Текст книги "Кто люб богам (ЛП)"

Автор книги: Кейт Росс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Это заставило меня задуматься. Прошлым вечером я вернулся к дом Александра и поискал книги, упоминаемые в письмах. У него были почти все – библиотека там впечатляюще велика. Но почти все книги чисты и нетронуты как девы – с неразрезанными страницами и несмятыми переплётами. Единственные книги, что были в доме не только для красоты – те, что касались искусства, архитектуры и романы ужасов. У вас же, с другой стороны, тоже есть немало книг из тех, что упоминаются в письмах, и, судя по их состоянию, вы тщательно и увлечённо читали и перечитывали их. Пока всё верно?

Клэр отвёл глаза.

– Да. Всё верно, мистер Кестрель.

– Когда я пришёл домой, я перечитал переписку сэра Малькольма и Александра и сопоставил даты. Все письма Александра написаны самое меньшее, через неделю после получения послания от отца, ответом на которое служило. У этого была причина – Александру было нужно время, чтобы передать вам письмо сэра Малькольма, получить ответ и переписать своей рукой. Он переписывал дословно, не затрагивая ваши политические взгляды – и даже не думая добавить несколько слов о своих делах или самочувствии миссис Фолькленд. Неудивительно, что письма такие обезличенные. Ну, мистер Клэр? Вы будете отрицать это?

– Нет. Нет, не думаю, что могу.

– Тогда я спрошу вас ещё раз: зачем вы это делали?

– Он попросил меня.

– Прошу прощения, но вы должны понимать – это неподходящий ответ.

– Это единственный ответ, что я вам дам. Он просил об услуге, и я её оказал.

– Почему он хотел, чтобы вы сочиняли за него письма?

– Он был очень занят. Он обставлял дом, он часто выезжал и устраивал много вечеринок. У него не было времени учиться, как у меня, или писать длинные письма. Сперва он просто просил меня записать кое-что, о чём он бы мог написать отцу, но вскоре стал просто просить меня писать письма за него.

– Почему вы согласились?

– Я же говорил вам – мы были друзьями.

– У меня тоже есть друзья, мистер Клэр, и я на многое готов ради них, если это не задевает мою честь.

На лице Клэра медленно проступила краска.

– У вас есть право презирать меня. Я сам презираю себя.

– Очень мило, мистер Клэр, но даже в роли презираемого персонажа, вы не выглядите логично. Если Фолькленд платил вам деньгами или услугами, я бы понял ваше участие. Но единственное, что он для вас делал – это приглашал на свои вечеринки, которые вам не нравились, и знакомил с важными людьми, с которыми не собирались поддерживать связь. Вы сказали, что общительность и вечеринки – не ваша forte, но вам не отказать в уме. Вы могли блистать среди соучеников и впечатлять барристеров и солиситоров, а их покровительство помогло бы вашей карьере. Вместо этого вы предпочли оставаться в тени Александра Фолькленда. Почему? Чем он угрожал вам, чтобы добиться такого самопожертвования?

Глаза Клэра расширились.

– Он… он никогда не угрожал мне. Я… я…

– Ваши колебания делают вам честь. Вы ненавидите лгать, верно, мистер Клэр? Интересно, зачем вы тогда делаете это?

– Я не могу больше ничего сказать, – Клэр подошёл к окну и схватился за раму, как узник – за решётку своей камеры. – Мне не следовало участвовать в этом обмане. Мне стыдно за эти письма. Но это не имеет отношения к убийству.

– Тогда почему вы об этом не рассказали?

– Именно поэтому – это личное дело, и Боу-стрит оно не касается.

– Это не вам решать. Боу-стрит нужны все сведения обо всех странностях в жизни Фолькленда. И я бы сказал, что хитроумный обман собственного отца, что продолжился полтора года и как будто не имел никакой цели, кроме как потешить тщеславие – это большая странность.

– Есть ещё кое-что, – Клэр опустил глаза и ещё больше покраснел. – Я не хотел, чтобы сэр Малькольм обнаружил, что письма писал не Александр. Он так радовался им – по крайней мере, такое впечатление сложилось у меня по его письмам ко мне… то есть, к Александру. Я думал, он ценит их как память о сыне. Как я мог раскрыть, что Александру никогда не было до этого дела? – Клэр резко оборвал себя. – Как бы то ни было, я думаю, как бы жестоко не было обманывать сэра Малькольма, раскрывать ему правду сейчас будет ещё хуже, когда его сын мёртв и никогда не сможет ни объяснить, ни искупить это.

– Вы очень хитроумно говорите, мистер Клэр. Примечательно, что вы держите речь в пользу человека, которого сами обманывали. Нет ли в вашем нежелании признаваться, что выставили его дураком, связи с тем, что он – один из старшин Линкольнз-Инн? Он может вышвырнуть вас вон и погубить вашу юридическую карьеру ещё до того, как она начнётся.

Клэр махнул рукой, как будто это было самой мелкой из его проблем.

– Я думаю, вы скажете ему?

– Конечно. Не может быть и речи о том, чтобы замолчать это.

– Даже ради блага самого сэра Малькольма?

– Сэр Малькольм отчаянно желает понять, что случилось с его сыном. Он сказал мне, что готов узнать даже самую горькую правду, но не хочет больше оставаться в неведении. Я думаю, что он слишком высоко ценит правду, чтобы увериться во лжи, даже удобной.

Клэр отвернулся. Непослушный локон его волос упал на лоб, скрывая глаза.

Джулиан посмотрел на него с кривой улыбкой.

– Вам непросто помочь, мистер Клэр. Вы не были искренни, рассказывая о том, почему писали письма, и скрыли, что занимались этим даже после смерти Фолькленда. Вы должны понимать, что эта двойственность бросает тень на всё, что вы будете говорить. Если я вас оскорбил, вы можете послать мне вызов через одного из ваших друзей. Но я не думаю, что вы это сделаете. Совесть не позволит вам рисковать своей или моей жизнью, чтобы защитить ложь.

Клэр упёрся рукой в окно. Он выглядел опустошённым. Джулиан решил, что даст совести пока что помучить своего хозяина. Он взял свою шляпу, трость и вышел.

Поскольку Джулиан уже был в Линкольнз-Инн, он решил сразу же найти сэра Малькольма. Ему было что рассказать. Кестрель пересёк Серлс-Корт и спросил у похожей на мопса прачки, как пройти к Олд-Сквер, 21. Начался мелкий дождь; Джулиан поднял воротник, чтобы защитить шейный платок из кремового шёлка.

Олд-Сквер была старым местом – это скопление зданий из красного кирпича с островерхими крышами, должно быть, помнило ещё Карла I. Джулиан прошагал по узкой, извилистой лестнице к номеру 21 и нашёл дверь с именем сэра Малькольма. Внутри обнаружился старый секретарь, склонившийся на письменным столом – его седая голова походила на остров среди океана бумаг, пачки которых были перевязаны красными ленточками. Увидев посетителя, он сунул перо за ухо – это привычке он был обязан чернильным пятном на бакенбардах.

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро. Мне нужно увидеть сэра Малькольма.

– Я боюсь, его сейчас здесь нет, сэр.

Джулиан знал, что выдающихся барристеров никогда нет у себя. Одна из первейших обязанностей секретаря – поддерживать их величественное одиночество, отгоняя тех, кто явился, не договорившись о встрече.

– Если вы будете так добры и возьмете эту карточку, я думаю, он может чудесным образом появиться.

Секретарь посмотрел на карточку, и его напряжённое лицо расслабилось.

– Мистер Кестрель! Господи, он надеялся увидеть вас, – секретарь открыл дверь у себя за спиной и объявил:

– Мистер Джулиан Кестрель, сэр.

– Мистер Кестрель! – в дверях появился сэр Малькольм. – Входите, входите! Садитесь и рассказывайте всё, что узнали. Я жажду новостей.

Джулиан подождал, пока дверь за ним закроется, а потом предупредил.

– Я боюсь, некоторые новости могут оказаться для вас болезненными.

– Тогда рассказывайте быстрее, – сэр Малькольм сел на стол, отмёл в стороны груду распечатанных писем и синие сумки с бумагами. С его парика, висевшего на деревянной подставке, слетело облако пудры.

Джулиан начал с самой горькой части. Когда рассказ подошёл к концу, сэр Малькольм глядел на него ошарашенно и неверующе.

– Все до единого? Все письма писал Клэр?

– Все, что передали мне вы, да.

– Но как Александр мог… Почему… – он упёр пальцы и лоб, лихорадочно размышляя. – Он… Конечно, он пытался порадовать меня… хотел, чтобы я гордился им. Он поступил дурно, но с благими намерениями. Всё было так, как сказал вам Клэр: у Александра не было времени учиться, у Клэра было, и Александр… воспользовался учёностью друга.

– Не только учёностью, – мягко напомнил Джулиан. – Он позаимствовал его мысли, его взгляды, его идеалы.

– Он не должен был этого делать. Я знаю. Но эта ошибка сделана из любви – так школьник тщится впечатлить своего отца.

«Но Александр был уже не школьником, – подумал Джулиан. – Что для школьника – шутка, для мужчины – уже обман»

Вслух он сказал:

– Для расследования не так важно, почему Александр хотел, чтобы его письма писал Клэр – важнее понять, почему Клэр согласился. И он, и Адамс оказали Александру необычную услугу – Клэр снабжал знаниями, жертвуя своей карьерой, а Адамс простил долг. На такое не хватило бы обаяния даже у Александра. Либо он предложил этим двум что-то ценное, или угрожал. И поскольку не похоже, чтобы он хоть как-то помог Клэру, нужно задаться вопросом, как он мог ему навредить.

– Вы забыли, что мой сын – жертва! – гневно воскликнул сэр Малькольм. – Он был жестоко и коварно убит! А теперь вы больше беспокоитесь о его преступлениях!

– И то, и другое неразрывно связано. Если мы не узнаем, кого Александр разозлил или с кем несправедливо обошёлся, где мы возьмём мотив его убийства?

Сэр Малькольм вскочил и зашагал взад и вперёд, сжимая и разжимая кулаки. Наконец он взял себя в руки и сделал долгий вдох.

– Вы правы, как всегда. Простите меня. Но вы не видели его лежащим той ночью, с головой пробитой ударом кочерги – двадцать четыре года, что были уничтожены в один миг! Это была груда костей и кровоточащей плоти, что раньше говорила, смеялась и … – он закрыл лицо руками.

– Мой дорогой сэр, – Джулиан подошёл и положил руку ему на плечо. – Вы не хотите сесть? Мне позвать секретаря, чтобы он принёс вам выпить?

– Нет, вы очень добры, но я буду в порядке, – он позволил Джулиану подвести его к стулу и закончил уже снизив голос. – Теперь вы говорите мне, что молодой человек, которого я знал и любил, был ненастоящим – что он обманывал меня, быть может – шантажировал своих друзей – я ещё не уложил этой в своей голове. Это трудно… трудней, чем я ожидал.

– Я сочувствую.

– Я знаю, – сэр Малькольм похлопал его по плечу. – Вы не сделали ничего, о чём я не просил. Пойдёмте дальше. Я покажу, каким спокойным и деловым я могу быть. Вы сказали, что мой сын мог иметь какую-то власть над мистером Клэром. Какой она могла быть по-вашему?

– Я думаю, это как-то связано с сестрой Клэра. Он испугался, стоило мне заговорить о ней, и так яро отрицал, что она знакома с Александром, что я не могу поверить, что он показал себя эталоном правдивости.

– Что вы о ней знаете?

– Только то, что она живёт с двоюродным дедом с Сомерсете, и что она ярая сторонница Мэри Уолстонкрафт.

– Права женщин, да? Я знаю эту книгу – она написана немного истерично, но в ней много верного. Платон, как вы знаете, считал, что женщины могут быть стражами в его идеальном государстве. Он считал, что исключать их – всё равно что держать в качестве цепных псов только кобелей. Нет никаких причин, почему бы женщинам не учиться и не рассуждать, как мужчинам. Только вот они этого не делают, – с сожалением добавил он. – Вот почему я никогда не знаю, что им ответить.

Джулиан был рад дать сэру Малькольму выговориться – это вернуло ему самообладание. Когда барристер пришёл в себя, Джулиан кратко передал ему свои беседы с леди Антеей Фитцджон, Феликсом Пойнтером, сэром Генри Эффингемом и Дэвидом Адамсом. Он объяснил и то, что служанка, встретившаяся миссис Фолькленд на Стрэнде, на самом деле была женщиной сомнительной репутации по имени миссис Десмонд, которая по неизвестным причинам переоделась в платье своей горничной. Кестрель рассказал, как миссис Десмонд и служанка съехали из дома в ночь Убийства на кирпичном заводе, и как он и Вэнс исследовали кусочки глины в её доме.

– Как видите, – заключил он, – мне нужно вновь расспросить миссис Фолькленд.

– Я не могу представить себе, откуда Белинда может знать такую женщину, не говоря уже о том несчастном создании, что убили на кирпичном заводе.

– Как и я, но мы не можем закрывать глаза на то, что миссис Фольленд утаила свою встречу с миссис Десмонд. Это может не иметь никакой связи с убийствами, но я не могу сказать этого точно, пока у меня не будет фактов.

– Конечно, вы можете приехать в Хэмпстед и расспросить её снова. Но не может ли это подождать до завтра? Сегодня утром у неё был очень нелёгкий разговор с Юджином, она потрясена.

– Так она исполнила своё обещание отправить его в школу?

– Да. Мы все боялись, что в последний миг он вытворит что-нибудь, как в тот раз, когда он стоял под дождём всю ночь. Но он уехал в целости и сохранности. Сейчас должен быть уже на пути в Йоркшир.

– Тогда я приеду завтра утром.

– Белинда каждое утро выезжает верхом, если только нет дождя.

– Быть может, она позволит мне проехаться с ней, – Джулиан подумал, что это очень подходит его планам. Миссис Фолькленд любит ездить верхом, и в седле она может расслабиться и обо всём позабыть. Конечно, сосредоточиться на расследовании будет непросто. Белинда Фолькленд верхом была одной из достопримечательностей Роттен-Роу – зрелище, приятное глазу любого ценителя верховой езды и женской красоты. – И ещё одно, сэр Малькольм. Вы не должны ничего рассказывать ей про миссис Десмонд.

– Вы хотите сказать, что она может придумать удачную ложь?

– Скажем так – я хотел бы увидеть её реакцию своими глазами.

Лицо сэра Малькольма озарила расслабленная улыбка.

– Мистер Кестрель, вы должно быть самый тактичный человек в Лондоне.

– Такт и тактика, сэр Малькольм – это основа любого расследования.

Днём Кестрель зашёл домой – у него была назначена встреча с портным. Расследования преступлений были увлечением, что не могло мешать работе – блистать в свете. Портной снял мерки для осеннего костюма и в очередной раз попытался уговорить Джулиана на подкладки у фрака.

– Это самая последняя мода, мистер Кестрель! – умолял он.

– Мой дорогой друг, если бы я следовал моде, я бы не смог направлять её. И ни ради вас, и ни для кого другого, я не буду выглядеть как подушечка для иголок с ногами.

– Конечно, я не хотел сказать, что вам это требуется, сэр. Не то, что мистеру Де Витту, – портной не скрывал своих предпочтений. – Он как раз пользуется такой модой и заказывает подкладки тут и там.

– Де Витту идёт его худоба. Он весь похож на вытянутую ухмылку.

– Вы не передумаете, сэр?

– Ни в коем случае.

– Как пожелаете, сэр, – портной вздохнул, откланялся и вышел.

Вскоре прибыл Питер Вэнс. Он уже расспросил о миссис Десмонд жителей округи.

– И я так скажу вам, сэр, – толку с этого было столько, сколько кормить гуся сеном. Соседи – лавочники, по большей части – ничего не знают о ней. Похоже, она держалась особняком. Некоторые запомнили её служанку, Фанни Гейтс, потому что она часто делала покупки для хозяйки или ловила наёмный экипаж. Это была простая, тусклая женщина, коренастая, с квадратным лицом, но тихая как мышка. Как будто она хорошо узнала этот свет и набила немало синяков.

Обычно она носила то, во что была одета миссис Десмонд, когда встретила миссис Фолькленд – платье в коричневую и белую клетку и белый капор с лентами.

– Жертва с кирпичного завода была одета не так. Но я думаю, что тот, кто позаботился о том, чтобы сделать убитую неузнаваемой в лицо, не стал бы оставлять её в обычной для неё одежде.

– У служанки мог быть воскресный наряд получше.

– Или она может вовсе не быть жертвой.

Вэнс пожал плечами.

– В одном все соседи согласны – служанка боялась свою хозяйку и старалась ей угождать.

– Да, миссис Уиллер говорила то же самое.

– Она та ещё свидетельница! – хмыкнул Вэнс. – Я пошёл к ней первым делом, и моя голова чуть не лопнула. Если и у кого язык, что помело, то у неё! Но она не рассказала мне ничего, о чем не говорила Брокеру. А её служанка оказалась такой слабоумной, что у неё вообще ничего не удалось вытянуть. В иных обстоятельствах, она была бы нашей лучшей свидетельницей. Служанки всегда знают обо всём, что происходит по соседству, и кто что скрывает.

– Сигнетс-Корт кажется идеальным местом, чтобы спрятать свою chère amie. Там может происходить сколько угодно вещей, противных закону и морали, и никто их не заметит, особенно в пятницу ночью, когда поблизости нет миссис Уиллер. Это ещё одна причина не пренебрегать поисками среди преступников. Прошлым вечером Брокер поил половину воров и продажных девиц в округе, но ничего не узнал. Сегодня вечером я снова его туда пошлю, и посмотрим, не узнает ли он что-нибудь.

– Непростая жизнь у вашего слуги, – усмехнулся Вэнс.

– Но у неё есть свои преимущества.

– А что будете делать вы?

– В среду ежедневный бал в «Олмаксе», так что я буду танцевать с дебютантками и вести себя так возвышенно, как это возможно, пригубив слабого вишнёвого ликёра. И конечно, я попытаюсь узнать больше об Александре Фолькленде, – он задумался. – Я думаю, есть какой-то способ узнать больше о жертве с кирпичного завода. Я до странного убеждён, что мы раскроем всю загадку, если поймём, зачем было уничтожать ей лицо.

Глава 15. Ночные визиты

Тем вечером, когда Джулиан танцевал с дебютантками и пил вишневый ликёр в «Олмаксе», сэр Малькольм сидел в своей библиотеке и с нежностью смотрел на портрет сына.

– Почему ты это сделал? Почему ты решил обмануть меня? Неужели ты думал, что я жду… думал, что мир ждёт… что ты будешь совершенством? Что будешь блестящим юристом, знаменитым коллекционером, любящим мужем, радушным хозяином? Ты не понимаешь, что лучше бы у меня был просто сын со всеми обычными недостатками, чем величественное, экзотическое существо, которое мне нечего и надеяться понять?

Я думаю, ты считал, что я никогда не узнаю. Мой бедный мальчик, ты не мог знать, что смерть ждёт тебя за углом, и она вытащит все твои секреты на свет? Я молю небеса увидеть тебя ещё раз и спросить тебя… сказать тебе…

Он бессильно замолчал. Истина заключалась в том, что они никогда бы не заговорил об этом с живым Александром. Что-то в сыне не позволяло говорить с ним по душам. Он походил на вечно меняющийся калейдоскоп – слишком много цветов, слишком много фигур, и ни одна не задерживается надолго. Кто знал, что кроется под этой поверхностью? Там может быть что угодно, а может – ничего…

– Сэр?

Сэр Малькольм резко обернулся, надеясь, что Даттон не слышал, как он бормотал что-то перед портретом.

«Я должен держать себя в руках, – подумал он. – Нельзя, чтобы в округе говорили, будто я схожу с ума».

Даттон принёс поднос с визитной карточкой. Прочитав имя, сэр Малькольм вздрогнул и поднял глаза на слугу.

– Что он хочет?

– Он попросил встречи с вами, сэр.

Сэр Малькольм прошёлся по комнате, ероша волосы рукой.

– Я думаю, тебе лучше пригласить его войти.

Даттон поклонился и вышел. Он вернулся несколько мгновений спустя с Квентином Клэром, что замер, едва войдя в комнату. Юноша держал в руках шляпу, показывая, что не задержится. Сэр Малькольм жестом приказал Даттону выйти.

Они смотрели друг на друга. Хозяин был сбит с толку, смущён и возмущён. Что сказать человеку, которого ты едва знаешь, но которому поверял свои мысли и убеждения несколько месяцев, думая, что это кто-то другой?

– Я боялся, что вы не захотите видеть меня, сэр, – начал Клэр. – Я бы не стал винить вас, поступи вы так.

– Я не мог оставить вас на пороге. Но буду честен – я не знаю, что мы можем сказать друг другу.

– Вы можете ничего не говорить, сэр. А я всё скажу очень быстро и уйду. Я лишь хочу сказать, что сожалею о своём обмане.

– Почему вы на это пошли?

– Сперва просто потому что Александр попросил меня. Тогда была весенняя сессия суда, и вы участвовали в процессе о подделках, где применялись свидетельства с чужих слов. Александр попросил меня изложить свои мысли по этой теме, чтобы он мог показаться осведомлённым, когда будет писать вам. Вы ответили на его послание так подробно, что он не знал, что отвечать и попросил меня написать письмо за него. Я согласился. Я не знал, что он захочет, чтобы это продолжалось. И я никогда не думал… – он отвёл взгляд и покраснел.

– Что тайное станет явным? – иронично спросил сэр Малькольм.

– Нет, сэр, – Клэр поднял свои серые глаза. – Что мне так понравится переписка с вами. Я начал её для блага Александра, но продолжал – для своего. Мне не с кем было поговорить о том, что я думаю или что прочитал. Мой отец был барристером, но он умер, когда я был совсем юн. Друзей у меня немного. Мне это никогда не претило. Я люблю быть один. Но писать вам… это было нечто новое. Я ждал ваших посланий. Я забыл о том, что это неправильно. Я забыл это намеренно, потому что хотел писать дальше… – он с трудом сглотнул. – Прошу вас, поверьте, сэр, я был глуп и эгоистичен, но не хотел повредить вам. Я надеюсь, вы сможете понять это сердцем и простить меня. Доброй ночи, сэр.

– Постойте! – сэр Малькольм подался вперёд и схватил гостя за руку. – После такой речи вы не можете просто уйти! И вы сейчас так выглядите, что я боюсь, как бы вы не пошли топиться. Не нужно делать из этого такую трагедию. Вы поступили дурно, но я вас прощаю. Я всегда прощаю людей. Это мой неотъемлемый недостаток.

Он подвёл Клэра к камину, усадил и позвонил прислуге. Появился Даттон.

– Принесите нам бутылку портвейна, Даттон.

– Да, сэр. Если мистер Клэр останется, сэр, могу я предложить отвести его лошадь в конюшню? Сейчас она привязана у парадных дверей.

– Да, конечно, – согласился сэр Малькольм, – не нужно оставлять коня там – улица недостаточно широка. Позаботьтесь о этом, Даттон.

Клэр был сбит с толку и удивлён, а сэр Малькольм ещё и улыбался, но не говорил ничего, пока не принесли портвейн.

– Вы напоминаете мне себя самого в вашем возрасте – одинокий книгочей, что всё принимает слишком серьёзно. Я ведь хотел стать преподавателем. Думал провести всю жизнь в Оксфорде, среди книг.

– Почему же вы им не стали? – поинтересовался Клэр.

– Мой дядя внезапно умер, и ко мне перешёл его титул, но не земля. Мне нужно было достичь некоего светского успеха, чтобы не быть баронетом только на словах. Но намного важнее была дочь моего дяди, что остались одна и без денег. Я не собирался жениться – профессия не позволяла, конечно – но должен был приглядеть за Агнес. А потом мы всё-таки поженились, я оставил Оксфорд и стал учится на барристера. Уже через несколько лет Агнес умерла, и я вынужденно вернулся к старой монашеской жизни. Сейчас я понимаю, что тогда был неправ. В вашем возрасте мужчине нужно знать живых людей не хуже, чем мёртвые языки. Вам нужно бывать в театрах и винных погребах, разминать руки на площадках для файвза^[56] и попадать в неприятности из-за девушек. Простите, я не говорю о слишком личных вещах?

– Нет, сэр. Я хотел сказать, вы имели полное право на это после… после всего, что произошло. Но мне это не по нраву.

– У вас будет достаточно времени, чтобы жить умом, когда тело одряхлеет.

– Я не хочу жить ничем, кроме ума.

– А вы пробовали жить чем-то другим?

– Некоторым образом, да, пробовал, – Клэр неотрывно смотрел в камин. – И я узнал, что разум – единственное безопасное место, потому что мир не может увидеть, что в нём происходит, и не может высмеять или принизить то, что увидит.

– Вы очень странный молодой человек.

– О, сэр, – внезапно улыбнулся Клэр, – вы и представить не можете, насколько.

– Что же, если я не смог убедить вас не хоронить себя под стопками книг, я хотел бы спросить, что вы имели в виду в вашем последнем письме, когда сказали, что Елена одержала верх в споре с Гекубой в «Троянках»?

Они заговорили о Эврипиде. Потом их разговор перешёл на греческие пьесы в целом, потом на греческую историю. Они сравнивали Геродота и Фукидида, а их обоих – с Тацитом. Они обсуждали вопросы, что никогда не получат ответа – например, Платон или Ксенофон оставил нам более точный портрет Сократа, и что именно происходило на Элевсинских мистериях. Они сражались при Саламине, используя чернильницы и восковые печати вместо кораблей, когда часы начали бить полночь. Оба недоверчиво посмотрели друг на друга.

– Я не собирался оставаться так надолго, – сказал Клэр. – Я не думал, что уже так поздно.

– Я тоже.

Клэр схватил шляпу, потом повернулся к сэру Малькольму и застенчиво протянул ему руку.

– Что же… Доброй ночи, сэр. Я едва могу поверить, что вы простили меня, не говоря уже о том, что оказались таким добрым. Спасибо.

– До новых встреч, мистер Клэр. Вы ещё не искупили содеянное.

– Что… что вы имеете в виду? Что я должен сделать?

– Приходите ко мне ещё. Приходите, когда сможете. Мы поговорим о греках, о законах, о вашем будущем. Вы выбрали себе непростое призвание – вам пригодятся наставления и помощь, если вы хотите использовать ваши таланты в полной мере. Я могу помочь вам.

Глаза Клэра изумлённо распахнулись.

– Сэр, у меня нет слов. Я не мог и думать просить вас о чём-то после…

– Нет, я больше ничего не хочу об этом слышать. Если вы не думаете о себе, подумайте обо мне. Я потерял моего сына дважды. Сперва погибло его тело, а потом и разум – потому что человек, что писал мне, оказался не им. Я беспомощен, и не знаю, какую ещё ложь он мог говорить, и что ещё в нём может оказаться ненастоящим.

– Но почему я?

– Потому что вы писали те письма. Вы – живое воплощение того духа, что я считал принадлежащим Александру. Вы один можете вернуть мне то, что я потерял. Мистер Клэр, у вас нет отца, а у меня – нет сына. Что может быть естественнее, чем помочь друг другу?

– Я думаю, – очень тихо сказал мистер Клэр, – мистер Кестрель подозревает, что это я убил вашего сына.

– Мистер Кестрель подозревает всех. Благодаря ему, я могу подозревать только тех, кого выберу. Так что вы скажете? По рукам?

Клэр сделал глубокий вдох.

– По рукам, сэр.

Они скрепили свой договор рукопожатием. Сэр Малькольм позвонил Даттону и велел взять фонарь и проводить мистера Клэра в конюшню. Когда гость ушёл, баронет снова остался один на один с портретом. Но он больше не был одинок. Только теперь сэр Малькольм понял, что его прошлое уединение было куда глубже, чем он думал. Он никогда не был более одинок, чем при живом Александре.

«Олмакс» был скучнее обычного. За вечер Джулиан не узнал ничего, касающегося расследования. Знакомые Александра очень хотели знать, как оно продвигается – а Кестрель хотел держать это в тайне – но не желали предложить взамен ничего, кроме необузданных, часто злобных, домыслов. Любители пари спорили о том, когда и как Джулиан раскроет преступление, и кто окажется виновным. Адамс был фаворитом. Вторым шёл Валери – быть может, потому что некоторые джентльмены считали, что случись им быть убитыми, из их камердинеров получились бы отличные подозреваемые.

Танцы продолжались долго, но Джулиан отправился домой около часу ночи. Брокер впустил хозяина и избавил его от двууголки, что тот нёс под мышкой. В «Олмаксе» мужчины должны были одеваться до нелепости старомодно – узкие панталоны, похожие на бриджи, шёлковые чулки и складные шляпы. Однажды в этот клуб не пустили герцога Веллингтона, что приехал в брюках.

Джулиан был удивлён, застав дома Брокера.

– Я думал, ты сейчас ставишь выпивку для всех забулдыг Стрэнда.

– Так и было, сэр. Но ещё я поболтал с местной детворой, и нашёл одного мальчонку, который кое-что видел на Сигнетс-Корт, и решил привести его к вам.

– И где он?

– В гостиной, сэр. Я налил ему горячего пунша, чтобы он не сбежал, пока не придёте вы. Он совсем сбит с толку, сэр, вовсе не хотел сюда идти.

Они прошли в гостиную. У камина, так близко к огню, что мог обжечь лицо, на коленях стоял мальчик лет десяти. Увидев Джулиана, он вскочил на ноги и встал, сжимая в одной руке шапку, а в другой – чашку с пуншем. У парня было маленькое, чумазое лицо, большие, запавшие глаза и чудовищно неухоженные волосы. Запястья и лодыжки были тонкими как прутики – странно, что ещё не сломались. Мальчик носил грубо подогнанные для него обноски взрослого человека. Рваная куртка была застёгнута до самого подбородка – наверное, чтобы скрыть, что рубашки на нём нет.

Такой переход от «Олмакса» оказался отрезвляющим.

– Добрый вечер, – мягко поздоровался Джулиан. – Как тебя зовут?

– Джемми, сэр. Джемми Отис.

– Садись, Джемми. Ты очень правильно поступил, что пришёл ко мне поговорить. Это время не пропадёт зря.

Мальчик непонимающе посмотрел на Кестреля. Брокер потёр пальцами друг о друга, намекая на награду. Всё ещё сбитый с толку Джемми просиял – он был готов помочь.

Джулиан немного расспросил мальчика о нём самом. Джемми жил в Сент-Джайлсе с матерью, которая «водила гостей», как он выразился. По вечерам мальчик ускользал из дома, чтобы не мешать, когда приходили гости. Иногда он убивал время с другими мальчишками, но чаще приходилось работать, ведь мама зарабатывала не очень много. Он собирал на улицах тряпьё, кости и кусочки железа, чтобы продать, бегал по поручениям, разносил письма или ходил на руках на потеху прохожим.

– Видите? – добавил Джемми, с гордостью показывая мозолистые ладони.

Больше всего он любил лошадей. Он сторожил экипажи джентльменов, что приезжали в Ковент-Гарден за местными «дамами», подзывал коробчонки для людей, выходивших из оперы дождливыми ночами и помогал кучерам чистить их повозки. Это удивило Джулиана, который никогда не ездил в экипаже, который выглядел бы почищенным хоть кем-то.

– Ты знаешь, где находится Сигнетс-Корт? – спросил Джулиан.

– Да, сэр.

– Брокер сказал, что ты видел там кое-что необычное.

– Д-да, сэр, – Джемми наморщил лоб. Ему явно нечасто доводилось рассказывать истории; скорее всего, мало кто собирался его слушать. – Там был мужчина в двуколке, – сказал он наконец.

– Да? – поощрил Джулиан. – Ты видел его в Сигнетс-Корт?

– Я видел на Стрэнде, сэр. Я пошёл за ним, думал, что ему понадобиться подержать лошадь. Он остановился прямо у Сигнетс-Корт.

– Что случилось потом?

– Он вышел из двуколки. Я, как всегда спросил: «Хотите, подержу вашу лошадь, сэр?». Он дал мне уздечку и сказал: «Вот тебе шиллинг, а когда я вернусь, получишь ещё один». – Джемми произнёс это с благоговением. – Обычно дают шестипенсовик^[57], если повезёт.

– Как он выглядел, этот человек?

– Знать не знаю, сэр.

– Он был высокий или низкий, старый или молодой?

– Молодой. Он был в чёрном плаще и в цилиндре, – Джемми как следует задумался. – Это был джен-тель-мен, сэр.

– Откуда ты знаешь?

– Он говорил очень гладко… как вы, сэр.

– Понимаю. Джемми, ты можешь предположить, когда это произошло?

Этот вопрос совсем сбил Джемми с толку. Джулиан не был удивлен – откуда уличному мальчишке знать что-то о часах и датах?