Текст книги "Нежелательные элементы"

Автор книги: Кристиан Барнард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Глава седьмая

Он вернулся, когда веселье уже затихло: было почти шесть часов утра. Автомобилей поубавилось.

Деон хотел и в то же время не хотел возвращаться и все-таки приехал. Конечно, не ради вечеринки самой по себе. В серых предрассветных сумерках все это казалось тем белее бессмысленным. Так или иначе, он и не собирался здесь задерживаться: через несколько часов предстояло заступать на дежурство, но ему хотелось снова увидеть ту девушку. Она была неясна ему, но как будто бы многое обещала, и эта неопределенность казалась такой привлекательной в сравнении о четкой определенностью жизни врача при больнице.

Он снова взобрался вверх по склону, прошел через ворота в несуществующей ограде. За то время, что он отсутствовал, здесь прибавилось лежачих тел и совсем не стало танцующих, хотя музыка продолжала греметь. Рассвет безжалостно высвечивал жалкие, расслабленные сном, опухшие лица. Он испытал какое-то смешанное чувство отчаянного разочарования я необычайного облегчения, убедившись, что его блондинки нет среди них.

Хеймиш Дентон сидел на кухне в обществе трех завзятых выпивох. Они приветствовали Деона ревом восторга. Он молча отвел руку, протягивающую ему бокал.

– Где вас черт носил? Держу пари, прижали какую-нибудь, а?

– Кто эта высокая блондинка, ее зовут Лиз? – только и спросил Деон.

– Лиз? – оторопело переспросил Хеймиш. – Блондинка?

– Да, – теряя терпение, подтвердил Деон.

– Лиз? Может, это Лиз Ричардсон? Нет, ее не было. Да она и не блондинка. – Его качнуло, он чуть не упал но вовремя успел за что-то ухватиться. На его лице появилось драматическое выражение – он размышлял. – Сейчас скажу, кто это. Лиз Меткаф, вот кто. Роскошная девка. – Он повернулся к мужчине, составлявшему пирамиду из пустых бутылок и стаканов. – Питер, ты видел Лиз Меткаф?

Питер кивнул, боясь отвести глаза от своего сооружения, и Хеймиш, повернувшись к Деону, хитро подмигнул.

– Совершенно точно. Лиз Меткаф. Где она? Горячая девчонка. Черт-те что…

– Она еще здесь?

Бутылка наверху пирамиды качнулась, но Питер ловко подхватил ее, спасая остальное сооружение.

– Уехала! – равнодушно бросил он. – Подхватила кого-то и смылась.

Это задело Деона. Непонятно почему, а задело.

– А где ее можно найти? Чем она занимается?

– Занимается? Лиз Меткаф? – Хеймиш расхохотался. – Ничем не занимается. Разъезжает по вечеринкам.

– Где я могу ее найти?

Хеймишу явно надоели эти расспросы.

– Разъезжает по вечеринкам, и все. Как сегодня. В компании пьяных бездельников, и все.

И он любовным взглядом оглядел своих гостей.

В телефонном справочнике оказалось с полдюжины Меткафов. Последним значился Меткаф П. Дж. и адрес был подходящий – Констанция.

Трубку сняли почти сразу, и чопорный мужской голос сообщил:

– Резиденция Меткафов.

Ого, подумал Деон.

– Это мистер Меткаф?

Короткая пауза, затем голос с укоризной переспросил:

– Вы хотите говорить с мистером Меткафом?

– Нет, нет, – робко проговорил Деон. – Я, собственно, разыскиваю некую Элизабет Меткаф. Девушку по имени Элизабет Меткаф, – пояснил он, как будто и так не было ясно.

Снова пауза.

– Мисс Элизабет? Вы хотите говорить с ней? Мисс Элизабет, силы небесные! Что там за чучело? Дворецкий?

– Не откажите в любезности.

Он приготовился начать в шутливом тоне: «Это таинственная Лиз?» – однако ледяной тон на другом конце провода привел его в такое замешательство, что он просто спросил:

– Элизабет?

Она не узнала его.

– Да. Кто это?

– Деон.

– Кто?

Ему не оставалось ничего другого, как повторить:

– Деон. Видите ли, я… мы познакомились вчера на вечеринке у Хеймиша Дентона.

– О, ну конечно. – Она усмехнулась, и это сразу приободрило его. – Вы рано сбежали. Испугались?

– Это вызов?

– Ну, м-м…

– Послушайте, мне хотелось бы вас увидеть. Если, конечно, вы не против.

– Мне кажется, это может быть любопытно.

Она явно оживилась, в голосе уже не было прежней натянутости. У него перехватило дыхание.

– Завтра вечером?

– Завтра нет, я не сумею. В пятницу?

– О черт! Конец недели – я дежурю. А когда вы будете свободны на следующей?

– А вы можете сказать, что будет на следующей неделе? Позвоните, договоримся.

Ничего не поделаешь: пришлось смириться с отказом. Прошло целых две недели, прежде чем он сумел условиться о встрече с ней. На этот раз он тщательно продумал систему обольщения: ужин в новом модном ресторане с достаточным количеством вина; часок-другой они посидят в ночном клубе; а затем – квартира Хеймиша в Клифтоне. Надо надеяться, Хеймиш не забудет свое обещание и оставит ключ в почтовом ящике.

Но ничего из этой затеи не вышло. Началось с того, что она опоздала больше чем на полчаса. Примчалась с ревом к подъезду клиники на своем «триумфе» (ярко-красном, конечно), когда Деон был уже на грани отчаяния. Услышав название ресторана, она скорчила гримасу.

– Была. Пещера. Полно толстых рож.

Он так огорчился, что ей стало жаль его. И она распахнула дверцу своего спортивного автомобиля.

– Не смотрите так печально. Прыгайте и поехали прокатимся.

Они помчались к морю – маленькая машина стремительно летела вперед, так, что дух захватывало, прокладывая себе путь по забитым транспортом улицам.

Он смотрел на ее решительный, с прямыми чертами профиль, на ее растекающиеся по плечам волосы, то и дело меняющие цвет, когда машина врывалась в полумрак с ярко освещенной магистрали, а потом снова попадала в полосу ярких огней.

– Интересно, вы много платите за нарушение правил? – спросил он, решившись наконец заговорить.

Она рассмеялась, прибавив скорости, обогнала массивный автобус и помчалась по осевой линии.

– Дорожная полиция у меня в кармане. Я снова вас пугаю?

– Не очень. Просто у меня ведь жена и дюжина малюток…

Она снова рассмеялась, но при этом бросила на него искоса быстрый взгляд.

– А вы правда не женаты?

– Я? Слава богу, нет.

– Я так, поинтересовалась.

Он сидел, размышляя о том, какие можно сделать выводы из ее слов, и не заметил, как они миновали Бантри-бей. Огни от фар «триумфа» скакали по голому утесу сбоку и по черным скалам, отвесно спускавшимся вниз. Они промчались мимо дома, где Хеймиш снимал квартиру, и Деон с сожалением проводил его взглядом, но затем решил, что было бы невежливо вот так сразу взять и предложить остановиться.

– Куда мы едем? – Ему пришлось повторить, почти прокричать, чтобы она расслышала за ревом встречного ветра.

Девушка пожала плечами.

– Приедем, увидим.

Он решил смириться с судьбой. Жаль, конечно: у Хеймиша отличная квартира. И что в ресторан не поехали – тоже жаль. Он давно не мог позволить себе поесть как следует, и сегодня нарочно не обедал, чтобы воздать должное ужину. Глупее не придумаешь, как все получилось. Нестись неизвестно куда, на край света с очаровательной блондинкой и думать о том, что хочется есть, ну и ну!

Ему вдруг нестерпимо захотелось дотронуться до нее. Он покосился на подлокотник между сиденьями и уныло вздохнул. Определенно выдумка, не самая удачная для романтики.

Он повернулся к ней с самым невинным видом, положил ногу на ногу и небрежно обвил рукой спинку ее сиденья. «Триумф» резко занесло на повороте, и рука, соскочив, скользнула по ее спине.

Она бросила на него взгляд, улыбнулась и прислонилась спиной к его руке. Он усмехнулся, довольный, что все вышло так просто, хотя и несколько смущенный готовностью, с какой она откликнулась на его уловку.

– Сегодня я не сбегу, – весело заметил он. – Я даже не запасной.

Нахмурившись, явно озадаченная, она переспросила:

– Запасной – где?

– Вы же знаете. В клинике.

– А-а.

Ее это, похоже, ничуть не заинтересовало, с досадой отметил Деон. Еще бы. Дежурство. Что она знает обо всем этом, о жизни вообще? Воображает, что деньги делают ее неуязвимой? (Дело в том, что, по справкам, которые ему удалось навести, она была из очень богатой семьи. В душе он вынужден был признаться, что не без трепета слушал тогда по телефону ледяной, патрициански важный голос, а ведь это вполне мог быть дворецкий, хотя, конечно, он в жизни не отважился бы спросить, есть ли у них дворецкий.) А он еще мечтал, как станет рассказывать ей о своей работе, о жизнях и смертях – о том, с чем ему приходится сталкиваться каждый день. Конечно, это будет уж слишком явная самореклама – все его намерения сразу выплывут наружу, как сейчас, когда он положил руку на спинку ее сиденья.

Они промчались через Клифтон, Кэмпс-бей, Бэковен и теперь катили по пустынной прибрежной дороге. Куда, к черту, ее все-таки несет? Но он больше не спрашивал. Он довольствовался тем, что чувствовал рукой ее гибкое тело под шелковистой тканью блузки.

Пляшущие огни фар выхватили из темноты узкую кромку гравия на обочине, серые валуны и стволы деревьев. Она резко вывернула руль, подкатила под деревья, затормозила у самого обрыва и выключила зажигание.

Она сидела и смотрела на него.

– Ну? Понравилась езда?

Он засмеялся.

– Самый тихий аэроплан, на котором мне довелось летать.

Подчеркнуто выразительным жестом она выключила фары. Сначала он ничего не мог разглядеть в сплошной темноте, но минуту спустя глаза привыкли и стали различать знакомые очертания предметов и перспективу растворившегося в темноте ночи пространства. Он видел голову девушки и ее плечи, темным силуэтом вырисовывавшиеся на фоне ночного неба. Он наклонился и привлек ее к себе. Она не противилась.

Наконец он выпрямился, тяжело дыша.

– Знаешь, я люблю тебя, – произнес он неожиданно для самого себя.

Она решительным движением отодвинулась от него.

– И еще ты никогда не встречал такой девушки, и ты просто поражен моим колоссальным умом, и это единственное, что тебе во мне нравится. Слушай, давай кончай с этой чепухой. Хочешь переспать со мной, так и говори. И давай не распространяйся насчет всей этой чуши вроде «я люблю тебя» и так далее.

Деон смутился, однако (в глубине души он ведь и сам понимал, что она права) даже не попытался спорить. Да, конечно, это была просто фраза (и теперь, оглядываясь назад, можно сказать, не очень удачная), но в ней заключалась доля правды, и он огорчился, потому что Лиз не поверила ему. Что-то ведь толкнуло же его вернуться тогда к Хеймишу. Что-то не давало же ему покоя эти две недели. И ему досадно было, что она этого не почувствовала. Она сидела холодная и невозмутимая.

– Пошли пройдемся, – предложила она.

Теперь глаза его совсем свыклись с темнотой, и он увидел – они остановились на краю покатого склона, поросшего травой. Дальше островками возвышались деревья, за ними виднелся серпообразный изгиб берега, дальние края которого исчезали, растворяясь в ночи.

– Пошли.

Он выбрался из машины и открыл ей дверцу. Почти инстинктивно они свернули к откосу и побрели по траве к плавному изгибу берега вдали. Кончился склон, покрытый травой, и они почувствовали, как под ногами земля уходит вниз. Здесь берег опускался крутым обрывом. Деон так заботливо поддерживал девушку, помогая ей идти, словно маленький камешек под ногами мог нанести ей непоправимый вред.

Они вышли к воде, океан плескался у их ног, и песок был твердый после отлива, а мелкая тихая волна набегала и уходила, набегала и снова уходила.

Девушка сняла туфли и подождала, пока он тоже разуется. Они побрели по отмели. Вода слегка касалась ее стройных ног с узкой ступней, трепетала у тонких лодыжек, и она – совсем как ребенок – взвизгивала, когда накатывала холодная волна.

Похоже, она снова пришла в хорошее настроение, а может, подумал он с досадой, ей вообще нет до него дела и настроение у нее вовсе не портилось.

Так они шли, пока не попали в густую тень, падающую от нависших над водой скал, и Деон, поколебавшись, ваял ее за руку, а она посмотрела на него все с той же холодной насмешкой во взгляде.

А, какого черта в самом деле, сказал он себе, и, притянув ее, поцеловал. Она ответила неожиданно пылко и, когда он обнял ее, сама нашла его губы. Он мягким движением опустил ее на песок, готовый остановиться при первом же ее жесте, при малейшем сопротивлении. Она не сопротивлялась, и они снова нашли губы друг друга; поцелуй этот длился вечность, тело ее жаждало его, он это понял.

– Да, – сказала она. И снова: – Да.

Она дышала прерывисто и обжигала его своим дыханием. А потом обхватила его ногой и сама потянула на себя.

Элизабет и любовь предпочитала откровенную, без смущения, без суматохи. Это было частью жизни, тем, что доступно и приносит наслаждение, так к этому и следует относиться. Она не стеснялась ему потом напоминать об этом.

Она охотно, с удовольствием рассказывала о себе, о своем отношении к жизни, любви, ко всему на свете. Но все это была пустая болтовня. Она решительно ни к чему не относилась серьезно. Она все делала, по ее словам, «на зло» кому-то – кому неизвестно, всему миру. И Деон понимал: в этом она вся.

Он часто сравнивал ее с Триш. Триш тоже бывала необузданной и своенравной, но и в такие минуты где-то глубоко в ее душе таилась печаль, чувство одиночества.

«Единственное, чего я не выношу, – сказала как-то Элизабет, когда они лежали на его кровати в докторском бунгало, – это толстых рож. – Она презрительно скривила губы. – Да-с, толстых рож».

В ее устах это звучало как ругательство, и она клеймила этим словом все, что считала фальшивым или напыщенным, – особенно свою семью и тех, кто вел такой же образ жизни, как и она, данный им от рождения. Меткафы, рассказывала она, это не просто промышленные магнаты, это нетитулованное дворянство, хранители культурных традиций, великодушные эсквайры, четырехъединые в одном лице. Они держали псовую охоту, владели имениями, виноградниками, художественными галереями, ходили на премьеры. Она живет с ними и на их деньги, потому что слишком ленива и бесталанна (она говорила это про себя без тени жеманства и отмахивалась, когда он попытался ей возражать), но такое существование ей обрыдло.

Она ушла из школы в шестнадцать лет, потому что ученье ей до чертиков надоело, и упросила отца позволить ей поехать в Лондон, чтобы поступить в балетное училище, но и там она чуть не скисла со скуки и стала манекенщицей, ее фотографировали для разных журналов. («Тебя снимали нагой?» – подскочил Деон, но она лишь посмотрела на него своими чуть раскосыми глазами и сказала, как отрезала: «Если они были милы и мило просили, отчего же?») Однако родные прослышали об этом, и одного из ее строгих дядюшек попросили разыскать и вернуть заблудшее дитя, чтобы спасти от окончательного падения. Теперь у нее годовое содержание, автомобиль и разрешение от отца открыто пользоваться домом, хотя она и ее вторая по счету мачеха терпеть друг друга не могут. Если по-честному, она просто ждет, пока ей исполнится двадцать один год, потому что тогда она сможет пользоваться положенными на ее счет деньгами и вольна будет снова уехать куда душе угодно. Нет, не в Лондон и не на континент, это старо. На Дальний Восток, например. А пока будет мотаться по вечеринкам – на большее ее не хватает, да она и не ищет большего.

Деон выехал из Кейптауна достаточно рано, но сразу же за перевалом через Хекс-ривер «фольксваген» забарахлил, и он больше часа ждал в Лэйнгсбурге, пока механик в гараже нашел и устранил поломку. Потом он напоролся на что-то, когда проезжал через предместье для цветных у Бофорт-Уэста, и провозился, ставя запасное колесо под взглядами целой ватаги цветных мальчишек, зачарованно наблюдавших за ним – еще бы, белый человек, ругаясь на чем свет стоит и обливаясь потом, ковыряется с домкратом на самом пекле посреди дороги. В церковь он приехал в половине четвертого и, конечно, опоздал к началу венчания.

Пробираясь по проходу в поисках свободного места на задних скамьях, он со вздохом облегчения подумал, какое счастье, что он не согласился быть шафером у Бота. У него в запасе меньше суток: завтра в семь утра он должен свеженьким быть на дежурстве, а это значит, что придется уехать пораньше и всю ночь просидеть за рулем. Ничего не поделаешь: никто бы не понял, если б он решился взять да и не приехать на свадьбу родного брата.

Бот стоял точно аршин проглотил, прямой и чопорный, какой-то неуклюжий в своей новенькой, с иголочки, темной паре, внимая пастору с сосредоточенным видом. Лизелла выглядела хрупкой малышкой рядом с этим верзилой фермером, ее почти супругом. А они, наверное, по-своему счастливы, подумал Деон, наблюдая за братом и его невестой. Цены на шерсть, правда, упали, во в конце концов в перспективе у Бота одна из лучших ферм в округе. Работник он что надо, хороший хозяин и уже сейчас поговаривает о том, как расширить дело. Ему осталось лишь убедить отца в правоте своих замыслов, доказать, что он обеспечит доходы, даже если цены на шерсть не поднимутся. Хотя в одном из своих редких писем Деону он вынужден был призвать, что отец с трудом идет на уговоры, особенно после того, как Бот заикнулся, что поначалу здесь придется кое-что и вложить.

Все равно, даже это не помешает им с Лизеллой быть счастливыми. Лизелла, по крайней мере первое время, попытается, конечно, его дрессировать – будет исподволь делать замечания насчет отсутствия манер и необходимости поддерживать культурный уровень. Но надолго ее не хватит: год-другой – и забудет эту блажь, войдет в колею, будет толстеть с каждыми родами, детей растить, и, само собой, поубавится интереса к опере, зато появится интерес к делам Женской ассоциации в помощь сельскому хозяйству. Что ж, и это по-своему счастье. Главное – быть довольным собой.

Деон вдруг почувствовал, что он грязный, пыльный и вообще ему тут не место, как бродяге в отрепьях на пышном балу. Его не покидало это странное чувство, хотя он остановился на заправочной станции и зашел в туалет вымыть руки и лицо, причесать волосы, стряхнуть пыль с костюма. Он украдкой поглядел на руки – чистые. Просто он не в своей тарелке, не к месту он здесь. Это их мир, больше не твой. Был твой, а теперь нет. И вернуться сюда можно только чужаком, незваным гостем. Печально. А что делать?

Он поглядел по сторонам и разыскал отца на передней скамье. Вот и с ним у меня то же самое, подумал он. Но он мой отец, и я уважаю его, как немногих. Я знаю, он честен и тверд в том, во что верит. И все-таки между нами пропасть. Даже если мы потянемся друг к другу изо всех сил, то разве кончиками пальцев коснемся.

Что-то в отце показалось ему непривычным. Не такой он сегодня, каким был всегда. Что-то изменилось. В манере держаться. Вот он тяжело вздохнул, хоть и подавил вздох, Иоган ван дер Риет – и вдруг вздохнул; Иоган ван дер Риет, сидевший всю жизнь прямо и гордо, теперь ссутулился.

Годы, подумал Деон. Они подкрадываются незаметно – и вдруг нежданно-негаданно годы взяли свое. И в теле он сдал.

Мозг Деона заработал, словно прозвенел сигнал опасности. Он сидел, погруженный в свои мысли, а тем временем жених с невестой обменялись кольцами и под звуки органа двинулись в сопровождении пастора к дверям ризницы, кругом были улыбающиеся лица, счастливые лица, а мать Лизеллы смахивала платочком традиционную слезу.

Деон вдруг вспомнил, что он ведь, кажется, обязан присутствовать еще и как свидетель или что-то в этом роде, когда новобрачные будут расписываться в церковной книге. Но заставить себя подняться и пройти на виду у всех в ризницу он не мог и остался сидеть.

Перезвон колоколов возвестил свадебное шествие, и из ризницы вышла новая семья, а за ней по ритуалу – родственники. Бот увидел его и подмигнул, а Лизелла улыбнулась. Она выглядела хорошенькой и совсем юной. Она будет неплохой женой.

Отец тоже увидел Деона, когда поднялся, чтобы занять свое место в процессии, и, кивнув, улыбнулся ему. Потом они поздоровались за руку, и Деон почувствовал, какая у отца еще сильная рука. Деон вгляделся в его лицо – очень он стал бледный, черты заострились, а на шее чернел большой синяк. Деон заставил себя сосредоточиться и оценить это спокойным профессиональным взглядом: ты врач и перед тобой пациент. Он искал признаков, которые помогли бы ему поставить диагноз. Но страх и смятение настолько завладели им, что он лишь тупо твердил про себя: здесь что-то серьезное, отец явно болен.

Свадебный прием был в ресторане отеля, с шампанский и тостами (во всяком случае, цветные официанты называли это шампанским, хотя вино было преотвратительное, просто сладкая шипучка): новый пастор оказался человеком прогрессивных взглядов и не возражал против того, чтобы на свадьбе люди выпили бокал-другой. Сам он, конечно, оставался верен содовой.

Наконец, кончились тосты и речи, и гости стали прохаживаться вдоль столов, наполняя себе тарелки.

Деон сел рядом с отцом и, глядя ему в глаза, спросил:

– Как ты?

– Отлично, старина, отлично. Это торжественный день для всех нас. Я рад, что ты смог приехать. – И уже с ноткой укора: – А ты опоздал.

– С машиной неполадка, – коротко ответит Део. – Нет, правда, как ты себя чувствуешь?

Отец посмотрел на него таким знакомым взглядом, с игривой иронией в глазах.

– Почему ты спрашиваешь?

– По-моему, ты неважно выглядишь.

– Люди не молодеют.

– Ты показывался врачу?

– Врачу? Ха! – В голосе отца прозвучал отголосок былой вспыльчивости. (Ну вот, пронеслось в голове Деона. Еще один симптом. Исчезла вспыльчивость. Появилась покорность судьбе.) – Я им верить не верю, этим новомодным докторам, им только обезьян лечить!

– Ты говоришь глупости и прекрасно это знаешь. Откуда у тебя кровоподтек на шее?

– Много ли надо старику ушибиться, – уклончиво ответил отец.

– И еще есть такие на теле?

– Малость есть, – признался отец.

Когда он закатал рукава рубашки, оказалось, что все руки до предплечья покрыты синяками.

Деон похолодел: он начинал понимать, в чем дело.

– Ты… быстро утомляешься?

– Ну ладно, хватит этих вопросов, доктор. Пойди поболтай с людьми. Держу пари, кое-кто засыплет тебя жалобами в расчете получить бесплатную консультацию.

И отец поднялся все с той же чуть заметной иронической усмешкой, словно втайне смеялся одному ему известной шутке.

Однако Деон не собирался сдаваться. Так легко от него отец не отделается. И когда после обеда они снова остались с отцом в маленьком номере отеля, где грудой лежала парадная одежда невесты и ее подружек, он как бы между прочим сказал:

– Да, кстати. Мне через десять минут надо ехать назад в Кейптаун. Дай-ка я тебя осмотрю, ведь это быстро.

Отец для приличия попротестовал, но в конце концов снял пиджак, рубашку и прилег на кровать.

Утолщений и уплотнений лимфатических узлов нет. Слизистая оболочка – очень бледная, а по всей верхней части туловища багровые, с фиолетовым отливом пятна.

Интересно, он знает? – подумал Деон неожиданно, без всякой связи. Может, догадывается? Ждал случая самому сказать мне, но гордость не позволяла признаться в слабости, даже в том, что с возрастом силы сдают?

– Спусти, пожалуйста, трусы. Вот так, оттяни, чтобы я мог пощупать живот.

– Ваш брат, доктора, совсем не считаются с тем, что у человека может быть чувство собственного достоинства, – проворчал отец. Он старался не смотреть Деону в глаза, с невозмутимым видом разглядывал потолок.

Печень не увеличена. Селезенка вообще не прощупывается.

– Вздохни. Глубже.

Когда отец набрал полную грудь воздуха, Деон нажал пальцами под грудную клетку.

И ощутил под рукой что-то твердое.

Он осознал, что затаил дыхание, лишь когда закололо в груди. И медленно, осторожно выдохнул.

Может, это просто ребро. Конечно, ребро.

– Еще раз. Глубже.

Теперь уже не оставалось сомнений. Он чувствовал под пальцами расходящееся уплотнение.

Он выпрямился, и отец, перестав созерцать потолок, повернул к нему лицо.

– Вы кончили, доктор? Деон улыбнулся.

– Кончил.

– Ну, и что вы у меня нашли?

– Не знаю, похоже, ничего серьезного. – Деон заставил себя смотреть на отца и улыбаться, хотя один бог знает, чего ему это стоило. – Но лучше, если ты поедешь со мной в Кейптаун. Мне хотелось бы показать тебя профессору и сделать анализ крови.

– Сейчас? Сегодня?

– Сегодня.

– У Бота медовый месяц. На кого я оставлю ферму?

– Подождет с медовым месяцем, – жестко ответил Деон. – И с фермой ничего не случится. Это куда важнее.

Отец пожал плечами.

– Ну, ты доктор, тебе виднее.

Когда они спускались по скрипучим ступенькам гостиничной лестницы, отец хмыкнул и легонько хлопнул его по спине.

– Выше нос, мой мальчик. Как это сказано у Иова? «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями». – И он снова, как утром, улыбнулся чему-то известному, казалось, лишь ему одному.