Текст книги "Лик смерти"

Автор книги: Коди Макфейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Глава 8

Смеркалось, тени стали длиннее. С пистолетом наготове я стояла перед открытой дверью злополучного дома. Я вспотела и чувствовала себя неуютно в огромном бронежилете с чужого плеча. Сердце бешено колотилось. Я посмотрела на стражей порядка, оставшихся за моей спиной. Напротив дома уже выстроили баррикады. Они начинались от самой проезжей части, на которой стояли четыре патрульные машины и фургон спецназа. На баррикадах дежурили полицейские, готовые произнести одну-единственную фразу: «Назад». А перед ними ждали своей очереди шестеро вооруженных спецназовцев в черных блестящих шлемах. Включенные фары патрульных машин были направлены на дом… и на меня.

«Да, у стражей порядка грязная работа! Люди предстают перед ними в самом неприглядном виде, им приходится иметь дело с кровью, разложением, человеческими испражнениями и принимать жизненно важные решения, не обладая практически никакой информацией. Но даже самому квалифицированному полицейскому или агенту все равно не хватает подготовки, чтобы справиться со всеми проблемами. Критический же момент (а он неизбежен) чаще всего разрешается именно так, как сейчас со мной: агент, вызванный из отпуска, прослушавший всего лишь двухнедельный курс о переговорах с самоубийцами, надевает широченный бронежилет и до последнего сомневается в своих силах. Иначе говоря, делает все возможное, имея в распоряжении минимум». Я отогнала эти мысли и заглянула в дверной проем. Мой лоб покрылся капельками пота, солеными, как слезы.

Дом, построенный в характерном для южной Калифорнии стиле – двухэтажный, покрытый штукатуркой «под дерево» и с крышей из керамической черепицы, – оказался самым новым в районе. Он выглядел вполне ухоженным, вероятно, его перекрашивали около двух лет назад. Не очень большой – владельцы были людьми небогатыми, – но вполне симпатичный. Именно в таких домах живут семьи со средним достатком. На большее он и не претендовал.

– Сара? – позвала я. – Это Смоуки Барретт, милая. Ты хотела меня видеть, и я пришла.

Никакого ответа.

– Я иду к тебе, Сара. Я только хочу поговорить с тобой, хочу понять, что случилось.

Я замолчала.

– Я знаю, что у тебя пистолет, милая. У меня тоже. Не пугайся, когда его увидишь. Я не собираюсь в тебя стрелять.

Подождав немного, я позвала снова, и снова никто не ответил. Я вздохнула, выругалась и попыталась найти причину, чтобы не входить, но ничего придумать не смогла. Зато мое второе «я» было этому только радо. Здесь нет никакой тайны, ведь это свойство, присущее всем, кто по роду занятий подвергается смертельному риску, – в такие ужасные моменты чувствовать, что ты по-настоящему жив. Страх вызвал прилив адреналина, и одновременно с ним пришло ощущение необыкновенной легкости и поразительного, чудовищного счастья.

– Я иду, Сара. Не надо стрелять ни в себя, ни в меня, договорились? – уверенно произнесла я, избавившись от нервозности.

Я сжала свой «глок», глубоко вздохнула и вошла в дом. Первое, что я почувствовала, – запах убийства. Один писатель как-то спросил меня, чем пахнет смерть. Он собирал материал для книги, ему нужны были факты. «Кровью, – сказала я тогда. – Смерть отвратительна, но если запах крови сильнее других запахов, это уже пахнет убийством». Он спросил меня, на что похож запах крови. «Как будто ваш рот битком набит медяками и вы не в состоянии избавиться от них», – ответила я.

И вдруг я почувствовала этот острый, всепоглощающий запах, и он придал мне еще больше уверенности. «Убийца здесь. Я охочусь на убийцу!» Я прошла вперед, бесшумно ступая по гладкому полу из красного дерева, который даже не скрипнул под ногами. Справа от меня была просторная гостиная со сводчатым потолком и камином, с толстым бежевым ковром. Напротив камина располагался большой двухсекционный диван в виде буквы «Г», подобранный в тон ковру. Большие окна гостиной выходили на лужайку. Все выглядело чистым, аккуратным, но уж очень скучным. Хозяева дома пытались поразить гармоничным сочетанием цветов, а не экстравагантностью.

Гостиная занимала всю правую часть дома, плавно переходя в столовую с таким же бежевым ковром на полу. Посередине столовой я увидела деревянный обеденный стол медового оттенка. Над ним на длинных черных цепях висела люстра. По другую сторону стола находилась стеклянная дверь на кухню. Все так же предсказуемо, мило, но банально.

Передо мной была витая лестница с площадкой посередине, которая вела на второй этаж. И на ней – неизбежный бежевый ковер.

На стене вдоль лестницы висели многочисленные фотографии в рамках. С одной из них улыбалась молодая семейная пара. А вот та же пара, но уже постарше, они держат младенца. Этим младенцем, наверное, и был тот симпатичный подросток, которого я увидела на другой фотографии. Но, пробежав глазами по всей стене, я не обнаружила ни одного снимка девочки.

Слева от лестницы располагалась большая комната с раздвижной дверью из толстого стекла, через которую можно было пройти в кладовку. Я почувствовала сильный запах крови. Несмотря на яркий свет, лившийся отовсюду, дом казался мрачным и зловещим. Здесь произошло жестокое убийство – и поселился ужас. Мне стало душно, мое сердце снова бешено заколотилось. Я остро чувствовала страх, но вместе с ним и радостное возбуждение.

– Сара? – позвала я.

Она не ответила.

Я двинулась к лестнице. Запах крови становился сильнее. Когда я заглянула в большую комнату, мне стало ясно почему. Здесь тоже стоял диван, напротив которого располагался огромный телевизор. А на полу лежал ковер, залитый густой, темной кровью. Ее было столько, что на ковре обрадовались небольшие лужицы, и даже толстый ворс не смог все впитать. «Тот, кто потерял столько крови, должен был умереть». Но тела не было. «Может, его унесли?»

Я внимательно все осмотрела, однако не обнаружила ни следов от лежавшего тела, ни доказательств того, что его волокли. Кровь была лишь на ковре, если не считать большого зловещего пятна рядом со мной.

«Если тело кто-то убрал, тогда этот кто-то должен быть очень сильным. Ведь мертвое тело взрослого человека трудно даже поднять, тем более нести. Любой пожарный или медработник вам подтвердит. Вес мертвого мужчины, например, сравним разве что с весом огромной сумки, размером в шесть футов, наполненной шарами для боулинга. А если это кровь ребенка? В таком случае поднять и унести его не составило бы особого труда. Интересная мысль».

– Сара? – снова позвала я. – Я поднимаюсь по лестнице!

Собственный голос показался мне слишком громким. Надо быть осторожнее. Я была мокрой от пота. «Похоже, кондиционер здесь не работает. Почему?» Я замечаю тысячу вещей одновременно! И снова ощущаю страх и радость, радость и страх. Я сжала пистолет обеими руками и стала подниматься по ступеням. Добравшись до лестничной площадки, я повернула налево. Запах крови усиливался. Но вместе с ним я ощутила запах мочи, фекалий и чего-то еще… Так пахнут внутренности.

Услышав слабый звук, я насторожилась. Сара пела. И от этих кошмарных звуков у меня волосы встали дыбом и от ужаса свело живот, словно песня доносилась из могилы или из мрачной палаты сумасшедшего дома. Да и песней ее трудно было назвать, одна лишь нота: «Ля-а-а-а, ля-а-а-а, ля-а-а-а, ля-а-а-а», – которую все повторял и повторял едва различимый голос. И я забеспокоилась: «Уж не сошла ли она с ума?»

Перескакивая через ступени, я пробежала мимо фотографий с улыбающимися лицами и оказалась на втором этаже. «Ты посмотри! Опять бежевый ковер», – пронеслось у меня в голове. Я стояла в небольшом коридорчике, в конце которого находилась ванная комната с распахнутой дверью, внутри горел свет. К своему изумлению, я обнаружила, что пол в ней покрыт бежевым кафелем – еще одно подтверждение банального вкуса хозяев. Коридорчик повернул направо от ванной, и я догадалась, что именно там находится дверь в спальню. «Там небось тоже все бежевое», – подумала я. Сердце просто выскакивало у меня из груди. «Господи, какая же я потная!»

Справа я обнаружила белую двустворчатую дверь. Безусловно, это вход в еще одно ужасное место.

Запахи стали сильнее. А от пения Сары по спине побежали мурашки. Я потянулась к двери, но вдруг остановилась. Мои руки дрожали. Ведь там была девочка с пистолетом. Девочка, испачканная кровью, которая пела как сумасшедшая в доме, где поселилась смерть.

«Надо идти, – подумала я, – самое худшее, что она может сделать, – это выстрелить в меня».

«Да нет, идиотка, самое худшее, что она может сделать, – это посмотреть тебе в глаза и вышибить себе мозги, или улыбнуться и вышибить себе мозги, или… Хватит!» Я мысленно оборвала внутренний голос.

За дверью все стихло. Я успокоилась, руки перестали дрожать. И вдруг я услышала голос, так хорошо знакомый всем военным, полицейским и жертвам. Он не дает утешения, но вселяет уверенность. Он произносит жестокие слова, но никогда не врет. Святой заступник перед невозможностью выбора. «Спаси ее, если можешь, но убей, если этого не миновать!»

Я открыла дверь и вошла.

Глава 9

И оказалась в огромной хозяйской спальне. Большая широкая кровать и деревянный комод с зеркалом занимали всего лишь треть ее пространства. На стене напротив кровати висел плазменный телевизор. Вентилятор на потолке был выключен, и его молчание подчеркивало неподвижность остальных предметов. Не обошлось и без бежевого ковра, но в этих обстоятельствах он даже успокаивал. Потому что кровь была везде: на потолке, на светло-желтых стенах, на вентиляторе. От ее нестерпимого запаха у меня во рту появился привкус меди, и я сглотнула слюну.

Я насчитала три тела. Мужчины, женщины и подростка. Я узнала их по фотографиям, висевшим на стене вдоль лестницы. Все они были обнажены и лежали навзничь на кровати. Простыни и одеяла, скомканные и пропитанные кровью, валялись на полу. Тела мужчины и женщины располагались по бокам, а тело мальчика между ними. Взрослые были выпотрошены, буквально вывернуты наизнанку. И у всех троих перерезано горло.

– Ля-а-а-а, ля-а-а-а, ля-а-а-а, ля-а-а-а, – вновь услышала я и увидела девочку.

Она сидела на подоконнике, вглядываясь в ночь. Я могла только предполагать, что окна спальни выходят на задний двор. Мне были видны лишь тусклые очертания домов вдалеке, лишь царство сумерек, застигнутое врасплох между умиравшим солнцем и просыпавшимися фонарями.

Но вернемся к девочке. В правой руке у нее был пистолет. Она прижимала его к виску и даже не повернулась, когда я открыла дверь. Я не осуждаю ее, я бы тоже так поступила. Сердце еще выскакивало у меня из груди, но беспристрастная, трезвая часть меня обращала внимание на все.

«Кровь на стене – дело рук убийцы, который здесь орудовал». Я поняла это по причудливым узорам, которые он нарисовал, будто хотел что-то сказать.

Я внимательно осмотрела Сару. Она все так же смотрела в окно, не замечая моего присутствия. «Она не убийца – на ней не так много крови, вдобавок трупы слишком тяжелы для нее. Ни один из них она не смогла бы втащить вверх по лестнице». Я сделала несколько шагов к окну, старательно обходя кровавые пятна, поняла, что это бесполезно – если я хотела сохранить все улики до единой, мне оставалось только взлететь.

«Слишком много крови, но в совершенно неподходящих местах. Где же все-таки произошло убийство?» Я видела, что каждая кровавая улика здесь не случайна. Но ни одна из них не была результатом перерезанного горла.

Я сосредоточилась. Во мне заговорил хладнокровный следователь. Даже самые ужасные вещи он воспринимал совершенно бесстрастно. Но не бесстрастность сейчас требовалась, а сочувствие. И я заставила себя прекратить расследование и обратить все внимание на девочку.

– Сара? – ласково позвала я.

Она не ответила, лишь снова затянула свою ужасную, еле слышную песню.

– Сара? – произнесла я чуть громче.

Опять никакой реакции. Все так же прижимая к виску пистолет, девочка продолжала петь.

– Сара! Я Смоуки, Смоуки Барретт!

Мой голос прозвучал резче, чем я ожидала. Я даже испугалась. И испугала ее. Сара замолчала.

– Ты спрашивала обо мне, милая. Вот я и пришла, взгляни на меня, – тихо сказала я.

Внезапно наступившая тишина была еще хуже пения. Сара по-прежнему смотрела в окно, пистолет оставался у виска. Вдруг прерывистыми, как в замедленной съемке, движениями она стала поворачиваться ко мне.

Прежде всего я обратила внимание, насколько она красива, особенно на фоне всех этих ужасов. Сара казалась неземной, как будто из другого мира. У нее были умопомрачительные волосы, темные и блестящие, как у моделей в рекламе шампуня. Она была белокожая; несколько необычная внешность говорила о европейских корнях. Французских, быть может.

Черты лица Сары поражали совершенством, о котором мечтает большинство женщин, той соразмерностью, ради достижения которой многие из них, особенно в Лос-Анджелесе, ложатся под нож. Ее прекрасное лицо, как зеркало, отражало мое уродство.

Она была одета в длинную белую ночную рубашку с короткими рукавами и с ног до головы забрызгана кровью. Полные чувственные губы Сары были белыми как мел. «Интересно, почему она в ночной рубашке, – подумала я, – зачем она ее надела днем?» С замиранием сердца я взглянула в синие, как озера, глаза и обнаружила в них такое глубокое отчаяние, что мне стало нехорошо.

И вся эта красота находилась под угрозой неслабого, теперь-то я уже точно могла сказать, девятимиллиметрового «браунинга». Это вам не дамский пистолетик. Стоит девочке только нажать на курок, и она умрет.

– Сара? Послушай!

Она не откликнулась, только затравленно смотрела на меня своими синими, как озера, глазами.

– Милая, это же я, Смоуки Барретт. Мне сказали, что ты спрашивала обо мне, и я приехала, как только смогла. Ты поговоришь со мной?

Вдруг Сара вздохнула, да так глубоко, словно вздох этот вышел из самых глубин ее души.

– Теперь можно и умереть, – услышала я. Или показалось?

Больше она ничего не ответила, лишь неотрывно смотрела на меня. Я так на это надеялась. Мне совсем не хотелось, чтобы, озираясь по сторонам, девочка вспомнила про трупы.

– Сара? Знаешь, о чем я подумала? Почему бы нам не выйти в коридор? Только в коридор, больше никуда. Хочешь, мы присядем наверху, прямо на лестнице. Ты можешь все так же держать пистолет. Мы просто присядем, и я подожду, пока ты успокоишься и поговоришь со мной.

Я облизнула пересохшие губы.

– Что скажешь, милая?

Сара подалась ко мне, и это невольное движение привело меня в ужас, поскольку дуло пистолета она все так же прижимала к своему виску, что делало ее похожей на деревянную куклу. Она еще раз глубоко и печально вздохнула, но лицо оставалось безучастным. Лишь по вздохам и измученным глазам Сары можно было понять, что за ад в ее душе. После долгой, мучительной паузы она все-таки кивнула. И в этот момент я была почти благодарна немоте Бонни, немоте, которая позволила мне почувствовать себя уверенной в общении с Сарой, способной понять все оттенки ее состояния, невзирая на отсутствие слов.

«Хорошо, – говорил этот кивок, – но пистолет я не брошу и, может быть, даже воспользуюсь им».

«Только бы вывести ее из этой комнаты, – подумала я, – это первое, что надо сделать».

– Вот и славно, – кивнула я. – Сейчас я уберу свой пистолет.

Глаза Сары следили за каждым движением моих рук.

– А сейчас я выйду из этой комнаты и хочу, чтобы ты пошла со мной. Только смотри мне в глаза. Это очень важно, Сара! Смотри только на меня. Ни вправо, ни влево, а только на меня.

И я попятилась назад, по прямой. Я смотрела ей прямо в глаза, пытаясь заставить ее сделать то же самое. На пороге я остановилась.

– Пойдем, милая. Смотри, я уже здесь. Иди ко мне.

Помедлив, она соскользнула с подоконника. Скатилась, словно капля дождя. Пистолет все еще оставался у виска. Двигаясь в сторону двери, она не сводила с меня глаз и ни разу не взглянула на кровать.

«Очень хорошо, – подумала я, – это месиво может заставить ее нажать на курок!»

Теперь, когда она встала, я смогла определить, что росту в ней пять футов с хвостиком. Несмотря на шок, двигалась Сара четко и грациозно, словно скользила по льду. Она показалась мне очень маленькой на фоне растерзанных трупов. Ее голые ноги были забрызганы кровью, но Сара этого не замечала, или ей было уже все равно.

Я попятилась дальше, за дверь, увлекая девочку за собой. Не отрывая от меня настороженных глаз, Сара брела как зомби.

– Я закрою дверь, моя милая, хорошо?

Она кивнула.

«Мне все равно, – говорил этот кивок, – мне уже все равно: жить, умирать или что-то еще…»

Я закрыла дверь и позволила себе на секунду расслабиться. Дрожащей рукой вытерла пот со лба и, глубоко вздохнув, повернулась к Саре.

«Ну а теперь посмотрим, смогу ли я забрать у нее пистолет».

– Знаешь, я все-таки присяду, – сказала я и уселась спиной к двери в спальню. При этом я неотрывно смотрела на Сару. «Я здесь, я тебя вижу и внимательно слежу за тобой», – говорили мои глаза. – Не очень-то удобно так разговаривать, когда я внизу, а ты наверху, – произнесла я, прищурившись, и жестом пригласила ее сесть. – Почему ты не садишься, милая, ты ведь так устала?

И вновь этот зловещий кукольный жест. И вновь она подалась ко мне, не отрывая ствола от виска.

Я наклонилась и похлопала по ковру рядом с собой.

– Ну, Сара, давай! Здесь только ты и я. Никто сюда не войдет, если я не позову. И пока я здесь, никто не причинит тебе боль. Ты же хотела меня видеть?

И, не сводя с нее глаз, я вновь похлопала по ковру.

– Сядь и отдохни. Я больше не буду ничего говорить – мы подождем, пока ты не скажешь того, что хотела.

Внезапно она отступила на шаг и грациозно опустилась на пол. У меня даже мелькнула мысль, уж не танцовщица ли она или, может, гимнастка. Я обнадеживающе улыбнулась.

– Вот и умничка, молодец, – сказала я.

Она продолжала смотреть мне в глаза, пистолет словно прилип к ее виску.

Задумавшись, что делать дальше, я вспомнила, чему учил меня инструктор по переговорам. «Говорить или не говорить – сама решай, но все должно быть под контролем, – подчеркивал он. – Когда ты имеешь дело с человеком, который отказывается разговаривать, а ты не знаешь, как его подтолкнуть, и не пытайся, просто замолчи. Природное чутье может тебе изменить, и ты захочешь нарушить эту тишину. Не поддавайся. Молчание сродни надоевшему телефонному звонку, который сводит с ума своим дребезжанием, но рано или поздно перестает звонить. И здесь то же самое. Надо переждать – человек заговорит сам».

Стараясь держаться спокойно, я молча смотрела Саре прямо в глаза. Девочка не шевелилась, ни один мускул не дрогнул на ее неподвижном, словно вылепленном из воска лице. И у меня возникло ощущение, будто я играю в гляделки с моргающим манекеном. Живыми были лишь синие глаза, но даже они показались мне стеклянными, ненастоящими. В ожидании я рассматривала следы крови, оставшиеся на ней. Брызги с правой стороны ее лица напоминали слезинки, но слишком удлиненные, словно каждую из них нанесли специально, а потом они сами размазались, по инерции. «Может, пальцы, смоченные в крови?» Ночная рубашка была вся испачкана. Спереди она совсем промокла, а на подоле остались большие пятна. Как будто Сара стояла на коленях. «Может, она пыталась привести кого-нибудь в чувство?»

Но поток моих мыслей внезапно прервался. Моргнув, Сара вздохнула и отвела глаза.

– Вы действительно Смоуки Барретт? – отчаянно произнесла она усталым, полным сомнения голосом.

Это одновременно воодушевило меня и показалось нереальным. Ее печальный, подавленный голос был намного старше, чем она сама. Голос женщины, которой она когда-нибудь станет.

– Да, – ответила я и показала на шрамы: – Такое не подделаешь!

Сара еще держала пистолет у виска, но безразличие на ее лице сменилось печалью.

– Я сожалею о том, что с вами произошло, – сказала она. – Я читала о вас и даже плакала.

– Спасибо.

«Жди, не дави на нее», – приказала я себе.

Она опустила глаза и, вздохнув, опять на меня посмотрела.

– Я знаю, как это бывает, – сказала Сара.

– Что, моя хорошая, – мягко спросила я, – что бывает?

И я увидела столько боли в ее глазах, словно они вдруг наполнились кровью.

– Я знаю, как бывает, когда теряешь всех, кого любишь, – сказала она. Ее голос сорвался, превратился в шепот. – Я теряю все с тех пор, как мне исполнилось шесть лет.

– И поэтому ты захотела меня видеть? Чтобы рассказать о том, что случилось тогда?

– Он все это начал, когда мне исполнилось шесть, – продолжала она, как будто я ничего не говорила, – он убил моих маму и папу.

– Кто – он, Сара?

Она закрыла глаза, но в них что-то вспыхнуло прежде, чем сомкнулись ресницы. Печаль то была или гнев? Что-то огромное, без сомнения. Чудовище, выплывшее на поверхность и погрузившееся обратно в пучину ее души.

– Он, – выдавила Сара. – Незнакомец. Тот, кто убил моих родителей. Тот, кто убивает все, что я люблю… Скульптор…

Она произнесла это слово так, будто сказала «насильник» или «дерьмо на обочине». Отвращение было столь сильным и очевидным, что его нельзя было не заметить.

– Сара, это сделал Незнакомец? Он был здесь, в этом доме?

Ее печальные, полные страха глаза вдруг окатили меня такой волной цинизма, что я растерялась. Этот новый коварный взгляд никак не вязался с образом шестнадцатилетней девочки. И если ее голос мог принадлежать молодой женщине, то взгляд – лишь потрепанной жизнью ведьме.

– Не смешите меня! – пронзительно воскликнула Сара. – Я знаю, вы все слушаете меня лишь из-за этого. – Она помахала пистолетом. – А на самом деле не верите ни одному моему слову!

«Что же произошло? Атмосфера между нами накалилась. Ты теряешь ее, – ругала я себя. – Делай же что-нибудь!»

Глядя в ее полные ярости глаза, я вспомнила слова Алана. «Не ври, говори правду, только правду. Ложь она почувствует сразу, и тогда все пропало…»

И слова пришли сами собой, причем абсолютно спонтанно.

– Хочешь знать, о чем я сейчас беспокоюсь, Сара? – спросила я уверенным голосом. – Я беспокоюсь о тебе. Я знаю, ты не причастна к тому, что здесь произошло. И знаю, что ты на грани самоубийства. Но ты позвала меня, значит, я могу тебе помочь, словами или делом, уберечь тебя от этого шага. – Я наклонилась вперед. – Милая, поверь, я не собиралась тебя «смешить». Я пытаюсь понять. Так помоги мне, пожалуйста. Ты же звала меня. Зачем? Ведь зачем-то ты звала меня, Сара?

Мне захотелось схватить ее и встряхнуть. Но вместо этого я попросила:

– Пожалуйста, скажи мне.

«Не умирай, – пронеслось у меня в голове. – Только не здесь, и не так».

– Пожалуйста, Сара, поговори со мной, дай мне понять.

И мои слова сработали: ярость потухла в ее глазах, уступив место боли, палец на курке ослаб, и она отвернулась.

«Слава тебе, Господи», – подумала я, преодолевая нервную дрожь и зачатки истерики.

– Вы моя последняя надежда, – сказала она слабым, замогильным голосом.

– Я слушаю тебя, Сара, – подстегивала я. – Последняя надежда на что?

– Последняя надежда… – Ее голос дрогнул. – Найти человека, который поверит, что я не просто невезучая, – прошептала она. – Что Незнакомец действительно существует.

Я недоверчиво взглянула на Сару.

– Поверить тебе? – выпалила я и, показав на спальню, произнесла: – Сара, я знаю, что ты не имеешь отношения к тому, что здесь произошло. И мне бы очень хотелось тебя выслушать.

Похоже, моя бурная реакция и неподдельное удивление, с которым я восприняла саму мысль о том, что можно усомниться в ее правоте, застигли девочку врасплох. И в ее глазах вспыхнула надежда, не оставив и капли цинизма. Лицо Сары исказилось, и она беззвучно зашевелила губами, подобно рыбе, выброшенной на берег.

– Это правда? – еле слышно выдавила она.

– Правда. – Я замолчала. – Сара, я не знаю, что с тобой произошло до нашей встречи, но, насколько я понимаю, человек, сотворивший все это, должен быть сильным. Сильнее, чем ты или я.

Нечто вроде благоговейного трепета промелькнуло в ее глазах.

– Неужели он… – Ее верхняя губа задрожала. – Значит, вы можете доказать, что он был здесь?

– Ну да.

«А так ли это на самом деле? Ведь не исключено, что, угрожая отцу пистолетом, она заставила его сделать всю „тяжелую работу“. Может, это все-таки она?» Впрочем, я сразу же выбросила подобные мысли из головы. «Здесь все слишком продумано и слишком мерзко. Она еще очень молода, чтобы дойти до такого».

– Неужели… – прошептала Сара, скорее для себя, чем для меня, – неужели он в этот раз что-то напутал?

Буря эмоций обрушилась на Сару. В ней боролись надежда и отчаяние. Она уронила пистолет, поднесла ладони к искаженному мукой лицу и через секунду разразилась чудовищным, почти первобытным, воплем, таким пронзительным, словно с нее живьем сдирали кожу.

«Слава тебе, Господи», – мелькнуло у меня в голове. Я быстро подняла с ковра пистолет, запихнула его за пояс джинсов, схватила визжащую Сару и едва не задушила в объятиях.

Ее скорбь подобно урагану бушевала на моей груди. Я крепко прижала девочку к себе, и вместе мы преодолели эту стихию. Я укачивала ее, напевая вполголоса, бормотала слова утешения, чувствовала себя жалкой и беспомощной. И все-таки у меня отлегло от сердца. «Лучше слезы, чем смерть».

Когда буря стихла, я была мокрой от слез. Измученная, опустошенная, Сара беспомощно прижималась ко мне. Потом собралась с силами, отодвинулась и подняла ко мне свое бледное, опухшее от слез лицо.

– Смоуки? – произнесла она слабым голосом.

– Да, Сара?

Я смотрела на нее и удивлялась силе, с которой девочка, преодолевая полное изнеможение, старалась держаться на плаву.

– Мне нужно, чтобы вы пообещали кое-что сделать.

– Что?

– Моя спальня в глубине дома. Там, рядом с кроватью, в комоде лежит мой дневник. В нем все написано, все про Незнакомца. – Она схватила меня за руки. – Обещайте, что прочтете его. Вы, а не кто-то другой! Обещайте!

– Обещаю, – решительно согласилась я.

– Спасибо, – прошептала Сара, глаза ее закатились, и она потеряла сознание.

Меня заколотило – запоздалая реакция. Я отцепила от пояса радиотелефон и включила его.

– Отбой тревоги! Путь свободен! – Мой голос был гораздо спокойнее меня. – Пришлите для девочки врача.