Текст книги "Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

– Нет, – коротко отозвался Уилл, – Извините, но, кажется, я знаю более предпочтительное направление.

Маршрут Уилла был не случаен, просто он слишком поздно это заметил. В то же время было заметно, что несмотря на несдержанность шага, доставлявшую запыхавшемуся Лэйду значительное неудобство, Уилл сам в полной степени не представлял конечной точки назначения, однако, разглядывая местность, видел в ней какие-то особые ориентиры, ведущие его по нужному пути.

Он что-то ищет, запоздало понял Лэйд. Так двигается человек, который точно знает, что ему надо, однако доподлинно не знает дороги, отчего вынужден на каждом шагу сверяться с ориентирами. И Уилл сверялся с ними, пока я, самовлюбленный старый глухарь, усыплял сам себя баснями…

Но что он ищет? Вопрос этот показался Лэйду тревожным, зудящим, как заросшая под кожей картечина.

В Скрэпси отродясь не было ничего, способного хоть в малой степени вызвать туристический интерес. Если у него и были памятники, то лишь памятники человеческой самонадеянности, оформленные совсем не так, как это принято в старой Европе. Гостиница? Паб? Лэйд едва не фыркнул себе под нос. Нелепо было и думать, что Уилла ведет нечто подобное. Лучшие гостиницы Скрэпси представляли собой рассадники клопов и мокриц, а здешние пабы могли предложить посетителю уйму развлечений, но, как правило, весьма бедное меню.

И все же он шел, целеустремленно, хоть и немного подрагивая, как стрелка компаса, безошибочно ощущающая магнитный полюс даже в лабиринте похожих друг на друга бритвенно-острых фьордах.

– Вы что-то ищете? – наконец не выдержал он, – Если да, поверьте, самый надежный и быстрый способ – доверится вашему проводнику. Я не имею ни малейшего представления, что вы намерены отыскать, но…

– Все в порядке, мистер Лайвстоун. Действительно, в этих краях расположено место, которое я в силу природного любопытства намереваюсь посетить. Но, думаю, мне удастся это самостоятельно, не утруждая вас. Я примерно знаю дорогу.

– Ах, знаете? – не удержался от язвительности Лэйд, – Ну разумеется, с моей стороны было бы странно в этом усомниться. Вы ведь столько времени провели в Скрэпси, что уже можете с полным на то правом считаться аборигеном! Пожалуй, мне даже повезло, что я оказался тут в вашей компании, а?

– Думаю, я в силах найти дорогу самостоятельно, – неестественно вежливым тоном ответил Уилл, – Конечно, ориентироваться в этих закоулках непросто, но, кажется, пока что мне благоволит судьба.

– Беспечный толстый кролик тоже уверен, что судьба благоволила ему, посылая вкусный зеленый листок и теплое солнышко! – буркнул Лэйд, немало не удовлетворенный этим ответом, напротив, чувствуя терпкое душевное распаление вроде того, что бывает от чашки горячего чая, когда та не спокойно выпита, а торопливо выплеснута в нутро, – Он еще не догадывается, что за то же благодарит судьбу спрятавшийся в соседнем кусте волк! Поверьте, Скрэпси – это не то место, где благоразумным людям позволительно демонстрировать собственную независимость!

– Все в порядке. Мою интуицию едва ли можно назвать полезным компаньоном, однако в данном случае я вполне сносно представляю маршрут. У меня есть схема.

Только тогда Лэйд заметил в сжатых пальцах Уилла клочок бумаги. Судя по всему, ту самую схему, которую он украдкой изучал в те минуты, когда он сам увлеченно полоскал на ветру язык.

Схема! Скажите, пожалуйста!

Грязный бумажный лист, покрытый, насколько успел заметить Лэйд, весьма неряшливыми отметками. Не план местности и не схема, а грубое примитивное подобие. Точно карта сокровищ в том виде, в котором ее обыкновенно рисуют дети. Что за сокровища намеревался найти по ней Уилл? Пиратский клад? Священный Грааль?

– Используйте вашу схему на папильотки, – отрывисто бросил он, – Не знаю, куда она заведет, но совершенно точно знаю, что не намерен участвовать в какой бы то ни было авантюре. Здесь, в Скрэпси, авантюры обычно заканчиваются не только ущербом для репутации…

Уилл ответил ему улыбкой, несуразно воодушевленной и искренней, как для окружавшего их мрачного каменного леса.

– Это не авантюра, мистер Лайвстоун. Я бы назвал это небольшим приключением. Вылазкой. Вот если бы мне удалось понять, где располагается заведение «Горячий Одвин»… Боюсь, некоторые обозначения весьма расплывчаты.

– Прямо перед вашим носом, – буркнул Лэйд, – Это не заведение, это фонарный столб в десяти футах от вас. А «Горячим Одвином» его прозвали за то, что на его верхушке здешние рыбоеды повесили за ногу одного не в меру болтливого парня по имени Одвин, который имел неосторожность выболтать полиции имена нескольких рыбаков. Говорят, когда его подожгли, он горел по меньшей мере два часа, отчего столб и приобрел такую известность, которая, впрочем, ограничена пределами Скрэпси. Если вас интересуют местные топонимы, могу поведать еще пару интересных фактов…

Уилл просиял, одарив закопченный фонарный столб мимолетным взглядом.

– Тогда все еще проще, чем я полагал, – бодро заявил он, быстро пряча «схему» в карман, – Идемте, мистер Лайвстоун. Здесь недалеко.

Спорить с Уиллом было непросто – он не собирался спорить, он устремился вниз по улице, не дожидаясь Лэйда и вынуждая того следовать за ним.

Дурацкая затея. Что бы ни искал здесь Уилл, это отдавало авантюрой, причем того сорта, с которыми Лэйд не любил связываться. Непредсказуемая авантюра, созданная совокупностью неизвестных факторов. Только самонадеянные писаки и поэты-вертопрахи считают, что непредсказуемость – залог успеха, у лавочников на этот счет всегда было собственное мнение…

Несмотря на уверенность беспечно шагающего Уилла Лэйд ощущал, что тревожное чувство не рассасывается, напротив, съеживается где-то в желудке тяжелой стальной горошиной. Беспокойство – вот название этому чувству. Он, Лэйд Лайвстоун, чертовски беспокоится, сам не зная, почему. Быть может, потому, что за долгие годы привык к тому, что все события в жизни происходят по его плану, подчиняясь загодя выстроенным планам и схемам. А может, мысленно усмехнулся он, прибавляя шагу, потому, что Бангорский Тигр привык был одиночкой и роль ведомого отчаянно его тяготила…

* * *

Путь, которым вел его Уилл, был Лэйду незнаком. В тех редких случаях, когда ему приходилось пересекать границу Скрэпси, он сам предпочитал более безопасные и простые маршруты, но в данной ситуации спорить не приходилось – его спутник устремился вперед с упорством ведущего локомотива «Лондонской и Северо-Западной железной дороги», вынуждая безоглядно следовать за собой.

Повинуясь Уиллу, они бодрым аллюром миновали две короткие улицы, едва не утопая в текущих по обочинам помойных ручьях, проскочили странным переулком, узким и извилистым настолько, что походил на участок кишечника, пересекли по меньшей мере два заросших колючим кустарником пустыря, протиснулись в щель между осевшими домами, снова где-то свернули, пролезли, протиснулись…

Несмотря на то, что это странное путешествие было в высшей степени непредсказуемо, а маршрут его хаотичен и беспорядочен, Лэйд время от времени узнавал окрестности. Не по названиям улиц – редкие улицы в Скрэпси имели названия, а тем паче почтовые адреса – но по тем топонимам, которые встречались лишь в местной молве и, изредка, в полицейских рапортах, составленных на истинном языке Скрэпси, этом грубом, неблагозвучном и царапающем наречии отбросов Нового Бангора. Некоторые слова выскакивали из памяти сами собой, точно паяцы из коробочки, вытаскивая в придачу ворох воспоминаний, тошнотворно пахнущих и скольких, как жабьи потроха. Другие приходилось выуживать, медленно и мучительно, как рыболовный крючок из пальца.

Лэйд мимоходом кивал этим призракам из прошлого, как старым знакомым.

Кохао-хаус. Огромное заросшее подворье, напоминающее гнездо бумажных ос – еще крепкий каменный дом в середке, к которому со всех сторон лепятся уродливые, напоминающие опухоли, бесформенные пристройки из дерева и жести. Лэйд никогда не бывал внутри – обилие колючей проволоки на изгородях достаточно красноречиво говорило о том, что в этом доме любят уединение – однако был наслышан о его обитателях. Это были полли, однако не обычные полли с их крупными и даже гипертрофированными маорийскими чертами, с дородными пузатыми мужчинами и пышными смешливыми женщинами, а тробрианцами[183]183
  Тробрианцы (самоназвание – Киливила) – меланезийская народность, населяющая остров Тробриан (Папуа-Новая Гвинея).


[Закрыть], которые считались изгоями даже среди собратьев-дикарей. Лопочущие на своем варварском киливилийском наречии, субтильные, тощие, обряженные не в шкуры предков, а в обычные для Скрэпси лохмотья, они давно позабыли привычный им дикарский уклад, захватив под свои нужды старую развалюху в Скрэпси, однако сохранили зачатки своих племенных магических традиций.

Своих новорожденных детей тробрианцы относили на берег моря и оставляли там на ночь, чтобы мудрейший Танивхе явил им свое расположение или же отверг. Дети, которые обнаруживались наутро живыми, считались полноправными членами племени, которых Отец Холодных благословил на долгую и счастливую жизнь. Тех младенцев, на которых благословения не хватало, обычно утаскивали в море и съедали заживо прибрежные крабы.

Насколько было известно Лэйду, никто из жителей Скрэпси не спорил с этими обычаями, даже другие полли – привычка тробрианцев при малейшем оскорблении их религиозных чувств хвататься за зазубренные костяные гарпуны прадедов была хорошо известна в окрестностях.

Небольшой домик, устроившийся наособицу от прочих в окружении колючих зарослей. Белоснежный, выделяющийся своей непривычный мастью из сонма своих облезших полуразвалившихся собратьев, этот домик отчего-то не выглядел ни уютным, ни гостеприимным, напротив, отчего-то рождал в душе предостерегающий гул. Его изящество, подчеркнутое узкими колоннами, было какого-то болезненного свойства, как у человека с неправильно сросшимися костями, а белый цвет казался не безмятежным, как это ему свойственно, а болезненным, точно у больного чахоткой.

Его имя тоже было известно Лэйду – Приют Благословенных Августинцев. Несмотря на это благопристойное, на клерикальный лад, название, данная община не имела отношения к Ордену Августина[184]184
  Августинский Орден – католическая конгрегация монашеских орденов.


[Закрыть]. Зато, по слухам, имела самое прямое отношение к мисс Августе Ли, приходившейся родной сестрой самому лорду Байрону. Как твердили эти слухи, безостановочно и беспрепятственно циркулирующие по Скрэпси точно желчь по сосудам, мисс Августа Ли была столь благосклонна к своему брату, на челе которого сияла корона монарха британской поэзии, что вступила с ним в порочную связь, от которой понесла дитя, несчастный плод кровосмешения. Потомки этого существа, рожденного против воли общества и Церкви, тяготясь чужим вниманием в метрополии, обрели новый кров в дальнем уголке Британской Полинезии, основав общину Благословенных Августинцев. Недобрая молва, ядовитая, как и все прочие жидкости в теле Скрэпси, утверждала, что потомки мисс Августы Ли привезли с континента не только фамильное серебро, но и добрые традиции, заложенные их прародительницей и заключавшиеся в теснейшем инбридинге[185]185
  Инбридинг – скрещивание близкородственных форм в пределах одной популяции.


[Закрыть], который спустя несколько поколений одарил Новый Бангор целым выводком разнообразных уродцев, скрюченных, с перекошенными челюстями и глубоко запавшими глазами – по виду истых кобольдов или цвергов. Может, поэтому окрестности Приюта Благословенных Августинцев делались совершенно безлюдными с наступлением темноты – та же молва уверяла, что по ночам эти уродцы шныряют по округе, пожирая все, что попадется им на пути, от случайных прохожих до бродячих котов.

Много имен, много призраков, много названий.

Хижина Копченого Тамати – ветхое покосившееся строение, но, судя по струйкам дыма из покосившейся трубы, еще обитаемое. Когда-то здесь жил сам Тамати, за которым в некоторых районах Скрэпси ходила слава шамана, сведущего по многим вопросам, выходящим за пределы человеческих познаний. Старый Тамати не был кроссарианцем, он сохранял веру предков-полли и чтил волю отца-небо Ранги и матери-земли Папа. Несмотря на это, авторитет его был столь высок, что однажды к нему обратились местные рыбаки, промышляющие своим незаконным промыслом в прибрежных водах острова.

В последнее время удача им не благоволила – вся жирная рыба, обитающая возле берега, скумбрия, сайра и сельдь, оказалась выбита, новые же пути миграции разведать так и не удалось. Раз за разом лодки, отчалившие под покровом темноты, возвращались пустыми. Отчаявшиеся рыбаки не раз пытались вернуть себе расположение Девяти Неведомых, но удача упорно ускользала из их сетей. Они даже отсекли себе топорами мизинцы, сложив их на серебряное блюдо и бросив на рассвете в темные воды залива, по слухам, верный способ заручиться расположением Танивхе, но Отец Холодных Глубин по какой-то причине остался глух к их мольбам. И тогда рыбаки обратились к Тамати, тогда еще не бывшему Копченым.

Пообщавшись с духом Тангароа, отцом моря, и приняв причитающуюся мзду, тот недрогнувшим пальцем наметил на карте маршрут, заверив рыбаков, что следующей же ночью их ждет изобилие. Их сети, долгое время выныривавшие порожними из воды, наконец получат причитающееся им богатство. В ячейках забьется жирный палтус, узкая остроносая севрюга и мощная, с треугольными шипами, белуга. На рассвете их лодки будут нагружены тяжелее, чем китобоец Джеймса Уэдделла[186]186
  Джеймс Уэдделл (1787–1834) – британский исследователь, мореплаватель и промысловый рыбак.


[Закрыть], возвращающийся после удачной годовой охоты к британским берегам.

Рыбаки впервые за долгое время отчалили от берега с легким сердцем. Они еще не знали, что спустя несколько часов их идущие в глухом тумане рыбацкие баркасы выскочат прямиком на патрулирующую канонерку береговой охраны, которая откроет по ним беглый шрапнельный огонь. Спасаясь от нее, несколько утлых суденышек окажутся размозжены коварными рифами, а уцелевшие рыбаки, чудом добравшиеся до берега, обильно испачкают собственной кровью штыки прочесывающих берег морских пехотинцев Нового Бангора.

Когда они на исходе ночи вернулись домой, их сети и верно были туго набиты, но не тучным палтусом и изысканной белугой. Там, покачиваясь в ячейках, висели мертвые тела их собратьев, утонувших, пронзенных шрапнелью и штыками. За одну ночь артель лишилась почти половины своей численности, а уцелевшие были изранены и лишились лодок.

Поговаривали, Тамати нарочно навел рыбаков на патруль, полицией ему за это была обещана награда. Поговаривали также, никакого злого умысла со стороны старого шамана не водилось, это все было происками Танивхе, разозлившегося на то, что тот дерзнул заручиться чужой помощью. Многое поговаривали о тех событиях в Скрэпси, иные версии Лэйд и не помнил. Совершенно достоверным было лишь то, что именно в то время жилье старого шамана обрело свое нынешнее имя – Хижина Копченого Тамати. Именно там он провел последние дни своего существования, когда уцелевшие рыбаки, распластав его на крючьях, коптили почитателя старых богов, как коптили после удачной охоты истекающую золотистым жиром скумбрию, нежную форель и тающую во рту горбушу. Говорили, когда измученная душа старого шамана вернулась тропой предков к Матери-Земле, его ссохшееся бренное тело, в котором не осталось ни единой капельки влаги, весило едва ли сорок фунтов[187]187
  Здесь: около 18 кг.


[Закрыть]…

Имена, имена, имена… Эти колючие зловещие имена призраками вставали за каждым переулком, зданием или подворотней.

Нора Слепого Дварда. Тихий Курятник. Хлопальница. Моровая Щель. Заноза. Стылая Дочь. Урупа-Матао[188]188
  Urupa matao (маор.) – «Холодная могила».


[Закрыть]. Собачий Храм. Медная Богадельня. Гран-Шатель. Сырая Язва. Комедон. Двор Трех Яблонь.

Мимо всех этих призраков Уилл шел легко, они не тяготили его памяти, как тяготили самого Лэйда. Для него это были просто грязные вонючие дыры, остающиеся где-то на периферии сознания, уродливые, но не связанные с чем-то по-настоящему дрянным и страшным. Просто сторонние, не представляющие интереса тропинки в вымышленном его воображением Эдемском Саду.

Дом Карлет Хиттон, в насмешку прозванный Борделем Святого Бартоломью[189]189
  Лечебница Св. Бартоломью – один из старейших английских госпиталей (1123 г.), в котором имелось собственное родильное отделение.


[Закрыть]. Карлет Хиттон, проститутка, была недостаточно хороша, чтоб предложить себя Шипси, пусть и недорого, на ее долю приходились клиенты из Скрэпси – смердящие рыбой, безграмотные, платящие чаще порцией джина или парой картофелин, чем медью. Карлет Хиттон отвечала судьбе той же монетой без чеканки. Когда ей время от времени приходила пора разрешиться от бремени, она удалялась на ближайший пустырь, сжимая ворочающийся окровавленный сверток в одной руке и лопату другой, а возвращалась уже в одиночестве. Несмотря на жизнь в нищете, судьба наделила ее крепким здоровьем – говорят, пустырь был перекопан так тщательно, будто кто-то хотел засадить его турнепсом.

Подобная небрежность к жизни едва ли могла смутить кого-то в ее окружении, но, по всей видимости, какой-то невидимый предел, установленный Новым Бангором, Карлет Хиттон все же пересекла. В очередной раз ее раздавшаяся утроба родила не очередной комок хнычущей плоти, которому в жизни предстояла одна короткая прогулка до пустыря, а большую извивающуюся сколопендру. Следующие роды последовали уже через месяц, в этот раз несчастная мать разродилась живым кальмаром. С того все и началось. Как ни изводила себя Карлет Хиттон, глотая иглы и травя плод уксусом, в скором времени у нее вновь раздувался живот, не позднее чем через месяц ее вновь сотрясали схватки – и Бордель Святого Бартоломью принимал на свет очередных ее отпрысков – огромных пауков, змей, летучих мышей, морских чертей, голотурий, оводов…

Большую часть своего потомства ей удавалось умертвлять, но, как оказалось, не все они были так же беспомощны, как задушенные нею дети. После того, как она три дня не выходила на работу, соседи взломали дверь ее каморки и обнаружили обглоданное тело Карлет Хиттон, облепленное целым выводком гигантских шершней – судя по всему, некоторые ее отпрыски оказались быстрее и жизнеспособнее своей матери…

Паб «Озорная Шилейла[190]190
  Шилейла (англ. Shillalah) – традиционная ирландская дубинка.


[Закрыть]». Поглядеть со стороны – дыра дырой, однако знатоки утверждают, что если внутри подмигнуть особенным образом хозяину и стукнуть по стойке шиллингом, на ней почти тотчас образуется пузатая рюмка с коктейлем «Старый Эйсон», распространяющим неземное благоухание. Двух унций этого сказочного зелья достаточно, чтобы сознание на три полных дня погрузилось в безбрежное, не знающее хищников, море, нежась в теплых океанских течениях и скользя меж радужных рифов. На счет рецептуры «Старого Эйсона» среди тех же знатоков ходит много толков – секрет свой владелец «Шилейлы» хранит как зеницу ока. Иные утверждают, что главный его ингредиент – рыбий жир, выдавленный из печени еще живой трески. Другие знатоки готовы поклясться свежими чешуйками на собственной шее, что весь секрет заключен в пирофитовых водорослях, которые вызревают и сушатся особенным образом несколько месяцев. Третьи не говорят ничего, но многозначительно ухмыляются.

Лэйд хоть и не относил себя к знатокам рыбной кухни, секрет знал – не потому, что стремился к этому, но потому, что в свое время оказался втянут в неприятную историю, в которой и «Озорная Шилейла» и ее пойло играли не последнюю роль.

Он доподлинно знал, что ценимый знатоками «Старый Эйсон» разливался из большой двадцатигаллоновой бутыли, стоящей в задней комнате «Шилейлы», бутыли, в которой помимо мутной жижи плавало несколько крупных хрящей. Хрящи эти по уверению хозяина были акульими, однако всякому хоть сколько-нибудь грамотному ихтиологу достаточно было бросить взгляд, чтобы определить – подобные фрагменты соединительной ткани не входят в скелет ни одного известного представителя отряда Selachii. И уж тем более его навели бы на подозрения прочие ингредиенты зелья, которые можно было разглядеть лишь приблизив к бутылю мощный фонарь – несколько узловатых костей, похожие на разваренных медуз клочья кожи и пару совершенно человеческих глаз, печально взирающих со дна.

Основным компонентом «Старого Эйсона» была не печень трески и не водоросли, им был сам Эйсон, предыдущий владелец «Озорной Шилейлы». Детали его истории едва ли когда-нибудь выплывут на свет, да Лэйд и не стремился их узнать. В какой-то момент старый Эйсон ощутил, что ему нездоровится, а его тело, служившее ему верой и правдой много лет, теряет силу. Тугие мышцы, не раз его в жизни выручавшие, когда приходилось разделывать рыбу или выволакивать за дверь очередного нализавшегося ухи клиента, обмякли, кожа сделалась мягкой и податливой, как воск, едва не стекая с костей. У этой болезни не было названия, не было лекарства, старый Эйсон попросту начал таять, точно Злая Ведьма Запада, которую окатили водой. Не то надышался ядовитыми рыбьими парами за долгие годы работы на кухне, не то оказался проклят кем-то из жрецов Девяти – эти детали истории едва ли когда-нибудь всплывут на поверхность, как всплывали теперь в мутной бутыли его собственные хрящи. Уже через несколько дней сыну пришлось поместить его в большую лохань – плоть размягчалась так стремительно, что подчас норовила стечь вместе с ушами, губами и веками. Пробовали пичкать его желатином и даже добавлять портландцемент[191]191
  Портландцемент – вяжущее вещество, аналогичное цементу, состоящее из цемента, гипса и прочих добавок, запатентованное Дж. Аспдином в 1824-м.


[Закрыть], пробовали замораживать, все тщетно – спустя неделю после начала болезни старый Эйсон уже представлял собой подобие едва ворочающейся в лохани амебы, внутри которой слабо бурлили остатки не успевших раствориться костей и органов.

Когда Эйсон окончательно превратился в жижу, безутешный с ын уже собирался было вылить его в помойную яму, кабы случайным образом не выяснилось, что жижа, из которой он состоит, даст фору самому чистому рыбьему жиру. Сын Эйсона, сделавшийся новым хозяином «Шилейлы», не страдал излишней сентиментальностью – эта зараза была мало распространена в Скрэпси – однако, без сомнения, обладал отличной хваткой и умел поставить дело на крепкую ногу. Он стал продавать то, что прежде было его отцом, по унции-две постоянным посетителем и в скором времени здорово увеличил доход заведения. Иногда он сетовал, что алчные клиенты выхлебали так много его отца, что скоро придется доливать в бутыль подсоленную воду или уху, чтоб не остаться без выручки. Старый Эйсон, чьи грустные глаза взирали на него со дна, должно быть, был счастлив деловой хватке сына, продолжателя семейного дела, но наверняка этого сказать никто не мог – ни губ, ни голосовых связок у него давно не сохранилось…

Цитринитас. Ветхий флигель, примостившийся на углу, непримечательный, несмотря на данное ему громкое прозвище. Однако именно здесь на протяжении нескольких лет хозяйничал безумный декадент Дюрталь[192]192
  Дюрталь – персонаж романа «Там, внизу» (1891) французского писателя Ж.К. Гюисмана, декадент, увлеченный изучением сатанизма.


[Закрыть], вообразивший себя алхимиком новой эпохи и без устали ваяющий в самодельной лаборатории, больше напоминающей пыточную камеру, ужасных химер, донорами для которых нередко становились бродячие животные и соседи. Несмотря на то, что сам мсье Дюрталь трагическим образом погиб во время организованной Канцелярией облавы, некоторые плоды его экспериментов успели разбрестись по Скрэпси и, хоть были стерильны по своей природе, успели нагнать страху на всю округу. Так, до сих пор оставалось на свободе чудовище, нареченное им «Аранья Хоминис», созданное им из тел двух мертвецов, лошади, нескольких куриц и новорожденного сына самого Дюрталя.

Желтая Гнусь. Чертова Мельница. Замок Живоглота. Каждое название – как сухая заноза, вонзившаяся глубоко в кожу и саднящая. Каждое отзывалось в ответ на прикосновение. Оказывается, эти названия оставили на его шкуре куда больше отметин, чем он помнил.

Тем мрачнее делался Лэйд с каждой минутой, пытаясь понять, куда ведет его Уилл. Несмотря на хаотичность выстроенного им маршрута, быстро сделалось ясно, что ни Цитринитас, ни «Озорная Шилейла» не влекут его. Обошел он стороной и Бордель Святого Бартоломью, как и многие прочие достопримечательности. Его тянуло дальше, внутрь сырых потрохов Скрэпси, и Лэйд, боясь в этом признаться даже самому себе, стал отчетливо понимать – куда.

* * *

Он знал, перед каким зданием остановится Уилл. Знал заранее, еще до того, как тот вывернул в короткий глухой переулок, заполненный сухими старыми развалинами, не рассыпавшимися только оттого, что крепче гвоздей их доски держали вместе проклятья давно съехавших жильцов. Предчувствие острыми крысиными зубками пережало какой-то нерв в основании шеи, отчего в затылке сделалось тяжело и душно от распиравшей череп густой крови, и ощущение это крепло с каждым шагом. Скверное ощущение, заставлявшее его еще быстрее терять силы.

Он знал, куда ведет его Уилл.

Пытался обмануть себя, успокоить, отвлечь, но всякий раз, стоило Уиллу сменить направление, выбирая из нескольких непримечательных подворотен или закоулков, убеждался – ошибки или случайности нет. Маршрут был построен нерационально, неумело, неумно, но иллюзии относительно его конечной точки пропали у Лэйда задолго до того, как Уилл удовлетворенно вздохнув, наконец остановился.

– Прелестное местечко, как по-моему, – возвестил Уилл деланно бодрым тоном, вертя головой.

Лэйд был слишком утомлен прогулкой, чтобы отвечать ему в тон. Ему и без того казалось, что спектакль не в меру затянулся.

– Это местечко именуется Малым Берцовым проулком, – пробормотал он, вытирая пот со лба, – И чтобы оно показалось прелестным мне потребуется опрокинуть в себя по меньшей мере кварту хорошего бурбона. Сущая дыра даже по меркам Скрэпси.

Переулок, в который их привел Уилл, выглядел заброшенным, диким, вымершим, точно деревня, которую давно покинули обитатели. Сквозь щели мостовой густой щеткой перла зелено-ржавая сорная трава, по стенам домов змеились целые заросли одичавшего гибискуса, никогда не знавшего подпорок. Фасады домов в тех местах, где их не укрывала милосердная зелень, были похожи на изъеденные болезнью лики стариков из лепрозория, под слоем выгоревшей краски, трухи, ржавчины и пыли даже цвет их разобрать было непростой задачей.

Окна сплошь забиты, где досками, где жестяными листами и обрезками, и явно наспех, без старания. Не так забивают окна жильцы, силой обстоятельств вынужденные покинуть свои дома, но надеющиеся рано или поздно вернуться. Кое-где из стен выдавались куски водопроводных труб и пожарных лестниц, напоминающие истлевшие обломки стрел, торчащие из мертвых тел, а то, что некогда было палисадниками, заросло настолько, что представляло собой живописные джунгли, в которые Лэйд не рисковал бы углубиться без хорошего длинного паранга, вроде тех, которыми малазийцы прорубают себе просеки в чаще.

А еще здесь стояла тишина. Ни человеческих голосов, ни пьяного смеха, ни грохота бьющейся посуды – одна лишь тягучая густая тишина, нарушаемая шуршанием ветра, вяло трущегося об изъеденные фронтоны в попытке слизать с них остатки лепнины и краски. В других обстоятельствах этот островок тишины и спокойствия в гнилом кровоточащем сердце Скрэпси показался бы Лэйду сущим оазисом, местом отдохновения от окружающей действительности, скрежещущей на тысячу отвратительных голосов. Но Лэйд слишком хорошо знал, где оказался волей Уилла. И здешняя тишина казалась ему тяжелой и гнетущей, с отвратительным привкусом, как сухой, впитавший в себя тлен мертвецов, воздух внутри старого склепа.

– Какой пасторальный уголок, – по голосу Уилла Лэйд не мог определить, смеется ли он или же говорит серьезно, – Не ожидал встретить подобного внутри Скрэпси. Неправда ли, здесь очень тихо и спокойно? Словно сама природа накинула густой полог на гремящую паром и сталью махину цивилизации, заставив ее умолкнуть и погрузиться в вековечный сон…

– Оставьте поэтику для более удобного случая, – посоветовал ему Лэйд не очень дружелюбно, – И не рассчитывайте на меня, если на ближайшей помойке обнаружите вместо бродячих котов выводок кровожадных ягуаров.

В противоположность ему Уилл не ощущал здешней зловещей атмосферы, напротив, с неподдельным интересом разглядывал ветхие, затянутые зеленью, дома, точно силясь заглянуть внутрь.

– Здесь всегда так тихо? – поинтересовался Уилл, оборачиваясь к Лэйду.

– Только последние двадцать лет.

– Ого! Вся округа будто брошена, вымерла… Это был пожар? Впрочем, я не вижу следов огня. Значит, какая-то авария? Ядовитый туман из Коппертауна? Эпидемия?

– В Новом Бангоре есть много причин, по которой жизнь покидает насиженное место, – пояснил Лэйд, – И далеко не всегда для этого необходим огонь или яды. Здешняя, по крайней мере, оказалась достаточно благоразумна, чтобы убраться восвояси и не возвращаться обратно.

– И что послужило причиной этому бегству?

Лэйд поправил воротник сорочки. От долгой ходьбы та сделалась похожей на раскисшую тряпку. Запах собственного пота, отчетливо ощущающийся даже сквозь навязчивый аромат одеколона, показался ему по-старчески кислым, удушливым.

– Один загадочный случай, имевший место как раз около двадцати лет назад. Или происшествие. Ну, не мне судить. Если вкратце, одним прекрасным утром многочисленные жители Малого Берцового проулка проснулись и с удивлением обнаружили, что сразу три дома по левой стороне в одну ночь лишились всех своих жильцов. Исчезли все – взрослые, дети, домашние животные, даже канарейки из клеток.

– Ушли? Бежали?

– Как подсказывает мне опыт, человек, вынужденный оставить родной очаг даже в самых спешных обстоятельствах, обыкновенно имеет привычку прихватить с собой кое-что из носимых вещей, не говоря уже о таких мелочах, как деньги или обувь. Разумеется, если речь идет не о пожаре. Но, как вы уже сами заметили, следов огня здесь не видно. Его и не было. Три дюжины жителей проулка тем прекрасным утром попросту растворились без следа.

– Встали среди ночи и голышом покинули свои дома?

– При этом действовали столь спокойно и организованно, что не оставили внутри никаких следов насилия или борьбы. Как было установлено обеспокоенными соседями на следующий день, все домашняя обстановка осталась в привычном виде, более того, свидетельствовала о том, что жизнь до последнего момента в ту злополучную ночь текла заведенным порядком. В чашках остался разлитый чай, в пепельницах тлели папиросы, в камине обнаружилась еще теплая зола… Мало того, жители покинули свои дома в такой спешке, что сочли возможным оставить даже зубные протезы и очки!

– Это… весьма странно, мистер Лайвстоун. Пожалуй, даже немного зловеще, но…

– Странно, – согласился Лэйд, – весьма странно. А вот зловещей ситуация стала позже, когда нашли зубы.

– Нашли… что?

– Зубы, – спокойно повторил Лэйд, – Около тысячи зубов внутри покинутых домов. Старые зубы, пожелтевшие от табака и времени, молодые молочные зубы, еще блестящие свежим перламутром, искусственные зубы из потускневшего золота, острые кошачьи зубы… Единственное, что не нашли, так это зубы канареек. Я так думаю, это потому, что у канареек вовсе нет зубов. А вы как считаете?

– Зубы? – Уилл несколько раз моргнул, – Просто нашли?