Текст книги "Кто люб богам (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
– Во-первых, – начал Джулиан, – я хотел бы знать, зачем вы вытребовали себе приглашение на ту вечеринку, на которой был убит Александр Фолькленд.
Адамс принял задумчивое и лишь слегка заинтересованное выражение лица, будто его спросили о каком-то пустяке. Но Джулиан заметил, что на краткий миг его ладони сжали подлокотники кресла.
– Я не думал, что кто-то знает об этом.
– У меня есть источники, которых нет у Боу-стрит.
– Очевидно. Я хотел попасть на вечеринку по тем же причинам, по которым всегда стремился попадать в мир Фолькленда. Я завожу связи. Что более важно, я собираю сплетни. В моём деле, политические и общественные новости играют первую роль. Судьба расцветающего предприятия или иностранного займа может зависеть от того, что какой-нибудь надушенный лордик поссорился с любовницей или проигрался на скачках. Это кажется бессмысленным, но это Англия, где люди, что меньше всего умеют вести дела, имеют на них наибольшее влияние. Конечно, я не могу сказать, что друзья Фолькленда лезут из кожи вон, чтобы поделиться со мной новостями. Но я умею быть рядом и слушать – подслушивать, если нужно. Конечно, я хотел попасть на вечеринку. Хотя я не ожидал, что пребывание там будет таким захватывающим, как оказалось.
– Мой источник говорит, что вы очень настаивали на том, чтобы получить приглашение – вы были возбуждены, и ваш голос дрожал.
– Значит, ваш источник что-то напутал или выдумал или просто хочет увидеть, как я болтаюсь в петле. Это значит, что им может быть кто угодно.
– Вы так непопулярны?
– Я успешен, а это одно и то же. Мне приходится переступать через некоторых людей и обижать многих других – это естественно. Я честен, мистер Кестрель. Я верю в то, о чём говорю и выполняю то, что обещаю. Я не думаю, что многие в Сити могут сказать так же о себе. Но я не даю пощады и у меня не достаёт терпения для глупцов и малодушных. Так что у меня есть враги.
– Вы хотите сказать, у вас не было иных причин побывать на вечеринке, кроме обычного желания собирать новости в кругу Фолькленда?
– Именно.
– Когда вы говорили ему, что хотите прийти, он спросил: «Вы думаете, это будет мудро?» Что он имел в виду?
Адамс напряжённо забарабанил пальцами по подлокотнику.
– Я не помню, чтобы он спрашивал такого.
– Мой источник подтверждает это.
– Я сказал, что он не спрашивал такого.
Их взгляды встретились, не желая уступать друг другу.
Наконец, Джулиан сказал:
– Расскажите, как вы познакомились с Александром Фольклендом.
– Это случилось полтора года назад. Общий знакомый порекомендовал его мне как возможного вкладчика. Вместе мы участвовали в одном плане, что принёс большую прибыль. После было ещё несколько. Иногда он спрашивал меня, что я думаю о его собственных финансовых делах.
– Он спрашивал вас и о тех двух шахтах, в которые вложился за несколько месяцев до смерти?
– О да, он спрашивал, – Адамс сардонически улыбнулся. – Я сказал ему, что это ненадёжно, и он сильно рискует. Но Фолькленд не прислушался. Он спросил моего совета, но не последовал ему. Я ничего не мог поделать. Он – мой протеже, но не моя марионетка.
Он откинулся на спинку кресла, готовясь к новому вопросу. Нет сомнений, он ожидал, что его спросят про тридцать тысяч фунтов. Но Джулиан решил вывести собеседника из равновесия.
– Фолькленд когда-нибудь писал вам?
– По деловым вопросам – да.
– Вы сохранили письма?
– Я думаю, где-то в ящиках можно найти с полдюжины.
– Я хотел бы одолжить их.
– Можете забрать насовсем. Я не сентиментален.
Клерк с козырьком принёс кофейник и две чашки с блюдцами. Адамс велел ему найти все письма от Александра Фолькленда и отдать мистеру Кестрелю, когда тот соберётся уходить. Лицо клерка осталось неподвижным. Если ему и стало любопытно, как работодатель вовлечён в громкое убийство, он был слишком хорошо вышколен, чтобы показывать это.
Когда клерк ушёл, Джулиан отдал должное кофе, что был великолепен, и вернулся к делам.
– Вы приехали на вечеринку в четверть одиннадцатого. Вскоре миссис Фолькленд ушла, пожаловавшись на головную боль. Как вы думаете, почему она это сделала?
– Я предполагаю, потому что у неё была головная боль.
– Некоторые люди предполагают, что она и Фолькленд поссорились.
– Некоторые люди вечно говорят такое.
– Несомненно. Но я хотел бы знать, что думаете вы.
– Я думаю, что спрашивать меня – пустая трата времени. Я ничего не знаю о головной боли миссис Фолькленд и о её причинах покинуть вечеринку.
– Вы говорите удивительно пылко.
– Это может удивить вас, мистер Кестрель, но мне не приносит удовольствия говорить о такой леди как миссис Фолькленд, будто об уличной девице, что поссорилась со своим сводником.
Брови Джулиана взлетели.
– Рыцарственность, мистер Адамс?
– Вряд ли! – безрадостно рассмеялся Адамс. – Но спасибо, что приписываете мне одну из добродетелей джентльмена.
Он уставился в огонь с каменным лицом. Джулиан задумчиво посмотрел на него и продолжил:
– Около часа спустя вы стали свидетелем краткого разговора между Фольклендом и камеристкой его жены, Мартой. Она сказала, что миссис Фолькленд не вернётся на вечеринку. Знаете ли вы о каких-либо причинах, по которым её слова или поведение могли расстроить его?
– Нет. Я знаю, что мистер Клэр сказал, что я следил за ними. Но я не считаю его особенно надёжным свидетелем – с его слов Боу-стрит, я глядел в спину Фолькленду так, будто готов всадить в неё кинжал.
– А это ложь?
– Это неправда. Я не знаю, была ли это намеренная ложь. Должно быть, существует непреодолимое искушение сделать меня главным злодеем в этой пьесе. Быть может, мистер Клэр увидел то, что хотел увидеть.
Джулиан подумал, что Клэр вполне мог лгать, но не об этом.
– Когда те две шахты, в которые вложился Фолькленд, разорились, у него образовался долг в тридцать тысяч фунтов. Вы скупили его векселя и за три недели до убийства простили их безо всяких условий. Почему?
– Вы имеете в виду – откуда в представителе моего народа взялась щедрость?
– Такая щедрость удивительна для представителя любого народа, мистер Адамс.
– По-вашему я не мог просто оказать ему услугу? Это основание подозревать меня в убийстве?
– Напротив, мистер Адамс, ваш поступок мог иметь два противоположных мотива. Первый – Фолькленд отплатил вам каким-то образом, который ни вы, ни он не можете отразить на бумаге. Второй – он держал над вашей головой дамоклов меч, и заставил вас простить этот долг. Так или иначе, вы понимаете, что это требует объяснений.
Глаза Адамса сверкнули.
– Когда вы выкладываете карты на стол, мистер Кестрель, нечего прятать половину в рукаве! Но я думаю, вы просто не понимаете, как важна для меня была дружба Фолькленда. Моё дело зависит от моей репутации. Люди очень осторожны с теми, кому доверяют деньги – они хотят знать, что вы надёжный человек и можете предложить то, чем не могут похвастаться ваши соперники. Общение с лордами и членами парламента даёт мне репутацию. То, что я узнал у них о торговле и налогах и вполовину не так важно, как умение производить впечатление. Я научился этому. И я хотел поблагодарить Фолькленда за это… и за развлечение.
– Развлечение?
– Окно в его мир. Шанс для чужака увидеть, изысканные развлечения societé choisie [54], которым они придаются за закрытыми дверьми.
– Почему же вы оставались чужаком?
– Я не витаю в облаках, мистер Кестрель. Я никогда не тешил себя надеждами, что друзья Фолькленда будут считать меня равным. Быть может, когда-то я стану так богат, что они не смогут позволить себе презрение. Никто не смеётся над Натаном Ротшильдом – по крайней мере, не в лицо! Пока что я готов терпеть презрение друзей Фолькленда и использовать его себе во благо.
– А самого Фолькленда? Вы использовали и его?
– Если и так, это был честный обмен. Он получал то, что хотел от меня – деньги.
– Было ли это важно для него?
– Важно! – Адамс вскочил из кресла и заходил взад и вперёд. – Это было судьбоносно. Фолькленд любил деньги. Или вернее, он любил то, что на них можно купить – украшения, развлечения, власть, людей. Именно потому он спрашивал у меня советов – и потому что перестал слушать их. Мои дела казалась ему слишком спокойными. Я рискую, но это разумный риск; выражаясь языком джентльменов, я не иду ва-банк.
Но он любил деньги не только поэтому. Он любил финансовый азарт, его опасности и обещания большой прибыли от маленьких вложений. Он был обречён на провал – так всегда бывает с теми, кто считает Фондовую биржу игорным домом. Я предупреждал его. Мне нравилось предупреждать его, потому что я знал, что он не послушает…
Адамс остановился и сжал кулаки. Взяв себя в руки, он закончил:
– И я просто хочу, чтобы вы знали – не я втянул его в поспешные траты. Эта авантюра с шахтами была его собственной.
– Это и правда было бы похоже на очень затратное развлечение, – согласился Джулиан, – сперва подбивать его влезать в долги, потом скупать векселя и вручать ему же, перевязанные ленточкой.
– Я скупил их по дешёвке, как вы знаете. Я потратил меньше тридцати тысячи фунтов.
– Тем не менее, это необычный жест – в адрес человека, которого вы ненавидите.
– Ненавижу, мистер Кестрель? – Адамс распахнул глаза в притворном ужасе. – Мы с Фольклендом были друзьями.
– В самом деле?
– Это так же верно, как то, что меня зовут Дэвид Адамс.
«Но его не зовут Дэвид Адамс», – вспомнил Кестрель. В свидетельских показания говорилось, что его фамилия – Абрамс. Называться Адамсом – пустой ироничный жест, ведь он не скрывал своего еврейского происхождения. Но ирония была жизненной основой для этого человека.
– Факты – ничто, а видимость – всё. Вы говорите, что я ненавидел его – очень хорошо. Вы не можете этого доказать. Я был его другом, я спас его деньги. Я очень высокого мнения о нём, как об обаятельном, одарённом, открытом и принципиальном молодом человеке.
– Или, если короче – «кто люб богам, тот долго не живёт»?
– «Кто люб богам, тот долго не живёт», – повторил Адамс и разразился горьким, злым смехом. – Но недостаточно недолго!
Глава 13. Лондонская глина
Когда Джулиан выходил из конторы Адамса, клерк с зелёным козырьком вручил ему аккуратный бумажный свёрток с письмами Александра Фолькленда. Кестрель прочитал их, пока ехал домой в нанятом экипаже. Это были короткие послания, написанные изящными почерком Александра на бумаге с монограммой. Большая часть касалась покупки и продажи ценных бумаг и расспросов об определённых вложениях. Самому раннему письму было около года; самое позднее оказалось написано в марте. Все послания были учтивы, но неофициальны, отчего напоминали скорее записки, адресованные другу, чем приказы финансисту. Александр умел очаровывать своих подчинённых – хотя Адамс явно не поддался его обаянию.
Одно письмо было немного длиннее прочих. Оно было отправлено в прошлом ноябре из дорсетского имения миссис Фолькленд. Начинаясь с обычных вопросов о делах, оно продолжалось так:
Это очаровательный дом – будто большой сказочный особняк с фронтонами, огромными рамами и множеством маленьких деревянных дверей. Все полы немного кривоваты – во время завтрака сахарница вечно скользит по столу. Здесь настоящая деревенская идиллия, но дьявольски трудно узнать городские новости. Будь мне другом, и напиши о том, что происходит на бирже. Кажется, я скучаю по ней, больше чем по всем клубам и театрам вместе взятым.
Джулиан дважды прочитал письмо. Мысль, что впервые осенила его ещё в комнате у Клэра, превратилась в уверенность. Конечно, нужны доказательства. Но он знал, где и как достать их.
Когда Джулиан вернулся домой, Брокер сообщил ему, что приходил Вэнс и просил мистера Кестрелю зайти к нему на Боу-стрит, как можно скорее. Туда Джулиан и отправился.
Магистратский суд Боу-стрит состоял из пары узких кирпичных домов рядом с Ковент-Гарденом. Джулиан прибыл как раз в тот час, когда из здания для отправки в другие тюрьмы парами выводили закованных в наручники арестантов, пойманных сегодня. Тут были обычные воры, проститутки и бродяги – многим не исполнилось и восемнадцати. Некоторые храбрились, другие шли с пустыми глазами и равнодушными лицами, пара-тройка – закрывали лица от стыда. Девочка лет двенадцати с потекшими от слёз румянами на лице, брела по пыльной мостовой, держась за подол розового шёлкового платья взрослой женщины. Казалось, что весь район пришёл поглазеть на процессию. Джулиан раздражённо подумал, что этим людям, должно быть, нечем заняться, раз они пришли посмотреть на детей бедняков, безотрадно идущих навстречу тюрьме, ссылке или смерти.
Он продолжил себе путь через толпу и вошёл внутрь. Вэнс однажды рассказывал Джулиану, что заведение на Боу-стрит регулярно моют, но оно всё равно всегда выглядело удивительно тусклым местом, где на лепнине скапливается грязь, а краска отстаёт от стен. В коридоре толпились разгневанные или несчастные люди, которых всегда много в таких местах. Джулиан схватил одного патрульного за его алый жилет и спросил, где искать Питера Вэнса.
– Мистер Кестрель, – через толпу пробился Вэнс. – Надеюсь, вы не против того, что я позволил себе послать за вами, но мне не хотелось терять времени.
– Вовсе нет. Что вы узнали?
– Помните, как вы просили меня поохотиться на мистера Андерхилла, что сдаёт Сигнетс-Корт? Что ж, я нашёл его, мы побеседовали, и я получил ключ от дома, где жила миссис Десмонд. Я думаю, мы могли бы дошагать дотуда и осмотреться. Хотя, если вы не возражаете, я скажу, сэр, что не понимаю, почему вам так интересна миссис Десмонд и её дела.
– Всё это может оказаться мороком. Мой друг МакГрегор говорит, что я слишком увлекаюсь вычурными теориями и гоняюсь за пустяками. Но мне очень любопытно, что за дела у женщины, вроде миссис Десмонд, были с миссис Фолькленд, отчего миссис Десмонд исчезла две недели спустя, и почему ещё через неделю был убит Александр.
– Когда вы так излагаете, сэр, это звучит и правда подозрительно. Как бы то ни было – не повредит обнюхать этот дом и посмотреть, что там можно найти.
Они отправились на Стрэнд. По дороге Вэнс рассказал о своём разговоре с Андерхиллом.
– Он банкир на покое, живёт в Клэпхеме. Те дома на Сигнетс-Корт попали ему в руки по завещанию от какого-то родственника. Он жаловался, что от них одна головная боль. Был бы я не прочь, чтобы мне какой-нибудь родственник такую боль доставил! Два дома у него чистенькие, а остальные не стоят того, чтобы с ними возиться. Никто, у кого водятся деньги, не станет там жить. Двор очень маленький и тёмный, а вход слишком узкий, так что едва проходит даже двуколка. Говорят, это место когда-то хотели назвать Сигнетс-Сквер[55], но решили, что для сквера оно маловато.
О миссис Десмонд Андерхилл почти ничего не знал. Он встречался с ней всего один раз и счёл её «обычной» – возможно, чьей-то юбкой, разумно отправленной прочь. Но домовладельцу было неважно, чем зарабатывают себе на жизнь его съёмщики, если они исправно платят и не устраивают неприятностей.
– У него нет догадок, кто может быть её покровителем? – спросил Джулиан.
– Нет. Хотя Андерхилл думает, что это мужчина, писавший ему после того, как она сбежала.
Он протянул Джулиану записку. В ней говорилось, что Марианна Десмонд навсегда освободила жилище на Сигнетс-Корт, а вместо положенного уведомления за месяц прилагает арендную плату за тот же месяц. Джулиан тщательно изучил документ со всех сторон.
– Написано на простой бумаге, безликим почерком клерка – такой может подделать кто угодно. Если это писал любовник миссис Десмонд, он, конечно, хотел остаться неузнанным. Что мы знаем о нём? Только то, что миссис Уиллер рассказала Брокеру – что он молод, одевается как джентльмен и приходил к миссис Десмонд только по вечерам. Возможно, это Квентин Клэр; к несчастью, это может оказаться мой друг Феликс. Юджин, пожалуй, слишком молод, а Адамс – слишком стар. Мы можем предположить даже, что это Люк или Валери в одолженном фраке. Но все дело может не иметь ничего общего с убийством Фолькленда.
Он кратко пересказал Вэнсу свои беседы с Клэром, Феликсом, сэром Генри и Адамсом. Вэнс хмыкнул.
– Я знал, что вы развяжете пудреным парикам языки. Хотя я пока не вижу, как применить то, что они наговорили.
– Меня куда больше интересует то, чего они не наговорили, – Джулиан задумчиво нахмурил брови. – Миссис Фолькленд, Клэр и Адамс – очень разные люди, связанные друг с другом только через Александра, но у них есть кое-что общее – они все измучены. Адамса гложет ненависть к Александру. Клэр напуган и поглощён не то виной, не то сожалениями. Миссис Фолькленд же спросила меня, бывал ли я в аду тоном человека, что уже давно там обитает. И никто не испытывает горя. Интересно, был на свете кто-то, кто любил бы Александра, не считая отца и камердинера… Мы уже приехали?
Они добрались до узкой улочки, отходящей от Стрэнда. Вэнс кивнул и жестом пригласил проходить. Двор был именно таким, как его описывал Брокер – тёмным и тесным. Ближе ко входу стоял дом миссис Уиллер, у противоположного края расположилось более роскошное жилище миссис Десмонд, а вокруг лепились три оставшихся полуразрушенных домика. Занавески на окнах миссис Уиллер слегка отодвинулись, когда во дворике появились Джулиан и Брокер. Похоже, она всё так же следила за всеми, кто приходит и уходит.
Они перешли двор. Вэнс отпер дверь дома миссис Десмонд ключом.
– Мистер Андерхилл дал мне опись всего, что было к доме, когда она въехала. Так мы сможем понять, остались тут её вещи или нет. Кажется, дом сдавался с мебелью, но она привезла кое-что своё и оставила часть, когда уехала. Мистер Андерхилл не знает, что делать с этими вещами, так что пока оставил их. Нам повезло, сэр, что дом сейчас в том же виде, что и был, когда миссис Десмонд и её служанка выехали. Только кухню вымыли, чтобы не развести крыс.
Дом бы совершенно обычным для Лондона – по парадной и задней комнате на каждом этаже, и узкая, ломаная лестница. Кухня и судомойня располагалась в цоколе. На первом этаже – столовая и приёмная, а задняя дверь была единственным способом попасть в маленький огороженный дворик. На втором этаже помещалась гостиная, а задняя комната служила спальней миссис Десмонд.
Джулиан быстро заметил, что им не требуется перепись, чтобы отличить вещи миссис Десмонд от местных. Каждая комната была нелепой мешаниной уютной, но потрёпанной мебели и претендующей на изящество, но лишённой всякого вкуса. Гостиная была завешана строгими силуэтами людей в пудреных париках, акватинтами из Бата времён расцвета этого курорта и гравюрами, изображающими давно покойных членов королевской семьи. Миссис Десмонд создала резкий контраст, повестив в комнате большое, претенциозное полотно с похищением Европы, которое непристойностью искупало отсутствие художественных достоинств. Иным заметным дополнением к гостиной было изящное пианино с позолоченными украшениями – как выяснил Джулиан, грязное внутри и удручающе расстроенное.
Во всех комнатах были большие зеркала в позолоченных рамах и кричаще яркие портреты – ещё одно проявление вкуса миссис Десмонд. В нескольких нашлись старые книги – собрания сочинений священников, путеводители по курортам, справочник по этикету, что рассказывал, каким образом можно изящно сесть, если вы носите на бедре шпагу. Судя по скверному виду этих трудов, их давно не открывали. Миссис Десмонд предпочитала иное чтение – из-под дивана в гостиной торчал неуклюжий перевод французского романа, что заставил бы английских моралистов вздрогнуть.
Вэнс подскочил к письменному столу и осмотрел его.
– Никаких документов, только чистые листы, – вздохнул он.
– Документы здесь… Или скорее то, что от них осталось, – Джулиан указал на полный золы камин. Тот, кто жёг бумаги, размолол обгоревшие кусочки кочергой, чтобы никто не смог их прочесть.
Они перешли в спальню миссис Десмонд. Кровать была из числа местной мебели – простая и лишённая всякого изящества, с толстыми столбиками, похожими на раздувшиеся ноги. Миссис Десмонд убрала её нелепым пурпурным пологом с кисточками, позолотила стулья и обила их жёлтым шёлком, отчего последние выглядели как старые девы, одевшиеся в платья оперных хористок. Старомодный шкаф был пуст, если не считать обтянутой розовым шёлком пуговицы и обрывка кружева.
Умывальник был из инкрустированного дерева с отдельными отсеками для мыла, зубного порошка, кувшином и стаканом. Под крышкой скрывалось зеркало с узорами из позолоченных дельфинов. Его не было в переписи, но Джулиан подумал, что вкусам миссис Десмонд оно тоже не подходит. Возможно, это подарок от её покровителя.
Служанка жила на чердаке. Ей отвели крохотную комнатушку с узкой кроватью, что складывали днём. Здесь был маленький умывальник, стол и узкий, кривоватый шкаф. Единственным, что свидетельствовало о том, что в этой комнате кто-то жил, была горстка пепла в камине и огарок сальной свечи на столе.
Обойдя весь дом, Джулиан и Вэнс постояли с минуту, размышляя. Потом Вэнс решительно сказал:
– Мусор!
Они вновь прошли по всем комнатам и обыскали все ведра. Джулиан улыбнулся, подумав, что бы сказали его друзья из «Уайтс», увидь они его сейчас. Добравшись до подвала, сыщики уже собрали целую коллекцию засохших букетов, кусков бумажных носовых платков, лент, которыми обычно перевязывают покупки из дамских магазинов, недоеденных сладостей, а также пустую бутылку из-под «Кюрасао», разорванный белый кружевной чулок и несколько светлых волос, будто бы вычищенных из расчёски.
Джулиан с насмешкой посмотрел на добычу:
– Не очень красноречиво, верно?
– Точно, сэр, – согласился Вэнс.
– Что же, мы узнали одно: миссис Десмонд уехала в страшной спешке. Она оставила цветы в вазах, золу в камине и всё, что не влезло в чемоданы. Вы можете заметить места, откуда похватали разные мелкие вещицы или сняли картины.
– Но она оставила кое-что ценное, верно? Это пианино, скажем – её красавчик должно быть выложил за него немало джорджиков.
– А телега, достаточно большая, чтобы его вывезти, не проехала бы на Сигнетс-Корт. Она приняла предосторожности – уезжала ночью в тот день, когда её единственной соседки здесь нет, и вряд ли хотела, чтобы весь Стрэнд видел, как она грузит пианино на телегу.
Вэнс нахмурился.
– А мы знаем, что она уезжала ночью, сэр?
– Я предполагаю, что это было так, чтобы не привлекать внимания. Но я знаю, как мы можем точно это выяснить. Надо поискать в парадной грязные следы людей, что грузили багаж – в ту ночь был дождь.
– Откуда вы знаете, что был дождь, сэр?
– Потому что в ту же ночь Юджин стоял под дождём, чтобы заболеть. И в ту же ночь произошло Убийство на кирпичном заводе – этот же ливень смыл следы ног или колёс, что мог оставить убийца.
– Вы правы, сэр! Давайте поищем.
Они принялись обыскивать коридор. Конечно, там нашлись пятна грязи, почти незаметные на фоне тёмного персидского ковра. Джулиан наклонился и пощупал их.
– Грязь сухая, но свежая, иначе её бы втоптали в ковёр. И это не наши следы – мы вытерли ноги у входа, и на улице сегодня сухо.
– Но это вообще не следы, – возразил Вэнс. – Тут нет отпечатков ног.
– Нет, это верно. Скорее его капли дождя и грязи, что упали с одежды или того, что человек нёс в руках.
Вэнс вернулся в столовую и гостиную, чтобы осмотреть ковры там.
– На них грязи нет.
– Но на ковре, что лежит на лестнице, есть несколько пятен. Посмотрим, нет ли таких же наверху.
Они пошли по следам к спальне миссис Десмонд. Там нашлось ещё несколько пятен грязи на ковре и пологе кровати. Вэнс осмотрел гостиную и комнату служанки.
– Там чисто, – доложил он.
Джулиан поскрёб одно из пятен в спальне, и осмотрел его, нахмурив брови.
– Это вообще не похоже на грязь. Слишком красное… скорее сливовое.
– Это лондонская глина, сэр. Мой папаша был мастером на кирпичном заводе, так всегда приносил домой такую же на ботинках…
Он оборвал себя. Джулиан и Вэнс переглянулись.
– Хоть могилу мне ройте, – мягко произнёс Вэнс.
Оба поспешили вниз и взяли образцы с ковра в коридоре. Тот же пурпурный цвет. Вэнс завернул кусочек глины в носовой платок.
– Это лондонская глина, как пить дать. Снимаю шляпу, сэр – вы первым подумали о связи между смертью мистера Фолькленда и Убийством на кирпичном заводе. И теперь мы пытаемся найти того, кто убил мистера Фолькленда, а вместо этого находим куски глины там, где её быть не должно.
Джулиан только отмахнулся от его похвалы.
– Слава Богу, что убийства случаются на так часто – неудивительно, что два столь жестоких оказались связаны. Особенно, если вспомнить, что их разделяет всего неделя, а метод очень похож.
– Но что за связь может быть между джентльменом вроде мистера Фолькленда и той несчастной, что нашли на кирпичном заводе?
– Я не знаю. И между этими двумя преступлениями есть один резкий контраст – в первом убийца как мог обезличил жертву, а во втором именно личность убитого стала самым поразительным аспектом всего дела. Конечно, эта глина вкупе с исчезновением миссис Десмонд и её служанки в ночь Убийства на кирпичном заводе, очень явно намекают нам, что кто-то из них и стал жертвой.
– Это не может быть миссис Десмонд. Жертве с заводе не меньше сорока, а миссис Десмонд описывают как молодую девчушку. Но служанка – это возможно.
– Да. Миссис Уиллер говорила Брокеру, что это была невыразительная женщина около сорока. Что ещё мы о ней знаем? Её звали Фанни, она ходила в церковь, будто бы боялась своей хозяйки и не хотела говорить с незнакомцами, – он нахмурился. – Но почему убийца расправился с ней около Хэмпстеда, а потом вернулся сюда, оставив следы грязи и глины? Не может ли быть, что это миссис Десмонд убила её, и именно поэтому в такой спешке уехала в ту же ночь?
– Убийцей мог быть и её красавчик, а она этого испугалась. Говорю вам, сэр, – мы должны найти миссис Десмонд. Я опрошу всех в округе.
– Превосходно. Но вы не хуже меня знаете, какие люди тут живут – попрошайки, уличные нимфы, воры. Я думаю, нам нужен человек, что будет говорить с ними на их языке.
– Я понял, к чему вы, сэр, – с ухмылкой сказал Вэнс. – Вы хотите напустить на них Брокера.
– Именно так. Вы против?
– Вовсе нет, сэр. Вместе веселее. Вы будете беседовать с джентами на их языке, Брокер – трепаться с местными пройдохами, а я… я буду говорить со всеми остальными.
Подходя вечером к дому, Джулиан натолкнулся на группу остролицых мужчин с карандашами за ушами, что слонялись вокруг ограды. Завидев Кестреля, они немедленно сгрудились вокруг него.
– Мистер Кестрель! – кричал один, – кого-нибудь арестовали за убийство?
Джулиан улыбнулся.
– Джентльмены, вы так пристально следите за происходящим на Боу-стрит, что должны знать лучше меня.
– Как вы думаете, кто убил мистера Фолькленда? – надрывался другой.
– Я бы сказал, что скорее всего это журналист, которому была нужна интересная история.
– Не шутите, мистер Кестрель, есть ли у вас догадки?
– Ни одной из тех, что я хотел бы увидеть на передовице «Таймс». Доброго вечера, джентльмены, – Джулиан вырвался из толпы и зашёл в дом.
Вечером он ужинал с Феликсом Пойнтером и парой других друзей. Они немало говорили об убийстве, но ничего интересного узнать не удалось. После ужина Кестрель отклонил приглашение в пойти в игорный притон. Вместо этого Джулиан отправился в дом Александра и сказал дворецкому, что хотел бы кое-что осмотреть в библиотеке мистера Фолькленда. Николс провёл его туда. Час или два спустя Кестрель покинул дом, более чем удовлетворённый своими поисками.
Следующее утро застало Джулиана у Квентина Клэра. Тот явно был не очень рад его видеть.
– Мистер Кестрель. Прошу, входите.
– Я принёс вашу книгу, – у Джулиана была с собой «В защиту прав женщин».
– О. Благодарю, вы очень добры.
Клэр протянул руку за книгой, но гость сделал вид, что не заметил этого.
– Я нашёл её очень поучительной. Особенно мне пришлись по душе записи вашей сестры на полях. Кажется, писать в книгах – это у вас семейное. Когда я был здесь в прошлый раз, что заметил, что и вы писали в своих. Вы даже подчеркнули одно предложение в этом труде и подписали «Как верно!» под ним. Это ведь ваш почерк, а не вашей сестры?
Клэр нерешительно посмотрел на страницу.
– Да. Это написал я.
Джулиан прочитал:
– «Но правду нельзя безнаказанно искажать, ибо опытный лицемер в конце концов, становится жертвой своего искусства, утрачивая то, что по справедливости называют здравым смыслом». Скажите, мистер Клэр, подчёркивая это предложение, вы думали об Александре Фолькленде или о самом себе?
– Что… что вы хотите сказать?
Джулиан насмешливо улыбнулся.
– Я понимаю, что вы не хотите сделать всё просто. Очень хорошо, – он обвёл взглядом большое собрание книг в комнате Клэра. – Кажется, вы чрезвычайно начитаны. Судя по вашей библиотеке, вы хорошо знаете не только латинский с греческим, но и французский, итальянский и немецкий.
– Я вырос на континенте. Едва ли я не мог не выучить несколько языков.
– Вы слишком скромны, мистер Клэр. Не каждый, кто живёт на континенте, будет читать всё от французских драм до немецких философов. Некоторые англичане годами жили в Европе, и так и не научились заказывать ужин ни на одном чужом языке. Когда я впервые узнал о широте ваших познаний, я подумал, что это и объясняет вашу дружбу с Александром. Его письма к отцу показывают удивительное знакомство и юриспруденцией и литературой. Но вы, конечно, и так это знаете.
Клэр застыл.
– У меня не было случая прочесть письма Фолькленда к его отцу.
– Я и не думаю, что вы читали их. Я думаю, что вы писали их, мистер Клэр. И я хотел бы узнать, почему.
Глава 14. Запутанная сеть
Клэр стоял с закрытыми глазами, бледный и безмолвный. Наконец, от открыл глаза и спросил:
– Почему вы думаете, что я писал письма Фолькленда?
– Они вызывали у меня сомнения с самого начала. Они были не в духе Александра. Начать хотя бы со стиля – он был совершенно не его. Я видел, как пишет настоящий Александр – его послания к Дэвиду Адамсу были лёгкими и весёлыми, будто сказаны в обычной беседе. Содержание же этих писем к отцу было менее правдоподобным. Александр не был радикалом – возможно, его вовсе не интересовала политика. У него был вкус, а не убеждения. Он мог бы желать места в парламенте, но лишь потому что это был бы отдельный мир, где можно сиять.
Поначалу я мог решить, что Александр неведомо для прочих был учёным и философом. Мысль о том, что письма были не его, никогда не приходила мне в голову – пока я не встретил вас.
Вы помните, как я вчера спросил, если ли у вас своя теория? Вы очень ловко мне ответили, заявив, что теория сама по себе ничего не стоит, если нее подкреплена твёрдыми доказательствами. Эти слова были очень похожи на те письма – особенно то, где Александр говорит о праве обвиняемого иметь защитника в суде.
