Текст книги "Кто люб богам (ЛП)"
Автор книги: Кейт Росс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
– Спасибо, мисс Пайпер, – тепло поблагодарил он, – вы более чем добры.
– Я была рада помочь вам, сэр, – Рут метнула уничтожающий взгляд на миссис Десмонд, что любовалась собой в зеркале, стоявшем на камине. Джулиан подумал, что эта женщина вряд ли могла располагать к себе представительниц своего пола.
Когда Рут ушла, миссис Десмонд повернулась к Джулиану, самодовольно приглаживая волосы.
– Я чувствую себя намного лучше. Конечно, это платьице – не то, к чему я привыкла, но для таких как она, наверное, годится, – женщина приблизилась к Джулиану, её небесно-голубые глаза расширились и загорелись, – Мне было неприятно, что вы видели меня такой – бледной и похожей на пугало. Я лишь призрак былой себя. Вы бы не поверили, сэр, но некоторые мужчины часто говорили мне, что я хороша.
– В это я готов поверить.
– Вы очень добры. Теперь, когда я выбралась из этой адской дыры… вернее, когда вы спасли меня оттуда, я поправлюсь. Я очень вам благодарна.
– Вам не нужно чувствовать себя обязанной. Умоляю вам больше не думать об этом.
– Но как я могу не думать об этом? Когда я почти умирала от холода и отчаяния в том ужасном месте, явился самый элегантный мужчина в Лондоне – во всей Англии! – и, невзирая на опасности, спас меня! Нет ничего, что я бы не сделала для вас – совсем ничего. Вам стоит только попросить.
– Миссис Десмонд, мне неловко от вашей щедрости, но я не могу злоупотреблять вашим уязвимым положением.
– Как вы говорите – так изящно, так утонченно! – он провела кончиками пальцев по лацкану его фрака. – Не можем ли мы…
К немалому облегчению Джулиана появился слуга с ужином. Марианна, почувствовав запах горячего ростбифа, забыла обо всём. Она так долго заботилась о своём туалете, что Кестрель позабыл, насколько она голодна. Женщина с удовольствием поглощала говядину, бекон, лосося, картофель, спаржу, хлеб, масло с петрушкой и закуски, щедро заливая это вином. Джулиан оставил мысль расспросить её сразу же – после трапезы женщину потянет в сон. Но вино ненадолго придало её сил. Она была расположена поговорить почти обо всём.
– Мой папа был колёсником из Ислингтона. Я не видела его много лет. Даже не знаю, жив он или мёртв. Жить с ним было так скучно, вы и представить не можете – шьёшь одеяла, читаешь молитвы, ходишь за свиньями, что мама держала за домом. Разве это жизнь? Уж точно не для молодой, красивой и жизнерадостной девушки! Я видела экипажи, что останавливались в «Ангеле» – большие, яркие, с красивыми гербами – а внутри сидели леди, закутанные в шёлка и меховые накидки. И я думала – почему у меня нет таких вещей? У меня тоже могут быть такие, если я выберусь из этого убогого места.
Когда мне исполнилось семнадцать, рядом с домом расквартировали солдат, и один начал заигрывать со мной. Он пообещал, что женится, но соврал, да мне было неважно. Мы сбежали в Лондон и жили там – недолго, но весело. Ему приходилось маскироваться, чтобы его не схватили как дезертира. Но потом его всё равно поймали. Я была уверена, что так и будет. У меня не осталось ни гроша в кармане, так что я пустилась во все тяжкие. Я же не должна была умереть с голоду? Любая девушка на моём месте сделала бы то же самое.
Я зарабатывала на жизнь, вот и всё. Платья и взятки сторожам стоят много. А квартирные хозяйки впиваются как пиявки, если узнают, что тебе больше некуда идти, ведь ни в одном приличном месте тебя не примут. Но всё изменилось, когда я встретила Александра.
Она с наслаждением потянулась и вытянула руки к огню.
– Как же вы с ним познакомились? – подтолкнул её Джулиан.
– В доме для знакомств. Он сказал Тетушке – это хозяйка дома – какую девушку хочет, и она послала за мной, потому что я отвечала его требованиям.
– А что это были за требования?
Она по-кошачьи улыбнулась.
– Он хотел девушку, которую ничто же не может шокировать. И это я, разве нет? Я к тому времени уже многое повидала. Он ведь не собирался заводить любовницу, но познакомился со мной и передумал. Он нашёл мне дом – ужасно скучный, но я добавила зеркал, картин и других красивых вещей. Он смеялся и говорил, что у меня нет и следа вкуса, но за всё платил. Платья и украшения он мне выбирал сам. Сказал, что не хочет, чтобы я выглядела как дом, который обставила по своему вкусу, потому что ему на меня смотреть.
Джулиан на миг заколебался. Ему не нравилось копаться в её интимных отношениях с Александром. Но это был единственный человек, готовый показать тёмную сторону Фолькленда, и Джулиан не имел права отказываться от этого, что бы за зрелище ему не предстало.
– Вы сказали, что он хотел женщину которую ничто же может шокировать. Он вас шокировал?
– Нет, не нарочно. Сперва он немножко пугал меня, но потом я поняла, что ему нужно, и больше не боялась.
– И что ему было нужно?
– Быть собой. Говорить и делать то, что он хочет. Иногда то, что ему нравилось, было очень противно, но обычно – просто скучно. И он говорил – о, Боже, сколько он говорил! Он лежал на диване в гостиной весь вечер и болтал о важных птицах, что слетаются на его вечеринки, о дебютантках, что влюбляются в него, о деньгах, что он делает со своим другом-евреем. О том, как лорд Такой-то расхваливает его дом, а леди Сякая-то восхищается его ногами. Он пересказывал злобные истории про своих друзей. А если он думал, что кто-то им пренебрег, он распинался об этом часами. Он был ужасным занудой, когда не пытался быть милым, а он не пытался, когда мы были наедине. Конечно, когда с нами были другие – это случалось нечасто, он не позволял мне заводить друзей – тогда он был как заводная фигурка, что выскакивает из часов и отбивает удары. Он становится очаровательным. Ничего не мог с этим поделать. Все должны были обожать его – хотя никто не любил его так, как он любил себя.
– Почему он не позволял вам заводить друзей?
– Наверное, не хотел, чтобы кто-то знал обо мне. Он нашёл мне дом в одном тёмном дворе рядом со Стрэндом, без всяких соседей, кроме старой кошки миссис Уиллер, что вечно пялилась в мои окна. Глупая корова – ей было больше нечем заняться? Я едва могла дождаться пятницы, когда она уезжает на весь день и ночь, а значит не суёт нос в мои дела.
– Почему он так стремился скрыть свою связь с вами?
– О, он ведь любил делать вид, что обожает жену. Смех да и только – с ней он со скуки выл. Он решил, что ухаживать за ней будет очень романтично. Александр как-то сказал мне, что если когда-то и возьмёт любовницу, это буду не я. Я недостаточно утончённая, и всем бы показала, что у него нет вкуса. Он не хотел представлять меня обществу, так же как не поставил бы в гостиной грубую табуретку. Мне было наплевать, что он говорит обо мне, но меня волновало, что я сижу взаперти и скучаю. Я сказала: «Что толку в нарядах, которые ты даришь, если их никто не видит? Другие джентльмены дарят своим подругам ложи в театрах и экипажи, чтобы кататься в парках». Он ответил: «Тогда тебе лучше найти такого джентльмена, верно?» Я осталась. Всё могло быть гораздо хуже. Рано или поздно я бы ушла от него и стала жить так, как хочу. Я до поры до времени я играла в его игры и принимала подарки.
– Что вы имеете в виду под «играми»?
– О, я иногда приводила ему других девушек. Он любил свежее мясо – молодых и непуганых, которых можно шокировать.
– Я думал, он выбрал вас именно потому что вас нельзя было шокировать.
– Да, но я – другое дело. Ему нужен было кто-то, кто поймёт, чего он хочет и поможет получить это. Он немного времени проводил со мной, после того, как поселил меня там… в постели, я имею в виду. Я была скорее… как он это называл? Его сообщницей.
– Разве он не боялся, что кто-то из других девушек расскажет о нем и уничтожит маску, что он так упорно носил?
– Они бы не посмели, – она наклонилась к Джулиану, понизив голос, – вы не понимаете, как он пугал их. Он знал, что делать. Он был то добр, то жесток, и так запутывал их, что они делали всё, что он скажет. Частенько он завязывал им глаза, так что они не знали, что происходит вокруг и чего ждать. Вы бы удивились, узнай, как это страшно.
– Полагаю, я знаю, – сказал Джулиан, сохраняя холодное спокойствие.
– Он не бил их… по крайней мере, не сильно. Он терпеть не мог крови и синяков. В нём жил художник. Он гордился тем, что не оставляет шрамов.
Джулиан встал и зашагал по комнате.
«Слава Богу, что сэр Малькольм не слышит этого, – подумал Кестрель. – Какое счастье, что он избавлен от худшего. Избавлен ли? Предположим, что одна из этих женщин всё же отомстила Александру, убив его? Тогда вся его двойная жизнь откроется».
Он отложил эту мысль. Прежде чем искать такую «Джейн Ноукс» среди лондонских падших женщин, нужно исчерпать более близкие источники. Он вновь сел напротив миссис Десмонд.
– Расскажите про вашу служанку, Фанни Гейтс.
– Здесь нечего рассказывать. Александр знал, что мне нужна будет служанка, чтобы убирать в доме, так что нашёл мне ту, которой сможет помыкать. Конечно, она знала всё обо мне и нём, так что он должен быть уверен, что она придержит язык. В общем, он прислал мне серую мышь лет сорока, начисто лишённую вкуса. Рекомендаций у неё не было, и я решила, что она торговала собой, но сейчас подурнела и уже не годна ни на что, кроме как готовить да скоблить полы. Александр никогда не говорил, где нашёл её, но сказал, что она – то, что нужно. Ни семьи, ни друзей, испугается даже гуся. К её чести, она хорошо работала. Она бы не рискнула работать плохо. Она знала, что иначе Александр устроит ей ад.
– Как?
– О, он изводил её. Угрожал ей исправительным домом. Он знал о ней что-то, чего не знала я. Не спрашивайте, что именно – я не знаю. Должно быть, у неё были какие-то проблемы. Ещё она была набожная. Некоторые женщины становятся такими, когда растеряют красоту. Начинают очень чопорно говорить о грехе, когда им самим уже не получается грешить.
Послушать её, так старение – это что-то, что происходит только с другими женщинами.
– Её набожность не создавала проблем?
– Она не одобряла того, чем занимался Александр. Однажды, она вошла в гостиную, когда… когда у нас была гостья. Одна из тех девушек, о которых я говорила. Как же ей было неловко! После этого Александр начал просто запирать её в комнате на чердаке, когда у нас были гости. А иногда запирал просто, потому что его раздражало её глупое лицо – он так говорил.
Внезапно её лицо потемнело.
– В чём дело? – спросил Джулиан.
– Я просто вспомнила ту ночь… когда он отвёз меня в сумасшедший дом. Он запер Фанни наверху… вернее, велел мне запереть её. Я ничего не заподозрила. Был тихий вечер. Гостей не было. Александр лежал на диване в гостиной. Он был раздражительным и надутым, потому что, – она оборвала себя, но быстро продолжила, – потому что мы немного повздорили. Когда я заперла Фанни и вернулась, он пил бренди и мне тоже налил. Я выпила, а он налил ещё, а потом ещё. Я начала засыпать. Вскоре я уже едва могла держать глаза открытыми, а всё вокруг плыло. Когда я поняла, что он добавил что-то мне в стакан, было уже поздно. Следующее, что я помню – я проснулась в камере, из который вы меня спасли.
– Ваша ссора с Александром – что её вызвано?
Она смущённо отвела взгляд.
– Ба, это не имело последствий. Милые бранятся – только тешатся.
– Если после этого он запер вас в сумасшедшем доме, вряд ли можно сказать, что это не имело последствий.
– Что же, я кое-чего у него потребовала, – она запнулась и посмотрела на графин с вином, будто внезапно испугавшись, что выпила слишком много. – Я хотела получать больше денег, жить открыто и в лучшем доме. А он хотел сохранять наши отношения в тайне. Мы всегда спорили об этом.
– Миссис Десмонд…
– О, ни к чему эти церемонии. Я никогда не была замужем – просто решила, что «миссис» больше подходит женщине, что живёт одна, – она ласково добавила. – Я бы хотела, чтобы вы звали меня «Марианна».
– Хорошо, Марианна, – в таких мелочах он был готов ей уступать. Видит Бог, её чары для него не опасны. Одной мысли о ней и Александре Фолькленде достаточно, чтобы избегать женщин неделями. – Если Александр не хотел удовлетворять ваши желания, почему он просто не отказал вам, как раньше?
– Он… он не мог. Я угрожала ему. Я сказала, что расскажу… личные подробности. То, чего не знают его светские друзья.
– Какие подробности?
– О… те, о которых я уже рассказывала. То, что я служила ему сводницей и водила других девушек, – она вспыхнула, – Не смотрите на меня так, будто я лгу!
Он откинулся на спинку и впился в неё холодным взглядом.
– Я не думаю, что вы лжёте. Но ещё я не думаю, что вы говорите всю правду. Понимаете… я знаю про вас и миссис Фолькленд.
– Ч-что?
– Я знаю, что вы подошли к ней на Стрэнде в точности за две недели до того, как Александр увёз вас в сумасшедший дом. Вы были одеты в платье вашей служанки и какой-то историей заманили её в свой дом. Александр подтолкнул вас к этому, и он был там, чтобы убедиться, что всё пройдёт как следует.
– Это… это был просто розыгрыш… Я никогда не хотела вредить ей… Это всё Александр!
– Не пугайтесь, миссис Десмонд. Преступление, что совершили вы и Александр в тот день, волнует меня только потому что проливает свет на его убийство. Я даже не буду спрашивать, зачем вы заманили миссис Фолькленд в свой дом, потому что думаю, что уже знаю. Но скажите мне – вы знали, что произойдёт, когда она попадёт в дом?
– Нет, – с сожалением произнесла та, – я ничего не знала. Он не дал мне остаться.
Джулиан был готов её поверить. Её неудовлетворённое любопытство говорило в её пользу весомее любых следов невиновности.
– Вы угрожали Александру именно этим, верно? Если станет известно, что он составил такой заговор против собственной жены, его честь и репутация будут уничтожены.
– Я хотела, чтобы он был справедлив ко мне, – принялась защищаться она, – если он втянул меня в свои замыслы, пусть бы оценил по достоинству.
Джулиан задумался.
– Вы сказали, что в ту ночь, когда Александр увёз вас в сумасшедший дом, он велел вам запереть Фанни в её комнате.
– Да.
– Вы не задумывались, что потом стало с ней?
– Я ведь не могла. Быть может, он выпустил её, чтобы она помогла увезти меня.
– Скорее, чтобы избавиться от вашей одежды и других вещей. Он хотел, чтобы всё выглядело так, будто вы сами уехали.
Её глаза загорелись.
– Так вы думаете, мои драгоценности у неё? О, хитрая карга, уж я вытрясу их из неё! Вы знаете, где она?
– Наутро после вашего исчезновения, – тихо сказал Джулиан, – на кирпичном заводе около Хэмпстеда нашли женщину её лет с разбитым до неузнаваемости лицом. А в вашем доме нашлись следы глины, из которой там делают кирпичи.
– О, господи, – прошептала она, – это Александр?
– Очень вероятно.
«Хотя одному дьяволу ведомо, как мы это докажем», – подумал он.
– Но… это не очень на него похоже. Я говорила вам, он не терпел крови.
– Я не думал, что лицо жертвы с завода разбили ради потехи. Убийца не хотел, чтобы её узнали. Мог ли Александр изуродовать женщине лицо, если это было в его интересах?
– В его? Он мог сделать что угодно и с кем угодно, если этот кто-то был слаб и боялся его. А Фанни была слаба и боялась, – женщина склонилась к Джулиану, и дёрнула его за лацкан, стремясь донести свою мысль. – Он никогда не принимал Фанни в расчёт. Она была некрасивой и слабой, а значит, была никем. Он бы и шагу не замедлил, чтобы убить её – по крайней мере, если бы смог сделать это, не боясь, что его поймают. Для него это как муху прихлопнуть.
Джулиан дернулся на стуле. Со времён своего первого расследования он немало читал о преступлениях. «Ньюгейсткий календарь» рассказывал о жизнях и смертях сотен закоренелых, бессердечных преступников. Но это не подготовило его к проблеску того, что крылось под маской Александра Фолькленда.
– Ещё один вопрос, – сказал он наконец, – камеристка миссис Фолькленд, Марта Гилмор, когда-нибудь бывала в вашем доме в Сигнетс-Корт?
– Камеристка миссис Фолькденд?
– Да. Дэвид Адамс говорил, что видел её там.
– Должно быть, он сошёл с ума. Зачем камеристке миссис Фолькленд приходить ко мне домой?
Джулиан не знал. Как и не знал того, зачем Адамсу сочинять такую историю. Появление Марты в Сигнетс-Корт было одним из самых странных кусочков всей мозаики, потому что мало что меняло, будь оно правдой или ложью. Это само по себе говорило о том, как много во всей загадке остаётся сокрытого для него.
Глава 27. Верити
Марианна клонилась ко сну, и Джулиан решил, что лучше будет познакомить её с грядущими планами. Они её порадовали.
– Я буду жить в доме Александра? Я всегда хотела увидеть его! Представьте, как я сижу там среди всей его роскоши, а за мной ходят его слуги, пока он лежит в земле! На этом свете точно есть справедливость!
– Конечно, это лишь временно, пока мы не найдём вам более подходящее жилище. Кроме того, нам нужно согласие сэра Малькольма. Я просил его встретиться с нами там.
– Отца Александра? – она рассмеялась. – Как думаете, что оно обо мне скажет? Александр рассказывал, какой морализатор этот старик.
– Я не думаю, что вам стоит повторять это за ним, – Джулиан встал. – Так вы поедете в Лондон?
– С вами я поеду куда угодно, – проворковала она, – Только… мне ведь не придётся побывать на Боу-стрит, верно?
– Я боюсь, они захотят расспросить вас и принять ваши показания под присягой.
– Но я не хочу связываться с законом! Кто знает, о чём они меня спросят? Девушке в моём положении нужно быть очень осторожной…
– Кажется, они предлагают недурную награду за сведения, что помогут раскрыть убийство Александра, – проворчал Джулиан.
– О! О, хорошо… Послушайте, я не собиралась пренебрегать своим долгом. Если у меня есть ценные сведения, я рада буду поделиться ими.
– Я надеюсь, что вы именно так и думаете.
Он позвонил слуге и велел подать кабриолет, а сам расплатился и убедил Рут принять щедрое возмещение за платье. Потом Кестрель и Марианна отбыли в Лондон. Женщина почти сразу уснула, а пробудилась лишь, когда они добрались до дома Александра.
Оставив Альфреда с экипажем, Джулиан подал Марианне и повёл её внутрь. Там она в благоговении и радости оглядывала убранный в стиле эпохи Возрождения холл, мраморные столы и позолоченные торшеры, удивительную летающую лестницу с ангелами. Женщина перелетала от одной вещи к другой, всё трогала, осматривала и гадала, что сколько стоит.
Джулиан отвёл в сторону Николса.
– Сэр Малькольм здесь? – спросил он дворецкого.
– Да, сэр. Он ждёт вас и… молодую леди… в библиотеке. Он попросил меня подготовить старую комнату мистера Юджина для неё, и я это сделал.
– Хорошо, – Джулиан насмешливо улыбнулся, – я боюсь, что втягиваю вас в довольно деликатное дело, Николс. Но я будут очень благодарен, если вы проследите за тем, чтобы у миссис Десмонд не было никаких гостей, и никто из посторонних не знал, что она здесь.
– Вы можете положиться на меня, сэр.
– Прекрасно! Спасибо вам, – он подошёл к Марианне и подал ей руку, – Идёмте, я представлю вас сэру Малькольму.
Встретившись с сэром Малькольмом, Марианна поначалу держалась угрюмо. Она явно не видела смысла растрачивать свои чары на высокоморального отца своего любовника. Кроме того, его первой реакцией на знакомство было плохо скрытое отвращение. Но чем больше он слушал, как женщина страдала от рук Александра, тем больше отторжение сменялось жалостью. Заметив это, Марианна немедленно начала изображать женское отчаяние, говорить тихим, жалобным голосом и не выпуская из рук носового платка, что мгновенно лишило её сочувствия – за двадцать лет в судах сэр Малькольм насмотрелся крокодиловых слёз.
Джулиан предположил, что гостья хочет отдохнуть после дороги. Одна из служанок могла бы помочь ей и одолжить нужные предметы гардероба. Марианна с готовностью согласилась, стремясь получше изучить дом. Джулиан подумал, что стоит предупредить Николса получше следить за самыми ценными objets d’art [80].
Сэр Малькольм достал графин с бренди, и они с Джулианом в молчании осушили по стакану. Наконец, хозяин безрадостно спросил:
– Почему Александр отвернулся от Белинды к этому?
– Вы бы так не поступили, и я тоже. Но у неё было, что предложить Александру. Она говорила мне, что с ней он мог быть собой, и это много для него значило. С большинством других людей он носил маску.
– Но почему?
Джулиан пожал плечами.
– Он хотел всего: чтобы его обожали, любили, боялись и ненавидели. Он хотел, чтобы его ценили за добрые дела и хотел наслаждаться злыми.
– Я не вижу никакого наслаждения в женщине, вроде этой, – сказал сэр Малькольм и добавил, – Теперь, когда вы познакомились с ней, вы ведь не можете думать, что это и есть Верити Клэр?
– Да, неправдоподобно, что это и есть та юная леди, которую Тиббс сравнивал с Порцией с её отточенным, серьёзным умом. Хотя он говорит, что Верити отличная актриса…
Он резко замолчал и встал.
– В чем дело? – взволнованно спросил сэр Малькольм.
Джулиан рассмеялся.
– Сэр Малькольм, мы были глухи, глупы и слепы!
– Как? Что случилось?
– «Венецианский купец»! Уже второй раз эта пьеса наставляет меня на истинный путь! – он вмиг оказался у шнура, потянув за который, можно было звоном колокольчика вызвать прислугу. – Мы должны немедленно ехать в Линкольнз-Инн!
– Почему? Кого вы подозреваете? Это… Это Квентин нам лгал?
– О, да, Квентин Клэр нам лгал – блестяще, возмутительно лгал! На самом деле Квентин Клэр может оказаться самым искусным лжецом из тех, что я имел возможность встречать.
Сэр Малькольм провёл ладонью по лицу и встал.
– Хорошо. Мы поедем и встретимся с ним. Сегодня вы будете королевским адвокатом, а я – судьёй. Докажете, что он лжец – докажете, что он и убийца. И когда вы сделаете это, не просите меня верить ни одной живой душе. Потому что если этот человек был лгуном, значит верить нельзя никому.
Когда они добрались до Линкольнз-Инн, уже стемнело. Ворота были заперты, но ночной сторож узнал сэра Малькольма и впустил их. Темноту разгоняли лишь лампы в окнах на лестничных пролётах, да свечи в верхних комнатах, где клерки и нотариусы засиделись за работой.
Они вошли в Серлс-Корт. Здесь было тихо и спокойно, отчего их шаги звучали так, будто они ступают не по гравию, а по битому стеклу. В середине двора сэр Малькольм замер и посмотрел на окно Клэра, где горел свет, слегка приглушённый занавеской. Сэр Малькольм не сказал ни слова с тех пор, как они с Джулианом вышли из дома Александра, промолчал и сейчас. Они подошли к номеру 5, поднялись по лестнице и постучались.
Дверь отпер Клэр с лампой для чтения в руках. Он был бледен, и явно давно не спал – шейный платок был распущен, светлые волосы падали на лоб. Юрист слегка вздрогнул, увидев, кто пожаловал.
Джулиан пригляделся к нему пристальнее и улыбнулся.
– Добрый вечер. Можно поговорить с вами?
– Да… Конечно. Пожалуйста, заходите.
Они вошли. Клэр закрыл дверь и поставил лампу на стол.
– Простите, что беспокоим вас в такой час, – сказал Джулиан, – но дело не терпит отлагательств. Я знаю, где искать Верити.
Они с Клэром обменялись долгим, понимающим взглядом. Затем Клэр закрыл глаза и медленно отвернулся.
Сэр Малькольм поспешил к нему и взял молодого коллегу за плечо.
– Постойте! Я не понимаю, о чём речь, но я хочу, чтобы вы знали – я вам доверяю. Нет, не отворачивайтесь – я хочу высказать до того, как Кестрель будет обвинять вас. Я верю вам, Квентин. Я знаю, я верил и Александру, но вы – другое дело. Моя вера в него происходила из незнания того, кто она, но моя вера в вас основана на понимании. Вы позволили мне читать в вашем сердце, и я знаю, что в нём нет ничего злого и низменного. Я не верю, что вы убили моего сына или повредили хоть одной живой душе. Скажу больше – я не поверю в это, даже если вы сами в этом признаетесь. Так что говорите и не бойтесь. Где Верити?
Клэр посмотрел на него с несчастным видом.
– Верити здесь. Верити – это я.
– Что? – сэр Малькольм отшатнулся. – О чём вы говорите?
– Я Верити Клэр, – её голос постепенно стал более высоким, – мой брат Квентин умер полтора года назад. Я заняла его место.
Сэр Малькольм схватил со стола лампу и посветил ей в лицо. Она с трудом встретила его взгляд.
– Да, – тихо сказал он, – теперь я вижу, что это правда. Намётанный глаз Кестреля заметил это раньше меня!
Она покраснела и опустила глаза. Сэр Малькольм же с изумлением повернулся к Джулиану.
– Как вы догадались? Я обезумел или вы правда сказали, что вам подсказал это «Венецианский купец»?
– Да. Когда я уезжал от вашего деда, мисс Клэр, он сказал, что ненароком загадал мне загадку и надеется, что я никогда не разгадаю её. Я раздумывал над нашим разговором, но не мог понять даже в чём заключается загадка, не говоря уж о том, чтобы найти ответ. Но сегодня мы с сэром Малькольмом говорили о вас, и я вспомнил, как мистер Тиббс сравнивал вас с Порцией из «Венецианского купца» – той Порцией, что переодевалась с юриста-мужчину. Всё стало на свои места. Вы с братом – ровесники. Вы учились вместе с ним, даже латыни и греческому. У вас природный талант к актёрской игре и перевоплощению. Вы обожаете Мэри Уолстонкрафт и разделяете её негодование от того, что женщинам открыто столь узкое поприще для свершений. Говорили, что вы дерзкая, даже неразборчивая в средствах, если считаете дело правым. И наконец, оставались мои собственные впечатления. Я почти попадал под ваше обаяние – это и делало меня более строгим судьёй, ведь я чувствовал ложь. Теперь я понял, что чары были реальны – а ложь был в том, что вы скрывали их.
Этот комплимент подействовал на девушку как порыв холодного ветра. Галантность, что была второй натурой для Кестреля, не была таковой для неё. Джулиан вспомнил как Тиббс говорил, что чужое восхищение будто бы возводит женщину на пьедестал и заточает на нём. Посмотрев на эту бледную и недвижимую девушку в свете лампы он представил её связанной верёвками – взбунтовавшаяся статуя, водворённая на место.
– Я смущён, – проговорил сэр Малькольм. – Я не помню, что мог сказать в вашем присутствии… какие слова мог проронить…
– Вам не нужно беспокоиться, сэр. Вы один из немногих знакомых мне мужчин, которым не нужно присутствие леди, чтобы вести себя как джентльмен и говорить, как джентльмен.
Он пару секунд молча смотрел на неё, а потом мягко произнёс.
– Рассказывайте, мисс Клэр. Расскажите нам всю историю.
Она отошла за диван, всё ещё пряча глаза, и положила руки на его спинку. Джулиан гадал, смущают ли девушку её облачённые в штаны ноги теперь, когда её больше не защищает мужская личина. Но в её молчании не было прежней застенчивости – она просто собиралась с мыслями. Кестрель осознал, что Верити не просто изображала мужчину – она играла другого человека. Верити не была застенчивой – если только это не касалось той сферы желаний, в которой она была неопытна и уязвима.
– Вы знаете, что мы с Квентином выросли на континенте. Наше детство и юность многим показалось бы очень странным, – она сделала паузу. – Мистер Кестрель, дедушка Джордж рассказывал вам о себе?
– Я знаю, что он был Монтегю Уайлдвудом, но вынужденно оставил Англию после того как убил человека на дуэли.
Она кивнула.
– Я не хотела говорить об этом сама. Я готова поделиться своими секретами, но у меня нет права рассказывать чужие, – её лицо смягчилось. – Дедушка был чудесным опекуном – любящим, очаровательным. Он всегда уважал меня и Квентина как людей, даже когда мы были детьми. Обычные люди говорили, что ему нужно осесть, а не скитаться по всей Европе, изучая языки, искусство, музыку и идеи. Эти же добронамеренные люди убеждали его отослать Квентин в школу, а не возить с собой учителя – а он делал это лишь потому что мы с Квентином так любили друг друга, что не вынесли бы разлуки. Самое необычное заключалось в том, что он позволил мне учиться вместе с братом, когда увидел, что мне это нравится. Я не знала, как мне повезло. У меня не было подруг-англичанок, и я не знала, что если бы выросла здесь, то не знала бы ничего, кроме французского, вышивания и акварелей.
Только когда я стала старше, то поняла, что отличаюсь от других женщин. Когда мне пришло время укладывать волосы и бывать на званых ужинах и балах, я поняла, что не умею себя вести. Манеры других девушек казались мне фальшивыми и просто смешными. Я говорила о политике и философии, а мужчины смотрели на меня искоса или смеялись. Наверное, я иногда говорила глупости – я всегда была очень самоуверенной и опрометчивой – но смеялись они не поэтому. Их смешило то, что женщина имеет своё мнение на серьёзную тему. Всё равно, что заговорила бы лошадь – кого-то бы это напугало, а для кого-то было бы нелепостью. Не все наши друзья были такими, но многие самые респектабельные, особенно англичане.
Пока у меня были Квентин и дедушка Джордж я не заботилась о том, что подумают другие. Но когда мы стали совершеннолетними, Квентин решил вернуться в Англию и учиться на юриста. Наш отец был членом Линкольнз-Инн, так что дедушка написал другу отца и попросил поддержать его прошение. Прошение приняли, и было решено, что мой брат приедет к началу зимнего семестра, то есть к январю прошлого года.
Я хотела радоваться за него, но в сердце была такая горечь! До той поры мы учились вместе, но теперь этот путь был для меня закрыт. И почему, почему, почему? – в её глазах вскипели яркие, злые слёзы. – Я не глупее Квентина. По образованию я гожусь в барристеры, а по характеру тем более. Но что толку говорить об этом – вы не хуже меня знаете глупые, бессмысленные предрассудки, что стоят между женщинами и любым серьёзным занятием. Вы скажете, что быть женой и матерью – тоже достойно? Да, конечно – но у меня в этом нет будущего. Я некрасива. У меня нет присущих благовоспитанной девице достоинств. У меня есть только науки, языки и нрав, от которого мужчины разбегаются как зайцы. Я будто в ловушке. Мой ум пропадает просто потому что я женщина, а моя женственность пропадает просто потому что у меня есть ум.
Я не хотела, чтобы Квентин видел, как я несчастна. За несколько месяцев до того мига, когда он должен был уехать в Англию, мы должны были поехать к нашим друзьям в Швейцарию, но я упросила дедушку Джорджа взять меня в Вену. Квентин поехал один, – она тяжело сглотнула и продолжила. – Тогда я в последний раз видела его живым. В деревне, куда они приехали, была лихорадка, и он заболел. Когда мы с дедушкой Джорджем узнали, мы поспешили к нему и мчались день и ночь, но опоздали.
Я была потрясена. Я чувствовала, что какую-то важную часть меня отсекли. Целыми днями я была в слепом, неизмеримом горе. Дедушка Джордж позаботился о погребении. Мы похоронили Квентина тихо, у маленькой деревенской церкви. Везти тело куда-то было бессмысленно. У нас не было дома – во всем мире не было ни одного места, что мы могли назвать своим. А та деревня была мирной и тихой. Я думаю, он бы хотел упокоиться в таком месте.
