Текст книги "Околдованные любовью"

Автор книги: Кэтрин Куксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– Д… да, бабушка.

Марк посмотрел на своего маленького сына, которого уже нельзя было назвать маленьким. Выросли все дети и по-своему изменились. Но Джон говорил еще хуже, чем раньше, и ко всему еще он стал заикаться.

– Оставьте в покое отца и отправляйтесь к себе наверх. Разденьтесь и ждите там. Спуститесь вниз, когда я вам разрешу. И поторапливайтесь.

Марк прикусил губу, когда Джесси Энн и Джон выскользнули из его рук.

– Папа, а ноги у тебя еще болят? – спросила Джесси Энн, глядя на проволочный каркас.

– Да, моя дорогая, еще болят, – ответил он, с улыбкой глядя на дочь.

– Может быть, тебе надо выстричь ногти. Вот у меня они врастают, и Вилли-Нилли берет ножницы и вырезает их. Это больно…

– Кто это Вилли-Нилли?!

– Они так зовут свою няню Уильямс, – ответила за детей миссис Медоуз. – А теперь, дети, делайте, что вам ведено.

Толкаясь и смеясь, они выбежали из комнаты. Шум, который они подняли, музыкой звучал в его ушах. Ему казалось, что они никуда не уезжали. Тем не менее они жили теперь далеко и заметно изменились, по крайней мере выросли.

– Так в чем дело? Почему в доме беспорядок?

– Нет, в этом вы ошибаетесь. Как раз в доме теперь порядок, и дела ведутся, как должны были вестись раньше.

Ее выщипанные брови поползли вверх, морщинки у глаз разгладились.

– В самом деле? – ее слова дышали иронией.

– Именно так. А сейчас садитесь, и я расскажу вам все новости, а потом вы сообщите мне свои.

Сбросив пыльник, она уселась в кресло и, не перебивая, выслушала рассказ Марка.

– Ты пустил в дом рабочих из шахты? – только и спросила она, когда Марк закончил.

– Да, они работают в доме и во дворе и прекрасно справляются.

– Из этого ничего не выйдет.

– Уже выходит, – повысил голос Марк. – И скажу больше: труд их обходится мне дешевле – всего треть расходов.

– Треть? – она уперлась острым подбородком в складку над высоким воротником.

– Да, так. И как я понимаю, в доме стало чище, а также мне видно отсюда, что и в саду, и в парке заметны улучшения. И еще продукты. Суммы в счетах ощутимо снизились, и это притом, что все хорошо питаются.

– А эта девица, ты знаешь, что она позволила себе сойти с крыльца, оставив Пайка у двери?

– Возможно, ей захотелось поприветствовать вас.

– Не смеши меня, Марк, она просто не знает свое место.

– Она прекрасно его знает, – в голосе его не было и намека на любезность. – Она управляет домом и, кроме того, ухаживает за мной.

Услышав это, она даже привстала, беззвучно шевеля губами.

– Она лучшая сиделка, чем тот «броненосец», которого приставили ко мне вначале…

– Это нехорошо, неприлично, наконец, она…

– О, приличия соблюдаются, можете не волноваться, с этим помогает Бургесс.

– Бургесс?.. Ты имеешь в виду гувернера?

– Да, его. Он приходит каждый день и помогает там, где это необходимо, так что все правила соблюдаются, не беспокойтесь.

– Мне это не нравится, полагаю, что не понравится и Эйлин.

– Бог мой! – Марк резко выпрямился, как будто его толкнули. – А Эйлин какое до этого дело?

– Она по-прежнему твоя жена.

– Если она моя жена, ей следует быть здесь. Вы считаете, мне было легко все эти проклятые месяцы жить, чувствуя себя брошенным?

– Прошу тебя не ругаться в моем присутствии, Марк.

– Я ругаюсь, когда захочу, черт возьми, а если вас это не устраивает, вы знаете, что можете сделать. Но не надо мне читать нравоучения и твердить о морали, я в них не нуждаюсь. Ее место здесь вместе с детьми. Она разрешила мне побыть с ними три дня! Если я захочу, то оставлю их у себя, а она пусть оспаривает свои права.

– Ты напрасно так разволновался, Марк. И не говори чепухи. Дети должны быть рядом с матерью.

– А ее место здесь!

– Тебе следовало подумать об этом раньше. Так или иначе, но мне надо кое-что с тобой обсудить, но это потом, я устала с дороги. Кажется, ты не понимаешь, какого труда мне стоило это путешествие.

Он задышал глубоко, стараясь успокоиться.

– Я ценю ваши старания, – опустив голову, тихо проговорил он. – А вы можете понять, что значит быть прикованным к этому креслу, вы знаете, что такое быть запертым в четырех стенах? Я в последнее время часто спрашиваю себя, а стоит ли дальше жить?

– Перестань говорить ерунду. Я не желаю слушать этот вздор. Я зайду к тебе позднее.

Марк смотрел, как она стремительно удалилась, восхищаясь силой ее духа. Никто не знал ее точного возраста, но ей определенно было под семьдесят. Если бы она хотя бы частично передала эту силу дочери, возможно, их жизнь сложилась бы по-иному. Марк полулежал в своем кресле, глядя на проволочный каркас, прикрывающий культи его ног. Если бы уцелела хотя бы одна нога. Он решительно выпрямился. Ему надо заставить себя попробовать протез.

Два дня дом гудел от топота и смеха. Детей больше не держали в детской, и даже Джейн Форфут-Медоуз пришлось признать, что бесполезно запрещать им спускаться вниз, так как стоило ей отвернуться, и они уже оказывались в комнате у отца, носились по парку или ходили за Тилли по дому. Сначала они с удивлением встретили перемены в штате прислуги, особенно на кухне. Они приняли Кети, но не могли понять, кто эта девочка не старше Джесси Энн, работавшая в кухне. И хозяйничала там не толстуха, как раньше, а высокая женщина с худым лицом.

Во время их первой встречи Мэтью повелительным тоном спросил:

– Как вас зовут?

– Бидди, мистер, – ответила она. – А как ваше имя?

– Мэтью, – не задумываясь сказал он.

– Как поживаете, мистер Мэтью?

– Хорошо, спасибо, – разговор шел не так, как предполагал Мэтью.

Он повернулся к братьям и Джесси Энн, и они весело рассмеялись.

– А что вы готовите нам к чаю, миссис Бидди? – поинтересовалась Джесси Энн.

И Бидди, к восторгу Джесси Энн, шепотом сообщила ей:

– К чаю будут сказочные пирожные в виде эльфов с кремом на крылышках.

Позднее Бидди сказала Тилли, что дом в эти дни кипит жизнью. Кипение оказалось таким бурным, что в семь часов вечера на второй день пребывания детей Марк крикнул Тилли, которая была в гардеробной.

– Троттер, что там происходит наверху?

Тилли вошла в спальню и отодвинула от его кресла столик с недоеденным ужином.

– Думаю, они немного дурачатся.

– Но такие взрывы хохота неспроста. Сходи наверх и проверь, над чем они так заливаются.

– Если я поднимусь, они захотят спуститься, сэр, – улыбнулась Тилли.

– И что плохого? – поднял на нее глаза Марк. – Их бабушка ужинает, и, насколько я ее знаю, поднимется она из-за стола не раньше, чем через час… Иди.

Тилли вовремя сдержалась, чтобы не выбежать из комнаты. Она сознавала, что от этой привычки ей следует избавиться, но в коридоре она не стала себя ограничивать и оставшийся путь до детской проделала бегом. Не останавливаясь, влетела она в классную комнату. Кети с Джесси Энн на руках сидела на коврике у камина. Обе раскачивались из стороны в сторону, надрываясь от смеха. Люк сидел у стола, распластав по нему руки и уронив на него голову. А Мэтью стоял рядом с Джоном и просил:

– Давай, расскажи другой, расскажи.

– Что тут у вас? – Тилли вопросительно оглядела всех, но они захлебывались от смеха, бормотали что-то неразборчивое.

Наконец Кети немного отдышалась.

– Тилли, мистер Джон… рассказал стишок.

– В нем говорится о нас, – стала объяснять Джесси Энн, подбегая к Тилли. – Там есть наши имена, Троттер, даже о папе говорится.

– И это так смешно?

– Да, Троттер, очень, – ответил Мэтью. – Ну, Джон, повтори его для Троттер.

Джон улыбнулся во весь рот, встал в позу: одна нога впереди, руки за спину, и принялся декламировать, заикаясь почти на каждом слове.

 
Мэтью, Марк, Люк Д… Джон,
Все помогайте м… мне сесть на осла.
Будет л… лягаться – тяните за хвост,
Кучу наложит – несите ведро.
 

Снова все покатились со смеху, и Джон вместе с ними. Он опустился на четвереньки и пытался встать на голову. Остальные дети катались от смеха.

– Они этому не здесь научились, – прикрывая рот, всхлипывала от смеха Кети, глядя на Тилли, – а у одного садовника в имении бабушки. И это не все. Он, должно быть, родом из этих мест, потому что они знают еще стишок «Когда я был мальчишкой», ну, ты тоже его знаешь: «Когда я был мальчишкой, у бабушки я жил».

– Не может быть! – Тилли прикусила губу. – Но это еще ничего по сравнению с «Мэтью, Марком», – под нос себе пробормотала она. – Мне за этот стишок в свое время уши надрали. Тихо! Послушайте меня! – отвернувшись от Кети, обратилась она к детям, которые сразу же окружили ее. – Я отведу вас к отцу, если вы пообещаете, что уйдете сразу, как я только скажу, – говорила она, по очереди глядя на них. – Потому что бабушка поднимется к отцу сразу же, как только закончит ужинать. Обещаете?

– Да, Троттер, обещаем.

– Наденьте халаты! – крикнула Тилли вдогонку ринувшимся из комнаты детям. – Он… хозяин услышал их хохот, – сказала она Кети – они обе смотрели друг на друга, закрывая руками рты.

– Внизу все так слышно?

– Не всегда, только сильный шум.

– Нам надо будет вести себя потише… Так хорошо, когда в доме ребята, правда?

– Да, Кети, очень хорошо. Но должна сказать, что они стали совсем другими. Когда я в первый раз их увидела, это были настоящие бесенята, особенно Мэтью.

– Да, – улыбка на лице Кети погасла. – Мистер Мэтью немного заносчивый, хочет, чтобы все было, как он говорит, ему бы только командовать.

– Ну, это еще цветочки. Тебе лягушку в постель не подкладывали и кашу по столу не размазывали.

– А тебе они такое устраивали?

– И не только это.

Вернулись дети и громким шепотом заторопили:

– Пойдем, Троттер, пойдем.

Взяв Джона и Джесси за руки, она выбежала с ними из комнаты, но у лестницы остановилась и предупредила:

– Идем дальше тихо, на цыпочках. Если бабушка услышит шум, будут неприятности.

Они согласно кивнули и крадучись спустились вниз, пошли по коридору, но, оказавшись в комнате отца, радостно бросились к нему, болтая наперебой.

– Я позвал вас не веселиться, – с притворной суровостью заговорил Марк, стараясь немного утихомирить их. – Мне хочется знать, почему вы так шумели, что не давали мне ужинать?

Дети переглядывались и, хихикая, подталкивали друг друга.

– Это Джон, папа, – начал объяснять Люк. – Он рассказывал о нас смешной стишок.

– Господи! – безмолвно простонала Тилли. Как она могла забыть предупредить детей, чтобы они не рассказывали стишок отцу.

Снова Мэтью стал подзадоривать младшего брата.

– Давай, Джон, расскажи для папы.

Джон отнекиваться не стал. Но на этот раз взрывов смеха после его выступления не последовало; они следили за выражением лица отца: он смотрел на них, вытаращив глаза, поджав губы, нос его слегка подергивался. Тилли не могла определить, рассердился он или нет.

– Кети? – спросил хозяин, глядя на нее поверх детских голов.

– Нет, сэр, нет, они не здесь этому научились, – Тилли видела теперь, что он недоволен.

Лицо его стало кривиться от сдерживаемого смеха, и дети бросились к нему, но он осадил их пыл:

– Только попробуйте рассмеяться, сразу же отправитесь наверх. Не забывайте, что внизу столовая, а кто там сейчас?

– Бабушка, – ответил дружный хор.

– Верно, бабушка.

Марк посмотрел на младшего сына. Лицо Джона сияло: он гордился тем, что развеселил всех. Но грубый стишок звучал еще смешнее из-за того, что Джон заикался. Марк не мог не отметить, что со времени отъезда сын стал заикаться значительно сильнее.

– Папа, а он еще знает песенку про бабушку.

– Про бабушку?

– Да, папа, – захихикали дети.

– Мы все ее знаем, папа, – сказал Люк, – но у Джона получается лучше. Давай, Джон, спой «Когда я был мальчишкой…».

Джона не надо было долго упрашивать. Снова став в позу, он, почти не заикаясь, затянул развеселый мотив, сияя радостной улыбкой:

 
Когда я был мальчишкой, у бабушки я жил.
Она меня не лупила, чтоб я умнее был.
Но вот теперь я вырос, и если захочу,
То от души бабулю свою поколочу.
 

Джон торопливо допел последнюю строчку. И Марк, не в силах сдерживаться, зажал рот рукой и откинулся на подушки. Слезы выступили у него на глазах от едва сдерживаемого смеха. Дети повалились на него, тоже давясь от хохота.

– Кто вас научил этим стишкам, ваша няня? – отодвигая их от себя, поинтересовался Марк.

– Нет, папа, это Бригвелл, один из садовников.

– Старик Бригвелл?

– Да, папа, – дружно закивали дети.

– Ну ему это простительно. Но вот если услышит бабушка, плохо будет.

– Но она не узнает, – заверил его Люк. – Мы поем только в конюшне. Верно, Мэтью?

Марк посмотрел на него. Светлые волосы Мэтью уже не завивались локонами. С трудом верилось, что мальчику всего двенадцать: выглядел он значительно старше.

– Папа, хочешь, мы споем эту песенку для тебя все вместе? Когда мы поем ее хором, выходит очень весело.

– Да, я не прочь послушать вас, – покусывая губы, согласился Марк, но… – он предостерегающе погрозил пальцем, – помните, кто внизу.

Они выстроились в ряд перед его креслом, где уже стояла Тилли. Она тоже не отказалась бы присоединится к их хору: так хорошо и радостно было у детей на душе. Никогда ей еще не приходилось видеть хозяина таким беззаботно веселым, он даже помолодел. И когда дети запели, она тоже беззвучно шевелила губами.

В этот момент дверь тихо открылась, но только Марк видел это. Он поднял руку, пытаясь остановить детей, но они, увлеченные, не обратили внимания на его предостерегающий жест и допели все до конца.

– Это… что… еще такое? Что я слышу?

Дети вздрогнули и резко обернулись. Как всегда, первая нашлась Джесси Энн.

– Бабушка, мы спели папе одну песенку.

– Я слышала, о чем вы пели. О том, чтобы избить бабушку, – она не позволила себе произнести слово «поколотить». – И где же вы такому научились? – глядя на них с высоты своего роста, грозно осведомилась она.

– Это ты их научила? – перевела она взгляд на Тилли.

– Нет, мадам.

– Тогда это та, что наверху. Марк, ты должен…

– Подождите, не надо спешить. Дети, спокойной ночи. Подойдите ко мне и пожелайте доброй ночи.

Они торопливо поцеловали его, и Тилли увела их наверх.

– Эта девица!..

– Эта девушка здесь ни при чем. Никто в этом доме не учил их этим стишкам.

– Какие они вульгарные!

– Согласен, вульгарные. Но не здесь они их услышали.

– Не верю…

– Хотите верьте, хотите нет, – возвысил голос Марк. – Но посоветовал бы вам, вернувшись к себе домой, поинтересоваться у того, кто вносит в их жизнь немного веселья. И вы узнаете, что это не кто иной, как Бригвелл, так высоко ценимый вами слуга.

– Бригвелл?! Быть того не может…

– Можете не верить, но именно Бригвелл научил их этой песенке. Вы не слышали еще и половины.

– Бригрелл живет в этой семье столько… столько, сколько и я, – тряхнула головой она.

– И кажется мне, веселого он видел мало.

– Марк!

– Откуда вам знать, о чем думают люди. Разве вам известно, чем заняты они в свободное время? С детских лет вы жили в своем замке, отгородившись от остального мира.

Он умолк, и они некоторое время молча мерили друг друга сердитыми взглядами.

– Теперь мне становится понятнее, как жилось Эйлин в этом доме, потому что ты рассуждаешь, как… – задохнулась от возмущения она.

– Как кто?

– Как человек, отошедший от своего класса.

Он продолжал молча смотреть на нее. Потом невесело рассмеялся, откинувшись на подушки.

– Дорого бы я дал, чтобы иметь возможность отходить или приходить.

– Я хорошо тебя понимаю, но твои манеры не вызывают сочувствия.

– А кто здесь просит о сочувствии? – сверкнул глазами он.

– Ах, Марк! – она так тряхнула головой, что накладные букли на ее голове запрыгали, словно собираясь разбежаться в разные стороны. – Я надеялась, Марк, поговорить с тобой спокойно, – совсем другим тоном продолжала она. – Но вижу, что ты не в том настроении, и лучше перенести разговор на завтра.

– Не думаю, что настроение мое улучшится, поэтому начинайте. Так что вы хотели мне сказать?

Его усталый тон смягчил резкость слов, и, слегка поколебавшись, она устроилась напротив него в кресле у камина. Расправив юбки и сложив руки на коленях, она начала:

– Всегда трудно затрагивать вопросы, касающиеся личной жизни.

Он ждал продолжения, не выказывая желания поддержать ее ни словом, ни жестом.

– Эйлин просила меня передать, что она не считает возможным вернуться сюда, хотя и искренне тебе сочувствует. Поэтому она, желая быть к тебе справедливой, предлагает раздельное жительство, и ты мог бы выделить ей небольшую сумму…

Снова последовала пауза, но она вновь не дождалась от него ответа. Ее пальцы принялись расправлять маленькие бантики, ряд которых вел от ворота до талии. Пройдясь по ним сверху донизу, она заключила: «Эйлин считает, что это в твоих интересах».

Марк молчал. Пока он слушал тещу, тело его затекло, у него появилось ощущение, что пальцы ног прошли сквозь прутья проволочного каркаса и касаются прикрывавшего его пледа. Он почувствовал боль в ногах, которая медленно поднималась, пока не дошла до талии, опоясав его, как железным обручем.

– Марк, прошу тебя, не нужно сердиться. Она же думает и о тебе тоже.

– К черту ее заботу! Раздельное проживание! Она совершает глупость, предлагая мне это. Раздельное проживание может стать судебным разлучением, и я в таком случае мог бы потребовать опеки над детьми.

– Нет!

– Да, да… Боже! Она говорит о небольшой сумме, да мне и сейчас с трудом удается выкраивать для нее деньги. Удивляюсь, как ей не пришла мысль о разводе. Хотя, скорее всего, она об этом думала, но узнала, что неверность мужа – недостаточное основание, чтобы с ним развестись. А теперь, – он приблизился к ней насколько мог, – теперь можете вернуться домой и передать моей дорогой супруге: пусть будет осторожна, иначе я могу заявить в суде, что она не выполняла супружеских обязанностей после рождения Джона. А еще я скажу, что ее болезнь была притворством. Дети не далее как сегодня утром рассказали мне, что мама ходит на прогулки и выезжает. А на прошлой неделе мама ходила в театр. Мистер Свинбурн водил маму в картинную галерею. Этот же мистер Свинбурн возил Мэтью, Люка и их маму на концерт… Как неожиданно быстро мама поправилась, вы так не считаете? – он устроился поудобнее и продолжал, глядя на побледневшее лицо тещи. – Передайте своей дочери, что я готов заключить с ней сделку. Если она согласится вернуть мне детей без лишнего шума, я увеличу сумму на ее содержание, но, если она станет возражать, я обращусь в суд и потребую, чтобы было вынесено постановление о раздельном жительстве, в этом случае закон дает мне право опеки.

– Она никогда не позволит тебе оставить детей, – с порозовевшим лицом поднялась с кресла Джейн Форфут-Медоуз. – Советую тебе это запомнить.

– У нее может не оказаться выбора. Но так или иначе, они пока у меня, – его голос понизился до зловещего шепота, – а как говорит пословица: владение имуществом почти равносильно праву на него. Что, если я не отпущу детей?

– Она подаст на тебя в суд. Она заявит о твоих постоянных изменах, что равноценно жестокости. Да, жестокости, вот такое обвинение она против тебя выдвинет. Вот увидишь.

Сраженный Марк следил, как она круто повернулась и выплыла из комнаты. Как только дверь за ней закрылась, он вцепился в подлокотники и со злостью тряхнул кресло.

– Будьте вы обе прокляты и гореть вам в аду! – уронив голову на грудь, воскликнул Марк.

На следующее утро между Марком и Джейн Форфут-Медоуз разгорелся спор, как считать время. Она приехала днем в понедельник и собиралась уехать утром в четверг.

– Дети, как было договорено, могут пробыть у меня три дня, – холодно возражал Марк. – Они останутся здесь полных три дня или вообще не вернутся в Уотерфорд-Плейс.

Джейн Форфут-Медоуз поняла, что он настроен серьезно. Тем не менее она не сразу согласилась с его требованием, и разговор их проходил на повышенных тонах.

Кети пошла вниз за обедом для детей. Тилли услышала шум наверху, заглушавший даже голос миссис Форфут-Медоуз, доносившийся из спальни хозяина. Тилли поспешила в детскую и, открыв дверь, застала катающихся по полу Мэтью и Люка. Братьев подзадоривали Джесси Энн и Джон.

Тилли разняла драчунов. Люк едва не плакал, лицо Мэтью потемнело от гнева.

– В чем дело? – потребовала объяснения Тилли. – Вам больше заняться нечем? Что это на вас нашло? Мне следовало бы стукнуть вас как следует лбами. Разве вы не знаете, что отцу внизу все слышно?

– М… мы… слышим, к… как… б… бабушка кричит, – заикаясь, сказал Джон.

Тилли с нежностью посмотрела на малыша, и он заулыбался ей.

– А теперь помиритесь, – отпуская мальчишек, сказала она. – Но из-за чего вы подрались?

– Из-за тебя, Троттер, – попыталась объяснить Джесси Энн.

– Из-за меня? – Тилли по очереди посмотрела на мальчиков. Мэтью не отвел взгляда, а Люк повесил голову.

– Люк сказал, что женится на тебе, когда вырастет, – затараторила Джесси Энн. – А Мэтью ответил, что этого не будет, потому что он сам на тебе женится.

Тилли понимала, что ей надо было бы обнять их и сказать: «Ах, вы глупыши», – но она посмотрела на них, и полузабытый страх шевельнулся в ее душе. Мужчины либо любили ее, либо ненавидели, но в любом случае ничего хорошего это не сулило, неприятности не обошли бы стороной даже детей.

Вошедшая в комнату с нагруженным подносом Кети спасла ее от объяснений:

– Что-нибудь не так? – спросила Кети у Тилли, ставя поднос на стол.

– Нет, все в порядке. Они немного расшалились, вот я и поднялась, чтобы узнать, что здесь такое.

– Они дрались, – с готовностью принялась объяснять всезнающая Джесси Энн. – Мэтью с Люком дрались из-за того, кому жениться на Троттер.

Кети готова была расхохотаться, но вовремя удержалась, заметив застывшее выражение лица Тилли. Но Кети изменила бы себе, если бы промолчала.

– Думаю, им придется занимать очередь, – снимая с подноса салфетку, заметила она, – потому что три наших парня уже на нее поглядывают.

– Не говори так! – Мэтью резко ударил ее по руке.

– Эй, что такое! – взвизгнула Кети. – Что за новости.

– Извинитесь перед Дрю, – потребовала Тилли, хватая Мэтью за плечо.

– Не буду.

– Ах так, ну, хорошо, – выпрямилась она. – Тогда не надо вокруг меня вертеться, и не ждите, что я стану вас расхваливать перед отцом, – резко повернувшись, она решительным шагом вышла из комнаты. У самой лестницы ее догнал Мэтью и потянул за фартук. Лицо его было пунцовым, серые глаза влажно блестели.

– Извини, Троттер, извини, – губы его дрожали.

Тилли тоже готова была расплакаться. Неукротимый буян, мистер Мэтью просил прощения! В это верится с трудом. Он в самом деле сильно изменился. Тилли обняла его за плечи, и как-то само собой получилось, что она прижала его к себе.

– Ну, успокойтесь, ну вот, хорошо, – приговаривала она, гладя его по голове.

Когда он поднял на нее глаза, она заметила поблескивающие на ресницах слезы.

– Троттер, я не хочу уезжать с бабушкой, – деревянным голосом сообщил он. – Никто из нас не хочет.

– Но вам придется уехать.

– Но почему нам нельзя остаться здесь? Ты могла бы за нами присматривать и Дрю тоже. Если бы мы остались, я бы и в школу отсюда согласился ездить. Ты… ты не попробуешь уговорить отца оставить нас?

– Мэтью, но это… мне кажется, не все зависит от вашего отца. Прежде всего надо уговаривать вашу маму. Понимаешь?

– Да, конечно, – он медленно опустил глаза, но неожиданно вскинул голову и, слегка запинаясь, затараторил. – Я… говорю серьезно. Я… не дам Люку жениться на тебе. Когда вырасту… я сам на тебе женюсь. Я знаю, что джентльмен не должен жениться на прислуге, но ты – другое дело. Ты умеешь читать и писать. Троттер, ты позволишь мне на тебе жениться?

– Мистер Мэтью, но я же старше вас почти вдвое.

– Знаю, но это ничего. Это даже хорошо, потому что ты будешь лучше за мной ухаживать. И ты старше меня всего на шесть лет. И если я буду знать, что ты выйдешь за меня замуж, у меня появится какой-то интерес и будет чего ждать, а так каникулы у бабушки такие скучные.

– Ну тогда, как скажете, мистер Мэтью.

– Спасибо, Троттер, спасибо. Знаешь, что я тебе расскажу, – он понизил голос до шепота, – один мальчик в школе сказал мне, что поцеловал девочку в губы, но я ему не поверил, потому что я знаю, что в губы можно целоваться только после свадьбы. А ты ему веришь, Троттер?

– Нет, – не сразу смогла ответить Тилли. – Вы правильно говорите, мистер Мэтью, – он улыбнулся, а она снова проглотила комок в горле и сказала: – А сейчас идите обедать… и… извинитесь перед Дрю.

– Хорошо, Троттер, хорошо, – он отступил на два шага и, развернувшись, побежал обратно в классную комнату.

Тилли осталась стоять у лестницы, не зная, плакать ей или смеяться. Нельзя целоваться в губы до свадьбы. Кто бы мог подумать, что это скажет такой сорвиголова, как Мэтью, или, нет, каким он был раньше. Взрослея, люди сильно меняются. Она чувствовала это по себе. Возраст приносит новые желания и потребности, и если в этом одиннадцатилетнем мальчике они только пробуждались, то в ней они уже властно заявляли о себе.

Она заторопилась вниз, где ее ждали дела.