Текст книги "Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Доктор Генри содрогнулся, хоть и сохранил внешнюю невозмутимость.

Разглядывая страшное тело Тармаса, он малодушно подумал не о том, через какие муки ему пришлось пройти и какие ждут его впереди, а о себе. Смог бы он с таким же хладнокровием признать, что все кончено? Что Он отныне не Доктор Генри, самозваный глава клуба каторжников, а полноправный подданный Нового Бангора, душой и телом?

В прожилках души зашевелился колючий страх. А что бы сделал он сам, обнаружь признаки скверны? Хладнокровно конспектировал бы ход изменений, превращающих его в монструозное существо, очередного Его омерзительного пасынка? Едва ли.

Доктор Генри мог лишь надеяться, что в тот момент, когда все сделается очевидным, у него будет больше сил, чем у Пастуха, чье изуродованное тело он рассматривал. По крайней мере, достаточно, чтобы закончить дела так, как подобает джентльмену. Короткая записка, бутылка хорошего виски, загодя приготовленный револьвер с единственной пулей… Впрочем, записка, конечно, не понадобится, спохватился он, зря про нее подумал. Здесь, в Новом Бангоре, нет людей, которым важны были бы его последние слова.

– Неплохо, а? – с какой-то болезненной гордостью спросил Пастух, не делая попытки прикрыться, – Я даже в некотором роде польщен. Мне даже кажется, у Него для меня какие-то особые планы. По крайней мере, я не превращусь в какую-нибудь огромную мокрицу. Знаете, я делаюсь сильнее с каждым днем. Могу раздавить кирпич голой рукой. Показать?

– Не стоит, – поспешно сказал Доктор Генри, – Вы же знаете, я не врач. А даже если бы и был им, помочь вам не в моих силах.

Пастух запахнул полы плаща и тщательно застегнул пуговицы.

– Мне? – он коротко хохотнул, – Боюсь, ваша помощь нужна не только мне, Доктор.

– Что… что вы хотите этим сказать? – спросил Доктор, – Он коснулся не только вас?

Язык казался куском холодной телятины. Он знал, что Пастух хочет этим сказать. Знал еще до того, как увидел его новое тело. Просто гнал от себя эту мысль, как кружащего над головой москита.

Глотка Пастуха исторгла из себя хриплый смешок.

– Только меня? Нет, Доктор. Он, бесспорно, безжалостный палач, но в одном Его нельзя упрекнуть – среди своих жертв Он не выделяет любимчиков.

– Вы имеете в виду… – его собственный голос неожиданно споткнулся, словно угодив в выбоину на мостовой, – Остальные… Они тоже?

Пастух досадливо мотнул головой. Доктор Генри отстраненно подумал, что движение вышло коротким и неуклюжим, словно череп Пастуха сделался за это время тяжелее.

– Они делают вид, будто ничего не происходит. Возможно, они даже смогли бы убедить меня в этом, кабы в моем собственном нутре уже не проросло отравленное зерно. Да, я вижу знаки на их лицах. Его знаки, Доктор. Печать скверны, которую не отодрать даже вместе с кожей. Не знаю, ощущают ли они ее сами, но, думаю, им сейчас чертовски страшно смотреть в зеркало. Как было страшно еще недавно мне.

– Вы не можете знать этого наверняка.

Пастух невесело усмехнулся.

– Я привык верить своим глазам, Доктор. Лува… Она сильно изменилась. Вы бы, наверно, сейчас и не узнали нашу скромницу Графиню. Иногда своими выходками она смущает даже меня. То-то были бы счастливы бульварные газетенки там, в метрополии, им хватило бы пищи на сотню выпусков для пикантных великосветских рубрик… Кажется, ее распутство вскоре сделается легендой даже по меркам Шипси.

Доктор Генри выставил перед собой ладонь, будто щит:

– Извините, не намерен слушать. Я не собираюсь обсуждать моральный облик Графини, ее взгляды на жизнь или…

– А еще она покрывается слизью.

– Что?

– Ее кожа. Она думает, этого никто не замечает, но я-то вижу. Мое тело кажется неуклюжим, но по части органов восприятия оно даст фору крысе, – Пастух осклабился, -

Я знаю, что она принимает ванну по три раза в день, знаю, что выливает на себя унциями туалетную воду, что трет кожу скипидаром… Все тщетно. Если она, забывшись, берет что-то в руку, на предмете остается налет скользкой слизи, будто по нему прошлась сотня улиток. Ума не приложу, как она умудряется находить любовников при такой-то особенности организма. Как думаете, может Он вознамерился превратить ее в огромного слизняка?

– Довольно!

– Ортона отчаянно мается зубами. Он, кажется, побывал у всех дантистов на острове и перепробовал все возможные средства, но без особого результата. Зубная боль буквально сводит его с ума. Он глушит ее опием, но мне кажется, не столько из-за самой боли, сколько из страха. Он тоже что-то чувствует, наш Поэт. Чувствует – и боится себе в этом признаться. Уризен, возможно, отделался легче прочих. По крайней мере, в его теле как будто не произошло никаких изменений. Однако его разум оказался не столь крепок. Он все чаще впадает в бредовое состояние и что-то бормочет, часами уставясь в пустоту и рисуя перед собой воображаемые фигуры. Мы все готовимся принять гражданство Нового Бангора, Доктор.

– И чего вы ждете от меня? – спросил Доктор Генри, надеясь, что резкость его тона что-то изменит в этом разговоре, который тяготил его с самого начала, – Что я напишу Ему апелляцию? Разжалоблю его? Напугаю? Чего бы хотите?

– Вы знаете, чего мы хотим, – тихо и твердо произнес Пастух, глядя ему в глаза, – Мы хотим вернуться в «Альбион». Мы готовы, Доктор.

Доктор Генри думал, что разозлится. Но вместо обжигающего пламени ощутил в груди липкую сырость. Так бывает, когда оставленный в камине уголь промокнет под хлещущим через трубу дождем.

– Вернутся? – печально спросил он, – Вы думаете, ангел с огненным мечом пустил бы Адама и Еву обратно в небесный сад, если бы они сказали, что забыли в прихожей зонты?

– Для кающихся грешников всегда открыты двери черного хода, разве нет? А мы грешны, Доктор. И, видит небо, мы каемся.

– Это бессмысленно, Тармас. Клуб «Альбион» больше не существует.

– Нет, существует, – возразил Пастух с непонятной усмешкой, – Еще как существует. Иногда, когда мне нечем себя занять, я навещаю «Ржавую Шпору». То самое наше убежище в Скрэпси. Вы не поверите, но там все осталось по-прежнему. Крысы не раскрыли наш тайник. Вы можете вернуться, Доктор. Мы все можем вернуться. Продолжить начатое нами дело.

Доктору Генри вдруг стало его жаль. Существо, стоявшее перед ним, без сомнения, было чудовищем, оно уже начало впитывать Его кровь и было отравлено ею, однако на одну сотую, быть может, еще оставалось человеком. И то человеческое, что в ней оставалось, испытывало страх. Жуткий, сводящий с ума и подтачивающий силы, ужас. Оно знало, на что обречено и всеми силами пыталось не допустить этого.

Он покачал головой.

– Дело не в «Шпоре». Это лишь оболочка, пустая коробка, форма. Клуб «Альбион» состоял не из комнатушки со старой мебелью, он состоял из пяти человек. С самого момента своего рождения – из пяти. И он прекратил свое существование, когда четверо ушли, а пятый закрыл последнее заседание.

– Он возродится, если мы вернемся! – Пастух повысил голос. Должно быть, он забыл о нечеловеческой мощи своих голосовых связок, потому что Доктор Генри попятился, ощутив звон в ушах, – Признаю, мы были дураками, Доктор. Мы все. Самоуверенными и перепуганными дураками. Мы бросились бежать, увидев в лодке течь, не подумав, как далеко до берега. И мы утонем без вашей помощи. Без помощи «Альбиона».

Наверно, он хотел, чтоб Доктор Генри утешил его. Произнес нужные слова – у него всегда находились нужные слова, когда в «Ржавой Шпоре» начинались распри и склоки. Он подбадривал одних, успокаивал других, увещевал третьих. Он был той силой, которая направляла прочие, не давая им разнести их утлую спасательную шлюпку на части. Когда-то ему даже казалось, что ей даже суждено перенести это плавание, достигнуть твердой земли… Сейчас уже очевидно – он был глуп и слеп не меньше прочих, если хоть на секунду верил в успех этой затеи.

– Извините, Тармас, но я ничем не могу вам помочь, – твердо сказал он, – Ни вам, ни Поэту, ни Графине, ни Архитектору. Клуб «Альбион» был моей затеей, но затеей бессмысленной и пустой, теперь я отдаю себе в этом отчет. Я не имел права подчинять вас собственным фантазиям. Не имел права давать надежду. Ваша попытка обрести спасение в «Альбионе» подобна попытке утопающего спастись, схватившись за соломинку. Этот клуб не смог помочь никому, пока существовал, не поможет и теперь.

Пастух оскалился.

– Значит, мы попробуем еще раз! В этот раз мы все сделаем иначе! «Альбион» не пойдет ко дну!

– Почему вы думаете, что он в силах спасти вас?

– Отчего бы и нет? Вас же он спас!

Доктор Генри ждал этих слов, но все равно, стоило им сорваться с языка Пастуха, невольно стиснул зубы.

– Что вы имеете в виду, мистер Тармас?

Не сдержавшись, Пастух издал короткий отрывистый рык.

– Вы знаете, что я имею в виду, черт возьми! Мы все четверо заражены Им. Мы умираем, Доктор! И только вы… Вы…

Под взглядом Пастуха Доктору Генри захотелось попятиться. Он вдруг ощутил подобие стыда. Даже пошей он маскировочный костюм у худшего портного Нового Бангора, бесформенный и дешевый, он все равно не смог бы скрыть то, что Пастух видел сквозь ткань. Угадывал и безошибочно чувствовал.

Лицо Пастуха исказилось, сделавшись при этом почти незнакомым. Должно быть, подкожные преобразования успели затронуть мимические мышцы, перераспределив их работу.

– Ваша кожа чиста, как у ребенка. Из вашей спины не растут кости. Глаза все еще не лопнули в ваших глазницах, ноги не выгнулись в суставах, а тело не покрылось чешуей. А ведь вы были основоположником «Альбиона», капитаном нашего проклятого чумного корабля!

– Вероятно, я отвратителен на вкус, – мрачно усмехнулся Доктор Генри, – Я понимаю, к чему вы ведете, Тармас. Но если вы полагаете, что у меня сложились особенные отношения с Ним, то крайне далеки от истины. Я такой же узник острова, как и вы. Возможно, более удачливый, и только.

Этот ответ не удовлетворил Пастуха.

– И только? – он провел языком по губам и сделалось видно, что язык его тоже не вполне человеческий, раздувшийся и покрытый тонкими венозными прожилками, – Довольно, Доктор. Знаете, меня в жизни часто пытались провести, бесчисленное множество раз, задолго до того, как я оказался в Новом Бангоре. Ушлые компаньоны так и норовили наложить лапу на наши общие деньги. Недобросовестные подрядчики – сбыть заросшие наперстянкой и клещевиной пастбища, скототорговцы – всучить больной сапом скот. И знаете, что? Никому из них это не удалось. Потому что мистер Тармас всегда был хитрее них, всех этих хитрецов в ладно скроенных костюмах. Он не верил ни газетам, ни векселям, ни поручительствам. Он не верил слухам и закладным. Он верил только своим собственным глазам. Неужели вы думаете, что он не поверит им теперь?

Только сейчас, когда он вплотную приблизился, Доктор Генри смог рассмотреть его глаза. Они казались большими, удивительно большими, веки натянулись на них, как кожура на готовых лопнуть сочных плодах. Роговица выцвела, словно растворяясь в окружающем ее глазном яблоке, а зрачки выглядели полупрозрачными почти бесформенными пятнами на ее фоне.

Доктор Генри не знал, что видят эти глаза, знал лишь одно – эти глаза более не принадлежат тому человеку, которого он знал. Они вообще не принадлежат человеку.

Доктор Генри сделал шаг назад. Осторожный маленький шаг назад. Не бегство, не отступление, всего лишь маленькая уступка зудящему под кожей страху, которые норовит пробурить тысячу отверстий и вырваться на поверхность.

– Не понимаю вас, Тармас.

– А я думаю, что понимаете, – выдохнул Пастух, внимательно разглядывая его с высоты своего роста, – Вот почему вы брезгуете оружием. Вот почему были так спокойны даже когда мы готовы были впиться друг другу в глотки от неизвестности и страха. У вас ведь есть кое-что, правда, Доктор?

– Кое-что? – Доктор Генри намеревался произнести это иронично, однако губы невольно свело в злой усмешке, отчего слово это прозвучало почти насмешливо, – Вы это всерьез? Вы в самом деле полагаете, у меня есть… оружие против Него?

– Может, это и не оружие, – Пастух качнул головой, не спуская с него взгляда, – Но это сила. Сила, которая защищает вас от Него. Хранит от его внимания. Я не знаю, как эта сила выглядит и как работает, какую цену просит и чем рождена, одно я знаю наверняка – вы можете поделиться этой силой с нами, с членами возрожденного «Альбиона». Обучить нас ей пользоваться. Спасти.

– Вы с ума сошли! – невольно вырвалось у Доктора Генри, – Отчего вы решили, что у меня есть какая-то сила?

Пастух вперил в него свой взгляд. Несмотря на полурастворившиеся зрачки, взгляд этот был пристальным и сфокусированным настолько, что показался Доктору Генри тяжелым, как мельничный жернов.

– Потому что я знаю, кто вы.

Доктор Генри сделал еще шаг назад. Его тело сделало, пока разум судорожно метался от одной мысли к другой, как неумелый клерк мечется среди множества распахнутых секретеров, набитых папками, письмами и векселями.

– Я видел вас, Доктор. Еще до того, как вы впервые собрали нас в «Ржавой Шпоре».

– Допустим, и что с того? Новый Бангор – не самый большой на свете остров и…

– Задолго до того, как мы с вами оказались заперты здесь Ему на потеху.

– Я не…

– Лондон. Семьдесят шестой или семьдесят пятый… – Пастух ожесточенно потер пальцем лоб, отчего кожа на его лице опасно натянулась, – Дьявол, возможно Он уже успел запустить лапу в мой разум, хоть я этого и не замечаю. Память портится с каждым днем. А ведь когда-то, верите ли, я поименно знал стада коров в шестьсот голов… Да, семьдесят шестой. Вы тогда выступали в Альгамбре. Или в Олд-Вике? Черт… Зато я отлично помню афиши, украшенные вашим именем. Вашим настоящим именем. Как там оно звучало, вы не напомните?

Доктор Генри ощутил колючий зуд в костях, но приказал себе оставаться спокойным.

– Генри Слэйд.

– Точно! – губы Пастуха, ставшие тонкими и обескровленными, расползлись в улыбке, – Доктор Генри Слэйд, всемирно известный спиритуалист и медиум из Американских Штатов. Исследователь потусторонних сил и энергий, апологет паранауки, эксперт экстрасенсорики. Может, я и подзабыл некоторые детали, но кое-что я помню отчетливо, как вчера! Помню, как вы одарили публику улыбкой, выйдя на сцену. На вас был изящный почти щегольский фрак, вы завоевали внимание публики еще до того, как подняли руки. Меланхоличное изящество манер, грустная улыбка, пронзительный взгляд, юное лицо – о, вам не требовалось вытаскивать кролика из цилиндра, чтобы привлечь к себе внимание! Да, я видел это выступление от начала до конца. Видел, как сами собой появлялись надписи на сложенных внутри стола грифельных досках, которые ваши ассистенты прятали в глухой ящик. Видел, как левитировали подсвечники и стулья. Как прямо на сцене происходило чудо материализации. Я всегда считал себя прагматиком, но в тот вечер вы завоевали мое восхищение. Знал бы я, где и при каких обстоятельствах нам суждено будет встретиться в следующий раз…

Доктор Генри ощутил не злость, как сам ожидал, а глухую тоску, сухим спазмом перехватившую горло, точно удавка.

– Вы не понимаете, Тармас…

– Не понимаю! – Пастух кивнул, резко, словно висельник, дергающий головой после страшного, ломающего позвонки, удара, – Я торговец скотом, а не мистик и уж точно не исследователь неведомого. Но хочу понять! Я пойму!

– Не сможете, – тихо сказал Доктор Генри, борясь с желанием отступить, – Извините, Тармас, но..

– Я никогда не верил в эту чертовщину, что творят доморощенные мистики в своих салонах и показывают на ярмарке шарлатаны. Вызов умерших, заклинание духов, прочая ерунда… Но то, что делали вы… Черт, мои глаза не могли мне лгать, Доктор! Вам известна тайна управления энергиями. Я не хочу знать, как они называются и к каким силам относятся, но если они действенны и тут, в Новом Бангоре, если они защищают от Него, я хочу научиться тому же.

– Нет.

Пастух перевел клокочущее в его огромной груди дыхание.

– Вам надо лишь поделиться с нами этим знанием. Стойте! Молчите! Я понимаю, вы не передали нам эти секреты потому, что считали, будто мы не готовы. Будто мы не в силах постичь их, пока грыземся, точно свора голодных псов! Вы проверяли нас. Все это время, все эти годы – это была просто проверка, верно? Да, мы вели себя по-скотски, признаю. Но мы можем быть другими, Доктор Слэйд! Мы можем научиться. Еще не поздно. Болезнь коснулась нас, несомненно, но еще не сокрушила. Дайте нам надежду! Дайте нам вашу силу!

Тармас склонился перед ним. Его грузное тело скрипнуло от напряжения, его суставы во многом действовали по-иному, но он справился. Замер в почтительной позе перед Доктором Генри – дрожащий от страха и злости ученик перед неказистым, в хорошо скроенном костюме, учителем.

– Поднимитесь, Тармас, – Доктору Генри сделалось невыносимо тошно, точно он проглотил целиком скользкого океанского моллюска, – То, что вы просите, бессмысленно. У меня нет никакой силы, которой я мог бы распорядиться. А даже если бы была…

Пастух поднял на его свои выцветшие глаза с серым зрачком.

– Не время для скромности, Доктор. Я видел, как ловко у вас это выходит. Как стулья кружат по сцене, а предметы материализуются прямо на виду. Как грифель в закрытой внутри закрытой коробки сам собой пишет послания. Я не прошу всё. Дайте нам хотя бы толику этой силы и мы…

Доктор Генри ощутил усталость. Такую, какой не испытывал даже после двух выступлений подряд. Возможно, лишь эта усталость не дала ему рассмеяться в лицо Пастуху.

– Вы видели? – скрипуче усмехнулся он, – Ну конечно, вы видели… Вы привыкли доверять своим глазам, не так ли, мистер Тармас?

Пастух насупился, не понимая, куда он клонит.

– Уж если я чему-то и привык доверять, так это им, – буркнул он, – Мои глаза не врут мне, как врут газеты, маклеры, писателишки, лорды и адвокаты.

Доктор Генри с горечью кивнул.

– Мне вы тоже не доверяли, еще с самой первой встречи. Вы доверяли только собственным чувствам, поскольку уверились, что их-то ничто не обманет. Наверно, сейчас вы должны чувствовать себя разочарованным.

Пастух напрягся.

– Что? Почему?

– Энергии, о которых вы говорите. Вы правы, в мире есть много скрытых энергий, научиться управлять ими непросто. Я научился. Но отнюдь не теми энергиями, которые вы видели из зала. Другими. Более… действенными.

– Объясните-ка.

Доктору Генри стало его жаль. Пастух никогда не относился к числу его любимых учеников. Слишком самоуверенный, слишком умный, слишком самонадеянный – из таких обычно получаются никчемные ученики, но серьезные соперники. Он знал, что Пастух причинит ему неприятности, знал еще тогда, когда открывал первое заседание клуба «Альбион». Знал – но ничего не предпринял. Позволил ему остаться.

Доктор Генри подумал, что сейчас уместно было бы испытать злорадство, однако лгать самому себе не мог – злорадства в эту минуту он не испытывал. Лишь жалость.

– С левитацией мне помогали особым образом натянутые вдоль сцены струны и два спрятавшихся ассистента. Чудо материализации не так уж и трудно, если иметь пару тайных зеркал и мощный софит со светофильтром. А вот с досками и грифелем было сложнее всего. Приходилось использовать специальную коробку, выполненный по индивидуальному заказу стол и пару мощных магнитов. Но оно того стоило. Публика взрывалась аплодисментами еще до того, как я кланялся. Каждое из выступлений приносило мне по двести фунтов. Еще полсотни я зарабатывал на частных представлениях, призывая души умерших и демонстрируя чары месмеризма. Вот какой энергией я управлял, Тармас.

Широко раскрытые глаза Пастуха с полурастаявшей радужкой тоже были похожи на софиты. Выключенные, уставившиеся мертвым стеклянным взглядом в потолок.

– Нет, – прошептал он, – Не говорите так. Не смейте.

Доктор Генри грустно усмехнулся.

– Хорошая была пора. Я выдавал себя за американца, прибывшего в Англию с оккультными целями и даже научился американскому акценту – соотечественникам в Лондоне отчего-то не доверяли. Доктор Генри Слэйд, магистр Клуба адского пламени[226]226
  Клуб адского пламени – закрытый философский и теологический орден, основанный в 1719-м году Филиппом Уортвудом, Лондон.


[Закрыть], гроссмейстер спиритуализма, высший медиум пятой ступени… Я успел дать восемь больших представлений в Лондоне. По моим подсчетам, мне оставалось дать еще пять, чтобы обеспечить себя до конца жизни. Уже было присмотрено подходящее поместье в Брентвуде, уже я советовался с маклерами, раздумывая, какие ценные бумаги приобрести, чтоб выгодно вложить средства… У меня не было причин сомневаться в успехе. Газеты трубили обо мне, воспевая славу великого Генри Слэйда, человека, покорившего эфир, опередившего науку, нащупавшего в мироздании нити, управляющие материей. Я был расчетлив, мистер Тармас. Уж точно расчетливее всех тех проходимцев, которые орудовали тайными зеркалами и магнитами до меня. Публика пресытилась магией и уже не верила в подобного рода фокусы, я же предвосхитил время, объявив свои трюки наукой. Таинственные энергии, мироздание, материя… Это был беспроигрышный козырь. Козырь, который на каждой взятке приносил мне горсти золотых монет и неизменно возвращался обратно в руку.

Пастух издал отрывистый возглас, похожий на звериный.

– Нет! Замолчите!

Он уже не выглядел ни грозным, ни самоуверенным. Он был оглушен, испуган, сбит с толку и растерзан. Доктор Генри знал, что ему лучше замолчать, хотя бы из милосердия, но уже не мог этого сделать.

– Вырвавшиеся из-под контроля энергии часто губят своих хозяев. Меня погубила жадность. А может… Может, я просто не в силах был расстаться с этим образом – образом владыки мира. Упоительное чувство. Поверьте, человека, которого трижды вызывали на бис в Олд-Вике при полном аншлаге, не соблазнить даже чистейшим рыбьим жиром – он уже побывал на пике блаженства. Я наслаждался своим могуществом, доподлинно зная, что все оно заключено в парочке никчемных фокусов. В тот миг я чувствовал себя… Левиафаном?

– Замолчите!

– Это и погубило меня в конце концов. Увлекшись, я слишком задержался в Лондоне и дал возможность недругам, соперникам и завистникам объединиться, превратившись в загонщиков. Первым был профессор Ланкастер. Первым, но не последним. Они устроили шумиху в прессе, писали опровергающие статьи, высмеивали меня, травили… Был бы я умен, сбежал бы на свою вымышленную родину, в Америку, или еще подальше. Но маги обычно чертовски самоуверенны, и я не был исключением. В скором времени дошло до суда на Боу-стрит, на котором Доктор Генри Слэйд, хоть и находился на сцене, выступал уже не властителем материи, а обвиняемым. Это был не очень долгий процесс. Они нашли столяра, который изготовил для меня стол с секретом, нашли подручных и ассистентов, чьей помощью я пользовался, нашли даже мои технические чертежи. Это было более чем довольно. Мировой судья Флауэрс, почтенный джентльмен, приговорил меня к трем месяцам заключения и исправительным работам. В некотором смысле я легко отделался, но капитал мой был потерян. Вчерашние обожатели смотрели на меня с отвращением, мальчишки улюлюкали вослед и норовили сбить с головы цилиндр, прежние покровители писали отвратительные пасквили. Лондон вдруг сделался слишком мал для меня, титана спиритуализма и всемирно известного медиума. И догадайтесь, что я сделал?

Пастух ничего не сказал. Он молча раскачивался, обхватив голову руками.

– В Европу мне был путь заказан, европейские газеты потратили немало чернил и яда, воспевая подвиги Доктора Генри Слэйда, властителя вселенских тайн. В Америке меня тоже никто не ждал, тамошняя публика любит шоу с пальбой и полуголыми девицами в духе Буффало Билла, мои фокусы не снискали бы мне славы. Тогда я обратил взгляд в другую сторону, не на Запад, но на Восток. Английские колонии – вот что пришло мне в голову. Отдаленные уголки Туманного Альбиона, до которых еще не успела добраться моя слава. Там я смог бы стяжать себе известность и деньги. Вернуть утраченное. Пройти по этому пути еще раз, но уже куда осторожнее. Я немедля заказал билеты до самой большой английской колонии за океаном, которую только смог найти в справочнике. До Нового Бангора. Я еще не знал, что самый большой в моей жизни фокус будет разыгран не мною, а надо мною.

Он едва не отшатнулся, увидев взгляд Пастуха – тяжелый свирепый взгляд животного.

– Значит, все это время вы… Вы…

– Без сомнения, Ему свойственна ирония. Уж я-то доподлинно это знаю. Он пригласил меня в Новый Бангор, чтобы показать настоящее мастерство иллюзиониста. Вот только трюки у него будут посложнее и нигде не видно тайных зеркал…

Пастух застонал сквозь зубы. Точно его меняющееся тело только сейчас начало испытывать боль, обретя нервные окончания.

– Какой же я болван. Какие же мы все… Плевать! – он резко поднялся, так, что зашедший в переулок бродячий кот прыснул прочь, – Плевать, слышите? Есть у вас сила или нет, вы нужны нам. Нужны клубу «Альбион».

– Я уже сказал вам, вы зря надеетесь на мои силы. Единственная сила, которая у меня есть, это сила обмана. И это не лучшее оружие против Него, вам ли не знать?

Пастух вновь попытался оскалиться, но получилось у него это как-то жалко, неестественно. Такая гримаса не напугала бы и ребенка.

– Может, у вас нет силы, но есть кое-что другое, – забормотал он, – Вы единственный из всех нас, кого Он не сцапал! Значит, Он нашел в вас что-то… Выделил. Отметил. Возможно, вы сможете передать это нам. Расшифровать, научить… Мы готовы учиться, готовы терпеть, если надо, мы…

Голос его из угрожающего сделался едва ли не жалобным. Он боится, понял Доктор Генри, боится до дрожи. Как нелепо и жутко это выглядит – человек, который привык контролировать все вокруг, самоуверенный и сильный, обнаружил, что более не властен над собственным телом. Более того, не властен отныне над самим собой.

– Я не вернусь в «Альбион», – отчетливо произнес Доктор Генри, – Извините, Тармас. Я… не могу.

– Вы должны! – узловатые пальцы Пастуха стиснули запястье Доктора Генри, едва не сломав, – Вам нужно раскаяние? Мы раскаиваемся, Доктор! Мы принесем извинения! Мы готовы все повторить. С начала. Столько раз, сколько потребуется. Вы будете нашим учителем, нашим светочем, нашей надеждой. Мы всего лишь…

– Нет, – слово получилось сухим, как стук гильотины. И оно словно обрубило те невидимые нити, что связывали Доктора Генри с корчащимся у его ног Пастухом. К своему стыду Доктор Генри испытал от этого облегчения, – Я ничем не могу помочь вам. Ни вам, ни Графине, ни прочим. Уходите, Тармас. Уходите, прошу вас, и закончим на этом.

Пастух уставился на него немигающим взглядом.

– Вы боитесь… – внезапно прошептал он, – Вы боитесь, в этом все дело! Боитесь того, что мы, несущие на себе печать, привлечем Его внимание к вам. В этом дело? Боитесь запачкаться?

Доктор Генри отступил на два шага назад, в сторону улицы.

– Да, – тихо сказал он, – Боюсь. Он помиловал меня по какой-то причине. Отмерил больше времени, чем вам. Но если я вернусь в «Альбион»… Не просите меня об этом, Тармас. Вы не имеете права об этом просить. Наши с вами дороги отныне ведут в разные стороны.

Пастух щелкнул зубами. Более крупные, чем у человека, они были покрыты белоснежной эмалью и казались крепкими, как у лошади. В сочетании с его бугрящимся телом, стремительно теряющим человекообразные контуры, они отчего-то выглядели особенно жутко.

– Вы бросите нас? Бросите людей, в верности которым поклялись? Своих собратьев по несчастью?

– Да, – сказал Доктор Генри твердо, – Брошу. Не вините меня в этом, вы знаете, что на моем месте так поступил бы каждый. Я не хочу рисковать. Может, у меня впереди еще год полноценной жизни. А может, два дня. Но я не стану проверять лишний раз Его выдержку. Довольно. Я хочу выжить. Даже если мне не суждено спастись – по крайней мере прожить в человеческой оболочке столько, сколько это возможно.

– О нет! Вы не…

– Назад, – холодно приказал Доктор Генри, – Или, клянусь всеми видимыми и невидимыми материями, я одним выстрелом размажу вашу голову по этой стене.

Пастух удивленно взглянул на револьвер, смотрящий ему в лицо. Его собственный револьвер.

– Вот как?

– Клуб «Альбион» закрыт отныне и впредь.

Тармас внимательно разглядывал направленный на него ствол. Он заметно дрожал, не то от страха, не от злости – оскаленный рот и судорожно подергивающиеся мимические мышцы не давали Доктору Генри возможности истолковать его чувства. Возможно, он взвешивал свои шансы, прикидывая, хватит ли ему времени, чтобы преодолеть разделяющие их несколько футов. Чтобы лишить его этой иллюзии, Доктор Генри хладнокровно взвел курок. Щелчок прозвучал в должной степени внушительно и красноречиво, чтобы избавить его от необходимости что-то произносить.

– Можете быть спокойны, я уйду, – Пастух вздрогнул от этого звука и неохотно попятился, скалясь, – Не стану вам докучать. Но перед тем, как уйти, позвольте мне сказать…

– Скажите, – вежливо согласился Доктор Генри, – Но на вашем месте я бы убедился, что вам хватит для этого сорока секунд. Потому что за сорок секунд я успею добраться до нее, снять трубку и позвонить в Канцелярию.

Его воля уже поработила плоть Пастуха, но его разум – над его разумом она пока власти не имела. Чудовищным усилием он смог удержать себя в руках, хоть мышцы предплечий и напряглись до треска, словно готовясь к рывку.

– Думаю, мне этого хватит, – произнес он, сверля его зловещим взглядом полупрозрачных глаз, – Запомните это хорошенько, Доктор Генри Слэйд. То, что я скажу вам сейчас, вы еще услышите не раз, сколько бы ни прожили в Новом Бангоре. Эти слова будет твердить вам ваша совесть, но я хочу, чтоб у нее был мой голос. «Альбион» погиб не в ту ночь, когда мы сбежали. По-настоящему он погиб сегодня. Только что. Когда вы предали его членов, обрекли их на гибель, испугавшись за собственную жизнь. Когда предпочли пойти на сделку с Ним, лишь бы продлить свое никчемное существование. Что бы с вами ни случилось и какую бы пытку Он для вас ни приберег, вы не заслуживаете жалости, Доктор. Потому что вы не неудавшийся фокусник, вы – трусливый предатель и навсегда останетесь им в нашей памяти.

Доктор Генри хотел ответить какой-нибудь грубостью, но не успел. Прежде, чем он открыл рот, Пастух ухмыльнулся ему на прощанье, наглухо застегнул плащ, едва сходящийся на его разбухшей фигуре, и выскочил из переулка. Миддлдэк легко поглотил его, как океан поглощает брошенный камень – в течении из безвкусных серых костюмов он растворился без следа, оставив Доктора Генри молча глядеть вслед, бессмысленно сжимая револьвер.