Текст книги "Месть старухи (СИ)"
Автор книги: Константин Волошин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)
– Можно, но просят уж очень дорого. Боятся пиратов. Они так и рыщут вокруг. Житья от них нет! Всякие разные...
– Ладно. Вот Мира подала совет, Сиро. Организовать караван с вином. Надо определиться с грузами. Пойдём все вместе на рынок и поглядим.
Хуан с Мирой взяли всего две тысячи золотом, остальное оставили на месте. Деньги весили порядочно, скрыть такое не просто. И ещё смущало Хуана то, что его собственные деньги остались неприкосновенными. Значит, Мира ему всецело доверяет, и он не должен поколебать это доверие.
После рынка Хуан со своими спутниками обсуждали предстоящие дела.
– Можно рассчитывать на чистый доход в триста золотых эскудо, – подытожил Хуан. Сиро это так оглушило, что он и представить не мог, что близок к таким деньгам. – Десять золотых получит Сиро, пятьдесят мои, – улыбнулся он Мире. – Остальные собственность этой сеньориты.
– Хуан, не говори глупости! – Мира осуждающе глянула на ухмыляющегося Хуана и тут же отвела глаза. – Это не только мои деньги, но и твои. И больше не говори так. Мне это не нравится.
– Тогда я буду тебе должен, Мира, – опять усмехнулся Хуан, наблюдая, как у девушки меняется выражение лица.
Ещё дня три Хуан и Сиро обсасывали предстоящие дела. Потом договорились о партии вина в несколько десятков бочонков для транспортировки на мулах. Наняли трёх погонщиков с животными и стали ждать поставок.
Хуан несколько раз оборачивался назад, где пропала тропа, ведущая на восток, в долину Коарами. В голове вертелась одно и тоже: что происходит в той долине? Наверное, можно и долг потребовать? Было бы отлично.
– Хуан, что так привлекает тебя сзади? – насторожилась Мира, заметив его беспокойство. – Ты столько раз оборачиваешься!
– Понимаешь, Мира. Там, в двух днях пути есть долина. Она принадлежит мне, и я думаю, что за три, почти четыре года, вполне можно потребовать долг за её аренду.
– Ты никогда не говорил об этом! Когда это ты её приобрёл?
– Четыре года назад, Мира. Надо будет как-нибудь съездить и посмотреть, что там делает Лало. Это метис, которому я сдал в аренду долину.
– Ценная долина?
– Смотря, как ею распоряжаться. Лало, думается, с этим вполне справится.
– Откуда ты взял этого Лало?
– Он житель деревеньки в горах. Познакомились как-то. Он много для меня сделал. Любопытство меня разбирает, Мира.
В Аресибо вино продали оптом, и это сильно уменьшило доход. Но и почти двести эскудо – деньги хорошие.
– Сиро, – спросил Хуан у метиса, – ты не хотел бы работать у меня? Ещё не знаю, чем тебя загрузить, но и охрана дома мне не безразлична. Будешь получать в три раза больше, чем ты получал раньше. А там видно будет.
– Вы очень добры, сеньор. Я с удовольствием принимаю ваше предложение.
– Тогда погости дома и приходи в мой дом. Я буду ждать.
Томаса встретила прибывших любопытными взглядами. Ей не терпелось побыстрей узнать новости, но Мира довольно холодно отнеслась к её желанию.
– Мира, ты вроде бы изменилась за время поездки. Что случилось? Жуть как хочется узнать! Расскажи!
– Потом. Сейчас не время. Мне о многом следует подумать.
Думать Мира не собиралась. Она всё обдумала. Только решения не приняла. Это занимало её больше всего. Целый ворох сомнений и колебаний блуждали в голове девушки, и она и тут не решалась поставить точку. Томаса как-то притягивала к себе. При всех её недостатках, Мира понимала, что другой такой ей не найти. И она постоянно откладывала серьёзный разговор, а Томаса терялась в догадках, злилась, усматривая чьи-то козни.
И всё же последние переживания у ручья и дальнейшие размышления, заставили Миру сдаться. Уже в постели, она спросила несмело, чувствуя, как кровь прихлынула к лицу и заколотилось сердце:
– Ты можешь поведать мне, что со мной происходит?
– А что с тобой происходит? Ну-ка расскажи! Сгораю от любопытства!
– Я видела Хуана голым! Подсмотрела! Он купался.
– Ну и что с того? Многие любопытствуют на этот счёт. Интересно же!
– Понимаешь, меня это так взволновало, что я чуть не лишилась чувств! С тех пор мне нет покоя. Что это? Почему так?
– Значит, ты уже выросла, Мира! Стала взрослой. Он что, понравился так?
– Сама не знаю! Скорее, я испугалась и... застыдилась. А знаешь, что потом произошло?
– Откуда мне знать, глупая! Скажешь! Ну!
– Я всё отказывалась искупаться. Стыдилась, а потом вдруг решилась. Но и это не главное. Мне так стыдно, Томаса! Даже сказать не решаюсь.
– Да ладно тебе! Чего уж там! Я ведь подруга твоя. Он что, полез на тебя? Соблазнил?
– Ничего такого не было. Он даже не подсматривал. Только мне так хотелось, чтобы он меня увидел... увидел голой, Тома! Это ужасно! Но желание было жутко сильное! С чего бы это? Потом я постоянно думаю об этом.
– Хуану можно позавидовать! Вот повезло мужику! Ты в него втюрилась по уши и хочешь его, хотя ещё не полностью осознаёшь этого.
– Как это? Хотелось бы узнать всё подробно, Тома! Расскажи! Ты ведь бывала уже с мужчинами. Ты много знаешь.
– Какие мужчины? Козлы вонючие! А Хуан! Это другое дело! Класс!
– Хватит его трогать, Томаса? Это мне неприятно!
– Ага! Ревнуешь! Смотри, как бы не упустила его! Я бы этого не прозевала!
– Ты ведь терпеть не можешь мужчин?
– Не мужчин, а козлов, Мира! Это большая разница. Ладно, продолжай свои детские россказни. Интересно послушать.
– Вроде всё рассказала. Это у тебя я хочу узнать, что произошло?
– А-а-а! – протянула Томаса устало. Видно, она уже хотела спать. – Я уже говорила тебе, что ты втюренная и готова переспать с Хуаном. Это понятно. А он-то что думает? Чего тянет кота за хвост?
– Он всё считает меня ребёнком и не хочет видеть во мне... взрослую женщину, – наконец вымолвила Мира и замолчала, словно сказала ужасную гадость. Под простыней перекрестилась и прошептала часть «Отче наш».
– Тут и тебе надо что-то предпринять.
– Я ему столько раз говорила, что люблю его, а он отшучивается.
– Он думает, что ты любишь его, как дядю, или отца. Тебе хорошо бы показать себя как девушку. Уже готовую для любви.
– А я готова к этому?
Ещё как! Смотри, какая ты! Сиси уже выросли, зад отличный! Что ещё надо? И не сомневайся! А в первый раз это всегда страшно! Потом будет отлично. Хотя я сама этого ещё не испытала. Но я никого не любила и потому было противно, мерзко и грязно. Но, говорят, что это совсем не так, когда любишь.
Мира вздохнула. Она помолчала, впитывая, словно губка, слова Томасы. Хотела ещё поспрашивать, но по тихому посапыванию Томасы, поняла, что та уже спит.
После этого разговора Мира ещё пару дней ходила задумчивая и молчаливая. Пахо приставал к ней с расспросами, но не получил ответа.
– Ты долго будешь ко мне приставать? Отстань! – и Мира сама уходила, спета уединиться и помечтать.
Хуан задумал строить новый дом. Этот маленький уже не устраивал его. В три недели подобрал хороший участок земли поближе к центру и заявил Мире:
– Девочка, скоро мы начнём строить новый дом! Большой и красивый! Ты рада, моя красавица?
– Нисколько! Здесь мне хорошо, я привыкла к нему.
– Ты продолжаешь грустить. Что происходит, моя милая Мира?
Она фыркнула, крутанулась и убежала в огород поработать.
Хуан проводил её глазами, покачал головой в недоумении. Потом долго думал, пока не понял, что всему виной он сам.
«Что ж мне делать? – думал он в смятении. – Разве я могу воспользоваться ею? Это было бы кощунством и обманом. Ничего не чувствую к ней, кроме отеческой привязанности. А этого её, видимо, не устраивает. Вот задача!»
Но после таких раздумий Хуан вдруг увидел в Мире почти зрелую женщину. Теперь он смотрел на неё иными глазами. И с каждым днём она волновала его всё больше. Присматриваясь к ней, замечал новые черты фигуры, выражения лица, походку, уже плавную и мягкую. А губы! Они были сочные, зовущие и очень соблазнительные. Не то, что тонкие хищные губы Габриэлы.
«Опять эта Габриэла! Пора бы и забыть! – подумал Хуан. – Увижу ли я её ещё? Где она? Скорей всего в Сан-Хуане. Ну и пусть себе живёт себе!»
Он постоянно искал применение своим деньгам. Вернее, деньгам Миры, что одно и то же. Он уже не разделял себя от этой девушки. Но чувство его в отношении денег тяготило.
Однажды красивым вечером, обмытым дневным дождём, Хуан с Мирой прогуливались по саду, вдыхая ароматы цветов и пряных трав.
– Хуан, я всё забываю спросить тебя о тех тайнах, о которых ты обещал поведать. Помнишь, в Понсе? Ну-ка приступай! Кто я такая?
– Гм! Ты опять за своё? Я видел у тебя шкатулку. Там должны быть бумаги о твоём рождении. Разве ты не смотрела?
– Смотрела, но ничего такого не нашла. Ничего интересного.
– Странно. Бабушка Корнелия всё время меня просила сохранить эти бумаги.
– Можешь сам посмотреть. Я не обманываю.
– Неужели их мог кто-то похитить? Это было бы очень плохо. Ладно, дорогая моя Эсмеральда. Пошли проверим шкатулку.
Он обнял девушку за плечи, прижал к себе и вдруг ощутил её дрожь. Волнение горячей волной прокатилось по телу. Стало трудно дышать. Порывисто отстранился от её пылающего тела, будто от кобры.
– Что ты? – прошептала Мира, и в голосе её Хуан услышал упрёк.
– Понимаешь, Мира! Я не могу вот так просто... понимаешь?
– О чём ты говоришь? Я ничего не понимаю!
– Ты для меня родной близкий человек. Столько лет я смотрел на тебя, как на сестру или племянницу! Обещал бабке заботиться о тебе. А тут... сам не пойму, как на меня нашло. Прости меня, милая!
– А что на тебя нашло, Хуанито? Ну скажи! Пожалуйста!
– Как тебе объяснить? Мне так неловко! Вдруг почувствовал, что ты мне вовсе не сестра, а нечто другое...
– Так оно и есть, Хуанито. Я уже не девочка, о которой ты упоминал! Я взрослая... и могу... Я не могу этого произнести! – Мира отвернулась, опустив голову.
Хуан нежно обнял её уже округлившиеся плечи, ощущая её трепет. Она неожиданно подняла голову, посмотрела ему в глаза, прошептала жарко:
– Поцелуй меня, Хуанито! Хоть раз в губы! Ну же! – она потянулась лицом к нему. В темноте, при свете луны её тёмные глаза поблёскивали таинственным огоньком, а губы, чуть приоткрытые, звали отведать их вкус.
Хуан осторожно прикоснулся к ним своими жадными губами и вдруг впился в губы Миры, забыв про всё на свете.
– Боже! Что я наделал? – Хуан тяжело дышал, едва оторвавшись он Мириного рта.
– Наконец-то! Хуанито, ты так сладко целуешь! Я хочу ещё!
– Мира, ты что такое говоришь? Я места себе не нахожу! Чего ты просишь?
– Бабушка меня не осудит, Хуанито, – шептала она, не отстраняясь от его вспотевшего тела.
– Бабушка? Какая бабушка? Ах да! При чём тут бабушка?
– Она всё видит, Хуанито! И она не сердится.
– Да откуда ты можешь это знать, чертовка?
– Оттуда! – и глазами, головой показала на небо.
– Господи! Вразуми нас, грешных! Отврати грех от нас, Боже!
– Хуан, сколько раз ты сам говорил, что Бог – это любовь. И что любить не грешно. Так положено Всемогущим Господом! Прими это и не казни себя.
– Мира! Ты так молода! Тебе ещё пятнадцати лет нет!
– Скоро будет, и ты это знаешь. Даже думаешь, что мне подарить. А мне ничего не надо! Только твою... твою очень желанную любовь, Хуанито! Я не могу понять, как ты, такой опытный с женщинами, ведёшь себя со мной, как с ребёнком? Забудь о ребёнке! Я взрослая девушка. Многие в моём возрасте уже выходят замуж. А мы даже не говорили об этом.
Хуан вздохнул, закрыл ей рот ладонью, которую она поцеловала. Он отдёрнул руку и посмотрел на неё с удивлением. Волна нежности нахлынула на него. Он привлёк Миру к себе и опять приник к её губам, отдавшись порыву.
Потом они ещё немного побродили, и Хуан знал, что это был самый прекрасный день в недолгой жизни Миры.
Утром Мира вспомнила обещание Хуана, заметив:
– Пока не посмотришь ларец, Хуан, никуда не пойдёшь. Ты мне обещал.
– Ларец? Ах, да! Идём! И побыстрее.
В спаленке Миры Хуан осмотрелся. Он представил, какая спальня будет у Миры в новом доме. И очнулся, когда та толкнула его в бок, сказав:
– О чём это ты размечтался, Хуанито? Иди смотри.
В ларце лежали малозначительные бумаги. Главных не было. Хуан высыпал всё на стол и осмотрел бархатное дно. Было ясно, что там что-то было.
Нож быстро вскрыл дно. В узком пространстве под ним лежали листы толстой бумаги, уже изрядно пожелтевших от времени.
– Это должно быть те самые! – воскликнул Хуан.
Он медленно читал строчки.
– Вот свидетельство о твоём рождении, – протянул лист Мире. – Вот написано, что ты, Эсмеральда Фонтес, дочь сеньоры Томасы Фонтес и дона Рожерио Рисио де Риосеко. Теперь понимаешь, что за интерес к тебе сеньоры Габриэлы?
Мира посмотрела на Хуана потемневшими глазами.
– Значит... – пробормотала Мира в растерянности.
– Да! Она твоя сестра, Мира! А дон Рисио твой отец. И это ещё не всё! Есть ещё твой брат Рассио де Риосеко. Они живут на асиенде в часе езды от Понсе. И это ещё не всё, если хочешь.
– Хочу! Конечно, хочу! Говори же!
– У бабки Корнелии был сын. Его отец тоже дон Рисио де Риосеко. Но сын давно уже где-то пропал, и сведений о нём нет.
– Господи! Как всё запутанно и сложно в этой жизни взрослых людей! – Мира в растерянности опустила голову.
Хуан молчал, наблюдая за девушкой. Понимал, как тяжело и трудно всё это воспринять и переварить юной голове.
– И что теперь? – наконец спросила девушка беспомощно.
– Ничего, – убеждённо ответил Хуан. – Ты получила то, что хотела предоставить тебе бабушка. Больше тебе ничего от них не потребуется. Ты без них жила почти пятнадцать лет и дальше отлично проживёшь.
– Выходит, те деньги взяты с... – Она не договорила, не решаясь произнести нужное слово.
– Да. Так захотела бабушка. А я помог это совершить. Ты получила причитающееся тебе по праву рождения. И я не вижу здесь никакого греха. Разве что на моей душе.
Мира вскинула голову на Хуана. Глаза смотрели пронзительно, жёстко. Хуану стало неприятно, и он отвернулся. Стал складывать бумаги.
– Откуда такая фамилия, Хуан? Фонтес?
– Этого я не знаю. Наверное, твоя бабушка хотела засекретить тебя, боясь мести или чего другого. Так оно и вышло. Тебя долго искали, но не могли понять, что та Эсмеральда Фонтес и есть глупая девчонка, гоняющая по улице босиком в драном платье с оборванцами.
– Потому меня бабушка и отправила на край улицы в погреб?
– То-то, девочка моя! И я не уверен, что и сейчас тебе не угрожают. Например, эта Габриэла, сестра твоя.
– Она знает про меня? Ну, что я её сестра?
– Конечно! Вот братец, думаю, ничего не знает. И мне непонятно, почему Габриэла ничего ему не рассказала. Хотелось бы выяснить, да не хочу об той сеньоре и думать!
– То-то мне не понравилась она сразу!
– Это не поэтому, моя милая! – улыбнулся Хуан, и Мира покраснела, сообразив, что Хуан догадался о причине её неприязни. – Однако ты не знаешь, что после вашего отъезда она вновь посетила ваш дом и раскрашивала хозяйку. Та заявила, что вы уехали по дороге в Кагуасу. Как вы оказались здесь?
– Это я так придумала! Боялась, что она будет искать меня, и запутала след. Уж очень она меня напугала!
– Ты умненькая девочка, Эсмеральда! Молодец!
– Не называй меня так, Хуан. Это имя мне не нравится!
– Ладно уж! Не буду, – Хуан тихо чмокнул её в бархатную щёку. Она повернула лицо к нему и подставила губы.
– Ну и хитрюга ты, Мира! – вздохнул Хуан, оторвавшись от её губ. – Так понравилось целоваться?
– Очень часто думала об этом, – призналась Мира. – Я не слишком вульгарна?
– Ты так очаровательно наивна и непосредственна, что… Но никак не могу смириться с таким поворотом в наших отношениях. Смутно мне на душе. Почти стыдно, милая девчонка!
– А мне нисколько! Я очень довольна и благодарна тебе, что твой лёд наконец растаял.
– Ты хоть видела этот лёд? – усмехнулся Хуан, не решаясь ничего большего, как обнять за талию.
– Откуда? Но ты сам мне рассказывал про него. Разве забыл?
– Ничего я не забыл! Теперь вспомнил. Когда-нибудь я тебе его покажу.
– Где ж ты его возьмёшь? – удивилась Мира.
– Подниму высоко в горы, к самому леднику, и ты попробуешь его и посмотришь. Ещё и на санках покатаешься.
– На санках? Что это такое и как на них кататься? С горы?
– С горы, естественно. Красота! Пальцы так замерзали, что ничего не чувствовали, а потом болели до крика.
– Какой ужас! И это вам нравилось?
– Ужасно нравилось, Мира! Весело, шумно, а дома тут же валились на печь под кожух спать.
– Спать на печи? Разве так можно? Поджариться можно!
– У нас на севере такие печи строят из кирпича, что там, на верху можно свободно лечь три человека. На дворе мороз страшный, а на печи жарко. Здорово! Посмотрела бы!
– И не подумаю! Такой холод я не выдержу. Брр-р-р!
– Наденешь шубу на меху, воротник выше головы, на ноги валенки – и можно не бояться никакого мороза! Только нос и щёки береги. Отморозишь!
– И что будет тогда?
– Сильно болеть будут, а то и вовсе отвалиться может, например, нос. Как у кого побелеет нос или щёки, кричат, чтобы оттирал снегом. Тогда всё покраснеет и долго не мёрзнет.
– А как же твой нос цел? Кстати, он у тебя немного стал смотреть на сторону. Чего это так?
– Били меня сильно. Вот и сломали. Хорошо, добрые люди нашлись, поставили на место. И не только нос, но и руку. рёбра. Чуть не умер.
– Что ж ты ничего об этом не рассказывал? Столько всего, а про самое главное ни слова!
– Зачем худое вспоминать? Всё закончилось благополучно и я с тобой, мой кролик!
– Почему кролик?
– Ты такая же мягкая, как кролик. Или кошка, но ты не кошка. Вот Томаса вполне может быть кошкой.
Хуан видел, что Мира хочет ласки, поцелуев, он же всё никак не мог оттаять, понять, что они равноправные партнёры в любви, что она для него больше не ребёнок, а любимая женщина. И он сдался. Привлёк к себе и долго целовал её в разные места, ощущая приятный запах юности.
Глава 14
В доме семьи Руарте царило уныние и напряжённость. Дон Андрес больше не показывался. Донья Анна сильно постарела за последние недели. Горе, свалившееся на неё, так придавило, что сил для борьбы не нашлось. И сын больше не поддерживал несчастную мать.
Дон Висенте охладел к Габриэле, и это сильно её раздражало. Она делала попытки вернуть его расположение, однако глава семейства не поддавался, стойко выдерживал натиск молодости, видимо, не имея, как и жена, сил и желания продолжать греховную связь.
– Мне становится невмоготу такая жизнь! – жаловалась она подруге, с которой последнее время сблизилась и проводила почти всё время. – Я осталась ни с чем. Это ужасно! Андрес не подаёт о себе знать, дон Висенте зачах, что вовсе меня не трогает. Но он лишил меня обещанного. Вот это, дорогая, меня искренне бесит.
– Тут трудно тебе что-либо посоветовать, милочка. Слишком сложное положение у тебя. Кстати, долго ещё может протянуть донья Анна?
– А в чём дело? – Габриэла насторожилась.
– Думаю, что тебе было бы полезно и выгодно остаться одной в доме. Андрес тогда обязательно заявится, и ты сможешь получить часть состояния по закону, – и подруга многозначительно скривила подкрашенные губы.
– Нет и нет! Это слишком большой грех, подружка. И не уговаривай! Я на такое пойти никогда не осмелюсь!
И всё же предложение подруги потом всплыло в памяти, и оно показалось ей не таким уж страшным. Габриэла потом часто мысленно возвращалась к этому, и постепенно оно окрепло в ней, приобрело конкретные очертания. Дело оставалось за малым. Найти подходящего человека, сведущего в подобных делах.
В последние месяцы она всё чаще думала о своей сестре Эсмеральде. Временами её захлёстывала волна ревности. Представлялось множество картин, интимного содержания, где фигурировали, эта самая Эсмеральда и Хуан. И даже понимая, что это всего лишь её домыслы, она волновалась, злилась и горела мечтами отомстить этой смазливой девчонке.
Иногда, правда, хотелось вновь разыскать её, познакомиться поближе и наладить дружеские отношения. Но чаще случалось совсем наоборот. И хуже всего, что она не знала, где может быть её сестра, как найдёт её Хуан, если вернётся. А Мира уверяла, что он непременно вернётся.
– Вот глупая девка! Размечталась! А вдруг этот мальчишка действительно её найдёт? – говорила Габриэла вслух, словно иначе не смогла бы понять мотивов, которыми руководствуется Хуан, соблюдая верность этой девчонке.
Однако сейчас отважиться на поиски она не могла. Да и где искать? Никакой ниточки у неё не было.
Более близкое казалось ей действительно полезным. Временами, особенно по ночам, она обдумывала возможности использовать всё своё старание для того, чтобы создать своё надёжное благополучие. Иногда она раскаивалась, боялась и постоянно откладывала жестокий замысел, что мог создать ей блестящую жизнь.
И наконец, она решилась. Долго молилась в главном соборе города, внесла приличное вознаграждение Деве Марии, для искупления грехов.
Она даже задумывалась, что в случае удачи готова отдать часть денег собору или монастырю, заказать долголетнее чтение во здравие в её честь. И, вооружившись такими духовными поддержками, она послала служанку за якобы лекарством и приворотным зельем для дона Висенте. С нею отправила записку, написанную ужасными каракулями, зная, что знахарка умеет читать и правильно поймёт её требования.
Служанка, конечно, ни о чём не догадывалась, лишь млела от той тайны, которую доверила ей госпожа. Гордость распирала её и она мчалась через город, спеша доставить нужное зелье.
– Что так долго ходила? – с подозрением спросила Габриэла.
– У ведьмы не оказалось готового приворотного зелья, сеньора. Она долго его готовила из разных трав, точно отмеряла и смешивала. Просила передать вашей милости, чтобы вы точно следовали её наставлениям. Вот они на вашей же бумажке, – и служанка протянула Габриэле смятый листок.
Габриэла прочитала такие же каракули и удивилась прозорливости знахарки. Сама она до этого не додумалась. «Теперь никто не докажет, что я добывала эти порошки, – подумала Габриэла. – В следующий раз стоит поразмыслить более основательно».
В доме все знали, что донья Анна болеет и с каждым месяцем её здоровье ухудшается. Она редко вставала, мало ела и лежала постоянно в душной спальне, боясь даже открыть окно, проветрить комнату.
Уже на следующий день Габриэла успела сыпануть дозу зелья в стакан с холодным напитком из сока ананаса и банановой кашицы. Этот напиток составлял чуть ли единственную еду сеньоры и успех должен быть определённо.
Габриэла из записки знала, что самое больше через месяц хозяйка должна отдать Богу душу. Но для этого необходимо не менее семи дней постоянно сыпать определённую щепотку порошка. Слабый запах едва ощущался, но он не был отвратительным и не мог вызвать подозрений.
– Эй вы, босота! – прикрикнула Габриэла на кухарку и работников кухни. – Не вздумайте отведать этого пойла для сеньоры. Всех отхлещу плёткой или отдам неграм в барак! Не хватало, чтобы разная тварь пробовала хозяйскую еду. Смотрите у меня, поганцы!
Негритянки в ужасе смотрели на молодую хозяйку, боясь проронить хоть слове. Габриэла, напустив страху, удалилась с чувством выполненного долга.
С этого дня она стала строго следить за кухней, но уже не обращала внимания на еду доньи Анны, умудряясь незаметно бросить щепотку зелья.
Прошла неделя, никто не заметил никаких изменений в здоровье хозяйки. Габриэла в страхе и растерянности раздумывала, что бы это могло значить.
И вдруг сиделка доньи Анны прибежала к ней в слезах.
– Сеньора! Скорее! Донье Анне плохо! Она потеряла сознание! Где лекарь?
– Немедленно послать за лекарем! – Габриэла в волнении помчалась в спальню свекрови.
Та уже очнулась и лежала с осоловевшими глазами, мало что понимая вокруг. Только оглядывала всех, трудно дышала и молчала.
– Сеньора! Матушка! – бойко кричала Габриэла. – Вы уже очнулись. Что это было? Скажите, прошу вас!
Донья Анна перевела свой затуманенный взор с Габриэлы на дона Висенте.
– Прочь, поганцы! – прошептали её сухие губы. – Не омрачайте мне мои последние часы жизни! Найдите мне сына! Моего Андресито! Где мой Андресито?
Дон Висенте посмотрел озабоченно на Габриэлу. В глазах застыл невысказанный упрёк и осуждение. Габриэла незаметно пожала плечами и отступила в сторону, довольная решением свекрови.
Лекарь долго осматривал донью Анну.
– Думаю, что болезнь наконец активизировалась. Это вполне естественно. Медицина бессильна в этом случае что-либо сделать, дон Висенте. Сожалею, но сделать ничего больше не могу. Дни её сочтены. Господь решил приблизить несчастную к своим чертогам. Да упокой душу рабы божьей, смертный час близок. Крепитесь! Пути Господа неисповедимы!
Врач вздохнул, скорбно смотря на худое бледное лицо доньи Анны.
Габриэла в своей спальне сидела у окна, впитывая прохладу утреннего ветерка. В груди копошились волны то страха, то ликования, смешанное с понятием греха. Она не пыталась возвысить ни одно из этих чувств, предоставив им самим выбираться на поверхность её сознания.
И всё же страх заставил Габриэлу сегодня не спускаться в кухню. Какое-то время ей казалось, что она должна покаяться, признаться в содеянном. Но ещё бо́льший страх перед наказанием, тюрьмой и нищетой победили лёгкие порывы угрызений совести и чувство вины.
«Пусть теперь всё идёт своим чередом!» – думала женщина и заставила себя переключиться на другое.
Это другое не хотело вторгаться в голову, в сердце. Мысли о свекрови то и дело будоражили воображение, пугали, беспокоили. Было горько, муторно. Хотелось что-то сделать доброе, полезное. Но ничего не приходило в голову. Это злило, заставляло ожесточаться. Мысли приобретали забытые садистские наклонности. Внутри чесалось, словно чесотка, требуя выхода и удовлетворения.
Новые страхи тут же вторглись в её грудь. Предстали картины её рабства в долине, где она испила полную чашу страданий как телесных, так и душевных. Гнев, страх, мстительное упрямство вылилось на отсутствующих Эсмеральду и её бабку. «Вот виновники всех моих бед! Вот кому я должна отомстить! Жаль, что бабки нет в живых! Но осталась эта сестричка! Погоди же, дорогая! Узнаешь, что такое рабство и вонючий негр сверху! Ишь, красотка!» – продолжала думать Габриэла, утешая себя хоть таким образам.
Проходили дни, а донья Анна продолжала жить. Ей становилось всё хуже, но смерть лишь издали помахивала своей зазубренной косой, лишь грозя, не выполняя своих угроз.
И странное дело! Габриэла чувствовала удовлетворение от такого решения костлявой. Габриэла часто заглядывала в приоткрытую дверь спальни свекрови. Худое бледное лицо стало восковым. Тёмные брови оттеняли тёмные же круги вокруг глаз. С ужасом заметила, что во рту почти не осталось зубов, а пергаментная кожа ввалилась в провал рта. Было страшно, жутко. И Габриэла спешила тихо прикрыть дверь.
После таких зрелищ Габриэла долго не могла успокоиться. Что-то ворочалось в груди, что заставляло её переживать за донью Анну. Она уже честно и искренне выражала сочувствие дону Висенте. Тот молча выслушивал, ничего не отвечал, лишь согласно качал головой.
– Как дон Висенте постарел! – жаловалась Габриэла своей служанке, и та с наигранным сочувствием поддакивала госпоже.
– Успокойтесь, моя сеньора! Положитесь на Всемогущего Господа нашего. Будем молиться, испрашивать его благоволения, сеньора.
– Да, да! Обязательно пойдём в собор. Надо заказать во здравие и внести приличную сумму на нужды церкви.
Служанка подобострастно смотрела на Габриэлу, представляя, сколько и ей перепадёт за сочувствие и помощь.
Теперь Габриэла каждое утро просыпалась с чувством тревоги и страха. И первое, что спрашивала служанку – как состояние доньи Анны.
– Сегодня, сеньора, мне кажется хуже. Что-то с языком у неё. Говорит плохо. Почти ничего не понять.
– А дон Висенте? Что он?
– Почти не отходит от сеньоры. Почти не спит и часто зовёт сына, дона Андреса. Где он может быть?
Габриэла всё больше задумывалась, всё больше вину перекладывала на свою сестру Миру. Это стало навязчивой идеей для неё.
Прошло больше двух месяцев, а донья Анна всё ещё жила. Габриэла изредка заглядывала теперь в её спальню и поражалась внешним видом больной. Это был форменный скелет, обтянутый желтоватой кожей, местами с синюшными пятнами.
А потом Габриэлу поразило мнение лекаря. Он как-то заявил, что донья Анна возможно, отравилась чем-то, что определить уже невозможно. Он не сказал, что её отравили, но для Габриэлы это прозвучало предупреждением. И она забеспокоилась. И опять в голове зашевелились коварные мыслишки об ускорении болезни. Уже хотела идти на кухню, но спохватилась, и в ожидании самого худшего забилась в угол кровати.
Донья Анна отошла в мир иной лишь через неделю. Никто не плакал. Всем давно известно было безнадёжное состояние сеньоры. Лишь дон Висенте ходил мрачнее обычного и ни с кем не разговаривал, хотя посетителей оказалось уж очень много.
Пышные похороны собрали множество друзей и знакомых. Это сильно раздражало Габриэлу, как и дона Висенте. Она несколько раз выражала это хозяину. Тот соглашался, сочувственно кивал. И вдруг весьма любезно заметил:
– Ты одна только и понимаешь меня, Габи! Сожалею, что всё так произошло. Бедная Анна! Да успокоится её душа в чертогах Всемогущего!
Габриэла тут же поддержала дона Висенте. Это было уже после похорон. Они сидели у горящего камина. За окном лил длительный дождь. Было сыро, холодновато и камин создавал атмосферу уюта, тепла и домашнего благополучия.
– Как я ждала приезда Андреса! – вздохнула Габриэла, украдкой посмотрев на дона Висенте. Тот благосклонно кивнул, но отвечать не стал. – Неужели он не знает о кончине матери? Это печально. Очень печально!
– Ты права, Габи. Это очень печально! Мне не хватает сына. Мечтал о внуке! Не судьба, значит! Что нас ждёт теперь?
– Андрес, может быть, ещё появится, дон Висенте. Не может быть, чтобы он так и не узнал о трагедии в родном доме!
– Я только на это и уповаю, Габи! Молю Господа нашего снизойти до нас, грешных, избавить нас от постигших страданий. И ты молись, Габи!
– Я уже молюсь, дон Висенте. С тех пор, как сеньора потеряла сознание.
Очень медленно, но отношения дона Висенте и Габриэлы налаживались. Разумеется, ни о каких интимных отношениях не могло быть и речи. И Габриэла это хорошо понимала. Да и нужны были ей теперь такие отношения? А вот напряжённость в доме постепенно исчезла. Даже слуги ходили повеселевшие и охотно исполняли свои обязанности.
Новый год отметили в кругу семьи, как в древности, вместе с прислугой. Габриэлу это немного коробило, зато давало возможность извлечь для себя некоторую выгоду в будущем. И это подтвердил дон Висенте, заметив:
– Габриэла, дочка! Я хотел бы возложить на тебя управление домом. Мне это уже не под силу. Вот тебе ключи от моих денег, бумаг, остальное возьми у Фернанды. Она уже стара и много работать не может. А тебе это необходимо. Ты должна уметь управлять домом. Андрес не всегда будет отсутствовать.
