Текст книги "Клуб патриотов"

Автор книги: Кристофер Райх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

36

По окончании слушаний Джаклин поднялся на ноги и жестом попросил Хью Фицджеральда на минутку задержаться. Сенатор от штата Вермонт неуклюже спустился по лестнице сбоку подиума и протянул руку Джаклину, чтобы помочь ему сойти.

– Ну-ну, Джей-Джей, чем обязан такой чести? Беседа с глазу на глаз с кристально честным миллиардером. Мне как – упасть в обморок от избытка чувств или только попросить автограф?

– Хью, хватит вам нести всякий вздор, – произнес Джаклин, стараясь удерживать на лице улыбку и сохранять вежливый тон. – Почему вы так против этих резервов?

– Против резервов или «Соколиного глаза»?

– И того и другого! Мы хорошо потрудились в свое время, когда создали и доставили «Мститель» на базы, но с «Соколиным глазом» все будет еще лучше. Дайте нам шанс. Ну, урежьте первоначальный заказ до шестисот единиц, а я сброшу десять процентов с цены одной единицы и включу кое-какие бесплатные запчасти.

– Такое впечатление, что мы на базаре торгуемся. Вам не кажется? – Фицджеральд подхватил свой потертый портфель и, тяжело ступая, направился к выходу. – Джей-Джей, дружище, это не та программа, которая нам нужна. «Мститель» прослужит еще лет десять, а с обновлением – и дольше. Посмотрите на F-14. Прошло тридцать пять лет, а самолет все на службе. Поймите вы: подписать этот законопроект – все равно что дать пьяному заряженное ружье.

– Не шутите так. Президент Маккой никогда не допустит войны.

– Все меняется. Это я хорошо усвоил. Поместите пацифиста в Белый дом, и меньше чем через месяц он станет таким же, как… вы, например, и мы вполне можем оказаться в состоянии войны. Я не могу допустить, чтобы на моих руках была кровь американских парней.

– Не надо меня учить жизни, Хью. С вами просто невозможно разговаривать. Сегодня, чтобы дела в армии изменились, требуется железная рука.

– Ничего подобного. Всего лишь росчерк пера.

Рассмеявшись, Джаклин похлопал собеседника по спине.

– Могу я пригласить вас в бар? – почти искренне предложил он. – Уже почти час. На Капитолийском холме, помнится мне, бар открывается в полдень.

– Боюсь, нет, Джей-Джей. Без обид. Доктор не разрешает.

– Да, пора позаботиться о себе. Сколько вы уже здесь? Тридцать лет?

– Скоро тридцать шесть. Иногда у меня возникает ощущение, что я уйду отсюда только в одном-единственном случае – вперед ногами.

Джаклин придвинулся к Фицджеральду ближе, и теперь их плечи почти касались.

– Есть и другие способы завершить карьеру для человека вашего уровня.

Фицджеральд остановился, выпрямившись во весь свой могучий рост, и Джаклин как-то сразу стал ниже и неприметнее.

– Вы предлагаете мне присоединиться к генералу Ламару Кингу в качестве одного из ваших консультантов?

– Мы платим намного больше, чем налогоплательщики. Зарплата приличная, но доходы по акциям – вот что действительно впечатляет. Усовершенствовать какую-нибудь компанию типа «Трайтон аэроспейс», потом найти подходящего покупателя… – Джаклин вскинул одну бровь, не говоря ничего и при этом говоря все.

Фицджеральд пошел дальше по коридору.

– Мне лестно ваше предложение, но нельзя научить старую собаку новым трюкам.

– Вас-то мне нечему учить, – сказал Джаклин. – Вы и без меня умеете пользоваться ручкой. Вопрос лишь в том, чтобы взять ручку с черными чернилами вместо красных. Скажите, что вы подумаете над моим предложением. Кстати, у нас вы встретите многих старых друзей.

– Думаю, что даже больше, чем мне хотелось бы. Это проторенная дорожка, как нам дали недвусмысленно понять.

– Ох, Фиц, пожалейте себя!

Подойдя к двери, они обменялись рукопожатиями. Джаклин задержал руку Фицджеральда в своей:

– Знаете, сегодня вечером у меня дома в Уайт-Роуз-Ридж небольшой ужин для нескольких лучших клиентов. В восемь часов. Франсез Тависток согласилась прийти.

У Хью Фицджеральда вытянулось лицо.

– Только не говорите, что и она туда же.

Джаклин вскинул брови. Объявление, что бывший премьер-министр Великобритании согласилась вступить в ряды «Джефферсон партнерс» в качестве «консультанта» планировалось как гвоздь программы.

– Соберется отличная компания, Хью. Настоящий пантеон нашего времени. Пора воздать и вам по заслугам. Боже мой… в каком мы долгу перед вами!

Казалось, Фицджеральд переваривает услышанное.

– В восемь часов? – переспросил он.

37

– Опять вы? – удивился доктор.

Дженни подняла голову с операционного стола.

– Здравствуйте, доктор Патель.

Молодой индиец задернул штору и еще раз сверился с ее картой.

– Я, конечно, говорил вам, что отлично делаю свое дело, но, кажется, вам уж слишком у нас понравилось.

– А почему вы до сих пор на работе?

– Я-то? Я интерн, поэтому днюю и ночую в больнице. Повезло вам: я только что вздремнул, а то вдруг, сонный, сделаю что-нибудь не так. Хотя наверняка никогда не знаешь. – Он осторожно снял с плеча Дженни повязку. – Давайте-ка посмотрим.

– Меня ранили, – сказала Дженни.

– Вижу. Полагаю, вам уже сказали, что вам здорово повезло.

Дженни кивнула. Она пришла в себя в «скорой», и по дороге фельдшер обработал рану и наложил повязку. Пуля попала в верхнюю боковую часть плеча и вышла, вырвав небольшой кусочек кожи. Крови было на редкость мало, и Дженни решила, что все выглядит гораздо хуже, чем есть на самом деле.

– Надо опять накладывать швы?

– А тут некуда накладывать. Пусть заживает естественным путем. Если потом будет не очень красиво, отправлю вас к моему старшему брату – он пластический хирург. Хорошие руки – у нас наследственное. – Взяв руку Дженни, он расправил ее пальцы у себя на ладони. – Подвигайте пальцами по очереди. Сожмите в кулак. Поднимите.

Дженни выполняла команды одну за другой.

– У вас хорошо получается, – заметил Патель.

– Да уж, я настоящий профессионал.

Только подняв руку, Дженни почувствовала, что не все так здорово: рука, будто налитая свинцом, казалось, держала на весу огромную тяжесть, а затем к ней словно приложили что-то раскаленное. Дженни поморщилась.

Однако Патель был доволен.

– Нерв не задет. Кроме мышц, пуля ничего не повредила. – Опустив ее руку, он подошел к столику и начал готовить антисептический раствор для промывания раны. – Больно?

– Сейчас уже не так сильно.

– Я дам вам обезболивающее.

– И я от него усну?

– Ненадолго.

– Тогда не надо.

Доктор Патель бросил на нее взгляд через плечо:

– Это еще почему?

– Ну, просто… просто не хочу, – сбивчиво объяснила она. – Лучше пусть будет больно. Я не могу себе позволить, чтобы голова плохо соображала.

– Вы что, сегодня собираетесь управлять какой-нибудь сложной техникой? Вилочным погрузчиком, например, или экскаватором?

– Нет, – серьезно ответила Дженни.

Патель отложил бинты, которые готовил для перевязки.

– Дженнифер, я собираюсь промыть рану солевым раствором, сделать местную анестезию, а затем, моя дорогая, мне надо немного подрезать кожу. Все это называется обработать рану. Пули, как известно, несут на себе все самые гадкие инфекции. А это мы не можем оставить без внимания. Поэтому я дам вам викодин. Возможно, будет немного кружиться голова, но не более того. Так что если вам все-таки захочется вздремнуть, учитывая, сколько вы сегодня пережили… не так уж это и плохо.

– Нет, – решительно ответила Дженни. Она резко села, и кровь сразу отлила от головы. Хватая ртом воздух, она опустилась обратно на стол. – Спасибо, мне ничего не надо. Я ухожу.

Доктор Патель сложил руки на груди и прищурился:

– Объяснения я требовать не могу, но был бы вам за них очень признателен. Насколько я понимаю, вы не случайно оказываетесь здесь второй раз за одни сутки?

Дженни окинула доктора взглядом, скользнув по его карим глазам и сочувствующей улыбке, и вздохнула:

– Нет, не случайно. В двух словах: люди, которые ранили меня, – те же, что прошлой ночью порезали мне руку. Они похитили моего друга и, когда ему удалось сбежать, попытались его убить, но промахнулись и попали в меня. Только я не совсем уверена, действительно ли они промахнулись.

Она ожидала увидеть скептическую улыбку, но выражение лица доктора стало серьезным.

– Вы хотите сказать, что они могли проследить за вами до больницы? – спросил он.

– Вот именно.

– И могут явиться сюда и что-нибудь с вами сделать, пока вы приходите в себя?

– Вы все правильно поняли.

Не говоря больше ни слова, Патель вышел из перевязочной. Через две минуты он вернулся.

– Я поговорил с нашей службой безопасности. О вас никому не будет сообщаться. Можете дать мне список тех, с кем вы хотели бы говорить. Дежурная медсестра в курсе. Любого, кто будет спрашивать о вас, направят к начальнику службы безопасности или ко мне.

– Спасибо, – сказала Дженни.

– Не стоит благодарности. Это же эгоизм чистой воды: если они промахнутся в следующий раз, то могут попасть в меня. – Улыбнувшись, он снял халат и закатал по локоть рукава рубашки. Вернувшись к столику, доктор взял приготовленный раствор и начал обрабатывать рану. – Так на какой вы неделе, говорите?

Дженни отвернулась.

– На восьмой.

– И чувствуете себя неважно?

– Ужасно. Но только по утрам. К обеду проходит.

– А кого хотите – мальчика или девочку?

– Все равно, главное, чтоб здоровенький, – ответила Дженни, хотя почему-то была уверена, что родится мальчик. Положив руку на живот, она уже ощущала его, хотя он еще не шевелился и не бил ножками. Еще слишком маленький. Но она чувствовала, как ребенок растет. По утрам она ощущала, как он забирает все ее соки, и ее начинало тошнить, но вечерами все было по-другому. Ровно в шесть вечера – как по часам – она испытывала удивительно благостное состояние, которое иначе как эйфорией не назовешь. И эта радость продолжалась до тех пор, пока Дженни не засыпала.

– Он знает?

– Том? Хотела рассказать ему сегодня утром, но затем… все повернулось по-другому.

– Я уверен, он будет в восторге.

– Конечно… он обрадуется.

Патель прикрепил пластырь с местным анестетиком. Дженни почувствовала легкое пощипывание, и плечо стало заметно неметь. Доктор взял пинцет и начал аккуратно счищать верхние слои раны.

– Одно хорошо, – произнес он. – Эта рана – ничто по сравнению с родами.

– Один или два куска? – спросил продавец.

Болден взглянул на меню над микроволновками: кусок обычной пиццы стоил два доллара двадцать пять центов, а пиццы пепперони – два доллара семьдесят пять центов.

– Один. Пепперони и «Доктор Пеппер». С собой.

– Следующий!

Болден проскользнул вдоль прилавка. В пиццерии было тепло и душно. Пахло печеными томатами, чесноком и горячим сыром. Несмотря на восхитительный аромат, есть не хотелось. В голове будто грохотал бурильный молоток. От взрыва в глаза попал песок, и теперь они болели и слезились. Кассирша пробила чек. Болден оплатил его и сел за столик у стены, дожидаясь, когда будет готова пицца. На холодильнике с напитками работал телевизор, передавали дневные новости.

«Четвертый канал новостей получил в свое распоряжение видеозапись, на которой запечатлено жуткое убийство Соломона Вайса», – объявила диктор.

Болден посмотрел на экран.

«Вайс, председатель и соучредитель процветающего инвестиционного банка „Харрингтон Вайс“, был застрелен сегодня утром во время спора с одним из руководителей отдела. Предупреждаем зрителей, что это запись с камеры внутреннего наблюдения и для эфира ее не редактировали».

Болден смотрел утренние события так, как их записала камера наблюдения над дверью. Всего десять секунд: Болден борется с охранником, звучит выстрел, и Сол Вайс падает на пол. Однако происходящее на экране имело одно существенное отличие от того, что произошло в действительности: головы охранника и Болдена поменялись местами. Теперь все увидели, что Сола Вайса застрелил Томас Болден. Через несколько секунд диктор подтвердила:

«Подозреваемому Томасу Болдену, тридцати двух лет, удалось бежать, он вооружен и опасен. Если вы располагаете информацией о местонахождении Болдена, позвоните по телефону на экране».

Затем появилась фотография Болдена во весь экран. Самая последняя, сделанная им на паспорт. Сразу возник вопрос: как она к ним попала? Давно он уже не смотрел в объектив в таком жутком виде. В тот раз он фотографировался после «ночного бдения» в кабинете поверенного, где выверял положения меморандума о размещении ценных бумаг. На фотографии он был бледный, с темными кругами вокруг глаз. Вид довольно угрожающий, – в общем, настоящий убийца.

– Ваш заказ, сэр.

Продавец вручил Болдену пакет.

Кассирша, смотревшая новости вместе с Болденом, взглянула в его сторону, затем снова на экран. По телевизору все еще показывали фотографию Томаса Болдена, убийцы Сола Вайса.

– Это вы, – негромко произнесла кассирша.

– Да нет, просто похож, – ответил Болден, направляясь к выходу.

– Это вы, – снова повторила она. – Это он! – объявила она всем, на этот раз громко, словно, проверив лотерейный билет, вдруг поняла, что выиграла джекпот, – Господи, это он!

Через четверть часа доктор Патель вернулся в перевязочную.

– Рад сообщить вам, что в приемном покое никаких злодеев не замечено. Никого с пулеметами, мачете и ручными гранатами.

– А как насчет ружей для охоты на слонов?

– Придется вернуться и проверить. Но у меня есть для вас и приятная новость: здесь ваш брат, Дэниел. Его привезла полиция. И он очень за вас волнуется.

Дженни почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.

– Мой брат живет в Канзас-Сити.

– Высокий мужчина, светловолосый, довольно приятной наружности. Я только что говорил с ним в вестибюле. Оказывается, вы уже имели дело с оружием. Он рассказал мне, как однажды вы прострелили ему щеку из пневматического пистолета. Не скажу, что заметил семейное сходство, но, уверен, он о вас позаботится.

– Моему брату Дэни пятьдесят девять лет, он весит сто двадцать пять килограммов, лысый и с трудом заставляет себя прогуляться от порога дома до почтового ящика.

– Нет, но… – Патель неуверенно оглянулся на дверь, затем смущенно посмотрел на девушку.

– Где он? – спросила Дженни, спустившись на пол. Она не знала, что больше напугало ее: то, что кто-то в больнице под видом брата хочет до нее добраться, или то, что этому человеку известно про тот несчастный случай… только тогда она попала брату пониже спины.

– Сейчас он в сестринской разговаривает с доктором Розен, заведующей отделением первой помощи. Я сказал, что приведу вас.

– Рубашку! Мне нужна рубашка. – Дженни стояла, раздетая по пояс, с повязкой, приклеенной к плечу лейкопластырем.

– Но вы не можете уйти. Я должен дать вам лекарство… сделать назначение… вы должны расписаться под счетом.

– Это тот, кто пытается убить меня и моего друга, – сказала Дженни. – Дайте мне вашу рубашку.

– Что? Но…

Она протянула руку:

– Давайте быстрее! И ваш халат.

– Но он с полицией… и полицейские тоже хотят поговорить с вами. Нет, здесь наверняка все в порядке. – Патель неохотно снял халат и расстегнул рубашку. – Вот.

– Стетоскоп?

– Он дорогой, – попробовал возразить Патель, но вручил ей и свой стетоскоп.

Дженни надела рубашку и поверх нее халат.

– У вас есть резинка для волос?

– Думаю, найдется. – Патель порылся в ящике стола. – Одна?

– Да, одной хватит. – Собрав волосы в высокий узел на затылке, она посмотрелась в зеркало. Вблизи, конечно, никого не одурачишь, но с другого конца коридора ее вполне можно принять за врача. – Вы знаете, где служебный выход?

– Я живу в этом склепе с пятого июля прошлого года и знаю такие входы и выходы, о которых даже архитектор не подозревает. – Патель спохватился, и у него на лице снова появилась нерешительность. – Но в самом деле Дженни направилась к двери.

– Где выход из здания? Но не главный и не через приемный покой. Какой-нибудь боковой, которым мало пользуются.

Патель нервно огляделся, бормоча себе под нос:

– Да-да, хорошо. Я знаю это здание. Идите по коридору к торговым автоматам, затем повернете направо. По лестнице на второй этаж. Там есть переход, соединяющий это здание с соседним, в котором расположено педиатрическое отделение. Когда попадете туда, идите на другой конец этажа и на лифте спуститесь на парковку. Там же находятся несколько кафе. И лестница, по которой можно выйти на улицу. Больше я вряд ли могу вам чем-то помочь.

Дженни посмотрела на худощавого, раздетого до пояса доктора.

– Спасибо, надеюсь, теперь мы долго не увидимся, – проговорила она.

– Удачи!

Дженни вышла в коридор, ведущий от сестринской, и завернула за угол. Она видела пришедшего за ней человека только краем глаза, буквально долю секунды, но этого было достаточно. Светловолосый, обветренное лицо, она мгновенно его узнала. Тот самый, кто прошлой ночью украл у нее часы. Томас сказал, что его зовут Ирландец.

Не оглядываясь, она поспешила прочь по коридору.

38

В Александрии, штат Вирджиния, Билл Донохью торопливо шел по складу компании «Трайтон аэроспейс».

– Запасная платформа для президента готова? – спросил он замначальника отдела готовой продукции.

– Скоро будем отгружать.

– Сначала проверьте, все ли работает: спецслужба там уже на ушах стоит.

– Все отлично работает. Водонепроницаемость и герметичность в норме.

– Где она? Я обещал Фиску, что в два она будет на Капитолийском холме. – Донохью посмотрел на часы: уже 2:40. В сторону от центра и так-то сплошная пробка, а если пойдет снег, станет еще хуже. Он был на грани срыва.

– Идемте со мной.

Донохью направился к погрузочной площадке. Вилочные погрузчики шумно сновали по этажу: они перевозили поддоны, забитые электронным оборудованием. Люди громко переговаривались друг с другом, стоя на ящиках, сложенных в штабеля высотой почти десять метров. Из динамиков доносилось «Боже, храни США» Ли Гринвуда. Вся продукция гражданского назначения компании «Трайтон аэроспейс» – коротковолновые радиоприемники, передатчики для полицейских машин, переговорные устройства, аудиосистемы для публичных выступлений и запасные части к ним – находилась в ведении склада в Александрии.

Как и многие другие руководители этой компании, Донохью устроился сюда прямо с военной службы. Выпускник военно-морской академии, он восемь лет отлетал на палубном противолодочном самолете «Викинг S-3», старенькой боевой машине, основной задачей которой было выслеживание советских субмарин. А учитывая, что подводных лодок у русских не так уж много, спрос на его специальность был невелик и становился все меньше. Донохью предложили более высокое звание и должность на призывном пункте, если он останется. Долгие часы вахты и низкую зарплату он терпел, потому что любил летать. Но если уж переходить на офисную работу – а в этом случае он оказался бы в Детройте, штат Мичиган, – тогда хотелось бы хоть что-нибудь заработать. Донохью подал в отставку и устроился в «Трайтон аэроспейс», затем женился, и через полгода у него должен родиться первенец. Самое время начать откладывать деньги в банк.

– Вот она, – сказал замначальника склада, которого звали Мерчи Риверс.

Риверс ходил и говорил, как спецназовец, забыв, что прошло уже пять лет с тех пор, как он снял свой зеленый берет. Двое рабочих на специальной тележке подкатили тщательно упакованную платформу.

– Как-то она на вид больше стала.

– Последняя модель. На эту платформу будет смотреть миллиард человек, босс велел, чтобы выбрали самую лучшую. Она на пять сантиметров шире по основанию и весит на пятнадцать килограммов больше.

– Откуда такая разница? – спросил Донохью.

Как бывший пилот, он привык задавать вопросы по поводу каждого дополнительного килограмма на борту своего самолета.

– Пуленепробиваемая броня. Способна выдержать выстрел из противотанкового гранатомета. Кевлар – материал тяжелый.

– Ладно, все, что служит безопасности, в этом случае лишним не будет.

– Аминь, – ответил Риверс.

Рабочие подняли платформу и, загрузив ее в кузов, закрепили ремнями.

Донохью захлопнул задние дверцы грузовика.

– Только проследите, чтобы на нее переставили президентскую печать.

– Не беспокойся, старина, – сказал Риверс и тряхнул руку Донохью, как невесомую тряпочку. – Эта платформа изготовлена специально для президента Маккой.

39

Ох уж эти мерзкие компьютеры!

Гилфойл сидел во главе стола для совещаний в Тихом кабинете в окружении четырех главных информационных аналитиков компании. На столе перед ними лежали кредитная история Томаса Болдена, его медицинская карта, копия диплома с выпиской, квитанции по оплате кредитных карт, счетов за газ, электричество и телефонных переговоров, банковские отчеты и отчеты о комиссионных вознаграждениях, перечень журналов, на которые он подписывался, документы, связанные с командировками и турпоездками, включая указание на места в транспорте, которые он предпочитает, все по вождению автомобиля, страховки, налоговые декларации и информация об участии в выборах.

Все эти сведения скормили «Церберу», и компьютер выдал прогностическую модель ежедневной деятельности Томаса Болдена. Аккуратно переплетенный отчет на сорока страницах под названием «Личностный психологический портрет» лежал перед Гилфойлом. В нем говорилось, где Болден предпочитает обедать, сколько денег в год тратит на одежду, в каком месяце обычно проходит медосмотр, какую марку машин предпочитает, какие телепрограммы смотрит и – совсем не случайно – за кого будет голосовать. Но ни слова о том, где Томас Болден будет находиться через час!

– Можно предположить с вероятностью 0,4, сэр, что Болден будет обедать в одном из трех ресторанчиков в деловом центре, – произнес один из аналитиков. – Также существует вероятность 0,1, что после работы он отправится за покупками, и 0,97 – что пойдет в подростковый клуб «Гарлемские парни». Я должен предупредить, что стандартное отклонение составляет плюс-минус два. Предлагаю поставить людей у всех трех ресторанов и у клуба «Гарлемские парни».

– Он сейчас в бегах, – заметил Гилфойл, – и ведет себя не как обычно. Да, он отправился за покупками, но это было в десять утра и в магазин, в котором никогда раньше не был. И будьте уверены, сегодня к своим гарлемским парням он не пойдет. Хотя бы по той простой причине, что мы отправим туда десяток человек. И он это знает.

– Сэр, если позволите, – обратился Гувер, светловолосый великан с такой белой кожей, что от нее резало глаза, как и от этих мерзких ламп дневного света. – Психологический портрет, составленный «Цербером», показывает, что Болден энергичен, предугадывает ход событий и устойчив к стрессу…

– Вы бы лучше рассказали, чего я не знаю, – ответил Гилфойл с плохо скрываемым раздражением. – Для меня этот человек – загадка. Он, между прочим, служащий инвестиционного банка, а ведет себя как опытный тайный агент. Кстати, а что по этому поводу говорит «Цербер»?

– Что-то было в детстве, сэр, – сказал Гувер. – Ясно, что целостной картины мы пока не имеем. Но если бы мы ввели существенную информацию относительно…

Гилфойл жестом показал Гуверу, что его рассуждений достаточно. Слишком много времени он проводит за компьютером, и его ответы всегда начинаются с «если бы». Если бы мы то… Если бы мы это… Словно мамаша нашкодившего ребенка, он постоянно извиняется за разные недостатки «Цербера».

Одну стену Тихого кабинета занимало обзорное окно, через которое был виден оперативный центр. Надев очки, Гилфойл сосредоточил свое внимание на этой стене. На экран была выведена «карта связей». В центре находился ярко-синий круг с инициалами «Т. Б.» с подписанными под ним номерами домашнего, рабочего, сотового телефонов и смартфона. От центрального круга, как лучи от солнца, отходили линии, которые вели к другим кружкам, поменьше и побольше. В этих кружках также стояли инициалы, а под ними мелким шрифтом были подписаны телефоны. Многие из этих кружков были связаны между собой. Вся схема напоминала гигантское произведение из конструктора «Тинкертой».

Каждый кружок представлял человека, с которым Болден поддерживал контакт. Кружки побольше обозначали тех, с кем он, согласно записям телефонных разговоров, общался чаще. Сюда входили его подружка Дженнифер Дэнс (согласно последнему отчету, в данный момент ей оказывали медицинскую помощь в больнице), несколько коллег в банке «Харрингтон Вайс», клуб «Гарлемские парни», десяток коллег в других банках и компаниях в секторе частных капиталовложений. Кружки поменьше обозначали сотрудников, коллег и полдюжины ресторанов, с которыми он контактировал не так часто. Всего на орбите солнца по имени Болден расположилось около пятидесяти кружков.

По приказу Гилфойла «Цербера» запрограммировали на отслеживание всех телефонных звонков с этой карты в реальном времени. Автоматически компьютер будет сравнивать голоса говорящих с образцом голоса Томаса Болдена, взятым сегодня утром. Гилфойлу не хватало рабочей силы, чтобы «застолбить» всех знакомых Болдена. Но с такой картой-схемой это было уже не нужно. Если Болден позвонит по одному из этих номеров, Гилфойл сможет прослушать разговор и, что более важно, определить местонахождение Болдена.

Проблема заключалась в том, что Болден был неглуп. Он быстро понял, что его прослушивают и что, воспользуйся он своим сотовым, его поймают. И стало быть, вся карта-схема – это лишь пустая трата времени.

Гилфойл потер глаза. В другом углу помещения от пола до потолка были установлены более сотни мониторов, на которые в реальном времени поступал сигнал с камер наблюдения, установленных в Мидтауне и Южном Манхэттене. Картинки на экранах стремительно менялись. Компьютер анализировал лица пешеходов, попавших в поле зрения камер, и сравнивал с тремя фотографиями Томаса Болдена. Одновременно он анализировал походку людей и, используя хитроумный алгоритм, сравнивал ее с образцом, взятым с сегодняшней утренней записи, где Болден идет по коридору в банке «Харрингтон Вайс». Походка анализировалась в трех параметрах – точное расстояние между лодыжкой и коленом, коленом и бедром, лодыжкой и бедром. Эти три коэффициента сводились вместе, в результате чего получалось сложное число, такое же уникальное для любого человека, как и отпечатки пальцев.

И это было здорово.

Плохо, однако, было то, что снег, дождь и вообще любая атмосферная влага искажали изображение, и программа становилась неэффективной.

Несмотря на все деньги, что Организация вложила в проект «Цербер», несмотря на все те миллионы человеко-часов, которые лучшие умы нации – да нет же, всего мира! – затратили на создание к нему программного обеспечения, «Цербер» оставался всего лишь компьютером. Он мог собирать информацию, мог охотиться, но у него не было интуиции, и он не умел предугадывать.

Гилфойл снял очки и аккуратно положил их на стол. Дисциплинированность, которая управляла всей его жизнью, окутывала его, как плащ, скрывая раздражение и смягчая ярость. И тем не менее только железное самообладание удержало его от грубого крика. Один лишь Гувер заметил, как нервно задергался уголок его рта.

Ох уж эти компьютеры!

Рамирес по кличке Волк тихо сидел в темном углу своего номера в отеле и точил боевой нож «Кабар». «Полное дерьмо – вот как это называется, – думал он, поворачивая нож лезвием к себе. – Слишком много людей носятся туда-сюда, чтобы сделать одну простую вещь. Ну и что в результате? Никто не спускает свору собак, если это работа для волка».

Волк взглянул на сотовый, который перед этим выложил на стол.

Потом его внимание снова сосредоточилось на ноже. Чтобы лезвие стало таким, как надо, предстояло трудиться еще битый час. Только тогда оно будет острым как бритва – чтобы, войдя в плоть, аккуратно отделить кожу от жирового слоя. Только тогда он сможет спустить с человека шесть шкур, будто разделывает форель, – прямыми ровными полосками, именно так, как ему нравилось. Аккуратность во всем.

Волк не любил, когда от человека оставалось месиво. Заканчивая разборку с плохими парнями, он предпочитал оставлять им на память о проведенном совместно времени настоящее произведение искусства, геометрически безупречно выверенное. Боль пройдет. А вот шрамы останутся навсегда. Своим мастерством Волк гордился.

Он снова посмотрел на телефон.

На этот раз тот зазвонил.

Волк усмехнулся: рано или поздно Гилфойл всегда обращался к нему.

– Да? – сказал он.

– Сможешь его найти?

– Наверное. Но вам придется быть со мной откровенным.

– Какая информация тебе нужна?

– Только одно: что он не должен узнать?