355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кейт Росс » Кто люб богам (ЛП) » Текст книги (страница 2)
Кто люб богам (ЛП)
  • Текст добавлен: 30 января 2022, 08:00

Текст книги "Кто люб богам (ЛП)"


Автор книги: Кейт Росс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Миссис Фолькленд не понадобилось ничего говорить. Марта поднялась и придвинула Джулиану и сэру Малькольму стулья. Они были большими и тяжёлыми, но камеристка поднимала их без усилий, будто фермерша, что легко вскидывает на плечо мешок зерна.

«Выросла в деревне», – подумал Джулиан.

Закончив со стульями, Марта вернулась в свой угол и снова занялась шитьём. Миссис Фолькленд смотрела в камин. Сэр Малькольм будто бы немного растерялся.

– Я боюсь, мы утомили тебя, моя дорогая. Быть может, если мистер Кестрель пожелает вернуться через день или два…

– Я не устала, папа, – женщина повернулась к Джулиану. – Вы хотите о чём-то спросить меня?

– Я лишь навожу справки, и это не срочно. Я не хочу вас утруждать.

– Вы очень добры, но вам на стоит так беспокоиться. Я могу отвечать на вопросы.

Он решил поймать её на слове.

– Кто по-вашему убил вашего мужа, миссис Фолькленд? У вас есть предположения?

– Нет. У меня нет предположений.

– У него были враги?

– Я не знала ни одного. Его любили. Он всем нравился.

– Не было ли у него ссор в последнее время?

– Александр ни с кем не ссорился. Это было не в его характере.

– Я думаю, разногласия бывают у всех.

– Разногласия – это не то же самое, что ссора. Александр расходился во мнениях с некоторыми людьми, но это его не злило, и он никого не злил. Вы знали его и видели, каким он был.

– Я видел его лишь в свете – в клубах и на вечеринках. В жизни он был таким же?

– Да. Он никогда не давал волю гневу. Думаю, он почти не испытывал гнева. В нём была лёгкость. Он делал жизнь очень простой. Куда бы он не пошёл, он был идеальным хозяином и делал всех вокруг счастливыми. У Александра никогда не было неприятностей. Он всегда находил способы их сгладить.

– Человек, которого вы описываете… едва ли похож на простого смертного.

– Да, – тихо сказала она, – я знаю.

Марта немедленно оказалась рядом с госпожой. В её взгляде была смесь почтительности с заботой.

– Простите, мэм, но уже пора пить лекарство, – её мелодичный говор и гортанное «р» выдавало уроженку Западных графств.

Сэр Малькольм встал.

– Мы не хотим сейчас беспокоить тебя, моя дорогая. Хорошо заботьтесь о ней, Марта – я знаю, что могу на вас положиться. Мистер Кестрель, прошу вас в библиотеку.

Джулиан попрощался с миссис Фолькленд. Она проявила к этому такое же равнодушие, как к его прибытию, но Кестрелю показалось, что Марта обрадовалась его уходу.



Дом сэра Малькольма был выстроен очень просто. Первый этаж представлял собой квадрат с коридором посередине и двумя комнатами с каждой стороны. На втором этаже были ещё четыре комнаты. Сэр Малькольм отвёл гостя в библиотеку – первую комнату справа на первом же этаже.

Это было настоящее убежище хозяина – простые дубовые полки, заполненные книгами классических авторов, поднимались тут от пола до потолка. Фрагменты древних амфор и скульптур служили пресс-папье или закладками. Большие столы были завалены открытыми томами, заляпанными промокашками и горами бумаг. Эта была одна из тех комнат, что кажутся беспорядочными всем, кроме владельца, который прекрасно умеет ориентироваться в хаосе.

– Нам стоит выпить горячего, как вы думаете? – спросил сэр Малькольм. – Желаете ромового пунша или бренди с водой?

– Бренди с водой, прошу вас.

Сэр Малькольм позвонил слуге, что принимал их шляпы. Джулиан тем временем подошёл к камину – там его ждал Александр Фолькленд. Это был портрет в полный рост, занимающий всё пространство стены от камина до полотка. Александр был изображен в простой и естественной позе, положив руку на каминную полку, будто в ходе разговора. Сходство поражало. Художник уловил не только черты его внешности – рыжевато-каштановые волосы, карие глаза, по-юношески тонкую фигуру – но и передал его очарование. Глаза смеялись, губы изгибались в лучезарной, доверительной улыбке, что позволяла даже незнакомцу чувствовать себя его другом. Это был молодой человек, что наслаждался своей жизнью и позволял другим наслаждаться своими.

Сэр Малькольм подошёл к Джулиану, рассматривающему портрет, что позволило ему сравнить отца и сына. У обоих были рыжевато-каштановые волосы и корично-карие глаза, но на этом сходство заканчивалось. Беспокойные волосы и рублёные черты сэра Малькольма не имели ничего общего с вьющимися локонами и аккуратным лицом его сына.

– Замечательный портрет, – сказал Джулиан.

– Да. Я очень рад, что он у меня есть. Я лишь хотел, чтобы художник выбрал другой фон. Вы понимаете, где изображён Александр?

Джулиан присмотрелся. Фолькленд-младший стоял у камина, над которым висела копия одного из архитектурных набросков Палладио. Сзади виднелись ниши, в которых стояли классические вазы и бронзовые статуэтки. Стена была окрашена в успокаивающие и настраивающие на размышления белые и серые цвета.

– Это его кабинет?

– Да. Обставлен по его собственному плану.

Джулиан кивнул.

– Как и большая часть дома, не так ли? Я видел лишь комнаты, где он давал вечеринки, но знаю, что выстроить и обставить весь дом было настоящим tour de force [6].

–Да. Каждая комната убрана в определённом духе – греческом, готическом, турецком, китайском…

– Эпохи Возрождения, – заметил Джулиан, продолжая рассматривать портрет. Его глаза остановились на отполированной стальной кочерге, стоящей рядом с каминной решёткой.

– Не та ли эта самая…?

– Да, – тяжело вздохнул сэр Малькольм, – именно такой кочергой его и убили.

– Вы это хотели мне показать?

– Нет, нет, – сэр Малькольм оторвал взгляд от картины и подошёл к шкафчику с мраморным верхом. – То, что я хотел показать, лежит здесь. Я держу их под замком. С тех пор как Александр погиб, они стали моим главным сокровищем.

Появился слуга, несущий поднос с графином, стаканами, чайником кипятка и сахарницей. Повинуясь знаку сэра Малькольма, он поставил поднос, поклонился и вышел.

Пока Джулиан наливал себе бренди с водой, хозяин отпер шкафчик ключом, что носил на цепочке для часов. Изнутри он вынул пачку сложенных бумаг со сломанными печатями и передал Джулиану.

– Письма? – спросил Кестрель.

– Не просто письма. Это та сторона Александра, которую никто не знал. Чуть больше года назад он сказал мне, что хочет учиться в Линкольнз-Инн[7]. Конечно, я был рад тому, что сын решил пойти по моим стопам, но, честно говоря, не ожидал, что он возьмётся за это серьёзно. Многие молодые люди считают Инн чем-то вроде клуба для джентльменов, и поскольку для того, чтобы считаться барристером достаточно съедать нужное чисто обедов в главном зале каждый год, любой мужчина может стать юристом, не ударив пальцем о палец. Конечно, некоторые всё-таки учатся – те, кто действительно хотят построить на этом карьеру. Но Александр женился совсем недавно, он как раз обставлял новый дом, постоянно принимал друзей и устраивал вечеринки – я не представлял, как он найдёт время на то, чтобы корпеть над книгами.

Но он удивил меня. Он читал – впитывал знания как губка. И не только юридические труды – он изучал государственное управление, философию, политическую экономию. Его друзья никогда бы об этом не догадались – с ними он был таким же весёлым и лёгким в обхождении, как всегда. Но здесь, – сэр Малькольм взмахнул пачкой писем, – здесь отражены его размышления, его идеалы, его беспокойство о политике и морали. Мы мало виделись в прошлом году – я часто бывал в судах или на окружных заседаниях, а у него была насыщенная светская жизнь. Но благодаря этим письмам я ощущал нашу близость больше, чем когда-либо прежде. Вот в чём страшная жестокость этой смерти – она отняла у меня сына, когда мы только начали по-настоящему узнавать друг друга… когда мы начали становится друзьями.

Джулиан был тронут; тем не менее, он не мог не учитывать возможную пристрастность скорбящего отца. Трудно было поверить, что политические и моральные взгляды Александра так глубоки. Он не из тех молодых людей, у которых они вообще бывают.

– Вы думаете, письма могут пролить свет на его убийство?

– Я не знаю. Я просто чувствую, что вам нужно их прочесть, чтобы узнать его – по-настоящему узнать. Я хочу, чтобы вы увидели больше, чем тот яркий образ, что он носил на людях, – сэр Малькольм заколебался, но потом протянул гостью письма. – Я отдам их вам, чтобы вы смогли прочитать их потом, когда сможете. Я не хочу выпускать их из рук, но так они бесполезны. И ещё, – он вернулся к шкафчику и вынул оттуда вторую стопку бумаг. – Это мои письма к нему – так вы сможете прочитать нашу переписку по порядку. Я забрал их после смерти Александра. Он оставил свои бумаги мне – как и книги.

À propos [8], – сказал Джулиан, – как он распорядился остальным имуществом?

– Почти всё отошло Белинде. Конечно, его самая ценная собственность – это земля, что перешла к нему от неё же, и которая теперь вернулась к ней по закону. Также он оставил щедрые суммы слугам – особенно камердинеру, этому вредному французику Валери. И условный пункт об имуществе для Юджина – картины и другая собственность на четыре тысячи фунтов.

– Юджин – это брат миссис Фолькленд, я полагаю?

– Единоутробный брат, если быть точным. Александр был его опекуном. Сейчас Юджин живёт у меня. Он приехал вместе с Белиндой.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что пункт завещания был условным?

– Я имел в виду, он зависел от того, будут ли у Александра дети. Если у него и Белинды будет ребёнок, наследство Юджина уменьшится на три четверти. Александр заботился о подопечном, но думаю, что в первую очередь хотел обеспечить своих детей.

– А если ваши надежды оправдаются, и у миссис Фолькленд родится ребёнок?

– Увы, тогда Юджин много потеряет. Неловкая ситуация, не могу отрицать.

– Полагаю, мне нужно будет поговорить с Юджином.

В глазах сэра Малькольма появилось беспокойство.

– Вы же знаете, что ему всего шестнадцать?

– Но ведь он может удержать в руках кочергу?

– Да, может.

– Он был в доме в тот вечер, когда погиб Александр?

– Да. Но я не понимаю… Александр был для него кумиром! Стоило Александру посмотреть на него, он радовался как пёс, о котором вспомнил хозяин! Вы не можете предполагать, что он убил его за какие-то четыре тысячи фунтов!

– Люди убивают друг друга и за четыре фунта, и даже за четыре шиллинга. Четыре тысячи приносили бы две сотни фунтов в год – недурная прибавка к доходам для джентльмена. У Юджина были собственные деньги?

– Ни гроша, – признал сэр Малькольм. – Его отец дурно кончил. Отец Белинды – то есть, первый муж её матери – был уважаемым сельским сквайром, что умер, ещё когда Белинда была совсем крошкой. Через несколько лет вдова вышла за Трэйси Толмеджа – привлекательного молодого человека, но повесу и транжиру. Он промотал своё состояние и те деньги жены, до которых добрался. К счастью, до собственности Белинды ему было не дотянуться – её отец об этом позаботился. В конце концов, друзья поймали Толмеджа за шулерством – он был опозорен и от отчаяния наложил на себя руки. Его супруга осталась нищей и жила лишь из милости попечителей своей дочери. То бесчестие было единственным наследством, что получил трёхлетний Юджин.

– Вы должны понять, сэр Малькольм, – мягко указал Джулиан, – что нельзя слепо верить в его невиновность.

– И я это понимаю. Что же, допрашивайте его. Вы можете спрашивать кого хотите – даю вам карт-бланш. С чего вы начнёте?

– С Вэнса. Я попытаюсь встретиться с ним сегодня же вечером. Завтра я хочу осмотреть кабинет Александра и остальной дом.

– Почему бы тогда нам не встретиться там? Я представлю вас слугам, всё покажу и отвечу на все вопросы. Я хотел бы увидеть, как вы ведёте расследование. Вы не знаете, каким бессильным я сейчас себя чувствую – всё жду и гадаю, получаю доклады от Вэнса, но не знаю, что делать дальше и как помочь делу.

– Очень хорошо. Быть может встретимся в десять?

– В десять. Я не могу выразить, что ваша помощь значит для меня, мистер Кестрель. Вы даёте мне надежду. Быть может, со временем, вы дадите её и Белинде.

Джулиан подумал, что раскрытия убийства будет мало для того, чтобы миссис Фолькленд взбодрилась. Он не знал, что кроется за её слепым отчаянием – потрясение, скорбь или вина. Но одно он знал точно – ей совершенно неважно, кто убил её мужа.

Глава 3. Письма

– Как я и ожидал, – говорил Джулиан, протягивая обутую ногу слуге, – сэр Малькольм хотел поговорить об убийстве своего сына. И не только – он просил меня помочь Боу-стрит раскрыть это преступление.

Брокер снял сапог одним ловким движением.

– И вы согласились, сэр?

– Я думаю, что да, согласился.

Брокер одобрительно кивнул. Мистеру Кестрелю нужно было ещё одно расследование. Нужно и ему самому. Брокер всю жизнь жил своим умом, пока несколько лет назад в Лондоне не появился мистер Кестрель и не взял его камердинером. Чем его господин занимался прежде, Брокер толком не знал, но был уверен, что тот не был обычным бездельником – для этого он слишком хорошо знал свет и умел о себе заботиться. Сейчас же их жизнь стала слишком проста – и будет такой дальше, если мистер Кестрель не займётся этим расследованием.

Джулиан протянул слуге вторую ногу.

– Ты знаешь все сплетни, что ходят среди слуг. Скажи – какая у Александра Фолькленда репутация под лестницей[9]? Он скупился на пивные деньги[10], кричал на дворецкого, спал с горничными?

– Он был хозяин первый сорт, как ни погляди, сэр. И дело не в жаловании, хотя и оно было что надо. Тут всё в том, как он обращался с прислугой – не знаю, будто думал, что они такие же люди, как он. Всегда говорил «пожалуйста» и «спасибо», хвалил за хорошую работу, а если что шло не так, он просто смеялся, а не резал по живому. Его слуга – он лягушатник был, Валери его звали – чуть с горя не умер, когда его хозяина пристукнули, а сейчас места себе не находит оттого, что убийцу так и не сцапали. Говорит, если бы это случилось во Франции…

–…то убийцу бы поймали сей же миг, и мы уже праздновали бы это за бокалом шамбертена и фуа-гра. На самом деле, в его словах есть смысл. У нас в Англии такие расследования бессистемны – вот что бывает, когда в стране нет настоящей полиции. Ищейки с Боу-стрит умны, как бы их не пытались выставить шутами, но их слишком мало, и они слишком зависят от объявленной награды. А ведь пока живы и старые способы охранять порядок, что делает положение только хуже – ищейки не в ладах с приходскими констеблями, добровольные мировые судьи свысока смотрят на магистратов, получающих жалованье, а сторожа просто напиваются и спят всю ночь. И всякий раз, когда сэр Роберт Пиль[11] пытается навести порядок, в ответ ему в ужасе кричат, что профессиональная полиция уничтожит английские свободы. О чём только думает этот чёртов парламент… О. Кажется, я выступаю с речью.

– Да, сэр, – Брокер спокойно разложил вечерний наряд Джулиана.

– Я не хотел. Это нарушает то спокойное, философское состояние ума, необходимое для одевания. К слову, ты знаешь, что убийство Фолькленда расследует наш старый друг Питер Вэнс?

– Правда, сэр?

– Да. И как только я оденусь, я черкну ему пару строк, а тебя попрошу отнести их на Боу-стрит.

– Да, сэр.

– Ты не очень-то этому рад, я смотрю. Я думал, ты и Вэнс вполне ладили друг с другом, насколько это возможно, сидя по разные стороны закона.

– Да, сэр. Просто очень странно будет идти на Боу-стрит по делу и своими ногами, а не на поводке у легавого. У меня от этого мурашки, сэр.

– Боюсь, я вынужден пренебречь твоими чувствами. Я хочу, чтобы Вэнс зашёл ко мне сегодня вечером и принёс все бумаги, что касаются расследования. Если тебя это утешит, то до самого позднего вечера ты мне не понадобишься. Выпей стаканчик или два с любым слугой, из тех, кого ты знаешь, и кто почему-то до сих пор на свободе. И не забудь рассказать нескольким из них – строго секретно, конечно! – о том, что я взялся помогать сэру Малькольму Фолькленду найти убийцу его сына.

– Если я так сделаю, сэр, к утру об этом будет знать весь город.

Джулиан улыбнулся.

– Так пусть знает.

Брокер не стал уточнять. Он свято верил, что у его хозяина были причины делать то, что он делал, каким бы таинственным это всё не казалось.

– Вы ужинаете дома, сэр?

– Да. Закажи несколько отбивных и бутылку кларета в кофейне, что дальше по улице. Я собираюсь откушать с Александром Фольклендом.

– Сэр?

– Точнее, читая его письма.



Ожидая заказанный ужин, Джулиан просматривал вечернюю почту. Одни приглашения и счета. Но вот и ещё одно письмо, адрес на котором написан стремительными, удивительно разборчивыми каракулями. Никакая гувернантка не смогла научить Филиппу Фонтклер писать так, как подобает леди.

Джулиан познакомился с Филиппой около года назад в загородном доме её отца, где впервые столкнулся с нераскрытым убийством. Тогда же он подружился с пребывавшей в смятённых чувствах Мод Крэддок, невестой Хью Фонтклера, брата Филиппы, и вызвал его ревность. С тех пор Джулиан и Филиппа переписывались. Когда она подрастёт, её родители, наверняка, попытаются положить этому конец, ведь она – богатая и воспитанная девица, а он – безродный денди без гроша в кармане. Сейчас ей двенадцать, и их дружба – дело странное, но неопасное. Они обменивались новостями, историями и мнениями. Джулиан не позволял себе писать слишком светско или дерзко. Он чувствовал ответственность за неё. Девочка была для него почти семьёй.

Он взял письмо с собой в кабинет, сломал печать и открыл.


Беллегард

30 апреля 1825 года

Уважаемый мистер Кестрель

Спасибо вам за глобус, что вы послали к моему дню рождения. Он очень красив. Особенно мне нравятся морские чудовища в океанах. Иногда я кручу его, закрываю глаза, показываю пальцем и представляю, что я оказалась в том месте, куда попала. Я хочу много путешествовать и написать про это книгу, как Марко Поло. Притчи цокает языком и говорит, что это вы вложили такую идею в мою голову. Но разве я надеялась, что гувернантка такое одобрит?

А теперь я расскажу вам секрет. Скоро я стану тётей! Причти сказала, что нельзя об этом писать, потому что это неделикатно, но это ведь глупо, правда? Мы все очень рады, хотя Хью волнуется и всё таскает Мод подушки и другие вещи, что ей не нужны. Она сама очень рада. Я пока не чувствую себя тётей, но, наверное, поэтому это длится так долго – чтобы успеть привыкнуть.

Я боюсь, что здесь все злятся на вас, и я тоже. Доктор МакГрегор сказал нам, что его старый учитель доктор Грили оставляет свою практику в Лондоне, чтобы жить на каких-нибудь унылых водах, а доктор МакГрегор потому думает о том, чтобы переехать в Лондон и оставить своих пациентов. Он сказал, что это предложили ему вы – ему самому такая безумная идея никогда бы не пришла в голову. Мы все очень возмущены тем, что вы решили забрать доктора, который так долго живёт здесь и которого мы так любим. Но потом я поняла, что мы думаем только о себе. Доктор МакГрегор прожил здесь почти всю жизнь и, наверное, заскучал – я знаю, что так и есть. Я думаю, он решил встряхнуться, как ковер из которого выбивают пыль. Я ему это и сказала – более вежливо, потому что все думают, что я не тактичная, но это не так. Он ответил, что я сговорилась с вами, и что вы, наверное, пишете мне у него за спиной. Как будто я сама не могла до такого додуматься!

Вынуждена прерваться, дабы успеть отправить это письмо почтой.

Имею честь оставаться искренне вашей, сэр,

С уважением

Филиппа Фонтклер

Вам нравится, как это звучит? Так солиситоры подписывают свои письма папе.


Джулиан улыбнулся и завернул письмо в промокательную бумагу, что лежала на столе. По его лицу пробежала тень. Он никогда не переставал думать, как обеспокоил всех Фонтклеров, соблазнив доктора МакГрегора перебраться в Лондон – и, как будто этого было мало, ещё и раскрыв преступление в процессе! Он искренне думал, что здесь у МакГрегора будет более интересная жизнь и более разнообразные и непростые пациенты. Но это все равно было эгоистично – Джулиану нравился этот вспыльчивый, прямолинейный хирург, и он хотел, чтобы доктор был рядом. Он бы таким настоящим, таким по-настоящему респектабельным – истинный Гераклов столп в головокружительном, капризном мире, где жил Кестрель.

Он особенно хотел, чтобы МакГрегор был рядом сейчас. В двух своих первых расследованиях Джулиан обрабатывал собственные теории придирчивым скептицизмом доктора, будто ножи – точильным камнем. Что ж, сейчас придётся обойтись без него. Кестрель уже слышал, как пришёл посыльный из кофейни, а значит настало время ужинать и погружаться в письма Александра Фолькленда.



Даже почерк Александра оказался очаровательным. Он был изящен, но без вычурности, легко читаем, упорядочен, но не настолько, чтобы лишиться характерных черт. Для этого достаточно было бросить на письма один взгляд – другое дело, соответствовало ли их содержания тому, что говорил сэр Малькольм.

Джулиан разложил письма по датам, чередуя послания Александра и его отца. Ещё не успев погрузиться достаточно глубоко, он понял, почему сэр Малькольм был так впечатлен широтой познаний своего сына. История, классическая литература, философия, государственное управление – он разбирался во всём. Некоторые юридические споры были непонятны Кестрелю – сэр Малькольм и Александр обсуждали assumpsit, quantum meruit [12] и другие понятия, которые понял бы только судейский. Но Фолькленд-младший не хуже разбирался и в других делах. В одном письме сэр Малькольм цинично высказался об адвокатах защиты. Не так давно обвиняемый имел право вызвать себе барристера лишь для обсуждения узкого круга правовых вопросов. Сейчас же такие защитники могут вести перекрёстный допрос, а иногда даже обращаться к присяжным. Ещё немного – и юристы будут в полной мере ограждать преступников от закона. Как присяжные смогут оценить виновность, если между ними и истиной будет стоять туман адвокатского красноречия?

Александр сочувствовал отцу, но не разделял его мнения:


Я часто слышу, что поведение обвиняемого в суде – лучшая мера его честности и добросовестности. Но подумайте, сэр, как часто виновный оказывался более убедителен и красноречив, чем невинный! Невиновный дрожит от стыда, столкнувшись с обвинением, а преступник знает, что ему грозит, и ждёт во всеоружии. Кроме того, обвинение часто звучит столь веско, что без адвоката-защитника впечатлительный присяжный может забыть о презумпции невиновности – первой надежде и главном спасении обвиняемого. Каждый человек – но прежде всего, самые бедные, менее всего образованные, самые уязвимые из подданных короля – должны иметь возможность воззвать к чужой мудрости и красноречию, прежде чем их лишат свободы или жизни.


В другом письме Александр восхищённо говорил о том, что называл «американским стремлением к демократии». В ответ сэр Малькольм напоминал сыну о рабстве, что было отменено в Англии полвека назад, но всё ещё процветало в стране свободы за океаном. Александр с сожалением это признавал, а потом заходил с неожиданной стороны:


Я думаю, нужно говорить не о рабстве, а о степени свободы. Разве не раб тот, кто трудится против своей воли в суровых условиях без возможности уйти от работодателя или получать достойное жалованье? Конечно, положение негров в Соединённых Штатах ужасно, но в таких же условиях трудятся многие мужчины, женщины и дети на наших заводах. Я думаю, что могу предугадать ваш ответ – политические экономисты доказали, что вмешательство государства в управление заводами подрывает принципы свободного труда, от которого зависит наше процветание. Я боюсь, что вы сочтёте меня наивным, сэр, но как может быть так, чтобы для поддержки текстильной промышленности страны ребёнок должен работать на фабрике по двенадцать часов в день? Если мир действительно устроен так, я могу сказать лишь одно, сэр – этот мир должен быть изменён.


Если сэр Малькольм был прав, Александр собирался стать политиком. Джулиан подумал, что такие взгляды не смогли бы принести ему друзей среди власть имущих, которые занимали большую часть мест в парламенте. Не потому ли от скрывал это от друзей – потому что не хотел показывать истинных взглядов, пока не станет значимой фигурой?

Джулиан дочитал последнее письмо и откинулся на спинку стула. Переписка была интересной, но с практической точки зрения, ничем ему не помогла. Эпистолы Александра не пролили света на его личную жизнь или отношения с кем-либо кроме отца. Любопытно, что ни в одном послании даже вскользь не упоминались ни супруга, ни Юджин, ни многочисленные друзья. Как будто бы от хотел отгородиться от них и убежать от той жизни, которой будто бы так наслаждался. Кестрель пришёл лишь к одному выводу – существовало два Александра Фолькленда. И разгадка убийства может зависеть от того, кто был намечен жертвой.

Глава 4. Последний вечер на этой земле

Питер Вэнс в преступных кругах был известен как Пьянчуга Пит. Такое прозвище принёс ему нос – большой и красный, который будто по ошибке прилепили на довольно приятное лицо. Благодаря носу Вэнс выглядел пропойцей, но Джулиан ещё не встречал бо́льшего трезвенника. Это был очень домашний человек c маленькой женой и множеством детей где-то в Кэмден-Тауне. Вэнсу было около сорока, и это был крупный, мускулистый мужчина с голубыми глазами, сиявшими из-под морщинистых век.

Он появился в квартире Джулиана на Кларджес-стрит чуть позже восьми вечера. Джулиан провел его в гостиную – самую большую из занимаемых им трёх комнат, в которой Кестрель проводил больше всего времени. Она была обставлена элегантной, но немногочисленной мебелью и множеством памятных сувениров из путешествий – мавританский молитвенный коврик, астрономические часы, привезённая из Рима голова Венеры со слегка отколотым носом. Изящное фортепиано стояло открытым, а на подставке для нот красовалось последнее творение Россини.

Вэнс втиснулся на кресло у камина, убрал шляпу вниз и положил на колени потрёпанный кожаный портфель. Джулиан подошёл к столу, где стоял венецианский графин и стаканы.

– Бренди?

– Не стану отказываться, сэр.

Джулиан налил бренди, и они чокнулись. Вэнс сделал глоток и одобрительно ухмыльнулся.

– Вот это уже что-то, сэр! Не каждый джентльмен пригласил бы меня в гостиную и дал бы промочить горло. Если мой наниматель из ваших, он обычно даже не предлагает сесть.

– Но сейчас я ваш коллега, а не клиент, – улыбнулся Джулиан. – Мне не стоит важничать.

– Это очень достойно с вашей стороны, сэр… Особенно, ну… ведь для вас это просто развлечение. Я хочу сказать, вы не зарабатываете себе этим на хлеб.

Джулиан знал, что Вэнс имеет в виду – джентльмен не опустится до того, чтобы, поймав убийцу Александра, потребовать себе долю награды наравне с ищейкой. На самом деле, Кестрелю было бы куда потратить эти деньги. Но он не мог сравнивать собственные долги портным с теми расходами, что есть у человека, который своим трудом кормит семью.

– Конечно, вы правы, – согласился Джулиан, – но для джентльмена, развлечение – это очень серьёзно.

– И это делает вам честь, сэр! – искренне воскликнул Вэнс. – Итак, с чего вы хотите начать?

– Я думаю, нужно начать с событий, что привели к убийству. Рассказывайте так, будто я не знаю ничего – а это почти так и есть – и скажите, что вы узнали о том, как Александр Фолькленд провёл свой последний вечер на этой земле.

– Да, сэр, – Вэнс расстегнул портфель, что держал на коленях. – Здесь у меня всё – записи с дознания, вырезки из газет, мои заметки. Я отобрал самые важные показания свидетелей, так что вы сможете сами прочитать их сейчас и понять, что произошло. Сейчас я немного опишу обстановку, если позволите. Вечером в пятницу, двадцать второго апреля, мистер и миссис Фолькленд устроили вечеринку в своём доме на Хертфорт-стрит. План дома таков – кухня в цоколе, гостиная, библиотека и кабинет на первом этаже, комнаты для приёмов – на втором, спальни – на третьем. Билл Уоткинс – он патрульный, что работает со мной – умеет обращаться с карандашом, так что я велел ему набросать план первого и второго этажей. Вот он.

Джулиан осмотрел рисунок.

– Я полагаю, вечеринка проходила на втором этаже?

– Да, сэр. В гостиной беседовали и играли в карты, в музыкальной – были музыканты, поздний ужин подавали в столовой. Все три комнаты убрали цветами и фонарями. Пригласили четырёх музыкантов – арфа, две пиликалки… скрипки, как вы бы сказали, сэр, – Вэнс наклонил голову, его глаза смеялись – ему явно нравилось фамильярничать с высшим светом, – и такая большая пиликалка.. .Как же она называется..?

– Виолончель?

– Точно, сэр. Вечеринка начиналась в девять, но мне сказали, что никто не приехал вовремя.

– Мой дорогой друг, – ответил Джулиан своим лучшим светски-ленивым тоном, – в таких делах соблюдать пунктуальность просто вульгарно.

Вэнс хмыкнул.

– Как бы то ни было, первые гости появились к десяти, а почти все собрались только к одиннадцати. Их было около восьми десятков – кто фон, кто барон[13]. Теперь насчёт свидетельских показаний. Они звучат страшно чопорно – это ведь просто ответы на вопросы, что задавали судьи, а секретари записывали всё слово в слово, – он протянул Джулиану пачку бумаг, перевязанную лентой. – Вам лучше начать с мистера Квентина Клэра.

Квентин Клэр изучал право в Линкольнз-Инн вместе с Александром. Последний явно испытывал к нему симпатию – никто бы не взялся сказать, почему, ведь не найти было людей, что различались сильнее. Джулиан немного знал Клэра благодаря вечеринкам Фолькленда – бледный, худощавый, неловкий юноша в скверно сидящем вечернем наряде, вечно выглядящий так, будто каждый миг мечтает оказаться где-нибудь в другом месте.

– Вижу, он рассказал довольно много.

– Ему было что рассказать по сравнению с остальными. Так получилось, что он вживую видел всё важное.

Джулиан поднял бровь.

– Это кажется вам подозрительным?

– Прочитайте, что он рассказал, сэр. Вы сможете рассудить сами.


Показания Квентина Клэра, эсквайра

Моё имя Квентин Клэр. Я живу в Серлс-Корт, № 5, в Линкольнз-Инн.

Я был на вечеринке Александра Фолькленда 22 апреля. Я приехал около одиннадцати часов. Фолькленд встретил меня. Кажется, он был в хорошем расположении духа. После этого я его почти не видел – у него было много гостей. Миссис Фолькленд я совсем не видел. Мне сказали, что она покинула праздник, сославшись на головную боль, вскоре после того как приехал я.

Я не помню ничего необычного, кроме одного случая. Около половины двенадцатого одну из молодых леди попросили спеть. Кажется, она считалась красавицей, поэтому в музыкальной комнате было очень людно – все хотели быть рядом с ней. Фолькленд и другие ушли в гостиную, чтобы гостям осталось больше места. Мне было жарко, и я вышел к лестнице. Это было около двадцати пяти минут двенадцатого.


Джулиан нахмурился.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю