Текст книги "Кто люб богам (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– О, да, – пробормотал Джулиан, – уверен, всё так и есть.
Феликс неуверенно на него посмотрел.
– Так или иначе, она сказала, что не знает ни одного другого джентльмена, которому может доверять и который бы скрыл то, что видел, но доверяет мне. Это всё, что я могу рассказать! Я поклялся, что она может доверять мне! Но как я мог держать моё слово дальше, когда она в опасности! – он немного побледнел. – Я хочу знать, если бы я рассказал раньше…
– Поверь мне, это ничего бы не изменило. Семена этого несчастья были посеяны гораздо раньше, чем гвозди – вбиты в седло. Вы ничего не могли сделать, чтобы это предотвратить.
Феликс выдохнул и кивнул.
– Почему появление Адамса так напугало её?
– Я подозреваю, она не знала, что он придёт. Он не был приглашён изначально. Он вытребовал приглашение у Фолькленда, который, вероятно, не предупредил жену.
– Вы думаете, у Адамса были причины убить Фолькленда, и миссис Фолькленд знала это, и потому так испугалась – она боялась того, что он может сделать?
– В этом что-то есть, – протянул Джулиан, – но я думаю, это лишь часть ответа.
Прибыв домой, Джулиан обнаружил, что его фрак уже готов, как и всегда.
– Сегодня мне он не пригодится, – сообщил он Брокеру. – Пошли в «Погреб старой белой лошади» и закажи почтовую карету с парой… нет, четырьмя лошадьми. Нам нельзя терять времени.
– Куда мы едем, сэр?
– В Сомерсет, в деревню Монтакьют. Я хочу познакомиться с мисс Верити Клэр.
Глава 22. Жмурки
Прежде, чем отправиться в Сомерсет, Джулиан отправил записку Вэнсу, где кратко рассказал, что уезжает по делу на день или два. Он намеренно ничего не стал сообщать сэру Малькольму, потому что не был уверен, что тот удержит это в тайне от Клэра. Кестрель не собирался предупреждать молодого юриста о том, что хочет увидеть его сестру.
Облачившись в дорожное – толстый шерстяной сюртук и плащ с короткой пелериной – он задумался о том, сколько продлиться путешествие. Сейчас вечер пятницы, если в дороге ничего не случится, они покроют сто тридцать миль до Сомерсета за десять часов. Если повезёт, у них получится вернуться в Лондон в воскресенье ещё до рассвета. Это немалая трата времени, ведь, чтобы выиграть пари с Де Виттом, нужно раскрыть дело до полудня во вторник. Но Квентина и Верити Клэр окружала тайна, и Кестрель верил, что именно сестра, а не брат поможет её раскрыть. Кто-то должен был поехать в Сомерсет в повидать её – почему бы не он.
Брокер с обычным искусством совершил все приготовления. К десяти вечера они уже были готовы отправиться в путь. Дороги из Лондона в Западные графства были лучшими в Англии, а сегодня ещё и сухими, хотя облака пыли, забивающей нос и глаза вскоре заставили Джулиана желать хотя бы небольшого дождя. Почтовые станции работали так быстро, что не успевали путники выйти из кареты и размять ноги, как их багаж был уже перенесён в карету со свежими лошадьми, так что приходилось залезать туда самим, и карета бешено неслась дальше. Спать в дороге было непросто, но Джулиан и Брокер приспособились дремать урывками, чему помогал немалый запас бренди.
Кестрель сверился с картой графства Сомерсет и решил ехать через Йовил – городок в четырёх или пяти милях от Монтакьюта. Он не был уверен, есть ли в такой маленькой деревне как Монтакьют, где остановиться; кроме того, прибытие на почтовой карете привлечёт внимание, а Джулиан хотел появится неожиданно. Он понимал, что мисс Клэр не будет рада его видеть – быть может, даже попытается покинуть дом или скрыться до тех пор, пока он не уедет.
В Йовиле Кестрель нашёл приятный старый трактир, что в очень традиционном духе представлял из себя лабиринт коридоров и необъяснимых лестниц. Здесь была даже лестница, проходившая прямо через спальню, в которой остановился Джулиан; об этом стоило помнить, пересекая комнату, чтобы не удариться и не упасть. Он около часа проспал на кровати, которую Брокер сперва осмотрел, разыскивая «колонистов», как он их назвал. Затем Кестрель умылся, переоделся и отправится в кофейную за завтраком, предоставив Брокеру есть, спать или развлекаться, как он сочтёт нужным.
После завтрака, Джулиан нанял двуколку, и дородный, немногословный кучер повёз его в Монтакьют. Стоял прекрасный день, пейзаж был идиллически зелен и залит солнцем. Все здания – фермы, мельницы, церкви – были сложены из одинакового камня медового цвета. Он явно был местным – Джулиан видел его «месторождения» вдоль дороги. Целые деревни сверкали золотом в утреннем солнце, дома наполовину скрывались за зелёными деревьями и яркими цветами.
Монтакьют был одной из таких зелёно-золотых деревень. Она был построена на старый манер – две прямые улицы, пересекающиеся под прямым углом. Над ней возвышался лесистый холм, увенчанный одинокой башней. Она выглядела средневековой, но кучер сказал, что это лишь причуда местного сквайра, которую построили всего полвека назад.
Джулиан оставил возницу в трактира, оставив ему достаточно денег, чтобы не он мучился жаждой, и зашагал к деревне. Увидев писчебумажную лавку с вывеской «Почтмейстерша», он зашёл внутрь. Несколько покупателей уставились на него, а потом начали незаметно подбираться поближе, чтобы послушать его разговор с женщиной за конторкой.
– Доброе утро, – сказал он, – не будете ли вы добры сообщить мне, где живёт мисс Клэр?
– Мисс Клэр? В округе нет никакой мисс Клэр, сэр.
– Она больше не живёт в Монтакьюте?
– Такой здесь никогда не было.
– Вы уверены?
– Я живу здесь больше двадцати лет, сэр, и здесь никогда не было ни слуху, ни духу мисс Клэр.
Джулиан был озадачен.
«Неужели Клэр заморочил мне голову? – подумал он. – Я проделал дьявольски долгий путь, чтобы всё это оказалось пустышкой…»
– У мистера Тиббса есть племянница и племянник по фамилии Клэр, – сообщил мальчик лет двенадцати – вероятно, сын почтмейстерши.
Его мать и другие посетители посмотрели на него без одобрения. Кажется, они думали, что все незнакомцы, даже приличные, должны хорошо постараться, чтобы узнать что-то у честного деревенского народа.
– Племянница мистера Тиббса живёт с ним? – спросил Джулиан мальчика.
– Нет, сэр.
– А ты знаешь, где она живёт?
– Ага, сэр. Мистер Тиббс пристроил её компаньонкой к леди на континент.
– На континент?
– Ага, сэр, на континент, – без сомнений ответил мальчик.
Джулиан задумался на миг, потом спросил:
– А где живёт мистер Тиббс?
– Совсем рядом, сэр. Прямо с той стороны церкви.
– Ты можешь указать мне его дом?
Мальчик посмотрел на мать, что односложно кивнула. Джулиан поблагодарил её и вышел вместе с мальчиком.
Они обогнули готическую церковь и пошли по залитой солнцем тропинке.
– Давно ли мистер Тиббс живёт в Монтакьюте? – спросил Джулиан.
Мальчик нахмурился и задумался.
– Он приехал в том году, сразу после пахотного понедельника[69].
«То есть в январе прошлого года, – подумал Джулиан. – Как раз, когда Клэр приехал в Линкольнз-Инн».
– Ты видел когда-нибудь племянника мистера Тиббса?
– Ага, сэр. Он законник и живёт в Лондоне. Он приезжал к мистеру Тиббсу на прошлое Рождество и ещё на две недели после жатвы.
– А его сестру ты видел?
– Нет, сэр, – мальчик остановился. – Мы пришли, сэр.
Он указал на большой, ухоженный коттедж из местного золотого камня. Это был широкий дом с очень маленькими окнами, из-за которых он выглядел бы угрюмым и подозрительным, если бы не букет красных и белых цветов в одном окне. Перед домом была низкая каменная ограда, за которой безнаказанно росли цветы.
В саду на корточках сидел старик и полол сорняки. На нём была поношенная куртка из серо-зелёной шерсти, кожаные гетры, толстые перчатки и старая шляпа с опущенными полями, что закрывала лицо от солнца. Услышав, как подходят Джулиан и мальчик, он поднял глаза, а потом встал на ноги. Его взгляд остановился на Джулиане – заинтересованный, оценивающий и до странности неудивлённый.
– Так, так. Кто это у нас тут?
Он был высок и тощ, но удивительно хорошо сохранился. Его лицо было пересечено морщинами, но он так лучился здоровьем и силой, что казалось, будто морщины появились просто от того, что он широко улыбался или щурился от солнца. Его глаза были тёмными и блестящими, густые волосы – цвета соли с перцем, а голос – мягким баритоном. Джулиан не мог принять его за слугу – он говорил с точностью и произношением джентльмена; если он возился в саду, то по своей воле.
– Этот джентльмен хочет видеть вас, сэр, – сказал мальчик.
– Добрый день, мистер Тиббс, – Джулиан сделал шаг вперёд, протягивая руку. – Меня зовут Джулиан Кестрель.
– Джулиан Кестрель! – поразился Тиббс. – Я польщён. – Он снял запачканную в земле перчатку и пожал гостю руку. – Уж не хотите ли вы сказать, что приехали сюда из города, чтобы увидеть меня?
– Не совсем. Но сейчас я здесь, и мне бы очень хотелось поговорить с вами.
– Я буду очень рад. Пожалуйста, входите, – он открыл калитку.
Джулиан поблагодарил своего проводника и дал ему монету. Мальчик собрался бежать, но Тиббс остановил его изящным жестом руки.
– Отвези это назад, хорошо, Сим? – он указал на маленькую тележку, полную сорняков и камней. – А потом постучи в окно кухни и скажи миссис Хатчинсон, что я велел дать тебе миндаля в карамели.
– Ага, сэр, – с готовностью отозвался Сим.
Тиббс провёл Джулиана в коттедж, не забыв обтереть грязь с рабочих ботинок.
– Моя экономка сама делает миндаль в карамели с патокой. Разгрызть такое непросто, и мои зубы уже не справляются. Но дети любят это. Я люблю воспитывать детей – это хорошие слушатели.
– Слушатели чего?
– О, у человека моих лет, особенно много попутешествовавшего, накапливается много историй. А мои все правдивы – хотя приукрашены, конечно, – он улыбнулся. – Дети любят развлечения, а мне нравиться развлекать их. Взаимовыгодное соглашение, как ты посмотри. Гостиная здесь.
Он указал Джулиану на большую, светлую комнату, занимавшую бо́льшую часть первого этажа и отделанную сверкающими дубовыми панелями. Окна были занавешены ситцевыми шторами с бирюзовыми и жёлтыми узорами. Заднее окно выходило на небольшую теплицу. Тиббс показал на неё Джулиану.
– Это моя гордость и отрада. Я построил её после того, как приобрёл дом. С тех пор, как я поселился в деревне, у меня всегда была страсть к садоводству. Никогда не думал, что займусь этим – раньше я всегда жил в городах. Сад перед коттеджем просто декоративный, а там я выращиваю виноград и персики. А мои огурцы, осмелюсь сказать, великолепны.
Он повернулся к Джулиану и поднял брови в весёлом недоумении.
– К чему этот пронзительный взгляд, мистер Кестрель? Я сказал что-то важное?
– Мне интересно, не могли ли мы с вами встречаться прежде.
– Встречаться прежде? – Тиббс широко открыл глаза. – Я не думаю, что это возможно. Если бы я имел честь быть с вами знакомым, я бы запомнил.
Джулиан понимал, что под полной озадаченной искренности маской Тиббс потешается над ним. Это была дуэль умов, а он сражался вслепую. Это обескураживало, но вызывало азарт. Этот противник был достоин его. Вслух он сказал:
– Дело не в вашем лице, а в голове. Я хорошо запоминаю голоса – лучше, чем лица и имена. Ваш кажется мне поразительно знакомым.
– Я хотел бы помочь вам, мистер Кестрель, но не знаю случая, при которым мы могли бы встретиться. Я жил на континенте бо́льшую часть последних двадцати лет.
– Как и я – большую часть последних десяти.
– В самом деле? Тогда я могу предположить, что мы могли столкнулся в какой-нибудь европейской столице. Но я этого не помню. Хотя мне почти семьдесят четыре – память может играть со мной злые шутки.
– Я не думаю, что с вами можно вообще играть шутки, мистер Тиббс.
Тиббс широко улыбнулся.
– Мой дорогой мистер Кестрель, я не могу выразить, как я раз вашему визиту! Я соскучился по цивилизованным беседам.
– Я счастлив порадовать вас, но должен признаться, что приехал не за этим. Ваш племянник сказал, что его сестра живёт с вами. Сейчас же я узнаю, что её здесь нет и никогда не было. Интересно, вы не можете предположить, как её брат так мог ошибиться?
Тиббс с сожалением улыбнулся и принялся ходить взад и вперед, размахивая рукой.
– Вы не должны винить мальчика. Он просто пытался защитить её репутацию.
Брови Джулиана взлетели. Тиббс был удивительно искренен – почему?
– Если я столкнулся с семейной тайной, я буду осторожен настолько, насколько могу. Последнее, чего я хочу – это бросить тень на репутацию дамы. Но дело не в пустом любопытстве. Я помогаю Боу-стрит расследовать убийство.
– Да, я знаю. Квентин писал мне об этом. В последнем письме он рассказывал, что вы уже дважды его расспрашивали. Я надеюсь, вы с ним закончили – для него это было убийственно тяжело.
– Много ли он рассказывал вам о своем участии в расследовании?
– Он рассказывал, что нашёл тело. Что его расспрашивали о событиях, что происходили до убийство и о его дружбе с Александром Фольклендом. – Тиббс впервые стал серьёзен. – Вы подозреваете его?
– Да.
– Могу я спросить, почему?
Джулиан решил ничего не рассказывать о письмах сэру Малькольму. Клэр мог утаить от это деда, и узнав такое, Тиббс мог не захотеть ещё больше компрометировать племянника.
– Потому что он не раз уклонялся от ответов и – простите мою прямоту – лгал. Он сказал, что его сестра живёт с вами; но деревенские говорят, что она стала компаньонкой некой леди с континента. Или это ещё одна история, призванная спасти её репутацию?
– Это наполовину правда. Моя племянница и правда на континенте, но она не компаньонка. Она там одна.
– Простите меня, мистер Тиббс, но когда уважаемая семья пытается скрыть, где находится дама, это редко делается потому что она одна.
– Хорошее замечание. И я хотел бы рассказать вам зловещую историю о том, как она сбежала в итальянским учителем музыки, но это было бы слишком обычно и прилично для Верити. Она последовательница Мэри Уолстонкрафт, как вы знаете. Она всем сердцем верит, что если мужчины и женщины наделены равным умом и добродетелью, то женщина не должна быть подчинена мужчине. Можете представить себе, какой скандал она бы устроила, если бы начала говорить об этом в Лондоне – или, хуже того, в деревне, вроде этой. Общественное мнение было бы против неё – оно разделяет не идеалы Американской республики или Французской революции, а превозносит семейную жизнь, домашний очаг и возводит женщину на пьедестал. И заточает их на нём, как говорит моя племянница.
А на континенте она может пользоваться свободой. Там она не ограничена приличиями, с которыми столкнулась бы здесь. Когда Квентин решил вернуться в Англию и учиться на барристера, я тоже решил перебраться сюда и провести последние дни на родной земле. Верити тогда отказалась ехать с нами. Она знала, что не сможет изображать застенчивую дебютантку и что только выставит на посмешище себя, а значит и Квентина. Поэтому она не поехала. И она не потерпела бы дуэнью, так что я никак не могу указывать ей, как жить, хотя принять это нелегко. Ей двадцать три, она сама распоряжается своими доходами, и ничто на земле не может остановить её, если она что-то решит.
– Кажется, она очень отличается от брата.
– О, да. Квентин никогда не создавал проблем. С раннего детства он был таким же как сейчас – застенчивым, задумчивым, прилежным юношей, у которого голос совести был громче голоса разума.
– Кажется, сейчас голос совести несколько поутих. Во всяком случае, позволил ему совершить несколько прямых обманов.
– Я не знаю, о каких обманах вы говорите, кроме того, что Верити живёт со мной. И эта была ложь ей во благо, потому что было бы очень неловко раскрывать, где и как она живёт. Люди бы взъярились, узнав, что молодая незамужняя девушка путешествует по другим странам одна – даже, если бы поверили, что она одна, что крайне маловероятно. Вот, что я скажу – все слова Квентина, что не была правдивыми, были вызваны братской любовью и верностью. Верити – трещина в его броне. Его совесть – воск в её руках.
– Он сказал мне, что сделает для неё все, что угодно, если она того захочет, и наоборот.
Тиббс улыбнулся.
– Это правда. И это скверные условия для Квентина, потому что он никогда бы не попросил ничего низкого или опасного для Верити, а она не столь разборчива. Я не хочу сказать, что она порочна или эгоистична – она не будет просить его красть ожерелья или тому подобное. Но если ей в голову придёт, что какой-то поступок будет правильным – даже если никто ни на Земле, ни на небе не согласится в этом с ней – она сделает это и, если нужно, позовёт Квентина на помощь.
– Возможно, она решила, что будет правильно убить Александра Фолькленда. Брат бы помог ей и в этом?
– Честно говоря – да. Я думаю, что помог бы. Но почему бы ей подумать такое? Она с ним даже не знакома.
– Как вы можете быть уверены? Вы же сказали, что не видели её с тех пор, как приехали сюда, то есть уже полтора года.
– Это верно. Но я говорил вам, что она живёт на континенте. А я знаю, что мистер Фолькленд в Англии – Квентин иногда упоминал его в письмах.
– Мне хотелось бы прочитать эти послания.
– Увы, мистер Кестрель, я не храню писем. Иногда они всплывают и преследуют своих авторов. Иметь письмо – всё равно, что держать в руках часть чужой жизни, а это нечестно. Так что я сжёг их.
Джулиан насмешливо улыбнулся. По крайней мере, увёртки Тиббса были забавными.
– Да, Фолькленд был Англии последние полтора года, но как вы можете ручаться, что Верити не приезжала в Англию в эти полтора года?
– Потому что её письма приходили со континентальными штемпелями.
– Факт, который не может ничего доказать или опровергнуть, потому что этих писем у вас нет.
– Увы, это так.
– Вы играете со мной, мистер Тиббс.
– С вами, мистер Кестрель? Я бы не посмел. Сейчас вы представляете величие Закона.
– Перед которым вы, как мне видится, не слишком трепещете.
– О, должно быть, я слишком долго вёл бродячую жизнь. Когда вы узнаете мир с моё, вы тоже станете циничным и всепрощающим. Вы думаете, что глупо всерьёз верить в то, что закон может заставить людей быть добродетельными, и сочувствуете беднягам, которых бичуют, сажают в тюрьмы и вешают просто потому что они несовершенны, как и все мы.
– Убийство – это не просто проявление несовершенства.
– Конечно, тут вы правы, – Тиббс слегка поклонился, подчёркивая своё согласие.
«Он верит хоть во что-то из того, что говорит? – гадал Джулиан. – Или просто развлекает меня, как соседних детишек?»
– Могу я спросить, чем вы занимались, когда жили за границей?
– Я был портным. И как знаток могу сказать вам, что вы превосходите то, что в газетах и на вывесках пишут о вашем великолепном вкусе.
Теперь бы черед Джулиана кланяться.
– Я польщён, мистер Тиббс. Могу я в ответ сказать, что мне не доводилось видеть портного, что мог бы сравниться с вами манерами и умом?
Тиббс снова поклонился – и тут Джулиана вновь укололо чувство узнавания. Где во имя всего святого, он мог прежде видеть этого человека?
– А, – сказал Тиббс, – но я готов поспорить, что вы не встречали и портного, что годами жил на континенте, не сумев при этом развить свой ум и манеры.
– Вы должно быть, достигли больших успехов, если ушли на покой так рано и в таких удобных обстоятельствах.
– Должен признаваться, я и правда неплохо справился. Но кроме того я бы опекуном двух детей с шести лет, которым их отец оставил кругленькую сумму на содержание. Они никогда не нуждались в том, что могли дать их деньги или моя изобретательность.
– Почему вы забрали их за границу?
– Я всегда хотел путешествовать, – просто ответил Тиббс, – я никогда не был женат, не имел своей семьи – ничто не держало меня в Англии. У моих подопечных после смерти родителей тоже не было здесь родных. У нас не было причин не поехать в странствия.
– Куда вы уехали?
– Первые несколько лет приходилось убегать от войн. Большую часть времени мы провели в Швейцарии. Но после Ватерлоо стали ездить повсюду – мы были во Франции, Италии, Австрии, в бассейне Рейна. Необычная жизнь для детей. Но я не думал, что традиционное английское воспитание было бы для них лучше. Я не хотел отправлять Квентина в обычную школу. Он слишком мягок – однокашники съели бы его живым. А Верити слишком умна и сильна волей, чтобы смирно сидеть и вышивать или расписывать каминные экраны. За границей не было миссис Гранди[70], что погрозила бы нам пальчиком, и я мог дать им такое образование, какое хотел. У них был учитель, что путешествовал с нами. Верити училась тому же, что и Квентин – даже латыни и греческому. Она твёрдо решила посмеяться над теми, кто считает, что мёртвые языки слишком сложны для хрупких женских умов.
Джулиан задумался.
– А как мисс Клэр выглядела?
– Почему вы спрашиваете? – любезно спросил Тиббс.
– Я надеюсь, что когда-нибудь буду иметь честь с ней познакомиться. Не хотело бы пропустить такую возможность, не узнав её.
– Верити не похожа на Квентина – она светлоглазая блондинка. Высокого роста – для женщины – и очень худая.
– Красивая?
– Мой дорогой мистер Кестрель, красота – в глаза смотрящего, и я не могу дать оценку.
– Это значит, что у неё нет бородавок, косоглазия или горба?
– Нет, – ответил Тиббс с улыбкой, – ничего подобного.
– Вы не можете предположить, где можно найти её? У неё должны быть друзья на континенте, с которыми знакомы и вы – я предполагаю это в интересах того, что она действительно там.
– Вы очень добры, предполагая это, даже в интересах чего угодно, но лжец из меня никудышный, – глаза Тиббса замерцали. – Я был бы счастлив дать вам имена и адреса её друзей в Париже, Вене и так далее. Дайте мне пару минут написать их.
«Конечно, ты это сделаешь, не так ли? – подумал Джулиан. – Тебе бы хотелось увидеть, как я бегаю по всей Европе за пустышками».
– Я не могу доставлять вам такие трудности. Спасибо за то, чтобы соизволили поговорить со мной.
– Вы уже уезжаете? Я надеялся, что вы останетесь на обед.
Джулиан сухо улыбнулся.
– Вы очень добры, но кошки-мышки – утомительная игра, а у меня есть куда потратить силы. Ваш слуга, мистер Тиббс.
Он вернулся в трактир, где оставил кучера. Обнаружив, что тот относительно трезв, Кестрель велел ему подать двуколку. Пока они тряслись по обратной дороге, Джулиан боролся с загадкой Тиббса. Его лицо, его голос – даже есть странное название «Монтакьют» – всё это всплывало в его памяти, но ускользало от взора. Он чувствовал, что Тиббс мог бы развеять этот туман, если бы захотел. Но как заставить его говорить?
По крайней мере, теперь он знал, что Верити Клэр пропала, а её дед и брат скрывают, куда. Но почему? Она была соблазнена, погублена, забеременела? Больна или умерла? Быть может, она совершила преступление – и не было ли этим преступлением убийство Александра Фолькленда?
Вопросов намного больше, чем ответов. А осталось всего три дня. Джулиан, сбитый с толку и слегка огорчённый поражением, что нанёс ему Тиббс, отказывался работать дальше. Дорога стала ровной, а поездка – относительно терпимой, так что Кестрель уснул.
Ему снилось, что он с большой высоты смотрит на Дэвида Адамса. Свет озаряет его снизу. На Адамсе была чёрная мантия и шапочка, а длинная чёрная борода скрывала половину лица. Он поднял руку, и его голос разнёсся по пустоте: «Да разве у еврея нет глаз..?»
Джулиан вскочил.
– Стой! – крикнул он кучеру. – Поворачивай! Мы возвращаемся!
Глава 23. Призраки
Всего через несколько минут Джулиан уже стучал в двери Тиббса.
– Мистер Кестрель! – в дверях появился Тиббс. Он уже сменил свою поношенную садовую куртку на элегантный тёмно-зелёный шерстяной сюртук. – Входите, входите! Я догадывался, что вскоре снова буду иметь удовольствие вас видеть.
– Я вернулся, чтобы попросить у вас прощения.
– Мой дорогой мистер Кестрель! За что же?
– За то, что не смог сразу узнать Монтегю Уайлдвуда.
По лицу Тиббса расплылась широкая улыбка. Он поклонился, в Джулиан подивился тому, как не узнал Тиббса, когда тот в первый раз поклонился ему – это был гордый, но подобострастный поклон, которым он будто одновременно требовал аплодисментов и отдавал должное публике.
– Я видел, как вы играли Шейлока[71], когда был мальчиком. Вы были великолепны.
– Мой дорогой, сэр, вы лишаете меня дара речи.
– Это возможно? – мягко спросил Кестрель.
– Редко, но такое всё же случается. На самом деле, я ошеломлён, что вы помните такое старое выступление. Это произвело на меня впечатление.
Он помнил. Это была одна из немногих пьес, которую они с отцом видели от начала до конца. Как правило, они прибывали только к третьему действию, когда билеты продавали задешево. В ту ночь они здорово повеселились. После представления они отправились за мороженым и бродили по Вест-Энду вдоль рядов роскошных домов, экипажей, украшенных яркими гербами, лакеев в блестящих ливреях, дам в греческих платьях, похожими на богинь. Нет, он не забыл ту ночь, его первое яркое впечатление о том, что было миром его отца.
– Мы должны поговорить больше, – сказал Тиббс. – Мне нечасто являются призраки тех дней. Я как раз собирался сесть за обед и настаиваю, чтобы вы присоединились ко мне.
– Спасибо, я буду очень благодарен. У нас есть, о чём поговорить.
– Это звучит зловеще. Но не берите в голову – мы сядем на землю и будет делиться печальными истории о… о чем вы пожелаете. На самом деле, мы сядем за стол в гостиной – там куда удобнее. Идёмте за мной.
В гостиной был накрыл стол, а блюда поданы на буфете. Тиббс позвонил экономике, и велел подать ещё один прибор. Они отведали холодной птицы, свежего дорсетского сыра и фруктов из теплицы Тиббса, и закончили это бутылкой первоклассного фронтиньяка[72].
– Я не совсем обманывал вас, когда говорил, что был портным, – объяснил Тиббс, – это ремесло моего отца, и я должен был унаследовать его. Но ещё когда я мог пешком ходить вот под этот стол, меня привлёк театр, и ничто не могло меня отвадить. В пятнадцать лет я научился кроить и шить костюмы, и ещё несколько лет интриговал, боролся и льстил, пока, наконец, не получил возможность сказать реплику со сцены. С тех пор моя карьера пошла в гору – сначала маленькими шажками, потом огромными прыжками. Вернее, карьера Монтегю Уайлдвуда. Я решил, что мне нужно более заметное имя. «Тиббс» звучит… слишком похоже на портного. И моя семья была в ужасе от моего призвания. Даже когда я стал знаменитым, они не хотели связывать своё имя с порочным миром театра.
Джулиан подумал, что у родственников Тиббса были некоторые причины для такого отношения. Монтегю Уайлдвуд был не только блестящим актёром, но и записным повесой – уважаемая семья ремесленника не захотела бы признать такого человека.
Тиббс погрузился во воспоминания о сценической карьере. Джулиан слушал его с удовольствием; его интересовал театр, а Тиббс был прекрасным рассказчиком. Через некоторое время он напомнил себе, что ему следовало бы изучить жизнь Тиббса. Тот будто прочёл его мысли, потому что внезапно сказал:
– Но я думаю, что вы хотите услышать рассказы не о моём видении Мирабелла[73] – хотя оно получило признание, если вы позволите так сказать. Вы хотите узнать о Квентине и Верити. Пока я делал себе имя в Друри-Лейн, моей сестре повезло выйти за пивовара, который вскоре разбогател. У них была дочь, для которой они готовили великую судьбу. Её посылали в лучшие школы и готовили к замужеству за джентльменом. Я встречал её лишь несколько раз и считал заносчивой, скучной девчонкой. Но помните – я был скверно воспитанным актёром и ничего не знал о джентльменах.
В подобающий срок эта выдающаяся девушка вышла за барристера по имени Клэр – блестящего, достойного человека, такого же заносчивого, как она. Конечно, они обходили меня по широкой дуге. Никто из их богатых друзей не подозревал о связи между ними. Они любезно прислали мне сообщение о том, что у них родились близнецы, а я любезно не стал смущать их своим появлением на крестинах.
Когда детям исполнилось шесть, их родители погибли, разбившись в экипаже, и они остались с дальним родственником своего отца. Я был родственником по матери, и никто и не думал доверить близнецов мне. Нелегко было думать о них – это ведь всё равно моя семья – так что я написал опекуну, спрашивая, не нужна ли ему моя помощь. Я подписался как Джордж Тиббс, добрый и респектабельный двоюродный дед. Не стоило говорить, что я – Монтегю Уайлдвуд. Вы, должно быть, помните, что моё имя было связано с одним-двумя скандалами за прошлые годы?
– Кажется, я что-то слышал об этом.
Глаза Тиббса смеялись.
– В конце концов, он написал мне неприветливое письмо, где дал понять, что близнецы для него стали тяжким бременем, и едва ли не просил меня избавить его от них. Я ещё раздумывал, что делать, но судьба всё решила за меня, – он помолчал, а потом спроси с поразительно спокойной прямотой. – Конечно, вы знаете, почему я покинул Англию?
– Да. Ваша карьера не в последнюю очередь известна тем, чем закончилась.
– Да, величайшая глупость в моей жизни. Он был моим давним другом, видите ли. Мы были соперниками на сцене, а иногда и в любви, но восхищались друг другом. Мы рассорились из-за пустяка. Это должно было полыхнуть и забыться, как летняя гроза. Но мы тогда немного перебрали, и он сказал… Он сказал, что я начал сдавать. Мне тогда было пятьдесят семь, и это страх тогда грыз меня неотступно. Я не мог вынести того, что это сказали вслух. Вспыхнул спор, а на рассвете мы были на Чок-Фарм в пистолетами в руках. Мой был достаточно надёжен, чтобы попасть в него, но недостаточно, чтобы рана оказалась пустяковой. Я прострелил ему правое лёгкое. Он умер через несколько часов.
Конечно, мне нужно было бежать из страны. Но в последние часы в Англии меня поразила мысль о детях. Повинуясь порыву, я явился на порог к их опекуну. Я рассказал ему, что я – их дедушка Джордж, что я уезжаю на континент и думаю, что они хотели бы поехать со мной. Опекун был так рад избавиться от детей, что не задавал вопросов. Их вещи собрали за час, и мы уехали. Никто не попытался остановить нас в Дорсете. Этому помогли сами Квентин и Верити, ведь ищейки с Боу-стрит не знали, что нужно искать мужчину с двумя шестилетками.
Остальное вы знаете. Я привёз детей на континент как Джордж Тиббс, портной на покое, путешественник и ученик школы жизни. Когда они достаточно подросли – а это случилось скоро, ведь они были умницами – я рассказал им про своё театральное прошлое и то, почему покинул Англию. Больше я никому про это не рассказывал. Я был обязан не связывать близнецов со своим распутным прошлым. Вряд ли вы в это поверите, но для меня это было чем-то вроде искупления. Я убил своего друга и товарища по сцене – ergo [74], я оставил сцену и забыл о славе. Монтегю Уайлдвуд просто исчез. Не такой уж плохой способ закончить актёрскую карьеру. Аудитория, как любовница, никогда не должна оставаться удовлетворённой до конца.
