Текст книги "Околдованные любовью"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Глава 6
– Почему бы тебе совсем не переселиться к Троттерам?
– Послушай, Мэри…
– Не желаю ничего слушать! Вчера ты ходил на похороны этого старика. Его похоронили в десять утра, а ты заявился домой только к ночи. Уж не думаешь ли, что дела на ферме пойдут сами по себе.
– Нет, я так не считаю, – просительный тон Саймона сменился раздраженным криком. – Я родился и вырос на ферме. Последние десять лет работал от зари до зари, а иногда прихватывал и ночь. Именно моими заботами и трудом она стала такой, как сейчас. И нечего мне напоминать, что ферма не может обойтись без хозяина. Давай выясним все раз и навсегда: Троттеры – мои друзья, наши семьи дружат очень давно, долгие годы…
– Ха! Друзья: горняк и фермер. Какая может быть между ними дружба? – язвительные слова, сказанные тихо, долетели до Саймона.
– Представь себе! – крикнул он. – Горняк и фермер. Но горняк не простой и невежественный. Уильям Троттер был одним из самых умных людей, которых я встречал. Теперь его нет, а его жена, старая женщина, и Тилли, почти девочка, остались одни…
– Девочка, как же! – Мэри так круто повернулась, что всколыхнулась ее тяжелая, шерстяная юбка. – От этой девчонки одни беды! – голос жены звенел. – С самого дня свадьбы из-за нее никакого покоя. Именно ее следует поблагодарить и за прекрасную брачную ночь, и за всю следующую неделю. Да и сейчас она продолжает стоять между нами. Говорят, что Тилли колдунья, злая колдунья, из-за которой случаются беды. Берк Лодимер мертв, но виновата в этом не жена священника. Она бы не оказалась в амбаре в тот день, если бы не эта… тварь.
– Не смей так говорить о Тилли, – тихо, но с нажимом сказал Саймон. – Она жертва обстоятельств, и больше ничего. Она очень привлекательная, себе на беду, и женщины, да, женщины, такие, как ты, Мэри, это чувствуют. Да, да, – закивал он в подтверждение своих слов. – Я говорю правду. И мужчины, даже не сознавая этого, желают ее. Есть в ней нечто такое, что притягивает. А когда она отвергает их, то в них вспыхивает ненависть, подавляя другие чувства.
– Ах, вот как! – недобро улыбнулась Мэри Бентвуд. – Уж не о своих ли ты чувствах говоришь, Саймон? – теперь уже язвительно усмехалась жена.
– О боже! Ты меня с ума сведешь своими упреками и подозрениями.
– Так, так! Мы женаты всего полгода, а я тебя уже свожу с ума. Хорошо же, пусть так! Тебя мои слова, может быть, взбесят еще сильнее, но я скажу тебе все, Саймон Бентвуд. Когда тебя нет на ферме, я не ударю палец о палец: пусть молоко киснет, сыр зеленеет. Я и пальцем не пошевелю, когда ты уезжаешь. Конечно, я не говорю о поездках на базар, они не в счет. Я выходила за тебя замуж не для того, чтобы работать как рабыня.
Он с минуту молчал и пристально всматривался в нее.
– Хорошо, поступай по-своему, – не сводя с жены глаз, сказал он. – Не хочешь работать – не надо. Я найму кого-либо, и деньги на хозяйство будет каждую неделю получать она. Можешь сидеть и возиться со своими ноготками или пришивать оборки на платья. Ты, кажется, ничем больше в своей жизни и не занималась. Так или иначе, наконец мы все выяснили в наших отношениях. А теперь я пойду и дам указания работникам, чтобы дела на ферме шли как следует, пока я в Ньюкасле.
Саймон направился к двери. У порога его догнали визгливые крики жены и словно ударили в спину.
– Я ненавижу тебя, Саймон Бентвуд! – надрывалась Мэри. – Ненавижу твою паршивую ферму, все, что связано с ней и с тобой.
Он медленно закрыл за собой дверь гостиной и остановился, повесив голову. Потом прищурился и, сильно закусив губу, выпрямился. Решительно расправив плечи, прошел через прихожую и кухню на задний двор, где ждала его двуколка.
Саймону нравился Ньюкасл. Впервые он побывал там тринадцатилетним мальчишкой. Тогда прошел пешком десять миль, чтобы посмотреть на гулянье. Больше всего в городе его поразила красота зданий. Он рано ушел с гулянья и бродил по улицам и площадям, удивляясь, что из камня построены такие высокие дома. У деревенских каменщика и плотника уходило много времени на постройку даже двухэтажного дома. Конечно, в округе встречались большие особняки помещиков, но в свои тринадцать лет он не представлял, что они возведены руками человека.
С той поры Саймон не раз приезжал в Ньюкасл, но обычно мог побродить по городу не более получаса. Сейчас он внимательно оглядывался вокруг, и изменения, произошедшие за двенадцать лет, поражали его воображение. Красота мостов завораживала, не меньшее восхищение вызывали новые улицы с жилыми домами.
Преобразилась улица Джесмонд-роуд, впечатляла огромными окнами четырехэтажная галерея Лизес-Террас. А что касается площади Элдон-сквер, то Саймон всегда считал, что мистер Добсон проектировал ее в самый счастливый период своей жизни. Бентвуда также интересовало, что чувствовал мистер Грейнджер, руководивший строительством, когда была установлена последняя кованая решетка ажурных балконов.
Каждый раз после возвращения из Ньюкасла Саймона несколько дней не оставляло смутное беспокойство. В глубине души он был уверен, что его удел – фермерская жизнь. Однако он понимал, что человеку может приносить удовлетворение и другая работа, к примеру возведение церкви, новых домов, торговых галерей. В то время как другие занятия позволяли осуществлять великие замыслы на протяжении нескольких лет, у фермера жизнь состояла в однообразных ежегодных хлопотах. А итог долгим трудам подводила коса жнеца, или последнюю точку ставил удар, обрывавший жизнь животного, к которому фермер успевал привязаться, если не полюбить…
И вот Саймон снова в Ньюкасле, но на этот раз ему не удастся прогуляться по красивым улицам, где ухоженный вид домов говорил о достатке их обитателей. Он понимал, что здесь проживает только небольшая часть населения. В это время на другом конце города ужасали ряды хибар, в которых он не стал бы держать и свиней.
Саймон ехал в суд, погруженный в невеселые раздумья. Женитьба его оказалась неудачной с самого начала, со дня свадьбы. Он знал, что ошибся, остановив выбор на Мэри, но с ошибкой этой ему предстояло мириться всю жизнь. В этом он не сомневался.
Образовавшийся на улице затор вынудил Бентвуда остановить двуколку. Он оказался в окружении экипажей, подвод, груженных пивными бочками, повозок тряпичников со зловонным тряпьем. Запряженные в них лошади стояли, понурив головы, словно опечаленные своей незавидной долей. Встречались телеги с мясом, овощами и рыбой. На глаза попались фургоны с живодерни. При виде торчавших из них ног мертвых животных, сваленных друг на друга, как дрова, Саймон в душе надеялся, что бедным животным не пришлось долго мучиться. Хотя на живодернях находились любители затянуть процедуру.
Шум вокруг стоял неописуемый. Саймон крикнул, чтобы успокоить лошадь, но не услышал собственного голоса. По тротуарам с обеих сторон дороги непрерывно двигались прохожие. Они находились в лучшем положении, потому что шли по вымощенным каменными плитами тротуарам – одно из последних нововведений. Проезжую часть по-прежнему покрывала щебенка вперемешку с грязью.
Когда наконец появилась возможность двинуться вперед, Саймон направил лошадь в переулок. Здесь дорогу снова загородили. Поднявшись в своей двуколке, он увидел, что постоялый двор, где обычно останавливался, заполнен до отказа.
– Весь город здесь собрался, – услышал Саймон чей-то голос и повернул голову: с ним говорил мужчина в такой же двуколке. – Наверное, это из-за слушаний в суде. Разбирают дело жены священника, – пояснил незнакомец.
Бентвуд промолчал и оглянулся: обратный выезд на дорогу был свободен. Он выпрыгнул из двуколки и помог лошади отъехать назад, забрался обратно и поехал по улице дальше.
В волнении Саймон полез в карман за часами. Они показывали четверть двенадцатого. Судебное заседание уже началось. Теперь Тилли, оглядывая зал в поисках единственного друга, наталкивалась на враждебные взгляды жителей деревни. Ведь они не могли отказать себе в удовольствии увидеть такое зрелище. Этот день стал для них занимательным событием и поводом позлорадствовать.
Судьба жены священника не тревожила Саймона: на ее стороне были адвокаты, влиятельные люди, высокое положение семьи. Кроме того, миссис Росс обвиняли в непреднамеренном убийстве. Но при любом исходе дела она имеет возможность покинуть деревню. А куда деваться Тилли? Ей придется оставаться в деревне, пока жива ее бабушка. И что будет с ней дальше? Кроме него, Тома Пирсона, да, пожалуй, еще Стива Макграта, никто не относился к девушке по-доброму. А самое главное, хотя не она нанесла роковой удар, но все сходились в одном: жена священника была одурманена, и виновата во всем Тилли Троттер.
«Господи! Выберусь ли я когда-нибудь из этого затора».
Только через полчаса Саймону удалось найти место, где оставить лошадь и двуколку. Еще десять минут потребовалось, чтобы бегом вернуться к зданию суда. Попасть внутрь здания оказалось совсем непросто: наружный зал был битком забит невозмутимой на вид публикой. Но когда он стал протискиваться вперед, это вызвало недовольные возгласы. Бентвуд не обращал на них внимания. Некоторые пропускали его, принимая за служащего суда. Когда он добрался до дверей зала, где проходило заседание, то столкнулся с констеблем.
– Далеко продвинулось разбирательство?
– Больше половины заседания позади, сэр.
– А основные свидетели, они уже…
– Кажется, да. Сейчас дает показания девушка.
– Пожалуйста, пропустите меня. Прошу вас, – наклоняясь к полисмену, попросил Саймон. – Я, – он судорожно глотнул, – я ее единственный друг.
Они молча посмотрели друг на друга.
– Даже если я вас пропущу, сэр, – сказал наконец констебль, – едва ли вы сможете туда протиснуться. Там все-все забито.
– Разрешите хоть попробовать. – Саймон достал что-то из кармана и вложил в руку полисмена, стараясь проделать это незаметно.
– Попытайтесь, сэр, – не отводя глаз, согласился страж порядка. Он повернул массивную ручку одной из половинок двустворчатых дверей. Когда дверь приоткрылась, несколько человек едва не вывалились в общий зал. С помощью полисмена Саймон кое-как втиснулся в толпу, и дверь за ним тихо закрылась. И вот он уже смотрит на Тилли, стоящую на огороженном помосте. Взгляд ее обращен на судейскую скамью и человека, задававшего ей вопросы…
– Ты слышала, что говорили свидетели. По их мнению, именно из-за тебя миссис Росс оказалась сегодня здесь, и ее обвиняют в непреднамеренном убийстве. Один из них определенно заявил, что ты имеешь… – судья опустил глаза на судейскую коллегию, потом перевел взгляд на секретаря суда и только после этого снова посмотрел на Тилли, – что ты обладаешь сверхъестественной силой. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– О, нет, сэр, нет.
– Говоря обычным языком, ты занимаешься колдовством.
Взгляды всех собравшихся в зале суда были прикованы к Тилли в ожидании ее ответа. Девушка молчала, даже не покачала головой. Из души Саймона рвался безмолвный крик: «Она знает о колдовстве не больше, чем младенец».
– Так ты занимаешься колдовством?
– Нет, сэр. Нет! Нет! – медленно, но с нажимом повторила она. – Я… никогда не… Я… я даже ничего не знаю о колдовстве.
– Один свидетель заявил, что ты подговаривала жену священника танцевать в ризнице, которая считается священной землей, это правда?
В первый раз Тилли перевела взгляд с судьи на миссис Росс. Эллен отрицательно покачала головой.
– Мы сделали всего пару шагов, сэр, – глядя на судью, тихо ответила Тилли.
– Она не виновата! Я просто учила ее танцевать, – звонко выкрикнула Эллен, и публика взволнованно загудела. К ней подошли двое мужчин и о чем-то заговорили.
Судья стукнул по столу молотком, призывая зал к порядку. Шум постепенно смолк.
– Так вы танцевали в ризнице? – спросил судья, и Тилли, поколебавшись, подтвердила:
– Да, сэр.
– А чем еще вы занимались в ризнице?
– Ничем, сэр, мы сделали всего несколько шагов и все.
– Несколько шагов – и все, – пробормотал себе под нос судья, глядя в стол. – Считаешь ли ты себя ответственной за то, что сегодня здесь? Признаешь ли ты часть своей вины в смерти мистера Берка Лодимера?
– Нет, сэр, нет.
– Но ты слышала слова представителя обвинения. Он утверждает, что ты ответственна за случившееся не меньше, чем обвиняемая. Миссис Росс не пришла бы к тебе на помощь, если бы тебя не посадили в колодки. Ты не оказалась бы в колодках, если бы тебя не видели танцующей в святом месте. Так ты продолжаешь отрицать даже свою частичную вину в том, что здесь сегодня происходит?
Тилли опустила голову. Саймон беззвучно простонал. Все эти люди со своей ученостью и умными словами способны представить черное белым. И он тоже опустил голову, но резко вскинул ее, услышав голос судьи:
– Задумайся над моими словами, женщина. А теперь ты можешь вернуться на свое место.
Бентвуд видел, как Тилли, споткнувшись, спустилась на две ступеньки. Ее проводили к крайнему месту в первом ряду. Когда она села, Саймон перестал ее видеть.
– Вызывается Хал Макграт… Хал Макграт! – выкликнул судья имя следующего свидетеля, и по залу снова пробежал шумок.
Хал по такому случаю нарядился, как на парад. Обычно свисавшие на узкий лоб волосы аккуратно зачесаны назад. На шее красовался ослепительно белый платок, заколотый у самого кадыка. Серая шерстяная куртка была застегнута на все пуговицы. Хал стоял перед судьями, держа шапку двумя руками, всем своим видом стремясь показать, какой он добропорядочный и мирный сельский житель.
– Вы Хал Макграт? На вас указывают, как на человека, несущего ответственность за то, что на девицу Тилли Троттер были надеты колодки. Так ли это?
– Да, сэр, это сделал я, – выдержав паузу, ответил Макграт.
– С какой целью вы это сделали?
– Просто… хотел пошутить, сэр.
– И ничего больше?
– Ну, – начал объяснять Хал, переминаясь с ноги на ногу и изображая смущение, – я за ней ухаживал. Сначала она меня подзадоривала, а потом стала отворачиваться. Мне стало обидно, сэр.
– Вы, я вижу, говорите откровенно.
Саймон опустил голову и пропустил вопрос судьи, но хорошо расслышал ответ Макграта.
– Да, сэр, знаю я эти разговоры. Странно, конечно, но я подумал, что после того, как мы поженимся, я вышибу из нее всю эту ерунду.
Зал встретил слова Хала громким хохотом. Судья окинул взглядом публику, но промолчал и снова обратился к свидетелю.
– Считаете ли вы себя причастным к смерти Берка Лодимера?
– Нет, сэр, – покрутил головой Макграт. – Я тут ни при чем. Это не я его ударил.
– Да, удар ему нанесли не вы, – тон судьи стал жестким. – Но если бы вы не надели на эту девушку колодки, миссис Росс не пришлось бы идти ее спасать. Тогда она не стала бы звать на помощь тех трех горняков, защищая одного из которых и нанесла роковой удар, повлекший за собой смерть человека. – Судья сделал паузу и спросил: – Вы все еще хотите жениться на этой девушке?
– Да, сэр, – не очень внятно буркнул Макграт после минутного колебания.
– Я надеюсь, что это пойдет ей на пользу. Вы можете занять свое место.
Саймон закрыл глаза и прислонился к двери. В душе его клокотала ярость. Он хорошо знал, что ждет Тилли в браке с Макгратом. Да он скорее разделается с ним, чем позволит такому случиться.
– Вызывается миссис Эллен Росс.
Место для свидетелей заняла жена священника. Сначала вопросы задавал представитель обвинения, затем к ней обратился судья. И нельзя было не заметить, что говорил он с ней совсем другим тоном, не так, как с предыдущими свидетелями.
– Вас занимают вопросы образования, миссис Росс?
– Да, милорд, – тонким голосом ответила она.
– Вы стремитесь просвещать трудящиеся классы?
– Да, милорд, – не сразу подтвердила она.
– Не считаете ли вы теперь, что ваше стремление было необдуманным?
– Нет, милорд. – Голос ее окреп, держалась она уверенно, чем явно смутила судью.
Он перевел взгляд на судейскую коллегию, взглянул на секретаря суда и только после этого задал очередной вопрос.
– Вы продолжаете отрицать, что ваши действия опрометчивы, несмотря на то что из-за вашего желания учить их грамоте трое горняков лишились работы?
Выждав несколько минут и не получив ответа, судья продолжил допрос свидетельницы.
– Скажите, не кажется ли вам, что разумнее было не заниматься с девицей Тилли Троттер и не учить ее тому, что не соответствует ее положению, к примеру, танцам?
Люди в зале не сводили глаз с Эллен.
– Ваше честь, – вздернула подбородок миссис Росс, – танцуют жители деревень, работники на фермах, в бедных кварталах городов люди тоже танцуют.
– Танцы танцам рознь, как вам должно быть ясно. – Появившийся в голосе судьи холодок свидетельствовал, что в его отношении к жене священника убавилось сочувствия. – Классовые различия находят отражение в разных способах развлечений. Подтверждением этому служит сегодняшнее судебное разбирательство.
Судья облизнул губы и задал очередной вопрос, глядя на лежавший перед ним предмет.
– Вот орудие, ставшее причиной смерти человека. Знали ли вы о гвозде, когда брали в руки этот штырь?
– Нет, милорд, конечно, нет, – с заметной дрожью в голосе ответила Эллен смотревшему теперь на нее судье.
– Почему вы нанесли удар? Потому что погибший был одним из тех, кто надел колодки на девушку, или же из-за того, что он напал на одного из ваших подопечных?
Эллен молчала, раздумывая.
– Не знаю, милорд, – призналась она. – Я собиралась только оттолкнуть его, потому что видела, в каком состоянии мистер Дрю… Этот удар мог бы стать для него роковым.
– Да, да, – судья снова посмотрел на судейскую коллегию. – Можете занять свое место, – отрывисто проговорил он.
Когда вперед вышел представитель защиты, в зале возникло замешательство: одна из женщин упала в обморок. Ее на руках понесли к дверям, и Саймона снова вытеснили в наружный зал. Пытаясь вернуться в зал заседаний, он обнаружил, что дверь закрыта: кто-то, воспользовавшись суматохой, занял его место и прижал дверь изнутри. Констебль помнил Саймона и его «благодарность».
– Сожалею, сэр, – сказал полицейский извиняющимся тоном. – Видите сами, туда и иголку не просунуть.
Сознавая тщетность дальнейших попыток попасть в зал суда, Саймон протолкался сквозь толпу и вышел на улицу. Ему оставалось только запастись терпением и ждать окончания…
Прошло не меньше часа, прежде чем двери зала заседаний растворились и публика хлынула наружу. Бентвуд стал пробираться обратно в зал. Когда он оказался внутри, скамья судейской коллегии опустела. Рядом с ней в окружении группы мужчин стоял священник, державший в объятиях жену. А в дальнем конце первого ряда одиноко стояла Тилли. Саймон решительно направился к ней и, взяв за руку, без лишних слов объяснил:
– Я был снаружи и не слышал, чем все закончилось.
Девушка подняла на него глаза и медленно ответила, словно приходя в себя после сна:
– Она свободна. Слава богу!
– Идем отсюда, – он развернул ее за плечи, и они направились по проходу к двери. Краем глаза он заметил, что Эллен Росс повернула голову и провожает их взглядом.
Тилли ничего не видела вокруг, шла не поднимая головы, пока они не остановились в тихом переулке. Только тогда она взглянула на него.
– Саймон, как ужасно. Они назвали меня колдуньей. Но почему, за что?
– Ничего, ничего, старайся не думать об этом.
– Нет, Саймон, я не могу не думать, не могу не беспокоиться, – с горечью качала головой Тилли. – Я… никогда не делала никому ничего плохого, даже в мыслях не желала никому зла, до того последнего случая, когда я молилась, чтобы Бог наказал Хала Макграта. Да, я просила об этом. Но так было один-единственный раз. Говорят даже, что я околдовала собаку Пита Глэдвиша. Саймон, ты понимаешь, что происходит? – голос ее зазвенел. – Что они придумают дальше? Мне страшно, Саймон.
– Не надо, успокойся, – он крепко сжал ее руки. – Никто больше не причинит тебе вреда. Я об этом позабочусь.
– Нет, не надо, – она высвободила руки. – Лучше тебе держаться от меня подальше, и так уже болтают всякое. – Она направилась в сторону главной улицы.
– Кто много болтает? – посуровел он.
– Все, – она устало покачала головой.
– И о чем же они болтают?
– Говорят, что из-за меня не удалась твоя женитьба, – снова повысила тон Тилли.
– Кто сказал, что моя женитьба не удалась? – рывком остановил ее Саймон.
– Неважно кто, но я это слышала.
– Кто же это сказал? Так все-таки, кто?
– Все идет от Рэнди Симмонса, – теперь она смотрела ему прямо в глаза. – Он всем рассказывает, что вы постоянно ссоритесь из-за того, что случилось в тот вечер, в день твоей свадьбы. Ах, Саймон, мне так жаль, так жаль.
– В жизни не слыхивал подобной ерунды. Не верь в эти бредни. Слушай! – он наклонился и заглянул Тилли в глаза. – Не верь в эту чушь. Знаешь, – Саймон снова выпрямился, – я как-то читал о похожих случаях. Бывает, что целые деревни сходят с ума. С утра до вечера люди тянут свою лямку, им нечем развлечься. Вот они и начинают… – У Саймона чуть не вырвалось «охоту на ведьм», но он вовремя прикусил язык и сказал: – Начинают распускать сплетни.
Девушка повернулась и пошла дальше. Некоторое время они шли и молчали.
– Если бы не бабушка, я бы уехала отсюда куда глаза глядят, за много миль, – тихо призналась она. – Я бы поступила на службу в какой-нибудь богатый дом, где меня никто не знает.
– Что об этом говорить, ты не можешь никуда уехать. Бабушка потеряла Уильяма и нуждается в тебе больше, чем прежде.
Они снова шли и молчали. И снова молчание нарушила Тилли:
– Мне так не хватает дедушки, Саймон. Он был всегда добр ко мне, никогда я не слышала от него резкого слова… Мне даже кажется, – она в раздумье склонила голову набок, – что они меня избаловали. Мне так повезло, что они меня воспитывали. Да, повезло, и я жила так счастливо. Но это было так давно.
Саймон покосился на нее и про себя удивился, что Тилли называла свою жизнь счастливой.
Одевалась девушка так, как в этом городе одевалась самая беднота. Когда-то голубой, но давно потерявший цвет старенький жакет стал ей мал. На юбке в нескольких местах виднелись следы починки. Соломенную шляпку не оживляли никакие украшения. На одном башмаке виднелась свежая, грубо поставленная заплата. Он с удовольствием зашел бы куда-либо пообедать, но боялся, что, глядя на девушку, люди подумают, что он подобрал ее на улице. Еще он жалел, что не может привести Тилли в один из шикарных магазинов с огромными витринами, где продавалась новая одежда, и сказать: «Оденьте ее как следует». К сожалению, он не смог бы расплатиться за наряды.
Деньги из кубышки недавно закончились, потому что отец Саймона истратил и свою половину, и позаимствовал часть доли Уильяма. Саймон дал себе клятву, что не перестанет привозить Троттерам каждый месяц соверен, пока они нуждаются в деньгах. До женитьбы выполнять принятое решение не составляло труда. Однако со временем он выяснил, что жена хорошо разбирается в расчетах. И Саймон предчувствовал, что она станет досаждать ему расспросами, куда и кому он регулярно возит деньги.
– Здесь недалеко есть одна лавочка. Ты хочешь запеканку с горошком? – предложил он. – Очень вкусно. Когда я приезжаю в Ньюкасл, всегда сюда захожу.
– Мне не хочется есть, – поколебавшись, ответила девушка.
– Пойдем, пойдем, почувствуешь запах – сразу слюнки потекут, – он решительно взял ее за руку и увлек за собой.
Через несколько минут они стояли у столиков и вместе с другими и посетителями угощались горячей едой.
– Ну, как? – улыбнулся он.
– Вкусно, очень вкусно, – без улыбки ответила она.
Саймон уже приканчивал свою порцию, вдруг в раскрытую дверь увидел медленно кружащиеся белые пушинки.
– Только этого не хватало, – буркнул он себе под нос и посмотрел на Тилли, которая не смогла одолеть и полтарелки.
– Нам надо поторопиться, снег пошел.
– Я больше не хочу, – она отставила тарелку в сторону.
– Правда?
– Да, очень вкусно, но мне не хочется есть.
– Тогда пойдем…
Через четверть часа они пересекли мост и выехали в Гейтсхед. Снег уже валил хлопьями. Через час вдали показалась деревня. Хотя мело уже не так сильно, вокруг все было белым-бело.
– Останови здесь, Саймон, – попросила у развилки Тилли. – Я пройду через поля сама.
– Ничего подобного.
– Саймон, – она коснулась его руки, державшей поводья. И ему показалось, что с ним говорит не девочка, а умудренная опытом женщина, – ты знаешь, что будет, если увидят, как мы едем вместе через деревню. Опять скажут, что…
– Что скажут? – он не дал ей договорить. – Пусть говорят, что хотят, но я не позволю тебе замерзнуть в поле из-за их поганых языков, так что сиди спокойно.
Девушка опустила голову и сжалась в комок, надеясь остаться незамеченной. Ненастье разогнало всех жителей по домам, и улица была пустынной. И все же приглушенный стук копыт не мог не привлечь кое-кого к окнам.
Когда они подъехали к воротам дома Троттеров, в окне сразу появилось лицо Энни.
– Ты зайдешь? – спросила, спускаясь на землю Тилли.
– Нет, надо ехать, пока дорога хорошая, – ответил он.
– Послушай меня, – придержал ее за руку Саймон, – если что не так, сразу беги ко мне на ферму. Я поговорю со Стивом, чтобы он держал меня в курсе дела.
– Нет, нет! – горячо запротестовала Тилли. – Не проси ни о чем Стива, Саймон. Посмотри только на бедного парня, ведь рука у него так и останется кривой.
– И несмотря ни на что, он на твоей стороне. Хороший парнишка, этот Стив. И как он только родился в такой семейке, одному Богу известно. Тилли, беги в дом, а то замерзнешь и еще, чего доброго, простудишься. Вон бабушка на пороге.
Девушка задержала на нем взгляд и сжала его пальцы.
– Саймон, не знаю, что бы я… мы делали без тебя, но прошу ради твоего же блага и… твоей жены, держись отсюда подальше.
– Это уж позволь мне решать, – он сморгнул налипшие на ресницы снежинки. – Иди, до свидания.
– До свидания, Саймон.
Энни ждала внучку у раскрытой двери.
– Ах, девочка, я никак не могла дождаться тебя, думала, ты никогда не вернешься, – этими словами она встретила девушку и спросила: – Разве это был не Саймон? Почему же он не зашел?
– Ему надо поторопиться, пока дороги не раскисли.
– Давай жакет. Вижу, ты замерзла. Садись быстрее к огню.
Не успела Тилли раздеться, а Энни уже тащила ее к огню.
– У меня суп горячий, – усаживая внучку у очага, сообщила она. – Уже два часа как кипит, – Энни склонилась над котелком. – Ах, девочка, голос ее прервался, из глаз покатились слезы. – Я… подумала, они что-нибудь сотворят с тобой, посадят тебя в тюрьму или еще что. Я так боялась, что ты не вернешься. Не знаю, как бы я стала жить без тебя. Ах, моя детка!
– Бабушка! – это было уже выше ее сил. Дольше сдерживаться она не могла. Припав к груди Энни, Тилли разрыдалась. Так они сидели, прижавшись друг к другу, и плакали. Первой взяла себя в руки Энни.
– Так ты не сможешь проглотить ни ложки, а тебе надо, ты холодная, как ледышка, – сказала Энни и ей вдруг вспомнился муж. – Бедный, бедный Уильям, – горестно вздохнула она.
Энни поставила перед Тилли миску с супом. Когда девушка с трудом заставила себя съесть немного, Энни спросила:
– Ну, чем дело кончилось?
– Ее оправдали.
– Слава тебе, господи! А о чем они тебя спрашивали?
– Ой, бабушка, – отставила миску Тилли, – это было так ужасно. Но когда судья опросил, занималась ли я колдовством…
– Что, что?
– Да, да, бабушка. В деревне распускают слухи, что я колдунья. И не только Макграты об этом говорят, но и все остальные. Они во всем винят меня.
– Да они там все с ума посходили.
– И еще вот что. Судья спросил Хала Макграта, хочет ли он жениться на мне, и тот ответил «да» и обещал выбить из меня колдовство. А судья сказал, что это хорошо. Бабушка, я думала, что прямо там умру.
Энни вгляделась в дорогое ей лицо и увидела перед собой чистую невинную душу. И девочка ее была такая красивая, даже слишком. Пусть фигурой она похвастаться не могла, но было в ней что-то особенное, необыкновенное, чему Энни не могла подобрать название. Но… колдовство? Что они придумают еще? Да, это уже было серьезно. Вот чего надо бояться больше, чем уверенности старшего Макграта, что у них все еще есть деньги. Да, все становилось намного серьезнее и опаснее. Охваченная внезапной слабостью, Энни опустилась на скамью рядом с Тилли.
– Слава Богу, у нас есть Саймон, – сказала она. – И пока он жив, с тобой ничего не случится. Он этого не допустит. – И мысленно добавила: «Выйдешь ты замуж или нет, все равно».
Огонь в очаге был притушен. Тилли лежала рядом с бабушкой в пристенной кровати. Она спала здесь с тех пор, как они проводили в последний путь дедушку Уильяма.
Бабушка дышала ровно, и девушка не знала, спит она или нет. Сама она не могла сомкнуть глаз, снова и снова возвращаясь к событиям минувшего дня с того самого момента, как кучер мистер Фоггет высадил ее из повозки и указал дорогу к зданию суда. Но сделал он это, не глядя на нее, как и другие пассажиры из деревни. Они остались сидеть в повозке, не желая идти вместе с ней. По дороге никто ни разу не заговорил с девушкой. А миссис Саммерс, чей муж работал садовником в поместье Сопвитов, даже подобрала юбки, садясь рядом с Тили.
В последнее время Тилли часто посещали мысли о смерти. Особенно сильно ей захотелось умереть, когда она вошла в здание суда. Даже показалось, что судить будут ее. Девушка сознавала, что для многих она – главная виновница произошедшего.
Сон по-прежнему не шел к ней, и она лежала с открытыми глазами, уставясь в темноту. В эту ночь снег поглотил все звуки. Даже огонь не трещал в очаге. Только прерывистое дыхание бабушки нарушало объявшую мир тишину.
Вдруг со двора до нее донеслись едва различимые шаги. Тилли резко села, держась рукой за стену. Нет, ей не показалось, и она не спит. И когда в дверь два раза коротко и тихо постучали, сердце у нее едва не выпрыгнуло из груди.
Девушка сразу поняла, что бабушка тоже не спит: Энни приподнялась на локте, прислушиваясь. «И кто это может быть, Господи, в такой час?»
Тилли собиралась перелезть через бабушку, чтобы открыть дверь, но Энни ее остановила:
– Нет, нет, оставайся на месте, – распорядилась она. Снова раздался тихий стук, и теперь уже чей-то негромкий голос позвал: «Тилли! Тилли!»
Тилли повернула голову к бабушке, и хотя ей трудно было разглядеть ее лицо, но она чувствовала, что бабушка смотрит на нее.
– Мне кажется, это миссис Росс, – прошептала девушка.
– Миссис Росс в такой час! Господи боже мой! Что же это делается, – бормотала Энни, с трудом спуская ноги с кровати. К этому времени проворная Тилли оказалась у двери.
– Кто там? – спросила сна, накидывая жакет.
– Это я, Тилли, миссис Росс.
Девушка повернула ключ в замке, вынула верхний и нижний болты и распахнула дверь.
Снаружи все было бело, на этом фоне четко выделялась темная маленькая фигурка жены священника.
