Текст книги "Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы"

Автор книги: Кришан Чандар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

– Так ты пришел пригласить меня на свадьбу? Обязательно приду, брат! Где же будет твоя свадьба?

– Там… – Джара указал на противоположный берег.

Майор изумленно взглянул на него и расхохотался:

– Ох, дурачина! Разве ты не видишь, что мост разрушен? О какой свадьбе может идти речь?

– Но она ведь на завтра назначена – моя свадьба!.. – в отчаянии проговорил Джара. Он не мог понять, что за недобрая сила мешает его счастью. – Разве нельзя починить мост? Ведь он разрушен только посередине. Если бы господин разрешил…

– Не мели ерунды, болван! Скажешь тоже – починить мост! Да они выставили возле него часовых именно для того, чтобы мешать починке. Если бы не пролом, разве бы мы сейчас сидели на этой мельнице и слушали твои дурацкие россказни о свадьбах? О, мы были бы далеко, в самом Пунчхе!

Майор махнул рукой на дверь, давая понять Джаре, что он может убираться вон.

Понурив голову, мельник вышел. Его взгляд был устремлен на противоположный берег – где-то там, вдали, жила его Джари. И на завтра была назначена их свадьба…

В свадебную ночь в доме Джари стояла мертвая тишина. Отец молча сидел на постели; родственники разбрелись по домам… Джари тихо плакала на своем одиноком ложе. Изредка раздавался далекий выстрел, слышался свист пролетавшей поблизости пули, и снова все погружалось в тишину.

Наконец Джари поднялась, на цыпочках выскользнула из дому и стала спускаться к реке. Чуть слышно ступая, то и дело замирая в тени скал, она добралась до берега. Она не была Сохни^[38] и не захватила с собой даже пустого меха, чтобы легче переплыть реку. И все же она бросилась в воду и поплыла. Если ее любимый не может прийти к ней – что же, она сама доберется до него. Пусть разрушен мост, пусть коварные волны то тянут ее на дно, то швыряют о камни – она хоть и медленно, но плывет… Плывет все дальше и дальше… Руки и ноги у нее разбиты, колени и щиколотки кровоточат, но все это неважно. Сегодня свадебная ночь, и долг жены быть там, где находится ее муж. Мулла Ибрахим ждет их, чтобы прочесть брачную молитву… Разве может сегодня что-нибудь удержать Джари? Даже река, такая бурная и опасная, не смогла преградить ей путь… Сотни раз приходилось девушке плавать в этих волнах, сотни раз спасала она тонущих овец и коз. Неужели же сегодня эти волны помешают ей попасть на собственную свадьбу? Правда, ночь так темна, а горная река коварна… Но что из этого? На душе у Джари светло и спокойно. Воля ее тверда.

И Джари добралась до другого берега! Все тело ее болело, кости ныли, зубы от холода выбивали дробь… Но, собрав последние силы, девушка двинулась в путь. Вдруг из-под ног у нее выскользнул камень и с шумом полетел вниз. Джари еле удержалась, чтобы не упасть.

– Стой! Кто идет? – донесся сверху окрик.

Джари приникла к камням и замерла. Она лежала не шелохнувшись до тех пор, пока не почувствовала, что силы оставляют ее. Бедняга так закоченела, что, пролежи она еще хоть немного на этих камнях, она умерла бы. С трудом разогнувшись, Джари попыталась встать. Но в тот же миг пуля пробила ей ладонь. Девушка вскрикнула и потеряла сознание.

Когда Джари открыла глаза, она увидела вокруг себя плотное кольцо солдат. Заметив, что девушка пришла в себя, солдаты потащили ее к майору.

– Это ты ночью переплыла реку? – накинулся на нее Абдул Азиз.

Джари утвердительно кивнула.

– Ты шпион Индии?

– А что такое шпион? – недоуменно спросила девушка.

– Не прикидывайся дурочкой! – сердито оборвал ее майор. – Ты прекрасно знаешь, что со шпионами разговор короткий: пуля в лоб, и все!

– Но я ни в чем не виновата!.. Я переплыла реку, потому что мост сломан…

– А зачем тебе понадобилось переплывать реку?

Джари молчала, опустив глаза.

– Отвечай! – прикрикнул на нее майор.

– Сегодня… сегодня должна быть моя свадьба… с Джарой, – чуть слышно проговорила девушка. – Он здешний мельник. Позовите его и сами спросите… Он все вам расскажет.

Майор помолчал, пристально вглядываясь в лицо этой худенькой смуглой девушки, потом вызвал солдата и велел привести мельника.

Солдат вскоре вернулся и доложил, что мельника нигде не могут найти – говорят, он еще с вечера исчез.

Луч надежды, теплившийся в глазах Джари, погас. Губы ее задрожали, из груди вырвалось рыдание… Бедняжка хотела что-то сказать, но язык отказался служить ей, и она вновь потеряла сознание.

Майор Абдул Азиз приказал хорошенько стеречь девушку, распорядился, чтобы ее как следует покормили и дали лекарство.

О том, что случилось позже, не писали газеты Индии и Пакистана, не сообщали военные донесения. Все происшедшее настолько необычно и невероятно, что любой здравомыслящий человек, будь то индиец или пакистанец, вряд ли поверит этому. Я бы и сам усомнился в достоверности случившегося, если бы не повстречался с его героями. От них-то я все и узнал.

Майор Абдул Азиз нашел способ повидаться с командиром отряда индийцев капитаном Капурчандом. Не будем допытываться, как ему это удалось. Скажем лишь, что еще задолго до описываемого события оба они учились в Гордон-колледже в Равалпинди, многие годы просидели за одной партой, порядочный срок прослужили вместе в армии. Когда же произошел раздел страны, Абдул Азиз вступил в пакистанскую армию, а Капурчанд – в индийскую. И теперь, несмотря на старую дружбу, они стояли в разных лагерях и наводили друг на друга пулеметы…

При встрече между ними произошел такой разговор:

Абдул Азиз. Да здравствует Пакистан!

Капурчанд. Да здравствует Индия!

Абдул Азиз. К нам в руки попал ваш лазутчик. Разве у вас не осталось мужчин, что вы стали подсылать к нам девушек? Однако имейте в виду – шпион в любом случае будет расстрелян.

Капурчанд. Одну минуточку, дорогой! Мы тоже захватили вашего лазутчика. Но так как он не женщина, а мужчина, его расстрел ни у кого не вызовет возражений.

Абдул Азиз. Как зовут этого парня?

Капурчанд. Сначала ты скажи, как зовут девчонку.

Абдул Азиз. Ее зовут Джари.

Капурчанд. А нашего – Джара.

Абдул Азиз. Такой смуглый крепыш, среднего роста?

Капурчанд. Да-да, именно такой.

Абдул Азиз. Ну, так это не шпион.

Капурчанд. А кто же он, по-твоему?

Абдул Азиз. И девушка, которую мы захватили, тоже не шпионка.

Капурчанд. Ничего не понимаю!

Тогда Абдул Азиз рассказал все, что знал о готовившейся свадьбе. Командиры долго беседовали. Оказалось, что в ту самую ночь, когда Джари переплыла реку с юга на север, Джара, снедаемый любовью и беспокойством, переплыл ее в противоположном направлении.

– И вот влюбленные снова разлучены! – смеясь, заметил Капурчанд.

Абдул Азиз был настроен на более серьезный лад.

– Что же теперь делать? – спросил он.

– Самое лучшее, что мы можем сделать, – это поженить их, – решил Капурчанд. – Переправь девушку ко мне – я отдам распоряжение, чтобы не стреляли. Ведь что ни говори, а девушка с моей стороны, так пусть и свадьба будет у меня.

– Вах! Это почему же? – возмутился Азиз. – Жених с моей стороны, и свадьба должна быть у нас. Пришли-ка мельника ко мне.

– Как бы не так!

В тот раз командиры не договорились. Разговор возобновился на другой день.

Абдул Азиз. Послушай-ка, доктора считают, что девушка перенесла сильное потрясение.

Капурчанд. Я же тебе предлагал – переправь ее ко мне.

Абдул Азиз. Не мели чепухи!

Капурчанд. Поступай как знаешь. Да здравствует Индия!

Абдул Азиз. Да здравствует Пакистан! Но послушай, у меня мелькнула мысль. Северная часть моста находится в наших руках, южную захватили вы. Но середина, там, где пролом, не принадлежит ни Индии, ни Пакистану… Давай восстановим разрушенную часть и…

Капурчанд. Прекрасно! Ты, как я посмотрю, горазд на хитрости!

Абдул Азиз. Клянусь Аллахом, тут нет никакой хитрости! Я готов дать тебе любое обязательство! Но этих ребят надо во что бы то ни стало поженить. И свадьба их должна состояться в таком месте, чтобы и моя совесть была чиста, и тебя ни в чем не обвинили бы… Мне кажется, самым лучшим местом для этого будет середина моста.

Капурчанд. Хорошо. Только условимся: после свадьбы мост снова будет разрушен.

Абдул Азиз. Договорились. Однако смотри, чтобы никто об этом не узнал. Поклянись мне памятью той девушки из Гордон-колледжа…

Капурчанд. Эх!.. Зачем ты о ней вспомнил?.. Скажи лучше, как ты находишь Джари?

Абдул Азиз. Главное в ней не внешность, а сердце.

Капурчанд. Ну что присылай сегодня в полночь муллу. Но только смотри, чтобы не было никаких недоразумений! Иначе…

На этом прежние друзья снова расстались.

Жителям Чханджала предложили починить мост, и они стали свидетелями необычайного зрелища: ночью к месту прежнего пролома направилась свадебная процессия. Среди гостей вертелись солдаты обоих отрядов. Над мостом сиял свет, звенели песни, царили покой и красота. Винтовки молчали, пулеметы безмолвствовали. В ту ночь никто не был ранен, никто не стремился убить ближнего… Воздух благоухал миром. И мулла Ибрахим торжественно читал брачную молитву: «Брак есть единение – вот мое слово, а тот, кто это слово нарушит, – тот не мой…»

Сегодня старого деревянного моста уже нет. Но свадьба Джары и Джари состоялась. Жители деревни Чханджал построили другой мост – мост между человеческими сердцами, и ни одна доска этого моста не шатается.

МИР ЧАНДРУ

Перевод Н. Толстой

В Бандре^[39] он занимался тем же, чем и в Карачи. Раздел страны никак не отразился на его положении. Как в Карачи, он спал в тесном темном чуланчике под лестницей в доме у Сиддху, торговца сластями, так и здесь, в Бандре, ему отвели точно такой же чуланчик. И так же, как в Карачи, все его имущество составляли грязный тюфяк, маленький черный сундучок, обитый ржавым железом, и медная лота. Ни Карачи, ни Бомбей не вызывали в нем никакого интереса. Дело в том, что он просто не знал, что такое «интерес», «культура», «любовь к родине» и, как говорится, с чем их едят. Ему было неведомо ни одно из этих понятий. С тех пор как он себя помнил, он только и делал, что чистил посуду в доме Сиддху, таскал воду, подметал пол и проглатывал брань. Но он никогда на это не обижался – знал, что после того, как его отругают, его покормят и что так бывает со всеми ему подобными. Тем не менее в доме Сиддху он быстро подрастал, а потому ему все время хотелось есть, и он глотал ругань, запихнув ее поглубже в лепешку и смочив эту лепешку остатками острой приправы.

Кто были его родители? Неизвестно. Сам Чандру в них не нуждался. Сиддху частенько, браня его, говорил, что нашел его, маленького заморыша, на улице и взял к себе в дом. Чандру не находил в этом ничего удивительного. Не чувствовал он в душе и никакой благодарности к своему хозяину, потому что иной жизни не помнил. Он твердо усвоил одно: бывают люди, у которых есть родители, бывают и такие, у кого их нет; у одних есть свой дом, у других – только чулан под лестницей; один ругает, другой сносит брань; один работает, другой им командует. Именно так устроен мир и таким он останется навеки! Разделенным на два разряда – верхний и нижний. Почему мир так устроен, а не иначе? Возможно ли его улучшить, а если возможно, то как и когда? Чандру ничего этого не знал да и, по правде говоря, не интересовался. Когда он все-таки заставлял себя пошевелить мозгами, то приходил к выводу: видно, всевышний играл им, как медяшкой, которую подбрасывают в воздух, чтобы решить спор – Чандру и сам иногда так делал, – вот в конце концов судьба и забросила его в дом Сиддху, однако сказать, что Чандру жаловался на свою судьбу, было бы неверно. Он был веселым, приветливым, подвижным и трудолюбивым подростком. Он днем и ночью так много работал, что у него и поболеть времени не оставалось.

В Карачи он был еще совсем сопливым мальчишкой, а когда переехали в Бомбей, вытянулся, раздался в плечах, руки и ноги заметно выросли, а кожа стала гладкой и золотистого оттенка. Волосы на голове закурчавились, глаза приобрели блеск и как будто сделались больше. При взгляде на них и на его губы приходило в голову, что его мать родилась в какой-нибудь знатной семье, зато его широкая грудь, мускулистые руки с грубыми шершавыми ладонями говорили о том, что отец его, верно, был молодым сильным слугой в той знатной семье. А плоды такого рода сочетаний частенько выкидываются на улицу!

Чандру были доступны только те звуки, которые проникали к нему из окружающего мира через его уши, сам он произносить их не умел. Глухота – обычный спутник немоты, но он был только нем. Сиддху водил его, совсем еще маленького, к врачу, и тот, осмотрев Чандру, признал, что в горле ребенка никаких видимых изменений нет и что после операции немота может пройти и Чандру обретет способность говорить. Но Сиддху вовсе и не думал об операции. Он так рассуждал: «Хорошо, что слуга, сколько его ни ругай, не может тебе ответить!» Этот дефект Чандру в глазах его хозяина, был большим достоинством. И в самом деле, половину своей жизни хозяева этого мира проводят в заботах о том, как бы сделать своих слуг немыми. Для этого пишутся законы, проводятся заседания парламента, издаются газеты, существует полиция и армия…

Слушать-то слушай, да помалкивай…

Чандру был немым от рождения. Ну а разве Сиддху дурак, чтоб посылать мальчика на операцию!

Но Сиддху сам по себе не был злым человеком. Занимая определенное положение, оставаясь в определенных границах, сохраняя определенные принципы, он по-своему любил мальчика, считал, что воспитал его, как сына, и гордился этим. Скажите-ка, кто еще будет относиться к безродному сироте как к собственному сыну, кто выкормит и вырастит его? Кто другой так приохотит его к труду? Пока Чандру был мальчишкой, да и потом, подростком, Сиддху поручал ему всю домашнюю работу. Но когда Чандру стал юношей, Сиддху придумал ему новое занятие. Сыновья Сиддху помогали отцу в лавке, и Сиддху решил, что Чандру может продавать на улице закуски. Мало-помалу Сиддху научил его готовить эти закуски, научил, как приготовлять тминную воду и рисовый отвар, творожные шарики и чипсы, острые, вяжущие приправы, хрустящие тонкие лепешки, горошек с перцем, пирожки, пончики, жаренные в кипящем масле, картофельные вафли, ватрушки и многое другое. И конечно – соусы. Соус чесночный и с красным перцем, соус мятный, сладкий соус, имбирный соус, соус луковый и соус с гранатовыми зернами. Он научил Чандру и тому, в каких комбинациях их сочетать: например, творожные шарики с рисовым отваром, пончики со сладкой подливкой, тушеный картофель с пряностями, а к нему хрустящие лепешки, пирожки предлагать сначала с чечевицей, с картофелем, а потом с рисом и так далее.

Словом, за те годы, что Чандру потратил, чтобы научиться всем этим премудростям, иной юноша кончит университет и, несмотря на диплом, останется без работы. Но дом Сиддху не назовешь университетом, выпускающим безработных специалистов: как только Сиддху увидел, что его воспитанник овладел преподанным ему курсом наук и стал совсем взрослым юношей, он купил четырехколесную тележку с велосипедом, установил на ней котелки и прочую утварь для приготовления закусок и послал Чандру продавать их, положив ему плату – полторы рупии в день.

Место, куда Чандру поставил свою тележку, было выбрано наилучшим образом, недаром Сиддху тщательно обдумал этот вопрос. Он велел Чандру ехать прямо к перекрестку двух улиц, напротив телефонной станции. Что и говорить, место бойкое: на одном углу банк, на другом – телефонная станция, на третьем – иранский магазин, на четвертый выходила оживленная улица Гхор-бандар. По маленькой площади в центре перекрестка кружила вечером оживленная нарядная толпа юношей и девушек. Все они не прочь были полакомиться чем-нибудь на ходу. А у Чандру закуски всегда были свежие, вкусные, аппетитные. Не беда, что сам он не мог говорить, – его улыбка притягивала сердца. К тому же он никогда не обманывал и не обсчитывал. А что покупателю еще надо? Вот почему закуски Чандру пользовались в этом квартале доброй славой. По вечерам от покупателей не было отбоя. Поначалу Сиддху платил ему полторы рупии, но вскоре удвоил жалованье. А Чандру было как-то все равно – он радовался и полутора рупиям, потому что радоваться было для него естественно, ему нравилось трудиться, он хорошо знал свое дело, любил его. Он умел угодить покупателям, и это тоже приносило ему радость. С утра он дома готовил закуски, в четыре уезжал на перекресток. И с четырех до восьми он трудился не покладая рук, не зная ни минуты покоя, – уж очень бойко шла у него торговля. К восьми часам тележка оказывалась пустой, и он возвращался в дом своего хозяина, ел там и отправлялся в кино. Сеанс обычно кончался около полуночи, Чандру шел домой, в свой чуланчик под лестницей, расстилал коврик и засыпал сладким сном. А утром – снова за дело! Он был свободен, не имел никаких забот – у него не было ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры, ни жены, ни детей. У большинства людей сложные запутанные характеры, а Чандру отличался необычайной цельностью натуры. Подобно тому, как резчик по дереву режет фигурку из единого, цельного куска, так и природа, казалось, создала Чандру из одного материала, без всяких примесей.

Смуглянке Пару нравилось изводить его. Когда она, покачивая серебряными сережками, позванивая маленькими колокольчиками на ножных браслетах, в сопровождении подружек подходила и останавливалась у тележки, Чандру с замиранием сердца думал: «Ах, беда моя пришла!»

Съев почти всю порцию творожных шариков, завернутых в листья, она протягивала ему остатки и говорила:

– Ты что же, немой, еще к тому же и туг на ухо? Разве я творожные шарики просила? Я заказывала творожники! Теперь кто за них будет платить? Твой папаша?

И она презрительно швыряла на землю остатки творожного шарика.

Тогда он быстро принимался готовить для нее творожники. Пару брала порцию, потом оставляла на листе половину творожника и сердито говорила:

– Ты зачем вбухал столько перца? Раз не умеешь готовить закуски, зачем приходишь сюда торговать? Забирай свои творожники!

И она, схватив кончиками пальцев смоченный в соусе творожник, крутила им перед носом у Чандру.

Иногда она грозилась, что бросит эти «мерзкие объедки» на поднос, где лежат остальные «мерзости». Подруги ее смеялись и хлопали в ладоши. А Чандру, делая руками жест, означавший: «Нет, нет!» – указывал на землю – дескать, пусть Пару бросит туда не пришедшийся ей по вкусу творожник.

– Ага, догадалась! – кричала она. – Мне бросить его в миску с горошком?

Чандру изо всех сил мотал головой.

– Ах, вон оно что! Ты хочешь, чтоб я бросила щепотку земли в чашку с творогом?

Она притворно нагибалась, а Чандру в отчаянии махал руками: «Не надо! Не надо!»

В конце концов Пару говорила:

– А ну-ка быстро поджарь нам шесть картофельных вафелек. К ним дашь горошка с острым соусом. Не забудь добавить туда имбиря! Смотри, сделай все в точности, как я говорю, не то этот творожник угодит в кастрюльку со сладкой приправой!

Чандру, обрадовавшись, готов был горы свернуть. Отбросив кивком назад свесившуюся на лоб прядь волос, вытерев руки, он принимался исполнять заказ.

Иногда Пару недоплачивала ему:

– Шестьдесят пайс за вафли, тридцать за творожники, а творожные шарики я не заказывала, чего же за них платить? Вот тебе рупия, давай десять пайс сдачи.

Немой отказывался брать рупию. Он смотрел то в блестящие дерзкие глаза Пару, то на ее тонкие пальчики, в которых дрожала рупиевая бумажка, и не брал денег. Пару стояла на своем. Тогда наступал самый мучительный для него момент: он садился и начинал объяснять Пару, сколько с нее причитается. Он показывал на листья с творожными шариками, и это означало: «Ты же съела порцию, так почему не хочешь платить?» Он вытаскивал из-за пазухи тридцать пайс, как бы говоря: «Одна порция стоит тридцать пайс».

А она смеялась в ответ:

– Поняла тебя! Ты хочешь вернуть мне тридцать пайс? Отдавай!

Чандру быстро отдергивал руку, отрицательно мотал головой и протягивал в ее сторону указательный палец: «Это ты должна мне тридцать пайс!»

Пару немедленно накидывалась на него:

– А ну-ка убери свои лапы! Не то я стукну тебя туфлей!

Чандру, испуганный, чувствуя свое бессилие, смотрел на нее пристальным, умоляющим взглядом и ждал, когда она сжалится над ним. Только тогда она вынимала из кармана всю сумму полностью.

– Держи! Ты обманщик, больше не буду у тебя ничего покупать!

Но на другой день она вновь приходила. Ей нравилось дразнить Чандру. Да теперь и Чандру находил в этом удовольствие. Когда она не приходила, день казался Чандру каким-то пустым, скучным, хотя и покупателей вроде было много, и выручка у него большая.

Обычно она выходила из переулка рядом с телефонной станцией, напротив которой стояла тележка Чандру. Мало-помалу Чандру передвигал тележку, пока она не оказалась на самом углу переулка. Теперь ему издали было видно, как Пару выходит из своего дома. Пару заметила это перемещение в первый же день и ужасно рассердилась:

– Вот еще! Ты зачем сюда явился, немой?

Чандру показал рукой на здание телефонной станции – там рыли землю для прокладки телефонного кабеля.

Причина была уважительная, и Пару ничего не сказала. Ничего не сказала она и тогда, когда кабель был уже проложен и землю разровняли, а тележка Чандру по-прежнему стояла у переулка, но нравом Пару стала еще строптивей, в нее словно бес вселился – она с удвоенной энергией мучила Чандру.

Глядя на Пару, и подружки ее принялись дразнить его, а за ними – мальчишки: они не упускали случая, чтобы как-нибудь не поддеть его. Мальчишек-то Чандру мог отогнать, они бросались врассыпную, стоило ему пригрозить им кулаком. Но когда он попробовал так же обойтись с ее подружками, Пару так сильно на него рассердилась, что на несколько дней оставила его в покое. Чандру был поражен. Ему казалось, будто небо над ним раскололось, а под ногами зияет разверстая пропасть. «Что это с ней такое?» – размышлял он и придумывал тысячу уверток, лишь бы между ними все стало по-прежнему. Но Пару, покупая закуски у Чандру, держала себя как воспитанная, культурная барышня – на приличном расстоянии с этим простым пареньком, уличным торговцем. А для Чандру это было непереносимо, как страдал он от того, что был нем! Однажды, расстроенный, он ошибся при расчете – спросил с Пару рупию с тремя четвертями вместо рупии с четвертью. Ух, как она на него напустилась, как бранила, какой крик подняла! Чандру быстро пересчитал сумму и признал, что ошибся. За это признание ему словно все простили, и Пару с подружками стала опять на разные лады донимать его. Но Чандру был доволен – он своего добился. Звон серебряных колокольчиков и дерзкая улыбка – они, словно фейерверк, озаряли на краткий миг окружавший его пустынный, немой мир. И когда Пару появлялась с подружками в переулке, он уже отличал звон серебряных колокольчиков, принадлежащий ей одной, и, хотя браслеты на щиколотках у всех девушек были серебряные, колокольчики у Пару звенели по-особенному – они будто напевали нежную мелодию. Мелодия эта звучала не только в ушах Чандру, но в самом потаенном уголке его сердца. Этой мелодии было для него достаточно. Он был и этому бесконечно рад…

Беда явилась нежданно, в виде другой тележки. Новехонькой, фасонистой, сверкающей цветными стеклами – красными, желтыми, коричневыми, голубыми, – с двумя газовыми горелками, которые, когда их зажигали, придавали тележке вид волшебного домика. Вместо листьев, на которые обычно кладут закуски. – белые фарфоровые тарелки. Их вместе с белоснежными салфетками проворно подавал каждому покупателю мальчишка-помощник нового продавца, он же предлагал и воду – запить острый соус. На горлышке кувшина с соусом красовалась гирлянда из жасмина, а на правом запястье самого продавца – другая, поменьше. Когда он, окунув в соус пончики, клал их на тарелку и протягивал покупателю, ноздри последнего приятно щекотал смешанный запах пряностей и жасмина, и он с улыбкой, словно медаль, принимал от продавца тарелку с закуской.

А новый продавец окидывал немого презрительным взглядом и громко, самодовольным тоном говорил:

– Соблаговолите отведать!

Постепенно, один за другим, покупатели Чандру стали топтаться возле новой тележки. Но пока Чандру не тревожился. «Не беда, – думал он, – они еще вернутся!» Разве выдержит сравнение с его свежими, разнообразными, умело приготовленными блюдами эта дешевая, безвкусная стряпня! Одна в ней показуха, больше ничего! Вот он искоса взглянул на двух молодых людей, купивших закуски у его конкурента, и ему стало ясно, что, несмотря на фарфоровые тарелки и прочий ресторанный сервис, им не особенно пришлись по вкусу закуски нового продавца. И Чандру с еще большим усердием занялся своими блюдами. Вдруг его ушей коснулся знакомый мелодичный звон колокольчиков. Сердце бешено забилось. Он поднял голову и…

Из переулка, как всегда сопровождаемая подружками, щебетавшими, словно птички, вышла Пару. Какие насмешливые, дерзкие взгляды бросали они по сторонам! Стремительно, словно стая ласточек, они пересекли улицу и направились прямехонько к тележке Чандру. Вдруг Пару заметила нового продавца. Она остановилась, а вместе с ней и ее подружки.

Сердце Чандру будто замерло в груди. Он, затаив дыхание, смотрел на Пару. Она мельком взглянула на его тележку, потом – на соседнюю и, повернувшись к Чандру спиной, направилась к новому продавцу. Девушки последовали за ней.

«И ты! И ты, Пару!» – Лицо Чандру покраснело от злости и стыда. Кровь в нем закипела от обиды. Стало трудно дышать. Жаркий ком застрял в горле. Он был немой, но, казалось, он вот-вот заговорит, сломает эту преграду между ним и окружающим миром и закричит: «И ты! И ты, Пару!»

Но этого не случилось. Его горло было словно переполнено кровью. Его уши улавливали звуки приближающейся бури, а тело бил озноб. С опущенной головой он принялся за работу. Но в душе его все еще не смолкал перезвон маленьких колокольчиков. Пару и девушки, накупив закусок у нового продавца, удалялись на прогулку, они наперебой расхваливали его товар, и громче всех звучал голос Пару:

– Ах, что за прелесть! Блеск! В жизни не ела ничего подобного! Прежний-то продавец, этот замухрышка (она кивнула в сторону Чандру), разве может приготовить что-нибудь путное? Куда ему!

– Ну, еще бы! – подхватили ее подружки. – Да к тому же кладет закуски на эти противные листья, неуч!

– А поглядите-ка на его руки! Господи, до чего ж грязные! – это опять говорила Пару. – Наверно, неделю не мыты.

– И салфеток-то у него нет! Когда, бывало, попросишь вытереть руки, он сует свое рваное грязное полотенце!

– Фу! – на тонких губах Пару появилась гримаса отвращения. – Да я не только не посмотрю на его тележку, но и не плюну в ее сторону!..

Больше Чандру уж ничего не слышал. Красная пелена скрыла от него окружающий мир. Он издал дикий вопль – так обычно кричат немые, бросил свою тележку и, сжав кулаки, кинулся на угол. Поднялся переполох. Девушки с криками разбежались.

Чандру, как зверь, набросился на своего противника. Он жестоко избил его, надавал затрещин его помощнику, разнес вдребезги стекла в тележке, потом опрокинул ее на землю вместе со всем содержимым и только тогда пришел в себя. Он стоял в центре маленькой площади, красный, тяжело дыша. Явилась полиция, его арестовали. На суде он признал себя виновным. Суд приговорил его к двум месяцам тюрьмы и к денежному штрафу в пятьсот рупий, а в случае неуплаты штрафа – к четырем месяцам исправительных работ.

Сиддху штрафа не уплатил. А на чью помощь еще можно было рассчитывать?

Чандру отсидел полных шесть месяцев.

Он вернулся в дом Сиддху – ведь иного дома у него не было. Сиддху долго выговаривал ему, бранил за глупость, а он молчал, опустив голову. Даже если бы он не был немой, кому бы мог он все объяснить? Не в том заключалась его вина, что он избил нового продавца, нет, он виноват в том, что прислушивался к звону серебряных колокольчиков!..

Отругал как следует Сиддху своего воспитанника, отвел душу, а потом снова стал приобщать Чандру к прежней работе. В конце концов, Чандру – парень честный, добросовестный. Отсидел срок, вышел на волю – авось ума-то поприбавилось, теперь знает, почем фунт лиха, понял, что с законом шутки плохи.

Долго Сиддху внушал Чандру, как надо вести себя, втолковывал ему житейскую мудрость и черед несколько дней вновь установил его тележку на том же самом месте.

Надо заметить, что, пока Чандру отсутствовал, Сиддху переоборудовал тележку – он перекрасил ее, застеклил, снабдил дешевыми фарфоровыми тарелками. Купил даже ложки.

И вот, после шестимесячного перерыва, Чандру везет свою тележку на перекресток. Он пересекает одну улицу за другой, минует банк, наконец останавливается напротив телефонной станции. Но что это? На том самом месте, где он располагался прежде, торгует новый продавец. С ним тот же помощник-мальчишка. Вот продавец поворачивается и встречается взглядом с Чандру. Чандру отводит глаза. Он едет мимо, ставит тележку с другой стороны здания телефонной станции и начинает ждать покупателей. Бьет четыре. Пять… шесть… Никто к нему не подходит. Правда, появились двое – новички, Чандру их прежде не видел, – взяли дешевой закуски, поели и отошли. Совсем приуныв, Чандру, чтоб отвлечься, пытался найти себе занятие – то протирал полотенцем стекла, то помешивал деревянной ложкой приправу в кувшине, подправлял огонь в жаровне, переворачивал тушеную картошку.

И вдруг ушей его коснулся серебряный перезвон. Сердце в груди бешено заколотилось. Он хотел поднять голову и не смог. Перезвон меж тем становился все явственней…

Собрав все силы, Чандру поднял внезапно отяжелевшую голову и увидел Пару. Больше он не сводил с нее глаз. Ложка выпала из его рук, а полотенце соскользнуло с плеча и упало в ведро с водой, стоявшее рядом. В эту минуту какой-то покупатель подошел к нему со словами:

– Дай-ка два пирожка!

Но он ничего не слышал. Чувства, переполнявшие его, сосредоточились теперь в его взгляде. У него были только глаза, одни глаза…

Его тележка… В нескольких шагах от нее – другая… И он смотрел… смотрел, куда пойдет Пару.

Девушки, переговариваясь вполголоса, будто о чем-то споря, и искоса поглядывая на Чандру, приближались. Вдруг спор этот оборвался. Девушки перешли улицу и окружили нового продавца.

Но Чандру, казалось, их не видел, он даже не повернул головы в их сторону. Взгляд его по-прежнему был устремлен туда… туда, где начинался переулок, туда, где он сегодня, после своего шестимесячного отсутствия, вновь увидел Пару… И он смотрел, ни на кого не обращая внимания, словно окаменев, смотрел в пустоту. Внезапно Пару отделилась от своих подруг и подошла к нему. Она молча остановилась перед ним с виновато опущенной головой.

И в этот миг немой разрыдался. То были не слезы, а слова, слова благодарности, слова жалобы… Обильные, горячие, сладкие слезы… словно быстрые, захлебывающиеся фразы… И Пару жадно слушала их. Сегодня она стала немой, а Чандру заговорил. И впрямь, как было ей, Пару, объяснить этому сумасшедшему, что она шесть месяцев ждала этих слов – не могла дождаться!