Текст книги "Лик смерти"

Автор книги: Коди Макфейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Я всегда называла Джона Симмонса «сэр». Я считала его настоящим рыцарем, и он никогда не давал повода в этом усомниться. Келли была единственной из моих знакомых, кто называл его Джонни, а он, в свою очередь, был единственным, кто безнаказанно называл ее Кальпурнией, именем, которое она люто ненавидела.

– Ну хорошо, Кальпурния, – сказал Симмонс, снова повернувшись к ней. – Я полагаю, вы будете внимательны на месте преступления? Обещаете, что ни до чего не дотронетесь и не натопчете там, где не нужно?

– Обещаю, – ответила Келли и, подняв левую руку, правую приложила к сердцу. – И вот что еще, Джонни…

И она рассказала Симмонсу о заднем дворе, а он снова удостоил ее нежной улыбкой.

– Я сейчас же пошлю туда человека, – сказал он и, недоверчиво взглянув на нас с Барри, отступил. Мы шагнули в комнату.

Оставив нас одних, Симмонс, чертыхаясь, отправился на первый этаж. Несмотря на ворчание, он понимал, что нам необходимо погрузиться в атмосферу преступления. Он никогда не ограничивал меня ни во времени, ни в пространстве, никогда не давил и не заглядывал через плечо.

Теперь, когда мне уже не нужно было увещевать Сару, я остановилась и посмотрела на все взглядом криминалиста.

Мистеру Дину и миссис Лоурель Кингсли (сейчас-то я знала, как их зовут), без сомнения, было около сорока. Оба загорелые, красивые, в прекрасной спортивной форме, ухоженные. Даже в таком состоянии в них еще чувствовалась жизненная сила.

– Господи! Он был слишком самоуверен! – воскликнула я. – Не потому, что пришел сюда посреди выходного дня, а потому, что ему покорились двое красивых здоровых людей и их сын-подросток.

Глаза Дина были широко открыты, они уже превратились в глаза мертвеца, серые, словно подернутые дымкой, как мыльной пеной. А глаза Лоурель оказались закрытыми. Губы у обоих были растянуты и напоминали собачий оскал, как будто их заставили улыбаться, пригрозив оружием. Язык Дина вывалился изо рта, Лоурель крепко стиснула зубы.

«Отныне, – подумала я, – она уже не сможет их разомкнуть».

Но что-то подсказывало мне: об этом хорошенько позаботились, сама женщина наверняка была против.

– Пожалуй, он угрожал оружием, хотя вряд ли ножом, – сказала я. – Нож не произвел бы должного впечатления на такое количество людей. Скорее всего пистолетом. Большим и устрашающим.

Тела несчастных от самых ключиц были разворочены так, будто они проглотили по ручной гранате.

– Один-единственный длинный разрез на каждом, – сказал Барри. – Убийца воспользовался чем-то острым.

– Может, скальпелем? – пробормотала я. – Но разрез не слишком ровный, похоже на признаки нерешительности. Вы заметили эти рваные участки?

– Да.

– Мерзавец рассекал их тела дрожащими руками, то и дело останавливаясь, потом выгреб все, что мог, у них изнутри и выкинул, как рыбак, потрошащий рыбу.

Стоя над телом миссис Кингсли, я видела нижнюю часть ее позвоночника. Внутренние органы, которые должны были скрывать его от моих глаз, полностью отсутствовали.

– Эта нерешительность меня удивляет.

– Почему? – спросил Барри.

– Потому, что во всем остальном он действовал слишком уверенно.

Я наклонилась, желая внимательнее рассмотреть горло жертвы.

– Горло-то он им перерезал ровно и без малейших колебаний. – Я выпрямилась. – А может, это не признаки нерешительности. Может, след такой неровный от того, что убийца был очень возбужден? Ведь он мог, например, испытать оргазм.

– Мысль интересная, – откликнулась Келли.

В отличие от тел Дина и Лоурель тело их сына, Майкла, лежало нетронутым. Оно было белым от потери крови, но избавлено от участи, постигшей тела родителей.

– Почему он не тронул мальчика? – поинтересовался Барри.

– Он стал уже не важен для убийцы или был слишком важен для него. Одно из двух.

Келли осторожно подошла к кровати, внимательно осмотрела тела и перевела взгляд на исписанную кровью стену.

– Что ты видишь? – спросила я.

– Яремную вену у всех троих он не тронул. Судя по цвету кожи, убийца выпустил им всю кровь, но сделал это раньше, чем распотрошил тела.

– Почему ты так решила? – подал голос Барри.

– Недостаточно крови в брюшной полости и на видимых органах. Главный вопрос в другом: где остальная кровь? Пусть одного он убил внизу, в гостиной. А остальных? – Жестом Келли обвела комнату. – Кровь здесь в основном на стенах; есть несколько клякс на ковре, но этого недостаточно. Одеяла и простыни испачканы кровью, не спорю, но лишь слегка, – сказала она, покачав головой. – Горло он резал им явно не здесь.

– Я тоже обратила на это внимание, – откликнулась я. – Он выпустил им кровь где-то в другом месте. Где?

Через мгновение, не сговариваясь, мы уставились на маленький коридорчик, ведущий из спальни в ванную комнату. Не сказав ни слова, я двинулась туда, Барри и Келли – за мной.

Все стало ясно, когда мы вошли.

– Ну, – мрачно сказал Барри, – вот вам и объяснение в лучшем виде.

Огромная ванна, созданная для неги и расслабления, более чем на четверть была заполнена свернувшейся кровью.

– Он выпустил им кровь в ванной, – пробормотала я и указала на две порыжевшие кляксы на ковре. – Потом вытащил их оттуда и положил рядышком на кровать.

Мой мозг лихорадочно работал, и я еще острее ощутила взаимосвязь недавних событий.

Я молча прошла в спальню и тщательно осмотрела запястья и щиколотки супругов Кингсли. Келли и Барри удивленно уставились на меня.

Я показала на трупы.

– Ни единого следа, ни на щиколотках, ни на запястьях! У нас двое взрослых. Их заставили раздеться донага, положили в ванну одного за другим, перерезали им горло и выпустили кровь. – Как такое могло произойти?

– Понимаю, о чем ты, – сказал Барри. – Они должны были сопротивляться. Как убийце это удалось? Вряд ли он бросил что-то вроде: «Сиди и жди своей очереди» – и ему подчинились.

– Принцип Оккама, закон минимума допущений, – ответила я. – Самый простой ответ: они не сопротивлялись.

Сбитый с толку, Барри нахмурился, затем лицо его прояснилось, и он согласно кивнул:

– Ты права, они были без сознания. Может, под воздействием наркотиков? – Он снова сделал запись в блокноте. – Я скажу, чтобы проверили при вскрытии.

– Понимаешь, – я покачала головой, – если это так, значит, убийце нужно было перенести три трупа, а один из них еще и поднять на второй этаж. Как ты думаешь, Барри, какого роста мистер Кингсли? Футов шесть?

– Шесть или шесть с небольшим, – кивнул он, – и вес у него очень приличный.

Я даже присвистнула. «И он должен был втащить одурманенного Кингсли в ванную…»

Я снова покачала головой:

– Значит, убийца высокий или очень сильный или и то и другое вместе.

– Ну разумеется, – кивнул Барри, – не лилипута же мы ищем.

– Их могло быть и двое, – сказала Келли, скользнув по мне взглядом. – Мы уже сталкивались с такими убийствами.

«Она права. Партнерство в подобных делах не такой уж редкий случай. Моя команда не раз отлавливала подобных извращенцев».

– У нас нет очевидных улик, говорящих о сексуальном насилии, – заметил Барри. – Но это еще ничего не значит. Все разъяснится только после экспертизы.

– Скажи, чтобы мальчика проверили первым, – попросила я.

Барри удивленно поднял бровь.

– Его не потрошили, – показала я на тело Майкла. – Он чистый. Мне кажется, убийца вымыл его уже после смерти. Похоже, он его даже причесал. Может, здесь и не было ничего сексуального, но что-то все-таки произошло. Он почему-то не испытывал ненависти к мальчику.

– Понятно, – сказал Барри и снова сделал запись.

Я пристально оглядела комнату, изучила кровавые полосы на стене и на потолке. Местами создавалось впечатление, будто художник выплеснул на белый холст банку, доверху наполненную краской. И это еще больше сбивало с толку. Кровавые завитки, символы, полосы. А самое главное – они были везде.

– Кровь и извлеченные внутренние органы, несомненно, что-то значили для мерзавца, – пробормотала я. – У нас есть все основания полагать, что он не мучил своих жертв и что они истекли кровью прежде, чем он распорол им животы. Их боль была ему не важна. Ему нужно было то, что внутри. Особенно кровь.

– Зачем? – спросил Барри.

– Пока не могу сказать. Например, в ритуальных целях. Кровь – это жизнь, ее можно выпить или использовать для предсказания будущего – выбирайте сами. – Я качнула головой. – Странно…

– Ты о чем?

– Все, что я увидела сначала, указывало на дело рук неорганизованного убийцы. Распотрошенные трупы, кровавые художества. Такие преступники действуют хаотично. Они не могут планировать, зацикливаются в какой-то момент и теряют контроль над собой.

– Ну и что?

– Почему же тогда мальчику не выпустили кишки, и почему Сара осталась жива? Здесь что-то не сходится.

Барри задумчиво посмотрел на меня и пожал плечами.

– Пойдем-ка в ее комнату, – сказал он. – Может, там мы найдем ответ.

Глава 11

– Вот это да! – воскликнула Келли.

И было от чего.

Первое, что нам бросилось в глаза, – слова, написанные на белой стене рядом с кроватью.

– Кровь? – спросил Барри.

– Да, – подтвердила Келли.

Буквы были огромными, гневными. В каждой их черточке проглядывала клокочущая ненависть: «Пристанище боли».

– Что, черт возьми, это означает? – раздраженно спросил Барри.

– Не знаю, – ответила я. – Но послание так же важно для убийцы, как кровь и извлеченные внутренности.

– Интересно, почему он написал это в спальне Сары? – спросила Келли.

– Да уж, загадка на загадке сидит и загадкой погоняет, – проворчал Барри. – Нет чтобы написать что-нибудь полезное, например: «Привет! Вы всегда сможете меня найти по адресу: Оук-стрит, дом 222. Признаю себя виновным».

Вторая причина, заставившая Келли так бурно отреагировать, была в оформлении комнаты. На меня невольно нахлынули воспоминания о девчачьей, полной безделушек спальне Алексы, в дверях которой я вот так же стояла сегодня утром. Комната Сары была ее полной противоположностью. На полу черный ковер. Окна наглухо зашторены черными занавесками. На двуспальной кровати с пологом, застеленной черным постельным бельем, лежало стеганое ватное одеяло – тоже черного цвета. И все это резко выделялось на фоне белоснежной стены. Сама комната была слишком большой для ребенка. Чуть ли не вполовину больше стандартной детской комнаты в большинстве домов, где-то десять на пятнадцать. Несмотря на огромную кровать, комод с зеркалом, маленький компьютерный стол, книжную полку над ним и, наконец, журнальный столик с выдвижными ящичками, расположенный напротив кровати, в центре комнаты оставалось еще много свободного места, однако толку от него не было. Комната выглядела пустой и заброшенной.

– Я, конечно, не специалист, – произнес Барри, – но мне кажется, что у этой девочки большие проблемы. Я имею в виду не только гору трупов.

Я внимательно осмотрела журнальный столик. Своими размерами он напоминал высокий круглый табурет. На нем стоял маленький черный будильник. Больше всего меня заинтересовали три маленьких выдвижных ящичка.

– Мы можем сейчас кого-нибудь позвать, чтобы отсюда сняли отпечатки пальцев? – спросила я Барри.

– Наверное… но зачем? – Он пожал плечами.

И я пересказала ему просьбу Сары. В ответ Барри смущенно сказал:

– Я не могу позволить тебе забрать дневник. Ты ведь знаешь.

Я вздрогнула и посмотрела на него. Он прав, конечно, я знала. Моя просьба противоречит цепочке улик и по крайней мере дюжине других правил криминалистики, нарушение которых довело бы Джонни Симмонса до апоплексического удара.

– Давайте позовем сюда Джонни, – сказала Келли. – Я придумала, что делать.

Оглядев спальню Сары Кингсли, Симмонс спросил:

– Ну, Кальпурния, объясни, что ты пытаешься тут сотворить?

– Джонни, безусловно, Смоуки не может взять дневник. Но я придумала сфотографировать каждую его страницу.

– Ты хочешь, чтобы мой фотограф тратил время на девчачий дневник?

– Да.

– Почему я должен все бросить и заниматься вашими проблемами?

– Потому, что ты можешь, мой сладкий, и потому, что это необходимо.

– Ладно, – сказал он, повернулся и направился к двери, – я пришлю вам Дэна.

Я уставилась на него, пораженная столь мгновенной и безоговорочной сдачей позиций.

– Как тебе это удалось? – спросил Барри.

– Я знаю волшебное слово, «необходимо», – ответила Келли. – Джонни не терпит лишних телодвижений во время работы. Но если от его команды требуется помощь, чтобы прояснить ситуацию, он будет работать не покладая рук. Убедилась на собственном опыте, – усмехнулась она.

Дневник, разумеется, оказался абсолютно черный, маленький, в мягкой кожаной обложке. Не мужской и не женский, но очень удобный.

Пунцовый от смущения Дэн, тот самый фотограф, был уже в спальне, с камерой.

– Мы хотели бы получить изображение каждой странички, по порядку, и достаточного размера, чтобы потом можно было распечатать и прочесть.

Дэн кивнул.

– Вы хотите скопировать дневник с помощью фотоаппарата?

– Совершенно верно, – подтвердила Келли.

Дэн снова покраснел и закашлялся. Близость Келли действовала на него подавляюще.

– Как… скажете, – запинаясь произнес он. – У меня есть свободная карта памяти на один гигабайт, я сниму на нее и отдам вам.

– Теперь осталось найти того, кто поможет открыть дневник. И я даже знаю, кто это будет, – сказала Келли и подняла руки, демонстрируя хирургические перчатки, которые уже успела натянуть.

Дэн успокоился и почувствовал себя в безопасности лишь за объективом своего фотоаппарата. Мы с Барри наблюдали за его действиями. Тишина в комнате прерывалась только звуками загоравшейся вспышки и шепотом Дэна, просившего Келли переворачивать страницы.

Мельком взглянув на почерк Сары, я наконец обнаружила хоть какой-то намек на женственность. Буквы были аккуратными, ровными и четкими, написанными – вот неожиданность! – черными чернилами. Они покрывали страницу за страницей, страницу за страницей. И я поймала себя на мысли: «О чем может написать девочка, окружившая себя черным цветом?» Но сразу же засомневалась, что действительно хочу это знать.

Подобные противоречия преследуют меня всю жизнь. Я понимаю, что мир прекрасен. С другой стороны, мне известно, насколько ужасным и безобразным может он стать. Наверное, я легко обрела бы счастье, если бы мне не нужно было сглаживать эти противоречия и постоянно задаваться вопросом: «Как я могу быть счастливой, если знаю наверняка, что именно сейчас кто-то попал в беду?»

Я вспомнила, как однажды ночью мы подлетали к Лос-Анджелесу – я, Мэт и Алекса. Мы возвращались из отпуска. Алекса сидела у иллюминатора, и когда мы снижались, рассекая облака, она изумленно ахнула:

– Мамочка, посмотри!

Я наклонилась и взглянула в иллюминатор. Внизу безбрежным морем огней сиял Лос-Анджелес.

– Красиво, правда?! – воскликнула она.

– Очень красиво, моя хорошая.

И это действительно было прелестно, прелестно и в то же время устрашающе. Потому что я знала, какие акулы плавали в этом море огней. Я знала, что в ту же самую минуту, когда Алекса, улыбаясь, широко открытыми глазами смотрела на проплывавший под нами город, в нем насиловали женщин, мучили детей, кто-то кричал, потому что не хотел так рано умирать.

Отец как-то сказал мне: «Обычный человек, если представится случай, скорее усмехнется, чем захочет узнать правду». Я убедилась в этом на собственном опыте и на опыте жертв. Надеясь остаться в неведении, начинаешь принимать желаемое за действительное. Я прочту дневник и позволю этим черным прописным буквам увлечь меня за собой, вот тогда и посмотрим, о чем они хотели мне рассказать.

Звуки работающего фотоаппарата наполнили комнату; каждый раз я вздрагивала, словно от выстрела.

Еще не было девяти, когда я направилась вниз. Увидев меня и Барри, Джон Симмонс жестом подозвал нас к себе. В руке он держал цифровой фотоаппарат.

– Думаю, вы обрадуетесь, – сказал Симмонс, – когда узнаете, что нам удалось снять с кафеля отпечатки ног преступника, скрытые, но вполне четкие.

– Здорово, спасибо, – ответила я.

– Жаль, что у нас нет базы данных, чтобы сразу же их проверить, – заметил Барри.

– И все-таки отпечатки – уже кое-что!

– Можете посмотреть!

– Как это? – нахмурился Барри.

– Вот, убедитесь сами, – сказал Симмонс, передав ему фотоаппарат.

Это была зеркальная цифровая 35-миллиметровая фотокамера с жидкокристаллическим экраном. Благодаря высокому разрешению такие камеры стали основным инструментом криминалистов для фиксации отпечатков.

Изображение на экране было мелкое, но мы сразу же увидели все, что Симмонс имел в виду.

– Это шрамы? – спросила я.

– Думаю, да.

Они покрывали подошвы. Длинные и тонкие, все шрамы располагались поперек, не было ни одного продольного.

Барри вернул камеру Симмонсу.

– Вы когда-нибудь видели подобное?

– Я видел. Трижды. В качестве добровольца я работал в «Международной амнистии» и принимал участие в посмертном исследовании жертв предполагаемых пыток, а также в поиске улик в городах, оказавшихся под подозрением. Эти шрамы напоминают следы, которые остаются на ступнях после ударов палкой или кнутом.

Я поморщилась:

– Это ведь очень больно?

– Мучительно. Сделанные неумело или, напротив, очень искусно – все зависит от цели, – такие удары могут и покалечить, хотя обычно их наносят в качестве наказания, а не для того, чтобы изуродовать.

– Шрамы на обеих ногах? – спросил Барри.

– На обеих.

Мы замолчали, размышляя о новом повороте событий. В любом случае вероятность, что убийца терпел когда-то подобные мучения, хоть какой-то, но факт его биографии.

– Это обстоятельство соответствует представлению о нем как о неорганизованном преступнике, – заметила я.

Даже если все остальное говорит об обратном.

– Битье палкой редкость. Такое наказание применяют главным образом в Южной Америке, частично на Ближнем Востоке, а также в Сингапуре, Малайзии и на Филиппинах.

– Есть что-нибудь еще? – спросил Барри.

– Пока нет. Конечно же, мы проверим содержимое фильтрационной системы, надо только запастись терпением.

Работа криминалистов на месте преступления заключается в идентификации и индивидуализации. Индивидуализация возможна, когда найденные улики принадлежат одному-единственному конкретному источнику. Отпечатки пальцев, например, или пули, по которым в большинстве случаев можно определить оружие. Но окончательный ответ дает только анализ ДНК.

Огромное количество улик может быть только идентифицировано. Идентификация – это процесс отождествления улик по общим признакам. Скажем, металлическая стружка, найденная в проломленном черепе жертвы, после исследования определяется как металл, обычно используемый для отливки молотков.

Однако дорожки этих двух процессов могут и пересекаться. Предположим, у нас имеется подозреваемый. Мы выясняем, есть ли у него молоток. Оказывается, есть. Отметины на черепе жертвы соответствуют острому концу молотка подозреваемого, на котором при дальнейшем исследовании мы обнаруживаем ДНК жертвы. Затем снимаем отпечатки пальцев с рукоятки молотка и выясняем, что они принадлежат подозреваемому. Так, объединившись, идентификация и индивидуализация окончательно решают его судьбу. Это трудоемкие процессы, которые требуют не только технических знаний и опыта, но и способности логически мыслить и сопоставлять факты.

Я обнаружила очевидное – кровь в бассейне с водой – и предположила, что наш подозреваемый искупался в нем. Келли приняла к сведению эту информацию и, увидев мокрые следы на кафеле, привела нас к скрытым отпечаткам ног преступника.

Точность, с которой разгадывал преступления Шерлок Холмс, не что иное, как милая выдумка. На самом деле мы, как пылесосы, поглощаем все, что под руку попадется, и лишь затем пытаемся разобраться в находках.

Мы с Барри стояли на лужайке перед домом и ждали, пока Келли закончит разговор с фотографом Дэном. Вот-вот должен был подойти Алан с отчетом. Мне не терпелось домой.

Барри вытащил из кармана рубашки пачку «Мальборо». «Мои любимые», – подумала я, испытывая смутное сожаление.

– Хочешь закурить? – спросил Барри, протягивая пачку.

– Нет, спасибо, – ответила я, поборов возникшее желание.

– Ты бросила?

– Постою рядом с тобой, подышу.

– Ну, – великодушно ответил он, зажигая спичку, – если ты хорошенько попросишь, я даже могу выпустить дым тебе в лицо.

Барри прикурил, глубоко и с удовольствием затянулся. Я наблюдала, как он выдохнул огромное облако дыма, которое повисло перед нами в воздухе да так и осталось висеть.

Мои ноздри затрепетали, услышав сладостный запах…

– Завтра утром хочу навестить девчонку, – сказал Барри. – Было бы неплохо пойти вместе.

– Позвони мне пораньше на мобильный.

– Договорились.

Он снова затянулся и, кивнув в сторону дома, спросил:

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Многое слишком запутанно. Ясно одно: за всеми его действиями кроется какое-то послание. Вопрос только в том, кому оно предназначено: нам или только ему. Хотел ли убийца, чтобы мы поняли значение пролитой им крови? Он действовал преднамеренно, или его заставили «голоса», звучавшие в голове? – Я повернулась лицом к дому. – Нам известно наверняка, что он слишком уверен в себе, силен и прекрасно осведомлен. Однако у нас пока нет информации, организованный это преступник или нет. И мы еще не знаем, чего он боится.

– Боится? – нахмурился Барри. – Что ты имеешь в виду?

– Серийные убийцы – люди самовлюбленные. Они не знают сочувствия. Жертв, способы убийства или пытки они выбирают исходя из собственных страхов, а не из страхов этих несчастных. Мужчина, который боится быть отвергнутым красивыми блондинками, похищает и мучает их с помощью зажженных сигарет до тех пор, пока они не признаются ему в любви. И все потому, что когда-то его белокурая мамочка тушила свои ментоловые сигареты о его пенис. Слишком упрощенно, но таков основной принцип. Способ и жертвы – вот и все, что у нас есть. Но меня мучает один вопрос: «Кто же здесь жертва: Сара, семейство Кингсли или все они вместе?» Ответив на него, мы сможем узнать ответы и на остальные вопросы.

Барри посмотрел на меня пристально и произнес:

– Сколько же мрачного дерьма крутится у тебя в голове, Барретт.

Только я собиралась ответить, как зазвонил мой мобильный.

– Агент Барретт? – услышала я смутно знакомый мужской голос.

– Кто у телефона?

– Эл Хофман, мэм. Я на «горячей линии».

«Горячая линия» – это что-то вроде справочной службы в ФБР. У них налажена связь со всеми, от заместителя директора и дальше по списку. Если кому-нибудь из Квонтико, например, срочно понадобится поговорить с кем-нибудь из наших, да еще в неурочное время, сразу же набирают их номер.

– Я только что принял странный анонимный звонок для вас.

– Кто звонил, мужчина или женщина?

– Мужчина. Говорил приглушенно, словно через мегафон.

– Что он сказал?

– Цитирую: «Передайте этой сучке со шрамами, что есть еще одно убийство. Здесь тоже свершилось правосудие». И оставил адрес в Гранада-Хиллс.

Я молчала.

– Агент Барретт?

– Эл, вы установили, откуда был сделан звонок?

Вопрос, конечно, формальный. После событий 11 сентября «горячая линия» автоматически отслеживает номер, но это считается секретной информацией.

– Он звонил с мобильного. Телефон наверняка левый, ворованный или одноразовый, который невозможно отследить.

– Все равно, дайте мне, пожалуйста, и номер, и адрес.

Хофман мне все продиктовал, я поблагодарила и нажала «Отбой».

– Что случилось? – спросил Барри. И я рассказала ему о звонке.

Целую минуту он не сводил с меня глаз.

– Чертовщина какая-то, дерьмо!!! Ты смеешься надо мной? Думаешь, это серьезно?

– «Здесь тоже свершилось правосудие». Очень близко, слишком много совпадений. Думаю, что серьезно.

– Воистину, этот придурок знает, как испортить воскресный вечер, – пробормотал Барри и в сердцах бросил сигарету. – Лем, передай Симмонсу, что я ухожу. А ты бери в охапку Келли. Полагаю, мы скоро узнаем разницу между болью и правосудием в версии этого парня.

Алана пока не было видно, и я ему позвонила.

– Я здесь, через три дома от вас, ем печенье у миссис Монаган, – ответил он. – Эта очень милая леди согласилась поделиться со мной своими наблюдениями.

В беседах со свидетелями Алан демонстрировал нездешнее терпение. Его совершенно невозможно было вывести из равновесия. «Милая леди, согласившаяся поделиться наблюдениями» – наверняка скандальная любопытная тетка, которая постоянно подглядывает за соседями и дня не проживет без сплетен.

Я рассказала Алану о звонке.

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спросил он.

– Нет, вы с Недом доедайте печенье и заканчивайте опрос соседей.

– Мы так и сделаем, но ты обязательно позвони и расскажи, что там произошло. И будь осторожна.

«Осторожным там делать нечего», – хотела съязвить я, как еще недавно ответила Дэйвсу, но не стала – очень уж серьезный был у Алана голос. Я просто сказала:

– Постараюсь.