отрезанными от большого мира. Сделав глубокий вдох, она прислушалась к тишине, но у нее в ушах по-прежнему звучали крики пленника. «Так надо», – сказала она себе.

Ей вспомнилась одна ночь много лет назад. В жарком влажном воздухе разносился треск сверчков и цикад. А затем ужасный взрыв, когда сработала бомба, которую они с Дэвидом аккуратно пристроили под окнами лаборатории «Гардиан Майкросистемс». Это был ее первый шаг – тот самый момент, когда она решила действовать. Восстать. Нет, поправила она себя, практически реализовать свои права по защите Конституции.

Двадцать пять лет… целая жизнь.

Она приехала в Вашингтон летом 1971 года. Молодая, честолюбивая женщина, горящая желанием оставить свой след в этой жизни. Выпускница юридического факультета Колумбийского университета, редактор юридического обозрения, активная противница войны во Вьетнаме, она горела желанием служить своей стране. Она всегда рассматривала закон не как лицензию на зарабатывание денег, а как призыв к исполнению своего долга. Своим же долгом она считала обеспечение тщательного исполнения тех прав, которые в равной мере были дарованы Конституцией как каждому гражданину, так и правительству. Когда она заняла должность штатного юриста в парламентской подкомиссии по разведке, ее друзья были потрясены. На их возмущенные крики, что она перешла на другую сторону баррикад – на сторону правящих кругов, – она отвечала, что все это глупости. Выбор был естественным. В каком другом месте можно реализовать свое призвание, если не на Капитолийском холме. «Твори законы, а не войну» – был ее девиз.

Должность заместителя председателя этой подкомиссии занимал избранный на второй срок независимый конгрессмен от штата Нью-Йорк по имени Джеймс Джаклин. Как ветеран войны, он был награжден Военно-морским крестом. Более яркого «героя» она не встречала. Если, конечно, можно называть героем того, кто сбрасывает напалм на головы женщин и детей с безопасной высоты проносящегося высоко в небе сверхзвукового самолета. Она вышла на работу, готовая к битве, этакий рыжеволосый повстанец в мини-юбке, неизменно следующий своим принципам и всегда отстаивающий свое мнение. В ее обязанности входило консультирование по вопросам законности, возникающим в связи с деятельностью спецслужб. Уже тогда она была на страже закона.

Неожиданно они сразу нашли общий язык. Джаклин оказался совсем не таким «ястребом», какого она ожидала увидеть. Как и она, он выступал против войны и никогда не боялся открыто высказывать свою точку зрения. И всегда был готов подкинуть дров в зажженное ею пламя. Вместе они сделали достоянием общественности тайную войну в Камбодже, выступали против ЦРУ, которое стояло за спиной генерала Аугусто Пиночета, коррумпированного чилийского военного диктатора, призывали прекратить бомбардировки Ханоя. И если ее идеи не всегда принимались, Джаклин убеждал ее продолжать борьбу, не бояться говорить, что думает. Джаклин прозвал ее совестью комиссии.

И она оценила его похвалу. Он служил в армии, потерял на войне брата. Он знал из первых рук, какова цена военного конфликта. Он говорил, что расплата за военные операции за рубежом измеряется не только в человеческих жизнях, но и в потере американского влияния и морального авторитета в этих регионах. Именно моральный авторитет не может утратить Америка: она должна оставаться маяком демократии и бастионом свободы. Америка – единственная страна в мире, которая образовалась не на основе единого географического пространства, а на основе единой идеологии. Америка – это символ.

Вот почему Бобби полюбила Джаклина. За смелые высказывания. За умение так красноречиво выражать свои мысли. За то, что он открыл ей, что ценности Америки лежат не в сфере политики, а в сфере здравого смысла.

Все это продолжалось до того вечера, когда она обнаружила, что он тайно снимает копии с ее документов и отсылает их своим друзьям из ЦРУ в Лэнгли.

Джеймс Джаклин оказался шпионом, то есть, если говорить на военном жаргоне, который уже получил некоторое распространение, «кротом». Его миссия заключалась в том, чтобы повлиять на нее и «команду», которую, как он выразился, она представляла. То есть на «левых». В его работу входило втереться в ее доверие, влиять на ее взгляды и своевременно оповещать центр о действиях противника. И Джаклин замечательно преуспел.

Бобби Стиллман немедленно кинулась в противоположную крайность.

Она отказалась от должности на Капитолийском холме и, переехав из Вашингтона в Нью-Йорк, устроилась на работу в организацию, которая была как кость в горле у всех законодателей, независимо от возраста, цвета кожи, жизненной позиции и партийной принадлежности, – в Американский союз защиты гражданских свобод. Там она занималась документацией, выступала в суде, писала статьи, в которых требовала остановить вмешательство правительства в частную жизнь граждан. Но все равно ненавидела себя за свою пассивность.

Со стороны она наблюдала, как Джаклин, заняв пост министра обороны, незаметно реформирует военную систему страны. Она слушала его разглагольствования по поводу армии в мирное время, необходимой для внутреннего спокойствия, и понимала, как он лжет. Каждый день она давала себе слово, что будет действовать. Ее злость росла пропорционально ее разочарованию. Через четыре года случай представился.

Джаклин оставил Пентагон и организовал инвестиционную ассоциацию «Дефенс», которая специализировалась на реструктуризации компаний, занятых в оборонном секторе. Узнав, что он купил «Гардиан Майкросистемс», она поняла, что это ее шанс.

«Гардиан Майкросистемс» производила самые хитроумные подслушивающие устройства – параболические антенны-тарелки, способные улавливать разговоры на расстоянии в полмили, миниатюрных «жучков», которые умели слышать сквозь стены. «Красные» с ними тягаться не могли. Он с нежностью рассказывал об этих технологиях, еще когда они спали в одной постели. Мысль о том, что он повернет все это против людей, стала последней каплей.

А затем – Олбани.

Из ветхого домика донесся крик. Бобби Стиллман неохотно вошла в комнату. Ее люди уже вернули оперативника «Сканлона» в прежнее положение – на колени. «Посмотри на него, – говорила она сама себе. – Это враг».

Но прежней уверенности уже не было.

За прошедший час она почувствовала себя почти такой же виновной, как он.

– Так что такое «корона»?