Текст книги "Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц)

– Возможно. Жизнь бесконечна в своих проявлениях, мистер Лайвстоун. Но это жизнь, и тем она прекрасна. Новый Бангор не пытается щадить чьих-то чувств, напротив. Он испытывает их, как испытывают на прочность пеньковую веревку, он нарочно проверяет их пределы и при случае безжалостно рвет. Но тем самым он дает возможность раскрыться человеческой душе – в любом проявлении. Для каждой человеческой страсти у него есть ответ, для каждого желания – удовлетворение, для каждого страха – зримое воплощение.

Лэйд лишь небрежно отмахнулся.

– В вас говорит восторженность новичка. Надо думать, некогда сэр Джеймс Кук тоже полагал открытую им Новую Зеландию блаженным царством, земля которого состоит из хлебного пудинга, а реки – из сидра. И полагал так вплоть до того момента, когда чертовы полли не стали натирать его солью и уксусом. Новый Бангор – это не Эдем, Уилл. Это ад в самом страшном и изобретательном воплощении. Он не проверяет и не испытывает чувств, он измывается над ними, пародируя в самых страшных формах. Он не раскрывает человеческие души, он ищет в них трещинки, на которые можно надавить, чтоб превратить душу в месиво бесформенных осколков. Вы просто позволили ему себя обмануть, подсунув то, что сами искали.

– Я не согласен с вами, мистер Лайвстоун. Я многое увидел здесь.

– А еще больше – не увидели! – Лэйд едва не грохнул кулаком по столу, – И рискуете никогда не увидеть. Может, в обществе полковника Уизерса вы и пребывали в относительной безопасности, вас невидимо оберегала сама Канцелярия, но оставшись в одиночестве… Да ваш Эдем попросту сожрет вас, хрустнув костями!

– Полковник Уизерс тоже разделял ваше мнение, мистер Лайвстоун. Он считал, что Новый Бангор – неподходящее для меня место. И, смею надеяться, мне удалось поколебать его уверенность.

Лэйд вспомнил человека в черном с бледным лицом утопленника и призрачной улыбкой. Он едва не издал смешок – колючий, царапающий горло нервный смешок, который должен был весьма скверно прозвучать в замкнутом объеме кабинета. Поколебать уверенность полковника Уизерса в его представлении было не проще, чем летней мошке – поколебать Собор Святого Павла.

Канцелярия хочет, чтоб он покинул остров. Эти слова полковника Уизерса отпечатались в его памяти так крепко, что Лэйду казалось, они будут пылать огненными буквами во тьме, стоит ему лишь закрыть глаза.

– Как вы оказались здесь?

Уилл смутился. Он вновь ссутулился в кресле, сделавшись из пламенного оратора сдержанным молодым человеком.

– Я свернул налево возле скобяных товаров, вышел на Хейвуд-стрит и…

– Я имел в виду не это, – Лэйд коротко мотнул головой, – Как вы оказались здесь?

– О. К сожалению, полковник Уизерс не мог бесконечно тратить на меня свое драгоценное время. Он служит в Канцелярии и, как я понимаю, немало занят по службе. Так что он счел возможным перепоручить меня другому гиду, знающему Новый Бангор не хуже него. Вы даже не представляете, как я был обрадован и польщен, узнав, что этим гидом будет не кто-нибудь, а сам Бангорский Тигр!

Уилл замолчал, ожидая его реплики. Но реплики все не находилось, напрасно Лэйд то барабанил пальцами по столешнице, то хмыкал. Проще было найти щепотку чая в давно опустошенном сундуке, чем подходящие моменту слова. Тяжелый, скверный, совершенно незнакомый случай.

Растерянно блуждающий по кабинету взгляд коснулся потрепанного талмуда мистера Хиггса, любовно устроенного его собственной рукой на углу стола. Коснулся – и двинулся дальше. Чем сейчас мог ему помочь мистер Хиггс? Посоветовать томить мясо до нужной степени готовности? Обратить внимание на свежесть зелени?..

Книга. Вот оно. А что, если…

Лэйд посмотрел на Уилла, потом на «Большую поваренную книгу Хиггса», потом – опять на Уилла. Еще не идея, лишь ее хвостик, но хвостик многообещающий. Пожалуй, можно попытаться потянуть на него и посмотреть, что вынырнет на свет.

– Мистер Уильям…

– Уилл.

– Уилл. Скажите, вам доводилось читать «Божественную комедию» Данте?

К его удивлению, этот простой вопрос вызвал на поверхность аскетичного лица гостя отчетливо теплые эмоции.

– Разумеется, и не раз! Это воистину великое произведение, мистер Лайвстоун, смело сочетающее текст Святого Писания с упоительной гаммой человеческих эмоций и чувств. Признаться, я даже пытался делать наброски к ней. Ничего особенного, школярская мазня, но у меня есть надежда с течением времени сделать несколько серьезных иллюстраций. Нет, не тешу себя надеждой, что могу хотя бы в малости сравняться с великими мастерами прошлого, Деменико де Микелино и Сандро Ботичелли, но осмеливаюсь надеяться, что когда-нибудь и у меня выйдет что-нибудь небесталанное, годное хотя бы для того, чтоб повесить над камином.

– У вас, наверно, крепкий желудок, – пробормотал Лэйд, пытаясь ворчливостью тона скрыть ожесточенную работу мысли, – Я знаю о «Божественной комедии» достаточно, чтобы быть уверенным – если хоть какая-то сцена из нее окажется над моим камином, я рискую лишиться аппетита до конца своих дней.

– «Комедию» мессира Данте часто упрекают в чрезмерной мрачности, – согласился Уилл, – Но это несправедливо. Она живописует не ад, она посвящена человеческой душе со всеми ее достоинствами и огрехами, кавернами и инкрустациями. Эта книга – Библия человеческой души, тщательнейший чертеж тех человеческих страстей, которыми мы одержимы. Но почему вы заговорили о «Божественной комедии», мистер Лайвстоун?

Лэйд вздохнул.

– Надо думать, я не очень похожу на хитрого итальяшку Вергилия[21]21
  Вергилий – древнеримский поэт, являющийся ключевым персонажем «Божественной комедии» Данте Алигьери, проводником главного героя по девяти кругам Ада.


[Закрыть], тот, вероятно, был помоложе и фунтов на сто пятьдесят полегче. Однако готов оказать вам ту же услугу, которую он оказал сеньору Алигьери. Вам нужен был гид? Считайте, он у вас есть.

– Простите, я не…

– Вы знаете, из скольких административных районов состоит Новый Бангор?

– Из девяти, – почти тотчас ответил Уилл, – Но какое…

– Верно. Майринк, Айронглоу, Коппертаун, Редруф, Миддлдэк Шипспоттинг, Олд-Донован, Лонг-Джон, Клиф. Девять. Забавная аналогия с тем устройством ада, которую рисовал перед читателем автор «Божественной комедии», верно?

– Я не сторонник слепого символизма, мистер Лайвстоун. Девять муз, девять архангельских чинов, ну и, конечно, число Беатриче…

– Впрочем, думаю, что небольшая перестановка не пойдет во вред. Можно заменить Майринк Скрэпси и, поверьте, наша прогулка от этого только выиграет. Что ж, я берусь продолжить дело полковника Уизерса, – торжественно произнес Лэйд. Хотел произнести по-будничному, но голос сам зазвенел литой медью, – Провести вас по девяти кругам ада. Показать вам настоящий Новый Бангор. Не его фальшивую позолоту и не его нарочито пугающие лики. Я хочу показать вам истинное обличье вашего Эдема. Его потроха и внутренности. Его повелителей и его слуг. Его затаенные страсти и течения. И судьбы тех людей, которые по доброй воле или невольно, этим течениям отдаются.

– Если вы желаете навести на меня страху…

– Не стану спорить, у меня была такая мысль, – усмехнулся Лэйд, – Но не мне соперничать с полковником Уизерсом по этой части. Если вы провели неделю в его обществе и все еще не седы, как старик, мне уже будет нечем вас напугать. Но вот заставить задуматься – вполне в моих силах. Дело в том, что я лучше многих знаю истинное лицо Нового Бангора. Настоящее лицо.

– Потому что…

– Да, – Лэйд кивнул, протягивая Уиллу через стол руку для рукопожатия, – Потому что я – Бангорский Тигр.

* * *

– С чего мы начнем?

Это было первое, что спросил Уилл, едва лишь они вышли из лавки. В другое время такая нетерпеливость вызвала бы у Лэйда раздражение, но сейчас, к собственному удивлению, он сам испытывал нечто сродни азарту. Точно охотничий пес, выбравшийся из теплой конуры и ощущающий витающий в воздухе дух предстоящей охоты.

Если самоуверенному лондонскому мальчишке, который из всех запахов мира знает лишь сухие ароматы краски, нужен гид, пусть будет уверен – он получит лучшего гида в Новом Бангоре.

– Прямо отсюда, – Лэйд остановился и торжественно коснулся прогулочной тростью тротуара, – К чему далеко ходить? Добро пожаловать в первый круг ада!

Уилл зачем-то оглянулся. Точно ожидал, что с ударом дерева о камень в небе вдруг грянет гром, а Миддлдэк в мгновение ока переменится, сбросив фальшивую личину. Сточные канавы обратятся огненными реками, беспечные уличные коты, шныряющие на помойках, обретут облик хвостатых бесов, а бесчисленные запахи Хейвуд-стрит окажутся подавлены едкой серной вонью.

Если так, его ждало разочарование, потому что Хукахука не переменился ни на йоту. Он гомонил бесчисленным множеством людских голосов, беспокойных, радостных и возбужденных. Скрипел деревянными колесами телег и тачек. Грохотал молотками и молочными бидонами. Звенел оконными стеклами и обеденными тарелками. Смеялся и проклинал весь свет. Словом, делал все то, чем занимался от начала веков и чем будет заниматься впредь, до того момента, когда на небе погаснут звезды.

– Это…

Лэйд кивнул, для убедительности еще несколько раз постучав тростью по брусчатке.

– Первый круг ада. Миддлдэк.

– У Данте Алигьери в первом круге располагается Лимб, прибежище добродетельных безбожников и мертвых детей, – неуверенно заметил Уилл, – Но я…

– Ожидаете встретить тут Гомера или Аристотеля? – осведомился Лэйд иронично, – Может, пожать руку Сенеке[22]22
  Согласно «Божественной комедии» Д. Алигьери, в первом круге Ада обитали величайшие поэты, ученые и философы древности, которые не были христианами.


[Закрыть]? Впрочем… Стойте. Видите, того неопрятного старика, который возится с пивной бочкой через дорогу? Чтоб меня черти разорвали, если это не Птолемей собственной персоной! Посмотрите, как кривится его благородное лицо! Как сверкают глаза! Должно быть, сбивая обручи со старой бочки, он ищет доказательство для новой геометрической теоремы, пришедшей ему в голову. Или же пытается понять, на сколько надул его бондарь. Впрочем… Извините, Уилл, кажется, зрение меня подводит. Это не Птолемей, это Маккензи, владелец «Глупой Утки». Впрочем, он тоже в некотором роде философ, а его собственная теория мироустройства может поспорить с той геоцентрической теорией, которую в свое время предложил мистер Птолемей. Заключается она в том, что все неприятности и проблемы мира безостановочно кружат вокруг одной-единственной точки пространства, точки, которая именуется Оллис Маккензи. Кстати, по-своему интересная и стройная теория.

– Не сомневаюсь.

Уилл осторожно кивнул, придерживая шляпу. Вынужденный подстраиваться под энергичную манеру движения Лэйда, покоряясь выбранному им курсу, сделавшись ведомым, он быстро утратил свою прежнюю самоуверенность.

– Лимб – юдоль для тех, кто не заслужил вечных мук, но, в то же время, по каким-то причинам не может пройти райскими вратами. Призрачное подобие живого мира, где влачат существование отринутые души. Миддлдэк – тоже подобие реального мира. Правдоподобная его копия. Он кажется беспечным, ленивым, погруженным в свои хлопоты, суетливым, наглым, хвастливым, словом, таким, каким надлежит быть британскому городу конца девятнадцатого века. И если не всматриваться излишне пристально в детали, может даже показаться, что он и есть такой. В Миддлдэке нет опасных тварей – как правило. Сюда редко заходят рыбоеды, лудильшики и китобои. Это очень спокойное местечко.

– Значит, поэтому вы тут обосновались? – спросил Уилл, едва только приспособился к стремительному, хоть и короткому, шагу своего гида

– Пожалуй. Обитая здесь, можно убедить себя в том, будто мир вокруг – вполне обыденная штука. Влиться в сонм прочих душ, не замечающих того, что пребывают в первом круге ада. Пожалуй, это будет самая короткая часть нашей прогулки. Видите ли, Миддлдэку особо нечего предложить взыскательному путешественнику. Спустя час мы с вами испачкаем обувь, провоняем кухонным чадом и устанем как собаки. Если к тому времени, конечно, не сляжем с солнечным ударом. Нет, я люблю Миддлдэк и особо не равнодушен к нашему Хукахука, но поверьте мне на слово, прогулка по здешним краям едва ли станет заслуживающим внимания приключением для джентльменов вроде нас.

Уилл неуверенно кивнул.

– Возможно, вы правы, мистер Лайвстоун. Все здесь кажется вполне… обычным.

– Миддлдэк – это живот Нового Бангора. Иногда в нем урчит, иногда происходят колики, но в целом никаких интересных процессов. Вот почему его так ценят ленивые обыватели вроде меня.

Они двинулись вниз по Хейвуд-стрит, в том направлении, которое Лэйд указал тростью. Людей на улице было немного, в такую жару редко кто желал высунуть нос из дома, но даже редкие прохожие не выражали никакого удивления при виде их, разве что кивали Лэйду или почтительно снимали шляпу. В сонном птичьем царстве под названием Миддлдэк два непринужденно прогуливающихся джентльмена едва ли могли служить примечательным зрелищем.

– Эта лавка по правую руку – гастрономический магазин Айкла Атчинсона. Вполне рекомендую – хорошее обслуживание и божеские цены. Только упаси вас Господь брать у него молоко! Вон там, левее, пекарня Лорри О’Туна, лучшая сдоба во всем Хукахука. Ну а если у вас случится от нее несварение, милости прошу к нашему аптекарю, доктору Фарлоу, его лавку можно заметить вон там…

Уилл разглядывал магазины и лавки, которых в Хукахука было великое множество, но без явственного энтузиазма. Если он как художник и испытывал интерес к нео-колониальной британской архитектуре, этот интерес он, должно быть, полностью удовлетворил за тот месяц, который провел в Новом Бангоре. Тем большее удовольствие испытывал Лэйд, демонстрируя ему табачные и книжные лавки, кофейни, портерные, парикмахерские, бильярдные, прачечные, парфюмерные салоны, портновские мастерские, мужские клубы, антикварные магазины…

Уилл не пытался его перебить, лишь послушно вертел головой, впитывая знания, которые никогда ему не пригодятся и которые наполовину состояли из вещей, выдуманных Лэйдом на ходу.

Сдался он лишь получасом спустя, изнемогая от огромного количества взгроможденных на него знаний, столь же бесполезных, как меховая парка в климате Нового Бангора.

– Мистер Лайвстоун, сэр…

– Да, Уилл?

– Полагаю, возникло некоторое недоразумение. Когда я говорил о гиде…

– Все в порядке. Уверяю вас, старый Чабб может забыть, что ел сегодня на ланч, но помнит все, что когда-либо происходило в Хукахука. Видите тот дом? Да, под красной крышей? Говорят, именно на его пороге пятнадцать лет назад Омас Лэк сломал ногу. Да-да, как раз когда пытался улизнуть от своей кузины Дотти. Она, видите ли, давно подозревала, что он водит шашни с Изой с Дрэйк-стрит, но только дело было в апреле, так что ее вексель для мистера Пайпера, тот самый, что на два шиллинга, уже был просрочен, а значит…

– Мистер Лайвстоун!

Лэйд ухмыльнулся, ощутив, впрочем, почти сразу приступ душевной досады. Это было как-то мелко, по-мальчишечьи, оттого у злорадства оказался неприятный привкус.

– Что такое?

– Когда вы говорили о прогулке по всем кругам ада, полагаю, я ожидал чего-то другого.

– Ах, так… Что ж, как и я, полагаю – когда впервые ступил ногой на землю Нового Бангора. Вы еще молоды, Уилл. Рано или поздно вы поймете, что тот загадочный и непостижимый процесс, который мы именуем жизнью, по своей сути лишь череда разочарований. Просто мы привыкли приправлять их различными специями сообразно возрасту и бюджету.

Уилл кивнул, без особой, впрочем, уверенности.

– Полагаю, так и есть, однако…

– Однако вы заручились компанией Бангорского Тигра не для того, чтоб слушать, где стоит покупать молоко, а?

– Да, сэр, – с некоторым облегчением произнес Уилл, – Полагаю, что так.

Несмотря на то, что Лэйд с самого начала задал энергичный темп, их продвижение вниз по Хейвуд-стрит напоминало движение перегруженной лодки по изобилующей корягами узкой реке. Неудивительное дело для Хукахука даже в разгар дня. Навстречу им то и дело попадались люди, которые считали своим долгом поприветствовать мистера Лайвстоуна, и этикет требовал, чтобы Лэйд отвечал им тем же. Он приподнимал шляпу при виде знакомых дам, немного закатывая глаза и улыбаясь одной стороной рта – от Сэнди он слышал, что подобная гримаса ему очень к лицу. Он обменивался рукопожатиями с приятелями-лавочниками и добрыми соседями. Он кивал в ответ на подобострастные приветствия развозчиков и добродушно подмигивал играющим детям.

Старый добрый Чабб, одна из древних черепах, на которых стоит Хукахука. Человек, в любое время суток готов продать вам соль, уксусную эссенцию или горчицу, да еще отвесить бесплатно дельный совет. Человек, настолько опытный и сведущий во всех мирских науках, что, поговаривают, иногда может помочь, если вокруг начинают твориться непонятные или подозрительные дела…

– Я могу многое рассказать вам о Миддлдэке, Уилл. Он может выглядеть неряшливым, как лондонский пригород, невзрачным, даже скучным. Но у него найдется пару стоящих историй, надо лишь знать, в какой карман запустить руку. Старикашка Брейрбрук может казаться сонным, над ним часто измываются почитатели Монзессера, Коронзона или Мортлэйка, но уверяю, у него богатая фантазия и озорной нрав.

– Брейрбрук, сэр?

– Губернатор Брейрбрук, – легко пояснил Лэйд, – Покровитель Миддлдэка, один из Девяти Неведомых. В этих краях его еще кличут Лукавым Жнецом. Жаль, Маккензи сейчас слишком занят со своим бочонком, уж он-то нашел бы, что вам рассказать…

Но ни Маккензи, ни его злосчастный бочонок, кажется, сейчас не интересовали Уилла.

– Вы верите в Девять Неведомых? – быстро спросил он, – Я имею в виду, вы разделяете воззрения кроссарианцев?

Лэйд задумался. Вопрос выглядел простым и бесхитростным. Ровно в той же мере, в какой простым и бесхитростным кажется паровой двигатель – прежде чем снимешь кожух, обнажая его истинное устройство с великим множеством деталей и узлов.

– Дело не в том, верю ли я в Девятерых, – ответил он, помедлив, – Дело в том, верит ли Он в них.

Он не собирался произносить этого. По крайней мере, не вслух. Но поздно – иной раз слово выскакивает изо рта быстрее чем канарейка из отпертой клетки. Судя по лицу Уилла, это замечание вызвало у него самый живой интерес. Чтобы этот интерес не обрел форму вопроса, Лэйд счел за лучшее завладеть инициативой в разговоре.

– У Брейрбрука странная репутация среди прочих. Он не такой зловещий, как Карнифакс или Танивхе, не такой щепетильный по части сложных ритуалов, как Монзессер или Коронзон, не такой безумец, как Медноликий или Аграт, Дщерь Субботы. Некоторые видят его в образе хитрого жовиального старика – этакого, знаете, Джона Буля, который день-деньской может просидеть за трубочкой, благодушно подтрунивая над соседями, и которого весьма непросто вывести из себя. Вы знаете, что Брейбрук каждому ребенку на двенадцатилетие дарит серебряную ложку?

– Нет, – тут же отозвался Уилл, – А зачем?

– Не знаю, но ложки просто находят под подушкой. Если это и является частью какого-то ритуала, пока никому не удалось понять, какого. А еще у него странное чувство юмора. Оно странное у всех Девяти, но если, допустим, над вами захочет подшутить Мортлэйк, Князь Цепей, дело, скорее всего, кончится печально – как минимум для вашего рассудка. Шутки же Брейрбрука могут напугать, но в большинстве своем вполне безобидны. И столь же непонятны. Как-то раз во всем Хукахука дверные петли начали скрипеть в тональности фа мажор. В другой раз – как сейчас помню, стоял четверг – все домашние коты принялись мяукать в унисон, мало того, выдерживая определенные интервалы и продолжительность. Мы несколько часов били себе голову, что бы это значило, пока доктора Фарлоу, нашего здешнего мудреца, не осенило – это была Азбука Морзе!

Уилл встрепенулся.

– О! Сигнал расшифровали?

– В тот же день. Он гласил «Революция должна совершаться в рассрочку».

– Звучит весьма… бессмысленно.

– Как будто в серебряных ложках больше смысла! – улыбнулся Лэйд, – Впрочем, считать его безобидным малым тоже неправильно. Он один из Девяти, а значит, воплощение сил, которые могут быть столь же губительны, сколь и благостны, это нельзя забывать. Жук, замерший в тени твоей опускающейся подошвы, тоже может быть свято убежден в том, что небо, ответив на молитвы, защитило его от солнечного жара. Не предполагая, что произойдет через мгновенье. Так и здесь. Крайне опасно очеловечивать кого-либо из Девяти Неведомых, приписывая им человеческие черты и свойства. В противном случае вас может ждать весьма неприятный сюрприз. Я слышал, один лентяй с Шелл-стрит, возжелав беззаботной жизни, сделал щедрое подношение старине Брейрбруку. Полная вина чаша, свечи из рыбьей желчи, все прочее в этом духе… Он пожелал жить в довольстве и при этом ничего не делать. Говорят, он был неточен в своих формулировках – обычное дело для начинающих кроссарианцев. Я же уверен, что Брейбрук понял его совершенно правильно, но… Как я уже говорил, у него, кажется, в самом деле странное чувство юмора. Следующим утром несчастный заклинатель обнаружил, что обездвижен от головы до пят. Во сне его хватил паралич. Что ж, с тех пор он в самом деле с полным основанием может говорить, что в этой жизни может существовать, не ударяя пальцем о палец. Он стал иждивенцем на попечении родственников.

– Незавидная участь.

Лэйд пожал плечами.

– Обычная для самоуверенного неофита. Вы даже не представляете, сколько в Новом Бангоре обитает охочих до божественной благодати и уверенных в том, что Девять Неведомых мечтают завоевать их расположение, одарив всеми мыслимыми земными благами в обмен на дохлую курицу и пару прочитанных на ломанной латыни замшелых катренов[23]23
  Катрен – законченная по смыслу четырехстрочная строфа.


[Закрыть]. Что только не идет в дело! Какие-то фальшивые средневековые манускрипты Христиана Кнорра фон Розенрота, переписанные до полной потери смысла инкубулы Парацельса, просто какая-нибудь тарабарщина на арамейском, которую выдают за тайные дневники Корнелия Агриппы… Говорят, какая-то выжившая из ума вдова попросила у Девятерых, чтоб к ней вернулся ее покойный муж. И он вернулся. Спустя несколько лет после смерти.

На лице Уилла мелькнула какая-то догадка, которую он, впрочем, не успел облечь в слова.

– Он…

– Ну да. Про его внешний вид она ничего не уточняла. Как говорят у нас среди лавочников, получила товар запрошенного качества. Едва ли воссоединение любящих сердец вышло таким же красивым, как пишут в книгах. Канцелярским крысам пришлось оцеплять квартал, в котором она жила. Формально – утечка в газопроводе. Но весь Хукахука слышал пальбу до самого утра. Как и полагается, крысы исчезли с рассветом. А вместе с ними исчезла и убитая горем вдова.

– Вот как…

– Таковы в большинстве своем все кроссарианцы. Жадность и невоздержанность сами по себе серьезные грехи, но в сочетании с излишней самоуверенностью это часто приводит к конфузам. Впрочем, даже тщательно просчитанные желания редко заканчиваются чем-то хорошим, такова уж суть Девяти. Я знал одного амбициозного студента, который ночами вместо латинской литературы штудировал оккультные трактаты, что добывал из-под полы в Скрэпси. В один прекрасный день он исполнился уверенности в том, что сможет без ошибок провести ритуал. И провел. К слову, его желание было сформулировано вполне конкретно. Он пожелал знать все. Все на свете.

Уилл нахмурился.

– Тоже отдает самоуверенностью, как по мне. Позволительно ли человеку знать все?

– Он проявил осторожность в своем желании. Он пожелал знать только то, что известно человечеству, разумно не став соваться в тайны бытия. Впрочем, не могу сказать, что это ему сильно помогло. Проблема в том, что человеческий мозг по своему устройству отнюдь не бездонный сундук, у него есть ограничения чисто биологического характера. Попытайтесь представить, что с ним произойдет, если вы попытаетесь втиснуть в человеческую голову антропологию, линейную алгебру, все разделы логики, волновую физику, историю за все века, демографию, социологию, военное и плотницкое дело, основы бухгалтерского учета, кораблестроение, металлургию, банковскую науку, все мыслимые языки и прочее, прочее, прочее, вплоть до какой-нибудь имагологии[24]24
  Имагология – научная дисциплина, изучающая инородные для воспринимающего объекта образы.


[Закрыть]! Знания перли из него таким потоком, что Темза на этом фоне показалась бы жалким ручейком. К полудню он мог наизусть цитировать «Вопросы к четырем книгам Аристотеля» Альберта Саксонского и в совершенстве разбираться в устройстве гидравлических прессов, но уже с трудом мог вспомнить свое имя. К вечеру его уже мало кто мог понять – он углубился в дебри теоретической физики так глубоко, что почти лишился возможности понимать человеческую речь и лишь слабо дергался, извергая из себя какие-то невразумительные формулы пространства-времени. К тому моменту он уже не помнил ни своего имени, ни где он находится, ни того, как справлять естественные потребности. Видимо, его память оказалась заполнена более ценными знаниями. Сделалось видно, что он невменяем. Утром его собирались отправить в лечебницу для душевнобольных, что в Олд-Доноване, да не довелось – ночью его хватил удар. Такой силы, что прозектор, вскрывавший его тело, приятель нашего доктора Фарлоу, говорил, будто внутренности его черепа от бесчисленного множества инсультов превратились в протертый клюквенный морс. Воистину, многия знания – многия печали, как говорил мудрейший сэр Соломон.

– Значит, остров может сотворить с человеком все, что ему заблагорассудится?

Лэйд чуть не прикусил язык. Уверившись в том, что полностью завладел инициативой и уверенно ведет за собой Уилла, как буксир – покорную баржу, он не ожидал вопросов, особенно такого рода.

– Я как раз собирался рассказать случай про старого мельника, о котором мне поведал О’Тум, но если вы…

– Значит, наша плоть подвластна ему? – настойчиво спросил Уилл, – Он в силах превратить нас прямо посреди улицы в пресмыкающихся гадов, к примеру?

– Знали бы вы, сколько от этого выходит проблем! – вздохнул Лэйд, – Не далее, как в прошлый вторник мой приятель, с которым мы шли вот так, как сейчас мы с вами, позеленел и превратился в огромного каймана. Можете вообразить мой ужас! Он должен был мне восемь пенсов!

Во взгляде Уилла явственно сквозила укоризна.

– Вы шутите, мистер Лайвстоун.

– Старый добрый британский юмор. Распространяется по всей территории Британского Содружества и пока еще, хвала Господу, не защищен патентом. Лучшее средство от неудобных вопросов. Жаль, это же средство не годится для защиты от налогов… Вы имеете обыкновение задавать непростые вопросы, Уилл.

– Когда я задал его полковнику Уизерсу, тот предпочел сменить тему. И сделал это так ловко, что я этого даже не заметил.

– Полагаю, этим ценным навыком умения полковника Уизерса не исчерпываются, – усмехнулся Лэйд, – Поблагодарите судьбу, что не ознакомились с прочими. Говорят, когда-то давным-давно один не в меру самоуверенный грабитель попытался застрелить полковника Уизерса. Говорят, это было в гостинице под названием «Полевой клевер», но в последнем я не уверен – на острове нет гостиниц с таким названием. Как бы то ни было, этот тип выпустил в полковника Уизерса полный заряд обоих своих револьверов с расстояния в два фута, почти в упор. Но не оставил на его костюме даже дырки. В ответ полковник просто наставил на него палец – и незадачливый грабитель превратился в растерзанный дымящийся сверток – словно в него палило полдюжины митральез!

– А сейчас вы сами пытаетесь сменить тему, не так ли?

Лэйд едва сдержал смешок. Этот Уилл, может, юн и наивен, но сбить его с толку не так и просто. Как, вероятно, и запугать. Что ж, он знал, что ему предстоит много работы – еще в тот момент, когда предложил свои услуги.

– Это не та тема, о которой я люблю рассуждать, – заметил он, стараясь держаться прежнего небрежного тона, – Мы, узники Нового Бангора, немного мнительны относительно некоторых вещей. И власть Левиафана над нами – пожалуй, самый болезненный из вопросов.

Есть имена, произнося которые, испытываешь подобие зубной боли. Есть имена, чьи отзвуки рождают в груди дрожь или беспокойное шевеление. Есть такие, что отдаются гулом в ушах. Есть такие, которые проще вообще не произносить, но звучание которых все равно внутренне слышишь, лишь только мысль коснется какого-то запретного участка в мозговой коре.

Он все-таки произнес это имя.

Левиафан. Единственный полноправный владетель Нового Бангора. Капризный император и мудрый правитель. Невидимый защитник и щедрый покровитель. Безумный архитектор и ночной кошмар.

Многие знакомые Лэйду люди предпочитали не произносить этого имени вслух – считалось, что оно притягивает Его внимание. Многие, напротив, испытывали удовольствие, понося его и проклиная. В судьбах тех и других Лэйд не находил большой разницы.

– Вы провели в Новом Бангоре всего месяц, – заметил он, – Неудивительно, что вы не знаете тонкостей. А полковник Уизерс из душевной деликатности не стал об этом распространяться. Дело в том, что… Ох, черт, никогда не разбирался в метафорах, но, полагаю, вы сознаете разницу между видом на жительство и гражданством?

Уилл кивнул. Не очень, впрочем, уверенно. Должно быть, этот вопрос мало занимал его, пока он кропал свои эскизы в мастерской этого, как его… мистера Бесайера. Что ж, у него будет возможность подумать об этом на досуге. Много времени.

Лэйд ощутил короткий болезненный укол под правой лопаткой. Точно раскаленную кочергу приложили. Не будет, Чабб. Потому что через два дня мистер Уилл, несостоявшийся гравёр, будет смотреть на растворяющийся в тумане Новый Бангор, стоя на верхней палубе «Мемфиды». Не подозревая, что вытянул из руки судьбы лотерейный билет, о котором молили, быть может, сотни его собратьев по несчастью.

– Что ж, Уилл, попробую объяснить. Сейчас мы с вами идем по Хейвуд-стрит рука об руку. Эта счастливая возможность оказалась нам предоставлена только потому, что каждый из нас в свое время услышал зов. Этот сигнал, блуждающий между мирами, принято называть зовом, хотя на самом деле никто не знает, как он выглядит, является он звуком или нет, и чем вообще, черт побери, является. Я не знаю, что привело вас на остров, и мне нет нужды это знать. Вероятно, вы сидели в мастерской мистера Бесайера, вырезали какую-нибудь заковыристую форму для пресса и вдруг поймали себя на мысли, что обязательно должны зарисовать потрясающие нервюры[25]25
  Нервюры – стрельчатые арки, характерные для готической архитектуры.


[Закрыть] собора Святого Петера, про который когда-то читали в газете. Желание это было столь сильно, что вы тем же вечером упаковали чемоданы, пожелали здоровья мистеру Бесайеру, запаслись хинным порошком и отправились в путь, в далекую Полинезию. И только сойдя с корабля на твердую землю, обнаружили, что никакого собора Святого Петера в Новом Бангоре отродясь не бывало. Но уже поздно – чудовище клацнуло челюстями, отделив вас в одно мгновенье от бренного мира. Это всего лишь предположение, к слову. Интересоваться, какое обличье принял зов для собрата по несчастью среди нас, старых каторжников, считается дурным тоном. В конце концов, многие из нас прибывают на остров по глубоко личным причинам.