Текст книги "Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

Большая ошибка, мистер Лэйд Лайвстоун.

Он сам щедро напоил Блоху кровью. И пусть кровь эта была застоявшейся, не человеческой, она вдохнула в искореженное подобие человеческого тела достаточно силы, чтобы превратить его в смертельно опасного противника. Сам виноват. Нарочно хотел подпоить старого врага, чтобы продемонстрировать Уиллу его животную ярость, сдерживаемую лишь холодной сталью. И продемонстрировал – на свою беду…

Удара он почувствовать не успел. Просто те шесть футов, что отделяли его от Блохи, как-то сами собой истаяли – и в душу ему заглянули отливающие ядовитым светом гнилые желтые луны нечеловеческих глаз с крохотной почти растворившейся точкой зрачка посередке.

Хрустнуло. Скрежетнуло. Лязгнуло. Мир без предупреждения вдруг лягнул его под дых, отчего все окружающие детали вдруг съежились и посерели, а звуки на миг вовсе потухли. Он полетел куда-то спиной вперед, силясь лишь не выпустить из онемевшей руки трость, но пальцы, поддавшись накатившей из низовьев живота слабости, разомкнулись сами собой, пытаясь за что-то схватиться – и трость полетела куда-то через всю комнату, в противоположную от Лэйда сторону.

Лэйд врезался в стену, судорожно пытаясь втянуть в себя воздух, но легкие словно затопило тяжелым свинцом, сквозь толщу которого он ощущал лишь, как слабо ворочается на своем месте сердце.

Боли почему-то не было, может, черед для нее еще не пришел – оглушенное тело слишком медленно принимало сигналы. Мыслей тоже не было, лишь мелькали на темных аллеях сознания бессмысленные ругательства, не способные даже оформиться в слова, да ощущалась где-то за ними хинная горечь запоздалого сожаления.

– Я так и думал, – Пульче с хрустом размял свои когти, точно боксер после хорошего удара, глядя на него сверху вниз, – Ты и впрямь постарел, Тигр. Должно быть, сытая жизнь торгаша размягчает тело. Только знаешь… Мне кажется, ты и раньше был торгашом, задолго до того, как изловил меня. Когда заплатил выкуп за свою шкуру Левиафану, оставив Ему на поживу доверившихся тебе людей. И меня в том числе.

Лэйд попытался втянуть в раздавленную грудную клетку воздух, но кружившей в нем пыли было так много, что он захлебнулся, извергнув на пол горькую желчь вперемешку с песком и мелкой древесной трухой. С вбитого в стену деревянного шипа ему усмехнулось треснувшей зубастой пастью освежеванное тельце мертвого крота.

Так тебе и надо, казалось, хотело сказать оно, весело щурясь тусклыми, давно высохшими в глазницах, глазами. Так тебе и надо, самодовольный старик, возомнивший себя тигром.

Пульче оказался быстрее, чем он помнил. Гораздо быстрее. А может, тихо квакнула болотным пузырем где-то ближе к затылку тоскливая мысль, это не он сделался быстрее, а ты сам стал медленнее…

Уилл! Лэйд судорожно приподнял свою стонущую утробу, набитую осколками стекла и мусором, чтобы бросить взгляд в его сторону. И увидел – бледного, вжавшегося в стену, с губами, открытыми в крике, которого так и не последовало.

Дурак, подумал Лэйд устало. Сущий дурак. У него был шанс, если бы он сразу бросился к двери. Может, выгадал бы себе секунду или две. А сейчас, уже, конечно, поздно. Пусть даже Пульче делает вид, будто не замечает его, ему хватит одного прыжка, чтобы сбить с ног бегущую жертву и мгновенно ее раздавить, как паук давит в своих смертоносных колючих объятьях муху. Раздавить и…

Пульче отшвырнул в сторону трость Лэйда, лежавшую у него под ногами. Брезгливо, как смахивают со стола зубочистку после трапезы.

– Знаешь, Тигр, – доверительно произнес он, – Я бы хотел сказать, что с перерождением все человеческое, что прежде было во мне, угасло и растворилось. Но магия Левиафана, должно быть, иногда дает сбой. По крайней мере, сейчас я ощущаю некоторые типично человеческие чувства. Например, глубокое удовлетворение, неизвестное примитивным кровососущим паразитам. И еще предвкушение.

Лэйд попытался сплюнуть хрустящий на зубах сор, который втягивал вместе с воздухом, но воздуха в легких хватило лишь на короткий выдох, от которого по подбородку потекла горячая слюна, перемешанная с рвотой.

– Не будь… дураком, – выдавил он через силу, – Ты… заперт тут. Какой… прок…

Пульче склонил свою раздувшуюся голову, сделавшись задумчивым, но не по-человечески, а на манер насекомого, как задумчив может казаться богомол, устроившийся поутру на листе.

– Верно. Но неужели ты думал, что я забыл об этом? Да, ты запер меня здесь навечно, но теперь это, по большому счету, уже ничего не меняет. Напротив, в этом даже есть некоторая ирония. Тот скудный чертог, который ты оставил мне, теперь будет и твоим домом, Лэйд. Мы разделим его на двоих – тюремщик и его пленник. Черт возьми, из этого могла бы получится забавная романтическая новелла во вкусе публики…

Пульче навис над Лэйдом – восемь футов треснувшей увечной плоти, истекающей вперемешку человеческой лимфой и секрециями насекомого. Сухой зазубренный хоботок мелко дрожал, точно сдерживая нетерпение, на его острие Лэйд разглядел бесцветную мягко поблескивающую жидкость. Возможно, это что-то вроде наркоза, подумал он отстранённо. Возможно, я даже не почувствую боли, когда эта штука вонзится в меня, с легкостью распоров кожу…

Уилл все так же стоял поодаль. Широко раскрывший глаза, парализованный страхом, он не выглядел источником опасности – Пульче безразлично обошел его по дуге, точно предмет мебели. Нарочно пренебрежительно.

– Ты всего лишь блоха… – пробормотал Лэйд сквозь зубы, – Жалкий никчемный паразит, которого остров в насмешку наделил непомерной силой. Блоха, возомнившая себя хищником. Никчемный мелкий паразит.

Пульче попытался улыбнуться, отчего в его пасти захрустели костяные наросты.

– Ну-ну. Неужели ты столь наивен, Тигр? Неужели ты в самом деле полагаешь, что сможешь уязвить меня своими оскорблениями так сильно, что я потеряю выдержку и подарю тебе мгновенную смерть? Теплая кровь наделила меня силой, но недостаточно опьянила, чтобы я утратил остатки здравомыслия. Не беспокойся, ты не умрешь, Лэйд, мой добрый друг. Отныне твоя жизнь – самая большая драгоценность во всем моем доме. Драгоценность, о которой я буду искренне заботиться. Видишь, не такое уж я и жестокое насекомое, каким ты хочешь меня видеть…

Дышать было больно, на каждом вздохе его собственные ребра превращались в раскаленные стальные прутья, о которые обжигались легкие. Но все-таки он дышал. Дышал – и мог думать.

У него нет оружия. Трость где-то далеко, вне поля зрения, нелепо думать, будто Пульче даст ему хотя бы один шанс добраться до нее. Одно излишне резкое движение – и кажущаяся обманчиво тонкой лапа мгновенно сломает ему руку. Возможно, если бы Уилл нашел способ его отвлечь…

Однако уповать на это не стоило. Судя по тому, как Уилл вжался в стену, боясь дышать, он не помышлял сейчас о том, чтобы обратить на себя внимание огромного кровососа, напротив, молился о том, чтоб этого не произошло. Значит, надо рассчитывать лишь на себя. Как обычно – только на самого себя… Что ж, тигры никогда не охотятся стаей.

Пульче склонился над Лэйдом и мягко, почти нежно, провел своим зазубренным жалом по его бедру – омерзительная пародия на человеческую ласку.

– Надо признать, в прошлом у нас с тобой бывали разногласия, Тигр. И расстались мы, признаю, не совсем по-доброму. Но это изменится, я обещаю тебе. Мы с тобой вновь сделаемся друзьями. Лучшими друзьями, Тигр.

В его голосе не было угрозы, напротив, что-то сродни легкой мечтательности, но Лэйд ощутил как желудок затапливает холодом. Мертвенным липким холодом паучьего гнезда. Пульче – паразит, кровосос, насекомое. А значит…

– Тот бродяга смог продержаться лишь неделю. Он был стар и болен, а кроме того, у меня тогда не было надлежащего опыта. Нас, насекомье племя, инстинкты учат лишь тому, как убивать и сохранять собственную жизнь, а не заботиться. Но с тобой все будет иначе. У тебя впереди долгая жизнь, Лэйд Лайвстоун, предатель. Я сделаю все, для того, чтоб она была очень долгой. Даже дольше, чем у барона Каррингтона. Я буду не просто твоим иждивенцем, как мои дикие родственники, я стану для тебя заботливой сиделкой и сестрой милосердия. Я буду перевязывать твои раны и заживлять язвы. Я буду кормить тебя, чтобы как можно дольше поддерживать процесс кроветворения в твоем теле. К сожалению, этот дом едва ли можешь предложить что-то на вкус взыскательного едока, но мы будем экспериментировать. Дохлые крысы, пауки, плесень…

Лэйд попытался отползти – и хобот Пульче мгновенно уперся ему в живот, твердый и острый, как хитиновый кинжал.

– Ох, я и забыл, до чего ты упрям. Знаешь, некоторые люди просто не способны услышать голос разума или понять концепцию симбиоза. Возможно, чтобы обезопасить твою собственную жизнь и уберечь от губительной поспешности, мне придется причинить тебе… некоторые неудобства. Видишь ли, я собираюсь перерезать сухожилия на твоих руках и ногах. Не стану лгать, это не самая приятная процедура и она может быть болезненной, но я надеюсь, что ты вскоре простишь меня за это. И мы сможем беседовать вечерами, как когда-то, с удовольствием вспоминая былые времена и подшучивая друг над другом… А вот Уиллу придется нас в скором времени покинуть – согласись, едва ли я смогу прокормить двоих гостей!

Лишенный возможности пошевелиться, Лэйд заскользил взглядом по полу, пытаясь найти хоть что-то полезное в его положении, но ничего не попадалось. Наполовину опустошенная колба с вязкой красной жидкостью, запечатанная каучуковой пробкой, лежала в каком-нибудь футе от его ноги, но была бесполезной – в глазах Пульче сам Лэйд сейчас представлял куда более привлекательный сосуд. Несколько ржавых загнутых гвоздей поодаль – наверно, он мог бы дотянуться до них, если бы противник милосердно подарил ему секунду или две времени, но нелепо было думать, будто они легко пробьют прочный хитиновый панцирь, обрамленный человеческой кожей. Обрывок гнилой веревки. Разбитая бутылка из-под джина. Потускневшая ручка от платяного шкафа. Осколки зеркала. Серый птичий скелет без головы, давно лишившийся плоти. Проволочная вешалка. Не то, все не то, все бесполезно, но, если подумать, если взять кое-что и немного… немного…

Думать было тяжело – не доставало дыхания, даже те крохотные глотки воздуха, что он мог делать, были наполнены кисловато-сладкими миазмами, источаемыми телом Пульче, не насыщали, не давали сил. Оттого необходимо было думать – отчаянно, быстро, зло.

– Вероятно, мне стоит озаботиться твоей подвижностью прямо сейчас, – задумчиво обронил Пульче, разглядывая распластанного Лэйда, – Знаешь, иногда я не против, когда моя пища активна, это делает трапезу похожей на охоту, приятно играет на инстинктах. Но я слишком хорошо тебя знаю, как и твои шулерские уловки. Так что, если ты не возражаешь, я займусь тобой прямо сейчас. Не переживай, боли почти не будет. По крайней мере, на твоем месте я надеялся бы на это…

Истекающая прозрачной жидкость зазубренное острие его жала нацелилось в его подключичную впадину. Лэйд представил, как оно с тихим хрустом пронзает ткань и кожу под ней. Только на секунду. В его распоряжении было не так-то много времени.

Удар ногой вышел скованный, неловкий, но достиг цели – в конце концов, эта цель располагалась не так далеко, в считанных дюймах от его правого ботинка. Серебристый звон стекла возвестил о том, что у него получилось. Может, не наилучшим образом, может, не очень изящно, но…

Пульче рывком повернулся на звук. И заскрежетал от злости, увидев изменения в интерьере своего логова. На противоположной стене поверх чешуек давно засохшей краски расплывалось густое черное пятно. Жидкость напоминала по цвету чернила, но не была ими – в душной норе мгновенно воцарился тягучий и тревожный запах бойни. По полу зазвенели осколки разбитой склянки, покатилась каучуковым мячиком бесполезная уже пробка…

Пульче взвыл от ярости, едва только сообразив, что произошло. Его лишили неприкосновенного запаса крови. Небольшого, но в его положении драгоценного, почти незаменимого…

Если его сознание сохранило в себе больше человеческого, чем животного, он устоит перед соблазном. Человеческое сознание быстро подсчитает, что имея в запасе почти три галлона[122]122
  Здесь: примерно 10 л.


[Закрыть] теплой живой влаги, бессмысленно переживать о половине пинты. В противоположность ему животное сознание не рассуждает, не ведает счета. Основанное на инстинктах, оно поглощает, когда голодно, не утруждая себя расчетами. Скрежеща и щелкая суставчатыми ногами, Пульче метнулся к стене и припал хоботком к жидким потекам, пытаясь ловить срывающиеся по стене капли.

Это выглядело нелепо, даже жалко, но Лэйд сейчас не мог позволить себе наблюдать за этим. Получив возможность приподняться, он не бросился на поиски трости, затерявшейся среди мусора, вместо этого зашарил вокруг себя руками. Он знал, где что лежит, знал последовательность, не знал только одного – хватит ли у него времени.

Проволоку от вешалки согнуть. Обмотать сложенные друг с другом птичьи кости. Гвозди – крест-накрест…

Ему никогда не приходилось работать с такой скоростью, пальцы сталкивались друг с другом, теряя крохи секунд, но он был слишком занят даже для того, чтоб ощущать отчаянье. Когда имеешь дело с кроссарианскими ритуалами, недостаток аккуратности может быть не просто уколом для самолюбия, но и причиной внезапной смерти. Или последствий, по сравнению с которыми смерть еще может показаться не самой плохой альтернативой…

Гнилая деревянная щепка. Клок потерявшей цвет ткани. Крошечные истлевшие голубиные лапы…

– Дррр-рянь… – Пульче, скрежеща и тяжело отдуваясь, развернулся к нему. Судя по всему, он успел поглотить достаточно много крови из разбитой склянки – зрачки в его мутных и мягких, как гнилые яйца, глазах растворились почти без остатка, речь сделалась неразборчивой, состоящей из отрывистых щелчков и треска, – Др-р-рянь Лайвстоун…

Сейчас бросится. И успеет прежде, чем его собственные пальцы успеют окончить работу. Отчаянно не хватает времени. Вот бы выгадать еще кроху, еще песчинку, еще мгновение… Вот бы…

Перепачканное несвежей кровью чудовище ринулось к Лэйду, сшибая со своего пути мусор и остатки мебели. Его жало подрагивало от нетерпения, в этот раз оно не обещало милосердного удара. Оно обещало смерть. Беззвучную, мгновенную и страшную, как смерть завязшей в паутине мухи.

Этого зрелища обмерший от ужаса на своем месте Уилл выдержать уже не смог. Издав отрывистый птичий возглас, он опрометью бросился прочь, к выходу.

Дурак. Мальчишка. Воспользуйся он этой возможностью немногим раньше, пока огромная блоха была увлечена тем, что слизывала кровь со стены, возможно, у него был шанс. Но теперь…

Восприятие Пульче, подстегнутое свежей порцией крови, окончательно перестроилось по животному образцу. Забыв про Лэйда, он коротко рыкнул и устремился вслед за Уиллом – не рассуждающий инстинкт безошибочно посчитал бегущую жертву наиболее предпочтительной целью.

Лэйд знал, что не успеет помочь Уиллу, даже если поднимется на ноги. Его пальцы судорожно продолжали свою работу, сделавшись нечувствительными, как деревянные протезы, и даже обрубок мизинца беспомощно дергался, будто пытаясь помочь своим братьям…

Проволочные концы врезались под ногти, щепки хрустели в пальцах, невесомые птичьи косточки гнулись, точно каучуковые… Не прерываться. Не колебаться. Не терять времени.

Петля, нахлест, еще одна петля, в сторону…

Он слышал испуганный, растянутый во времени и пространстве, крик Уилла. Но запретил себе сознавать его значение, превратив в беспорядочное нагромождение звуков сродни белому шуму. Нельзя отвлекаться. Если он что-то напутает, погубит обоих – его и себя. А если не напутает… Если не напутает…

Погубит только его – шепнул голос, незнакомый, но рассудительный, улыбнувшийся в темноте мягкой чеширской улыбкой. Только безмозглого самоуверенного мальчишку, который был слишком глуп, чтобы покинуть остров, когда у него была такая возможность. Он бы и так умер – сегодня или завтра, через неделю или через год. Новый Бангор не считает нужным оберегать дураков…

Пусть успеет, подумал Лэйд, затягивая последнюю проволочную петлю своими омертвевшими непослушными пальцами и ощущая, как в ветхие лоскуты рвется вспорхнувшая было надежда. Пусть успеет добежать до двери, пусть дотянется, пусть…

Уилл не успел.

Зацепившись ногой за трухлявую половицу, он покатился по полу, не успев даже вскрикнуть и подняв в воздух облако пыли. Мгновенно оказавшийся рядом Пульче издал короткий отрывистый клич, похожий на скрежет черепицы. Этот ликующий возглас не принадлежал насекомому, он полнился совершенно человеческим торжеством.

Так и погибают самоуверенные мальчишки, подумал Лэйд, чтобы что-то подумать, чтоб поддерживать напряжение в гудящих напряженных сухожилиях, не давая им размякнуть в самый решающий момент. Чертовы тупые самоуверенные, никчемные, безмозглые мальчишки, которые вечно мнят себя самыми умными и которые умирают, как и живут, бессмысленно и не вовремя – на охваченных пламенем палубах бронированных кораблей, в забитых стонущим окровавленным мясом окопах, в залитых гноем и карболкой лазаретах… Они всегда думают, что обходят смерть на полкорпуса, что у них еще есть время, что стрелка рулетки в этот раз уставится на нужную цифру, а прижатый к виску револьвер щелкнет вхолостую. А потом смерть, брезгливо отряхнув руки, сбрасывает их в огромную яму, этих самоуверенных мальчишек, которые даже не успевают понять, что произошло…

Лэйд не видел смерти Уилла, видел лишь, как обрушилась вниз лапа Пульче, унизанная тяжелыми когтями, похожими на изогнутые секционные ножи хирурга. Это было беззвучное убийство – ни предсмертного крика ужаса, ни стонов, ни мольбы. Спокойно и обстоятельно, как на бойне. Только негромкий треск вроде того, что обычно раздается, если сильно сдавить пальцами подгнивший земляной орех. Только это был не орех. Это была голова Уилла, лопнувшая по черепным швам от чудовищного удара. Лэйд не позволил себе оторвать взгляда от того, что находилось в его руках, стремительно обретая контуры, он и без того знал, что увидит. Распластанное тело Уилла с запрокинутой размозженной головой и грязный пол, забрызганный ее содержимым.

Сам виноват, мальчишка, вздумавший познать душу Левиафана, но видит Господь Бог, за свою вздорность ты не заслуживал такой участи…

Лэйд, пошатываясь, поднялся на одно колено. Боль звенела внутри живота, точно гроздь раскаленных стальных звеньев, кружила голову, плыла скользкими зелеными пятнами перед глазами, но Лэйд знал, что на какое-то тело остается в его власти. И надеялся, что этого времени ему хватит. То, что он держал в руках, не походило на оружие. Клубок из переплетенных проволокой птичьих костей, отдаленно напоминающий куклу, только куклу, которую едва ли мог создать ребенок, ощетинившуюся стеклянными осколками, кусочками жести, гвоздями и щепками. Она совершенно не походила на амулеты, которыми он привык пользоваться, аккуратные и по-своему изящные, это было примитивное орудие, варварское по своему устройству и способное уничтожить его так же легко, как и того, против кого он его использует. Он лишь надеялся, что ничего не забыл, что трясущиеся пальцы старого Чабба сделали все правильно и не пропустили ни одной петли.

Что ж, по крайней мере, пытка неизвестностью не будет длиться долго, мрачно усмехнулся он, медлительность не была в характере существа, с которым ему придется схватиться.

Но Пульче не нападал. Вместо того, чтоб устремиться к Лэйду подобно живой серой торпеде, он все еще возвышался в прежнем месте, над телом поверженного Уилла, скорбно опустив голову. Точно плакальщик на похоронах.

Странная медлительность для хищника, находящегося на вершине своей пищевой цепочки. Голодная блоха не чтит памяти павших, не колеблется, не медлит понапрасну, она просто насыщается. Одной тягучей секундой спустя, отдавшейся болезненной дрожью в животе, Лэйд понял – то, что он принял за неуместную торжественность, не было торжественностью, это было удивление. Стоящий над мертвым Уиллом Пульче походил на одураченного простака, которому ловкий шулер продемонстрировал небрежно вынутых из воздуха тузов. На животное, которое впервые в жизни столкнулось с чем-то невозможным, немыслимым, невероятным, не предусмотренным его мудрыми, тысячи лет оттачиваемыми, инстинктами.

На глазах Лэйда он вновь поднял свою смертоносную лапу – гораздо медленнее, чем мог – и вновь обрушил ее на тело Уилла. Может, из-за этой несвойственной ему медлительности Лэйд увидел все в мелочах, с той безжалостной острой четкостью, которую не дают даже патентованные объективы «Триплет Кук[123]123
  Триплет Кука (Линза Кука) – запатентованная Г. Тейлором в 1894-м г. линза для фотоаппарата.


[Закрыть]».

Удар, который должен был распороть лежавшего Уилла, как ветошь, вышибить жизнь из тощего тела, не достиг цели. Не потому, что Пульче промахнулся. А потом что его когти беззвучно погрузились в обтянутую дорожным пиджаком узкую грудь Уилла и, не встретив никакого сопротивления, вышибли деревянную щепу из пола, на котором он лежал. Прошли насквозь. Будто Уилла вовсе не существовало.

Пульче, заворчав от удивления, высвободил лапу из расколотых половиц, поднял ее – даже выше, чем необходимо было для удара – и вновь обрушил вниз. И когти вновь прошли сквозь Уилла, как коса проходит сквозь клочья холодного утреннего тумана, рассекая их, но не повреждая.

Нелепица. Бессмыслица. Это было похоже на ожившую страницу с приключениями «Желтого малыша» из воскресных выпусков «Нью-Йорк джорнал», где вечно происходит всякий вздор, но которые пользуются неизменной популярностью у мальчишек. Однако Лэйд видел это даже отчетливее, чем желал. И судя по изумленному виду Пульче, внезапно утратившему свою животную ярость, видел не он один. Уилл вжался в пол, крепко зажмурив глаза, и ждал удара – того удара, который должен был оборвать его жизнь. Не подозревая, что пропустил его.

Пульче собирался ударить в третий раз, когда Лэйд окликнул его.

– Эй ты, дрянная вошь! Иди сюда! Или моя кровь слишком крепка для тебя? Может, ты годен лишь для того, чтоб обитать в матросских матрасах?

Пульче рывком развернулся к нему. В нем оставалось слишком мало человеческого, может, даже недостаточно для того, чтоб понимать обращенную к нему человеческую речь, но Лэйду на какой-то миг он показался именно человеком, а не опьяненной кровью тварью – ошарашенным, сбитым с толку, даже испуганным. Таким, каким он видел его когда-то, много лет назад. Забавно – он думал, что почти забыл этот образ…

– Стой, – приказал он глухо, – Иначе пожалеешь.

Пульче презрительно фыркнул. Должно быть, амулет Лэйда, который он держал в выставленной вперед руке, не впечатлил его. И неудивительно. Эта игрушка едва ли способна была впечатлить даже ребенка – слишком примитивна, слишком неказиста. Пульче забыл о той стороне Нового Бангора, живым воплощением которой сам являлся – иногда суть вещей может отличаться от их формы.

– Стой! – повторил Лэйд, – Я не хочу причинять тебе вред, но, если придется…

Пульче метнулся к нему, одним огромным прыжком преодолев груду мусора и выставив перед собой когти. Смертоносный прыжок богомола, который невозможно разглядеть, прежде чем раздастся стон выпотрошенной жертвы. Но та человеческая часть, что пробудилась на миг в сознании исполинской блохи, неизбежно исказила траекторию, подарив Лэйду лишние полсекунды. И этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы сжать хрустнувшую в кулаке куклу, превращая ее в том, чем она была прежде – ворох никчемных щепок, костей и перьев.

Пульче неожиданно замер, точно врезался в невидимый барьер. Его суставчатые лапы с хрустом напряглись и задрожали, словно на плечи взгромоздили дополнительную нагрузку в сотни фунтов, а выпученные глаза надулись еще больше, отчего зрачки в них сделались почти прозрачны. Это могло походить на удивление, странно выглядевшее на лице, которое не было ни лицом человека, ни лицом насекомого. Но Лэйд знал, что это было не удивление. Другое чувство, которое Пульче не испытывал так давно, что, верно, даже не узнал его сперва.

Это была боль.

Тело Пульче хрустнуло, мощные ноги подломились. Он беспокойно дернул головой, но не смог сделать шага, точно какая-то сила пригвоздила его к полу. Его правая лапа, занесенная для удара, вдруг переломилась пополам, точно сухая ветка, и обвисла. С негромким треском лопающихся хитиновых пластин его тело стало съеживаться, точно оказавшись в невидимом паровом прессе. Заскрежетав, точно стальной вал от непомерной нагрузки, сломался искривленный, выдающийся из спины острыми осколками, позвоночник. Из лопнувшей грудной клетки на пол хлестнуло пронзительно пахнущей желтой гемолимфой.

Лэйд не позволял пальцам разжаться, напротив, стискивал их еще сильнее, несмотря на то, что острые концы проволоки впивались под ногти, а острия гвоздей пробили кожу. Он не испытывал злорадства, но знал, что не вправе остановиться.

И он не остановился, пока с оглушительным хрустом Пульче не превратился в изломанный, трепещущий ком хитина и мяса, из которого торчали обломки его суставчатых костей. Где-то в глубине угадывалась голова – бесформенная бородавка с потухшими глазами и острым бессильно поникшим жалом, на котором еще виднелись следы крови. И пусть кровь эта была не человеческой и порядком старой, Лэйда замутило.

Вот что бывает с вшами, потерявшими осторожность и поддавшимися голоду. Рано или поздно их просто раздавят ногтем.

– Уилл, вы целы?

Уилл поднялся на ноги неуверенно, колени у него подрагивали – ни дать ни взять, выстоял на ринге полные двенадцать раундов. Лэйд с облегчением убедился, что тот как будто цел. Если чему-то и был причинен ущерб, так это его костюму – за время короткого бегства тот испачкался столь сильно, что больше походил на хламиду китобоя, чем на облачение юного джентльмена. Удар Пульче, который должен был размозжить его затылок, прошел мимо. Иногда так бывает – стечение обстоятельств, случайный просчет, каприз судьбы…

Я видел, сказал Лэйд сам себе, роняя в пыль бесполезный, превратившийся в труху, амулет. Я видел все собственными глазами.

Лапу, проходящую сквозь тело.

Ты видел это, Лэйд Лайвстоун, хоть уже сейчас малодушно боишься себе в этом признаться, ищешь какие-то объяснения, еще даже толком не поняв, свидетелем чего стал, какие-то нюансы, причины, детали…

Но ты видел.

– Я в порядке, Чабб.

Кажется, он даже не обмочился, подумал Лэйд, отряхивая брюки от клочьев паутины. Черт возьми, я сам бы испачкал штаны, если бы моча в моем мочевом пузыре не превратилась в лед.

– Как вам история? – невозмутимо поинтересовался он, – Готов поспорить, старикашка Вергилий ничего такого не предлагал в своем экскурсионном туре! Определенно, мне пора забросить бакалейные хлопоты и подумать о концессии. «Захватывающие приключения в темном мире Нового Бангора! Всего пять шиллингов за сеанс! Три с половиной – если вас сожрет огромная блоха…»

Уилл натянуто улыбнулся.

– Это ведь не было частью задуманного, да?

Он думал, что у Уилла уйдет еще какое-то время, чтобы вернуть себе навык членораздельной речи, однако тот удивительно быстро пришел в себя, разве что пальцы немного подрагивали, а с лица не спешила уходить творожная бледность.

– Не было, – согласился Лэйд, протирая носовым платком кровоточащие ладони, – Я хотел показать вам уныние и гнев, объединенные в одном, явить, как говорится у балаганных фокусником, двойственность человеческой природы. И явил.

– Честно говоря, в какой-то момент я думал, что мне конец, – Уилл испустил сдавленный нервный смешок, с отвращением косясь на искореженный и еще дергающийся остов Пульче, похожий на то, что обыкновенно остается от москита после встречи с газетой, – Какое счастье, что он промахнулся!

Да, мрачно подумал Лэйд, какое счастье. Он помог Уиллу отряхнуть пиджак от пыли, внутренне ожидая, что его руки, стоит им только прикоснуться к его потрепанному пиджаку, провалятся насквозь, как когти Пульче. Однако этого не случилось. Уилл, может, и покрылся призрачной бледностью, но призраком определенно не был, пальцы Лэйда ощущали складки на его костюме и плоть под тканью. Может, это Пульче обернулся призраком? Однако нутро его, пульсирующее болью, все еще походило на треснувший кокосовый орех, наполненный бродящим обжигающим варевом, в котором плавали обломки костей – ощутимое подтверждение тому, что лапа, нанесшая ему удар, была вполне материальной.

Хватит, приказал себе Лэйд, кряхтя, чтоб подобрать с пола свою трость, удобно устроившуюся среди обломков. Я подумаю об этом позже. Когда смогу позволить себе такую возможность.

– Что ж, полагаю, экскурсию по пятому кругу ада на этом можно считать оконченной, – произнес он с преувеличенной бодростью, – К тому же, не знаю, как вас, а меня чертовски утомила архитектура Олд-Донована. Вы даже не представляете, сколько неприятных вещей прячутся за всеми этими мраморными фасадами и помпезными фронтонами. Сколько гнилых тайн прячется за самыми почтенным и уважаемыми фамилиями, сколько шкафов трещат от натуги, пытаясь уместить в себе бесчисленное множество скелетов… Вы готовы, Уилл?

Уилл недоверчиво поднял на него взгляд.

– Вы… хотите продолжить, мистер Лайвстоун?

Лэйд пожал плечами.

– Отчего бы и нет? Солнце в зените, до вечера еще далеко. Чтобы не выбиться из графика, нам надо успеть посетить за сегодня и шестой круг, прибежище лжеучителей и еретиков. Впрочем, если вы не считаете это нужным…

Лэйд сделал вид, будто копается в кармане, ища портмоне. Уилл правильно понял этот жест.

– Нет, – сказал он поспешно, – Я в порядке. Буду рад продолжить прогулку в вашей компании! Если вы… я имею в виду, если вам позволит здоровье.

Лэйд с трудом сдержал желание обрушить на светлую голову Уилла какое-нибудь заковыристое полинезийское ругательство из числа тех, которые он, как и полагается рачительному хозяину, приберегал на особый случай.

Остолоп! Упрямец! Сопляк!

Должно быть, сам не понимает, как близко к смерти был и какой причуде Нового Бангора обязан своим чудесным спасением. Как не понимал и сам Лэйд.

Что ж, подумал Лэйд, пытаясь размеренными медленными вдохами унять ворочающуюся в животе боль, про лавочников Хукахука в Миддлдэке поговаривают, будто единственное, что они готовы отпустить посетителю бесплатно, так это улыбку.

Лэйд улыбнулся.

– Ерунда. Свежий воздух быстро приведет меня в порядок. Не будем задерживаться.

Удивительно, но покинув обитель Пульче, он в самом деле почувствовал себя лучше. Боль немного унялась, по крайней мере, в достаточной степени, чтобы он, опираясь на трость, мог двинуться дальше. Но сперва…

Уилл с озадаченным видом наблюдал за тем, как Лэйд, плотно закрыв за собой дверь, вонзил в притолоку несколько потемневших от времени медных булавок, после чего испачканным в саже пальцем вывел на ступенях несколько едва угадываемых в пыли символов, а под конец окропил их жидкостью из маленькой склянки.