Текст книги "Кто люб богам (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Ну, конечно, я ничего точно не знаю – совсем ничего. Но я не слепая. Она приехала год назад, жила одна, если не считать служанки на все работы и мужчины, что частенько к ней приезжал, и всегда под вечер! Я так и не смогла хорошенько его рассмотреть – двор так плохо освещён. Я видела только его… как это… силуэт. Он был молодым – я поняла это по худощавой фигуре, осанке и походке. И одет он был как джентльмен. Так что я могу подумать, кроме самого худшего?
– Выглядит и правда очень подозрительно, – признал Брокер.
– И у неё никогда не было обычных гостей. Только торговцы – портнихи, галантерейщицы и обойщики. Как будто её не интересовало ничего, кроме красивой одежды на плечах и хорошей обстановки дома. И она никогда не ходила в церковь! О, жить рядом с такой особой было ужасно, мистер Стоукс. Я не могу сказать, как рада, что он уехала, – миссис Уиллер безутешно вздохнула.
– Впрочем, её служанка ходила в церковь, – признала она. – Эта бедняжка была богобоязненной. Должно быть, она беспокоилась, не поступает ли дурно, работая у такой как миссис Десмонд. Быть может, поэтому она была такой тихой и пугливой, так мало говорила, и всегда молчком о своей хозяйке и её дружке-джентльмене. Я часто видела её во дворе и приглашала на чашку чая, но так никогда даже не останавливалась поговорить.
Брокер решился проверить.
– Думаю, я видел её разок – служанку, то есть. Я бывал тут раньше – кажется, первого апреля. – Именно тогда служанка привела миссис Фолькленд в Сигнетс-Корт, а мистер Кестрель думал, что это важно. – Она была белокурая и хорошенькая, да ведь?
– Кто, служанка? Нет, совсем нет. Невзрачная и коренастая, и лет не меньше сорока.
– А ты девчонка, что я видел, была лёгкая и стройная, с голубыми глазами, белыми волосами и в коричневом платье в клетку и белом капоре с лентами.
– Разве не любопытно! У Фанни, служанки, была именно такая одежда. Но белокурая и хорошенькая – такой была сама миссис Десмонд.
– А вы думаете, она могла переодеться в платье своей служанки?
– Господи, спаси нас! Зачем ей это делать? Хотя от неё можно ждать и такого. Как жаль, что я не знаю, чем она там занималась! Хотя я не хочу иметь с этим ничего общего, ты же понимаешь.
– Конечно, понимаю.
– Я просто подумала, что если кто-то вздумал переодеваться в своего слугу… тогда уважаемые люди должны следить за таким человеком, чтобы он не натворил чего-нибудь и не бросил тень на соседей.
– Это правильно, – поощрил её Брокер. – Вы должны думать о своём районе.
– Именно. Погоди-ка минутку – ты сказал, что был тут первого апреля? Эх, как так – это ведь была пятница, и я ездила к Милли. Какая жалость! Теперь-то мы никогда не узнаем, что да дьявольщину она замышляла, раз уж она уехала отсюда вместе с Фанни.
– А когда она сбежала?
– Чуть больше двух недель назад и очень внезапно. Просто улепетнула как-то вечером в пятницу. Я не видела, как она уходила.
Кажется, всё, что делала эта миссис Десмонд, было приурочено к пятнице – единственному дню, когда её любопытная соседка уезжала. Миссис Уиллер явно была из тех старушек, которым по душе порядок в доме и неизменный распорядок дня. Её визиты к дочери и возвращение были совершенно предсказуемы, и миссис Десмонд наверняка быстро их запомнила.
– Сначала я подумала, что она сдёрнула, чтобы не платить, – продолжала миссис Уиллер. – Её кавалер, должно быть, бросил её, и она бежала от долгов. Но приставов-то тут не было, так что, наверное, я неправа. И она будто не взяла ничего чужого – а от таких как она можно и этого ждать, а ведь дом был недурно обставлен. Но через несколько дней после её отъезда приходил человек от владельца дома и составлял опись – он сказал, что ничего не пропало.
– А кто владелец дома? – как бы между прочим спросил Брокер.
– Его зовут Джайлз Андерхилл, он из Клэпхэма. Раньше был банкиром, но теперь ушёл на покой и стал страшно ленив. Он позволял этим домам ветшать годами, и отремонтировал только мой и тот, где жила миссис Десмонд, и одному небу известно, когда он возьмётся за остальные.
Брокер решил, что момент настал.
– А вы никогда не видели миссис Десмонд в компании с ещё одной богатой девахой – настоящей леди то есть – высокой и с золотыми волосами, настоящей красоткой?
– Господи, помилуй, нет! К миссис Десмонд не ездили респектабельные люди, – она понизила голос за заговорщического шёпота. – Она как-то приводила в свой дом молодых женщин. Уйдёт куда-то днём, а потом вернётся с хорошенькой девушкой, а под вечер придёт её дружок-джентльмен, а девушка уходит через несколько часов. И что я должна думать об этом, мистер Стоукс? Что вообще можно подумать?
– А это всегда был один джентльмен?
– Я уверена, что один. Я запомнила его силуэт и его шаги, хотя никогда не видела лицо.
Стало быть, миссис Десмонд не была сводней – по крайней мере, не совсем обычной. Как будто она работала на одного определённого мужчину, которого не прельщали её чары. Господь свидетель, в этом районе было из кого выбрать – куртизанки, блистающие драгоценностями и экипажами, актриски, едва сводящие концы с концами между выступлениями, просто уличные девки, готовые на всё, что угодно за кружку джина. Но что общего с такими людьми могла иметь миссис Фолькленд? Быть может, она понравилась тому «дружку-джентльмену» миссис Десмонд, и он велел ей привести её сюда?
Это могло бы объяснить, почему миссис Фолькленд так скрывала свой визит в Сигнетс-Корт. Приняла она или отвергла ухаживания этого человека, ей бы хотелось навсегда забыть этот эпизод. В конце концов, стоит людям узнать, что леди имела какое-то касательство к интрижке, как они сразу думают худшее. А если бы обо всём узнал мистер Фолькленд? В таких обстоятельствах джентльмены устраивают дуэли. Если поклонник миссис Фолькленд предвидел вызов, не мог ли он предотвратить дуэль, ударив первым и пораньше?
Этим вечером в театре Джулиан удостоился большего внимания, чем актёры. Конечно, он привык, что на него пялятся. Приезжие тыкали в него пальцами, будто он был Карлтон-Хаусом или Тауэром. Новоиспеченные денди подмечали, сколько печаток он носит на цепочке для часов (никогда больше двух) и одобряет ли цветные шейные платки в сочетании с фраками (он не одобрял). Но никогда прежде он не получал столь восторженного, нервического внимания, особенно со стороны тех, кто в памятный вечер был гостями Александра Фолькленда. Джентльмены изучали его в монокли. Дамы шептались о нём, прикрываясь веерами. Джулиан смотрел на сцену, показывая, что принадлежит к тем редко бывающим в ложах чудакам, что приходят в театр посмотреть пьесу.
Во время антракта он смешался с толпой в фойе, где обсудил с подругами таланты актёров, а с друзьями – лодыжки актрис. Он помог вывести перебравшего знакомого на свежий воздух, принёс лимонада и негуса дамам, что не решились пробиться в комнату с напитками через наводнивших театр уличных девиц. И он ни словом не упомянул убийство Александра Фолькленда. Сперва общество успокоилось, потом – разочаровалось, а потом – огорчилось. Когда антракт кончился, знакомые Александра начали подходить к Кестрелю и шепотом предполагать, что он, возможно, хотел бы поговорить с ними. «В самом деле?» – переспрашивал Джулиан, в своей знаменитой манере поднимая бровь, будто сомневаясь в том, что ему могут сообщить что-то ценное. Сдерживая эмоции, люди намекали на некие ужасные откровения, которыми могут поделиться. Будет ли Джулиан сегодня вечером у леди Гиллингэм? Хорошо… Они хотят с ним поговорить.
Представление закончилось, и теперь все исполняли обязательный ритуал ожидания в фойе, пока экипажи, по одному или два подъезжали к дверям и забирали своих хозяев. В этот миг у локтя Джулиана раздался вкрадчивый голос.
– Какой вы умный, мистер Кестрель!
Он повернулся. Это была леди Антея Фитцджон одетая в великолепный пурпурный атлас и сверкающая бриллиантовыми серьгами на фоне блестящих чёрных локонов, обрамляющих лицо. Настоящие волосы женщины были собраны под напоминающий тюрбан головной убор, украшенный страусовыми перьями.
– Моя дорогая леди Антея, ваши похвалы сокрушают меня.
– Сокрушают? – её озорные чёрные глазки засмеялись. – О, определённо нет, мистер Кестрель! Не думаю, что вас сокрушил бы и полк драгун.
– Что полк драгун в сравнении с вашей похвалой и улыбкой?
– О, я люблю, когда молодые мужчины льстят мне. Конечно, это вздор, но приятный и безвредный – и куда менее разорительный чем карты и более подходящий для цвета лица, чем бокал мадеры. Я вечно жду, когда кто-то из вас, юных щеголей, женится на моих деньгах. Я ведь пугающе богата и веду такую респектабельную жизнь, что в свои годы заслужила небольшую радость и сердечные волнения. Вы не согласны?
– Леди Антея, вы сделали меня счастливейшим человеком. Только назовите день, и я подам объявление в «Морнинг Пост».
– Какой вы негодяй! – она засмеялась, отчего на её сухих, нарумяненных щеках появились морщины. – Как будто я откажусь от удовольствия изводить моих родственников неизвестностью – пусть гадают, что я сделаю со своими деньгами. Вы подадите на меня в суд на нарушенное обещание?
– Как вы можете сомневаться в этом? Когда присяжные посмотрят на вас, они во мгновение ока поймут, что я потерял.
– Дерзкое вы существо! Я позволю себе сказать, что прекрасно знаю, что и зачем вы делаете.
– Прошу прощения?
– Молчите и бросаете вокруг проницательные взгляды. Вы хотите свести нас с ума – тех, кто были на вечеринке у Фольклендов, я имею в виду. Мы же знаем, что вы взялись за то убийство и не можем веселиться, когда вы ходите рядом и подозреваете нас или считаете наши наблюдения ничего не стоящими.
– Моя дорогая леди Антея, какое облегчение, что это кто-то, наконец, заметил. Я уже начал сомневаться в людской сообразительности. Я надеюсь, вы не прогоните меня?
– И не увижу, как вы будете донимать всех моих дорогих друзей? Ни за что за свете! Напротив, я готова сыграть вам на руку…
Её оборвал голос слуги:
– Экипаж леди Антеи Фитцджон!
– Какая досада! – воскликнула она, но спустя миг её лицо просветлело. – Вы поедете к леди Гиллингэм?
– Да.
– Прекрасно – и я тоже. Позвольте мне пригласить вас в свой экипаж. Там мы сможем говорить с глазу на глаз, – она вздохнула. – Если бы я была помоложе или вы постарше, какой бы разгорелся скандал!
Снаружи было не протолкнуться. Джулиан и леди Антея сели в её экипаж, задёрнули занавески и приготовились к долгому разговору. Кестрель для начала спросил, что она думает об Александре.
– О, я была о нём весьма высокого мнения! Он был самым приятным молодым человеком, из тех, что я знала, если не считать присутствующих. Так привлекателен и вежлив, так весел, всегда знал, когда говорить, а когда слушать. Никогда не шумел на публике, никогда не скучал, и никогда не давал скучать. И какой у него был прекрасный вкус! Его дом – настоящий шедевр. Я надеюсь, миссис Фолькленд не испортит его.
– А вы думаете, это может произойти?
Леди Антея доверительно к нему наклонилась.
– Конечно же, все знали, что их дом был его творением. Всё, чего достигли Фолькленды – их вечеринки, популярность, всеобщее обожание – всё было его достижением. Да, супруга хороша собой. Но она – это просто проявление инстинкта коллекционера, что распространяется не только на вещи, но и на людей.
– Так вы думаете, он выбрал себе жену также как обюссонский ковер – чтобы украсить дом?
– Нет, не совсем так. У обюссонского ковра нет имения в Дорсете, что приносит десять тысяч фунтов в год.
Джулиан не был уверен, насколько серьёзно стоит воспринимать эти слова. Он знал, с какой злобой леди Антея относится к жёнам тех молодых людей, что ей нравятся.
– Вы не думали, что он мог любить свою супругу именно настолько, насколько это выглядит со стороны.
– Я думаю, что она наскучила ему до безумия. Что ей было интересно, кроме лошадей? В душе она оставалась всего лишь деревенской мисс, а он был высокообразованным молодым человеком со множеством интересов.
– Расскажите мне о его последней вечеринке. Он был у вас на виду?
– Я видела его достаточно часто. Вы же помните, как он всегда старался быть повсюду. Но у нас не было возможности поговорить tête-à-tête [46].
– Вы знали, что у него была встреча с камеристкой миссис Фолькленд?
– О, небеса! Я слышала, что её служанка – сорокалетняя старая дева с мышцами, как у рабочего. Вы же не хотите сказать, что она строила ему глазки?
– Нет, едва ли. Но он будто бы был неприятно потрясён, когда она позвала его, чтобы поговорить.
– Должно быть, беспокоился за жену. Она ведь ушла к себе, сказав, что у неё болит голова. Как любопытно, что она так приболела! Когда вечер начинался, она выглядела совершенно здоровой.
– Мне говорили, что вы с достойным беспокойством расспрашивали о ней.
– О, ну что же, будем откровенны. Я уверена в том, что тогда произошло. Александр с женой поссорились, вот она и ушла. Или у того ужасного мальчишки, её брата, случился припадок или что-то ещё. Но я думаю, что ссора намного вероятнее.
– Вы по-прежнему так думаете?
– Если я скажу «да», вы решите, что я обвиняю дорогую миссис Фолькленд в убийстве мужа. Так что я этого не скажу, – она лукаво улыбнулась.
– Когда Фолькленд ушёл с праздника, вы расспрашивали Клэра о том, куда он пошёл и что делает. Почему?
– Мой дорогой мистер Кестрель, потому что я думала, что он знает. Они с Александром были близкими друзьями, так что и подумать не могла, отчего бедный мистер Клэр так сбит с толку и слова не выговорит. Александра не было очень долго – конечно, теперь мы знаем, почему – но тогда это было крайне загадочно. Дом превращался в готический замок, где пропадают люди – сперва хозяйка, а потом и хозяин.
«Ещё один свидетель, который не беспокоится о том, что у него нет алиби», – подумал Джулиан – леди Антея, как и большинство гостей, не смогла точно объяснить и подтвердить, где была между без десяти полночь и четвертью первого. – Вы видели Дэвида Адамса?
– О, да. Он выглядел таким мрачным и опасным. Мне он всегда напоминал пирата. Из него вышел бы прекрасный злодей.
– Вы думаете, что это слишком очевидный козёл отпущения, чтобы быть настоящим убийцей?
– О, не поймите меня неправильно. Я ни на миг не верю, что это он убил Александра. Ударить человека кочергой – такие преступления не для него. Ему бы больше понравилось расправиться с врагом по-другому – лучше всего, разорить. Нет, кто бы не убил Александра, он был слаб, но умён; у него была хитрость, и жаркая ненависть. Да, мистер Кестрель – это сделала женщина.
Когда Джулиан вернулся от леди Гиллингэм, почти пробило три часа утра. Интересного он узнал немного, но вовсе не потому что друзья Александра были молчаливы. Скорее они были слишком щедры на воспоминания и чересчур склонны раздувать мелкие события в знамения грядущего преступления. А любой, кто был известен завистью или неприязнью к Фолькленду, конечно пытался доказать, что любил Александра и никогда не желал ему зла. Кроме того, хватало пустых обвинений – особенно в сторону Дэвида Адамса. Как Джулиан предполагал, многие знакомые Александра были недовольны тем, что он навязал им общество этого коммерсанта и теперь говорили, что он поплатился за то, что якшался с торговцем и евреем.
Рассказ Брокера о беседе с миссис Уиллер сулил больше. Похоже, загадочная служанка, с которой встречалась миссис Фолькленд, была миссис Десмонд, переодевшейся в платье горничной. Но что у неё были за дела с миссис Фолькленд? Если они встречались по какому-то незаконному делу, почему миссис Фолькленд выбрала день, когда с ней будет муж, от которого придётся избавляться под надуманным предлогом? Ведь эта встреча была запланированной – откуда иначе миссис Десмонд знать, что миссис Фолькленд будет в тот час на Стрэнде недалеко от Сигнетс-Корт? Быть может, миссис Фолькленд собиралась ехать одна, но в последний миг Александр предложил отправиться с ней, а она не решилась отказать?
Нужно найти миссис Десмонд и её служанку. Утром Джулиан напишет об этом Вэнсу. Сейчас Кестрелю хотелось только лечь и заснуть, но что-то не давало ему покоя. Нужно составить календарь – последовательность будто бы несвязанных событий, что привели к смерти Александра. Он не сможет заснуть, пока не сделает это – на бумаге всё будет выглядеть логично. Джулиан знал, что слишком устал для размышлений, но не сомкнёт глаз, пока не обдумает все собранные сведения.
Он сменил фрак и жилет на домашний халат. Брокер подал кофе, сдобренный бренди – Джулиан любил этот напиток не только за вкус, но и за освежающее воздействие на голову – одновременно успокаивающее и стимулирующее. Он отпустил Брокера спать, а сам с испускающей пар чашкой отправился в кабинет. Там, закатав манжеты, чтобы не испачкать их чернилами, Кестрель записал:
Хронология событий, приведших к убийству Александра
Март 1825-го
Два вложения Александра в южноамериканские шахты принесли убытки.
Миссис Фолькленд настаивает на том, чтобы отправить Юджина в школу. Александр отказывает, ссылаясь на какие-то причины.
1 апреля, пятница
Александр и миссис Фолькленд едут в лавку скобяных изделий на Стрэнде. К ним подходит миссис Десмонд, переодетая служанкой. Они говорят, Александр уезжает на экипаже, сказав кучеру и Люку, что миссис Фолькленд собирается навестить больную подругу. Миссис Фолькленд идёт с миссис Десмонд в Сигнетс-Корт. Люк сказал, что она вернулась домой через три часа. Люк и миссис Фолькленд явно что-то скрывают об этом случае.
2 апреля, суббота
Александр записывает в учётной книге, что Адамс простил его векселя.
Миссис Фолькленд и Александр говорят Юджину, что он вернётся к школу в Хэрроу через две недели. Юджин обвинят сестру в том, что она хочет от него избавиться и ищет защиты у Александра. То отвечает, что обязан уважать желания миссис Фолькленд.
Первая половина апреля
Юджин почти не разговаривает с сестрой, которая явно тяжело переживает это.
Ночь с 15 апреля, пятницы на 16 апреля, субботу
Тут кончик пера раскололся, оставив на листе кляксу в форме звезды. Очиняя перо заново, Джулиан подумал о событиях ночи пятнадцатого апреля. События было три, и соседство застало его врасплох. Могут ли они иметь друг к другу какое-то отношение?
Миссис Десмонд и её служанка пропадают из Сигнетс-Корт.
Юджин проводит всю ночь под дождём.
Убийство на кирпичном заводе.
Он пристально смотрел на этот список. Какая может быть связь? Первые два события произошли в Лондоне, последнее – рядом с Хэмпстедом, но Хэмпстед всего в четырёх милях от столицы. Хорошая лошадь преодолеет это расстояние за полчаса, особенно ночью, когда на дорогах никого нет. Но какие из этого можно сделать выводы? Юджин – убийца с кирпичного завода? А миссис Десмонд или её служанка – жертвы?
Кестрель завершил свою летопись:
Ночь с 22 апреля, пятницы, на 23 апреля, субботу
Александр убит.
1 мая, воскресенье
Я встречаюсь с сэром Малькольмом на могиле Александра и соглашаюсь принять участие в расследовании.
Джулиан промокнул бумагу, затем откинулся на спинку стула и закрыл глаза, пытаясь всё обдумать. Мысленно он вернулся на церковный двор в Хэмпстеде и отправился к могиле Александра. Деревья нависали над ним, плющ оплетал ноги, тропинки путались и сворачивались в чудовищные узлы. Наконец, он увидел вперед могилу, залитую солнечным светом, как в тот день, когда он встретился тут с сэром Малькольмом. Но этот свет был белым и холодным, и чем ближе Джулиан подходил к могиле, тем яснее становилось, что его ждёт вовсе не сэр Малькольм. Это оказался Александр – он был одет во фрак и вёл себя весело и непринуждённо.
– Никто не может узнать меня, – объяснил он улыбаясь, – потому что у меня почти не осталось лица.
Джулиан проснулся. Огонь уже потух, свеча сгорела, а за окном начинался холодный, серый рассвет. Он отправился в кровать.
Глава 10. Не забывай свою сестру
Утром прибыл посланец от Вэнса и принёс бумаги по Убийству на кирпичном заводе. Джулиан отправил в ответ письмо, где благодарил, кратко рассказывал, что Брокер узнал от миссис Уиллер, и просил разыскать Джайлза Андерхилла, владевшего Сигнетс-Корт, и расспросить его о миссис Десмонд.
Читать доклады об Убийстве на кирпичном заводе за завтраком оказалось пренеприятно. Жертву нашли около восьми утра утром шестнадцатого апреля. Считается, что к тому времени она была мертва около шести часов. Убитая лежала на спине, её одежда, волосы и то, что осталось от лица, были сплошь покрыты жидкой, глинистой грязью. Никаких следов борьбы. Жертва будто бы не сопротивлялась, когда ей разбивали лицо – быть может, она была пьяна или без сознания. Определить, кем была убитая, казалось невозможным. Ей можно было дать от сорока до сорока пяти лет. В ней пять футов и пять дюймов росту, она коренастого телосложения, с сединой в каштановых волосах. На женщине было простое, тёмно-жёлтое платье, дешёвые ботинки и шерстяные чулки.
Дознание окончилось вердиктом: «Преднамеренное убийство, совершенное неизвестным лицом или группой лиц». Дальнейшее расследование не принесло плодов, а весть о гибели Александра Фолькленда заставила всех забыть об расправе на кирпичном заводе. Джулиан не мог не сравнить исступлённую охоту за убийцей Александра и поверхностное расследование, которого удостоилась убитая на заводе. Конечно, это было неизбежно – первый был любимцем beau monde, а вторая жертва – никем, и её смерть окажется важной лишь для рабочих, которым придёт в голову попасть на заброшенный кирпичный завод тёмной ночью. Никто не свяжет эти два преступления. Да и почему их связывать? Что общего может быть у изуродованной, никому неизвестной женщины с убитым в цвете многообещающей молодости Александром Фольклендом, что был люб всем мыслимым богам?
Кроме, конечно, того, что оба преступления были совершены в Хэмпстеде. Кроме того, что их разделяет всего неделя, и оба раза жертва получила смертельный удар предметом, что подвернулся убийце под руку – кусок кирпича на кирпичном заводе и кочерга в кабинете Александра. Совпадение? Возможно. Но если это не так, значит уже в третий раз в своей карьере Джулиану придётся узнать, кем была неизвестная убитая женщина, и понять, кому могла понадобиться её смерть.
Из окна наёмного экипажа Джулиан смотрел на судейский Лондон в разгар семестра. Солиситоры в чёрном с туго свёрнутыми зонтами и синими сумками шёпотом переговаривались с клиентами. Перепачканные чернилами клерки носились туда-сюда с документами, заверенными грозными печатями, или горбатились за столами у тусклых окон. Даже местные лавочники были винтиками в машине правосудия: здесь продавали книги, мантии, бумагу, перья и чернила.
Джулиан доехал до Кэри-стрит, где начинался Линкольнз-Инн. Скверно одетые джентльмены в грязных шейных платках и залатанных ботинках, шаркая ногами, уступали ему дорогу; по-видимому, они направлялись в суд по делам несостоятельных должников, что был дальше по улице. Он миновал несколько ворот и попросил привратника указать ему, где в Серлс-Корт живёт Квентин Клэр.
Серлс-Корт оказался аккуратной посыпанной гравием площадью с фонтаном и крохотной часовой башней в центре. С трёх сторон её окружали ряды симпатичных домов из коричневого кирпича; четвёртая позволяла видеть раскинувшиеся с внешней стороны сады. Джулиан поднялся по скрипящей деревянной лестнице дома номер 5, нашёл дверь, возле которой висела табличка с именем Клэра и постучал.
Открылась дверь напротив, и из-за неё выглянул тщедушный клерк в зелёных очках.
– Мистер Джулиан Кестрель?
– Да.
– Он ожидает вас. Он просил сказать вам, что его сейчас отвлекли, но он скоро вернётся. Входите, если желаете – мистер Клэр не будет возражать.
Джулиан нисколько не огорчился тем, что ему представилась возможность без свидетелей осмотреть комнаты Клэра. Он поблагодарил клерка и вошёл.
Жилище Клэра состояло из гостиной и спальни. Гостиная была скудно, но удобно обставлена и привлекала внимание лишь колоссальным количеством книг. Они стояли на каждой полке, над камином, на подоконниках и громоздились рядами вдоль стен. Большинство были зачитанными, у некоторых – разошедшиеся переплёты со следами любовной склейки или сшивки. Джулиан открыл несколько томов, и обнаружил, что многие высказывания подчёркнуты, а на полях оставлены заметки лёгким аккуратным почерком.
Неудивительно, что видное место занимали труды по юриспруденции – «Истолкование английских законов» Блэкстона, грозный трактат «Принципы защиты»[47], а также множество томов, посвящённых процессам, доказательствам и уголовному праву. Но рядом с ними стояли творения политических экономистов – Смита, Рикардо и Мальтуса; историков – от Геродота и Ливия до Гиббона и Гизо; античных философов и их современных коллег – Гегеля (на немецком) и Сен-Симона (на французском). Консервативные политические мыслители, в духе Берка и Локка теснились на полках рядом с утилитаристом Бентамом, евангелистом Уилберфорсом, радикалами Годвином и Пейном. Также здесь хватало поэтических и драматургических произведений иных авторов на многих языках, живых и мёртвых.
Определённо Клэр был учёным в куда большей степени, чем требовалось для барристера, или, чем он давал понять при разговоре. Возможно, в этом и крылась загадка его дружбы с Александром, что удивляла других приятелей Фолькленда. Быть может, Клэра привлёк ум Александра – та его сторона, что проглатывала книги по праву и политической экономии, писала пространные философские письма отцу и беспокоилась о положении заводских рабочих.
Одна книга особенно привлекла внимание Джулиана – «В защиту прав женщин» Мэри Уолстонкрафт. Он прочёл её несколько лет назад, в Париже, в подпольном переводе на французский[48] – вернувшиеся на трон Бурбоны не одобряли столь революционных трудов. В Англии книга не была запрещена, но ни одна респектабельная женщина не стала бы читать её, а большинство мужчин считали скандальной чепухой.
Джулиан взял книгу и перевернул несколько страниц. Переплёт был уже потёртым, а страницы – такими хрупкими, что их сложно было листать, не повреждая. Как и другие тома, этот имел пометки на полях, но сделаны они были другим почерком – ловким, уверенным, стремительным. Одно предложение было обведено синими чернилами и окружено восклицательными знаками:
«Я испытываю любовь к мужчине, как к равному себе. Но для меня не существует его верховенства, законного или узурпированного, разве только ум его внушает почтительность. Но и тогда я преклонюсь перед его разумом, не перед самим мужчиной».
А под ещё одной мыслью было той же рукой начертано: «Да! Да! Да!»
«…если бы к лелеемому, в подчас и внушаемому девочкам страху относились так же, как к трусости у мальчиков, вскоре мы бы увидели женщин с более достойных сторон. Тогда их нельзя было бы с тем же приличием нарекать милыми цветами, что улыбаются торящим свой путь мужчинам; они бы стали уважаемыми членами общества и выполняли бы свои обязанности, руководствуясь светом собственного ума. «Попробуйте воспитывать их как мужчин, – сказал Руссо, – чем больше они захотят походить на них, тем менее будут ими управлять» [49] Того же мнения придерживаюсь и я. Я не хочу, чтобы женщины властвовали над мужчинами – им нужно властвовать над самими собой». [50]
Когда Джулиан закрывал книгу, он заметил за форзаце надпись синими чернилами.
Мой дражайший Квентин
Я хочу, чтобы у тебя была моя самая любимая книга, чтобы, когда бы будешь читать, писать и размышлять о правах мужчин, ты не забывал бы о бесправности женщин – тысяч людских душ, у которых нет ни голоса в парламенте, ни защиты законом. Но прежде всего, не забывай свою сестру, что любит тебя больше всего на свете.
Верити
– Мистер Кестрель, – позвал тихий, чуть хриплый голос.
Джулиан повернулся.
– Доброе утро, мистер Клэр.
Клэр собрался заговорить – но увидел книгу в руке у Джулиана. Его глаза расширились, а слова замерли на губах.
– Я прощу прощения, что снял её с полки, – легко заговорил Кестрель, будто бы не замечая замешательства хозяина. – Эту книгу не так часто увидишь, с её-то репутацией. Я не мог сопротивляться искушению. Надеюсь, вас не оскорбит то, что я прочитал посвящение на форзаце?
– Совсем нет, всё в порядке.
– Я и не знал, что у вас есть сестра.
– Она… она живёт не в Лондоне.
– Мне жаль слышать это. Я бы хотел с ней познакомиться. Кажется, это выдающаяся женщина.
– Да… Она такова.
– А где она живёт?
– В Сомерсете, с нашим двоюродным дедом. Простите, что заставил вас ждать… Меня надолго отвлекли. Пожалуйста, садитесь.
– Благодарю вас.
– Я боюсь, мне нечего предложить вам выпить. Я могу послать в трактир…
– Не нужно об этом беспокоиться.
– О. Спасибо. Я хотел сказать… – кажется, Клэр сам не знал, что хотел сказать. Он повесил шляпу на крючок, сел напротив Джулиана и сцепил руки в замок.
Это был человек немного за двадцать, с узким, бледным лицом и белыми, прямыми волосами, а чёлка то и дело закрывала глаза. То были красивые глаза – серые и серьёзные – и они же оставались единственной привлекательной чертой во внешности Клэра. Он был тощ и хрупок. Чтобы скрыть такое телосложение молодой человек носил мешковатую, плохо сидящую одежду – чёрный сюртук и брюки, тёмно-жёлтый жилет и белый шейный платок, плотно обмотанный вокруг шеи. Джулиан, привыкший немало узнавать о людях, просто видя, как они одеваются, заметил, что костюм мистера Клэра был уместен, удобен, но лишён стиля.
– Сперва я хотел бы поблагодарить вас за то, что с такой готовностью согласились со мной встретиться, – сказал Джулиан. – Вы сильно облегчаете мне задачу. Я намеревался задать вам несколько вопросов о вечере убийства и ваших отношениях с Александром Фольклендом.
Клэр заерзал.
– А при чём тут мои отношения с ним?
– Не более, чем фон для всей истории. Как вы познакомились?
– Мы оба учимся здесь. Он не жил в Инн, ведь был женат, но должен был обедать здесь определённое число раз в срок – семестр, как мы его называем. Мы обедали в одном зале.
– Когда вы познакомились?
– Чуть меньше года назад, когда Фолькленд только поступил сюда.
– А вы уже здесь учились?
– Да. Я начал с прошлого семестра.
– Как вы подружились?
Клэр отвёл взгляд, откидывая со лба непослушные волосы.
– В прошлом году, в пасхальном семестре, я был на обеде и почувствовал себя дурно. Думаю, я съел испортившуюся устрицу. Фолькленд предложил мне проводить меня до моей комнаты. Я попытался переубедить его, потому что правила гласят, что покинувший зал до того, как прозвучит последняя молитва, не считается вообще присутствовавшим на этом обеде, так что я просил Фолькленда не жертвовать этим днём из-за меня. Но он настаивал, а мне было слишком дурно, чтобы отговаривать его дальше. Потом, – Клэр сделал паузу и начал осторожно подбирать слова. – Мы стали ближе. Он стал приходить ко мне в комнату, а – на его вечеринки. Он был достаточно добр, чтобы представить меня своим друзьям.
