Текст книги "Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)

Глава 10

Дом не был брошен, это он определил сразу же, от порога. Возможно, дело было в запахе – Лэйд привык доверять своему обонянию и сейчас оно твердило ему, что в «Ржавой Шпоре» нет того запаха запущенности, который царит в давно брошенных домах, пробираясь туда и завладевая исподволь на протяжении лет.

Зато был другой запах, очень ему не понравившийся – застоявшийся, кислый, от которого, казалось, болезненно съеживаются слизистые оболочки во рту. Где-то в Хукахука ему попадался такой, но сейчас он не мог вспомнить, где. Что-то смутно знакомое, угадываемое, но занесенное илом воспоминаний и оттого с трудом различимое. Тяжелый, неприятный запах.

– А здесь… Не так грязно, как я ожидал, – пробормотал Уилл, оглядываясь, – Только вот запах…

– Тоже почувствовали?

– Немного. Дома у мистера Пульче пахло хуже.

Лэйд был с этим согласен, но предпочел промолчать.

– Тихо, – приказал он, опуская руку в карман пиджака.

Уилл не испугался, увидев внушительный пятизарядный револьвер. Наверно, предполагал, что в пиджаке мистера Лэйда Лайвстоуна может отыскаться нечто подобное, но все равно замер, тревожно провожая его взглядом.

Лэйд сделал несколько осторожных шагов, держа револьвер в опущенной руке.

«Ржавая Шпора» выглядела так, как полагается выглядеть брошенному много лет назад дому. Угловатые призраки мебели, свисающее с потолка сухое тряпье штор, хрустящие под ногами осколки стекла.

Жизнь – клокочущая, беспокойная субстанция, оставляющая после себя много следов. Когда она спешит убраться откуда-то, неизбежно оставляет за собой множество знаков, которые внимательный глаз выхватывает из общего фона. Разбитую посуду, брошенные в спешке вещи, сломанную мебель, брошенные абы как мелочи…

Но здесь, внутри «Ржавой Шпоры», никаких таких следов не было. Жизнь не бежала отсюда, она просто прекратила быть. Растворилась, оставив после себя притрушенные многолетней пылью чашки на столе, внутри которых превратилась в серый пепел чайная заварка, пожухшие детские игрушки, аккуратно лежащие на полках, выстроившуюся ровными рядами кухонную утварь. На одном из столов Лэйд заметил развернутую газету, истлевшую до состояния полупрозрачной кисеи, поверх которой лежало пенсне. Ни дать ни взять, какой-то джентльмен оторвался от чтения и утомленно снял их с носа, чтобы протереть, но…

Уилл, округлив глаза, указал на что-то пальцем и Лэйд стремительно повернулся с револьвером в руках. Указательный палец правой руки мгновенно налился холодной стальной тяжестью, сплавившись воедино со спусковым крючком, но стрелять не потребовалось – Уилл указывал не на опасность, он указывал на стену.

Удивительно, в «Ржавой Шпоре» стены были покрыты обоями, что по меркам Скрэпси можно было расценить как заявку на принадлежность к высшем слоям общества. Мало того, обои хоть и выгорели за столько лет, были украшены весьма симпатичным зеленым узором, словно сошедшим с иллюстраций к «Гиду Касселя по домохозяйству»[196]196
  Cassell’sHouseholdGuide – вышедший в 1869-м году английский справочник по домашнему хозяйству.


[Закрыть]. К обоям были приколоты бусины, образовывавшие сложный геометрический символ, походящий на чрезмерно усложненный тау-крест. Бусины, которые не были бусинами – слишком уж неровные, неправильной формы, напоминающие не отшлифованные обломки коралла. Человеческие зубы. Ни одного с гнильцой, машинально отметил Лэйд, все безукоризненно целые. Кто бы ни занимался декорацией стен, у него определенно был вкус, все полированные, чистые, точно их долго и придирчиво шлифовали зубным порошком…

– Это…

Лэйд жестом приказал Уиллу замолчать. Быть может, человеческие зубы – спорное украшение для гостиной, но в мире есть вещи куда более неприятные и опасные. К его облегчению никаких прочих тревожных признаков внутри «Ржавой Шпоры» он пока не замечал. Их окружала тишина, липкая холодная тишина брошенного дома, похожая на болотистую жижу, в которой утопают сапоги. И пусть тишина была не расслабляющей, а тяжелой и тревожной, она не сигнализировала об опасности – и палец правой руки перестал казаться отлитым из металла, потеплел.

– Кажется, никого, – неохотно произнес Лэйд, – Но мы еще не проверили второй этаж.

Запах… Ему уже доводилось обонять подобный, но он до сих пор не мог вспомнить где. Нехарактерный для брошенного жилья запах, отчего-то напоминавший ему мясную лавку мистера Броулина в Хукахука. Там ощущалось нечто похожее – тягучая стойкая вонь впитавшейся в древесную стружку свиной крови. Но здесь было что-то иное. Более… тонкое, проникнутое призрачными ароматами, совершенно незнакомыми Лэйду.

– Нам лучше уйти, – сказал он, предусмотрительно не пряча револьвера, – Можете прихватить с собой какой-нибудь сувенир на память, чайную ложечку или табакерку. Будете рассматривать долгими лондонскими вечерами, вспоминая свой визит в сердце клуба «Альбион». Но я настоятельно не советую вам задерживаться здесь сверх необходимого.

– Но здесь никого нет!

– Вот именно, – согласился Лэйд, ощущая себя чертовски скованно и неуютно, – Это еще хуже. Взгляните сюда.

– Что там? – голос Уилла едва заметно дрогнул, – Еще зубы?

– Нет, не зубы. Смотрите внимательнее! На полу. И тут, на мебели. У двери. На лестнице.

Уилл прищурился.

– Я… ничего не вижу.

– И я не вижу, – согласился Лэйд, – А должен был бы видеть. Догадайтесь, что. Пыль! Пыль, Уилл! Неужели вы не замечаете ее отсутствия? В доме, который стоит заколоченным двадцать лет, всегда до черта пыли, целый палас. А тут… Этот дом лишь кажется безжизненным. Возможно, у него нет жильцов, но есть визитеры, и это меня тревожит. Я бы не хотел столкнуться с кем-то из них.

Это было сказано зря – в глазах Уилла вновь появился знакомый ему блеск.

– Вот видите! Они живы, я знал это! Знал, мистер Лайвстоун!

– Не кричите вы, черт бы вас побрал! – он и сам невольно повысил голос, – Здесь нет и не может быть никого из числа тех, кого вы намереваетесь найти!

Опять этот чертов блеск. Отблеск пламени, горящего в чужой душе, душе странно устроенной, беспокойной, вздорной и самоуверенной. Кажется, когда-то он видел такой же блеск в отражении зеркала. Еще в те времена, когда никто не звал его Тигром. Когда его звали другим именем, тем, что он почти забыл, но которое хранилось в выдвижном ящике шкафа воспоминаний, пересыпанное сухим флердоранжем, как давно не надеваемый костюм.

– Они проиграли битву, но они не смирились. Так ведь, мистер Лайвстоун? Именно поэтому вы не хотели вести меня сюда. Вы знали, что стоит мне их увидеть, как пропадет весь эффект от вашей истории, эффект, который вы так долго выстраивали, силясь вселить в меня ужас перед Его коварством. Эти люди не погибли, вы сами это признали. Да, им не суждено было добиться своего, но они совершили то, что было немыслимо для Бангорского Тигра, первобытного хищника, погрязшего в своей вечной охоте на улицах Нового Бангора.

Лэйд не позволил злости вырваться наружу. В этот раз – нет. Кроме того, царящий в «Ржавой Шпоре» запах, так до конца и не распознанный им, требовал сохранять ясный ум и спокойствие. Где-то он уже чувствовал этот запах. Не совсем этот, иной, но родственный ему…

Сотканная из этого запаха тревожность вкупе с мертвым, присыпанным пылью и украшенным человеческими зубами интерьером действовали на нервную систему раздражающе. Лэйд ощутил желание поднять револьвер и выстрелить, невзирая ни на что, просто чтобы разогнать эту удушливую тишину. Сердце ерзало на своем месте, точно пытаясь найти удобное положение и не находя его.

– Эти люди жестоко заплатили за свою самоуверенную попытку превзойти Его, – холодно произнес он, – Я знаю, о чем говорю.

– Они проиграли битву, но не смирились. И они приходят сюда – время от времени. Как старые воины приходят на место проигранной много лет назад битвы, чтобы окинуть ее взглядом, вспоминая события многолетней давности, павших товарищей и пролитую там кровь…

– Стойте!

Он знал, что Уилл не послушает. Видел по блеску в его глазах. Этому проклятому блеску, который заставляет людей совершать необдуманные поступки, виденному им множество раз. Блеску, противостоять которому не могут даже самые выверенные доводы и слова.

– Наверх! – Уилл бросился к лестнице, опережая его, – Если они были здесь, мы найдем следы. Может, даже больше. Что-то, что они оставили, надеясь связаться друг с другом или с Доктором Генри. Записки, подсказки, условные знаки…

Уилл был куда проворнее него и знал это. Легко увернувшись от руки Лэйда, он одним гибким прыжком преодолел сразу две ступени и, не обращая внимания на скрип дерева, устремился вверх.

– За мной, мистер Лайвстоун!

Лестница оказалась недлинной, всего пара небольших пролетов. Здесь, в Скрэпси, потолки были низкими и «Ржавая Шпора» не была исключением. Но то препятствие, которое Уилл преодолел в считанные секунды, заняло у Лэйда добрых полминуты. Ступеньки были крутыми, как у корабельного трапа, они трещали и прогибались под тяжелыми сапогами, отчего у Лэйда возникло ощущение, будто он взбирается по сухим позвонкам китовой туши. И этот запах, делающийся все сильнее, отравляющий воздух… Дыхание клокотало в груди, вырываясь через зубы злыми прерывистыми всхлипами.

Хватит, подумал он, силясь преодолеть сопротивление собственного тела, тяжелого и непослушного. Хватит с меня. Догнать – и сразу прямой короткий в челюсть. Чтоб враз обмяк. Схватить за шкирку, взвалить на плечо – и в порт. Погрузить на «Мемфиду» как багаж. И плюнуть вослед. Хватит с меня этих бессмысленных крысиных игр, этого сумасбродного юношеского азарта, этой погони в лабиринтах дьявольского сада, этого…

На втором этаже Уилла не было. Лэйд оказался в длинном узком коридоре, по обе стороны которого виднелись распахнутые двери. Все верно, здесь должны располагаться комнаты для постояльцев «Ржавой Шпоры». Совсем дешевые каморки по паре пенсов за день, размером немногим более платяного шкафа, комнаты побольше, для состоятельных клиентов, которых невесть как занесло в Скрэпси, и даже весьма просторные апартаменты. Комнаты эти были пусты, Лэйд машинально окидывал их взглядом, проходя мимо. Та же атмосфера запустения, что и внизу. Будто из дома в мгновение ока моровым полуночным ветром выдуло всю жизнь, оставив лишь вещи и серый налет на стенах. Кое-где виднелись сложенные из неровных костяных бусин узоры – сигилы, трикветры, одалы, альгизы, кханды. Встречались и куда более сложные, выглядящие неброско, но от которых, стоило лишь взглянуть, во рту возникал металлически-маслянистый привкус.

– Уилл!

Тишина мягко обступала его, точно он был путником в ночном лесу, скрадывая отзвуки шагов и свист клокочущего в груди дыхания.

– Уилл! Чтоб вас! Куда вы запропастились?

Все двери в «Ржавой Шпоре» походили друг на друга, но ноги, даже не получив приказа, понесли его вперед, к той, что виднелась, распахнутая, посредине коридора. Револьвер оттягивал руку, то и дело цепляясь за истлевшую бахрому занавесей и острые углы цветочных кадок. Лэйд сам не заметил того момента, когда взвел курок, но, несомненно, сделал это – на подушечке большого пальца остался болезненный отпечаток от прикосновения к острому стальному зубцу. Тело хитрее разума, оно действует безотчетно и на опережение, пока разум все еще силится разобраться, понять, проникнуть…

Вот почему тигры никогда не используют разум, у них есть древние инстинкты, руководящие ими на охоте и превращающие их в смертоносные механизмы. Вот почему люди, полагающиеся на разум, неизбежно проигрывают, вступая в схватку с превосходящими их силами – разум, получая ложные сигналы и команды, быстро превращается в обузу, в тянущий ко дну груз, в смертельно опасный балласт…

– Уилл!

Он стоял посреди комнаты, опустив руки вдоль тела, безвольный, как манекен из витрин Айронглоу. На миг Лэйду показалось, что в его теле тоже не осталось жизни, оно сделалось таким же серым и угловатым, как здешняя мебель. Что стоит к нему прикоснуться – оно беззвучно лопнет и осядет серым пеплом на пол.

Но Уилл был жив и в сознании. Только блеск в его широко распахнутых глазах уступил место чему-то новому. Чему-то, чего в его взгляде прежде никогда не было.

Большая комната – это отметил не разум, это отметил инстинкт, привыкший расценивать любое пространство как поле боя. Большая просторная комната, должно быть, лучшие апартаменты во всей «Шпоре». Инстинкту не было дела до обстановки, для него большой стол посреди комнаты и расставленные вокруг него стулья служили лишь препятствиями, про которые надо помнить и которые надо учитывать при стрельбе. Но он знал, что этих стульев ровно пять – знал еще до того, как получил возможность пересчитать.

Но коснувшись стены, инстинкт, безошибочный инстинкт Тигра, вдруг дал сбой. Точно в невидимые, сопряженные друг с другом, шестерни, вдруг попал какой-то посторонний предмет, замкнув их и вынудив остановиться впервые за много лет.

Стена. Сперва ему показалось, что она украшена гобеленом. Пестрым гобеленом, в котором преобладали оттенки разворошенного кострища – черные, темно-багровые, алые и серые. С этим гобеленом что-то было не в порядке, из него выдавались бугры – словно кто-то подвесил к стене через равные промежутки множество тряпичных свертков. И эти свертки были…

Уилл сделал шаг назад. Тяжелый, неуклюжий, будто ноги перестали слушаться его. Потом еще один. Лэйду пришлось прикоснуться к его плечу, чтобы тот не налетел на него, пятясь к выходу.

– Мистер Ла…

– Тихо.

– Это же…

– Тихо, я сказал, – Лэйд перенес вес на левую ногу, чтобы пригвоздить Уилла к полу, – Спокойно. Дышите.

– Это…

Ему должно было быть непросто. У него не было инстинкта, который позволил бы ему выживать в Новом Бангоре так долго, у него был лишь разум. Хрупкая структура неустойчивых связей, которая мнит себя сложным инструментом познания и которая способна уничтожить саму себя, столкнувшись с тем, что называется Новым Бангором, и его единственным полновластным хозяином.

– Это тела, Уилл. Мертвые тела, только и всего.

– Но они… они…

Нет, приказал себе Лэйд, не думать. Не воспринимать это разумом, напротив, спрятать его подальше, оставив снаружи лишь тигриный оскал не рассуждающих инстинктов. Иначе мгновенно закружится голова, навалится слабость, выскользнет из груди и так слабое дыхание.

– Выпотрошены, как индюки. И, по всей видимости, довольно давно. Теперь ясно, что это за запах… Единственное, что вы можете сейчас сделать, чтоб не ухудшить нашего положения, это сохранять спокойствие.

Много, несколько десятков. Двадцать? Тридцать? Возможно, и больше, он не хотел считать. Не тела – торсы, лишенные конечностей и голов. Вот почему он не сразу понял, на что смотрит, приняв эти изувеченные останки за части гобелена.

Все вскрытые, напоминающие вывороченные наружу мясистые бутоны какого-то огромного цветка, только лепестки не яркие, как у каланхоэ или хлопчатника, а серые, сухие – лепестки из человеческой кожи, растянутые на небольших вбитых в стену гвоздях. Под этими лепестками видны были пожелтевшие тонкие кости – ажурные клетки ребер, вытянутые тростинки позвонков, искривленные пластины тазов, расщепленные на острые листовидные осколки.

Кто бы ни проводил вскрытие, едва ли им руководил медицинский интерес. Нет, понял Лэйд, сохраняя противоестественное спокойствие, от которого его самого подташнивало, этих несчастных, распятых на стене, точно на огромном стенде, не касался ланцет хирурга. Что-то более небрежное и, судя по всему, наделенное огромной силой. Несмотря на то, что он отчаянно пытался перекрыть в разуме те ручейки, по которым он получал информацию, он не мог не замечать деталей – жутких деталей, которые его инстинкт понимал совершенно четко и безошибочно. Переломанные кости, лопнувшие ребра, оборванные мышцы и свисающие, точно сухие бечевки, сухожилия. Чтобы сотворить с человеческим телом нечто подобное, надо обладать огромной силой. И, пожалуй, огромной злостью.

Эти несчастные не были дичью, хмуро подтвердил выпустивший когти тигр внутри его сознания. Их убили не из голода. Мяса, съежившегося и высохшего, накачанного консервирующими и бальзамическими составами, не касались ничьи зубы.

Тошнотворный спазм намертво заблокировал глотку, противясь тому, чтобы втянуть в легкие переполненный миазмами разложения воздух. Лэйд потратил несколько секунд, чтобы восстановить дыхание. Запах… Вот откуда этот запах был знаком ему. В аптечной лавке доктора Фарлоу ему приходилось ощущать нечто похожее – гнетущую вонь формалина, смешанного с медицинским спиртом и карболкой. Даже не в самой лавке, а в каморке позади нее, где доктор Фарлоу в тщательно закупоренных банках хранил законсервированные препараты, бывшее его гордостью – двухголовых мышей, вздувшиеся огромными опухолями внутренние органы и прочие причудливые обрезки жизни, нашедшие упокоение не в земле, а в бесцветной жидкости внутри стеклянных саркофагов.

Банки здесь тоже были. Лэйд не сразу увидел их, те выстроились вдоль стены – длинная шеренга пузатых бутылей, внутри которых на волнах бесцветного моря покачивались бледно-серые и алые комки, бесформенные и напоминающие зародыши бабочек, обернутые в полупрозрачные, так и не ставшие крыльями, покровы.

«Где я? – мысль эта, тревожно шуршащая колючими крыльями нетопыря, билась о своды черепа, – Какая сила свила себе логово под крышей «Ржавой Шпоры» и во что превратила захваченное у «Альбиона» убежище?

Кладовая? Операционная? Склеп? Может, особое место для принесения жертв неведомым ему богам?

Нет, ощутил Лэйд каким-то доселе незнакомым ему чувством, не тигриным и не человеческим. Что-то другое. Эти бутыли с законсервированными органами, эти распятые тела… Сила, которая создала все это, желала обрести нечто большее, чем уединенное место для хранения своих трофеев или припасов. Если же это был тайный храм, Лэйду пришлось признать, что крайне странного свойства – он не видел никаких характерных для всякого храма символов – ни оплывших свечей, ни сакральных изображений, ни прочих признаков того, что вершившиеся здесь страшные ритуалы были посвящены какому-то божеству.

Нет, это не храм. Что-то другое, что-то…

Оторвав наконец взгляд от беспомощно распятых мертвецов, он обнаружил вдоль другой стены целый ряд кроватей, выстроившихся безукоризненно ровным рядом, точно в лазарете. Эти кровати отчего-то заставили его напрячься еще больше. Едва ли они остались здесь с тех времен, когда «Ржавая Шпора» привечала гостей, по крайней мере выглядели чересчур тяжеловесно даже для видавшего виды Скрэпси. Сбитые из толстых дубовых досок, грубые, с каким-то ветхим серым тряпьем вместо матрацев, они годились больше для тюрьмы или каталажки, чем для постоялого двора, мало того, смердели потом и мочой столь сильно, что едва не перебивали придавленный консервирующими растворами смрад разложения. Пожалуй, надо чертовски хотеть спать, чтоб устроиться на отдых в таком месте, отстраненно подумал Лэйд, невесть что выискивая взглядом, в обществе выпотрошенных мертвецов…

Почти сразу он нашел то, что и предполагал найти. Все кровати в комнате были снабжены прочными просмоленными веревками в два пальца толщиной, назначение которых было слишком очевидно, чтобы оставить пространство для догадок. Люди, обретшие койку в этой комнате, не были добровольными гостями «Ржавой Шпоры» и ее нового хозяина.

Койки с ремнями. Выпотрошенные тела на стене. Бутыли с кусками плоти. Несмотря на то, что все это было перед глазами, разуму Лэйда, отодвинутому в тень свирепым тигриным инстинктом, не хватало чего-то, чтобы сложить их воедино. Койки. Скрэпси. «Альбион». Тела. Формалин. «Шпора». Лэйд ощутил натягивающуюся тонкой нитью досаду, точно пытался сложить из фигурных пластин «танграм»[197]197
  Танграм – китайская головоломка, состоящая из семи плоских фигур, собирающихся в более сложное изображение.


[Закрыть], но то ли пластины были с дефектом, то ли он ставил их под неверным углом – вместо простой и четкой геометрической формы он видел лишь разрозненные фрагменты… Ему даже показалось, что он слышит сопротивляющийся скрип деревянных пластинок.

Стоп. Тигр оскалил зубы, зло хлестнув тяжелым, как плеть, хвостом.

Скрип.

Проклятый старый дурак. Поранги[198]198
  Поранги (язык маори) – pōrangi – идиот.


[Закрыть].

Этот звук не был рожден его воображением. Он в самом деле доносился до его ушей. Снизу. Ритмично повторяющийся негромкий скрип ступеней.

* * *

Нет, подумал Лэйд, они не могли попасться так глупо. Это ведь западня на дурака, Бангорский Тигр почуял бы ее за милю. Он ведь потому и выживал так долго, что всегда чуял западни и ловушки – чуял не разумом, а своим тигриным нутром. Он всегда…

Скрип. Кто-то поднимался по лестнице. Неспешно, размеренно переставляя ноги. Один, понял Лэйд, безотчетно напрягая слух, но облегчения эта мысль не принесла. Судя по скрипу, человек, спешивший познакомиться с незваными гостями «Шпоры», был тяжел, точно взрослый першерон[199]199
  Першерон – порода лошадей-тяжеловозов.


[Закрыть] – лестница не без труда выдерживала его тяжесть.

– Уилл.

На миг ему показалось, что Уилл уже мертв – взгляд пустой, а широко распахнутые глаза отливают оловом, как отполированные пустые миски. Только тело его, уже тронутое трупным окоченением, каким-то образом все еще удерживается на ногах.

– Уилл, слушайте внимательно, – Лэйд перекрестил пустой дверной проем стволом револьвера, проверяя, как слушается прицел, – Потому что от этого зависит очень многое. Мы с вами угодили в ловушку, но быть может, еще сумеем выбраться. У меня всего пять патронов и, судя по тому, что я слышу, этого может не хватить. Не говоря уже о прочих игрушках. Как только я закончу стрелять – бегите изо всех сил. Через дверь и прочь отсюда. Если сможете добраться до Канцелярии, найдете полковника Уизерса и все ему расскажете. Вы слышите меня? Черт побери, слышите?

Уилл несколько раз моргнул. Он походил на человека, находящегося в состоянии кататонического ступора[200]200
  Кататонический ступор – один из клинических проявлений кататонии, психопатологического синдрома, основным свойством которого является двигательное расстройство.


[Закрыть]. Пожалуй, подумал Лэйд, ощутив на лице острую тигриную усмешку, если его самого начнут разделывать, как этих несчастных на стене, он даже не почувствует боли.

Нет, поправил он себя, не думай об этом. Уиллу-то как раз ничего не угрожает. Он пользуется правом экстерриториальности. Это значит, ни одно живое существо в Новом Бангоре не сможет причинить ему вред. В отличии от него самого.

Скрип.

Лэйду пришлось поддержать левой рукой напряженную правую – револьвер стал весить по меньшей мере двадцать фунтов[201]201
  Здесь: около 9 кг.


[Закрыть], и весь этот вес приходилось удерживать на весу скрипящими от напряжения пальцами.

Скрип.

Он ощутил новый запах, вторгшийся в заполненный некрозной плотью амфитеатр, запах тяжелый и властный, вытесняющий въедливую вонь формалина и карболки. Он походил на запах человеческого пота, но только усиленный в сотни раз и куда более едкий, к которому примешивался тошнотворно сладковатый мускусный аромат. Словно люди, неспешно поднимавшиеся по лестнице, потели уксусной кислотой.

Скрип.

Тяжелые мерные шаги. Сколько же он весит, подумал Лэйд, ощущая как слюна во рту делается тягучей и густой, точно еловая смола. Фунтов, должно быть, четыреста, не меньше[202]202
  Здесь: около 180 кг.


[Закрыть], настоящий исполин, по сравнению с которым даже он, Лэйд Лайвстоун, сойдет за тощего мальчишку.

Пять пуль, подумал он, жестко фиксируя локоть и готовя его к отдаче. Пять тяжелых пуль системы Адамса весом по двести двадцать пять гран[203]203
  Здесь: около 14,5 грамм.


[Закрыть] на таком расстоянии свалят даже несущегося во весь опор быка, не то что самоуверенного толстяка. Если только…

Скрип.

Совсем рядом. Выждать еще секунду – и тогда уж наверняка. В голову, промеж глаз. Вышибить поганые мозги на стену и…

Что-то шевельнулось в дверном проеме. Что-то слишком массивное для человеческой фигуры. Человекоподобное, но скроенное так странно, что Лэйд замешкался. Его сбитые с толку рефлексы, заставившие указательный палец вновь вплавиться в холодную сталь спускового крючка, будучи не в силах распознать цель, не могли подать команды.

А потом существо, хрипло выдохнув, протиснулось в дверной проем и Лэйду вдруг показалось, что его сознание съеживается внутри черепа до размеров маленькой едва пульсирующей искры, окруженной космическим холодом пустого пространства.

Он не знал, где и при каких обстоятельствах родилось это существо, обосновавшееся в «Ржавой Шпоре» с уходом членов клуба и сделавшееся его хозяином. Но знал, что оно родилось не в человеческой утробе, хотя когда-то могло именоваться человеком. Его искаженные черты были отчетливо человекоподобны, но лишь все вместе, в совокупности друг с другом, потому что по отдельности были чудовищно гипертрофированы, избыточны и пугающе нечеловечны – как у гротескной скульптуры, высмеивающей само устройство человеческого тела.

Он был огромен – настолько, что ему пришлось пригнуться, чтобы огромная голова, украшенная парой мощных закрученных рогов прошла в проем, не задев притолоки. Огромен и чертовски тяжел.

Не четыреста фунтов – все шестьсот[204]204
  Здесь: около 270 кг.


[Закрыть], механически прикинула та часть рассудка Лэйда, что осталась не придушена ужасом и теперь вхолостую крутила невидимые и бессмысленно щелкающие рассудочные шестерни, не связанные более с телом. И отнюдь не жир. Под алой, гладкой и лоснящейся, как сырое мясо, кожей отчетливо были видны мышцы, чье расположение лишь местами соответствовало человеческой анатомии, по большей части они крепились к костям, которых не было в человеческом скелете. Эти мышцы ворочались на своих местах, напоминая жирных узловатых угрей, въевшихся под кожные покровы и копошащихся под ней, извиваясь и переплетаясь друг с другом. Чудовищная мощь, отвратительная в своем гипертрофированном сверхчеловеческом строении – так мог выглядеть Адам, заключенный на тысячи лет в ад, где Люцифер в порыве своей садистской страсти истязал его, перекраивая сотворенное некогда Господом тело, придавая некогда совершенным чертам изуверское и в то же время нечеловечески-изящное строение.

Он был алым, точно минуту назад искупался в парной крови, и вынырнул, еще влажный, окутанный багряной мантией, сладостно отфыркивающийся и полный сил до треска в бугрящихся подкожными волдырями мышцах. Стоило ему войти, как позади него распахнулись тяжелые кожистые крылья, пронизанные поперечными костяными отростками и трепещущие за спиной.

Из распираемой мышцами шеи, толстой, как древесный ствол, торчала голова, увенчанная двумя парами тяжелых изогнутых рогов, похожих на буйволиные. Словно в насмешку над искаженным телом неизвестный скульптор пощадил его лицо, оставив ему отчетливо человеческие черты, но и те несли на себе отпечаток противоестественной природы, страшную печать родства с Ним. Губы были вывернуты наизнанку и напоминали куски сырого мяса, между которыми виднелись, точно обломки кости, неестественно белые зубы. Из-под тяжелого покатого лба на Лэйда смотрели лишенные век глаза, пронизанные багровыми кровавыми жгутами капилляров, в центре которых располагалась несимметричная клякса серого зрачка.

Чудовище распахнуло пасть, ощерив частокол выпирающих из обнаженного кровоточащего мяса зубов, отчего по всей комнате, заглушая вонь бальзамированных тел, распространился кисло-сладкий аромат уксусной эссенции.

– Добрый день, джентльмены, – в темной расщелине пасти шевельнулся узловатый, похожий на высохшую и полусгнившую змею, язык, – Приятно видеть, что вы…

Лэйд выстрелил, целясь точно промеж зубов. Так, чтоб пуля ударила точно в глотку, загнав внутрь распахнутого алого зева так и не произнесенные слова. Чтоб превратила шейные позвонки в кроваво-костяной сгусток, вышибленный наружу сквозь затылок.

Попал. Он знал, что попал точно в цель, несмотря на едкий пороховой туман, затянувший всю комнату, и звенящие желтые солнца, пульсирующие перед глазами. Прицел был выверен, а рука не дрожала. Лэйд знал, что увидит, когда рассеется дым. Мистер Роберт Адамс, изобретатель револьверной пули в калибре ноль-четыреста пятьдесят, был образцом здравомыслящего, образованного и учтивого британского джентльмена, однако при всех своих несомненных достоинствах излишним гуманизмом не отличался. Пули его конструкции, выпущенные в упор, обыкновенно оставляли после себя весьма неприглядную картину в виде размозженных страшным ударом тканей и переломанных костей. Не очень изящно, зато действенно и надежно.

Лэйд ощутил, как машинально напряглись колени, готовые ощутить громоподобный удар тяжелого тела. И тревожно зазвенели, не ощущая этого самого удара, от которого должен был содрогнуться пол. Что-то было не так. Этого еще не ощущал мозг, но об этом тревожно пела превратившаяся в ледяную прожилку поджелудочная железа, наполняя нутро тревожным липким соком. Что-то было не так, он где-то ошибся или…

– Судя по всему, вы тот, кого на улицах именуют Бангорским Тигром, – унизанный выступающими венами язык несколько раз сладострастно причмокнул, точно чудовищепробовало его имя на вкус, – Я полагал, что мы с вами рано или поздно встретимся, но даже не подозревал, что это случится при подобных обстоятельствах. Знаете, как-то в Найнитале[205]205
  Найнитал – индийский город в провинции Уттаракханд.


[Закрыть] я познакомился с одним молодым парнем по имени Джим. Кажется, его звали Джим Корбетт. Славный малый, управлявшийся с ружьем лучше, чем болтун по прозвищу Буффало Билл. Ему не было и двадцати, а за ним уже числилась дюжина леопардов и тигров…

Чудовище говорило человеческим голосом, но голос этот, рожденный в оскалившейся пасти, был странного свойства и странного тембра. Низкий, немного насмешливый, он растягивал слова на знакомый Лэйду манер с острым хрустящим «р», свойственный многим уроженцам Шотландии, сумевшим задавить хорошим образованием раскатистый гэльский говор.

– За полгода до моего приезда он свалил Чампаватскую тигрицу-людоеда, унесшей жизни по меньшей мере четырех сотен человек. Охота на тигров вообще была его страстью. Даже я, человек пришлый, невольно стал его уважать. Для меня, дельца, охота на тигров всегда казалась сродни игре в русскую рулетку – до последней минуты не знаешь, кто на кого охотится, но он…

Лэйд выстрелил еще раз, ориентируясь больше по силуэту. Тяжелой грузной тени, замершей в дверном проеме. В этот раз он даже услышал удар пули – глухой влажный хлопок, с которым свинцовая пилюля сплющивается, ощутив сопротивление плотной преграды. Хлопок, оборвавшийся в пустоту, не породивший ни предсмертного стона, ни скрежета сведенных от боли зубов.

Тигры не ошибаются. Не в таких вещах. Но…

Он услышал смешок, сухой и колючий, как треск лопнувшей под подошвой сапога старой кости.

– На три дюйма выше, чем следовало. И я не думаю, что дело в револьвере, прицел-то выверен как надо. Я думаю, у вас просто дрожат от страха пальцы.

Силуэт шевельнулся, обретая четкость в полупрозрачной пелене пороховой гари. И Лэйд ощутил, как шею и плечи обожгло сотней зудящих уколов. Чудовище усмехалось ему ощеренной пастью.

– Этот малый, Джим Корбетт, рассказал мне, что охота на тигров не так тяжела, как кажется многим. Да, тигр – дьявольски опасный враг, наделенный огромной силой. Хладнокровный и хитрый, когда это необходимо – и яростный как отродье Ада, когда того требуют обстоятельства. Он сильнее ягуара, хитрее льва, терпеливее и мудрее пантеры… А еще он превосходный стратег. Он знает, как и где подстерегать дичь, как уходить от облавы, как обманывать охотников и сородичей. Однако эта звериная хитрость, делающая его столь опасным, является его же слабостью.