Текст книги "Абарат. Абсолютная полночь"

Автор книги: Клайв Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Глава 71
Казнь

Тлен набросил на себя Полог Отвлечения с низким разрешением, чтобы заплаточники, между которыми он шел, не обращали на него внимания, но едва ли это имело значение. Они сосредоточились на тех, кого собирались казнить. Поэтому через некоторое время он просто позволил заклинанию рассеяться, зная, что либо они его не видят, либо им все равно. Только когда Тлен осознал, что девушка из Цыптауна начала идти навстречу армии его бабки – понять выражение ее лица было невозможно, – он вновь вернул себе Полог, скрывшись из вида.

В этом невидимом состоянии у него было немного времени, чтобы привести в порядок свои мысли. Он больше не знал, кому предан, и есть ли какие-то преимущества у той или другой стороны. Много лет он подчинялся приказам своей бабки, большую часть времени выполняя рабскую работу, и что это ему принесло? Смерть и горькое воскресение на каменистом пляже. А любовь? Ха, любовь! Она еще более жестока, чем преданность. По правде говоря, эта любовь чуть его не убила. Возможно, было бы милосерднее, если б так оно и произошло. Но вместо этого из-за любви он выглядел дураком: из него вытянули всю магию, которую он изучил, и оставили ни с чем, даже без поцелуя в качестве компенсации. Он горевал. Небеса знают, как он горевал. Но еще больше он злился; в его сердце полыхал гнев, и чтобы от него избавиться, ему пришлось унизиться до убийства.

Но даже это не стало концом мучений. Через пятнадцать лет в его жизнь вошла девушка из Цыптауна; их пути пересеклись случайно – так он полагал. Она оказалась в руках Мамы Изабеллы, вновь по воле случая – по крайней мере, так ему казалось, – и в результате он узнал, что Кэнди Квокенбуш из Цыптауна несла внутри себя душу принцессы, чьи манипуляции и вероломство лишили его силы и любви. Теперь душа Боа больше не обитала в девушке, но это было не важно. Она все равно действовала так, словно могла противостоять его бабке! Но она ошибалась. Это была уже не та Карга Горгоссиума, злобная женщина, с которой она столкнулась на «Полыни». Власть Императрицы была теперь иного порядка. Почему девушка не понимала этого? Почему она не видела величие союзника его бабки, Нефаури? Понимала ли она, каким взрывоопасным стало это место? Не потому, что вулкан выбрасывал в воздух огонь и камни, а потому, что три поколения династии Тленов впервые собрались вместе после пожара, который стер будущее этой семьи и вернул всю силу ее старейшему выжившему члену, в тени которой он, самый младший, обречен жить.

Сейчас это было самое ненадежное место во всем Абарате. Чему бы Кэнди не научилась у Боа, в своей основе она была обычным созданием из Иноземья, пусть даже волевым и, возможно, в некотором смысле экстраординарным. Но все равно она была просто человеком, и потайные места ее рассудка продолжали наводнять звери, охотившиеся на обезьян, от которых произошел ее вид. Она никогда не освободится от этого страха, думал Тлен. И это делает ее слабой при встрече с Полуночью.

Но все же она вышла против его бабки, игнорируя собственный страх. Возможно – лишь возможно, – она была чем-то новым. Новым типом женщины.

Если это так, жаль, что она должна умереть.

Две армии сошлись. Императрица посмотрела на Кэнди без видимых эмоций.

– Чего ты хочешь? – спросила она.

– Я пришла, потому что увидела, как страдает Зефарио, – сказала Кэнди. – Он ваш сын. Разве это не делает вас хоть немного милосерднее?

– Нет, девочка. Я избавилась от милосердия прежде, чем пошла на встречу с Нефаури. Я знала, что они его учуют.

– Значит, вы ничего к нему не испытываете? – спросила Кэнди.

Она не представляла, почему задает эти вопросы, но какая-то причина существовала. Это было семейное дело: Тлены, как и все семьи, имели свои тайны. Когда члены ее собственной семьи собирались вместе, эти встречи неизменно заканчивались руганью и мордобоем. Возможно, здесь тоже был какой-то секрет, способный изменить конец фатальной игры.

– О, я испытываю, – подтвердила Бабуля Ветошь. – Что-то вроде материнской любви, – продолжила она. – Насколько я вообще могу это чувствовать.

– Правда? – сказала Кэнди. Она смутилась. В чем сознается Матриарх?

– Правда, – ответила Ведьма. Она взяла одну из потрепанных кукол, что свисали с ее платья. – Я хочу, чтобы его душа была здесь, – сказала она. – У моего сердца.

Кэнди ничего не ответила. Она чувствовала, что ведьма еще не договорила. Ей было что сказать. И когда она, наконец, продолжила, то произнесла всего пять слов:

– Он не будет там одинок.

Вот оно, поняла Кэнди. В этом вся суть, в этих словах.

Он не будет там одинок.

На лице Ведьмы проступила ужасная злоба. Глубочайшая порочность. Но почему?

Он не будет…

Кэнди посмотрела на куклу, затем на Матриарха, надеясь отыскать ответ в ее лице. Но Бабуля Ветошь уже отворачивалась, сосредоточив свою энергию на висящем теле Зефарио.

– Взгляни на себя: такой старый, такой сломленный. Когда-то я держала тебя у своей груди. – Она начала идти в его сторону. – Умри же, – тихо произнесла она. – Отдай мне свою душу.

Она медленно протянула к нему руку, словно была способна вытянуть душу из тела. Зефарио издал мучительный звук, нечто между воем и плачем, крик человека, теряющего рассудок.

Такого Кэнди выдержать не могла. Невозможно было просто стоять и смотреть, как Ведьма продолжает его мучать. Она должна что-то сделать. Кэнди не знала, чем было это «что-то», но у нее была воля, и она могла ее использовать. Какие бы решения судьба не вложила в ее голову, сердце или руки, она это сделает. Все что угодно, лишь бы прекратить страдания.

Она пошла к Ведьме, которая погрузилась в наслаждение от мучений ее собственной плоти и крови и не следила за тем, что происходит за ее спиной.

– Прекрати! – сказала Ветошь сыну. – Это бесполезно. Я твоя мать, Зефарио. Я привела тебя в этот мир и сейчас я тебя из него заберу.

Каждое произнесенное слово ускоряло шаги Кэнди. Она сделает все, чтобы Ведьма пожалела о своей жестокости, думала она. Но проще было сказать. Судьба не наделила ее никакими средствами, чтобы поставить Бабулю Ветошь на колени. Она выходила против Императрицы Абарата с голыми руками. Но если это должно быть так, то пусть так оно и будет.

Не задумываясь о том, что делает, Кэнди прыгнула, и остатки магии Абаратарабы наделили ее прыжок дополнительной силой.

Не глядя, Ведьма развернулась и ударила Кэнди тыльной стороной руки.

– Подкрадываешься ко мне? – Она ударила ее во второй раз, и Кэнди, не имея ничего, чем можно было бы защититься от ударов, упала на землю. – Ты настолько меня достала, – произнесла она, с нескрываемой злобой ударив Кэнди в третий раз, – что я буду бить тебя, пока твое сердце не остановится.

Бросать слова на ветер Ведьма не собиралась.

–  Ты, – ударила она.

–  Глупое. – И вновь.

–  Маленькое. – И снова.

–  Ничтожество.

–  Прекрати! – закричал Шалопуто.

Краем глаза Кэнди увидела, как он бросился между нею и Ведьмой. Он отвлек Бабулю Ветошь, и Кэнди смогла сделать вдох, но это вмешательство обошлось ему дорого. Императрица бросила взгляд на двух ближайших заплаточников и схватила кинжалы, которые те держали в руках. Кэнди глубоко вдохнула и крикнула:

– Беги! Шалопуто, БЕГИ!

Но даже если бы он и хотел оставить Кэнди – чего он делать не собирался, – его смертный приговор уже приводился в исполнение. Лезвия вошли в него слева и справа. Кэнди слышала, как он вскрикнул, лишь раз, а потом кинжалы с невероятной скоростью разрезали его, отделив голову от шеи, запястья от рук, а руки от корпуса. Ужас и ярость лишили Кэнди дара речи. Ни одна частица ее энергии не потерялась на бессмысленные слова. Вся она перешла от сердца в руки. Она схватила юбку Бабули Ветоши и потянула ее, чтобы подняться на ноги.

Она убила Шалопуто.

Ее дорогого Шалопуто, который говорил, что они с Кэнди вместе на века, и никакая Полночь этому не помешает. Но Ведьма отняла его у нее. Разрезала на части привычным жестом, словно его жизнь ничего не стоила, его любовь ничего не стоила, словно его тело было куском мяса, а она – мясником за привычной работой…

Поднимаясь, Кэнди встретилась взглядом с Бабулей Ветошью, и на краткий миг Ведьма отступила; ее императорская персона была потрясена, встретив в глазах Кэнди такую сильную ненависть.

Но ее, конечно, было недостаточно, чтобы пошатнуть гордыню Карги.

Она убила Шалопуто.

Ни одна смерть не была настолько ужасной, чтобы отомстить за это убийство. Кэнди хотела превратить кости Ведьмы в пылающее дерево, кровь – в бензин, и смотреть, как Матриарха поглощает та самая стихия, которой много лет назад она убила свою собственную плоть и кровь. Но у Кэнди не было магических возможностей устроить такую казнь. Она должна нанести ей тот урон, какой был в ее силах, голыми руками и пальцами выдрать злобные глаза Матриарха, вырвать ее лживый язык из гниющего рта. Она начнет с глаз…

Но у Ведьмы не было настроения умирать. Она крепко схватила руку Кэнди и начала сжимать так сильно, будто собиралась покрошить ее кости в муку.

Одной рукой держа Кэнди, она вытянула другую. Ее императорское достоинство вновь не пострадало. Как и сила, которая ей сопутствовала. Она пробормотала несколько слов, и один из широких кинжалов, рассекших Шалопуто, влетел в ее протянутую руку. Пальцы сомкнулись на липкой рукояти.

– С меня более чем достаточно, Кэнди Квокенбуш.

Сказав так, Императрица подняла высоко над головой кинжал.

Кэнди не желала радовать старуху своим испугом. Она продолжала подниматься, цепляясь за все, что попадалось ей под руку, будь то старинная ткань платья или одна из кукол. Ее синяки болели, в голове пульсировало, но она не спускала глаз с индюшачьей шеи Бабули Ветоши, даже когда нож начал со свистом опускаться.

Глава 72
Истина

Он так ее и не коснулся. В восемнадцати дюймах от тела Кэнди нож обо что-то ударился – о нечто невидимое, однако достаточно твердое, чтобы сломать лезвие, словно оно было изо льда.

– Кто это сделал? – спросила Бабуля Ветошь. – Кто это сделал? – Она посмотрела на Кэнди. – Не ты, так что даже не пытайся приписать это себе. – Она протянула руку к лицу Кэнди и оттолкнула ее. Внезапно ее жизнь и смерть стали для Матриарха не важны. Кто-то оказал сопротивление императорской воле, и она хотела знать, кто это был.

Она повернула свой черный взгляд к тем, кто стоял рядом с ней, пристально всматриваясь в каждого грязного, обгоревшего заплаточника, чтобы оценить вероятность его вины.

– Это был ты? Нет, ты слишком глуп. Ты? Нет. У тебя горят мозги. Может, ты? Нет, еще один кретин. Никому из вас не хватает гордости объявить о себе?

Тишина.

– Что, вы все – грязь и трусость? ВСЕ ВЫ?

Наконец, усталый голос произнес:

– Не надо истерик, старая кошелка. Если для тебя так важно… это сделал я.

Толпа заплаточников расступилась, и из-под Полога Отвлечения появилась фигура.

– Ты, – сказала Ведьма.

– Я, – ответил Кристофер Тлен.

– Почему ты постоянно мне противоречишь?

– О, небеса. Просто я не хотел, чтобы ты убила девушку.

– Я спрошу вновь: почему? У тебя была причина защищать ее, пока в ней сидела твоя принцесса. Но сейчас?

– Не знаю, – сказал Тлен. – Но пожалуйста, не делай…

Ведьма секунду подумала и сказала:

– Хорошо. Тогда услуга за услугу.

Тонкие губы Тлена скривились.

– Чего ты от меня хочешь?

– Скажи своему отцу, Кристофер, – произнесла Бабуля Ветошь, – скажи ему, что его примут с радостью.

Кэнди поворачивала эту фразу в голове и так, и эдак, пристально наблюдая за лицом Тлена. Она склонялась к тому, что здесь кроется какая-то тайна, семейный секрет, раскрытие которого приближалось. Она до сих пор не понимала, что это. Единственный ключ – в странном замечании Ведьмы о том, что после смерти ее сын не будет один.

Кто еще был пленником кукол Бабули Ветоши? Другая душа – или души,возможно? Да, их было несколько, в то же мгновение поняла она, и все они являлись пленниками этих грязных кукол из тряпья и лоскутов.

И внезапно ее озарило.

–  Дети! – сказала Кэнди. – Боже, она забрала всех детей!

Поначалу Бабуля Ветошь не ответила. Она с невероятной скоростью приближалась к Зефарио, начиная петь ему смертельную песню. Но возглас Кэнди заглушил убийственную мелодию.

– Заткни ее, – приказала она Тлену. – Живо, идиот. Заткни ей рот!

– О чем она говорит?

– Неважно, о чем она говорит! Просто ЗАТКНИ ЕЕ!

На несколько секунд Ведьма отвела взгляд от Зефарио, посмотрела на Тлена, и его лицо осветилось взрывом жгучего, горького зеленого света, словно она погрузила его голову в гниющие воды. Это был новый прием, и лишь огромным усилием воли он смог сдержать отвращение.

–  Ты меня слышал? – произнесла Ведьма.

– Да, – ответил Тлен.

Другого урока от Императрицы он получать не желал. Способность превращать его святилище в яд демонстрировала пугающий рост ее умений. У него не было иного выбора, кроме как подчиниться. Он поплелся к Кэнди; его голова гудела из-за яда, и по пути он говорил:

– Ты должна была уйти, когда я просил тебя об этом. Теперь мне придется тебя убить.

– Ты слышал, что я сейчас сказала? – спросила Кэнди.

–  Больше ни слова! – рявкнула Бабуля Ветошь.

Она боится, подумала Кэнди. Я узнала правду!

Неожиданная уверенность придала ее голосу сил.

– Тлен, послушай меня! У нее твои братья и сестры! – Тлен удивленно посмотрел на нее сквозь странно окрашенную жидкость в воротнике. – Внутри кукол. Она держит всю твою семью здесь, на самой себе.

– ЗАТКНИ ЕЕ!

– Твой отец думает, что они в раю. Это помогало ему сохранить рассудок. Но все ложь, Кристофер. Еще одна жестокая, злобная ложь. Их души всегда были с ней.

– В куклах? – Теперь он начал понимать.

– В куклах.

– И моя матьтоже?

– Не спрашивай меня. Спроси…

Тлен уже поворачивался к своей бабке.

– Это правда? – спросил он. – Правда или нет?

– Ты еще не перерезал ей горло?

– Я задал тебе вопрос.

– Ты действительно хочешь знать?

– Я задал вопрос.

– Ты же меня знаешь. Я бережлива. Ничто не должно пропадать. Тем более если это можно превратить в силу. Я не собиралась отпускать все эти души в рай, поскольку могла использовать их здесь,рядом с собой. В конце концов, они моя семья. Моя плоть и кровь. Они бы не существовали, если б я не вытерпела осквернение своей утробы. Я даже позволяю им чувствовать друг друга – это дарит им надежду. И они тоскуют по тому, что больше никогда не увидят, никогда не коснутся, хотя так близки. – Она провела тощими пальцами по куклам. – И чем дольше я держу их, тем глубже их тоска.

Наблюдая за Тленом, который все это слушал, Кэнди показалось, что она уловила в его глазах отблеск того, чего раньше в них никогда не было. Она видела его опасным и отчаявшимся, любящим и потерянным. Но это выражение было новым и уникальным. Ненависть.

– Почему ты мне не сказала? – спросил он.

– А какое тебе до этого было – и есть– дело?

– Они мои братья и сестры.

– Ты никогда их не знал. Почему тебя это так заботит? Раньше тебе было все равно.

– Я думал, они в счастливом месте.

– Кто знает, что они чувствуют сейчас?

– Они чувствуют всё… – сказала Кэнди.

–  Заткнись, – проскрипела Ведьма.

– Они чувствуют всё…

– Я…

–  … потому что они связаны со всем.

– …ТЕБЯ УБЬЮ!

–  Если бы они не были связаны, в них не было бы силы, – упрямо продолжила Кэнди. – Ты высасываешь только то, что приходит через них. Но это приходит от всего и отовсюду.

– Девушка говорит правду, – тихо сказал Зефарио.

Кэнди посмотрела на отца Кристофера Тлена, глядящего на сына слепыми, кровоточащими глазами.

– Я должен тебе показать? – спросил он у Кристофера.

Тлен ничего не ответил.

– Тогда должен.

В жидкости воротника появились нити бледно-кремового тумана, похожие на повязку, скрывая невинный голубой цвет его глаз, их черный центр и его кошмаров.

Это колдовство отца, подумала Кэнди. Тлен не сопротивлялся. Зефарио показывал своему сыну отблеск мира, который они оба потеряли: братьев и сестер Тлена, чей смех, визги, слезы и молитвы он не раз себе представлял.

– Твоя мать оставалась в доме до самого конца, – произнес Зефарио. – Мне пришлось выносить ее оттуда на себе. Так я получил свои ожоги. Я начал плавиться в том жару.

– Абсурд, – пробормотала Императрица.

–  Ты знаешь, что это правда, мать, – сказал Зефарио. – Так это и было, Кристофер. Видишь? Видишь,что сделала твоя любимая бабушка?

Конечно, Кэнди, не могла увидеть то же самое, но этого и не требовалось. Она прекрасно знала, что именно Тлен Старший показывал Младшему: его мать в момент смерти. Однажды Тлен сказал Кэнди, что это был первый образ, который он помнил, хотя тогда еще не знал, что так умирала его собственная мать. Она была похожа на кричащий столб огня.

– Я видел достаточно, отец, – произнес Тлен.

Образы лишили его сил; он попытался подняться на ноги, не в состоянии видеть ничего другого, кроме ужаса, который ему показывали.

– Отец, – сказал он вновь, на этот раз более резко. – Пожалуйста. Я вижу твои воспоминания. – Он, наконец, поднялся. – Я тебе верю.

Когда он произнес эти слова, облака в его воротнике рассеялись. Глаза Тлена никогда не были такими голубыми, как сейчас, а зрачки никогда не были так черны.

Глава 73
Души

Тлен медленно поднял голову. Его очистившийся взгляд был сосредоточен на Бабуле Ветоши.

– Теперь я вижу тебя ясно, бабушка, – сказал он.

– Ясность твоего зрения ни в малейшей степени меня не беспокоит, – ответила Императрица.

– Мои братья и сестры…

– Мертвы.

– … должны быть в раю.

– Они не в раю. И они там не будут. Они – часть силы, которая вознесла тебя на вершину.

– Отпусти их.

– Нет.

– Я могу тебя заставить.

– Попробуй, – сказала Императрица. – Но это последнее, что ты сделаешь в своей жизни.

– Да будет так, – ответил он.

И после этих слов он напал на нее, бросив перед собой заклятье. Оно взорвалось у ее лица, словно колючий черный шар. Не дав ей возможности восстановиться, он ухватил ее за горло, собираясь задушить, и потащил перед собой, спотыкаясь среди заплаточников.

Кэнди уже видела одну их встречу лицом к лицу на палубе «Полыни». Ей не хотелось смотреть на эту битву вновь. Она тревожилась о бедном Зефарио. Пронзенный Нефаури, он тем не менее цеплялся за жизнь. Она подошла ближе. Когда она приблизилась к Врагу Всего Живого, температура резко упала: неестественный холод внедрял в ее связки и костный мозг ледяные иглы, и с каждым шагом ей было все труднее идти. Но это ее не останавливало.

Почувствовав ее боль, Зефарио поднял голову. Когда он заговорил, это был едва слышный шепот, последние слова измученного человека, использующего остатки силы, чтобы продолжать жить.

Абаратараба еще в тебе, прошептал он.

Я ее не чувствую, ответила Кэнди.

Она там. Без нее ты никогда не подошла бы так близко. Не так ее и много, но…

Что это значит?

Что именно?

Абаратараба.

…в примерном переводе… Части Жизни.

Тогда возьмите эти Части Жизни обратно. Закончите все это. Освободите их.

В твоем сознании есть дверь, которую создала Диаманда, поселив в тебе душу Боа. Она сделана не из дерева и не из металла. Это вход в твое существо.

Я знаю эту дверь.

Тогда открой ее. Быстрее.

Я уже ее открыла.

Действительно, ты открыла.

Это будет больно?

Не моя душа, которая в тебя войдет, причинит боль,ответил Зефарио, а то, что я через тебя выйду.

Почему?

Потому что я войду в тебя через одну дверь – ту, которую ты открыла. Но я собираюсь освободить все души и поэтому выйду из многих.

Вы говорите о дверях, которые еще не были сделаны?

Наверняка есть лучший способ это объяснить, но у нас нет времени…

Забавно. Мы живем на островах Часов и никогда ни для чего не находим времени…

Я иду.

Внезапно Кэнди почувствовала, как нервы ее головы словно обнажились, и в нее вошла жизненная сила Зефарио. Это было странное, приятное и необычное ощущение близости. Не то же, что присутствие Боа, но нечто схожее. Она чувствовала, как гнев Зефарио направляет ее силу к своей цели, укрепляя перед встречей с чудовищем.

Ведьма не заметила краткого разговора Кэнди и Зефарио. Она была слишком занята борьбой с внуком. В отличие от битвы на палубе «Полыни», где силы обоих были равны, сейчас равновесие сместилось в пользу Ведьмы. В своем распоряжении она имела магию и силу Нефаури, а Тлен не имел ничего, что могло бы с ней сравниться. Кэнди повернулась в тот момент, когда Тлен упал на землю, представлявшую собой хаотическую картину дымящихся трещин. Кошмары в его воротнике извивались, словно обезумевшие, истекая тьмой в жидкость вокруг его головы. Что бы она с ним ни делала, шансов у него не оставалось. Удар, который она собиралась нанести, был бы его концом.

– Императрица, – сказала Кэнди. – Я еще здесь.

Ветошь повернулась:

– Не беспокойся, девочка. Мой сын мертв, мой внук почти умер. Ты следующая.

Когда презрительный взгляд Ведьмы сосредоточился на ней, Кэнди почувствовала силу Зефарио, что двигалась внутри нее. Сила разделилась: двое стали четырьмя, четыре – восемью, восемь превратились в шестнадцать. Он предупредил, что будет больно, и не солгал. Части его разделенной души курсировали по ее телу, отрицая все анатомические преграды, словно крошечные огни прожигали себе путь через кости и мышцы, нервы и вены. Их прохождение было быстрым, но прежде, чем они успели вылететь, Ведьма заметила в Кэнди нечто, вызвавшее в ней подозрения.

– Что ты сделала? – спросила она.

И не стала дожидаться ответа. Она подняла руку, воздух вокруг которой уже становился плотным, и призвала убийственное заклятье. И она бы выпустила его, если б секундой позже Тлен не схватил ее за руку. У него не было сил, чтобы удержать ее дольше нескольких секунд, но этого оказалось достаточно, и расщепленная душа Зефарио полностью прошла сквозь тело Кэнди.

В следующее мгновение он разделился и вырвался на свободу. Боль от исхода его души оказалась едва ли не больше, чем Кэнди могла выдержать. Но она крепилась, несмотря на боль, и ее страдания были вознаграждены чудесным видением: полетом осколков души.

Видя, как в ее направлении летят искры света, Ведьма запаниковала. Она принялась выкручиваться из захвата Тлена, направляя убийственное заклятье на осколки души Зефарио. Но тот ее перехитрил. Разделившись на множество частей, он представлял собой не одно место для удара, а несколько. И пока Бабуля Ветошь пыталась освободиться, части души Зефарио нашли то, к чему так стремились – свою семью.

Все его дети пробудились в присутствии отца, и грязные маленькие куклы, где томились их души, взорвались, словно в каждой подожгли маленький запал. Одна за другой куклы, мрачными рядами висевшие на юбке Императрицы, разрывались на клочки, когда сын или дочь, заточенные внутри них, пробуждались от близости Зефарио.

Кэнди, конечно, не могла знать, что они в этот момент чувствовали: душа, освобождающая душу, освобождающую душу. Но она ясно видела, что это не походило на мирное и спокойное действо. Хотя куклы были маленькими, они взрывались с удивительной яростью: спирали гнилой ткани, словно внутренности, разлетались из плохо сшитых фигурок, как будто на свободу выпускалось что-то одновременно более абстрактное и более реальное.

Если и можно было по каким-то признакам отличить одного ребенка от другого, а мать – от своих детей, Кэнди сделать этого не могла. Все они выглядели простыми точками света, которые вырывались из своих отвратительных тюрем, сплетаясь одна с другой перед лицом Ведьмы, словно дразня ее долгожданной свободой; затем они образовали облако экстатического света, разраставшееся по мере освобождения новых душ; движение искр было столь стремительным, что их следы в воздухе образовали казавшийся почти плотным рваный шар сияющих нитей, радостно празднующих свое воссоединение.

Влияние, которое все это оказало на Бабулю Ветошь, было катастрофическим. Как только взрывалась очередная кукла, ее тело вздрагивало; степень этих конвульсий нарастала, и она сама начала походить на марионетку, беспомощно дергаясь в хватке сил, которыми не могла управлять.

Но она не сдавалась. Дважды она пыталась призвать заклятья, чтобы отогнать Зефарио, однако сила, с которой ее швыряло туда-сюда, не позволяла ей даже вздохнуть, чтобы их закончить. Лишь раз она сумела произнести три слова, глядя в эту секунду на Кэнди.

– Я ТЕБЯ НАЙДУ, – пообещала она.

Это была довольно прозаическая реакция на те невероятные события, которые сейчас происходили, но Кэнди слишком хорошо знала злобу проклинающей ее женщины, чтобы просто отмахнуться от этих слов. Да, Императрица Абарата была низвержена. Да, души, которые она так оберегала, стали свободны, и теперь с ее платья свисали разорванные остатки их тюрем. Да, сейчас она была слаба и, возможно, могла быть уничтожена.

Но никто из стоявших или лежавших здесь не знал, как это сделать. Минуту назад, спускаясь со склона Галигали с армией горящий убийц, следующих за ней по пятам, она воплощала имперскую власть. Теперь на ней были лохмотья. И все же она оставалась опасной и слишком непредсказуемой для любого, кто решился бы ее прикончить.

По правде говоря, внутренние раны спасли Кэнди жизнь: после того, как душа Зефарио прошла сквозь ее тело, сила в ней полностью исчезла. Если бы Ведьма взяла камень, то без труда могла бы выбить Кэнди мозги и в мгновение ока уничтожить свою противницу.

Но Императрице была невыносима мысль о том, что кто-то видел ее в таком разбитом, униженном состоянии, даже если бы она победила. Единственное воспоминание, которое ей хотелось оставить после этой битвы – ее триумфальный спуск по склону горы Галигали.

Сдержанно и благопристойно, как приличествует истинной Императрице, она отвернулась от девушки из Цыптауна и быстро произвела магические приготовления к своему отбытию. Она взглянула вверх, в то яркое пространство, где комета из Тленов на краткий мир осветила воздух и исчезла, оставив после себя лишь отблеск рая, видневшегося за дверью, через которую они ушли.

Императрицу больше не мучали конвульсии, вызванные куклами. Неприятности закончились. Она смогла произнести слова заклинания, и из слоя лавы под ногами выросли семь лепестков, закрывших ее щитом из серых и черных пятен, похожих на ядовитый цветок, который еще не расцвел. Когда лепестки были готовы полностью скрыть Бабулю Ветошь, она прошептала последние указания Другому на языке, что был древнее старого абаратского – слова-мысли Нефаури. Кэнди не требовалось знать язык, чтобы понимать, о чем она говорит. Звуки создавали картины, с отвратительной ясностью возникавшие в ее сознании. Она видела, как трескается почва. Она видела бегущую воду. Она видела Пустоту.

Затем лепестки вокруг Бабули Ветоши сомкнулись, полностью закрыв ее от взора окружающих. После этого, свернувшись в самих себя, они исчезли. Когда Императрица пропала, все глаза в Абарате увидели то, что прежде затмевала рука Полуночи – свет. Высохший расплод упал с небес и превратился в пепел.

Триумф был кратким, поскольку Карга оставила после себя Нефаури, попросив о последнем одолжении: сделать так, чтобы те тысячи, что видели ее здесь, никому и никогда об этом не рассказали.