Текст книги "Абарат. Абсолютная полночь"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Глава 50
Из глубин

– Мистер Пикслер! Мистер Пикслер!

Щипцоверн постучал в дверь комнат Роджо Пикслера, сперва осторожно, а потом громко, костяшками всех пальцев.

–  Пожалуйста, мистер Пикслер! Это срочно!

Он услышал, как за дверью по полированному мраморному полу передвигается что-то тяжелое. Наконец, из этого странного звука возник голос драгоценного гения Щипцоверна, творца изначального Малыша Коммексо Роджо Пикслера.

– Я прекрасно знаю о ситуации на улицах, Щипцоверн. Я выслал легионы Малышей-вояк, которые отважно там сражаются. Но требуется нечто более примитивное…

– Там огромный корабль длиной в милю, клянусь!

– Буреход? Да. Я вижу его на экранах.

– Это Бабуля Ветошь, мистер Пикслер. Она называет себя Императрицей всех островов.

До Щипцоверна доносился звук репортажей с улиц Коммексо, которые смотрел сейчас великий архитектор. Пикслер построил город благодаря богатству, полученному с помощью Малыша. Это стало работой истинного визионера – создание города вечных огней на Часе, чья тьма была глубока. Город стоял на трех ночи, но никто из живших на его ярких улицах ее не боялся. До сих пор.

– Вас не волнует, что эта женщина прибыла сюда на корабле, способном разрушить город?

– Она не станет этого делать.

– Она может убить все, что вы…

– И Малыша.

– Да.

– Не забывай о Малыше.

– Но до Малыша были вы, мистер Пикслер. Вы – создатель.

– Разве?

– Да… – сказал Щипцоверн, на этот раз не так уверенно. – Конечно, вы. Без вас… без вас ничего бы этого не было.

– А Малыш?

– Сэр. Вы были доМалыша. Отец приходит прежде сына.

– Да…

– Так что насчет города, сэр?

– Город, – казалось, он вспоминал слова, в которые раньше безоговорочно верил.

– Город Коммексо принадлежит Духу Малыша и всегда будет ему принадлежать.

– Хорошо, – с облегчением сказал Щипцоверн, поскольку гений, на которого он работал, не утратил понимания порядка вещей. – Так что же нам делать с Буреходом, сэр? Он висит над нами, и все его орудия смотрят на город. Вы ведь не хотите причинить Духу Малыша еще больший урон?

– Конечно, нет. Этот город должен стоять как завет мечтам о Малыше Коммексо.

– Хорошо, мистер Пикслер. И что мне делать?

– А что ты посоветуешь?

– Я?

– Да, доктор. Что бы ты посоветовал сделать ради города Малыша?

– Не думаю, что у нас есть выбор. Мы будем либо разрушены, либо сдадимся.

– Полагаешь, если я сдамся этой императрице, она может ко мне придти?

– Простите, сэр. О чем вы говорите?

– Я говорю, что если она хочет тотального владычества, для нее это будет удачный маневр, разве не так? Мое бесценное тело в обмен на безопасность города.

– Вы хотите предложить ей это, сэр?

–  Я принимаю, – произнесла Бабуля Ветошь.

– Это она? – спросил Пикслер удивленным тоном.

– Да, сэр, – сказал Щипцоверн. – Это она.

– Как она смогла вмешаться в нашу засекреченную линию связи?

– Она не на линии, сэр. Она здесь. Со мной.

– Что?

– Простите, сэр. У меня не было выбора.

– Почему ты мне не сказал?

– Она запретила, сэр.

– И как любой разумный трус, – продолжила Бабуля Ветошь, – он предпочел сохранить свой глаз, чем сказать тебе правду.

– Я его не виню, – ответил Пикслер. – Наверняка он думает, что его жалкая жизнь – это все, что у него есть. И ее потеря значит для него гораздо больше, чем если бы он знал правду.

– Что это ты там бормочешь, Пикслер? – спросила Бабуля Ветошь.

– Когда мы окажемся свидетелями великой неоспоримости Высших Миров и Глубинных Миров, когда познаем абсолютную тьму и дыхание истинного света, то все остальное, как и сама жизнь, перестанут иметь значение.

– Ты городишь чушь.

– Разве? В таком случае, это целиком моя вина, госпожа. Боюсь, я болен. Странная инфекция, которую я подхватил, спустившись в воды Изабеллы.

– Ты не запугаешь меня историями о глубоководной чуме, Пикслер. Я не боюсь ничего и никого.

– Императрица, это невероятно! Ничего не бояться! Я бы хотел посмотреть вам в глаза и сам это увидеть. Щипцоверн!

– Сэр?

– Проводи Императрицу в библиотеку.

– Конечно, сэр.

– Я буду там через минуту, Императрица.

Связь прервалась и стихла.

– Он отключился, – сказал Щипцоверн. – Раньше он никогда так не поступал. Он всегда слушает.

– Не сегодня, доктор. Иначе он бы понял, что я здесь. Веди меня к нему.

– Я могу дойти только до двери. Я никогда не входил в святилище. Это его личные покои.

– Сегодня ты сопровождаешь меня, Щипцоверн. Я – твоя Императрица. Служи мне, и я всегда буду с тобой.

– Тогда я, разумеется, повинуюсь.

Щипцоверн вел ее по тускло освещенным комнатам. Единственным постоянным источником света являлись лампы, крепившиеся к стенам над картинами.

– У Пикслера весьма эклектичный вкус, Щипцоверн.

– Вы имеете в виду эти картины?

Бабуля Ветошь помедлила, разглядывая одну из них: очень яркое полотно, изображавшее простой белый дом, несколько деревьев, небольшую беседку и одну-единственную звезду.

– Щипцоверн?

– Да?

– Что это за кошмар?

– Насколько я помню, это называется «Утро Рождества Христова».

– Декаданс. Только взгляни на цвета. Меня от них тошнит.

– Я ее уберу.

– Нет нужды, – сказала Бабуля Ветошь.

Она подняла руку, и полотно поглотил невидимый огонь: яркие цвета потускнели, почернели, вспучились, и скоро исчезла последняя искра цвета, оставив лишь древнюю позолоченную раму вокруг того, что представляла собой сейчас почти любая точка в Абарате.

В нескольких шагах висела еще одна картина, чей стиль и тематика были настолько же нервными и жестокими, насколько мирным и спокойным был стиль первой. На ней изображалось тело, висевшее на сети из колючей проволоки, однако разобрать конкретные детали было сложно. Карающая рука поднялась вновь, и Щипцоверн моргнул. Однако Бабуля Ветошь просто указывала.

– А вот эта, – сказала она, – мне нравится. – Она посмотрела на Щипцоверна. – Ладно. На сегодня картин достаточно.

Больше она не задержалась ни у одного полотна, следуя за Щипцоверном к большой комнате в конце коридора.

– У тебя проблемы с канализацией, Пикслер, – сказала она, входя внутрь.

– И со светом, – ответил Пикслер из темноты. – Боюсь, здесь всё ломается. Ваши… ваши силы, Императрица… пожинают… свои плоды. Мой идеальный город больше не идеален.

– Забудь о городе. Я хочу тебя видеть. Здесь вообще нет огней? – В ее голосе возникло нечто большее, чем простое подозрение. – В комнате должно быть окно, доктор. Свет горящего города…

– Свет, – ответил Пикслер, – не покажет вам ничего, что ваши глаза хотели бы увидеть.

– Ты мне запрещаешь?

– Нет. Конечно нннет. Как я могу. Вы – Императрииииица.

– Тогда что здесь происходит? Я хочу немедленно знать.

– Если Императрица того желает…

– Желает.

– Тогда смотрииии.

Внезапно в комнате возник свет, но исходил он не от лампы. Источником холодного света был сам Роджо Пикслер, хотя теперь его человеческая анатомия была просто хрупкой сердцевиной живой формы, которая занимала всю комнату, представляя собой сложное кружевное переплетение тканей, покрывавших стены и в вялом разложении свисавших с потолка. Отвратительная вонь исходила от слоев гниющей плоти, которая то тут, то там образовывала комки, формируя неповоротливое создание, крепившееся пульсирующими нитями вещества к телу самого Пикслера.

Бабуля Ветошь схватила Щипцоверна, так глубоко впившись пальцами в его тело, что он вскрикнул от боли.

– Примитивная ловушка, доктор.

– Я понятия об этом не имел, Императрица! – возразил Щипцоверн.

– Она… не Императрица, – ответил Пикслер, и в его искаженном голосе слышалось явное презрение.

Он встал, хотя было ясно, что это движение запустили не его собственные ноги. Его подняло создание, в теле которого он находился.

– Яааа… теперь… часть чего-то большего, – сказал Пикслер. – И я не… боюсссь твоей ТЬМЫ, ведьма. – Свет в переплетеной ткани замерцал. – Я… провел эпохи во тьме более черной, чем твоя серая Полночь.

Свет вновь замерцал. Но это не погрузило комнату во мрак. Словно под извращенными рентгеновскими лучами, в ней обнажилась единая обширная анатомия человека и чудовища, демонстрируя с отвратительной ясностью, как кости Пикслера сливаются со зловонной субстанцией его нынешнего обладателя. Роджо Пикслер, великий архитектор, стал частью чего-то существовавшего во всей своей непознаваемой невероятности в глубинах Моря Изабеллы.

Он поднялся с пола на веерах трепещущей, переливающейся ткани. Ряды обрамленных влагой клапанов поворачивались и исторгали из себя жидкость, мягкие выступы превращались в скопления зловещих шипов, а через прозрачные каналы от одного тела к другому шли всплески энергии, время от времени шумно изливая на мраморный пол соки существа.

–  Реквия, – произнесла Бабуля Ветошь, и ее губы скривились от отвращения. – Неудивительно, что тут воняет, как на берегу в прилив.

– А каков… твойзапах, Ведьма? – спросил Пикслер-Реквия. К этому моменту тело архитектора находилось в десяти футах над полом, освещаясь снизу вспышками холодной люминисценции, которая разливалась по слоям разросшейся ткани.

– Скажи своему хозяину, чтобы он следил за словами, Щипцоверн, или я вырву его грязный язык.

Щипцоверн попытался сформулировать какой-то ответ, но ее хватка убивала его, и он утратил контроль над телом. Язык бессмысленно шевелился во рту, не в силах произнести ни единого слова. Тело лишалось жизненной силы и было теперь настолько слабым, что если бы Императрица его не держала, глубоко вонзив пальцы в плечо, он бы упал на пол и умер на месте.

Но она держала его и трясла, словно маленькую одноглазую куклу.

–  Скажи ему, идиот! – В отчаянии и ужасе Щипцоверн мог только качать головой. – Ты собирался заманить меня в ловушку? К этой… рыбе?

Щипцоверн вновь закачал головой, но с каждой секундой его контроль над телом слабел.

– Чего ты хочешь, рыба! – произнесла Матриарх. – Ты висишь там, чтобы меня запугать? Даже не надейся! Что бы ты там собой не представляла, ты ничто. Поклонись. Слышишь меня?Поклонись Императрице Абарата!

Говоря это, она опустила свободную руку ладонью к полу. Этот простой жест позволил ей взмыть в воздух вместе с доктором Щипцоверном, чье тело теперь дергалось, словно в эпилептическом припадке.

В комнату вошли другие, наблюдая за этой гротескной сценой – помощники Щипцоверна из Круглого Зала, несколько швей, – но никто не попытался вмешаться в происходящее. Шла битва Высших Сил, и все видевшие ее понимали: любой, кто попытается это сделать, будет немедленно убит. Они оставались поближе к дверям на случай, если дела пойдут совсем худо, и наблюдали издалека.

– Поклонись! – вновь велела Бабуля Ветошь, поднимаясь над полом. – Лицо к земле!

Сперва Пикслер-Реквия не отвечал. Потом, очень медленно, создание начало качать головой. Вес мозга великого архитектора исказил форму мягких костей; его рот открылся, и оттуда потоком вытекла жидкость, напоминающая черную патоку. Стоявшая в комнате вонь усилилась, став такой резкой и жестокой, что три члена команды Щипцоверна развернулись и выбежали в коридор, едва сдерживая рвотные позывы.

Но Бабуля Ветошь знавала запахи и похуже. Это представление ее не смутило. Она замерла в воздухе на той же самой высоте, что и архитектор, и подняла руку, указывая ладонью на врага.

– У тебя последний шанс склониться передо мной. Иначе я заставлю тебя сделать это, даже если мне придется переломать все твои кости. Выбирай, рыба. Склонись, или я сломаю тебя.

Качание головы замедлилось, потом прекратилось. Пикслер вытер последние капли зловонной жижи, остававшиеся вокруг рта. Когда создание заговорило вновь, его речь больше не искажалась. Теперь голос Реквии звучал так, словно Пикслер вернул себе контроль и произносил каждое слово почти с абсурдной точностью.

– Сложно будет ломать мягкие кости, – ответило существо. Оно подняло над головой правую руку, взялось за запястье левой и повернуло вокруг своей оси, словно они были сделаны из резины. – Течения несут меня, но никогда не ломают.

– Вот и возвращайся в свои течения, рыба.

– Да будет тебе известно, женщина, что я не рыба, – ответило создание. – Я РЕКВИЯ!

Глава 51
Отец и сын

Не успев договорить последнее слово, создание бросилось на Бабулю Ветошь. Она предвидела это, и как только оно к ней потянулось, перед Матриархом раскрылось нечто, напоминающее веер фиолетовых и золотых оттенков. Она подула на него – легкий выдох, и пятна фиолетового и золотистого окружили голову Пикслера-Реквии.

Оружие, которое она призвала на службу, могло показаться невинным, но такое впечатление было ложным. Оно являлось одним из самых смертоносных в ее арсенале, обладая способностью уничтожать все, что оказывалось на его пути. Фиолетовые и золотистые пылинки прорвали кожу Пикслера-Реквии, словно крошечные искры огня. Он отшатнулся, и пронзенная ткань, тонкие переплетенные шнуры темной материи, вылетели из многочисленных ран, достигнув потолка. Вниз, как грубые хлопья снега, посыпались куски штукатурки. Но они предвещали гораздо более странное падение. Узлы темной материи взорвались, будто перезревшие плоды. Из разорванной кожи полил дождь вещества, из которого была создана Реквия – морской ил, находившийся внутри ее сложной сети. Как только вещество упало на Бабулю Ветошь, оно начало распространяться, подобно лозам, обезумевшим от собственной плодовитости, пересекая ее тело во всех направлениях. Безымянное вещество оплетало ее, образуя зловонную сеть.

Пикслер-Реквия постарался взять под контроль лицо Матриарха, оплетая череп в пяти-шести направлениях сразу.

–  Тупая рыба! – воскликнула она. – Я ведь тебя предупреждала. Почему ты не слушаешь?

Она схватила живую сеть ила, которая закрыла уже две трети ее лица. Одно ее прикосновение высосало из хаотично распространяющегося вещества весь цвет. Затем она разорвала его и отбросила прочь. На место порванных фрагментов пришли новые, но тоже были разорваны, и так продолжалось до тех пор, пока в комнате не раздался высокий, пронзительный детский голос:

–  Папа?

Остатки сознания Роджо Пикслера внутри Реквии очнулись от своего кошмара одержимости и к собственному ужасу увидели на пороге то единственное существо, которое он когда-то любил – Малыша, егоМалыша.

– Не сейчас, сын! – крикнул он.

– Что происходит?

– Ничего, о чем тебе следует знать. А теперь беги отсюда!

– Какой же урок трусости ты подаешь своему ребенку, – сказала Бабуля Ветошь. Она выпустила Щипцоверна, чье тело больше не шевелилось, и потянулась к Малышу. – Иди сюда, Малыш. Я ничего тебе не сделаю. Ты последний из оставшихся?

– Нет. Я первый. Оригинал. Малыш Малышей.

Пикслер застонал, услышав, как его собственное дитя предает себя, но было поздно.

– Полагаю, ты пригодишься мне при Имперском дворе.

– Извините. Я не могу отсюда уйти. Я должен быть с папой.

– Боюсь, твой бедный отец ушел от нас навсегда.

Фирменная улыбка исчезла с лица Малыша.

– Нет, – тихо сказал он. – Мой папа будет жить вечно.

– Не будет. В глубоких трещинах Изабеллы твоим отцом овладело нечто чужое.

– Не слушай ее, – сказал Пикслер-Реквия. – Она – лжец. Всегда была им. И всегда будет.

Бабуля Ветошь указала свободной рукой на мальчика.

– Иди сюда, – произнесла она сладким, бархатным голосом.

Однако ее руки рассказывали совсем другую историю. Рука, тянувшаяся к Малышу Коммексо, стала неестественно длинной, пальцы выросли, и новая призрачная длина превратила их в черные указки.

–  Беги, Малыш!

– Папа! Помоги!

– Просто беги!

Малыш бросился к дверям. Но рука Бабули Ветоши схватила его за волосы; ее пальцы продолжали расти, умножая суставы. Малыш потерял равновесие и упал на спину, дав Императрице возможность потащить его к себе. Он визжал, умоляя отца вмешаться.

– Папа, останови ее! Она меня схватила! ПАПА!

Но ответил ему не отец. Точнее, не толькоотец. Гибридное создание, сочетавшее в себе Роджо Пикслера и Реквию, говорило не с Малышом. Оно обратилось к женщине.

– Сперва ты убила несчастного глупого Щипцоверна, который не сделал тебе ничего плохого. А теперь схватила моего первенца?

Комната задрожала, на мраморном полу появились трещины, и через них начала выливаться вода с резким и чистым соленым запахом. Море бурлило в вонючей комнате Пикслера, поднимаясь с такой силой, что перевернуло несколько мраморных плит.

Ничто из этого не отвлекло Императрицу. Длиннопалая рука сомкнулась на лице Малыша, давно уже не улыбавшегося, и он закричал прямо в ее ладонь:

–  Не отдавай меня этой плохой женщине, папа!

У тех, кто переступил порог, чтобы посмотреть на столкновение, не осталось другого выбора, кроме как ретироваться в коридор и закрыть дверь. Либо остаться и утонуть. Морская вода прибывала очень быстро, разрушая своей яростью само пространство комнаты. Враги дрались силами, которые с каждой секундой изобретали все новые безумные проявления. Части бесцветного мертвого вещества опали с лица Бабули Ветоши, подобно фрагментам маски из папье-маше, но за головой Императрицы уже возникала новая мутировавшая форма Реквии, черная волна, которая сворачивалась, готовясь ударить.

Она слишком сосредоточилась на том, чтобы подтащить к себе Малыша. Возможно, она даже заметила растущую волну, но в своем невероятном высокомерии не восприняла угрозу серьезно. Так или иначе, ее взгляд и внимание были обращены на Малыша. Невероятно длинная рука напоминала ветвь без листвы, а не конечность из плоти и крови. Но сила ее не уменьшалась. Продолжая закрывать его лицо, она подняла Малыша, и его тонкие ноги в крошечных ботинках коснулись морской воды, которая продолжала наполнять комнату, накатываясь на стены и подбираясь к висевшим там картинам.

Вода не щадила ни их, ни все остальное: античную мебель разламывало в щепки, стены трескались, вещи втягивало в спираль пенной силы.

Малыш в этом хаосе уцелел, но Бабуля Ветошь знала: пока она держит кричащего ребенка, продолжавшего молить о помощи своего отца, Пикслер-Реквия не станет действовать против нее. Одно движение, и его первенец окажется в водовороте. Каким бы крепким не сделали ребенка технологии Пикслера, в бурных водах он долго не проживет.

–  Прими меня, – сказала она. – Или твой первенец выпадет из моей руки.

Она отняла от головы ребенка указательный палец, держа его теперь только четырьмя.

Малыш знал, что его жизнь висит на волоске.

– Пожалуйста, папа, помоги мне! Не дай ей…

– Он всего лишь ребенок, – сказал Пикслер.

– Он не ребенок! – ответила Бабуля Ветошь. – Он – раскрашенный пластик, или из чего ты там делаешь свои игрушки.

– Он не игрушка. У него полностью функциональный мозг. Он способен чувствовать любовь. И страх.

– Хочешь сказать, эти крики – настоящие?

Она отняла от лица Малыша средний палец.

– Не борись, Малыш, – сказал Пикслер. – Будь спокоен. Пожалуйста. Очень, очень…

И прежде, чем он вновь сказал спокоен,из воды под Малышом вырвалось нечто. Часть Реквии, принявшая форму огромной руки с двумя пальцами, поднялась из водоворота и ухватила ребенка. Визг Малыша достиг такой резкости, что ни один ребенок, возникший в утробе матери, не смог бы сотворить подобный звук. Он явно принадлежал машине.

Этот внезапный крик был таким резким, что Императрица ослабила хватку. Двупалая рука Реквии сомкнулась вокруг тела мальчика и мигом унесла его прочь, удерживая над яростными водами.

–  Открыть дверь! – закричал Пикслер, и его голос во всей своей внезапной, абсолютной ясности был голосом человека, привыкшего, чтобы ему подчинялись.

И ему подчинились. Двери мигом распахнулись, и уровень воды в комнате стал стремительно убывать. Яростный поток выплеснулся на всех, кто следил за столкновением, сбил их с ног и унес в коридор. У воды было достаточно напора, чтобы смыть со стен «Распятие» и «Утро Рождества Христова», добавив их в тот же пенистый бульон, в котором теперь находились свидетели схватки.

Отовсюду слышались крики ужаса и грохот разрушения; воды Изабеллы несли коллег Щипцоверна по коридору, нещадно переворачивая их и сталкивая с предметами. Самые слабые из заплаточников Бабули Ветоши были разорваны силой потока, остальных уволокло прочь. Команда погибшего доктора кричала и молила о пощаде, но воды не внимали ничьим мольбам.

–  Какой шум! – пожаловалась Бабуля Ветошь с оскорбленным видом благородной дамы, которая никогда в своей жизни не слышала криков страдания. – Хватит. Хватит! – Она бросила взгляд на двери. – Закройтесь обе.

Двери сделали, как им велели. Это было непросто, однако они смогли преодолеть напор воды. Затем, без каких-то явных дополнительных команд, магия Императрицы начала плавить замок, от которого пошел едкий дым. Работа была сделана. Замок заварен, комната оказалась крепко запечатана.

Императрица собралась с духом. Затем сказала:

– А теперь давай покончим с этим раз и навсегда.