Текст книги "По Северо-Западу России. Том I. По северу России"

Автор книги: Константин Случевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

ПУТЕШЕСТВИЕ ВТОРОЕ (1885 г.).

Очерк пути

Перечень и характеристика того, что предстояло посетить в 1885 году.

В течение мая и июня 1885 года предстояло посетить губернии: Архангельскую и части Олонецкой, Новгородской, Псковской, Тверской, Ярославской и Вологодской. Затем, в конце августа, – Нижний Новгород, с его ярмаркой, и на обратном пути, – древне-престольный Владимир и его глубоко знаменательные святыни.

В первом путешествии сделано было 2.000 верст; вторая поездка заняла гораздо более времени, причем сделано 6.200 верст. Ранее посещены были такие, лежащие в стороне от больших путей, места, как Боровичи, Устюжна, Кириллов, Белозерск, Вытегра; теперь предстояли такие же забытые путины на Холм, Новоржев, Демянск и еще более пустынные дебри от Сумского посада на Белом море до Повенца, и оттуда на лежащий совершенно в стороне Пудож. Кроме этих сухопутных объездов, путешественники из Соловецкого монастыря плыли Белым морем и Ледовитым океаном, осмотрели Мурманский берег вплоть до Колы и далее до Норвежской границы и посетили прибрежные города Белого моря: Кемь, Онегу и Мезень.

Вот маршрут по городам, отметить который на карте очень любопытно: Остров, Новоржев, Холм, Демянск, Валдай, Вышний Волочек, Бежецк, Рыбинск, Романов-Борисоглебск, Ярославль, Ростов Великий, Вологда, Тотьма, Великий Устюг, Сольвычегодск, Холмогоры, Архангельск, Соловки, Кемь, Кола, Онега, Мезень, Сумской Посад, Повенец, Пудож, Лодейное Поле, Шлиссельбург. Разнообразие впечатлений, которые ожидали путников, сказывается вполне наглядно в этом простом, но довольно длинном и очень пестром перечне. Если прибавить к этому перечню места, посещенные в прошлом году, то это будет действительно «По северу России».

В 1884 году путешествие совершилось по древним стогнам Новгорода и Пскова, по пепелищу древнейших славянских народностей, мимо Рюриковой крепости, Ольгиных погостов и Синеусова кургана, где жила весь и меря; в 1885 году посещены те страны, где жила чудь и финны, – страны, которые назывались в Новгороде и на Москве «Заволочьем». В этих местах сидели и правили вполне самостоятельно новгородские и враждовавшие с ними местные двинские бояре; тут не было никогда крепостного права, зато бессовестно хозяйничала новгородская вольница, ушкуйники, эти Василии Буслаевы нашей Народной песни, «не верившие ни в сон, ни в чох». На судьбах Заволочья яснее чем где-нибудь видно, с каким уменьем, с какой последовательностью Москва, собирательница Земли Русской, сумела, наконец, оттеснить могущественное новгородское влияние и сесть на место Новгорода сама.

В титулах Русского Царя значатся имена земель Обдорской, Угорской и Кандийской. Путешествие коснулось если не самих земель, составляющих в настоящее время не более как три стана с тремя становыми, то прошло вдоль и подле тех пунктов, где купцы этих сгинувших стран, со своими соболями и серебром, кречетами и железом, как например в Лампожне, сходились с купцами новгородскими. Путь Великого Князя прошел по древней Биармии, по тем именно местам в соседстве нынешней Пермской земли, где, по Геродоту, жили таинственные гипербореи, где и Тацит, и наш Нестор, и византийские и норвежские источники гласят о таинственных чародеях и хранителях кладов. Хвастливые новгородцы говорили, что они бывали дальше: они видели рай земной!

Если в 1884 году путешественники видели Мариинскую систему с Шексной, Ковжей и Вытегрой, то в 1885 году им удалось видеть не менее любопытное – часть Волги и все течение Сухоны и Северной Двины, из которых последняя, как река государственного, а не только местного значения, в недалеком будущем, с проведением железнодорожной линии, будет играть несравненно большую роль, чем прежде, и оживит весь дремлющий Север.

Путь коснулся таких важных центров древнего зодчества, как Ярославль и Ростов Великий, из «Затвора» которого вышла и завершилась деятельность просветителя Пермской земли, Стефана Пермского, создателя зырянской азбуки, сумевшего победить волхва Пама и ходившего по языческим весям, «обухом в лоб бияше идолов и сокрушаше им носы». В этом же Ростове составлял свои духовные, мелодичные песни святитель Димитрий, отошедший в вечность, став на молитву и «согревшись сердцем», при слушании хора певчих, исполнявших эти песни. Здесь же выработался главным образом наш родной самостоятельный архитектурный стиль, известный под именем московского, или, если хотите, суздальского.

За день до прибытия в Холмогоры, путники посетили обитель Сийскую, где томился долгие годы преследуемый Годуновым Филарет Никитич, впоследствии патриарх московский, отец славного царя Михаила Феодоровича, без сомнения одна из самых выдающихся личностей нашей истории; до заточения, говорит Костомаров, был он самым видным щеголем в Москве; можно представить себе, что вытерпел он в заточении, под надзором годуновских соглядатаев!

На половине нашего пути встретили мы Холмогоры и Архангельск. Холмогоры были богатым торговым и правительственным городом севера, когда Москва еще не начиналась. Тут был когда-то духовный центр чуди и высилось капище Иомалы и его изображение. Но дни Холмогор были сочтены: случай разбивает английское судно в половине XVI века близ устья Двины; возникшая с иностранцами торговля не довольствуется более Холмогорами, лежащими во 112 верстах от моря; ей нужно море, ей нужен прибрежный город, – возникает Архангельск. Столетье спустя Петр Великий дает Архангельску значение первенствующее, создает свою собственную торговлю с заграницей, под фирмой купца Соловьева, сам торгует, устраивает верфи, флот, но затем государственное соображение говорит ему, что возникшему Петербургу мешает Архангельск, и он сам, своею царственною рукой, останавливает развитие этого своего детища.

Судьбы Архангельска, после Петра, были чрезвычайно переменчивы: его временные расцветы, его славная служба русскому флоту, кораблями на верфях его построенными, как например «Азовом»; характерные личности наших самоучек-строителей этих флотов – Курочкина, Ершова, Загуляева – все это очень живые страницы не только нашего севера, но и вообще истории России, и все они глянули на нас. Правда, это было давно, это было в те дни, когда матросы, встречая начальство, кричали не «ура!» а какое-то непостижимое, нам непонятное «гузе! гузе!». След этого замолкнувшего клича имеется в наших старых морских уставах.

В вечно подвижных устьях Двины, сносящей и созидающей острова, в ряду других воспоминаний, навстречу путникам вырисовалась колоссальная фигура нашего крепыша-помора Ломоносова, со всеми его заслугами и удивительными пререканиями с академическими Винцгеймами и Трускотами.

В 1884 году была посещена святыня Кирилло-Белозерского монастыря; в 1885 году путешественники объехали несколько монастырей и между ними ставропигиальный[6]6
  Ставропигиальный монастырь – (греч. «крестоутвержденный») монастырь, подчиняющийся непосредственно патриарху. Название обусловлено тем, что крест в главном храме такого монастыря, находящийся позади престола, водружали лично патриархи.


[Закрыть] Соловецкий – красивую, окруженную темным морем твердыню нашего Севера, имеющую свой флот, свои мастерские, свои школы, доки, не раз отстаивавшую грудью своих монахов северное побережье от всяких врагов, отваживавшихся нападать на нас от стран полуночных. Если в Ростове Великом мелодично гудели знаменитые своей музыкальностью соборные колокола, в Соловках подал свой голос колокол «Благовестник», звучащий только в великие торжества. Колокол пожертвован в бозе почивающим императором Александром II, и отлит из медных украшений, служивших в печальной церемонии похорон императора Николая I. С именем Соловков связаны два крупные исторические имени. Келарь Троицко-Сергиевой Лавры Авраамий Палицын, один из великих, заслуженных деятелей России в годину лихолетья, покоится в Соловках, в ограде монастырской; еще более славно имя московского митрополита Филиппа, вызванного отсюда Иоанном Грозным на митрополию, говорившего царю страшную правду, замученного им и удушенного Малютой Скуратовым. Весьма любопытно было вспомнить, хотя вкратце, знаменитую историю соловецкого раскольничьего мятежа; царское войско стояло пред оградой его в течение семи лет, и взят он был только хитростью в 1677 году; павшие за это время воины почивают невдали от главного храма. Могилу их посещают многие.

Путники видели Мурманский берег с его типичной самостоятельной жизнью поморов, с его удивительными, иногда невероятными ловлями акул, китов, семги, трески, сельдей, палтусов и белуги. Эти дрожащие от вечных прибоев волн морских скалы, глубокие заливы, порожистые реки, эти страны без дорог и земледелия, где летом ездят на санях, а дебри полны зверя и птицы, все это представлялось глазам в течение нескольких дней, в свете незаходящего солнца, во всем угрюмом величии, Бог весть каких градусов северной широты. Двухмесячный мрак покрывает эту страну зимой. Они доезжали до самой Колы и дальше до губы Ары. Кола упоминается в новгородских летописях очень рано, и в настоящее время она менее велика, чем была в те далекие годы, когда в ней существовала крепость, вооруженная пушками. Они видели наших поморов за работой в океане; между ними есть смельчаки удивительные, ныряющие вглубь среди многосаженных порогов северных рек, люди, пред которыми должны бледнеть пловцы, показывающие себя, за деньги. Может быть, думалось путникам, жив еще тот Михаил Никитин и его жена, которые в 1850 году вдвоем ходили на своем карбасике на Новую Землю. Они ошиблись: даже имена этих смельчаков позабыты местным населением.

Обратный путь от Сумского посада у Белого моря, на Повенец, шел теми местами, где пролегала так называемая «Государева дорога», по которой Петр I совершил свой Нюхацкий поход. Она не заросла до сих пор, означаясь сваями и мостовинами: она не зарастет никогда в народной памяти. С 4.000 преображенцев, с помощью согнанного отовсюду народа, Петр I пробивался сквозь дебри и болота, двигая за собой на катышах два морских фрегата, поднятых с Белого моря. Это удалось Петру: фрегаты были спущены в Онежское озеро; судьбы реки Невы и возникновение Петербурга были решены.

Хотя – и в этом нет сомнения – для удобства путешествия сделано было все возможное, но путешественникам, тем не менее, предстояли очень трудные переезды и такие дороги, которые ни к какой решительно починке не годны. Ледовитое море тоже не отличается приветливостью: его штормы и холода, испытанные отчасти в пути, неожиданны, и шуба, как оказалось, даже летом является предметом первой необходимости.

Город Остров

Историческое. Легенды. Храм Святого Николая. Торговля льном.

Уже пятьсот лет тому назад в нынешнем Острове, близ самого собора, на островке, омываемом порожистой рекой Великой, стояла крепостца. Развалины её высятся и до сих пор; между ними белеется древняя церковь Святого Николая, а подле, на шоссе, переброшены висячие мосты через оба рукава Великой. Это место очень красиво в сочетании серых развалин и убегающих вдаль холмов над быстрыми, ленящимися струями реки, носящей свое имя «Великая» самозванно, если вспомнить хотя бы и не Волгу, а многие другие реки поменьше последней.

Известно, что древний Псков, богатый и людный, окружил себя когда-то целым кольцом пригородов для защиты от врагов; против немцев на западе имел он: Изборск, Гдов, Кобылий; от Литвы на юге: Опочку, Велье, Остров, Воронин, Красный, Вышгород; в защиту от любезного старшего брата своего, Великого Новгорода, с севера поставил он: Дубки, Врев, Котельный, Выбор, Володимирец.

Первое упоминание об Острове имеется у псковского летописца в 1341 году, когда происходила битва псковичей с немцами, длившаяся от восхода солнца до полудня; битва эта была, по-видимому, не кровопролитная, потому что псковичи потеряли всего только семь человек и двух полководцев; помогли им в этой битве островичи; значит Остров уже существовал. Как охранный пригород, Остров относился к самым важным; это доказывают остатки стен и башен. Длина стен крепости 90 сажен. Стены имели до 4 сажен вышины, башни – 6; башен было числом пять, теперь можно указать только на три. Когда были они возведены – неизвестно, как неизвестно и возникновение самого города. Внутри крепости разведены теперь парники и огороды.

В одной из башен, говорят, были скрыты богатства. Один смельчак, купеческий сын с товарищами, в Иванову ночь пошли было на поиски; из двери подвала в них пахнуло пламенем; двое перебежали по лавам через реку, но третий, перебегая, увидал двух огромных черных собак, плывших за ним; перебежав, бросился он с испуга на колокольню, поднял полуночный трезвон, сошел с ума и умер. Другая легенда гласит, что во второй башне живет заклятая царевна с кошечкой, выходящей раз в год на реку пить воду. Один удалец пытался освободить узницу, но остановлен был кошкой, бросившейся на него.

Пригороды служили Пскову не только защитой, но в них спасались и сами они от междоусобиц. У Острова был свой посадник, свое вече, свое войско и стяг, а с 1463 года имелся, вероятно, и наместник. В 1426 году бились островичи в ближних лесах с татарами. В 1501 году немцы Остров «выжгоша сентября 8 день, а душ 4000 скончалося; овы сгореша, а иные истопша, овы мечю предаша, а иные в плен, наши же воеводы стояли в трех верстах от города неподвижно». Так гласит летописец, что, по соображению с хладнокровием битвы 1341 года, свидетельствует не особенно лестно о воинских способностях псковичей. Псков, как известно, кончил свое самостоятельное существование в 1510 году; вероятно, одновременно с ним подчинился Москве и Остров.

В 1581 году был он взят Стефаном Баторием. Как метко стреляли в то время противники с обеих сторон, видно из того, что в один из дней осады поляки поплатились всего только «двумя рядовыми и очень хорошею лошадью», а Польше выстрелы то и дело попадали только в верхи башен. Заняв город, Стефан Баторий взял 1500 рядовых, 100 боярских детей, 200 стрельцов, 5 орудий, много ручниц, и ружей, и пороховой казны; последнее было полякам вполне с руки: в довершение горя, когда островичи вышли из замка, польские люди ограбили их и оставили в «однех рубахах»; это было, несомненно, против договора.

В 1582 году Остров возвращен России по принадлежности. Особенно доходной статьи для казны он никогда не составлял, так как, например, в 1667 году, с посада, лавок, огородов, рыбных ловель и пожней поступило всего 29 рублей и столько же с таможенных и мытных сборов.

В 1708 году, при Петре I, Остров сделан уездным городом, и тем не менее, по отзыву новгородского губернатора Сиверса, в 1767 году «замок представлял из себя груду мусора, собор – часовню, дом воеводы – хижину»; в нем считалось 120 граждан, 120 разночинцев и 150 домов. В 1771 году количество народа уменьшилось вследствие язвы на людей. В 1812 году, по пути к Двинску, имели в нем ночлег император Александр I и цесаревич Константин. По поводу этого проезда совершилось нечто невероятное: содержатель почт генерал-майор Беклешев в даче излишних лошадей, как необязательной по контракту, отказал; понятно, что он был «вразумлен» надлежащим образом. В 1848 году, в сентябре, проездом из-за границы имели здесь ночлег император Николай I, государыня, наследник цесаревич и великая княжна Ольга Николаевна.

Насколько неизвестно начало возникновения города Острова, настолько же невыяснено и время сооружения местного храма Святого Николая, построенного по общему типу псковских церквей, но имеющего ту замечательную особенность, что он обращен лицевой стороной на север. По одним источникам храм построен в 1372 году, по другим – в 1542; купол его «вследствие необходимых исправлений принял совершенно другой вид». Замечательно полуразрушенное украшение на шейке купола снаружи; оно состоит из связанных непрерывным поясом пятиглавых храмиков с образами; между ними колоколенки; весь пояс как бы сложен из целого ряда створцев; многие из них незаметны: они или забелены, или стерлись. Внутри храм очень мал; он двупридельный, и один из них несомненно позднейшей пристройки; массивные два столба служат центральной опорой; своды и арки над алтарем в особенности грузны и узки, и образуют самые оригинальные пересечения. В толстых, неразрушимых стенах имеются темные помещения, высоко над землей, служившие, вероятно, для хранения ценностей и казны. Раскопки, произведенные в крепости в 1872 году, дали только кусочки железного шлака, детскую сломанную железную вилочку, много древесного угля и человеческие кости. Так бесследно исчезло довольно яркое былое этого древнего, позабытого уголка.

В церкви местного тюремного замка тоже имеется древность: икона Архистратига Михаила, находившаяся прежде в воеводской канцелярии, а потом в полицейском управлении. Она пользуется большим почетом: ее носят к больным по домам, и в случае предстоящего выздоровления больного, икона эта – так утверждают – на обратном пути своем значительно легчает; если она становится тяжелее, человек умрет. Архистратиг написан чрезвычайно юным, сидящим на скачущем коне. Серебряная риза иконы очень массивна.

Остров, до проведения железной дороги, имел значение как пункт соединения варшавского и новобелорусского шоссе. Главное занятие жителей была исстари льняная трепля. Торговых контор, сбывающих лен, в настоящее время 13, из них пять иностранных; оборота в год на полтора миллиона пудов, около шести миллионов рублей. Сообщают, будто за десятину под лен дают нередко до 100 рублей; при девятипольном хозяйстве земля будто бы не истощается.

Ровно в два часа путники были уже в экипажах по пути в Новоржев к Святым Горам. По шоссе ехали они только две станции, до Новгородки; отсюда предстояло свернуть на грунтовую дорогу и сделать 22 версты до Святогорского монастыря.

Святогорский монастырь.

Его история. Ярмарка. Поход иконы. Могила Пушкина. Панихида над ней. Воспоминания о Пушкине. Письмо его к Чаадаеву. Ночлег в селе Михайловском.

В Новгородке, как сказано, путники оставили шоссе. Только 2-го июня, то есть после семидневного путешествия на лошадях, они снова приблизятся к железной дороге; нет сомнения, что подобные длинные переезды по почтовым и проселочным путям, в наши дни, в Европейской России, – большая редкость.

Часам к шести вечера, поверх густой зелени поросших лесом холмов, показались купол и колокольня Святогорского монастыря, где похоронен Пушкин. До монастыря оставалось еще восемь верст. Они сделали 22 версты в полтора часа; в распутицу пришлось бы проехать семь часов. Пушкин, как известно, родился 26-го мая 1799 года, и путники поклонились его праху в самый день его рождения.

Святогорский монастырь, находящийся в 108 верстах от Пскова, возник только во второй половине XVI века, на, так называемых, Синичьих горах, и известен всей России потому, что приютил останки Пушкина. В 1547 году Тимофей-юродивый имел тут видение иконы Пречистой Богородицы, и неизвестно откуда шедший голос призывал его на это же самое место по прошествии шести лет. Юродивый действительно явился и увидеть другую икону Одигитрии. Об этом пошла молва, появились странники и страннички; псковский наместник князь Токмаков донес государю, присланы были следователи и повелено было построить монастырь. Дальнейших сведений о судьбах монастыря нет; в 1780 году он истреблен пожаром. Соборная церковь Успения поставлена, вероятно, в XVII столетии. Монастырская ограда имеет до 400 сажен длины. Статьями монастырского дохода являются две местные ярмарки. Ежегодно из монастыря совершается крестный ход.

Святогорский монастырь. Крест на могиле Пушкина до постановки памятника.

Икона поднимается, как здесь привыкли говорить, «в поход» в первое воскресенье после девятой пятницы; ее несут весь путь на руках, но прежде это было картиннее ее несли только до реки Сороги; по ней и по реке Великой она следовала на судах до Выбутскях порогов, затем ее поднимали снова на руки и шествовали на Спасо-Муромский монастырь, в Псков.

Путинки прибыли в монастырь к началу «похода» иконы. Обычная, многолюдная на этот раз ярмарка была на исходе; тысячи народа, расположившегося по крутым скатам святогорских холмов, обильно поросших листвой высоких деревьев, вдоль крыш и крылец лежащей у подножья монастыря слободы Тоболенец, ожидали качала торжества; колокола гудели неумолчно. Готовая к походу, обставленная блестящими хоругвями, стояла на носилках икона Одигитрии и пред ней, в полном облачении, окруженный монахами, архимандрит Николай. Яркое солнце горело на золоте иконы и ризах духовенства. Прослушав краткое приветственное слово, приложившись к иконе и осеняя себя крестным знамением, путники, по обычаю народному, прошли под ней и направились в монастырь.

Подъем по лестнице к церкви крут я высок; он идет все время под навесом и, так сказать, направляет идущего прямо в церковь. Отслушав молебен, они посетили могилу Пушкина, находящуюся снаружи церкви со стороны алтаря, подле самой кручи монастырского холма. С одной стороны её – три абсиды церковные, с другой – три высокие липы, и широко кругом и далеко внизу – один из типичнейших и красивейших сельских видов наших. Панихида по рабе Божием Александре, пропетая всем собором, в присутствия многих тысяч непокрытых голов людских, в самый день рождения бессмертного поэта, была величественна.

Пушкин, как известно, за год до своей смерти приготовил себе могилу в монастыре. Когда-то заказывал он в этом монастыре обедню и панихиду по болярине Георгии – это значило по лорду Байрону! Инокам, конечно, и в ум не приходило, что они молятся за упокой души человека, не особенно-то их долюбливавшего; но тот, кто объяснит себе эту панихиду кощунством со стороны Пушкина, будет далек от истины. Пушкин, несомненно, искренно молился, как молился искренно и Байрон, потому что в конце концов человеку без молитвы все-таки жить нельзя.

Делать какую-либо характеристику Пушкина в путевом очерке не имело бы значения. Основательные труды новейших исследователей хорошо известны; всем еще более известен Пушкин сам. Но нельзя было не вспомнить, присутствуя при только-что описанной панихиде, одного чрезвычайно характерного письма Пушкина, замеченного читающей публикой менее, чем бы следовало. Оно было писано к П. Я. Чаадаеву в 1836 году по поводу его «Философических Писем» и помещено в 1884 году в «Русском Архиве». Письмо это – пароль и лозунг, оставленные Пушкиным русскому человеку.

«Вы говорите», – пишет между прочим Пушкин, – «что мы, то есть русские, черпали христианство из нечистого источника, что Византия была достойна презрения и презираема, и т. п. Но, друг мой, разве сан Христос не родился иудеем, и Иерусалим разве не был притчей во языцех? Разве Евангелие от этого менее давно?.. Русское духовенство... никогда не оскверняло себя мерзостями папства». «Что же касается нашего исторического ничтожества», – говорит Пушкин, – «я положительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные войны, ведь это – та же жизнь кипучей отваги и бесцельной, и недозрелой деятельности, которая характеризует молодость всех народов. Вторжение татар есть печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие её могущества, ход к единству (к русскому, конечно, единству), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и окончившаяся в Ипатьевском монастыре, как, неужели это не история, а только бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один – целая всемирная история? А Екатерина II, поместившая Россию на порог Европы? А Александр, который привел нас в Париж и (положа руку на сердце) разве вы не находите чего-то величественного в настоящем положении России, чего-то такого, что должно поразить будущего историка?.. Клянусь вам честью, что ни за что на свете я не захотел бы переменить отечества, ни иметь другой истории, как историю наших предков, как нам Бог послал».

У нас много людей, которые не захотят понять, что могло быть «величественного» в положении России в 1836 году, при Николае I, и почему именно могло оно показаться таковым Пушкину. Но выписки, только что сделанные, это такие перлы в славе Пушкина, которых именно недоставало для уразумения в нем некоторых не совсем ясных сторон. Человек, написавший это письмо, несомненно стал человеком чужим для многих несогласных с ним людей, но зато он передался всей силой своего великого гения, своего горячего сердца подавляющему большинству людей великорусского пошиба, того пошиба, который сделал и сделает всю нашу историю.

Письмо относится, по времени написания, к 1836 году, к периоду полной зрелости нашего поэта, к периоду, наставшему для него со времени прибытия его из Бессарабии в деревню Михайловскую. Но не одно Михайловское, а также и соседнее с ним Тригорское, с милым семейством Осиповых, посещения Языкова и Дельвига, и эта бесподобная няня Арина Родионовна, и природа, и народ, все это вместе взятое, вот что подняло и утвердило дух нашего поэта. «Деревня поставила его на ноги, – говорит новейший исследователь, Незеленов, – в деревне прошел он последнюю школу – школу Шекспира, памятников русской истории и народной поэзии; в деревне создал он «Бориса Годунова», и последние строки, писанные им к Осиповой в 1836 году, гласят не напрасно: «мне мило только Тригорское». Подъезжая к монастырю, влево от дороги, видно это Тригорское.

Вечер этого полного впечатлений дня проведен был в Михайловском, у Григория Александровича Пушкина. В любезной беседе хозяина и хозяйки время к ночи подошло очень быстро; воспоминаниям о Пушкине отведено было, конечно, первое место. Необходимо заметить, что на меню обеда было изображено Михайловское времен Пушкина; хотя дом, приютивший путников на ночлег, построен только в шестидесятых годах, но некоторое сходство в общем расположении усадьбы сохранилось: длинный, одноэтажный дом посредине, с обеих сторон его два небольшие флигеля. Перед домом круглая куртина. Из вещей Пушкина остались: кресло, ятаган, подаренный ему на Кавказе графом Паскевичем, и четыре бильярдных шара.

Село Михайловское.

Ночь была чрезвычайно ясная, как и минувший день; на следующее утро, перед отъездом из Михайловского, последовавшим в 9 часов утра, 27-го мая, путники более часу сидели на балконе. Вид с балкона в ясный день очарователен. От дома вниз идет ступенями терраса; широкая долина развертывается перед глазами верст на шестнадцать, ее обрамляют далекие, поросшие лесом холмы; глубоко внизу течет по зеленому лугу синяя река Сороть; вправо и влево совсем близко блещет по одному озеру. Говорят, что простой народ села Михайловского не знает, а называет его Зуево.