Текст книги "Пожар любви"
Автор книги: Кэтрин Лэниган
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
Глава 2
17 июня 1976 года
Стоя в столовой дома Джун Уиллис-Тэйлор, Лили запрокинула голову, чтобы разглядеть потолок, напоминавший узорчатый медальон. В самолете на обратном пути в Техас отец сказал ей, что они останутся в Сан-Антонио, чтобы купить кое-что из ценного испанского антиквариата у недавно овдовевшей местной дамы.
Лили ожидала увидеть пожилую женщину, закутанную в черную мантилью и вдовьи одежды, которые носили многие испанские женщины Старого Света. Вместо этого в дверях их встретила молодая – даже слишком молодая – женщина с настолько светлыми волосами, что Лили сразу же догадалась, что она красила их сама. Это показалось Лили странным, поскольку женщина явно могла позволить себе пойти к парикмахеру. На Джун были очень облегающие джинсы и ковбойка, расстегнутая так низко, что сильно обнажалась грудь, на ногах – черные с белым туфли. Хотя Лили редко обращала внимание на драгоценности, кольцо с бриллиантом трудно было не заметить. Кольцо, которое ее отец назвал бы вульгарным, а мать – роскошным.
Джун говорила с сильным западнотехасским акцентом, выдававшим плохое образование и много времени, проведенного на танцульках.
– Вам нравятся карловские стулья? – спросила она, имея в виду белые стулья-скамьи эпохи Карла IV, стоявшие вокруг стола.
Лили заметила новую обивку из дешевого бархата. Она бросила на отца взгляд, полный глубочайшего неодобрения.
Джей Кей откашлялся и, отвернувшись от Лили, снова взглянул на Джун и спросил:
– А что еще у вас есть?
– Все, что хочешь, дорогуша.
– Я имею в виду антиквариат, – уточнил Джей Кей.
Лили увидела, как отец нервно провел ладонью по лбу. Едва сдерживая смех, она повернулась и подошла к висевшей на дальней стене картине Аурелиано де Беруэте, изображавшей местность в Кастилии. Лили любила испанских импрессионистов. Джей Кей назвал свою цену. Потом Джун перешла к Рамону Касасу, затем к Сантьяго Русиньолю. И снова Джей Кей назвал цену. Интересно, имела ли эта женщина хоть малейшее представление о ценности полотен? Лили однажды слышала, как ее отец утверждал, что испанские импрессионисты еще не открыты заново, но он покупал их по сходным ценам, полагаясь на свое чутье, которое подсказывало ему, что в будущем это окупится. Лили частенько сопровождала его в подобных делах.
Разговаривая, Джун то и дело заливалась неестественно громким смехом. Непонятно, чем было вызвано это заигрывание: желанием получше обделать дельце или тем, что отец действительно произвел на нее впечатление. В любом случае Лили была готова сказать ей, что она зря тратит время. Отца интересовала возможность заработать деньги, а не завести интрижку.
Каблуки Джун гулко стучали по дорогому паркету. Лили научилась от отца подмечать в доме потенциального продавца или покупателя все. Сейчас она смотрела на пол и видела, что он не натерт. Ненатертый пол говорил о том, что женщина больше не могла позволить себе держать прислугу, которая следила бы за домом надлежащим образом. Лили решила, что она продает коллекцию антиквариата, собранную мужем, потому что отчаянно нуждается в деньгах.
– Пойдемте со мной, – сказала Джун, показывая дорогу в гостиную, переполненную диванами и стульями, обитыми красно-золотой парчой.
Лили не верилось, что эта неотесанная особа обладала достаточно хорошим вкусом и хорошо разбиралась в старинных стилях, чтобы так красиво обставить комнату.
– Чудесная комната, – похвалила она Джун, скользя взглядом по монастырскому стулу шестнадцатого века, старинным бюро и кастильскому камину резного дерева. Здесь были золоченые светильники семнадцатого века, старинные японские вазы и брюссельский гобелен семнадцатого века, изображавший сцену охоты.
– Ты так считаешь? – протянула Джун. – Всегда терпеть не могла эту комнату. Слишком набитая. Слишком старая. – Она взмахнула ресницами в сторону Джей Кея. – Буду очень рада, если вы у меня ее заберете.
Глаза Джей Кея сверкнули.
– Нет проблем, миссис Тэйлор.
– Просто Джун, пожалуйста, – сказала она хихикая.
– Джун, – повторил он, отворачиваясь от нее и делая пометки в маленькой белой записной книжке, которую держал в нагрудном кармане. – А как насчет коллекции красного стекла из Ла-Гранхи, которая стоит на полке?
– Конечно, – ответила Джун.
– А серебряный сосуд с барельефом восемнадцатого века и письменный прибор – они из Гранады или из Саламанки?
– Из Гранады, – ответила Джун.
Лили подумала, что она не такая уж дурочка, как делает вид. Джун точно знала, чем владеет и сколько денег за это можно получить. Однако Лили не сомневалась, что этой женщине надо сбыть все, и как можно быстрее. Кокетничая, она надеялась расположить к себе Джей Кея и заключить более выгодную сделку.
«Пускай, – подумала Лили. – Этот номер не пройдет. Отец не такой простак».
Джей Кей продолжал делать пометки. Он осмотрел письменный стол, украшенный причудливой резьбой, и испанский стул, стоявший под картиной Хоана Миро, более подробно изучил находившиеся в комнате лампы, коврики, бронзовые статуэтки и книги в кожаных переплетах. Ничто не ускользнуло от его тщательного осмотра.
Лили изображала полнейшее невежество в отношении предметов, находившихся в комнате, и старалась выглядеть беспомощным ребенком.
– Я начинаю хотеть спать. Пап, сколько еще комнат осталось? – спросила она, притворно хныкая.
– Я не знаю, детка. Джун, есть еще что-нибудь?
– Да, кабинет хозяина. – Она повернулась и вышла из гостиной.
Лили видела, как отец усмехнулся, и пожала плечами. Они последовали за Джун вверх по резной лестнице, покрытой темно-малиновым ковром с цветами. Лили обратила внимание, что поручни сварных металлических перил были покрыты испанской кожей.
В кабинете они задержались недолго. Джей Кей сделал краткие пометки насчет испанского шкафа семнадцатого пека, гобелена из Санта-Барбары восемнадцатого века, на котором было изображено оружие короля Испании Филиппа V, и искусно задрапированную кровать красного дерева, сделанную в Англии в 1820-х годах.
Вниз они спустились молча. Джей Кей достал из своего портфеля калькулятор и бросил портфель около стены рядом с письменным столом. Джун нервно наблюдала за ним. Лили чувствовала, как нарастает напряжение. Наконец Джей Кей вынул из калькулятора ленту и посмотрел на Джун.
– Я даю вам двести двадцать восемь тысяч за все, за исключением кровати наверху, которую я не беру.
– Но это ни на что не похоже!
– Я еду прямо в банк и выписываю вам чек со своего счета в Хьюстоне. Сегодня же прилетит мой помощник и начнет упаковывать вещи.
– Боюсь, что нет, мистер Митчелл. Этот антиквариат почти бесценен. Я ожидала получить в три, в четыре раза больше.
Джей Кей убрал калькулятор в портфель.
– Вещи нуждаются в значительном ремонте. Кроме того, испанский антиквариат идет сейчас очень плохо, и вы это знаете. Я готов взять это только потому, что у меня есть клиенты, которые его купят. Но это люди, которые не станут переплачивать. Вы можете поехать в банк со мной. Так что решайте. – Он пристально посмотрел на Джун.
С минуту женщина колебалась, потом решительно сказала:
– Пойду возьму сумочку. – И быстро вышла из комнаты.
– И все? – В голосе Лили звучало удивление.
– Да, все.
– Здорово ты ее обработал.
– Все, что я ей сказал, – правда. На рынке дела плохи, и она это знает. Она не ожидала, что я такой ловкач, а я угадал, в каком отчаянном положении она находится.
– Па, ты гигант! – сказала Лили, обнимая Джей Кея.
– Надеюсь, что ты всегда будешь так считать, – отозвался он.
Восьмичасовым рейсом Лили и Джей Кей вылетели в Хьюстон. В девять тридцать они вошли в парадное своего дома на Юниверсити-бульвар.
Арлетта встретила их в гостиной.
– Я жду вас уже несколько часов. Где вы пропадали? – требовательно спросила она.
Лили покачала головой. Почему ее мать не бросается к мужу с распростертыми объятиями? Лили тоже не предназначались поцелуи, горячие расспросы об их путешествии и загадочных предметах, найденных ими в земле Гондураса.
– Только не говори, что ты за нас волновалась. – В тоне Лили звучал сарказм. Этого она и добивалась.
Арлетта бросила на нее уничтожающий взгляд, но ничего не ответила. Она была твердо убеждена, что подобные вспышки надо игнорировать, и говорила Лили об этом тысячу раз, по крайней мере каждый раз, когда в ярости оттого, что ею пренебрегают, девочка становилась на дыбы.
Лили хотелось бы научиться сдерживать свой язык, но иногда слова сами вырывались наружу.
– Извини, – сказала она.
– Есть за что, – выпалила Арлетта.
Она подошла к мужу и коснулась его рта своими рубиново-красными губами. Когда она отошла, рот у него оказался перепачканным помадой. Лили подумала, что это придает ему глупый вид.
Лили не могла не отдать должное своей матери: та выглядела сногсшибательно. Лили подумала, что она, наверное, провела в салоне красоты весь день. Уже многие годы она осветляла свои каштановые волосы, но сегодня они были еще на тон светлее, а макияж был сделан безупречно. На ней был новый белый морской трикотажный костюм, в ушах красные эмалевые серьги по последней моде. Лили заметила, что легкие красные туфельки тоже были новыми.
Она посмотрела на свои сильно измятые, потрепанные шорты, грязные носки цвета хаки и коричневые туристские ботинки, а потом – снова на мать.
– Думаю, мне надо переодеться, – сказала она.
– Хорошая мысль, – кивнула Арлетта. – Эта одежда омерзительна. К тому же тебе следовало бы принять ванну. Сколько прошло?.. Неделя?
– Что-то вроде этого, – ответила Лили и бросила перед собой рюкзак с грязной одеждой. – Спокойной ночи, па.
Джей Кей остановил ее, положив руки ей на плечи.
– Я люблю тебя, Лили. Доброй ночи.
– Спасибо, – ответила она, направляясь к лестнице.
Не успела Лили подняться по лестнице, как родители начали спорить на повышенных тонах. Она остановилась, подвинулась ближе к перилам и прислушалась.
– Почему ты так с ней обращаешься, Арлетта?
– Как?
– Так, словно хочешь, чтобы она себя чувствовала последним дерьмом.
– Я не стараюсь заставить ее чувствовать себя дерьмом. Я хочу, чтобы она чувствовала, одевалась и вела себя как девочка. Она девочка, Джей Кей.
– Я это знаю.
– Неужели? Сомневаюсь!
– О! Ты проводишь с ней массу времени! Знаешь все ее секреты!
– Я знаю о нашей дочери намного больше, чем ты, – самодовольно ответила Арлетта.
– Что, например?
– Что три недели назад у нее были первые месячные.
– И мы это будем сейчас обсуждать? – Джей Кей явно чувствовал неловкость.
– Вот видишь? Это как раз то, о чем я говорю. Одно упоминание о женских делах – и ты сразу уходишь в сторону. Ты не можешь смириться с тем, что она девочка и скоро природа превратит ее в женщину, – тогда у тебя не будет другого выхода, как оставить свои фантазии, будто она еще ребенок и твой сын.
– Мне надо выпить.
– Правильно! Опять спасаешься бегством, как всегда. Не хочешь ни о чем говорить. Ни о Лили, ни о своих делах…
– Мои дела? Мои дела! Когда, черт побери, тебя интересовали мои дела? Тебя волнует только, чтобы я каждый месяц пополнял твой счет в банке.
– Это неправда! – заявила Арлетта.
– Неправда? Тогда скажи мне, Арлетта, что для тебя самое важное?
– Семья. Ты и Лили.
– Чушь собачья! – Джей Кей вынул пробку из старинного хрустального графина и налил себе на два пальца писки, потом задумался на мгновение и плеснул в стакан еще изрядную порцию.
– Мне важно, чтобы Лили правильно понимала, кто она есть, – сказала Арлетта.
– По-моему, она понимает.
– Она говорила тебе, что влюблена? – Арлетта скрестила руки на груди. – Говорила?
– Нет, – ответил он, глядя не на жену, а в стакан.
– Так знай. Его зовут Пол.
– Этот новый парень, который живет на нашей улице?
– Да, этот.
– Он мне не нравится.
– Почему?
– Я видел, как он подъезжал к дому на мотоцикле. На нем была черная кожаная куртка.
– О Господи! Это мотоцикл его отца, а черные кожаные куртки носят многие парни.
– Арлетта, ему всего пятнадцать. Он слишком молод, чтобы разъезжать на мотоцикле. – Джей Кей со стуком поставил стакан на мраморный столик. – Боже мой! Она ведь еще ребенок!
Арлетта не могла сдержать улыбку.
– Ей самой будет пятнадцать в июле. Она растет, и я хочу, чтобы она начала вести себя как подобает девушке. У нее отвратительные манеры. Она не имеет представления о том, как одеваться, делать прическу, краситься. Она… она совершенно неотесанная.
– Считаешь, во всем виноват я?
– Да.
– Большое спасибо.
– На здоровье.
Внезапно в голосе Джей Кея зазвучала страшная усталость.
– Это была тяжелая экспедиция. Пойду лягу.
Лили поднялась на цыпочках, тихонько пробралась по коридору в свою спальню и закрыла дверь. Она бросилась в смежную со спальней ванную и пустила воду на полную мощь. В коридоре послышались шаги отца. Через щель под дверью она видела, как его тень остановилась у ванной, а еще через секунду он повернулся и стал спускаться в холл.
Лили глубоко вздохнула.
Она стянула заляпанную походную рубашку. Расшнуровала ботинки, сбросила их с ног и вытряхнула мелкие частички гондурасского песка на кафельный пол. Сняла носки, потом шорты, скинула трусы и шагнула в горячую ванну. Она погрузилась под воду и намочила волосы. Потом взяла шампунь, вылила пригоршню и стала втирать его в голову.
– О-ох! – простонала она, когда вдруг поняла, какая же она была потная и вонючая. Оставив на голове пену, она намылила чистую белую мочалку и стала тереть кожу, пока она не покраснела. Потом снова нырнула под воду и смыла с волос большую часть пены. Повернув кран, она закончила мытье теплой чистой водой.
Вытершись, Лили подошла к своему старинному с позолотой комоду, который, как говорили, стоял когда-то в спальне Фердинанда VII, и достала чистую хлопчатобумажную ночную рубашку.
– Новая, – промолвила она, увидев бирку «Нейман» на легкой сорочке с набивными бледными бутонами роз. «И пахнет розами», – подумала Лили, надевая ее через голову. Она заглянула в ящик и обнаружила крохотную, обтянутую ситцем коробочку, поднесла ее к носу и вдохнула аромат роз. – Мама обо всем позаботилась.
Лили подошла к белой металлической кровати, происходившей из сиротского приюта в окрестностях Парижа, и скользнула между белых хлопчатобумажных простыней. Ее голова медленно утонула в мягкой подушке.
Она скрестила руки за головой и уставилась на медленно вращающийся вентилятор. На первую слезинку, выкатившуюся из глаз, она не обратила внимания. Вторая разозлила ее, а вместе с третьей к горлу подступил жуткий комок.
– Она же обещала, что не скажет… – Лили сердито смахнула теперь уже безудержно стремящийся поток. – Мама! Почему ты так со мной поступаешь? Я не хочу, чтобы папа знал… про месячные, про Пола. Почему? Почему? – Она повернула голову, чтобы подушка заглушила рыдания. – Я не хочу, чтобы папа когда-нибудь перестал считать, что он для меня самый близкий человек. Если я стану девушкой, как мама, я потеряю его. Я знаю.
Лили пыталась сдержать рыдания, мужественно стараясь не вести себя как девчонка, но ей это не удалось. Ее мир менялся, и ей это совсем не нравилось.
Глава 3
4 июля 1976 года
Двухсотлетие Соединенных Штатов Америки было в жизни Лили важнейшим событием. Она считала поразительным, что живет в то время, когда происходит – или по меньшей мере отмечается – историческое событие. Ей казалось, что оно станет самой значительной вехой в ее жизни, но, даже если это будет не так, Лили намеревалась получить от этого дня все возможное. В магазине у станции Вилидж она купила дневник в кожаном переплете, чтобы заносить туда свои наблюдения. Лили подумала, что даже майя делали записи о происходящих событиях на стенах храмов и гробниц. Что, если однажды она погибнет у подножия действующего вулкана и через сотни лет ее откопают, как жителей Помпеи? Фантазии Лили подчас бывали совершенно невероятными, и мать это осуждала, а отец поощрял.
Однако ее фантазии насчет двухсотлетия подпитывались общенациональной подготовкой к этому знаменательному дню. Почти в каждом крупном городе планировалось провести парад и множество фейерверков. Гала-представление в Нью-Йорке, включавшее парад празднично украшенных яхт и кораблей в нью-йоркской гавани, выступления множества знаменитостей и фейерверк стоимостью в миллион долларов, должно было транслироваться по общественному телевидению. Парад в Хьюстоне, конечно, не мог быть таким грандиозным, но планировались концерты под открытым небом, фейерверки и традиционные семейные вечеринки, без которых не обходился ни один праздник.
В доме Митчеллов Арлетта готовилась к праздничному приему в течение шести месяцев. Она начала с полного переоформления кухни. Исчезли любимые Лили и Джей Кея обои в желтую и зеленую полоску. Их сменили новые: цвета клюквы с синим и кремовым, точно повторявшие старые уильямсбергские мотивы. Взамен белой плетеной мебели четыре стула времен королевы Анны окружили вишневый стол, поставленный рядом с новым камином, рисунок Арлетта придумала сама. Внутренняя часть камина была из красного кирпича, а деревянная облицовка – такого же колониального серо-голубого цвета, как карнизы и деревянные украшения комнаты. С французских дверей убрали бамбуковые шторы, и теперь их украшали занавески цвета кофе со сливками с темно-клюквенной оторочкой в тон скатерти на столе. Куда бы Лили ни взглянула, везде были предметы эпохи колониальной Америки: черные каминные принадлежности из кованого железа, керамические кувшины и сухие цветы. Деревянный орнамент облицовки камина повторялся и в канделябрах того же серо-голубого цвета, в которых красовались длинные свечи.
Сначала Лили встретила новшества в штыки. Американский стиль никогда ее особенно не привлекал, но к утру четвертого июля она с удивлением обнаружила, что ей начинает нравиться в этой уютной кухне. В духовке сидели пироги с вишней – по меньшей мере они там грелись, поскольку мать купила их у Рэнделла уже готовыми. За французскими дверями отец жарил на углях телячью грудинку, а в жаровне, похожей на масляную печку, – толстые куски мяса на ребрышках.
– Лили, ты не могла бы приготовить «солнечный чай»?
– Конечно, – ответила Лили и принялась открывать пачки с чаем, чтобы высыпать их в большие кувшины из прозрачного стекла, залить водой и поставить снаружи на ступеньки.
Арлетта выложила в огромную стеклянную салатницу картофельный салат, который тоже был куплен готовым у Рэнделла, а затем начала делать зигзагообразный надрез в колоссальном арбузе. Лили знала, что мать не любит готовить, однако ее друзья завидовали ее «арбузным лодкам». Арлетта клала арбуз в корзину, и он заполнял ее всю по самые ручки, а потом вынимала середину специальной ложкой. Затем она заполняла арбуз малиной, земляникой, черникой, медовой дыней, мускусной дыней, яблоками, изюмом, миндалем, манго, вишней и ананасом. Секрет Арлетты состоял в том, что она поливала фрукты медом, смешанным с небольшим количеством абрикосового ликера. В довершение всего она окунала зеленые и красные виноградины в белок и обваливала их в сахарной пудре, а затем укладывала кучку виноградин с побегами свежей мяты по краям арбуза.
Арбуз выглядел очень соблазнительно. Лили схватила крупную землянику и окунула ее в чистый золотой мед без ликера.
– Лили! Это для гостей!
– Знаю. Поэтому-то я хочу получить свою порцию, пока они не пришли.
– Ты неисправима, – сказала мать.
– Не понимаю, о чем ты.
– Пойди и подумай.
Лили уничтожила землянику.
– Нет, я так не думаю. Я чувствую, что это не так.
– А я говорю, что так! – сказала Арлетта, вырезая ножом причудливые узоры. – Ты убрала у себя в комнате?
– Да, – солгала Лили. – Ты так и не сказала мне… – пока мать не видела, она стащила еще одну ягоду, – кого ты пригласила.
– О, абсолютно всех, кто что-нибудь значит. – Арлетта была сосредоточена на своем творении.
– Ладно. Тогда кто самый важный? – Издевательский тон Лили был очевиден, но она ничего не могла с собой поделать. Иногда она находила самое большое развлечение в том, чтобы подтрунивать над матерью.
Арлетта выдернула нож из арбуза.
– Не умничай со мной, Лили!
Лили поняла, что зашла слишком далеко.
– Я только хотела узнать, – произнесла она извиняющимся голосом.
– Лайнеры. Зайдут Оскар и Линн Уатс, – гордо сказала Арлетта, – но ненадолго – у них очень много приглашений. Линетт Проулер, Микомы, Калленсы, Дентон Кули и Бетти Мууди. Это лишь некоторые.
– А как насчет семьи Пола?
– Сомневаюсь, что они подходят, – ответила Арлетта и посмотрела на Лили взглядом, предостерегавшим от попыток настаивать.
Но Лили редко обращала внимание на предостережения.
– Спорим, что ты вообще не рада соседству с миссис Ньюсам. Может, ей бы понравились твои друзья.
– Лили, сейчас мне некогда тебе объяснять – у меня еще дел по горло. К тому же в твоем возрасте этого еще не понять. В любом случае Ньюсамы не придут. Кроме того, отцу не нравится твое увлечение Полом. Я просто выполняю его требование. Теперь будь добра проверь столики в саду. Эти две девицы, которых я наняла через компанию по обслуживанию на дому, не внушают мне большого доверия. Могу поспорить, что они не знают, с какой стороны тарелки класть вилку.
– Слева, – сказала Лили и сунула в рот еще одну ягоду.
– Лили, пожа-а-луйста!
– Ладно.
Лили открыла дверь, ведущую в сад с восточной стороны дома, и на нее пахнуло дымом от углей. Закашлявшись, она разогнала дым рукой.
– Пап, как дела?
– Отлично, – просиял он в ответ, и она, обхватив его руками за пояс, уставилась на толстый слой соуса для барбекю, покрывавший мясо на ребрышках. Вскоре отец заметил ее мрачный вид. – В чем дело? У тебя хмурое лицо.
Она вгляделась в него:
– Ты говорил маме, чтобы она не приглашала родителей Пола?
– Если честно, то да.
– Пап, почему ты так относишься к Полу? Ты ведь его совсем не знаешь. Он хороший.
– Убежден, что это так, Лили. И все же я думаю, что тебе еще рано интересоваться мальчиками. У тебя еще все впереди. Подожди, когда повзрослеешь.
Лили не знала, возмущаться ей или поблагодарить за откровенность. Чего она не могла ему сказать – так это насколько глубоко ее задевало неодобрение отцом ее желаний. Ей всегда хотелось, чтобы он считал, что она поступает правильно.
– А как мне узнать, что уже не рано?
Он по привычке неловко пожал левым плечом. Лили подумала, что у него такой вид, будто другое плечо сломано.
– Сама поймешь. – Он не сводил глаз с мяса в жаровне. – Я пойму, – подумал он вслух.
– Как? – потребовала Лили. У нее была дурная привычка требовать ответов – ясных, точных – и немедленно. Неприятность заключалась в том, что, по мере того как она взрослела, ей все труднее удавалось их получать, в особенности ясные.
– Не знаю, как это тебе объяснить. Может, мама сделает это лучше…
– Сомневаюсь, – перебила Лили.
– По-моему, то, что ты чувствуешь к Полу, – это лишь безответные страдания. Так называемая детская влюбленность. Ты ему неинтересна, вы оба это понимаете, и тебя просто подстегивает его равнодушие. Он кажется тебе далеким кладом, который надо открыть, как на раскопках. Когда ты повзрослеешь и встретишь того человека, который тебе нужен, – добавил Джей Кей быстро, – ты почувствуешь особую связь – пожалуй, так бы я это назвал. Это будет такая связь между вами двоими, как ни с кем и никогда. У вас будет много общего. В самых важных вопросах. Вам будет нравиться одно и то же.
Лили смущенно нахмурилась.
– Я выражаюсь неясно?
– Не очень. Но продолжай.
– Он захочет всегда быть с тобой. А ты – с ним. Ты будешь рассказывать ему свои сны. А он тебе – свои. Что-нибудь в этом роде.
Лили кивнула, наблюдая, как он воткнул вилку с длинной ручкой в сочное мясо и, перевернув его, снова закрыл крышку жаровни. Потом снял перчатки, в которых возился.
– Мама говорила тебе, кто сегодня придет?
– Да. – Лили посмотрела вниз и пнула носком выпавший уголек. – Уйма людей, которых я почти не знаю.
– Что?
– Думаю, мне будет не слишком весело. Наверняка.
– Но придет тетя Вики с Фейт. И я думаю, Зейну Макалистеру примерно столько же, сколько тебе. Стой, я вспоминаю, Ханна говорила, что ему теперь почти семнадцать. – Джей Кей положил руку Лили на плечо. – Им сейчас очень тяжело. Ее муж лежит на обследовании в госпитале Андерсона. Он болен.
– Что с ним?
– Доктора еще не знают. Поэтому-то он и проходит обследование. Будь, пожалуйста, повнимательней к Зейну. Он здесь никого не знает.
– Да, па, это плохо. Мистер Макалистер мне всегда нравился, когда я видела его в магазине, и миссис Макалистер тоже. Они все еще живут в Бандере?
– Да. – Лицо Джей Кея помрачнело, словно он вспомнил о том, что и он смертен.
Мысль о смерти претила Лили еще больше, чем ее отцу. Она не могла себе представить, что ее папочки не будет рядом. Она быстро сжала ему руку.
– Пап, не беспокойся. Я все сделаю, чтобы Зейн хорошо провел время.
– Спасибо, Лили, – сказал Джей Кей, целуя ее в макушку.
В это время Арлетта открыла дверь.
– Лили! Ты проследила за девушками?
– Сейчас иду! – И она вылетела на задний двор, прежде чем мать успела ее выругать.
* * *
Девушки оказались вполне компетентными. Полдюжины круглых столиков были накрыты красно-белыми клетчатыми скатертями. На каждом столике стояли крошечный американский флаг, красные гвоздики, белые маргаритки и голубые астры. На бело-голубых металлических тарелках стояли специально сделанные к этой дате свечки. Красные хлопчатобумажные салфетки были перевязаны белыми лептами, на которых висели маленькие деревянные копии карты штата Техас. Японские фонарики были развешаны на дубах, длинные ветки которых, сплетаясь, образовывали прохладный свод над маленьким двориком. Лили обратила внимание, что садовник устроил на фоне черной деревянной изгороди бордюр из красных бегоний. По углам дворика, выложенного плиткой, были установлены огромные мексиканские глиняные горшки с красной и белой геранью. У гаража разместился бар, а огромный американский флаг, укрепленный над ним, играл роль задника. У аппарата для коктейлей суетился высокий черноволосый парень лет двадцати пяти, наполнявший его текилой, льдом и фруктовым сиропом «Маргарита».
Глядя на красный кирпичный двухэтажный дом, Лили пришла к выводу, что все было продумано до мельчайших деталей. Она в который раз подивилась, почему ее мать так выкладывается, когда речь идет о ее светских приятелях, и так редко делает что-нибудь подобное для нее и Джей Кея.
Когда Арлетта укладывала последнюю порцию гарнира в цветок, вырезанный ею из огромной красной луковицы, у нее дрожали руки. Она цепенела от одной мысли, что что-нибудь может выйти не так. Ей было необходимо, чтобы все детали были безупречны. И вовсе не потому, что большинство гостей были клиентами Джей Кея или она хотела понравиться гостям. Прием был экзаменом. Арлетта презирала экзамены, но подсознательно постоянно готовила себя к ним. Она считала, что в ее жизни любой поворот был проверкой. Она не забыла своего детства в Луизиане и того времени, когда постоянно терпела поражения.
1943 год.
Неподалеку от Гранд-Лейк, штат Луизиана
Арлетта выросла на берегах глубоко вдающихся в сушу заливов Луизианы. Ее отец, Бобби Джо Герберт, был полуграмотным деспотом, обрушивавшим свой чудовищный нрав на головы жены Мари и шестерых детей, пользуясь им, как укротитель львов пользуется кнутом. Он утверждал свою власть, держа семью в постоянном страхе. Самое яркое воспоминание Арлетты о том, как он бил ее, относилось ко времени, когда ей было пять лет. Когда он приблизился к ней, щелкая кожаным ремнем для точки бритвы, она почувствовала себя пойманным зверьком. Она навсегда запомнила запах старой кожи и перегара, которым он дышал, браня ее. Она просила прощения, но он только смеялся в ответ. Все время, пока он смеялся этим страшным скрипучим смехом, она плакала и просила. Но вдруг в голове у нее что-то щелкнуло, остужая мысли и делая их абсолютно ясными. Слезы высохли. Ярость вспыхнула в ней, как искры, высекаемые колесами поезда, когда он сходит с рельсов.
– Папа! Перестань!
– Заткнись! – крикнул он, брызжа слюной ей в лицо.
В ее взгляде был вызов. Она больше не чувствовала себя маленькой девочкой. Она понимала, что он мог убить ее, если бы захотел. В этот момент ее ненависть была безграничной. Она чувствовала себя как библейский мальчик Давид, о котором ей читала мать. Перед ней был не отец, а чудовище.
– Я тебя ненавижу! – пронзительно крикнула она.
Бобби Джо был ошарашен этим бунтом.
– Сейчас я тебя проучу!
– Нет! – неистово взвизгнула Арлетта.
В тот момент, когда он поднял ремень, она увидела его остекленевшие глаза и поняла, что он с трудом удерживает равновесие. Это спасло ее. Она бросилась вниз, проползла у него между ног, ударила его сзади под колено, потом вскочила на ноги и выбежала из лачуги.
– Господи Иисусе! – вскрикнул Бобби Джо, повернулся кругом и снова поднял ремень. Но Арлетты и след простыл.
Арлетта бежала между поросших мхом дубов по выжженной солнцем траве и высохшей грязи, там, где прошлой весной их грузовик оставил на земле глубокие колеи. Она свернула с пыльной дороги, которая вела от шоссе к их лачуге, и пошла по, как ей казалось, одной ей известной тропинке, ведущей в сторону залива, стараясь не задевать кустарник и камни. Пока она тащилась по грязной воде, она снова и снова клялась себе, что больше никогда не вернется домой.
Она отыскала свой любимый водяной дуб, ствол которого был изъеден дуплами, образовавшимися из-за многочисленных подъемов воды и засух, и вскарабкалась на него, отколупывая куски столетней коры там, где ее босые ноги соскальзывали по сухому дереву. Один из кусков порезал ей ногу, но Арлетта не обратила на это внимания. Это была небольшая плата за обретенную свободу.
Она свернулась калачиком в сердцевине дерева, укрывшего ее в своей тени. Арлетта смотрела, как вода медленно смыкалась там, где были ее следы, и прислушивалась, нет ли за ней погони. Но она слышала лишь цапель, пеликанов да шуршание пробегавших по дереву норок и мускусных крыс. Прошел час, прежде чем ее сердце перестало колотиться. Однако она готова была бежать снова, если нужно, ведомая не знающим возраста инстинктом самосохранения.
Арлетта мало что знала о внешнем мире, поскольку в район Баиу-Тече не приходили газеты. По крайней мере в ее семье их не читали. Она знала, что в Европе идет война, потому что во время их последней поездки в Нью-Иберию в июле по случаю ее дня рождения в кино перед фильмом показывали ролик с новостями. Родители Арлетты не говорили о войне, но мать иногда упоминала о чем-то, связанном с «призывом», и Арлетта заметила, что каждый раз, когда она это делала, отец приходил в бешенство.
Она не могла придумать способ, как сбежать от отца, но была полна решимости сделать это. У нее не было денег, и все же она могла добраться до Нью-Иберии, а там, может быть, какая-нибудь добрая леди наймет ее убирать в доме или работать в саду. В Нью-Иберии Арлетта видела много «добрых леди». На них были красивые летние платья нежных тонов, совсем новые, а не вылинявшие от многократных стирок. От этих женщин пахло цветами, а не потом, и ногти у них были покрыты ярко-красным лаком. Арлетта хотела стать такой, как они, и никак не могла понять, почему ее мать не хочет быть такой. До поездки мать казалась ей красивой. Но после того как она увидела женщин из Нью-Иберии, а в особенности после прекрасных леди из фильма Арлетта поняла, что ее мать простая, жалкая и некультурная. Но самое плохое, по мнению Арлетты, заключалось в том, что мать даже не обращала внимания на то, как она выглядит, как живет ее семья и какой мужчина рядом с ней.
