Текст книги "Клуб патриотов"

Автор книги: Кристофер Райх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

22

Разумеется, они не могли не говорить об ограблении.

– Так, ребята, успокойтесь, – сказала Дженнифер Дэнс, сидя на краешке учительского стола. Ее ноги не доставали до пола. – Давайте по одному. И помните: если кто-то начал говорить, держите свои мысли при себе, пока ваш товарищ не закончил.

– Йоу, мисс Дэнс! – Со своего места поднялся высокий тучный пуэрториканец с коротко стриженными волосами и татуировкой в виде зеленой слезы в уголке глаза.

– Да, Гектор, говори, – ответила Дженнифер и, обращаясь к классу, предупредила: – Сейчас говорит Гектор, а остальные слушают.

– Типа все заткнулись, – зло произнес Гектор, обводя взглядом класс. – Так вот, мисс Дэнс, я чё хочу сказать: нож был острый, а чё порез-то небольшой? Ну, неглубокий. Не такой, как когда кошке брюхо вспарываешь. – Он покосился на своего дружка. – Ха, десять стежков! Я бы и то круче порезал!

– Спасибо, Гектор, за комментарий, но, по-моему, я уже ответила на твой вопрос. Не знаю, почему он не порезал меня сильнее. Наверное, мне просто повезло.

– Да ты киска что надо, – прогремел голос с последней парты, – парни просто хотели пошлепать тебя по попке.

Дженни встала и живо пошла по проходу. Обычная классная комната, у каждого ученика своя парта, вдоль стен – школьные доски, а за ее столок географические карты, пользоваться которыми ей даже в голову не приходило. Она остановилась перед молодым детиной в последнем ряду.

– Хватит, Моррис, – решительно сказала она.

Пожав широкими плечами, Моррис Гейтс уставился в пол, словно не понимая, чего это она расфырчалась. Ростом он был под два метра и весил не меньше ста килограммов, золотая цепь вызывающе поблескивала поверх футболки, нарушая школьные правила, запрещающие носить украшения. Козырек бейсболки был наполовину повернут назад.

– А чё, я не прав? – произнес он. – Красивая женщина. Хотел телке понравиться, вот маненько и порезал. Ну типа того… Зачем ему вас кромсать?

– Встаньте! – сказала Дженни.

Моррис сонно посмотрел на нее.

– Встаньте, – повторила Дженни, на этот раз мягче. Сейчас класс был под контролем. Но если она позволит вывести себя из терпения, то можно считать эту битву проигранной.

– Да, мадам. – Постанывая и гримасничая, Моррис поднялся.

– Мистер Гейтс, женщины не самки животных, – сказала она. – Они не телки и не киски. Ясно? Мы, женщины, не испытываем постоянного сексуального возбуждения. А если бы и испытывали, то вполне обошлись бы без таких грубых и циничных оболтусов, как вы.

– Так ему, детка! – произнес у нее за спиной один из учеников.

Моррис переминался с ноги на ногу с ничего не выражающим лицом.

– Вы в моем классе уже две недели, – продолжала Дженни, стоя почти вплотную к нему. – И я как минимум раз в день прошу вас воздержаться от употребления непристойных выражений. Вряд ли я научу вас алгебре, но, по крайней мере, хотелось бы привить вам элементарные нормы приличного поведения. В следующий раз, если мне придется отнять у класса хотя бы секунду – всего лишь одну секунду, – чтобы привести вас в чувство, вы просто вылетите из школы. – Приподнявшись на цыпочки, она произнесла последние слова в самое ухо мистеру Моррису Гейтсу. – Ваше присутствие на уроках – одно из условий вашего освобождения из «Рикерс». Если не хотите вернуться в тюрьму, то сейчас вы сядете, закроете рот и будете держать свои комментарии по поводу секса при себе.

Все это время Дженни глядела парню прямо в глаза и видела, как за дрожащими ресницами в его взгляде сверкает ненависть – его унизили перед всем классом. За глаза одноклассники прозвали его «жирная сволочь», но произносили они эти слова со всем должным почтением. Несомненно, он был злым человеком с неустойчивой психикой. Это подтверждало и его дело: он проходил по нескольким нераскрытым убийствам. Но Дженни это не волновало: у нее есть класс, и она должна его учить. И поддерживать порядок. Это была ее обязанность.

– Садитесь, – сказала она.

Несколько мгновений Моррис Гейтс еще постоял, затем наконец, ссутулившись, сел.

Тишина в классе длилась десять секунд.

– Мы обсуждали, какое наказание может быть тому, кто совершил ограбление, – напомнила Дженни, снова заняв свое место перед классом. – Напоминаю, часы мне вернули. У меня остался только небольшой порез, и я сильно испугалась.

– Но вы-то тоже одному врезали.

– Ага, ударом справа, – гордясь собой, сообщила Дженни. Несколько костяшек на правой руке распухли и болели, если до них дотронуться.

Она посмотрела на часы – 9:30. По расписанию сейчас у нее должны быть уроки математики и английского. Математика – дело пропащее, а вот с английским было не все так безнадежно. Она читала ребятам «Самую опасную игру» Р. Коннелла: сумасшедший охотник выпускал людей в джунгли на своем частном острове и охотился на них, как на дичь. В рассказе было много метафор, имеющих отношение и к ее ученикам, особенно когда в конце этот «крутой парень» получал заслуженное наказание.

– Двадцать лет! – выкрикнул кто-то. – В «Синг-Синге».

– Десяти хватит, но без досрочки!

– Десять лет? – переспросила Дженни. – За сорванные часы и небольшой порез? По-вашему, не слишком сурово?

– Не слишком, – раздался голос Морриса Гейтса, – по-другому они ничему не научатся.

– Простите, Моррис, вы хотите что-то сказать?

Здоровяк кивнул.

– Вы должны дать урок этим оболтусам, – произнес он, сверля Дженни взглядом. – Вы должны быть сильной. Никакой пощады. Ясно? Если не хотите, чтоб они пришли к вам посреди ночи. Они ж психи, порежут вас в вашей же постели. Дверь заперта? Не вопрос. Они все равно заберутся в дом. Дело-то такое… Вы спите одна. А они заберутся. И здорово вас порежут. По-вашему, это будет правильно, мисс Дэнс? Так что надо упрятать их, и надолго.

Дженни выдержала его взгляд, но подумала, не следует ли ей сообщить службе безопасности об этом разговоре. Только попробуй приди ко мне, читалось в ее глазах, я уж за себя постою.

– Десять лет, – сказал Гектор, топая в такт словам.

И тут же весь класс подхватил:

– Де-сять лет! Де-сять лет!

– Хватит! – воскликнула Дженни, стараясь утихомирить своих подопечных.

Она переводила взгляд с одного лица на другое. Гектор ограбил в своем районе винный склад. Лакреция вступила во взрослую жизнь в двенадцать лет. Но, по сути, они были еще совсем дети. Да, не ангелы. Но она все-таки не оставляла надежды объяснить им, что хорошо, а что плохо.

– Мисс Дэнс?

– Да, Фрэнки?

Подойдя поближе, Фрэнки Гонсалес положил голову ей на плечо. Невысокий, худенький и гибкий, он сам назначил себя в школьные шуты.

– Мисс Дэнс, – повторил он, комично улыбаясь. – Йоу! Я убью этих уродов за то, что они вас обидели!

Класс так и покатился со смеху. Дженни погладила его по голове и отослала обратно на место.

– Благодарю, Фрэнки, но, по-моему, это немного слишком, не говоря уж о том, что противозаконно.

Она спрыгнула с края стола, на котором сидела, и подошла к школьной доске составить список подходящих в данном случае наказаний и предложить ребятам проголосовать. Преступление и наказание вполне подходили как для чтения, так и для письменной работы.

В этот момент дверь открылась, и из коридора заглянул высокий подтянутый мужчина с обветренным лицом и коротко подстриженными седыми волосами.

– Мисс Дэнс, можно вас на пару слов? Пожалуйста, выйдите в коридор.

Дженни отложила мел.

– Я сейчас вернусь, – сказала она классу.

Идя к двери, она улыбалась. «Наверное, полицейский, надзирающий за условно-досрочно освобожденными, – думала она, – или полицейский, который пришел познакомить меня с новыми подопечными».

– Да, я вас слушаю.

Мужчина приблизился к ней, и улыбка исчезла с его лица.

– Если вы хотите снова увидеть Томаса Болдена живым, – произнес он твердым как сталь голосом, – вы немедленно отправитесь со мной.

23

– Смотрите-ка, кто пришел! – воскликнул детектив второй категории Майк Мелендес, когда Джон Франсискас переступил порог участка. – Джонни, тебе мало ночной смены? Так, может, и мою заберешь?

– Да ладно тебе, Майк. Как поживаешь? По правде говоря, дома у меня отопление шпарит и шпарит, – солгал Франсискас, остановившись около стола Мелендеса и дважды постучав костяшками пальцев, как обычно стучатся в дверь. – Настоящая парилка. В двенадцать придет водопроводчик посмотреть, в чем дело. Мне только этого не хватало. Потратить очередную сотню долларов.

Мелендес поднялся из-за стола, потянулся во весь рост и направился в коридор.

– Ты что, работаешь с четырех до часу? Я тебя в списке не видел.

– А меня там и нет. Я тут подумал, что пока позанимаюсь писаниной, а потом, может, вздремну в дежурке.

Мелендес посмотрел на него как на ненормального:

– Ну, тогда чувствуй себя как дома.

Франсискас прошел в конец комнаты, здороваясь с ребятами. Рабочий день нью-йоркского детектива делился на три смены: с 8:00 до 16:00, с 16:00 до часу ночи (эта смена обычно заканчивалась в полночь) и собственно ночная смена. Дважды в месяц были так называемые двойные смены, то есть работали с 16:00 до часу ночи и с 8:00 утра до 16:00 следующего дня. Большинство полицейских жили за городом, поэтому могли отдохнуть в дежурной, где всегда имелось несколько раскладушек и много чистого постельного белья.

Отделение уголовной полиции Северного Манхэттена находилось на шестом этаже ничем не примечательного кирпичного дома на углу 14-й улицы и Бродвея. В этом же здании располагался отдел, который занимался защитой детей от насилия, а также местный отдел социального обеспечения. Поэтому народу с утра до ночи толпилось много. Но сама дежурная часть была настоящим раем – большая, чистая и теплая. По периметру комнаты стояли столы, разделенные широким проходом. На полу – старенький, но безупречно чистый линолеум, на стенах – обычная звукопоглощающая плитка. Входившие полицейские часто задевали плечом доску объявлений, и на ней уже начали появляться пятна. Но эта потертая доска нравилась Франсискасу больше, чем фотографии на противоположной стене комнаты. Там в ряд висели портреты высших чинов Полицейского управления города Нью-Йорка. Лучшие из лучших. Комиссар полиции, его заместитель, начальник уголовной полиции. Когда-то и он мечтал, чтобы его фотография оказалась в этом ряду, но жизнь – штука сложная.

Подошел Мелендес.

– Машина уже была? – спросил Франсискас.

Каждое утро в восемь часов тюремный фургон забирал задержанных в штаб-квартиру нью-йоркской полиции, где их регистрировали и предъявляли обвинение.

– Полчаса назад. Твоего красавчика тоже отправили.

– Так и не заговорил?

– Ни слова. Ну и что будешь делать?

– Не знаю. Сейчас загляну к Вики. Может, она что-нибудь выкопает.

– Ты знаешь, как его зовут?

– К сожалению, нет, но есть у меня одна зацепка: заявитель кое-что рассказал.

– Кто? Мистер Уолл-стрит?

Франсискас кивнул.

– Удивительно, – сказал он, – что этот парень вообще добился такого успеха. Ты видел его татуировку? «Своих не сдаем». Как тебе? Если бы я себе такое наколол, меня тут же поперли бы из офицерской школы.

– Теперь не важно, у кого что в прошлом. Важно, на что ты способен сейчас. И как ты себя держишь с другими. Посмотри, как Билли использовал свой аттестат.

Билли, младший брат Мелендеса, работал трейдером иностранной валюты в компании, офис которой находился на восемьдесят пятом этаже во второй башне-близнеце. Из тех, кто находился выше восемьдесят четвертого этажа, не спасся никто.

– Упокой, Господи, его душу, Майк.

– Аминь, – ответил Майк Мелендес. – Кстати, тебя хотел видеть лейтенант. Он у себя в кабинете, если хочешь с ним встретиться.

– Куда ж я денусь?

Как члену правления профсоюза, Франсискасу постоянно задавали вопросы о медицинской страховке, пенсии и тому подобном. Лейтенант отслужил уже тридцать лет и настроился в ближайший месяц выйти на пенсию. Поэтому вот уже несколько недель он все занудствовал о том, какую пенсию ему предстоит получить.

Франсискас едва успел удобно устроиться в кресле, когда лейтенант Боб Макдермотт вышел из своего кабинета и помахал ему рукой:

– Джонни, на пару слов!

Франсискас поднялся:

– Все еще хотите взять страховку? Не делайте этого.

Макдермотт, насупившись, покачал головой, словно и не собирался говорить о личных проблемах.

– Есть пять минут? У меня к тебе разговор.

– Вообще-то я иду в информационный отдел. Надо проверить одну зацепку.

– Всего пять минут.

Макдермотт опустил руку на плечо Франсискасу и прошел с ним в кабинет. Учитывая добродушный характер лейтенанта, это могло быть и чем-то вроде ограбления под дулом пистолета. Закрыв дверь, Макдермотт уселся за письменный стол.

– У меня тут служебная записка от твоего доктора.

– Да, был я у него на прошлой неделе, – непринужденно заметил Франсискас, но внутренне весь напрягся.

– А мне ничего не сказал.

– Чего говорить-то? Все как всегда.

– А я вот вижу, что не как всегда.

Франсискас отмахнулся.

– Да ерунда все это, – произнес он, – ну есть небольшая закупорка. Ну выписали мне кучу таблеток. Ничего страшного.

– ЭКГ не врет. – Макдермотт в упор посмотрел на Франсискаса. – Джонни, ты знаешь, что у тебя был инфаркт?

– Да не было никакого инфаркта. Просто… – Франсискас старался держаться бодро, но у него получалось плохо. В сущности, лейтенант хороший человек, хотя, наверное, ему больше подошла бы работа в офисе, а не в полиции. – По правде говоря, я и сам не знаю, что это было, – наконец сказал он. – Трудный день… сам знаешь… одним словом – работа.

– Здесь сказано, что у тебя закупорено восемьдесят процентов основных артерий. Восемьдесят! Джонни, твое сердце – бомба, и таймер уже включен. Почему ты не собираешься делать операцию?

– Операцию? – На лице у Франсискаса появилась гримаса. – Пять лет назад я бросил курить. Десять лет не пью ничего крепче пива. Да все со мной будет в порядке!

– Ты на себя посмотри: серый, как привидение, – с искренним участием сказал Макдермотт.

– Это все зима проклятая. А ты, наверное, хочешь, чтобы я выглядел как актер Джордж Гамильтон? Кстати, у тебя тоже не самый классный вид. – Франсискас отвел взгляд: было противно наносить такой дешевый удар.

Макдермотт бросил на стол папку, которая определяла будущее детектива.

– Присядь.

Франсискас сел.

– Послушай, Боб, я все объяс…

– Джон, давай не будем.

Макдермотт покачался на стуле. Они обменялись взглядами. Франсискас пожал плечами, а лейтенант продолжал:

– Я смотрел твое личное дело: тридцать четыре года в полиции плюс три в армии. Такую выслугу можно назвать карьерой. Ты будешь следующий, кого отправят на пенсию.

– И что тогда? Ты и для меня нашел работу на внеипподромном тотализаторе?

– Я бы с радостью. И ты это знаешь.

– Не трудись. Мне противно заглядывать через плечо, проверяя, не вытащил ли человек из кассы лишнюю двадцатку.

– Слушай, давай вот что: сделай операцию. Подай прошение об отставке по состоянию здоровья. Выйдешь на пенсию на четыре пятых оклада с пожизненным содержанием. Налогом не облагается. Джонни, ты сам отлично знаешь правила: ни один полицейский не допускается к работе, когда здоровье ни к черту.

– Это уже не стент, о котором говорил док, – ответил Франсискас. – Это пилой прямо посередине. Ни одному полицейскому не вернуться обратно на работу после открытой операции на сердце.

– До официального увольнения у тебя восемнадцать месяцев. Чего ты добиваешься? – Макдермотт повернулся в кресле и указал большим пальцем в сторону окна. – Хочешь умереть там?

Несколько секунд оба сидели молча. Франсискас прислушивался к шуму в участке – к щелканью компьютерных клавиш, неожиданным взрывам хриплого смеха и свисту, постоянному открыванию и закрыванию дверей. Все это смешивалось с грохотом и жужжанием живой, нужной людям организации. Он всегда считал, что быть детективом – это самая лучшая работа на свете. Ее придумал сам Господь Бог, и получилось классно.

– Хочешь сказать, что для меня все кончено, – почти прошептал он.

– Джон, тебе скоро исполнится шестьдесят два. Подумай, как жить дальше.

– Но я еще многое могу.

– Конечно можешь. Вот и отдай свои силы семье – детям, внукам. А сегодня к обеду я хочу видеть твой рапорт о том, что ты записался на операцию. Если с тобой что-то случится сейчас, когда ты осведомлен о своем состоянии и ничего не делаешь, то останешься с болезнью один на один. Страховка ничего не покроет. Ждать нельзя.

– У меня есть и другие срочные дела, – ответил Франсискас, поднимаясь с кресла. Сейчас он чувствовал себя скорее лет на сто, чем на шестьдесят. – Извини, лейтенант.

Макдермотт откинулся на спинку и указал пальцем на идущего к двери Франсискаса:

– Рапорт на моем столе должен лежать к пяти часам!

Франсискас прошел в туалет и сполоснул лицо холодной водой. Оторвав бумажное полотенце, вытер щеки, лоб, подбородок, при этом рассматривая себя в зеркало. Забавно, но он не видел следов болезни, которая терзала его сердце, отнимала из мышц драгоценную кровь, разрушая стенки сосудов. Да, землистый цвет лица, но, вообще-то, он всегда был такой. И дело не в плохом питании. Пожалуй, малость худоват. Полгода сидел на низкоуглеводной диете, и сейчас, как и у половины других сотрудников отделения, у него не было ни капли лишнего жира, а глаза стали огромные, навыкате, готовые вот-вот выпрыгнуть из глазниц. И чувствовал он себя неплохо, если не считать, что его слегка пошатывало при ходьбе вверх по лестнице и он весь обливался потом, как загнанная лошадь, когда надо было наклониться и поднять упавшую фуражку.

Выбросив мокрые полотенца в мусорное ведро, Франсискас выпрямился – плечи назад, подбородок вверх. Как выпускник военного училища при вручении диплома. В спине что-то хрустнуло. Поморщившись, он снова ссутулился – так было удобнее. Ничего не попишешь, теперь он больше не кадет. Он грустно улыбнулся своему отражению. Конечно, вранье, что ему ничего не известно о том инфаркте. На самом деле их уже два было. И оба раза он чувствовал острую пронзающую боль, которая шла из груди вверх по шее и вниз по левой руке, от чего даже покалывало в пальцах. Боль завладевала им всего на пару минут. Он списывал ее на защемленный нерв или обострение бурсита. Но, конечно, он знал правду: голос в глубине шепнул ему, что это такое на самом деле.

Франсискас вышел в коридор и направился в информационный отдел.

– Вик, ты здесь?

Хорошенькая полногрудая пуэрториканка оторвалась от заставленного компьютерами стола.

– Привет, Джонни! Для тебя всегда открыто.

Вики Васкес, любимица их участка, к слову говоря, не была полицейским, но, как администратор по базам данных, занималась кипами всевозможных бумаг, которые составляли Франсискас и его коллеги. Как всегда, одета она была красиво – серые брюки и идеально отглаженная белая блузка, на шее – нитка жемчуга.

– Надо прогнать по базе одного человека.

– Я вся внимание.

– Бобби Стиллман.

– Одна «л» или две?

– Попробуй и так и так.

Франсискас пододвинул кресло и сел рядом. Ему всегда нравились ее духи. Розовая вода и миндаль. Приятный запах. Было время, когда у них зарождались отношения, но из этого ничего не вышло. Тогда Франсискас был женат. Как бы ему ни хотелось большей близости с Вики, он не мог поступиться женой и детьми.

– Ничего особенного я не жду. Просто вчера это имя упомянул один человек. И мне стало интересно.

В работу Вики входило посылать запросы по отпечаткам пальцев, регистрационным номерам и тому подобному в базу штаб-квартиры нью-йоркской полиции. Поговаривали, что скоро установят какую-то программу, чтобы детективы смогли делать это сами, но Франсискас считал, что до этого дело не дойдет. Еще не все привыкли пользоваться даже электронной почтой.

– С одной «л» – ничего, – сказала Вики. – Попробую с двумя. – Не переставая болтать, она снова набрала имя. – Слышал, лейтенант уходит на пенсию? Жаль, правда? Может, пора тебе занять его место? Нельзя же вечно оставаться детективом первой категории!

– Да, слышал. Боб уже целый месяц выспрашивает меня, какую пенсию ему выбрать. Стандартную или…

– О боже! – ахнула Вики Васкес, прикрыв рот рукой.

– Что-то нашла?

– О боже, – снова повторила она. – Это не настоящее имя. Бобби Стиллман, она же Восходящее Солнце, Роберта Стиллман, Полетт Добрянски…

– Какое солнце? – Франсискас придвинулся ближе, всем своим видом напоминая взявшую след гончую.

– Восходящее.

– Ты хочешь сказать, что речь идет о женщине?

– Да, ее зовут Роберта Стиллман, – подтвердила Вики Васкес. – Выдан ордер на арест в связи с убийством при отягчающих обстоятельствах. Да ты сорвал настоящий джекпот. – Вики продолжила читать с экрана: – Разыскивается для дачи показаний по делу об убийстве офицеров полиции Брэндона О'Нилла и сержанта Сэмуэла К. Шеперда в июле тысяча девятьсот восьмидесятого года. – Она крутанулась на стуле, чуть не попав в объятия Франсискаса. – Ты что, не помнишь? Банда левых хиппи взорвала в Олбани одну компьютерную компанию. Они называли себя «Свободное общество». Была большая перестрелка. Они застрелили полицейских, которые пришли их допрашивать. Затем приехал спецназ и блокировал их в каком-то доме. Еще телевизионный репортаж передавали прямо с места событий. Я сидела на кухне и все это время ела мороженое. Кажется, поправилась килограмма на два, а то и больше.

– Ты что мне лапшу на уши вешаешь? Прости за грубость.

Вики Васкес покачала головой:

– Твоя Бобби Стиллман проходит по делу об убийстве полицейских. Вознаграждение за информацию о ней все еще в силе. Пятьдесят тысяч долларов.

Франсискас откинул волосы со лба. Убийца полицейских, за голову которой обещано пятьдесят тысяч долларов. Недурно. Он больше не чувствовал себя стариком. Ему снова было двадцать.

– Спасибо, Вик, – сказал он и, взяв ее лицо в ладони, поцеловал в лоб. – Ты просто красавица!