Текст книги "Абарат. Абсолютная полночь"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Глава 25
Больше не лги

В последние месяцы Кэнди видела множество чудовищных врагов: Каспар Захолуст в своем доме-тюрьме на острове Простофиль, зетек, беснующийся в трюме маленькой рыбацкой лодки «Паррото Паррото», чудовища Ифрита, одно из которых убило Диаманду.

И, разумеется, создание, ожидавшее Кэнди в доме, где она укрылась после смерти Диаманды – Кристофер Тлен.

И ведьма, Бабуля Ветошь.

И принцесса Боа.

Но ни одно из этих чудовищ не подготовило ее к встрече со своим собственным отцом. Он пришел, и он мог ее видеть.

Все изменилось, как и предупреждала мать.

– Думала, сможешь проскользнуть сюда и шпионить за добрыми христианами, а тебя никто и не заметит? Зря. Я прекрасно вижу ведьм. – Он поднял Библию, которую держал в руке. – «Ворожеи не оставляй в живых»!

Из уст ее отца это звучало настолько абсурдно, что она не могла удержаться от смеха. Его лицо, всегда красневшее, когда он злился, теперь побледнело, словно от него отлила вся кровь.

– Ты смеешься надо мной, ты смеешься над Господом, – произнес он. Его голос был тихим и далеким. – Смейся, если хочешь. Досмеешься до пламени вечных мук.

Кэнди замолчала. Но не от страха, а от удивления. Отец действительно изменился. Его лицо больше не было опухлым, в глазах появилась новая сила, сменившая пивную пелену. Он стал стройнее. Исчезли лишние фунты, смягчавшие нижнюю челюсть. Он больше не зачесывал свои редкие волосы от уха до уха в жалкой попытке скрыть лысину. Он просто их сбрил. Теперь он был совершенно лысым.

– Не знаю, что наговорила тебе мать, но уверен – она лгала, – произнес Билл.

– Она сказала, что вы с Рики ушли в церковь.

– Да, это так. Те из нас, у кого еще остались мозги, увидели свет. Рики! Иди сюда! У нас гости.

Кэнди бросила взгляд на мать. На лице Мелиссы было столько противоречивых эмоций, что Кэнди не могла разобраться, что именно она чувствует.

– Мать тебе не поможет, – сказал Билл. – На твоем месте я бы выкинул ее из головы. Сегодня в Цыптауне есть лишь один человек, способный видеть, и ты на него смотришь. Рики!Когда я говорю тебе подойти, ты должен это делать!

Пока отец смотрел в дом, Кэнди обратила внимание на его пиджак. Даже по абаратским меркам одежда казалась нелепой. Пиджак был сшит из кусочков разных тканей – полосатой, в горошек, черной, – обладавших странной переливчатостью. Она чувствовала, что ей уже попадалось это странное сочетание цветов. Но где? Она все еще думала над этой загадкой, когда из дома появился Рики. Голова ее брата тоже была выбрита, и оттого он выглядел более худым, чем прежде. Его глаза были большими, как у встревоженного младенца.

«Он боится, – подумала Кэнди. – Бедный Рики. Боится человека, который должен его защищать. Нет, не боится – он в ужасе».

– Я менял футболку, папа… то есть, преподобный.

– Мне все равно, что ты делал, – отрезал Билл. – Если я тебя зову, когда ты должен подойти?

– Через десять секунд, папа. То есть, извините, сэр. Преподобный. Я имел в виду – преподобный.

– Ну наконец-то он сказал то, что можно слушать. А теперь сделай глубокий вдох. Я хочу, чтобы ты успокоил свой глупый, глупый, глупый ум. Понял, что надо делать?

– Кажется, да.

– Это легко, сынок. Просто не думай.

– О чем?

– Ни о чем. Закрой глаза. Вот так. Ты в безопасности.

Кэнди с удивлением взглянула на мать, но Мелисса смотрела на мужа. На ее лице не было ни тени привязанности. Если она когда-то его и любила, то сейчас любовь полностью ушла. Ее сменил страх.

– Иногда глаза нас обманывают, – говорил Билл Рики. – Они показывают нам то, чего на самом деле нет. А иногда скрывают то, что есть.

– Правда?

– Правда. Я бы не стал тебе лгать. Ты это знаешь.

– Конечно.

– Настало время, когда глаза скажут тебе правду.

– Да.

– Хорошо, – сказал Билл. – Ты готов?

– К чему, сэр?

– К тому, чтобы увидеть мир таким, какой он есть, Рики. Твое внимание блуждает. Ты не сосредоточен. Слушай меня. Прямо здесь, среди нас – зло, которое нас уничтожит.

– Среди нас?

– Открой глаза и взгляни сам.

Глаза Рики открылись, и с момента, как он их сфокусировал, стало ясно, что наставления отца сработали.

– Кэнди? – удивился он. – Ты откуда?

– Я не…

– Закрой свой поганый рот! – рявкнул отец, ударив воздух всего в паре дюймов от ее лица. – Не слушай ничего, что она говорит, сын. Они – сосуды лжи. Им ничего не стоит солгать. Они открывают свои намалеванные красные губы, и из них сочится ложь. Они не способны остановиться.

– Билл, о чем ты говоришь? – спросила Мелисса.

– О вас, о женщинах.

– О женщинах?

– Ведь это твойпол, – ответил Билл.

Кэнди видела на лице Мелиссы удивление. Все это действительно было похоже на отца, только гораздо хуже.

– Не знаю, какого черта – или какой черт, – в тебя вселился, но ты не мой муж…

– Что происходит? – спросил Рики с паническими нотками в голосе.

Билл указал на Кэнди.

– Ты – причина, по которой наш город утратил свой путь. Свой рассудок. Ты привела на наши улицы уродов, чтобы те захватили мир.

– Это полная чушь, – возразила Кэнди. – Кто бы здесь ни остался, они просто не успели уйти с отливом. Все они наверняка хотят вернуться домой.

– Домой? Ну нет. Эти уроды никогда не покинут наш город. Разве что в гробах.

– В гробах?

– Как же мне объяснить так, чтобы ты поняла? Мы боремся с этими захватчиками. Мои солдаты – простые мужчины и женщины, приходят в мою церковь слушать то, что я говорю. Они собственными глазами видели этих уродов. Они знают об их существовании. Это демоны из самого ада.

– Нет, папа, это просто потерявшиеся люди, которые хотят вернуться домой в Абарат. Я поговорю с Советом. Они найдут способ мирно уладить возвращение тех, кто здесь остался, не проливая кровь.

– Ты слышал, Рики? Она называет этих демонов людьми.Как будто они – естественная часть нашего мира.

– Да, сэр, я слышал.

– И как нам быть, Рики? Она – твоя сестра. Если ты попросишь меня ее пощадить, я сделаю это. Но знай: я не хочу поворачиваться к ней спиной, чтобы она использовала против нас свою магию. Ты только посмотри на нее. В ней же нет ничего естественного.

– Почему ты вдруг заинтересовался магией? – спросила Кэнди. – Ты ведь всегда считал, что любой, кто об этом говорит, псих.

– То было раньше, до того, как я нашел этот радужный пиджак, – он провел ладонью по одежде, и та отреагировала на его прикосновение. По ее поверхности пробежала рябь удовольствия, цвета тканей стали ярче.

– Шляпы! – воскликнула Кэнди, вдруг вспомнив, где она видела эти кусочки. – Это были пять старых шляп!

Лицо Билла оставалось ледяным.

– Умно, – сказал он.

– Папа, я знала человека, который их носил. Он был очень плохим. Он убил людей, которым эти шляпы принадлежали, чтобы забрать их себе.

– Отвратительно. Ты придумала это только что. Как и твоя мать. Ложь, ложь, и снова ложь. Это все, на что вы, женщины, способны.

– Клянусь, – ответила Кэнди. – Мама, поэтому он говорит все эти странные вещи. В нем поселилась часть Каспара Захолуста, поскольку именно в шляпах была его сила. В шляпах, которые он украл у мертвецов.

– Ты меня не напугаешь, если такова твоя цель, – сказал Билл. – Колдовство на меня не подействует. Думаю, надо отвести ее в церковь, Рики.

– Да, сэр.

– Мне твоя религия ни к чему, спасибо, – ответила Кэнди.

– А тебе ее никто не предлагает. У меня бывают видения. Только представь, твой нелепый отец-пьянчужка, над которым смеялись за его спиной…

– Я никогда над тобой не смеялась. Это было грустно, а не смешно.

–  Заткни свой рот! Мне не нужна твоя жалость!Я построил машину! – Он постучал по макушке. – Она явилась ко мне в видении. И я не мог понять, для чего она нужна. Но теперь я знаю. Все сходится.

– Билл! – произнесла Мелисса. – Может, нам стоит ее послушать?

– Нет. Со мной разговаривает великий голос. Я слышал его. – Он помолчал, на секунду прикрыв глаза. – Он говорит со мной даже сейчас. И я знаю, что ему надо.

– Неужели. И что же? – спросила Кэнди.

Глаза Билла мгновенно открылись.

– Тебя.

ЧАСТЬ 4
Восход тьмы

 
Не бойся зверя,
Что приходит к твоим дверям один —
Его гибелью станет одиночество.
Не бойся тех,
Кто охотится стаей —
Они умрут, оторванные от своего клана.
Но бойся того,
Кто не приходит вообще.
Ибо он уже здесь, обутый в твои ботинки.
 

– Последняя проповедь епископа Наутиресса

Глава 26
Церковь детей Эдема

– Кэнди, мы почти на месте.

Хотя Кэнди просила Шалопуто ее не будить, вряд ли она имела в виду, чтобы тот позволял ей спать до самого конца путешествия. Однако он научился быть вежливым, возвращая ее из снов.

Срочности не было никакой. Паром только что вплыл в гавань Тацмагора. До причала оставалось еще через несколько минут, но среди пассажиров уже чувствовалась тревога, не имевшая ничего общего с прибытием. Голоса были резкими, смех – деланным. Шалопуто знал, почему это так. В воздухе витало неопределенное, таинственное дурное предчувствие. Приближалось что-то, чего лучше бы не было. Ни он, ни спешившие мимо пассажиры понятия не имели, что это такое. Но одно он понимал – ничего хорошего ждать не следует. Его внутренности скрутило в тугой узел, в голове возникло воспоминание о том времени, когда отец взял его с собой, чтобы продать. Он постарался выкинуть из головы и это воспоминание, и тревогу, сосредоточившись на том, чтобы разбудить Кэнди. Он мягко потряс ее за плечо.

– Кэнди, пора просыпаться. – Ответа не было. Он потряс ее вновь. – Давай, сказал он, наклоняясь. – Досмотришь свой сон в другой раз. Вставай.

– Я вижу все это во сне, – напомнила отцу Кэнди. – Я не обязана тебя слушать. Я могу проснуться в любое время.

– Не советую, поскольку если ты это сделаешь, – он указал на Мелиссу, – пострадает она. Из-за тебя.

– Прекрати, Билл, – проговорила Мелисса.

– Почему? Потому что ты думаешь, что я этого не сделаю? Сделаю. Спроси свою дочь.

– У него в голове сидит то, что он не в состоянии контролировать, – сказала Кэнди матери. – С этим должен был сражаться кто-то посильнее. А папа просто не хотел.

– Ты об этом пожалеешь, – обещал он.

– Кэнди, что происходит? – спросил Шалопуто.

Выражение лица Кэнди больше не было спокойным. Ее брови нахмурились, уголки губ опустились.

– Ты начинаешь меня пугать, – проговорил Шалопуто. – Почему ты не просыпаешься? Ты вообще меня слышишь?

Она кивнула?Если да, движение было едва заметным.

– О нет. Что происходит? Пожалуйста, проснись.

Кажется, она покачала головой, хотя этот жест был столь же незаметным, как и предыдущий кивок. Таким незаметным, что он не смог бы сказать наверняка, двигала ли она головой вообще.

– Ты имеешь в виду, что не хочешь сейчас просыпаться?

Она вновь кивнула. Или так ему показалось.

– Ну ладно, – сказал Шалопуто, стараясь сохранять спокойствие. – Если ты хочешь и дальше спать, думаю, все в порядке. Все равно я вряд ли могу с этим что-то поделать. Продолжай смотреть свой сон. А я буду решать проблемы в этой реальности.

На этот раз кивка или качания головой не последовало. Однако ее лицо стало еще более встревоженным.

Странно было вновь идти по улицам Цыптауна, а еще более странно – идти рядом с отцом, хотя, конечно, для всех, кроме него, она оставалась невидима. Она наблюдала, как на него реагируют люди и насколько изменилась его репутация за то время, пока ее не было в городе. Несколько человек откровенно его боялись. Они переходили на другую сторону улицы, чтобы с ним не встречаться, или скорее ныряли в магазины. Некоторые старались выразить ему свое почтение. Кто-то просто кивал или желал «доброго дня». Но ни один из этих людей не мог скрыть тревогу, которая охватывала их в его присутствии. Кто-то действительно называл его преподобным, к чему Кэнди не могла привыкнуть. Преподобный! Ее отец, жестокий алкоголик, бивший жену и детей – преподобный! Мать была права: Цыптаун действительно изменился.

Когда они покинули Мэйн-стрит, и рядом уже не было людей, которые могли бы заметить, что Билл говорит сам с собой, он повернулся к Кэнди:

– Видела, как меня здесь уважают?

– Видела.

– Ты наверняка удивлена. Удивлена? Да?

Даже сейчас ей хотелось ответить ему «нет». Хотелось сказать, что все это – пустые иллюзии, и она это знает. Но потом она вспомнила о матери. Человек, идущий рядом с ней, был способен на ужасные вещи, в этом не было никаких сомнений. Поэтому Кэнди сказала:

– Пожалуй, да, я удивилась.

– Но вот чего ты не понимаешь, так это того, что люди боятся. Они чуют уродов – тех, кого вода притащила на наши улицы и оставила здесь. Они напуганы. А я избавляю их от этого страха.

– Как?

– Не твоего ума дело. Вот что я тебе скажу: спасение – это как частное предприятие. Они платят за привилегию. Себе я не беру ни цента. Все их взносы отходят церкви. И они рады жертвовать. Я дарю им покой и, быть может, даже счастье. Это стоит нескольких долларов. Мы пришли. Дом, милый дом.

Он говорил о простом одноэтажном здании, выкрашенном в кричащий зеленый цвет, мимо которого Кэнди проходила сотни раз в жизни. На маленьком газоне торчала большая доска, к которой крепилось единственное объявление:

ЦЕРКОВЬ ДЕТЕЙ ЭДЕМА

ПРЕПОДОБНЫЙ УИЛЬЯМ КВОКЕНБУШ

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ГРЕШНИКИ, ИЩУЩИЕ СПАСЕНИЯ

Матрос «Мокреца», который обнаружил их с Кэнди через пятнадцать минут после швартовки, к удивлению и облегчению Шалопуто оказался тылкрысом. Объяснять свою ситуацию представителю собственного народа было чуть легче. И еще легче стало, когда паромщик спросил:

– Ты ведь Шалопуто?

– А мы знакомы?

– Нет. Просто я много о тебе слышал. Моей сестре Ямбини интересно все, что рассказывают о тебе и о девочке. Знаешь, ходят всякие слухи. Люди придумывают самое разное, чтобы им было о чем поговорить.

– Я и не думал, что кому-то есть дело.

– Ха! Ты шутишь? Ты и Кэнди… ничего, что я назвал ее Кэнди? Или, может, стоит звать ее мисс Квокенбуш?

– Нет, Кэнди – вполне нормально.

– Кстати, меня зовут Гамбиттмо. Бити, Мо, но чаще всего Гамбат. Вроде как тылкрыс Гамбиттмо, только короче. Гамбат Ют.

– Рад познакомиться, Гамбат.

– Могу я тебя кое о чем попросить?

– Конечно.

– Дай мне автограф! Это для моей сестры. Представляю, как она зашлепает своими плавниками!

Гамбат продемонстрировал свое семейное отличие, похлопав довольно большими оранжевыми плавниками.

– Твоей сестре захочется иметь мой автограф? – удивился Шалопуто.

– Ты шутишь? Конечно! Она твой большой поклонник. Я тоже, но на самом деле с ума по тебе сходят в основном девчонки. Она знает все детали. О том, как ты спас мисс Квокенбуш – извини, что не зову ее Кэнди, это как-то неправильно звучит, – от того психованного колдуна, Захолуста. Мы с сестрой побывали у его дома на острове Простофиль. Видели все, что связано с этой историей. Трогать там, конечно, ничего нельзя. Там все окружено веревками. Но это доказательство. Все это было на самом деле… А на следующей странице не напишешь что-нибудь для меня?

Шалопуто взял блокнот и карандаш, на кончике которого была вырезанная и раскрашенная голова Малыша Коммексо, ухмыляющегося от уха до уха.

– Извини за дурацкий карандаш. Его какой-то пассажир забыл. Я этого Малыша ненавижу.

– Правда?

– И его зубастую ухмылку. Как будто в жизни все просто зашибись.

– А это не так?

– Ты встречал хоть кого-нибудь из нашего народа, у кого были бы деньги? Вряд ли. У нас нет ни власти, ни денег, ни тех, кто мог бы нами руководить. Иначе почему мы все о тебе говорим?

Шалопуто смотрел на Гамбата, пытаясь найти в его лице намек на насмешку, но не увидел ничего подобного. Голова спящей Кэнди перекатилась из стороны в сторону.

– С мисс Квокенбуш все в порядке? Может, ей нужен врач?

– Нет, не думаю. С ней все будет хорошо. Просто она устала. Что ты хочешь, чтобы я написал?

– Ну не знаю. Все, что тебе придет в голову. Ее зовут Ямбини. Ям-би-ни. – Пока Шалопуто писал, его новый друг продолжал болтать. – Только между нами: вы можете оставаться здесь, сколько захотите. В ближайшие пять-шесть часов мы отсюда никуда не денемся. Надо избавиться от мусора, который остался после пассажиров. О, да ты гешер.Только гляньте! Ей ты тоже что-нибудь нарисуешь?

– Получилось не слишком, но…

– Ты так быстро это нарисовал! Поразительно. – Возникла пауза. Потом он спросил:

– А что это?

– Мой сон, – ответил Шалопуто. – Огромный ребенок в очень маленькой лодке.

– И что это значит?

– Понятия не имею. Просто увидел во сне.

– Она будет шлепать плавниками так, что улетит. Спасибо. Обалдеть, гешер, просто обалдеть. – С улыбкой не меньше, чем у самого Малыша, он рассмотрел автограф и рисунок, после чего отправился по своим делам.

Хотя их разговор был кратким, у Шалопуто возник повод задуматься. Для него стало огромным потрясением узнать, что некоторые представители его порабощенного народа не только знали его, но и гордились тем, что он – один из них. В течение всей письменной истории тылкрысы находились в самом низу социальной лестницы. По традиции они были прислугой, тупой нацией, у которой не было ни культуры, ни этикета, ни бунтарей.

Возможно ли, что это случилось с ним, с тем, кто однажды понял, отчего отец не печалился, когда его продавал? Он был бесполезнее, чем кто бы то ни было, и даже его собственный отец избавился от него без всякого сожаления. Возможно, он осудил себя слишком резко и слишком скоро?

Застонавшая во сне Кэнди вывела Шалопуто из ступора. Как он мог думать о себе, когда Кэнди до сих пор оставалась в своих снах? Впервые за все время, проведенное рядом с ней, он почувствовал необходимость в поддержке кого-то другого. Двупалого Тома, Женевы Персиковое Дерево или Финнегана Фея. Кого-то, с кем можно обсудить свои проблемы. Кроме братьев Джонов. У этих было слишком много мнений.

Но желание иметь компанию не означало ее наличия. Он был один, рядом с молчащим человеком, который был для него важнее, чем любой другой во всем мире. И внезапно он за нее испугался.

Билл велел Рики оставаться снаружи и следить. Он ввел Кэнди в церковь, внутреннее убранство которой было столь же неприметным, как и внешнее. Вместо скамей здесь стояли ряды дешевых деревянных стульев; алтарный стол покрывала обычная белая скатерть. Креста не было.

– Как видишь, – продолжил Билл Квокенбуш, ведя сновидческое тело своей дочери к алтарю, – у нас тут нет ничего интересного. Важно само послание.

– И что же это за послание, папа?

– Не называй меня так. Между нами нет ничего общего.

– Как любовь, например? Вряд ли ты ее к нам чувствовал. Может, когда-то ты и любил маму, до того, как у тебя появились мы, чтобы бить…

– Хватит, – произнес он с прежней яростью в голосе.

Они были в нескольких метрах от алтаря, и в темном углу церкви Кэнди разглядела шесть или семь человек. Отец тоже их видел. Поэтому, решила она, и хотел прекратить разговор.

– Я не собираюсь рассуждать о старых ошибках и старых грехах.

– О чьих ошибках, папа? Чьих грехах?

Она продолжала давить на отца, надеясь вывести его из равновесия и заставить проявить свой гнев. Возможно, если прихожане увидят настоящего Билла Квокенбуша, они дважды подумают, прежде чем в следующий раз улыбаться своему преподобному. Тому Биллу, которого знала она. Жестокому и порочному.

Билл подошел к людям, собравшимся в углу, и тихо сказал:

– Ты изменилась. Я чувствую вонь твоего разложения, и это отвращает меня до глубины души. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить добрых людей от твоих извращений и мерзостей, от той грязи, которую ты принесла из Иного Места…

– Из Абарата, папа. Ты можешь это сказать.

– Я не стану поганить свой язык!

Больше он не шептал. Его злость эхом отразилась от простых белых стен.

– Только послушай себя, папа! – сказала Кэнди.

–  Не называй меня… – Он замолчал, когда его тирада отразилась от дальней стены. Он остановил себя и вновь понизил голос. – Умная ведьма. Ты знаешь, как меня разозлить. Но я на это не поддамся. – Он глубоко вздохнул. – Если ты продолжишь сопротивляться, пострадает твоя мать. Ты поняла? Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Ты должна понять, кто я на самом деле.

– Враг, – сказала Кэнди.

Отец улыбнулся.

– Наконец мы в чем-то сошлись, – ответил он. Отвернувшись, он обратился к своим последователям. – Вы разогрели и подготовили машину?

– Я сделал все, как вы велели, сэр, – ответил кто-то из них.

– Хорошо. Очень хорошо.

Глава 27
Допрос

Примерно в то же самое время, когда Гамбат (счастливый обладатель двух автографов самого знаменитого тылкрыса среди ныне живущих) оставил Шалопуто и Кэнди на верхней палубе «Мокреца», эскорт из пяти судов готовился отбыть из гавани Вроконкеффа на Горгоссиуме. Самый большой корабль из пяти, «Крейзу», поднял над волнами дымчатый флаг с изображением стилизованной иглы и нити, что означало присутствие на нем будущей императрицы Часов, самой леди Полуночи, Бабули Ветоши. Четыре корабля, сопровождавших «Крейзу», от ватерлинии до «гнезда» на верхушке мачты, были вооружены пушками и заплаточниками, готовыми защищать леди Полночь.

Разумеется, ее отплытие отложили. Вместе с Маратиен она вернулась в башню и обнаружила, что Порча Нерроу, швея, которая осталась вымыть мозаичную карту Абарата на полу ее комнаты, была выброшена из окна и лежит мертвой внизу. Бабуле Ветоши нравилась швея Нерроу: женщина была преданной и усердной. Ее отнюдь не радовало, что обстоятельства требуют допрашивать мертвую женщину – у покойных это вызывало глубокие мучения. Впрочем, Бабуля Ветошь была уверена, что имей Порча Нерроу возможность выразить свое мнение, то, несмотря на страдания, она захотела бы назвать имя своего убийцы.

Многие годы планирования готовились принести свои плоды – события, которые навсегда преобразят острова и всех, кто на них живет. Она, которая станет повелительницей преображенного мира, не могла позволить силе столь могущественной, как убийца Порчи Нерроу, уйти так просто. Она должна знать, кто здесь побывал, и как можно скорее. Склонившись, она перевернула тело Порчи. Вдоль ее лица шла трещина, но крови было мало. Приказав остальным женщинам отойти на несколько шагов, Ветошь накрыла Куполом Усердия себя, а также тело и паривший над ним дух Нерроу, прикрепленный разлагающимся шнуром эктоплазмы.

– Успокойся, женщина, – проговорила Ветошь. – Мне потребуется не дольше минуты твоего времени.

– Я не хочу…

– У тебя нет выбора.

– … возвращаться…

– У тебя нет выбора.

– … в плоть.

– У тебя нет выбора. Слышишь меня, ведьма?

Дух Порчи, паникующее пятно тени, бился о Купол Усердия, словно пойманная в банку муха.

Императрицу быстро утомили испуганные движения Нерроу.

– Хватит, – сказала она.

Протянув руку, она поймала дух швеи. Тень затрепыхалась, стремясь освободиться. Несколько сестер в молчаливом ужасе наблюдали за этой сценой.

–  Нейсентаб, – произнесла матриарх и этими тремя слогами развеяла Купол. – Если кому-то из вас тяжело наблюдать за искусством некромантии, советую отвернуться.

Некоторые так и сделали; одна-две сестры даже отошли от тела Порчи Нерроу, чтобы не слышать происходящего. Тем временем Бабуля Ветошь опустилась на колени рядом с телом Порчи и велела одной из оставшихся сестер:

– Фатун, открой ей рот пошире и держи голову.

Кунья Фатун, крупная женщина с большими руками, выполнила то, что ей приказала матриарх.

Бабуля Ветошь стремительно вложила дух Нерроу между ее губами, сказала Фатун сомкнуть мертвой женщине рот и держать его закрытым, что бы ни происходило. Кунья Фатун стиснула рот Нерроу, не давая духу выйти наружу. Она держала его закрытым почти минуту. Ничего не происходило. Ничего. И снова ничего. Вдруг ноги женщины дернулись. За этим движением последовал целый всплеск метаний и ударов.

– Успокойся, Порча Нерроу. Успокойся, – проговорила Бабуля Ветошь. – Знаю, для тебя, должно быть, ужасно вернуться в свое разрушенное тело, но я хочу, чтобы ты ответила на несколько вопросов. – Она посмотрела на Фатун. – Готова? – Та кивнула. – Не сдавайся.

– Я не сдамся.

– Да, – сказала Бабуля Ветошь, которую убедило выражение глаз Фатун. – Ты не сдашься. Давай завершим начатое.

– Как скажете, госпожа.

– Убирай.

Фатун отняла руку от лица Нерроу.

–  Прекрати это, Порча Нерроу! ЖИВО!

Крики женщины стали менее жалобными. Судороги ослабли.

– Так-то лучше, – сказала матриарх. – А теперь отвечай мне быстро и правдиво. Тогда я тебя отпущу, и ты отправишься навстречу своей смерти.

Порча сделала второй слабый вдох и заговорила голосом мертвой женщины, лишенным красок, тонким и безрадостным.

– Чем я это заслужила?

– Ты ни в чем не виновата, Нерроу. Я просто хочу знать, кто тебя убил, – Бабуля Ветошь чуть наклонилась, чтобы услышать ответ. – Кто это был, сестра?

– Принцесса Боа.

– Невозможно!

– Клянусь.

– Она шестнадцать лет как мертва.

– Знаю. И все же это была она.

– Ты в этом не сомневаешься?

– Нет. Это была она. Боа. Она, она! – Оживленное тело начало выходить из-под контроля. Лицо подергивалось от мелких тиков и судорог. Они были болезненными, хотя ее нервы несли в себе только призрачную жизнь.

Бабуля Ветошь молча наблюдала за телом у своих ног. Отчаявшиеся глаза Нерроу взглянули на женщину, державшую ее дух в плену.

– Я сказала вам все, что знаю. Позвольте мне умереть. Смерть будет добрее ко мне, чем жизнь.

– Что ж, – сказала Бабуля Ветошь. – Отпусти ее, Фатун. Покойся в Пустоте, женщина. Иди.

Едва она успела закончить фразу, как дух швеи вылетел из тела и ринулся прочь от своей тюрьмы и тюремщика. Скоро ее легкая тень исчезла из виду, темная на фоне темного неба.

Возвращение Бабули Ветоши в Башню Иглы, ее последующее открытие и допрос задержали отбытие «Крейзу» всего на два часа. Но когда огромное судно вышло в открытое море, оно устремилось вперед с невероятной скоростью, и двигатель корабля, жестокое и безумное сочетание горестного с испорченным, непростительного с безумным, нес «Крейзу» по Изабелле, преодолевая любые течения.

Изабелла не противилась жестокой мощи корабля. Море знало, что за ужасные действия создали корабль, и уступало его силе. Оно знало чудовищную власть, которой обладала Бабуля Ветошь. Улавливая слухи и яды в потоках, стекавших с островных склонов в ее воды, Изабелла понимала, насколько все будет хуже. Миллионы жизненных форм, обитавших в ее водах, не выиграли бы ничего от противостояния Императрице Полуночи, ибо она была способна – и море это знало, – на практически безграничное разрушение. Ни плоть, ни дерево, ни камень, ни пыль не стали бы исключением. Эта женщина и ее союзники могут принести смерть каждому Часу Дня и Ночи, если ей не дадут сделать то, что она пожелает.

Поэтому сейчас, решила Изабелла, она должна поступить так. Подчиниться ее воле, какой бы дикой она не была.

Не испытывая противодействия моря, женщина, которая готовилась изменить Абарат до неузнаваемости, спешила к своей цели.

На борту «Крейзу» Маратиен вошла в темную каюту матриарха, почтительно склоняя голову. Она не отваживалась поднять ее, пока старуха не пробормотала:

– В чем дело, дитя?

– Мы приближаемся к пирамидам, госпожа. Вы велели мне сообщить об этом.

Бабуля Ветошь, сидевшая на летающем камне, спустилась по воздуху к Маратиен.

– Ты рада, дитя?

– А я должна радоваться?

– Конечно. Если ты настолько отважна, что готова остаться со мной сегодня и в грядущие дни, обещаю – ты увидишь нечто столь необыкновенное, что навсегда изменит твое мнение о мире. И твое место в нем.

– Значит, я могу посмотреть? – осторожно спросила Маратиен, не уверенная, что правильно поняла приглашение.

– Конечно. Оставайся рядом со мной. И если ты достаточно умна, дитя – а я тебя таковой считаю, – то будешь запоминать все, что увидишь. Каждую деталь. Однажды наступит время, когда кто-нибудь тебя спросит: каким был тот момент? И ты захочешь рассказать им правду.

– Конечно.

– Тогда иди к Мелли Шадр, одной из сестер…

– Я знаю ее.

– Скажи, пусть даст тебе свою самую теплую шубу. Когда все солнца погаснут, Маратиен, будет очень холодно. Иди. Я буду тебя ждать.

– Будете?

– Конечно. Я ожидала этого Часа почти шесть столетий. И могу подождать еще несколько минут, пока ты возьмешь одежду.