Текст книги "Бумажный тигр (II. - "Форма") (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц)

А значит…

Значит, человек, которому Он подарил свободу, по какой-то причине не желал этой свободой воспользоваться.

Безумная, жуткая мысль, которую подсознание Лэйда безотчетно отодвигало подальше, как отодвигают обычно какую-то колючую или острую штуку, лежащую на столе. Но эта мысль возвращалась – снова, снова и снова, до тех пор, пока мостовая Хейвуд-стрит не заалела в лучах рассвета и под окнами не заскрипел фургон молочника.

Человек, не желающий покинуть остров по доброй воле. Это звучало нелепо. Это звучало… бессмысленно.

И могло означать только одно. Человек, чей билет на «Мемфиду», бережно свернутый, лежал в портмоне Лэйда, был безумен.

Только безумец, оказавшись в Новом Бангоре, не сообразит, куда его занесло и не заметит – то, что внешне кажется вполне тривиальным колониальным владением Британского Содружества, таит внутри картины более страшные и зловещие, чем полотна Босха. Только безумец, осознав масштабы постигшего его бедствия, не попытается покинуть острова любым возможным путем, пусть бы даже и вплавь на своем дорожном саквояже. Без сомнения, этот человек, чьего имени Лэйд все еще не знал, должен быть безумным.

Но все его умозаключения полетели в тартарары, едва лишь гость оказался в его кабинете. Первым делом он машинально отметил, что дорожный костюм гостя был порядком запылен и не нов, но при этом выглажен и опрятен, кроме того, вполне подходил для тропического климата – признак здравомыслящего джентльмена. Ладно, вынужден был признать он, допустим не все психопаты разгуливают по острову в ночных сорочках или нагишом, некоторые из них могут производить вполне благообразное впечатление, прежде чем попытаются освежевать себя ножом или выкинут еще какой-нибудь номер в духе Бедлама. Но уже это было звоночком – звоночком, насторожившим Лэйда не меньше, чем звоночек колокольчика над дверью в «Бакалейных товарах Лайвстоуна и Торпса».

Кроме того, джентльмен, зашедший в его кабинет, вел себя в высшей степени благопристойно. Был вежлив, спокоен, обходителен и, несмотря на некоторую старомодную цветистость языка, странную для его моложавого вида, выглядел вполне здравомыслящим. По крайней мере, у Лэйда не возникло желания держать руку поближе к верхнему ящику его письменного стола, в котором лежал револьвер.

Если это и безумец, то, несомненно, особой породы, которая прежде Лэйду не встречалась.

– Значит, вы от полковника Уизерса? – спросил он, едва только гость устроился в кресле напротив его стола, – Как он поживает? Не видел его уже двести лет. Все так же мучается от ревматизма?

Гость улыбнулся. Некоторые лица улыбка не красит или странным образом преображает, но этому гостю улыбка безусловно шла. Может, потому, что лицо его было юным и безусым, а улыбка – искренней. Такое сочетание всегда хорошо выглядит.

– Я не так давно имею удовольствие быть знакомым с полковником Уизерсом, но, честно говоря, у меня возникло ощущение, что скорее ревматизм будет мучиться им, чем наоборот.

Неплохо, мысленно одобрил Лэйд. Играли бы мы сейчас в бридж с джентльменами из Хейвуд-Треста, уже приписал бы тебе над чертой премию в пятьдесят очков. Только не думай, будто завоевал этим мое расположение. Поверь, я буду следить за тобой внимательнее, чем за ящиком с лакричными конфетами, когда в лавке крутится дюжина детей.

– Мы с полковником старые приятели, – заметил Лэйд, сам не зная, какой тон следует придать голосу в этой обстановке, поэтому остановился на вежливо-нейтральном, – Надеюсь, полковник хорошо отзывался обо мне.

Гость кивнул. Уже без улыбки, напротив, мгновенно сделавшись серьезным. Удивительно, но и это выражение ему шло.

– Необычайно хорошо, сэр. Он дал вам наилучшие рекомендации.

Наилучшие рекомендации верховной крысы. Прелестно. Лэйд улыбнулся бы, если б не опасался, что улыбка получится кислой, как лимонный сок из «Седого нарвала».

– Могу я осведомиться, в каком качестве меня рекомендовал полковник Уизерс? – только и спросил он.

– В качестве гида, – с готовностью отозвался гость, – Лучшего на свете гида по Новому Бангору.

* * *

Молод, подумал Лэйд, украдкой рассматривая гостя. Куда моложе, чем я представлял. Лет двадцать или двадцать с небольшим. Впрочем, трудно точно сказать. Эта его серьезная манера держать себя, редко встречающаяся среди юношей викторианской эпохи, да еще в сочетании с нарочито старомодной речью, которой отродясь не слыхивали в Миддлдэке и которая, скорее, звучала в салонах времен Георга Второго – все это заставляет его казаться старше своих лет. Но все равно мальчишка, хоть и держится как какой-нибудь чертов лорд Фонтлерой[15]15
  «Маленький лорд Фонтлерой» – роман Фрэнсис Бёрнетт, вышедший в 1886-м году.


[Закрыть].

Лэйд подмечал и другие детали, как те, что бросаются в глаза, так и мелкие, почти неприметные со стороны, но которые опытный лавочник видит издалека и которые в совершенстве умеет трактовать на зависть любому охотнику, детективу или следопыту.

Не офицер и не имеет военной службы за плечами – сидит на стуле сутулясь, хоть и пытается это скрыть. Судя по всему, много времени провел за письменным столом или верстаком. Скорее, первое. Глаза заметно щурятся, когда он разглядывает обстановку кабинета, а слабое зрение – бич многих кабинетных работников. Об этом же говорили и пальцы. Нервные, гибкие, даже на подлокотниках кресла они плясали, точно пытаясь нащупать привычный им, но отсутствующий инструмент.

Музыкант? Врач? Секретарь? Все не то, слишком молод, сущий школяр-переросток. Взгляд, впрочем, приятный. Без наглости, но внимательный, всматривающийся. Словно ищущий в каждом предмете, на который он натыкался, какое-то внутреннее вкрапление. Может, ювелир или подмастерье?.. На миг Лэйд испытал даже подобие сочувствия – его кабинет, обставленный в лучших образцах делового стиля Хукахука, едва ли мог предложить гостю что-то, что по-настоящему заслуживало изучения. Ведь не вываливать же перед ним, в самом деле, все те странные вещи, что лежат в секретных тайниках, замаскированных ящичках и под двойным дном в сундуках, вещи, которые никаким образом не могли оказаться в кабинете уважаемого в Миддлдэке лавочника мистера Лайвстоуна…

Лэйд прочистил горло.

– Полагаю, полковник Уизерс слишком благоволит мне, дав подобную рекомендацию. Я в самом деле немало прожил на острове и знаком со многими его нравами и традициями, но полагать себя самым большим знатоком достопримечательностей мне не позволяет совесть. Я всего лишь лавочник, а не член Королевского Общества Гидов. Уверяю, в Новом Бангоре найдется немало людей, которые дадут мне фору.

– Возможно, – согласился гость, – Но ни один из них не располагает тем качеством, которое мне необходимо. Ни один из них не является Бангорским Тигром.

Лэйд едва не вздрогнул, точно от выстрела. Хвала Господу, предусмотрительно закрыл дверь в кабинет, иначе сказанное непременно коснулось бы прелестных ушек мисс Прайс, что породило бы такое количество проблем и сложностей, что по сравнению с этим составление ежегодной фискальной декларации показалось бы ему рождественскими праздниками.

Что ж, мрачно подумал он, сам сутулясь за столом, проверку можно считать пройденной. Этот тип в дорожном костюме, щедро украшенном пылью Миддлдэка, одним только словом показал, что знает о Лэйде куда больше, чем стоило знать случайному посетителю. Черт побери, гораздо больше.

– Меня зовут Лэйд Лайвстоун, – произнес он раздельно, вышло весьма сухо и негостеприимно, но сейчас ему было плевать на такт, – Если вам угодно именовать меня иначе, можете звать меня Чабб, как многие жители Хукахука. И никак иначе.

– Простите, – спохватился гость, в самом деле принявший виноватый вид, – Мне следовало догадаться, что… Да, это было крайне нетактично с моей стороны. Простите меня пожалуйста, мистер Лайвстоун. Как и мою вопиющую невежливость, ведь я, в некотором роде вторгнувшись в ваш дом и отрекомендовавшись, до сих пор не представился. Меня зовут Уильям.

– Уильям, значит, – медленно произнес Лэйд, будто привыкая к этому имени.

Не Ильям, как представился бы урожденный житель Нового Бангора.

Уильям.

На миг в его тесном кабинете словно распечатали пакет с какой-то давно позабытой пряностью, которая была рождена не на обжигающих полях индии и не на влажных ямайских плантациях, а в каменном сыром нутре благословенного Лондона. Города, где по улицам скрипят кэбы и ландо, рыбу можно отведать в любом ресторанчике, а домой спешат сотни Диков, Майклов, Стэнли и Джонов. На миг даже запахло старым камнем, лошадиным навозом и тем осклизлым соленым духом, которым несет от Темзы после полудня…

– Можно просто Уилл, – гость улыбнулся, в очередной раз продемонстрировав, что улыбка ему к лицу.

– А… фамилия?

– Предпочитаю путешествовать налегке, мистер Лайвстоун. Фамилия и так требует излишне много места в багаже, не так ли?

Нет, не так, хотел было возразить Лэйд. Но не возразил, чтоб не казаться сварливым старым лавочником рядом с этим цветущим улыбающимся оболтусом, который и бриться-то недавно начал.

Скажите, пожалуйста, какая конспирация! Сам же только что назвал его Тигром, а теперь принялся играть в сэра Фрэнсиса Уолсингема[16]16
  Фрэнсис Уолсингем (1532–1590) – член английского Тайного совета, создатель шпионской сети в Европе, начальник разведки и контрразведки Елизаветы I.


[Закрыть], подумать только!

– Можете обойтись без фамилии, – кивнул он, – Я джентльмен свободных нравов, так что в этой лавке инкогнито дозволяется, хоть и не поощряется. Ваша профессия, надеюсь, не представляет собой тайны?

– О нет, – Уильям, которого Лэйд уже мысленно обозначил как Уилла, сложил на узкой груди свои музыкальные пальцы, – Я гравёр.

Гравёр. Лэйд ощутил замешательство непонятного свойства, которому сам не мог найти объяснения. Ну да, гравёр. Очевидно, что он не член академической команды по гребле и не вышибала в пабе. Отчего бы ему не быть гравёром?..

– Боюсь, я слабо знаком с этим ремеслом, – вынужден был сказать он.

– Мы делаем оттиски, – пояснил Уилл, – Доски, как мы их называем. Металлические печатные формы для цинкографических прессов. Потом печатают и тиражируют – на офортных станках, например или…

– Вы… Вы не похожи на инженера.

– О, я не инженер. Я вырезаю формы. Готовлю эскиз, потом переношу его на форму.

– Значит, вы к тому же и художник?

Уилл едва заметно склонил голову и опустив глаза. Прямо-таки образчик смущения для благовоспитанного юноши, мысленно усмехнулся Лэйд, прямо хоть картину пиши.

– В некотором роде, сэр. Это часть моего ремесла.

– Это как… Дюрер? – осторожно спросил он.

– Как Дюрер, – согласился гость, – Как Пиранези, Брейгель и Доре. Только я, к несчастью, не наделен и толикой их таланта. Как говорит мой учитель, мистер Бесайер с Грейт-Куин-стрит, моих способностей хватает лишь на то, чтоб украшать загоны для свиней – и то только тех, которые от природы обделены художественным вкусом. Кроме того, я имею дерзновение попробовать себя в поэзии, но, боюсь, там мои успехи еще более безнадежны.

Скромник, мрачно подумал Лэйд. Скромник, художник и, в придачу, поэт. При этом отвратительно молод, хорош собой и наивен, как вывалившийся из гнезда птенец. Такие, как он, обязаны нравиться девушкам. Неудивительно, что Сэнди сразу заметила, когда он вошел в лавку. Наверно, и посматривала тайком…

Он опять ощутил во рту едкий лимонный привкус.

– Не думайте, что я стану критиковать ваши творения, мистер Уилл. Во мне нет ни на драхму художественного вкуса, если я что-то и разглядываю, то сатирические карикатуры в субботних номерах «Луженой глотки», но мы, лондонцы, должны держаться друг друга, не так ли?

Близорукие глаза Уилла на миг округлились.

– Меня выдает говор, сэр?

– Скорее, отсутствие осторожности. Вы только что упомянули Грейт-Куин-стрит, а я, видите ли, не так уж плохо знаю Уэст-Энд, поскольку прожил там первые двадцать лет своей жизни.

– Там работает мой учитель. Сам-то я с Броад-стрит, сэр.

– Броад-стрит, говорите? О, так значит и Сохо все еще на месте? Отрадно слышать, что боевой клич старого герцога Монмута все еще звучит в веках[17]17
  По легенде, название одного из районов Лондона – Сохо – было образовано от клича Джеймса Скотта, герцога Монмута, в битве при Седжмуре в 1685-м году.


[Закрыть]!

– Определенно, на месте, сэр. Хоть и не сделался украшением Лондона.

– Вот как? – Лэйд улыбнулся, – Когда-то мне приятно было пройтись его тесными улочками. В них есть особое очарование, которое, впрочем, раскрывается не каждому. Картинные галереи, переоборудованные из старых пабов, крохотные частные театры, уличные кафе, забитые горланящими пьяными поэтами и самоуверенными декламаторами…

Ему пришлось прикусить губу, оборвав поток неуместных воспоминаний, и сделать это было так же тяжело, как заткнуть овсяным печеньем дырку в стофутовой высоты дамбе. Нельзя выбиваться из образа. Едва ли самодовольный лавочник мистер Лайвстоун, окажись он в Сохо, стал бы завсегдатаем подобных заведений. Скорее, отправился бы в ближайший паб опрокинуть пару пинт светлого и посудачить о новом диковинном фантаскопе[18]18
  Фантаскоп – прототип кинопроектора, изобретенный в 1895-м году Ч. Дженкинсоном и Т. Арматом.


[Закрыть], которому поражается публика за океаном…

Он спохватился, поймав на себе удивленный взгляд гостя.

– Театры и вернисажи, сэр? Отродясь не припомню подобного в старом добром Сохо. Боюсь, вся культурная программа, которую он может предложить, заключается в пьяной поножовщине между французскими разбойниками.

– Апаши[19]19
  Апаши – французская городская криминальная субкультура, возникшая в конце XIX-го века.


[Закрыть]? – удивился Лэйд, – Вот те на. Я читал про бесчинства этих разбойников в Париже, но никогда бы не подумал, что они совьют себе гнездо в старом добром Сохо!

– Апаши? Боюсь, это слово мне незнакомо, сэр. Просто уличные разбойники, потомки переселенцев-гугенотов.

Лэйду пришлось мысленно на себя шикнуть.

Спокойно, Чабб. Лондон, о котором говорит этот тип, это не тот Лондон, что ты когда-то покинул. Между этими двумя городами лежит четверть века, двадцать пять лет. Многое должно было измениться, многое – сменить форму. Не удивительно, если сейчас по Лондону, который на твоей памяти знал лишь стук лошадиных копыт, раскатывают тяжелые локомобили и бредут механической походкой автоматоны…

Мысль эта была неприятна, Лэйд поспешно спрятал ее в дальний сундук.

– Время течет… – пробормотал он, ощущая себя столетним стариком рядом с этим юным сопляком, на подошвах которого, быть может, еще сохранилась лондонская пыль.

– Совершенно верно, сэр. Как говорится, дорожите временем, ибо дни лукавы.

Лэйд осторожно покосился в сторону гостя, спокойно восседавшего на своем стуле. Уже вторая цитата из Священного Писания за первую же минуту разговора. Недурно. Точно Диоген в те дни, когда воображает себя пророком Валаамом. Уж не анабаптист ли он, чего доброго?.. Может, меннонит или квакер? Пожалуй, есть во внешности что-то такое. Худощавый, задумчивый, тихий какой-то – такие признаки часто указывают на аскезу.

– Давно на острове? – небрежно поинтересовался Лэйд, – Как вам климат южного полушария?

– Вполне сносный, как по мне, сэр. Месяц. Уже почти месяц.

Лэйд осекся, не успев закончить только что придуманный остроумный оборот. Месяц? Этот сопляк в дешевом костюме провел в Новом Бангоре целый месяц – и все еще сохранил способность безмятежно улыбаться?

– Каху[20]20
  Kahu (язык маори) – Проклятье.


[Закрыть]! – вырвалось у него, – Вы смеетесь?

Тот не смеялся. Напротив, взирал на Лэйда чрезвычайно серьезно, даже с какой-то неуместной почтительностью, исключающей всякую насмешку. «Может, и не лжет, – растерянно подумал Лэйд, – Может, все эти три месяца он попросту прожил безвылазно в каких-нибудь меблированных комнатах Редруфа, не высовывая наружу и носа, поэтому свято уверен в том, что остров – вполне милый и пригодный для существования клочок Британской Полинезии…» Нет, оборвал он сам себя, едва ли. Он не для того ищет себе новые игрушки, чтоб позволять им пылиться в ящиках. Всякий человек, впервые прибывший в Новый Бангор, может быть уверен в двух вещах. В том, что он неизбежно схватит солнечный удар в первый же день. И в том, что Он обеспечит его должной порцией новых впечатлений.

«А еще он знает тебя по имени, приятель. По имени, которое на всем острове известно, самое большее, двум или трем десяткам человек».

– Сэр, я бы никогда в жизни не осмелился лгать Бангорскому Тигру. Тем паче, насмехаться.

– Прекратите меня так называть! – раздраженно бросил Лэйд, забыв про приличествующую моменту вежливость, – Я же сказал, меня зовут Чабб!

– Совершенно верно, сэр.

Эта молчаливая покорность раздражала сильнее самого едкого сарказма. Пожалуй, подумал Лэйд, если он потребует именовать себя архиепископом Кентерберийским, этот тип, выдающий себя за лондонского гравёра, именно так и поступит, сохраняя при том на лице самую серьезную мину.

– Значит, месяц, – процедил он, – Превосходно. И как вам? Как вам Новый Бангор?

Уилл улыбнулся. Если улыбка полковника Уизерса была призрачной и зыбкой, как мелькнувшая в волнах оконечность бритвенно-острого рифа, улыбка Уилла была явственной и открытой.

– Он прекрасен, сэр.

Психопат. Все-таки психопат. Лэйд рефлекторно стиснул под столом руки в кулаки.

– Находите Новый Бангор прекрасным? – тяжелым голосом спросил он, борясь с желанием навалиться всем весом на стол, чтоб нависнуть над посетителем, – Простите, Уильям…

– Уилл. Для вас – просто Уильям, мистер Лайвстоун.

– Плевать. И что же вам нравится в Новом Бангоре, Уилл?

– Это воплощенный Эдем, сэр.

* * *

Прав, тысячу раз прав мистер Хиггс, утверждая, что румяная корочка пирога с бараниной может таить под собой нечто крайне скверное, сырое и хлюпающее. Так и с этим странным типом. Стоило лишь надавить посильнее – и вот…

– Я лавочник, мне привычнее управляться с маргарином, чем с метафорами, – усилием воли Лэйд заставил кулаки разжаться, но вернуть прежний благодушный вид оказалось не в пример сложнее, – Что, черт побери, вы подразумеваете под Эдемом?

– Эдемский сад, – ответил Уилл, глядя ясным взглядом ему в глаза, – Небесный чертог, сотворенный высшей силой чтобы служить обиталищем для самого совершенного и странного его творения. Для человека.

Лэйду вдруг захотелось рассмеяться во весь голос. И несколько раз звучно хлопнуть в ладоши, пусть даже напугав этим посетителя. Этот аплодисмент для вас, полковник. Признаю, в этом раунде вы меня уели. Откололи свежий номер. Сыграли хитрую штуку над старым Тигром. Подбросили вместо наживки сумасшедшего. Браво, мистер Уизерс-Уинтерблоссом!

Лэйд усмехнулся.

– Эдем, значит? Уверяю вас, Уилл, окажись в этом благословенном Эдеме мистер Адам и миссис Ева, уже через два дня обглодали бы все плоды с Древа Жизни – лишь бы добиться перевода любой ценой, и неважно, куда. Не потребовалась бы даже помощь мистера Змея.

Уилл кивнул – с достоинством, которое не вязалось с его возрастом. Сделавшись серьезным, он словно враз прибавил добрых пять лет.

– Я не все это время провел в театрах Айронглоу и ресторанах Редруфа, мистер Лайвстоун. Мне доводилось посещать и те места Нового Бангора, которые едва ли привели бы в восхищение заезжих туристов.

– Надеюсь, область ваших исследований не простиралась дальше газетного киоска на углу, – пробормотал Лэйд, не скрывая раздражения, – Ради вашего собственного блага. То, что вы сейчас сидите передо мной – наилучшее подтверждение того, что вы не успели достичь дна того чана, что именуется Новым Бангором, разве что отхлебнули немного пены.

К его удивлению Уилл не стал спорить. Напротив, смиренно кивнул.

– Новый Бангор может быть опасен, признаю. По счастью, на протяжении последней недели у меня был спутник, который возложил на себя обеспечение нашей обоюдной безопасности во время.

– Спутник? Какой же?

– Полковник Уизерс. Он был так любезен, что на неделю стал моим компаньоном по части исследования острова. Без сомнения, это спасло меня от многих опасностей. Но даже они не поколебали моего мнения об острове.

Лэйд обнаружил, что его правая рука, перестав получать сигналы от мозга, обрела автономность и поползла в сторону письменных ящиков. Интересно, что она собиралась извлечь из них – револьвер или курительную трубку? Пожалуй, и то и другое сейчас пришлось бы кстати.

Человек, сидящий напротив меня, неделю изучал остров в компании полковника Уизерса, подумал Лэйд, мысленным усилием заставив руку замереть на полпути. Мало того, он жив и облачен в дорожный костюм вместо смирительной рубашки. Потрясающе.

– Вот как, – пробормотал он вслух, – Это интересно. Значит, вам приходилось бывать в дебрях Клифа?

– О да. Весьма интересный край, – гость кивнул так небрежно, будто речь шла о необременительной пешей прогулке по Сент-Джонс-Вуд. Он может показаться грубоватым, низменным, простым, иногда даже жутковатым относительно царящих там нравов, но я всегда полагал, что простота есть не уничижительная характеристика, а, напротив, качество большой душевной важности. Разве не сказано в Бытии – Я сделал это в простоте сердца моего и в чистоте рук моих?.. Боюсь, я не встретил в Клифе ничего страшнее того, что мне доводилось видеть в лондонских доках.

– Ага… – Лэйд почувствовал, что против воли закусывает удила, – А что скажете на счет старого доброго Шипси?

– Славное место, по-своему завораживающее. Где еще увидишь такое количество заблудших душ, трепещущих так, словно при жизни ощущают жар адского пламени?

Лэйд ухмыльнулся.

– Пламени, ну как же… Скажите, а что вы думаете на счет рыбной кухни острова? Не доводилось пробовать?

Уилл смутился. Не покраснел, но опустил взгляд.

– Полковник Уизерс разрешил мне съесть маленькую сардинку. Исключительно для получения надлежащего опыта, как он выразился. Я съел.

– И как… впечатления?

– По-своему интересные. Хотя, признаться, едва ли я когда-нибудь осмелюсь повторить этот опыт.

– Надеюсь, полковнику не довелось отвести вас в Скрэпси. Надо думать, это был бы последний ваш опыт на этом острове…

Уилл с достоинством кивнул. С неуместным достоинством, как мрачно подумал Лэйд.

– Я был в Скрэпси, хоть и мельком. Поверьте, я многое повидал за месяц, проведенный в Новом Бангоре. И еще больше – за последнюю неделю. Я видел людей, которые превратились в страшных подводных чудовищ из-за своей невоздержанности. Видел угольщиков, чье тело обречено вечно гореть, рассыпаясь при жизни в прах и причиняя им невероятные мучения. Видел лудильщиков, созданий столь жутких и неестественных, что едва ли заподозрил бы в них людей. Я многое видел, мистер Лайвстоун. Были вещи, которые нагоняли на меня смертный ужас. Были те, что заставляли задуматься. Были такие, которые мне и вовсе не хотелось бы вспоминать.

Черт побери, подумал Лэйд, хрустнув суставами пальцев под столом. Черт побери! Надо признаться хотя бы самому себе, такого расклада карт от судьбы я не ждал. Все даже хуже, чем в тех случаях, когда Скар Торвардсон заказывает первую взятку. Я думал, мне попадется безмозглый олух, не успевший понять, куда его угораздило попасть. Или твердолобый упрямец. Или трус, не высовывавший носа дальше номера своей гостиницы. Короче, человек, который ни черта не знает про Новый Бангор и еще сохранил относительно него какие-то иллюзии. Такого бы я сломал не глядя, как патентованную несгорающую спичку. Но это. Этот…

Он взглянул на сидящего напротив него Уилла, попытавшись изобразить по-учительски строгий взгляд.

– И несмотря на все это, вы не хотите покинуть остров?

Уилл покачал головой.

– Нет, сэр. Напротив, мне кажется, я лишь причастился тем, что именуют Новым Бангором, но не узнал и малой толики сокрытых в нем тайн.

– Новый Бангор – это вам не ящик с головоломками! – Лэйд невольно повысил голос, – Он способен сожрать самоуверенного сопляка в мгновенье ока, как акула проглатывает крохотную рыбешку. Сотворить с человеком нечто столь ужасное, что тому лучше бы лишиться рассудка до того, как превращения сделаются по-настоящему серьезными!

– О, уверяю, я отношусь к нему крайне уважительно. Согласитесь, с моей стороны было бы…

– Это чудовище! – рявкнул Лэйд, не сдержавшись, – Вы уважительно относитесь к чудовищу, мистер… Уилл! Злокозненной твари, которая извела столько человеческих душ, сколько не снилось все библейским демонам, вместе взятым!

Уилл вздрогнул, но в этот раз даже не опустил головы. Напротив, открыто встретил взгляд Лэйда, хоть это и далось ему не без труда.

– Это и есть демон. Демон познания, сэр.

Лэйду захотелось выйти из кабинета. Хлопнуть дверью, возвращаясь в привычное ему царство керосина, консервированных персиков и бриолина. Перекинуться парой шуток с Сэнди, отчитать проклятого Диогена, помочь очередной пожилой леди взвесить сахар… Говорят, некоторые заключенные настолько привыкают к своему каменному мешку, что отказываются бежать даже когда перед ними распахивают дверь. Наверно, с ним самим сталось то же самое.

Лэйд ощутил тягучую и глухую ярость.

– Сперва Эдем, теперь демон… Для человека, имеющего сталь странные отношения с верой, вы удивительно охотно цитируете Святое Писание, Уилл! Позвольте спросить, зов, который вы услышали, случайно не манил вас убраться подальше от благословенных английских берегов, чтоб учредить где-нибудь на краю Тихого океана какую-нибудь еретическую секту?

Даже этот выпад Уилл встретил спокойно, не озлобившись в ответ.

– Я искренний в своей вере христианин, – спокойно ответил он.

– И считаете возможным нести подобную околесицу, черт вас возьми?

Уилл кротко вздохнул.

– Я свято чту Святое Писание, однако, мистер Лайвстоун, должен признаться в том, что имею некоторые разногласия с тем плодом Реформации, что зовется Англиканской церковью.

Лэйд ощутил невольное ожесточение. В бытность свою подданным британской короны, а не владетеля Нового Бангора, он никогда не проявлял особой набожности. Чего скрывать, подчас приходилось шутить самым скабрезным образом и насмешничать, высмеивая господ в сутанах. Что же до религиозности, он чаще причащался кабацким вином, чем церковным. Однако сейчас он отчего-то ощутил обиду, точно этот пришлый молокосос, не проведший на острове и года, не глядя вонзил шип в какой-то его уязвимый нерв, о котором он сам давно позабыл.

– И чем же она вам не угодила? – язвительно осведомился он, – Мешала производить полуночные мессы? Возносить жертвы идолам?

Уилл лишь взглянул на него, и Лэйд сам собой осекся. Совсем озлобился, старый сатир, подумал он, сам клацаю челюстями, точно чудовище из Скрэпси. Вот тебе и благородный Тигр Нового Бангора. А ведь полковник, надо думать, описывал меня совсем с другой стороны…

– Извините, – буркнул он, остывая, – Жизнь лавочника не располагает к теологическим спорам. Что вы имели в виду, Уилл?

Тот благодарно кивнул, словно принимая его, Лэйда Лайвстоуна, извинения.

– Англиканская церковь всегда уделяла чересчур большое внимание догматике. Руководствуясь наилучшими побуждениями, конечно. Не замечая, как с течением веков эта догматика, обернувшись тлетворным ядом формализма, разъедает изнутри все христианское устройство церкви! Она закостенела в своем вековечном ложе, превратив Христа в иззолоченное алебастровое изваяние сродни выспренным статуям Вероккьо, Челлини и Пиццоло. А ведь Иисус был не строгим учителем, которым его силятся нам представить! Нет, сэр. Он не был чванливым морализатором в шелковой рясе! Он был философом, беглецом, учителем. А еще – мятежным бродягой, странником и творцом. Наделенный по воле Создателей божественной сущностью, он в то же время оставался человеком, мистер Лайвстоун. Со всем, что полагается человеку при рождении – страстями, страхами, сомнениями. Да, страстями!

Лэйд мрачно глядел на него исподлобья, надеясь, что этот ручей красноречия изойдет сам собой, не требуя его, Лэйда, вмешательства. Ему никогда не приходилось участвовать в религиозных дискуссиях, эта сфера лежала слишком далеко от привычной ему, но, как доподлинно известно каждому в Хукахука, человеку, способному успешно отбиваться от коммивояжеров, ничего не стоит одной левой разделаться с Эразмом Нотердамским и Фомой Аквинским вместе взятыми.

– Страсть, мистер Лайвстоун! – голос Уилла, мелодичный и негромкий, зазвенел медью, глаза сверкнули, даже сутулость на миг пропала, когда он выпрямился в кресле, – Вот что делает наделенный душой глиняный черепок настоящим человеком. Страсти большие и малые, добродетельные и греховные, расчетливые и бессмысленные… Как много их и как многое они определяют! Вы читали Вольтера, мистер Лайвстоун?

– Я… кхм… – Лэйд, нахмурившись, изобразил пальцами какой-то непонятный знак, – Как-то, знаете…

– Наше клерикальное вороньё с готовностью объявило его антихристом и врагом веры, но это не так. Уверяю вас, это не так! Вольтер во многом запутался и не единожды дерзил, но главное он понимал верно. Как он писал, страсти – это ветра, надувающие паруса корабля. Иногда, бывает, ветер топит корабли, но без него корабль оставался бы навеки недвижим.

– Неглупо сказано.

– Схожим образом думал и мудрый сэр Александр Поуп, когда сказал: Все мы плывем по волнам океана, разум служит нам компасом, а страсти – ветром. Беда в том, мистер Лайвстоун, что в попытке наказать ереси и схизму, церковь впала в другую крайность, объявив войну своеволию, а вслед за этим подвергла остракизму и страсти. Да, человеческая страсть, этот горящий в нас с самого рождения гений, объявлен чем-то греховным, недостойным и порочным. Чем-то, что надо изжить, уничтожить, попрать, превратив живые человеческие существа в фарфоровые изваяния, которые осталось только вымазать краской и выстроить на подоконнике в Сочельник. А ведь и библейские персонажи не были смиренными, мертвыми духом, аскетами! Илия и Давид, Моисей и Иисус Навин, Иезекииль и Самуил – все они были обуреваемы страстями! Праздностью и мудростью, смирением и развратом, пьянством и трудолюбием. Нет ничего естественнее человеческих страстей. В конце концов, люди допускаются на небо не потому, что они обуздали свои страсти или вовсе не имели никаких страстей, а потому, что они культивировали их в себе, взращивая понимание. Вере не должно полагать всякие страсти порочными, потому что именно они делают глиняное изваяние тем, что ныне зовется человеком.

– И поэтому…

– Да! – с жаром произнес Уилл, едва не вскочив со стула, – Новый Бангор – не чудовище и не дьявольское порождение. Это сад первобытных страстей, то, чем когда-то был Эдем, пока церковники не провозгласили его скорбным царством грустных скопцов, которые никогда не знали ни похоти, ни любопытства, ни дерзновения. Новый Бангор – это Эдем, первобытная Река Жизни.

– Река Жизни? – Лэйд осклабился, – Вы, должно быть, редко видели тех тварей, что шныряют в этой реке. Например, отродий Танивхе, что выбираются на берег все чаще в последнее время. Уверяю вас, эта река часто выносит на берег не жемчужины познания, а раздробленные кости тех глупцов, которые имели неосторожность в ней искупаться! Жаль, по одним лишь этим костям уже не скажешь, кому они принадлежали, обычным дуракам или философам!

Уилл стиснул зубы. Даже мотнул коротко головой, как боксер, получивший короткий хук накоротке, однако растерявшимся не выглядел. Чертовски хорошо держится для сопляка.