Текст книги "По Северо-Западу России. Том I. По северу России"

Автор книги: Константин Случевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

Череповец.

Первое знакомство с Мариинской системой. Череповецкий уезд. Характерные судьбы Череповца в минувшее царствование. Техническое училище. Путь по Шексне.

В 300 верстах, почтовой дорогой, от Устюжны лежит село Луконец; отсюда до Череповца весьма удобное сообщение пароходом по Шексне. Погода была вполне благоприятная, и после трех четвертей часа плавания, пароход бросил причалы у Череповецкой пристани. Влево на возвышенности раскидывался город, а по берегу, на лодках и барках, виднелись тысячи народа. При первом взгляде на них видно было, что это не местные люди, как в Боровичах и Устюжне, а в значительном большинстве народ пришлый, работники Мариинской водной системы, двигатели богатств России, все эти хозяева, крючники, рулевые, коноводы в своих обносившихся от труда и непогоды одеждах. С приездом в Череповец, с западной стороны от Новгорода, впервые знакомишься со знаменитой Мариинской системой, этой могучей артерией наших водных сообщений.

Череповец, задолго до образования города, был богатейшей волостью на Шексне, с пристанью и удобным местом для нагрузки и перегрузки. Это сделало его известным, и патриархи московские присвоили из Новгородской митрополии в свое личное управление, ради доходности обители, Воскресенский монастырь в Череповце. Череповец, как и Кириллов, обязаны своим бытием, как города, императору Александру I; но Череповец, как торговый попутный центр, выделялся уже давно. Историческими воспоминаниями Череповец не богат; необходимо однако упомянуть о находящейся в 25-ти верстах от него Выксинской пустыни, в которой была пострижена последняя супруга Иоанна Грозного, Мария Нагая; отсюда она и была вызвана самозванцем в Москву. Герб Череповецкого уезда имеет классического для Новгородской губернии медведя; из одиннадцати уездов её только три не имеют этого «лесного помещика» своим геральдическим украшением.

Череповецкий уезд раскинулся по Шексне на 160-ти-верстном протяжении а лежит на полпути между Рыбинском и Белозерском. Издавна в уезде множество семейств занималось кузнечным ремеслом. Выделка железа не была здесь настолько развита, как в соседней Устюжне, и местные ремесленники ограничивались только ковкой гвоздей, хотя и имели кричные заведения. Кузницы по деревням видны и до сего дня десятками; в них и поныне производится до 300.000 пудов в год железных изделий. Крицы выделывают крестьяне из железных обточек и чешуи, за пуд которых они платят по 15 – 20 копеек. Главное изделие – гвозди. Выделка гвоздей играла здесь очень видную роль до самого освобождения крестьян; лесу тогда было еще много, заводская деятельность развивалась слабо и конкуренции не существовало.

Лет сорок тому назад в Череповце насчитывалось всего 2.000 жителей; капитала в то время город имел 6.000 руб. В описываемое время, при 6.000 жителей, город имеет 30.000 рублей долгу, но зато в нем существует, во-первых, городской банк с основным капиталом в 78.000 руб., в из чистых прибылей этого банка город получает в год от четырех до шести тысяч рублей, т. е. столько же, сколько в прежнее время он имел капитала. Во-вторых, в городе находится несколько учебных заведений, в числе которых имеется учительская семинария, Александровское техническое училище, Мариинская женская гимназия и приготовительная школа. При устье р. Ягорбы построены казармы; затем в городе имеется Алексеевский сухой док, в котором могут вместиться 20 пароходов и одновременно с ними 60 судов. Пожарная часть в Череповце устроена прекрасно.

Одним из замечательнейших учреждений в Череповце необходимо признать созданное здесь братьями И. и В. Милютиными Александровское техническое училище, названное так в честь в бозе почившего Императора Александра III, бывшего во время учреждения училища Наследником Цесаревичем.

Братья Милютины, поддерживавшие своими пароходами обширное судоходство по Волге, Шексне и Мариинской системе и впервые применившие к буксировке паровую силу, ближе других понимали нужды своего дела. С развитием пароходства существование местного механического и технического заведений стало настоятельной потребностью. Окрестное население, не имея более возможности пробавляться гвоздяным промыслом и мелким кричным производством, только и ожидало того, чтобы перейти от кузнечного дела к слесарному; но для всего этого был нужен центр, каким и явилось, основанное по мысли и на средства бр. Милютиных, Александровское техническое училище, открытое в 1869 году. В настоящее время училище настолько окрепло и развилось, что в него поступают ученики не из одного только уезда, а из семнадцати губерний. Цель училища – подготовлять мастеровых, машинистов и заводских чертежников с необходимым элементарным общим и техническим образованием.

Путешествие из Череповца далее по Шексне, после осмотра города, продолжалось до деревни Звоз, где предстоял ночлег, с тем, чтобы в семь часов утра быть у Горицкого монастыря. По Шексне выдаются очень красивые места, например Ирма, с церковью Бориса и Глеба на левом берегу и церковью села Ирма на правом. Недалеко от Ирмы начинаются бесконечные вологодские леса, тянущиеся Бог весть куда; в них и по настоящее время обретаются таинственные скиты и спасается много отшельников. Недалеко в стороне существует Божья речка, на которой живут старушки старообрядки, но попадаются между ними и молодые. Движение пароходов по Шексне вообще не особенно быстрое; по объяснению местных жителей, они двигаются на три версты в час медленнее, чем по Волге, вследствие особенной, будто бы, плотности воды.

Тишина ночи и сравнительный недостаток судов на Шексне, уже успевших втянуться в каналы, отклоняли мысль от уверенности в том, что плывешь по главной артерии Мариинской системы. Будто отвечая на огни, кое-где мелькавшие по берегам, пароход от времени до времени разбрасывал искры, и совершенное отсутствие ветра обусловливало осыпание белой палубы значительными слоями пепла. За ночь предстояло миновать печальной памяти Ниловицы, центральный пункт свирепствовавшей здесь когда-то сибирской язвы. Совершенно стемнело, когда с парохода брошены были причалы у деревни Звоз, в получасе хода от Горицкого монастыря, наутро предстояло посещение знаменитой Кирилловой обители.

Кириллов.

Горицкий монастырь. Кириллов монастырь. Историческое о местности. Замечания Шевырева. Жизнеописание св. Кирилла. Монастырские памятники: церкви, гробницы, ризница. Страничка из жизни Шереметева Большого, постриженика монастырского. Знаменитое послание Иоанна Грозного. Воспоминания о св. Ниле Сорском. Сопоставление его с Иосифом Волоколамским. Вход в Белозерский канал.

Когда пароход, после ночевки, тронулся по направлению к Горицкому монастырю, настало утро яркое, безоблачное. Перед Горицами Шексна образует крутую луку и с неё открывается красивый вид на монастырь, окруженный белой стеной, со многими зелеными куполами церквей и красными крышами служб. Это место получило свое название Горицы от слова: гора, как девица – от слова: дева. Монастырь основан в 1544 году. Сюда в 1608 году была заточена прекрасная Ксения Годунова, до перевода её во Владимирский девичий монастырь. Тут же была пострижена Агафья, сестра Шереметева Большого, бывшая замужем за внуком астраханского царя Муртаза – Алием Кайбуловичем, в крещении Михаилом, упоминаемым в завещании Грозного в 1578 году. Ксения и Агафья находились в монастыре одновременно. Теперь в нем около 500 монахинь.

Главная церковь – Воскресенская; в церкви св. Дмитрия Царевича очень древний иконостас; в церкви Троицы археологически любопытны эмпории на столбах под тяжелыми круглыми сводами. Память Иоанна Грозного до сих пор живет здесь в легендарных рассказах о сестрах Улиании и Алене, «истребленных» им. Имеются и мощи одной из «истребленных», но они под спудом. Неширокие дворы монастырские были вплотную залиты пестрыми толпами людей, между которыми очень картинно выделялись монахини, все в черном. До святыни Кириллова монастыря отсюда всего семь верст хорошей, красивой дороги.

Горицкий монастырь.

Немного в стороне от кипучей стремнины Мариинской системы, в сознательной вековечной неподвижности своего великого призвания, высится Кириллов монастырь.

«Европа, – говорит Шевырев, – полна следов сопротивления разных элементов единению государства; у нас их нет: наши князья жили в городах и вотчинах, наши замки – монастыри». И начинались-то твердыни эти с землянки, с брусяной церковки, с деревянной кельи; владетелями их, «вечными» владетелями, были отшельники в овчинных тулупах и худых ризах, а не в стальных рыцарских доспехах с широкими перьями на шлемах и по плечам. Такими твердынями оказались: Троицкая для центра, для Москвы, Киев – для юга, Кириллов и Олонецкое пустынно-жительство с Соловками – для севера.

Преподобный Кирилл Белозерский – XIV век! Но это, новейшая история того уголка земли Русской, который путники посетили. На Белоозере сидел Синеус, Рюриков брат. Существует тут до сего дня Синеусов курган и красивая о нем легенда: вздумали люди курган копать, до клада дорыться, принялись за дело, но – выехал солдат на коне и помешал. На кургане попадается зачастую рыбья шелуха; если принести ее домой, она обращается в деньги. Вот богатство! Тем не менее, наш север, как справедливо говорит Буслаев, далеко отстал в своем развитии от юга России. «В то время, когда по Волге, на Шексне и на Белоозере кудесники творили разные чудеса, а в Новгороде волхв собирал около себя народ против князя и епископа, Баян, наш южно-русский певец, был уже другом князей и не только прославлял их подвиги, но и осуждал усобицы». Не раздавались на севере сладкозвучные струны Баяновы, но непроходимые дебри ожидали святых и умных людей, нарождавшихся во времени; таковы были Кирилл Белозерский и Нил Сорский.

Выход Шексны из Бела-Озера – место очень ранней цивилизации, засвидетельствованной с первых строк начала летописи основанием здесь в XIII веке самостоятельного удела, развившегося в первые десятилетия ига татарского. После службы в Орде, князь Глеб Васильевич основал свое местопребывание при самом истоке Шексны, на южном её берегу, и соорудил храм св. Василия в полутора верстах от Карголома, против Крохина. Ручей или речка, впадающая в Шексну, называется и поныне Васильевской. Предание об основании древнейшего Белозерска указывает, что место сооружения храма св. Василия находилось подле капища финских инородцев, пожертвовавших им при обращении в христианство, когда нашли тут неведомо откуда явившийся образ св. Василия, а подле образа – теплую просфору. Это послужило поводом основания церкви и при ней монастыря св. Василия при начале Белозерска. Через двести слишком лет существования Белозерска, уже в 1459 году, город перенесен на Карголом, а оттуда, в 1612 году, разоренный шайкой вольницы, поставлен на настоящее, третье, место.

Кирилло-Белозерский монастырь.

Когда подъезжаешь от Гориц к Кириллову монастырю, перед нами возникает он на берегу озера настоящею, внушительною твердынею в двух своих оградах со множеством куполов. Таких оград нынче не делают: цели нет. Внутренняя имеет 10 аршин вышины при 1¹/₂ аршинах ширины; наружная – 16 при 9¹/₂. За такою бронею и свое время можно было отсидеться. Тихо плещется у стен монастыря Сиверское озеро. Низкие берега его кажутся еще площе, еще низменнее в соразмерности с монастырскими твердынями, плывущими над тихою гладью темных озерных вод. Пейзаж строг, задумчив, но не мрачен.

Когда, в 1775 году, губернатор, а впоследствии наместник новгородский Сиверс праздновал день своего рождения на берегу озера в Кирилловом монастыре, он, плененный красотою места, заблагорассудил упорядочить план города, и в 1791 году был составлен план его, доныне неосуществившийся: город возник, как хотел, по своей фантазии, и скромно прилегает к монастырю, и в тени его громад и бессчетных воспоминаний.

Кириллов монастырь действительно вызывает длиннейшую вереницу воспоминаний.

В одном 1612 году приходившая сюда Литва не менее пяти раз «выжгла и высекла» монастырь; приходили сюда паны Вобовские, Песоцкие и другие. «Сколько святых мужей пребывало здесь, – говорит Шевырев, – Мартиниан, Ферапонт, Христофор; отсюда вышли Корнилий Комельский и Нил Сорский. Цари и князья приезжали сюда на богомолье. Здесь Иоанн Грозный возымел желание постричься в монахи, искренно или неискренно – ему известно да Богу. Здесь томились в изгнании многие славные мужи древней Руси. Здесь столь многие нашли вечное успокоение, иные даже в муках, как например: князь Иван Петрович Шуйский, сосланный Годуновым при царе Феодоре Ивановиче и, может быть, удавленный в одной из башен».

Этих немногих строк достаточно, чтобы уяснить себе, перед каким внушительным памятником исторического прошлого русской жизни стоит тот, кто видит Кириллов монастырь. А с чего началось? Преподобный Кирилл родился в 1337 году, в Москве, в семье достаточной, и крещен именем Косьмы; «остроумен же сущи отрок зело»; по смерти родителей он переселялся к сроднику своему Тимофею, одному из вельмож, окольничему великого князя Дмитрия. Весьма рано задумал Косьма постричься в монахи, но никто не смел просить об этом любившего его всей душой Тимофея. Преподобный Стефан, которому юноша сообщил свои намеренья, возложил на него однажды иноческие одеяния без пострижения, и объявил Тимофею, придя к нему, что он приносит ему благословение «богомольца Кирилла».

«Кто есть Кирилл»? – спрашивает боярин. – «Бывший слуга твой Косьма». Услыхав об этом, «яростен был Тимофей», но, уговоренный преподобным Стефаном, он примирился, и юноша принял настоящее пострижение.

Кирилл поступил в московский Симонов монастырь. В Четьи-Минеях царя Алексея Михайловича, монастырь поминает до сих пор жертвы бунта в Пскове в 1650 г. и павших под Смоленском в 1634 г.

Горицкий монастырь.

В Четьи-Минеях подробно рассказано, как быстро достиг он в монастыре великого почета, как любил беседовать с ним, посещая монастырь, преподобный Сергий, как, чтобы избегнуть знаков уважения к себе, Кирилл «под образом буйства» юродствовал и принимал за это радостно наказания, как знали тогда уже, что он умеет книги «добро писати», что «слово его солию разума растворено» и как почти насильно возвели его в звание архимандрита Симонова монастыря.

Власть была не по сердцу преподобному: он отказался от архимандрии, удалился сначала безмолвствовать в келью, а затем, имея видение Богородицы, ушел на Белоозеро, где ископал себе малую келью в густом, непроходимом лесу и унес с собою «немного книжиц». Эти «книжицы» разрослись теперь в значительную Кирилловскую библиотеку и образовали школу спасителей, известных всему православному миру.

Очень красиво предание о том, как, после поселения преподобного в келейке, люди не раз слышали «звоны от этого места и певцов поющих», чего на самом деле быть не могло. Чрезвычайно картинен рассказ о том, как, чтобы ограбить пустынника, у которого будто бы богатства скрыты, послал некий боярин своих слуг, и они своими глазами видели, две ночи подряд, окрест монастыря многое множество людей, воинов, из луков стрелявших, которых на самом деле опять-таки не было. Глубокое сердцеведение отличало Кирилла: он прозревал людей. В числе чудес, им совершенных, – что редко в жизнеописаниях святых, – сообщается даже о том, что он воскрешал мертвых, а именно брата Далмата, умершего без принятия Святых Тайн. Кирилл воскресил его: он причастился и умер вторично.

Слава Кириллова чрезвычайно быстро подняла монастырь и населила его. От преподобного остались нам три послания его к трем князьям, с которыми был он, как видно, в самых коротких отношениях: к великому князю Василию Дмитриевичу, к можайскому князю Андрею, третье – к звенигородскому князю Дмитрию. В посланиях этих имеем мы красноречивый и чрезвычайно характерный для нашей истории факт, который свидетельствует – по словам Шевырева – о духовной связи, соединявшей отшельника с державцами Русской земли.

Древнейшая плита, из тех, надписи которых еще возможны для прочтения и не сглажены временем, 1554 года, высится в соборной церкви Успения над прахом князя Владимира Ивановича Воротынского, славного участника Казанского похода, стоявшего во время болезни Иоанновой за сына его Дмитрия. Тут же с 1573 года покоится другой Воротынский, вероятно «слуга государев», главный вождь при взятии Казани, победитель Девлет-Гирея. В 1560 году был он сослан сюда с женой; сыном и дочерью; но жил пышно, потому что ему отпускали из государевой казны и лососей, и романей, и ренское; двенадцать человек состояло при нем, тоже на царском иждивении. В 1565 году князь был прощен, но по извету в колдовстве обвинен снова и замучен в Москве огнем. Существует предание, будто Иоанн Грозный сам подгребал уголья к полумертвому телу; едва, дышавшего, его повезли в Кириллов, и он умер на пути.

Кроме поколений Воротынских, в монастыре покоятся и многие Шереметевы. Один из них, Иван Васильевич Шереметев Большой, постриженный здесь под именем Ионы, был причиной знаменитого язвительного послания Иоаннова на имя игумена настоятеля Кириллова монастыря. Этому знаменитому представителю рода Шереметевых, раненому при Казани и в битве при Судьбищах, воевавшему с крымцами, шведами и в Ливонии, правившему, при учреждении опричнины, земщиной и в отсутствие государя ведавшему даже Москву, весьма подходило постричься в Кириллове «от лютого треволнения мирскаго», так как тут уже схоронены были его два брата: Григорий, убитый под Казанью, и Никита, казненный Грозным.

Иван Васильевич Шереметев-Большой, сведения о котором заимствованы из замечательного труда Барсукова: «Род Шереметевых», подвергся, как известно, высшей опале, был посажен в тюрьму и пытан. Курбский рассказывает об этой пытке так: «Царь мучил его такой презлой, узкой темницей, острым помостом приправленной, и сковал тяжкими веригами по шее, рукам, ногам и по поясу обручем железным и к обручу десять пудов привесил, и сам говорил с ним: «Где скарбы твои, скажи мне?» – «Целы сокровенны лежать», – отвечает Шереметев. – «Поведай, прошу тебя, о скарбах твоих!?» – «Не можешь их взять», – отвечал Шереметев, – «потому что убогими руками моими в небесное сокровище ко Христу принес!»

Царь пощадил однако жизнь Ивана, но брата его Никиту велел удавить. Пострижен был Шереметев, инок Иона, в 1570 году. Из послания Царя к настоятелю видно, что инок Иона, кроме кельи, имел за монастырем свой двор с поварнями и многочисленной прислугой. «Монастырское благоразумие – пишет Царь – погибло от Шереметевых». «Есть у вас в монастыре Анна и Каияфа, Шереметев и Хабаров, и есть Пилат, Варлам Собакин, понеже от царской власти послан (самим Иоанном для наблюдения); и есть Христос распинаем, Чудотворцево предание преобидимо... у вас Шереметев сидит в келье, что Царь, и Хабаров к нему приходит, да и иные чернецы, да едят, да пьют, что в миру; а Шереметев, невесть со свадьбы, невесть с родин, рассылает по кельям постилы, коврижки и иные пряные составные овощи... а ине глаголют, будто-де и вино горячее потихоньку в келью к Шереметеву приносили»...

Знаменитый инок Иона, рассылавший по кельям «коврыжки», некогда водивший войска в разных концах России, выдержавший пытку и ведавший в отсутствие царево Москву, мирно покоится теперь наравне с другими. Не так вольготно, как ему, жилось в монастыре другому большому человеку тех дней – Никону, когда перевели его из Ферапонтова монастыря: келья его была «вельми неугожа» и с постоянным угаром.

Выше упомянуто было о монастырских Синодиках; но и других реликвий древности тут обильно; таковы: портрет преподобного Кирилла, писанный при жизни его, «многодумный, величавый»; его фелонь, овчинный тулуп, вериги, его духовное завещание; золотая братина – дар Грозного, с изображениями женщин; «не с посланьями ли вместе прислана она была Царем для вящего уязвления?» – спрашивает Шевырев.

Библиотека монастыря – единственная в своем роде, в особенности по числу и достоинству рукописей; в ней имеются рукописных: 65 Евангелий, 31 Апостол, 131 Псалтырь и так далее. Кирилловские списки встречаются везде, и они везде в почете. Помимо рукописей чисто духовных, попадаются и такие, в которых есть реалистические объяснения явлений природы по Галену, что «земля с устроением яйцевидным», что «молнию прежде видно, гром слышен потом, ибо зрение скорейшее есть, а слышанье чувство косное». В одном из сборников говорится о женитьбе: «Лучше болеть трясицею, нежели быть обладаему злою женою: трясца, потрясши, отпустит, а злая жена до смерти иссушит».

По штату 1761 года монастырь владел 21,590 крестьянами; села и проселки управлялись старцами-чернецами, с содержанием настолько скудным, что один из них писал игумену, что «замер до основания с одним квасом».

Расставаясь с обителью преподобного Кирилла, было бы непростительно не вспомнить другого великого подвижника – Нила Сорского, вышедшего из неё же.

В пятнадцати верстах от Кириллова монастыря, следовательно, как говорится, почти рукой подать, находится на реке Сорке обитель, основанная преподобным Нилом Сорским. К сожалению, путешественникам не предстояло возможности, в виду разных обстоятельств, посетить эту обитель. Могучая, своеобразная, глубоко привлекательная личность преподобного Нила должна быть, однако, помянута и при посещении Кириллова монастыря.

В умственном отношении, XV и XVI века были несомненно «темными». Единственный путь образования шел чрез духовенство и монашество. Правда, и оно было не знаменито: Акакий епископ тверской, «малоучен бе грамоте»; иереи «мнози суть не умеют книг»; невежды говорили, что читать Апостола и Евангелие «грех простым людям». В те дни выработалась даже, так сказать, особая форма, в которую образование отливалось: это были «Сборники», форма вполне специфическая, отчасти напоминающая то своеобразное значение, которое имели и имеют для нас, благодаря совершенно особым условиям нашего книжного дела, наши толстые журналы. Монастырские «Сборники», имеющиеся налицо в громадном количестве и в Кирилловом монастыре, это были тогдашние толстые журналы, и в них, как говорит исследователь, рядом с истинным попадали и апокрифы.

Но сильно ошибся бы тот, кто предположил бы, что «темные» времена не производили замечательных людей, что под внушительным единством православия не работали умы и не развивались своеобразные мировоззрения. Может быть, в истории других церквей нет примера более резко высказанных двух направлений, высказанных совершенно одновременно и так вполне законченно, как направление вышедшего из Кирилловой обители Нила Сорского и основателя Волоколамского монастыря Иосифа Волоцкого.

Это огонь и вода, имеющие общее только в том, что они оба – стихии. Людям, посещающим эти места, полные следов пустынножительства, параллель между Нилом Сорским и Иосифом Волоколамским напрашивается сама собой.

Иосиф родился в 1439 году. Это был человек чисто формального направления, для которого оказывались равно святы, равно истинны и закон Моисеев, и Евангелие. Знаменито его учение, изложенное в послании старцам, «о богопремудростном, богонаученном коварстве». Его монастырский устав тяжел; настоятель чрез своих подручных проникает во все кельи и заботится «прежде о телесном благообразии, а потом о внутреннем хранении». Он допускает в монастыре телесные наказания; он определяет то, как стоять монахам в церкви: «Стисни свои руце и соедини свои нозе и очи смежи и ум собери»; он учил даже тому, чтобы братия молилась на показ: когда на нее смотрят миряне, «тогда паче»; он считал монастырь привилегией избранных и требовал для монастырей права владения имениями и деньгами, для материальной помощи народу; Иосиф видел в монастыре рассадник епископов, митрополитов, аристократии церкви. Само собой разумеется, что карать непокорных составляло необходимую принадлежность его учения; он был против всякой новой мысли, против всякой свободы; один из его учеников высказал даже следующее: «всем страстям мати мнение, мнение второе падение». Далее этого идти было нельзя!

Нил Сорский родился в 1433 году, т. е. только шестью годами ранее Иосифа Волоцкого. Он постригся в Кириллове. Прямо противоположно Иосифу утверждал он: «писания многи, но не все божественны суть». У него самодержавны и полновластны только Священное Писание и Канон, а святоотческие творения отпадают во вторую категорию. Нил вполне отрицает слепое отношение к букве писания, он прежде всего философ-богослов. Ни продолжительное служение, ни посты не составляют, по нем, заслуги; дурные помыслы делит он на восемь видов и разбирает их каждый отдельно, не оставляя без внимания и физиологии страстей. Он развил преимущественно жизнь в скитах, издавна сохранившуюся на севере; он отрицал право монастырей на земельные владения и не думал готовить иноков к высшей духовной иерархии; власть настоятеля в монастыре была для него только нравственной.

Трудно найти в истории церкви две более резкие противоположности, чем Нил и Иосиф. Оба они были современниками, и сравнение их обоих свидетельствует чрезвычайно ясно против тех, кто, благодаря поверхностности взгляда, обвиняет нашу православную церковь в какой-то, никогда небывалой, умственно-нравственной неподвижности; Нил и Иосиф – достаточные тому доказательства, и оба они признаны нашей церковью «преподобными»

С пропуском парохода «Казань» сквозь первый шлюз Белозерского канала, около 5 часов пополудни, мы были, так сказать, отделены от монастырских впечатлений дня и поставлены лицом к лицу с совершенно иными, чисто практического, торгового, рабочего характера.