Текст книги "Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы"

Автор книги: Кришан Чандар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

Венкат скрылся. Рагху Рао остался наедине с женщиной.

– Садись же! – женщина указала рукой на постель.

Он не шелохнулся и молча глядел на нее.

– Что ты стоишь? Садись! – В голосе женщины послышалось раздражение.

Не сходя с места, Рагху Рао спросил:

– Скажи, дозволено ли будет мне положить руку тебе на грудь?

Вопрос этот, должно быть, показался женщине странным, однако она ответила:

– Конечно! Ведь ты платишь за все.

Рагху Рао вздрогнул. Ноги сами понесли его прочь. Напрасно звала его женщина – он был уже далеко от нее, Венкат что-то кричал ему вдогонку, но Рагху Рао, не оглядываясь, шагал по мостовой – сначала медленно, потом все быстрее и, наконец, пустился бежать. На бегу он думал о том, что не останется здесь и дня. Женщина в его деревне по крайней мере пыталась хоть в чем-то спасти свою чистоту, а здесь она продается. И Рагху Рао почувствовал, что не в силах больше жить в Сурьяпете.

Вспоминая сейчас, во мраке тюремной камеры, о том, что побудило его покинуть Сурьяпет, Рагху Рао невольно улыбнулся. Из Срипурама он бежал в Сурьяпет, из Сурьяпета в Хайдарабад… В Хайдарабаде он стал рикшей. У него были сильные руки, крепкие ноги, здоровые легкие: без устали таскал он свою коляску в гору, а с горы спускался легко, ничуть не уставая. Ему нравились залитые асфальтом улицы, электрические фонари, колокольчик на оглоблях его коляски. А когда ночью удавалось наесться досыта, он готов был поверить, что это и есть предел его мечтаний. Владелец коляски дал ему две смены верхней одежды, и Рагху Рао был счастлив. С полгода он, словно резвый арабский конь, бегал по улицам Хайдарабада. Он привык к своему положению человека в упряжке и не задумывался над тем, почему одни люди сидят в коляске, а другие везут ее. Он забыл, зачем пришел в город. Две смены одежды, еда два раза в день, несколько рупий в кармане – этого было достаточно, чтобы жизнь показалась прекрасной. А когда он смог послать отцу двенадцать рупий, во всем Хайдарабаде нельзя было найти человека счастливее Рагху Рао. Да и бири в Хайдарабаде были хорошие. Приятно было выкурить сигарету, но самое приятное – вволю поесть мяса.

Полгода такой жизни промелькнули незаметно. Но однажды Рагху Рао заболел. Сначала казалось, что одолеть болезнь не так трудно, однако, когда он стал как-то подниматься с коляской в гору, ему вдруг стало плохо и он едва не потерял сознание. Через некоторое время Рагху Рао стал покашливать, вечерами его часто знобило.

«Лихорадка, самая обыкновенная лихорадка», – думал он. Но болезнь не проходила. Хозяин дал ему немного денег, потому что считал Рагху Рао своим лучшим рикшей, да и у самого Рагху Рао в то время были небольшие сбережения. Через месяц ему стало лучше, хотя прежние силы так и не удалось восстановить. Он не мог уже быстро бегать, как прежде: донимал кашель. Врач посоветовал Рагху Рао отдохнуть месяца два. Но если ватти вздумает отдыхать, кто его будет кормить? И пришлось Рагху Рао снова встать в упряжку. Он задыхался, испарина покрывала лоб и тело, казалось, вот-вот лопнут вздувшиеся вены и грудь разорвется от кашля. Но нужно было работать. Опять наступили тяжелые времена.

Рагху Рао задумался… Перед мысленным взором длинной вереницей проходили сотни его седоков: клерки, торговавшиеся из-за каждого ана; студенты, которые вечно его подгоняли; бандиты, с кинжалом в руке нападавшие на прохожих в темных переулках и затем спасавшиеся от погони; распутные мужчины и женщины, тайком занимавшиеся любовью… Когда у Рагху Рао начинался приступ кашля, они осыпали его грязной бранью или, не уплатив ни пайсы, нанимали другого рикшу. Среди седоков встречались маулави и купцы, для которых он был не человеком, а лошадью, женщины, считавшие коляску рикши чем-то вроде временных яслей для своих детей. С кем только не приходилось сталкиваться Рагху Рао! В деревне он привык молча сносить лишения, а здесь, в городе, научился улыбаться, страдая.

И вот в пестрой длинной веренице седоков Рагху Рао увидел знакомое лицо…

Это было в девять часов вечера на Абдалла-роуд. Его окликнул человек, несший связку книг. Он сразу расположил к себе Рагху Рао. Разговаривал весело и просто, не было в нем ни высокомерия, ни снисходительности. Седок сам назначил цену за проезд – не слишком много, но и не мало: торговаться с ним не пришлось. Когда Рагху Рао повез его, он не надоедал праздными расспросами. А ведь иные вечно пристают к рикше с глупыми разговорами, им в голову не приходит, что у рикши не хватает дыхания – он не может одновременно тащить коляску и вести беседу с седоком. Либо одно, либо другое! Пассажир Рагху Рао и тут проявил понимание: полдороги он молчал и только в конце Зиаи-роуд тихо сказал:

– Теперь надо свернуть на Ахтар-роуд.

Подъем был крутой. У Рагху Рао началась одышка. В висках стучало. Он закашлялся. Седок мягко, но повелительно сказал:

– Остановись, рикша!

– Нет-нет, сахиб! Не беспокойтесь! – испугался Рао. – Все прошло, я довезу вас до места!

Тем же, не допускающим возражений тоном седок повторил:

– Рикша, стой!

Рагху Рао остановился. «Сейчас рассердится, выругает меня и уйдет, не заплатив», – подумал он. Но седок пошел рядом с ним.

– Поднимешься на гору, тогда я опять сяду. Хорошо?

Рагху Рао с признательностью посмотрел на смуглое лицо доброго человека. В его больших ясных глазах он прочел сочувствие.

– Давно ли ты кашляешь?

– Да с месяц, пожалуй…

– Где живешь?

– Во дворе Гобина Рамы.

– В профсоюзе состоишь?

– Как? – Рагху Рао не понял вопроса.

Человек помолчал, затем, положив руку на плечо Рагху Рао, сказал:

– Ты не единственный рикша на свете. Таких, как ты, в городе много. У всех рикш те же заботы, те же трудности, что и у тебя. Одну и ту же болезнь лечат одним и тем же лекарством: рикши объединились, организовали свой союз.

Рагху. Рао недоверчиво покосился на собеседника. Он вспоминал сурьяпетских судомоек, которые тоже орудовали сообща. Недовольный и разочарованный, он снял руку спутника со своего плеча.

– Нет, сахиб! Я не состою членом никакого союза и не хочу вступать в разные шайки!

Некоторое время человек шел молча, затем снова стал расспрашивать Рагху Рао о том, как его зовут, откуда он родом, по силам ли ему труд рикши, каким способом он тормозит коляску на спусках, где можно дешево пообедать и найти недорогое жилище, кормит ли его хозяин, предоставляет ли он жилье и одежду своим рикшам и какой доход получает. Речь шла о серьезных, жизненно важных вещах, и Рагху Рао разговорился. Увлекшись беседой, он не заметил, как они поднялись в гору, миновали базар и дошли до дома незнакомца. За все это время тот ни на минутку не сел в коляску. Он расплатился с Рагху Рао и затем пригласил его войти в дом:

– Выпьешь чаю, тогда и пойдешь дальше!

Рагху Рао отказался.

– Входи же! Стало холодно, а чай тебя согреет и подкрепит. Ну пойдем!

В доме нового знакомого Рагху Рао – небольшом, но опрятном и уютном – две смежные комнаты были разделены занавеской из пестрой ткани. В первой комнате стояли три низких стула и длинная скамья, на которой лежала голубая подушка. На полу серебристо-серый ковер, вдоль стен полки с книгами. Рагху Рао с интересом разглядывал незнакомую обстановку, когда из внутренней комнаты, откинув занавеску, вышла худощавая смуглая женщина. За нею вбежала маленькая девочка и обхватила руками колени спутника Рагху Рао.

– Будем знакомы! – Хозяин дома ласково улыбнулся гостю. – Мое имя Макбул, а это моя жена Шурайя и дочка Амна.

Он взял девочку на руки и сказал:

– Это наш друг, товарищ Рагху Рао. Поздоровайся с ним, дочка, посиди у него на коленях.

Амна протянула ручонки к Рагху Рао, и тот, удивленный и взволнованный, усадил ее к себе на колени.

Девочка посмотрела ему в глаза и звонко воскликнула:

– Товарищу красный привет!

Рагху Рао с недоумением переводил взгляд с одного лица на другое – ему улыбались дружелюбно и ласково. С минуту он приглядывался к этим добрым, милым людям и, решив, что девчурка, должно быть, повторяет чье-то шуточное приветствие, запинаясь, ответил Амне:

– Красный привет!

Амна звонко рассмеялась, а за ней Шурайя. Улыбнулся и Макбул. Затем он сказал жене:

– Товарищ поужинает с нами.

Рагху Рао опять удивился, но на этот раз промолчал.

На полу был разостлан дастархан, и все принялись есть из китайских тарелочек. Амна примостилась на коленях у Рагху Рао, словно он приходился ей родным отцом. В сердце Рагху Рао разливалось тепло от прикосновения детских рук, а хозяйка дома то и дело накладывала ему на тарелку лучшие куски. Макбул ужинал молча, а Рагху Рао не терпелось задать ему множество вопросов: к кому обращаются со словом «товарищ», что означает «красный привет»… Однако больше всего ему хотелось узнать, почему они разговаривают с ним так дружелюбно и просто, как равные с равным.

После ужина Шурайя убрала дастархан и подала гостю пиалу с горячим кофе. Напившись кофе, Рагху Рао решил побеседовать с Макбулом, но тот заговорил сам:

– При таком кашле тебе нельзя работать ночью.

Рагху Рао промолчал.

– В нашем союзе есть врач, ты можешь лечиться у него бесплатно.

Рагху Рао опять промолчал.

– Как ты будешь спать в таком холоде под открытым небом? Оставайся ночевать у нас!

– Что означает слово «товарищ»? – спросил наконец Рагху Рао.

Макбул медленно поднялся со стула и, не отвечая на вопрос, сказал жене:

– Шурайя, товарищ ночует у нас.

Хозяйка дома принесла из смежной комнаты одеяла и подушки и постелила гостю на ковре. Порывшись в книгах, Макбул выбрал одну из них и сел на пол подле Рагху Рао. Оба закутались в одеяла. Макбул раскрыл книгу, мягкий свет лампы падал на гладкие блестящие страницы. Он положил книгу перед Рагху Рао, и тот невольно погладил белые листы. Юноша не знал грамоты, но ему очень понравилась бумага – на ощупь она была нежная, как шелк. Рагху Рао неохотно отдал книгу. Макбул раскрыл ее на первой странице, где была нарисована карта мира, и указал пальцем на Индию:

– Наша родина Хиндустан!

Долго рассказывал Макбул. За окнами чернела ночь. И каждое мгновение той ночи, каждое слово Макбула остались в памяти Рагху Рао. Он узнал, что извечную мечту людей, которую лелеял и он сам, не так-то легко осуществить; но если за дело возьмутся все ватти вместе, то общими усилиями они сокрушат твердыни, куда более мощные и грозные, нежели обширные поместья Джаганнатха Редди. Плавно лилась речь Макбула, и не было силы, способной преградить ей путь к сердцу Рагху Рао.

В ту темную ночь он увидел перед собой цель жизни. Смысл ее был прежде неясен: до сих пор он постигал жизнь вслепую, на ощупь, теперь же она предстала в новом, ярком свете. Если раньше он не мог найти точки опоры, то сейчас почувствовал, что крепко стоит на ногах. И Рагху Рао сказал себе: «Я молод, молода и та правда, что мне довелось сегодня узнать. Стало быть, семена будут посеяны и урожай собран!»

Сейчас, в тюремной камере, Рагху Рао представил себе все это очень ясно, но вот беда: никак не мог припомнить Рагху Рао, когда же уснул он в ту ночь? Помнит только, как сидят они с Макбулом, укутанные в одеяла: Рагху Рао слушает, Макбул говорит; рядом с ним на ковре спит Шурайя, а возле нее тихонько дышит малютка Амна; детский кулачок выглядывает из-под одеяла; молочно-белые блики от лампы трепещут на стенах.

Помнится, на рассвете он проснулся и увидел, что Шурайя заботливо укрывает его одеялом. Пальцы ее коснулись босых ног Рагху Рао, и, должно быть, от этого прикосновения что-то дрогнуло в его душе – на глаза навернулись слезы. Сквозь их мутноватую влагу видел он, как Шурайя, подвернув одеяло Макбула, осторожно расправила сбившуюся простыню на постели дочки, затем, вздохнув, снова уснула, держа в своей руке ручку маленькой Амны. Слезы лились по щекам Рагху Рао, и он не стыдился их, потому что это были слезы радости: сегодня он нашел свой дом…

Лязг засова и скрежет тюремной двери спугнули видения: образы Макбула, Шурайи, малютки Амны снова отступили в мир прошлого.

В камере Рагху Рао зажгли свет. Вошел начальник тюрьмы в сопровождении двух надзирателей. Рагху Рао не пошевелился; он не мог этого сделать, даже если бы захотел. Надзиратели сняли с него наручники. Начальник тюрьмы приказал ему встать. Рагху Рао медленно поднялся, вздохнул полной грудью, расправляя плечи. Тяжелая цепь соскользнула на израненные колени, причинив острую боль. Но он встал и выпрямился.

Начальник тюрьмы развернул большой лист бумаги и стал читать приговор. Рагху Рао заметил, как бумага дрожала в его руках, а на лице, выдававшем страсть к низменным утехам, выступили капли пота. Высший суд отклонил просьбу о помиловании.

Завтра в семь часов утра его повесят.

Начальник тюрьмы вытер лоб платком и спросил:

– Желаешь что-нибудь сказать?

Рагху Рао ответил улыбкой.

Начальник тюрьмы пристально посмотрел в лицо заключенного. Впервые в жизни судьба столкнула его с таким человеком. За тридцать лет своей службы он перевидел немало арестантов. Встречались среди них и бесшабашно смелые бандиты, которые знали, на что шли, но и они, услышав свой смертный приговор, осыпали проклятиями правительство и судей. Одни плакали, другие теряли сознание, некоторые пытались покончить с собой, были и такие, кто, заламывая руки, взывал к богу. Но не встречался еще смертник, который бы со спокойной улыбкой встретил приговор о казни.

Начальник тюрьмы не сводил глаз с лица осужденного, пытаясь угадать, что таится за этой улыбкой. Страх? Невысказанное желание? Слабость?

Но начальник тюрьмы так ничего и не понял. Всю жизнь он читал только мысли закоренелых преступников, мог ли он постичь смысл гордой улыбки Человека?

И он поспешил уйти – смущенный, разочарованный.

Надзиратели долго стояли молча, затем шепотом стали о чем-то совещаться. Наконец один из них, по-видимому старший, сказал:

– Нам приказано надеть на тебя наручники. Но мы не хотим. Приковывать к стене тоже не станем. Ты сможешь ходить по камере.

Рагху Рао ответил:

– Если боитесь ослушаться приказа, наденьте на меня опять кандалы.

– Нет-нет! Мы не боимся!

Старший надзиратель спросил вполголоса:

– Не хочешь ли поесть? Или попить?.. Чего-нибудь сладкого, может быть шербета? Только скажи, мы принесем.

– Мне ничего не нужно, – ответил Рагху Рао, – вот только… который час?

Надзиратель вышел в коридор, посмотрел на часы, висевшие в караульном помещении, и, вернувшись, сказал:

– Пять часов. Скоро стемнеет.

Рагху Рао молчал. Тюремщики, опустив головы, вышли из камеры. И снова заскрежетала дверь, снова раздался грохот задвигаемых засовов, точно большой камень рухнул в глубокий ров.

И потом тишина – как в колодце; полное безмолвие.

Рагху Рао медленно шагал по камере, стараясь пошире расставлять ноги: тогда цепь натягивалась и не так раздирала раны.

От стены до стены – четыре шага… Один, два, три, четыре… Потом – поворот и обратно: один, два, три, четыре…

С каким-то новым, странным чувством мысленно оглядел себя Рагху Рао, словно увидел со стороны, коснулся лица, носа, ушей, груди…

Живое, теплое, дышит…

А завтра этого тепла жизни уже не будет…

Он не боялся смерти.

Рождение человека, детство, юность, зрелость, потом постепенное увядание, старость и смерть – все это естественно и не страшит.

А завтрашняя смерть? Какова она? Почему должна случиться?

Ему еще далеко до старости, на теле нет следов увядания. Ведь еще не цвели деревья в его саду, не окропил их теплый дождь, не вставала над ним многоцветная радуга, не пел на ветвях соловей… А если в саду не поет соловей, там всегда чего-то не хватает…

Рагху Рао опустился на корточки – от пола веяло сыростью, холодом; он подпер рукой подбородок и задумался…

…Макбул послал его к врачу, и Рагху Рао вылечился; Макбул научил его читать и писать; потом помог ему найти новую работу, не такую вредную для здоровья, – устроил его на бумажную фабрику.

Здесь Рагху Рао постиг механику того бесчеловечного заговора, в котором участвуют и крупные капиталисты в городах, и помещики в деревнях; сети этого заговора опутали все области жизни, и для того, чтобы обновить, изменить эту жизнь, сделать человека лучше, нужно постоянно преодолевать сопротивление старого, отжившего мира. На фабрике Рагху Рао научился бороться, но самое главное – узнал много нового. Он увидел, как древесина и грязное, ветхое тряпье перерабатываются в белоснежную шелковистую бумагу; живя в городе, он узнал, как куски мертвой руды превращаются в мотор, который мерно стучит, словно чье-то огромное горячее сердце; как эта же руда, когда ее переплавят, превращается в плуг крестьянина, в мощную деталь машины, в тоненькую блестящую иголку.

Перед Рагху Рао открылась красота новой для него жизни. Он стал интересоваться тем, что было в глубокой древности. Он узнал, как образовался каменный уголь, откуда в недрах земли появилась нефть, какую энергию таит в себе радий. И, познав это, гордо поднял голову; теперь он крепко держал за руки своих товарищей и шел с ними в одном строю. Он навсегда соединен с ними, потому что только их руки способны вырвать из глубин земли ревниво хранимые сокровища, только они в состоянии сделать жизнь человека лучше, красивее, потому что это руки созидателей новой жизни – рабочих, а не торгашей и стяжателей.

За год, проведенный на фабрике, Рагху Рао узнал очень многое. Вряд ли перед ним открылось бы столько нового, работай он хоть десять лет в ином месте. Он боролся не в одиночку и полагался не только на свои силы. Теперь он знал, как руководить забастовкой, и не падал духом, когда терпел поражение. Ему пришлось иметь дело с прислужниками хозяина-фабриканта – они ничем не отличались от челяди заминдара. Но в городе было легче дать им отпор. Не раз ему приходилось отбиваться от хозяйских прислужников, нападавших на него с ножом и дубинкой. Потом его уволили с фабрики, и четыре месяца он отсидел в тюрьме.

К великому своему изумлению, Рагху Рао встретил в тюрьме земляка – пастуха Нагешвара. Нагешвар рассказал ему о переменах, происшедших в его родном Срипураме. Новые веяния проникли и в деревню. Ватти, смиренно терпевшие многовековой гнет, батраки, пастухи и лесные жители из племени койя – иначе говоря, весь безземельный люд – объединились в союз. А объединившись, потребовали свою землю у Джаганнатха Редди – хозяина сорока деревень со всеми их угодьями. Теперь в Срипураме что ни день то волнения, полицейские хватают ватти, бросают в тюрьму, издеваются над ними. Но пламя разгорается, ватти борются, как львы. Кое-где они стали засевать пустующие земли, не спрашивая разрешения заминдара. Именно за это и арестовали Нагешвара.

Рагху Рао не переставал радоваться этим вестям. Казалось невероятным, что даже полудикое лесное племя койя осмелилось восстать против рабства и прониклось духом единения.

– Койя у нас самые стойкие, – сказал Нагешвар. – Видел бы ты, какой это сплоченный народ! Ты бы глазам своим не поверил! Да и мы, пастухи, обогнали вас, ватти. Теперь держись!

Нагешвар, смеясь, машинально провел рукой по волосам, и лицо его вдруг омрачилось.

– Что с тобой? – спросил его Рагху Рао.

Нагешвар наклонил голову: ото лба до макушки тянулся глубокий рваный рубец. На этом месте не осталось ни одного волоса – совсем как после ожога.

– Кто тебя так изувечил? – изумился Рагху Рао.

– Всех арестованных заперли в конюшне заминдара. – Голос Нагешвара звучал глухо, устало. – Меня посадили отдельно… Два дня не давали есть, били… Но я не назвал имен товарищей. Тогда стали мне жечь волосы, потом гвоздем сдирали кожу с головы… Они смеялись и приговаривали: «Мы на твоей голове прокладываем дорогу в Москву. По ней ты прямо туда попадешь, понял?» Где тут понять… Это такая боль, что я потерял сознание… – Нагешвар долго молчал, не находил слов и Рагху Рао. Затем, поглаживая рубец, Нагешвар задумчиво сказал:

– А все-таки, брат мой, хотелось бы знать, где она, эта самая Москва?

– Неужели не знаешь?

– Не знаю, брат мой. – Нагешвар покачал головой.

– Москва – это город, – сказал Рагху Рао и, подумав, добавил: – Москва – это Идея.

Нагешвар беспомощно покачал головой:

– Брат мой, я темный человек, всего лишь пастух. Что я знаю? Только то, что ни у меня, ни у моего отца, ни у отца моего отца никогда не было земли. Но теперь мы надеемся получить землю, и, пока мы живы, будет жить в нашем сердце эта надежда.

– Имя твоей надежды – Москва!

– Если так, – решительно сказал Нагешвар, – пусть хоть по всему телу чертят гвоздем дорогу, я не отдам им свою надежду!

Рагху Рао крепко пожал руку Нагешвара.

– Как только нас выпустят, вместе пойдем в деревню!

Однако Нагешвар должен был еще две недели отсидеть в тюрьме, а Рагху Рао, получив освобождение, решил сразу же тронуться в путь.

У ворот тюрьмы его ждал Макбул с товарищами. Рагху Рао рассказал о своем намерении Макбулу, тот горячо поздравил его: он и сам считал, что Рагху Рао пора вернуться в деревню руководить крестьянским движением.

– Создалось серьезное положение, – сказал Макбул, – полиция низама уже не может собственными силами справиться с крестьянами, и поэтому на помощь призвана целая армия разакаров. Они вместе пытаются подавить восстание во владениях Джаганнатха Редди.

– Как же так? Джаганнатх Редди индус, а разакары мусульмане. Что же между ними общего?

– У богачей и насильников один бог. Когда реакционным силам в нашей стране грозит поражение, они забывают о религиозных распрях, – ответил Макбул.

Он снабдил Рагху Рао адресами людей, у которых можно остановиться и переговорить с товарищами, хорошо знающими обстановку на местах.

Выучив наизусть адреса, Рагху Рао обнял на прощание Макбула и зашагал по дороге.

На пути его попадались сожженные селения, развалины, все явственнее становились размеры народного бедствия. Вначале кое-где мелькали фигуры крестьян, работавших в поле, но чем дальше удалялся он от Хайдарабада, тем безлюднее становилось вокруг.

Смоковница, акация. Поля проса, заросли кустарников, а по обе стороны дороги, куда ни глянь, одна над другой громоздятся черные скалы, точно их, играя, сложили в кучу дети-великаны. Пейзаж, с детства знакомый Рагху Рао. Только не было здесь того, кто засеял поля просом, посадил на межах деревья, вырыл колодцы, протоптал дорожки от деревни к полю, того, кто изменяет природу, – не было человека. Оттого все казалось здесь чужим, как если бы в самом центре картины зияла дыра, пробитая по чьей-то злой воле.

От деревни Карим-Нагар, куда Рагху Рао пришел для встречи с крестьянином Иллой Редди, осталось одно пепелище. Раньше здесь насчитывалось домов пятьдесят – шестьдесят, теперь от них остались лишь кое-где уцелевшие глинобитные стены. Илла Редди был зажиточнее других крестьян, сумел выстроить хоть и одноэтажный, но прочный дом. Однако и от жилища Иллы Редди сохранились лишь стены. У водосточной канавы во дворе, вымощенном шахабадскими каменными плитами, валялась кружка, рядом с ней – два больших камня. Стены дома еще дымились. Посреди двора лежало обезглавленное тело Иллы Редди, а рядом отрубленная голова. Рагху Рао неотрывно смотрел в мертвые открытые глаза Иллы Редди. Усилием воли он заставил себя отвести взгляд и, подавленный, побрел дальше.

У Рагху Рао было письмо Макбула к Илле Редди. Илла Редди не довелось его прочитать, но своей смертью он доказал, что был достоин доверия Макбула.

Из сожженной деревни Рагху Рао направился к Бодханскому лесу. Перед ним тянулись выжженные посевы проса. Вдруг в кусты, росшие по обочине дороги, метнулся шакал. Рагху Рао подошел поближе и увидел труп девушки. Он подтащил мертвое тело к краю поля и зарыл труп.

Отряхнув с себя землю, Рагху Рао пошел дальше. Глаза его воспалились, в горле пересохло, мучила жажда.

Ему стало легче в прохладном сумраке Бодханского леса. В листве тенистых деревьев мелькали птицы. Лишь звуки его шагов да шорох прятавшихся в кустах зверушек нарушали лесное безмолвие. Едва заметная тропинка уводила в глубь чащобы. Рагху Рао шел осторожно, чутко прислушиваясь к тишине, готовый к любой неожиданности и все же не теряя надежды, что он сумеет связаться с нужными людьми. Порой ему казалось, будто из-за деревьев на него пристально смотрят чьи-то незнакомые глаза, будто за его спиной занесен кинжал. Рагху Рао то и дело оглядывался по сторонам, но в лесу никого не было.

Вдруг у большого холма, поросшего кустарником, он услышал окрик:

– Стой!

Рагху Рао замер на месте. На холме показалась высокая седая женщина с темным морщинистым лицом. В руках у нее было ружье.

Рагху Рао узнал ее:

– Канатамма!

Женщина опустила ружье и, приставив козырьком ладонь к глазам, всматривалась в пришельца.

– Я Рагху Рао! Рагху Рао! Товарищ Макбула!

Канатамма стала быстро спускаться с холма. Следом за ней выбежали несколько вооруженных мужчин.

Только оказавшись вблизи Рагху Рао, Канатамма поверила своим глазам. Она положила руку ему на голову:

– Отчего ты так исхудал, сынок? Я с трудом узнала тебя!

– Тюрьма не родной дом, мать!

– Ты давно на свободе?

– Позавчера выпустили.

– Здоров ли Макбул?

В голосе Канатаммы звучали материнская забота и ласка. У Рагху Рао перехватило дыхание.

Он еще видел перед собой мертвые глаза Иллы Редди, а Канатамма, его мать, так спокойно расспрашивала Рагху Рао о делах, о здоровье Макбула, будто ничего не произошло и ее единственный сын не сложил головы, защищая права крестьян.

Рагху Рао решился спросить:

– Когда это произошло?

Канатамма уклонилась от прямого ответа:

– То, что случилось у нас, – дело обычное! Так поступают во всех деревнях, где крестьянские союзы отказываются платить дань помещику. На нашу деревню напали ночью. Будь это днем, нам бы не сдобровать! А в темноте многим удалось бежать в лес. Сейчас здесь со мной уйма народу.

Канатамма говорила спокойно, но решительно. Рагху Рао слыхал от Нагешвара о мужестве и бесстрашии Канатаммы, о том, как смело и беспристрастно выступала она на собраниях крестьянского союза, иной раз даже против собственного сына. Случалось, Илла Редди расходился во взглядах с большинством бедняков. Тогда мать указывала ему на ошибки. Рагху Рао смотрел на мудрое, покрытое морщинами лицо Канатаммы, и на память ему приходили старинные поговорки на языке телугу, которые народ сложил во славу женщины.

Хорошая женщина, гласит одна такая поговорка, – это рабыня в работе, визирь в совете, жрица в любви, мать у колыбели и, подумал Рагху Рао, воин в бою. Теперь наступила пора новых поговорок и пословиц. Недаром в деревнях Андхры, в самой гуще народной, изменяются старые поговорки и пословицы, рождаются новые.

– Что делать дальше? – спросила Канатамма. – Крестьяне разбежались и прячутся в лесах…

– Макбул говорил, да и другие товарищи того же мнения, что крестьянские союзы должны немедленно приступить к разделу земли между бедняками. Отказываться платить налоги низаму и дань помещикам – этого теперь мало. Какой смысл отсиживаться в лесу? Нужно вернуться в свои деревни и защищать их. Пора дать землю крестьянам!

– Верно! – отозвался один из товарищей Канатаммы. – Нам, людям из племени койя, тоже нужна земля! Пора дать землю жителям леса! Тогда крепче будет наш союз с крестьянами!

– Да, вы заслужили право на землю, – поддержал его Рагху Рао.

Немало крови пролили жители лесов Андхры, с давних времен сражавшиеся с чужеземными захватчиками. Каждый ребенок здесь слыхал о вожде лесных племен Алури Ситараме Раджу. Из уст в уста передается легенда о том, что и поныне живет Алури Ситарам Раджу в лесах Андхры, воодушевляя храбрых койя в их борьбе с поработителями.

Среди людей, обступивших Канатамму, оказались чамар и малу. Они заговорили наперебой:

– Хорошо сказано. Когда земля будет нашей, пусть попробуют ее отнять! Надо, чтобы и чамар и малу получили свою долю!

– Они получат ее, – ответил Рагху Рао. – Ведь земля будет принадлежать тем, кто ее обрабатывает. Не так ли?

Подумав немного, Канатамма обратилась к стоявшему за ней койя:

– Рамул, оповести всех в лесу, что мы возвращаемся в Карим-Нагар. Будем делить землю.

Рамул, а вслед за ним чамар и малу отправились с радостной вестью о разделе земли.

– До чего мне пить хочется, – сказал со вздохом Рагху Рао.

Канатамма принесла глиняный кувшин с водой, и Рагху Рао припал к нему губами. Утолив жажду, он сказал:

– Мать! Мне кажется, ты и одна можешь сделать все, что нужно. Или мне остаться помочь тебе?

– Нет, Рагху Рао, – ответила Канатамма, – ступай, я сама управлюсь!

Рагху Рао зашагал было прочь, но почувствовал на себе взгляд Канатаммы и оглянулся. Она сидела на вершине холма, положив на колени ружье, лицо ее приняло незнакомое ему беспокойное и напряженное выражение. Рагху Рао не придал этому значения и пошел было дальше, как вдруг Канатамма окликнула его:

– Послушай-ка, Рагху Рао!

Он остановился. Но Канатамма умолкла и смотрела отсутствующим взглядом куда-то вдаль. Затем тихо спросила:

– Скажи, глаза у него так и остались… открытыми?

Перед Рагху Рао вдруг ясно предстала недавно виденная им картина: обгорелые стены, двор, мощенный шахабадским камнем, обезглавленное тело посреди двора, откатившаяся в сторону голова, открытые неподвижные глаза, в которых застыл немой вопрос…

Рагху Рао, ничего не ответив, опустил голову.

Канатамма по-прежнему смотрела куда-то вдаль. И вдруг она уткнулась лицом в колени, седые волосы рассыпались, тяжелые частые слезы закапали на ствол ружья.

Жалость захлестнула сердце Рагху Рао, но он подавил в себе это чувство и пошел дальше. Он поступил так не потому, что был черств душой. Нет, в душе его по-прежнему жила любовь к другу, и, конечно же, он испытывал сострадание к горю матери. Но сейчас его волновало другое! Он думал о том, что путь к будущему неизбежно будет мучительным. Сколько слез и крови прольется, сколько страданий должны будут перенести люди!

Канатамма – это человек нового типа. Мать, потерявшая свое дитя, обретет тысячи других детей, широко раскроет людям свое полное любви сердце. Вот почему Рагху Рао не тревожился за судьбу Канатаммы. Вот почему он не стал утешать рыдающую женщину.

Именно тогда у него созрело решение (даже сейчас, накануне казни, лицо его просветлело при этом воспоминании): он не должен оставаться только гонцом, несущим радостную весть о переделе земли, он сам будет в нем участвовать. Он даст счастье людям, которые знали только горе и слезы.

Первая деревня, где Рагху Рао принял участие в разделе земли, была Белампалли. Он стал свидетелем того, как бездомные, обездоленные крестьяне обретали веру в свои силы, веру в будущее. Восстанавливались и заселялись жилища; в обновленной деревне наводили чистоту, убирали мусор, рыли сточные канавы; плуг снова вспахивал землю. Крестьянин вздохнул свободно, полной грудью. Тиранов и угнетателей охватил ужас. Вчерашние деспоты, столетиями безраздельно владевшие землей, тайком бежали от народного гнева, отсиживались в городах. Крестьяне из Белампалли создали особый отряд, помогавший Рагху Рао делить землю в других деревнях. По мере того как Рагху Рао переходил из одного селения в другое, отряд, следовавший за ним, пополнялся новыми людьми. Это был поток, который нельзя остановить, половодье, которое с каждым днем разливалось все шире. Если раньше крестьянин двигался к своей цели черепашьим шагом, то теперь он шел к ней шагом сказочного великана. Голова его достигала небес, песня разливалась по всей вселенной. Землепашец перепахивал свою судьбу, и один за другим рушились устои помещичьих усадеб.