Текст книги "Лик смерти"

Автор книги: Коди Макфейден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Глава 41

Я сказала Алану, что мы встретимся у него дома, мне нужно было еще кое-куда заскочить. Я ехала в больницу под проливным дождем, который оказался даже кстати, потому что в моей душе тоже лил дождь. Не ливень, а едва заметная, но бесконечная изморось. Я пришла к выводу, что это часть моей работы. Состояние души. Когда я дома, с близкими, светит солнце. А когда на работе – все время льет дождь. Иногда бывает гроза, временами – просто ненастье, но чтобы чистое небо – не дождетесь. Некоторое время назад я поняла: я не люблю свою работу. Не потому, что она противоречит моим принципам, совсем нет. Но как можно любить охоту на маньяков? Я охочусь, потому что должна. Потому что это у меня в крови. Хорошо, плохо или беспристрастно, но я делаю свою работу – мне не из чего выбирать. «Зато сейчас тебе действительно нужно сделать выбор, ты не забыла? Может, в Квонтико всегда будет солнце?» И все же…

Я подъехала к больничной автостоянке, припарковалась, рванула под дождем к входной двери. Скорее бы покончить с делами. Было уже почти семь часов вечера, и я умирала от желания насладиться присутствием Бонни и Элайны и получить хоть немного солнца.

У входа в палату Сары в кресле с бульварной газетой в руках сидела Кирби. Услышав шаги, она подняла глаза. Глаза хищницы, вспыхнувшие на мгновение, прежде чем Кирби подмигнула и улыбнулась.

– Привет, миссис Босс, – сказала она.

– Привет, Кирби. Как она?

– Я познакомилась с ней. И надо вам сказать, Сара подвергла меня допросу. Хотела удостовериться, что я могу убивать. Мне ничего не оставалось, как убедить ее в этом, иначе она попросила бы меня уйти. И я убедила.

– Все нормально, – ответила я.

Слова «хорошо» или «отлично» прозвучали бы несколько странно.

– Это несчастный ребенок, Смоуки Барретт, – сказала Кирби. Голос смягчился – я услышала нотки сожаления, быть может, обманчивые. Эти новые звуки заставили меня иначе взглянуть на Кирби. Она словно почувствовала перемену – с улыбкой пожала плечами. – Девочка славная. – Кирби вновь уткнулась в газету. – Заходите. А я должна выяснить, что произошло с принцем Уильямом. Я мигом, вот только попрыгаю на его королевских косточках!

Она буквально вырвала у меня улыбку. Я открыла дверь и вошла в палату.

Сара смотрела в окно. Книг на тумбочке не было. Телевизор Сара тоже не смотрела. «Неужели она так и лежит целый день, уставившись на автостоянку?»

Сара повернула голову и с улыбкой взглянула на меня:

– Привет.

– И тебе привет. – Я тоже улыбнулась.

У Сары была хорошая улыбка, не безупречная, ведь ей так много пришлось вынести, но она вселяла надежду, говорила, что в душе девочка все еще оставалась собой.

Я придвинула стул к кровати.

– Ну и что ты думаешь насчет Кирби? – спросила я.

– Она… особенная.

Я широко улыбнулась. «Кратко и прямо в точку», – подумала я.

– Тебе она понравилась?

– Пожалуй, да. Мне нравится, что она ничего не боится, что занимается такими вещами… Ну, вы понимаете – рискованными. Она сказала, что не чувствует себя виноватой, если приходится убивать.

Этого было достаточно, чтобы моя улыбка исчезла.

– Да… Ну, теперь она будет тебя охранять. Тебя и людей, к которым ты завтра поедешь.

Сара нахмурилась.

– Только не в приемную семью. Я должна отправиться в приют. Там он никого не убивает.

«Она права», – подумала я.

– Ты догадываешься почему, Сара?

– Да. Может, потому, что мне нет дела до приютских детей и наставников. И еще потому, что он прекрасно знает – жизнь в приюте не сахар. Точнее, приют – дерьмовое место. Девочек там бьют, мучают и… – Она махнула рукой. – Ну, вы понимаете. Мне кажется, ему достаточно думать что я в приюте из-за него.

– Понимаю.

Я задумалась и на мгновение откинулась на спинку стула, с трудом пытаясь найти слова, потому что только сейчас осознала свои подлинные чувства. Я люблю Элайну, у них с Аланом остается Бонни, пока я на работе. И не маленькая, а очень даже изрядная часть меня захотела воскликнуть: «Да! Я согласна! Тебе нужно в приют. Вокруг тебя умирают люди!» Но тут во мне взыграло мое необыкновенное упрямство. Упрямство, не позволившее мне уехать из дома, в стенах которого была убита моя семья, а сама я подверглась насилию.

– Ты не должна поддаваться страху, – сказала я наконец. – И тебе необходимо принять предлагаемую помощь. На этот раз все не так, как было раньше, Сара. Мы знаем, кто он. Верим, что он существует. И принимаем меры, чтобы защитить от него тебя и защититься самим. Мужчина и женщина, у которых ты будешь жить, в курсе, с кем мы имеем дело. И однако, решили взять тебя к себе. И потом, рядом всегда будет Кирби.

Сара потупила глаза. Она боролась с собой.

– Я не знаю…

– Ты и не должна знать, Сара, – сказала я ласково. – Ты же еще ребенок. Ты попросила у меня помощи. Вот я и помогаю.

Она глубоко вздохнула, подняла глаза и посмотрела на меня с благодарностью.

– Ладно. А вы уверены, что мои новые приемные родители будут в безопасности?

Я покачала головой:

– Нет, не уверена. Во всяком случае, не на сто процентов. Когда-то я думала, что мои родные в безопасности, но их убили. У нас нет гарантий. Но ты должна приложить все усилия и не дать страху управлять твоей жизнью. – Я указала на дверь: – У тебя есть телохранитель, Кирби, – она всегда будет рядом, будет защищать тебя ценой собственной жизни. Есть превосходная команда, лучшая из лучших, которая охотится за Незнакомцем. Это все, что я могу тебе предложить.

– Выходит, вы знаете? Вы уверены в том, что он существует?

– Абсолютно уверена.

Раздался вздох облегчения, но Сара так задрожала, словно все ее существо было с ней не согласно. Я удивилась, но потом поняла: в ней борются противоречия. Сара дотронулась ладонью до лба.

– Вот это да… – сказала она, приложив ладони к щекам, будто пытаясь взять себя в руки. – Вот это да… Извините. Мне очень сложно решиться… ведь столько времени прошло…

– Я понимаю.

Сара повернулась ко мне:

– Вы были в моем доме?

– Да.

– Вы видели… – Лицо Сары сморщилось, как от плача. – Вы видели, что он наделал?

– Видела, – ответила я и погладила ее по голове.

Глава 42

Элайна наготовила разных вкусностей, и мы с Бонни остались ужинать. Фея Элайна, по своему обыкновению, превратила столовую в самое веселое место на земле. Мы с Аланом пришли мрачные. Но когда она подавала сладкое, мы уже веселились от души, и я наконец расслабилась и почувствовала себя счастливой.

Алан решил отыграться у Бонни в шахматы, хотя я была почти уверена – ничего у него не выйдет. Мы с Элайной оставили их, удалились на кухню и, мило болтая, принялись споласкивать тарелки и заполнять ими посудомоечную машину. Элайна налила нам по бокалу красного вина, мы уселись и некоторое время молчали. Я слышала ворчанье Алана и представила себе улыбку Бонни.

– Давай поговорим о школьных занятиях Бонни, – ни с того ни с сего произнесла Элайна. – У меня есть предложение.

– О, конечно, давай.

Она постучала пальцем по бокалу.

– Я давно об этом думаю… Бонни должна продолжить учебу, Смоуки.

– Знаю, – ответила я, слегка насторожившись.

– Я не осуждаю тебя и все понимаю. Бонни нужно было время, чтобы привыкнуть, поплакать и немного прийти в себя. Да и тебе тоже. Я думаю, однако, что это время уже прошло, и сейчас меня беспокоит твой страх, который становится настоящим препятствием.

Я хотела уже рассердиться и отрицать, отрицать, отрицать… Но Элайна была права. Прошло уже шесть месяцев.

До Бонни я заботилась о своей Алексе и знаю, что надо делать. И все же мне не нужно было брать медицинскую карту с прививками Бонни, находить ей зубного врача и отправлять в школу. Оглянувшись назад, на прошедшие дни, я пришла в смятение. Ведь я соткала кокон вокруг нас с Бонни. Просторный, освещенный любовью кокон. Но именно в нем крылась роковая ошибка, ибо соткать его мне помог страх. Я приложила руку ко лбу.

– Господи! Как же я все затянула! Мне нет прощения!

Элайна покачала головой:

– Нет, нет, нет! Не стыди и не вини себя. Мы рассматриваем наши ошибки, признаем их и меняемся к лучшему. Это называется ответственностью и ценится намного выше, чем самобичевание. Чувство ответственности более действенно, оно улучшает положение вещей. А чувство вины лишь заставляет отвратительно себя чувствовать.

Я уставилась на подругу, потрясенная ее способностью находить простые и верные слова.

– Хорошо, – ответила я, попытавшись взять себя в руки. – Но, Элайна, я ужасно боюсь. Господи, сама мысль о том, чтобы выпустить ее из дома…

Она перебила меня:

– А что ты скажешь о домашнем обучении? Я бы с удовольствием занялась.

И я вновь изумленно уставилась на нее. Конечно, я задумывалась о домашнем обучении, но потом отказалась от этой затеи, поскольку не знала, как ее осуществить. Но Элайна в роли учителя… идеальное решение для любознательной и немой Бонни. Не говоря уже об испуганной и нерадивой Смоуки.

– Правда? Ты хотела бы учить Бонни?

Она улыбнулась:

– Я люблю заниматься с детьми. Я полазила по форумам в Интернете и поняла, что это не так уж трудно. – Элайна пожала плечами. – Я люблю Бонни так же, как тебя, Смоуки. Вы обе – семья. Мы с Аланом не можем завести собственного ребенка, ничего не поделаешь. Значит, надо поискать обходные пути. Вот один из них.

– А Сара – второй? – спросила я.

Она кивнула.

– У меня такое получается, Смоуки, – заниматься с детьми и взрослыми, которым причинили боль. Я очень хочу этого. Так же как ты хочешь ловить убийц. Пожалуй, тут и причина одна: мы с тобой незаменимы, каждая в своем деле.

Я задумалась. Слова Элайны словно эхо вторили моим недавним ощущениям.

– Мне кажется, это блестящая мысль, – улыбнулась я.

– Вот и хорошо, – сказала Элайна, взглянув на меня своими добрыми глазами. – Я так настаиваю, потому что хорошо тебя знаю. Ты не отпустишь Бонни, пока не перестанешь заниматься самообманом. Кем бы ты ни была.

– Спасибо.

Больше я ничего не могла сказать, но по улыбке Элайны догадалась: подруга меня поняла. «Но так нечестно! А если ты отправишься в Квонтико? Если тебе не дадут достаточно счастья, в котором ты так нуждаешься (Господи, как же эгоистично и неблагодарно это звучит!), тогда ты будешь вынуждена отнять ребенка у Элайны. У Элайны, ни разу не испытавшей счастья материнства, хотя она была бы замечательной мамой, гораздо лучше всех, кого ты знаешь, включая и тебя саму. И все же…»

Мы потягивали вино и улыбались, прислушиваясь к ворчанью Алана, который вновь проиграл Бонни.

Было уже половина десятого, когда мы с Бонни вернулись домой и заглянули на кухню в поисках чего-нибудь вкусненького. Бонни дала понять, что не прочь посмотреть телевизор – она знала, что мне надо продолжить чтение дневника. Я нашла баночку оливок, а Бонни – пакетик «Читос». Мы направились в гостиную и удобно устроились на нашем потертом диване. Я выловила оливку. Солененькая, она возбудила аппетит.

– Элайна разговаривала с тобой о домашнем обучении? – спросила я, прожевав.

Бонни кивнула: «Да».

– И что ты об этом думаешь?

«Я думаю, что это здорово!» – сказала мне ее улыбка.

– Классно. А о Саре она тебе тоже сказала?

Бонни опять кивнула, на этот раз печально.

– Да, – ответила я. – Саре очень плохо. Что скажешь?

Она расстроенно махнула рукой. «Все в порядке, и спрашивать не стоило. Я не эгоистка».

– Вот и славно, – ответила я и улыбнулась, надеясь улыбкой выразить любовь.

Зазвонил мой телефон. Я взглянула на определитель.

– Привет, Джеймс.

– Центральная база данных пока не ответила на наши запросы, но, может, утром ответит. Программа на компьютере Майкла Кингсли тоже пока не реагирует на попытки ее открыть. Я дома, собираюсь перечитать дневник.

Я перечислила дневные происшествия. Джеймс выслушал молча – видимо, размышлял…

– Ты права, – ответил он наконец. – Здесь все взаимосвязано. Нам необходимо получить информацию о дедушке Сары, о том деле семидесятых годов и о Николсоне.

– Еще как необходимо.

Я взялась пересматривать свои записи. Первый листок:

Преступник, известный как Незнакомец.

К «Методам» я добавила:

Продолжает передавать сообщения. Но какие-то загадочные. Почему? Почему не говорит прямо, чего ему надо?

Я задумалась. «Не хочет, чтобы мы сразу все поняли? Тянет время?»

Напал на Кэтти Джонс, но оставил ее в живых, чтобы она передала сообщение.

Взял в заложницы дочь Николсона по двум причинам: чтобы Николсон управлял расследованием дела Лэнгстромов и чтобы он передал нам другое сообщение. Рискованно.

Сообщение от Джонс – ее полицейский жетон и фраза: «Символы – они символы и есть».

Послание от Николсона: «Этот человек отвергает символы. Никаких символов, это важно» – и его самоубийство.

Почему Николсон должен был умереть?

Ответ: потому что его связь с этим делом не сводится к расследованию в доме Лэнгстромов. Месть.

Я перечитала написанное.

«Только теряю время, – подумала я и отложила бумажки. – Они сегодня не помогут». Я взяла дневник Сары и устроилась поудобнее. Кажется, я начала понимать, как ее история вписывается в общую картину, – понимать благодаря ее повествованию.

Сара рассказывает свою историю. А ее история – это проекция на истории всех людей, которым Незнакомец причинил вред, чью жизнь разрушил. Постигнув боль Сары, мы поймем и боль русской девочки, и боль Кэтти Джонс, и боль Николсонов. Оплакивая Сару, мы будем оплакивать и всех остальных. И помнить.

Я перевернула страницу и продолжила чтение.

История Сары
Часть IV

Глава 43

Некоторые люди – просто хорошие. Понимаете, что я имею в виду? Пусть у них работа самая обыкновенная, ничего увлекательного, пусть внешность заурядная и талантов ноль, но зато они просто хорошие. Дэзире и Нэд были именно такими. Хорошими.

– Перестань, Тыковка! – воскликнула Сара.

Пес пытался просунуть свою огромную голову в пространство между ее коленями и краем стола в надежде поймать упавшие крошки, а Сара отпихивала его.

– Вряд ли он тебя послушается. Этот пес любит торт, и не спрашивай почему, – сказал Нэд. – Фу, Тыковка.

Питбуль отошел весьма неохотно. Пока его выпроваживали во двор, он косился на торт, что стоял на столе.

Нэд вернулся и продолжил втыкать свечи в глазурь.

Как и обещала Дэзире, Сара сразу же полюбила Нэда. Он был высокий, худощавый и очень спокойный. Глаза его всегда улыбались. Нэд не вылезал из фланелевой рубашки, джинсов и кроссовок. В парикмахерскую его приходилось тащить силой. В разговоре Нэд вечно перескакивал с одной темы на другую. Вообще он выглядел несколько неухоженным и рассеянным, чем еще больше располагал к себе. Сара иногда видела, как он сердился, и на нее и на Дэзире, но не боялась. Сара знала, что Нэд скорее даст отрубить себе руку, чем ударит жену или приемную дочь.

– Девять свечей, ну и дела-а-а! – с грустью произнес он. – Дожила до седых волос!

Сара улыбнулась:

– Какой же ты дурачок, Нэд!

– Да, я уже слышал.

Последняя свеча была воткнута в тот самый момент, когда в дом вошла Дэзире. Сара заметила, что она разгорячена и взволнована, но очень довольна. Дэзире принесла завернутый в бумагу подарок, что-то большое и прямоугольное. Дэзире прислонила штуковину к стене.

– Добыла-таки? – спросил Нэд.

Дэзире улыбнулась и засветилась от счастья.

– Да. Я сомневалась, что у меня получится. Мне не терпится поскорей показать его тебе, Сара!

Сара была смущена, по-хорошему, как бывает в день рождения.

– Торт готов? – спросила Дэзире.

– Я только что воткнул последнюю свечу.

– Прекрасно. Сейчас, я только умоюсь, остыну – и будем праздновать!

Сара улыбнулась и кивнула. Дэзире выбежала из кухни, увлекая за собой Нэда. Сара закрыла глаза. Это был хороший год. Нэд и Дэзире удивительные люди. Они полюбили ее с самого первого дня, и через пару месяцев такого обожания Сара избавилась от остатков своего недоверия и прониклась к ним всей душой.

Как и предупреждала Дэзире, Нэд часто уезжал, но наверстывал упущенное, когда появлялся дома, всегда очень добрый и внимательный. А Дэзире… Сара чувствовала, как в самых сокровенных уголках ее души зарождается любовь к приемной маме. Она открыла глаза, взглянула на торт, на подарки, лежавшие на столе, и на тот, что стоял у стены.

«Я буду здесь счастлива! Я уже счастлива!»

Но не все было безоблачно. Время от времени Сару мучили кошмары. Иногда, словно снег на голову, на нее обрушивалась глубокая печаль. И хотя ей нравилось в школе, она отклоняла предложения дружить – не отказывалась прямо, нет, просто сама не делала никаких шагов. Она была еще не готова.

Ведьма Уотсон поначалу часто у них появлялась, но за последние девять месяцев пришла лишь однажды, что несказанно радовало Сару. Кэтти Джонс заезжала несколько раз. Казалось, она искренне рада, что у Сары наконец все в порядке. Сара давно уже нашла утешение в объятиях Дэзире. Только о Незнакомце она пока не могла рассказать. Она думала, Дэзире не поверит. Иногда Сара и сама сомневалась, а был ли Незнакомец. «Может, Кэтти была права. Может, я что-то перепутала». Но Сара выбросила эти мысли из головы. Сегодня ее день рождения, и она хочет им насладиться.

Нэд и Дэзире вернулись.

– Ты готова задувать свечи? – спросила Дэзире.

Сара широко улыбнулась:

– Да!

Нэд достал зажигалку и зажег каждую свечу. Беспорядочно и немного фальшиво Нэд и Дэзире запели: «С днем рожденья те-бя!»

– Загадывай желание, моя хорошая, и дуй! – воскликнула Дэзире. Сара закрыла глаза. «Я хочу… я хочу остаться здесь навсегда». Она глубоко вздохнула, открыла глаза и задула все свечи. Нэд и Дэзире захлопали в ладоши.

– Я всегда знал, что у тебя ветер в голове, – пошутил Нэд.

– Ну и как, будем есть торт или сначала посмотришь подарки?

Сара видела, что Дэзире не терпится показать ей таинственный прямоугольник.

– Сначала подарки.

Тогда Дэзире схватила прямоугольник, стоявший у стены, и протянула Саре. Сара приняла его. Он был большой, но совсем не тяжелый. «Картина или, может, фотография», – подумала девочка и принялась разворачивать бумагу.

Когда показался верхний край рамы, сердце Сары чуть не выскочило из груди. «Неужели?..» Она поспешно сорвала оставшуюся бумагу. От увиденного у девочки перехватило дыхание и защемило сердце. Это была картина, которую подарила ей мама. Младенец в лесу и улыбающееся облако. Сара взглянула на Дэзире, но не смогла вымолвить ни слова.

– Я поняла, как сильно ты любишь эту картину, когда ты рассказывала о ней, моя хорошая. Представь себе, Кэтти Джонс забрала кое-какие вещи из твоей спальни после того… Ну… после того, как там закончила работать полиция. Всего несколько фотографий, игрушки и кое-что еще.

Сара кивнула. Ее сердце бешено колотилось, глаза горели.

– Боже мой! – наконец произнесла она. – Огромное вам спасибо. Я… – Она посмотрела на улыбку Дэзире, заглянула в добрые глаза Нэда.

– Я… я не знаю, что сказать…

– Пожалуйста, моя хорошая, – ответила Дэзире. Глаза ее сияли.

Нэд кашлянул и вытащил конверт.

– А это, Сара, вторая половинка нашего подарка. Это… мм… что-то вроде подарочного сертификата.

Сара смахнула слезы и взяла конверт. Потрясение еще не прошло, у нее слегка кружилась голова и дрожали руки, когда она открывала его. Внутри оказалась обычная открытка «С днем рождения». Раскрыв ее, Сара прочла:

Подлежит погашению Сарой, для удочерения.

От изумления Сара раскрыла рот. Лица у Дэзире и Нэда были взволнованные и почти испуганные, несмотря на улыбки.

– Ты не обязана этого делать, если не хочешь! – ласково произнес Нэд. – Но если ты согласишься, мы были бы рады удочерить тебя навсегда.

«Что со мной происходит? Почему я не могу говорить?» Сара чувствовала себя так, словно ее захватило океанской волной. Сара то поднималась на гребне, то опускалась в самую пучину океана, то снова взмывала. «В чем дело?»

И она вдруг поняла. Это дает о себе знать другая Сара, спрятанная глубоко-глубоко в тайниках ее души. Там, где притаилось Небытие, в которое канули мама, папа и Бастер. Затаенная боль, которую она до сих пор держала в себе, растаяла в один миг и, сметая на своем пути все преграды, вырвалась наконец наружу. Сара не могла вымолвить ни слова, она только кивнула и… разразилась жутким, невообразимым ревом. Нэд еле сдерживал слезы, Дэзире протягивала к Саре руки. Сара бросилась к своей приемной матери и пролила на ее груди целое море слез.

Глава 44

Сара и Дэзире валялись на диване, Нэд сидел за компьютером и бурчал себе под нос – он занимался счетами.

Торт был уже съеден, даже Тыковке достался кусочек с сахарной глазурью, персонально от Сары. Пес лежал на полу, свернувшись калачиком, лапы его подергивались во сне.

– Я так счастлива, что ты захотела остаться у нас, Сара, – сказала Дэзире.

Сара взглянула на свою приемную маму. Дэзире выглядела по-настоящему счастливой. Намного счастливее, чем когда-либо. Это наполнило сердце Сары радостью. «Я нужна! Нет, более того – необходима! Необходима Дэзире и Нэду. Я могу сделать их жизнь полноценной». Осознание заполнило пустоту в ее душе, бездонную пропасть, в которой царили боль и мрак.

– Так я и пожелала, – сказала Сара.

– Что ты имеешь в виду?

– Я загадала остаться с вами навсегда, перед тем как задуть свечи.

Брови Дэзире удивленно приподнялись.

– Вот это да! Чудеса!

Сара улыбнулась:

– Как в волшебной сказке!

– Обожаю волшебные сказки! – кивнула Дэзире.

– Дэзире? – с трудом произнесла Сара, уставившись в пол.

– Что такое, малышка?

– Я… правда, странно, что это заставляет меня еще больше скучать по маме и папе. Я имею в виду… я счастлива, что вы меня удочерили. Так почему мне грустно?

Дэзире вздохнула и погладила Сару по щеке.

– О, малышка… Мне кажется… – Задумавшись, Дэзире помолчала. – Наверное, потому что мы – не они. Я имею в виду… мы любим тебя, ты дала нам возможность вновь почувствовать себя настоящей семьей, но мы не сможем заменить твоих родителей. Они навсегда останутся в твоем сердце. Верно?

– Да, конечно. – Сара пытливо взглянула на Дэзире: – А тебе тоже становится грустно? Ну… когда ты вспоминаешь о своей малышке?

– Немного. Но обычно воспоминания приносят мне счастье.

Сара задумалась.

– И мне тоже, – сказала она и придвинулась поближе, прижалась к своей новой маме. Они включили телевизор, вскоре к ним присоединился Нэд. Все трое смеялись, хотя в передачах подчас ничего смешного не было. Сара вновь погрузилась в легкую, непринужденную атмосферу. Домашнюю атмосферу.

– Здесь? – спросил Нэд.

Сара кивнула:

– Да, да, здесь.

Нэд вбил в стену гвоздь и повесил картину, затем отступил на шаг и бросил на нее критический взгляд.

– Вроде ровно.

Картину разместили напротив кровати, так же как в старой спальне Сары. И Сара не могла отвести от нее глаз.

– Твоя мама была талантливой художницей. Это очень красиво!

– Раньше мама на каждый мой день рождения писала для меня картину. А эта – моя любимая. Спасибо, что помог мне ее вернуть.

Нэд улыбнулся и отвел глаза. Он смущался, когда его хвалили. Но Сара видела, что он очень доволен.

– Пожалуйста. Хотя на самом деле благодари Кэтти. – Он нахмурился и, кашлянув, произнес: – И… э-э… спасибо… ну, ты понимаешь… что позволила нам тебя удочерить. – Он взглянул Саре в глаза: – Я хочу, чтобы ты знала: мы оба этого хотели. Твое присутствие в нашем доме важно и для меня, и для Дэзире.

Сара внимательно смотрела на неухоженного и добросердечного водителя грузовика. Она знала, он толком не умеет выражать нежные чувства. Она также знала, что может быть в нем абсолютно уверена.

– Я очень рада, – сказала Сара. – И мне это важно. Я люблю Дэзире, Нэд, и тебя тоже люблю.

От ее слов в серых глазах Нэда что-то блеснуло. Он выглядел так, словно в одну и ту же минуту ему причинили боль и подарили много счастья.

– Ведь ты тоскуешь по дочке больше, чем Дэзире?

Нэд уставился на Сару, моргнул и отвел взгляд. Его глаза остановились на картине, и он продолжил говорить, глядя на нее:

– После смерти Дианы я сам чуть не умер. Я не мог двигаться, не мог думать, работать. Для меня померк свет. – Он нахмурился. – Мой отец был пьяницей, и я поклялся себе, что никогда не притронусь к спиртному. Однако через месяц бесплодных попыток унять боль я купил бутылку виски. – Нэд посмотрел на Сару и улыбнулся своей нежной улыбкой. – Меня спасла Дэзире. Выхватила бутылку, вылила виски в раковину, принялась кричать и лупить меня и кричала и лупила, пока не заставила сделать то, что я давно уже должен был сделать.

– Она заставила тебя плакать, – догадалась Сара.

– Ты права. И я зарыдал. Я рыдал очень долго… А на следующее утро ко мне вернулось желание жить. Любви Дэзире хватило на то, чтобы спасти меня. Хотя Дэзире было куда больней. Вот и ответ на твой вопрос. Дэзире тоскует по нашей дочке не меньше, а гораздо больше, чем я. Потому что она умеет любить, как никто другой. – И вновь Нэду стало неловко. – А сейчас пора спать.

– Нэд?

– Что, малышка?

– А ты меня любишь?

Нэд ответил не сразу. Он улыбнулся своей великолепной, замечательной улыбкой, и от его неловкости не осталось и следа. «Так улыбалась мама, – изумилась Сара, – как солнышко на лепестках роз».

Нэд подошел к Саре, обнял ее и крепко прижал к груди, преисполненный силы, доброты и отеческого желания защитить.

– Конечно, люблю!

Вдруг раздался громкий лай. Сара засмеялась. Тыковка смотрел на них во все глаза.

– Да, пора спать, глупыш, – сказала она.

Нэд бросил на пса притворно сердитый взгляд.

– А ты, брат, предатель!

Раньше Тыковка спал в комнате Нэда и Дэзире. Как только в доме появилась Сара, пес переместился в ее спальню.

Сара помогла песику забраться на кровать и сама залезла под одеяло. Нэд посмотрел на нее и спросил:

– Хочешь, я позову Дэзире, чтобы она хорошенько укрыла тебя?

– Нет-нет. Укрой меня, пожалуйста, сам.

Сара знала, что Нэду понравится ее просьба. Они любили друг друга. Здорово, что он ее укроет. Ведь дома Сару обычно укладывал папа. Она соскучилась по этому ритуалу.

– Дверь приоткрыть чуть-чуть? – спросил Нэд.

– Да, пожалуйста.

– Спокойной ночи, Сара.

– Спокойной ночи, Нэд.

Он еще раз взглянул на картину и покачал головой:

– Это что-то бесподобное!

* * *

Саре приснился отец. Слов не было, были только он, она и море улыбок. И огромное, бесконечное счастье. Воздух дрожал от чудесной мелодии, которая лилась из-под смычка невидимой скрипки. Такая музыка способна выразить все, что чувствует сердце, но услышать ее можно только во сне. Сара не знала, кто играет; впрочем, и не хотела знать. Она смотрела отцу в глаза и улыбалась, а он улыбался в ответ. Мелодия превращалась то в ветер, то в солнце, то в дождь. Она закончилась, когда папа заговорил.

– Ты слышишь? – спросил он.

– Что, папа?

– Звук… как будто кто-то рычит.

Сара нахмурилась.

– Рычит? – Она подняла голову и прислушалась. Да, теперь она слышала рокот, словно работал мотор мощной машины. – Как ты думаешь, что это?

Но папа исчез, исчез вместе с ветром, дождем и солнцем. И не было больше улыбок. Лишь мрачные грозовые тучи и гром. Сара взглянула на небо. Грохотало все громче, так громко, что…

Сара проснулась и увидела Тыковку. Он смотрел на дверь ее комнаты и громко рычал. Девочка погладила его по голове.

– Ты что, Тыковка?

Его уши дрогнули, когда он услышал ее голос, но глаза были все так же устремлены на дверь. Тыковка зарычал еще громче, чуть ли не заревел. Звук, который Сара услышала потом, пронзил ее холодом, выстудившим душу и превратившим сердце в лед.

– Природа не жалеет о себе, – произнес голос, и дверь распахнулась.

Тыковка лаял как ненормальный.

– С днем рождения, Сара.

Я заставила себя подробно рассказать обо всем, когда речь шла о маме и папе. Они этого заслужили. В конечном счете с них все и началось. Я не могу рассказать о Нэде и Дэзире. Не могу. Даже от третьего лица. Думаю, я написала достаточно, чтобы понять, какие они были… Незнакомец с ними расправился – вот все, что вам нужно знать. Он застрелил Нэда и до смерти избил Дэзире прямо у меня на глазах, и сделал это потому, что мы полюбили друг друга, и еще потому, что моя боль – его правосудие, что бы он под этим ни разумел.

Если вы и правда хотите знать, что я чувствовала, пожалуйста: вообразите самую мерзкую, самую отвратительную, самую гадкую картину. Например, как, смеясь, поджаривают ребенка на костре. А затем представьте, будто сами начинаете смеяться, глядя на это. Вот и поймете мои тогдашние чувства.

Незнакомец убил Дэзире и Нэда, чтобы вновь заполнить мраком мою душу, чтобы уничтожить надежду и показать, как опасно для меня любить. И ему это удалось. Когда я была с Дэзире и Нэдом, мне почудилось, что я вновь смогу обрести семью. С тех пор я больше не испытывала подобного чувства.

Но Бог… Дэзире разгневалась на него, разгневалась из-за меня, несмотря на всю свою любовь к нему. Бог… Если честно, я больше не хочу об этом говорить. Я имею в виду… в ту ночь мне стало доподлинно известно, что Бога не существует…

Незнакомец убивал, а я смотрела и умирала вместе со своими новыми родителями. И умерла, но не совсем. Я выжила, хотя так мечтала умереть. А жизнь шла своим чередом, и мне оставалось лишь позвонить Кэтти Джонс. Я позвонила, и она приехала. Она была единственной, кто всегда приезжал, и единственной, кто мне верил. Поверила и в тот раз.

Я люблю Кэтти, и любила всегда. Она делала все, что было в ее силах.