Текст книги "Хрупкое убежище (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Коулс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

15

Энсон

Звуки снаружи заставили меня оторваться от работы и выглянуть в окно, осматривая импровизированную парковку. Там всего лишь двое из наших болтали во время перерыва. Шепа все еще не было.

– Чувак. – Голос отвлек меня от мыслей. – Что с тобой сегодня? – спросил Сайлас.

Я распылил химический состав на деревянный каркас – он помогал нейтрализовать запах гари, который оставался даже спустя столько лет.

– Нужно поговорить с Шепом, – коротко ответил я.

Сайлас нахмурился, останавливаясь:

– Все в порядке?

Я кивнул с коротким рыком. Хотя до «в порядке» было чертовски далеко. Я нашел пять пожаров, случившихся примерно в то же время, что и пожар в этом доме. Слишком много для маленького городка вроде Спэрроу-Фоллс.

– Наверное, ему просто хочется еще раз влезть Шепу в задницу, – пробурчал Оуэн с другого конца комнаты.

Он специально сказал это достаточно громко, чтобы я точно услышал, несмотря на маски. Я сузил глаза. Оуэн с самого начала демонстрировал недовольство тем, что я здесь за главного, и тем, что его поставили разбирать гипсокартон. Но эта бодяга уже начинала мне надоедать.

– Хватит вести себя как двухлетний, у которого соску отобрали, – рявкнул я. – Не хочешь работать – уволься. Может, тогда дело пойдет быстрее.

Оуэн выпрямился, его щеки покраснели даже сквозь маску:

– То есть теперь я не могу высказывать свое мнение? Ты тратишь наше гребаное время, возясь там, где вообще не нужно работать.

Я сжал зубы. Мы целый день спорили об одном и том же.

– Сними маску при следующем демонтаже и понюхай каркас. Потом расскажешь, нужно ли его обрабатывать.

– Да плевать, – пробурчал он, разворачиваясь к работе.

Карлос покачал головой, снимая лист гипсокартона. Понизив голос, сказал:

– Восстановление – это не его тема. Ему бы новое строить.

– Тогда пусть уходит, – отрезал я.

Господи, я стал настоящим засранцем. Все, что я узнал прошлой ночью, свело меня на край. Может, мне самому стоило взять паузу и свалить с объекта.

Послышался гул шин по гравию – я поднял голову. Серебристый пикап Шепа катился по подъездной дорожке. Наконец-то.

– Я сейчас, – сказал я Сайласу и Карлосу.

Сайлас кивнул подбородком и вернулся к работе.

Я осторожно двинулся через дом, внимательно глядя под ноги. Многие участки пола были вскрыты – оставался только каркас. Мы положили доски, по которым можно было пройти, но всё равно надо было быть начеку.

На улице я сорвал с лица маску и глубоко вдохнул свежий горный воздух. В нем еще витал легкий привкус дыма – последствия нашей работы. Когда Шеп вышел из пикапа, я направился к нему.

– Как дела? – спросил он, когда я подошел.

– Идут. Шли бы быстрее, если бы Оуэн не ныл беспрестанно.

Шеп поморщился:

– Иногда он отличный работник. А иногда – просто головная боль. Не пойму его.

– Контроль, – буркнул я.

Шеп приподнял бровь, ожидая пояснений.

Иногда мне хотелось отключить в себе профайлера – ту часть, что анализировала всех и вся:

– Он нормально справляется, когда чувствует, что все под контролем, когда есть самостоятельность. Но он не знает достаточно, чтобы работать самостоятельно на восстановлении. Вот и бесится.

Шеп уставился на дом, будто видел Оуэна сквозь стены:

– Могу перевести его на другой проект. Работы хватает.

– Может, не стоит. Надо учиться делать то, что не хочется.

– Справедливо, – пробормотал Шеп. Потом посмотрел на меня. – Что-то еще?

Он всегда чувствовал, когда у меня в голове что-то крутится. Обычно я не хожу за разговорами – предпочитаю работать молча. Это почти медитация – выбиваешь из головы демонов, пока вкалываешь.

– Роудс занималась чем-то весной в средней школе? До пожара, я имею в виду.

Шеп несколько раз моргнул, сбитый с толку:

– Эм… да. Она и Фэллон играли в лакросс в седьмом классе. Обе были ужасны.

Я чуть не улыбнулся. Представил ее, сияющую, выкладывающуюся на все сто, но без особого успеха на поле. Но мысль о том, что она регулярно бывала в той самой раздевалке примерно в то время, когда начались пожары, тут же убила весь юмор.

– Она тогда много времени проводила в центре города? – продолжил я.

Шеп напрягся:

– К чему ты клонишь?

– Просто ответь, – надавил я. Не хотел подсказывать ему мысли заранее.

Он нахмурился:

– Я не знаю. Мы все тогда тусовались в центре. Или там, или у реки – тут особо больше и некуда. – Потом его взгляд изменился – будто он что-то вспоминал.

– Что? – резко спросил я.

– Она с Фэллон. У них тогда было волонтерство. Всем ученикам средней школы нужно было набрать определенное количество часов. Весной они помогали городской службе озеленения – пересаживали клумбы у пешеходных переходов, – ответил Шеп.

Я мысленно выдал целую череду проклятий. Я видел эти клумбы – у каждого перекрестка. Видел, как их обновляли буквально несколько недель назад перед наступлением весны.

– Зачем ты об этом спрашиваешь? – процедил Шеп.

– Были и другие пожары примерно в то же время, – сказал я, кивнув в сторону дома.

Шеп нахмурился:

– Какие еще пожары?

– Пожар в женской раздевалке в средней школе.

– А, – кивнул он. – Та история с фейерверками. Директор тогда зверел.

Я не стал пока спорить:

– Потом была серия поджогов мусорных контейнеров в центре.

– Ладно, – согласился Шеп.

– А потом – пожар в туалете у тропы на реку.

Шеп стиснул челюсти, мысли начали складываться в его голове:

– Все места, где Ро часто бывала.

– Именно.

– Но ведь там бывали и другие. Фэллон, да и еще с полдюжины человек, – попытался возразить он.

– Только у них дом не сгорел дотла вместе с семьей.

Шеп уставился на меня долгим пристальным взглядом:

– Слишком притянуто. Пожары случаются. Этот был несчастным случаем.

– Может быть, – буркнул я. – Но я все равно хочу посмотреть отчеты о пожарах.

Мой друг моргнул:

– И ты хочешь, чтобы я их достал? А как, по-твоему, я это сделаю? Разве что скажу Трейсу, что ты бывший агент ФБР с какой-то чокнутой догадкой.

Одна мысль о том, что это прошлое может всплыть, сдавила грудь – стало трудно дышать.

– Что-нибудь придумаешь. Прояви фантазию.

– Трейс не поверит, что я вдруг стал каким-то криминальным Шизофреником из «Игры разума».

– Скажи, что тебе что-то не дает покоя в этом пожаре. Что ты немного покопался. Это звучит правдоподобно.

Желание послать все к чертям и убраться отсюда подальше было почти невыносимым. Я хотел быть как можно дальше от всего, что связано с извращенными умами и злом. Но если кто-то действительно поджигал те места, где бывала Ро – этот кто-то был именно таким.

Шеп выругался:

– Ладно, постараюсь. Но учти – Трейс начнет копать сам. Будет здесь чаще.

Я сглотнул, борясь с неприятным ощущением при мысли о полиции рядом со мной – слишком много плохих воспоминаний. Но если кто-то целенаправленно преследовал Ро, именно этого ей сейчас и нужно.

Я вышел на улицу в легкий вечерний ветерок и в последний раз сорвал с лица маску. Господи, как же я их ненавижу.

Остальные из бригады сделали то же самое, направляясь к своим машинам. Только Оуэн замешкался, не торопясь к своему потрёпанному пикапу.

Я наконец посмотрел в его сторону.

Он смял маску в руке, уставившись в гравий:

– Ты был прав.

Я молчал, давая ему возможность выговориться.

– Про этот чертов каркас. Пахнет гарью, – пробурчал Оуэн.

Со мной такое случается нечасто, но сейчас мне захотелось усмехнуться.

Наконец Оуэн поднял взгляд:

– Извини, что вел себя как мудак. Терпеть не могу такие дотошные штуки. Поэтому я и в отделке полный ноль.

– Понимаю, – отпустил я его. – Гораздо приятнее видеть быстрый результат каждый день.

– Ага. – Он кинул взгляд на дом. – Меня начинает корежить, когда слишком долго работаю в одной точке.

Я нахмурился, вспоминая кое-что из его поведения раньше. Похоже, у Оуэна СДВГ. Это многое объясняло – тяжело часами сосредотачиваться на одном и том же.

– Завтра буду менять тебе задания каждые пару часов. Может, и не то, что тебя вдохновляет, но хотя бы не заскучаешь.

Оуэн посмотрел на меня:

– Было бы круто. Спасибо.

– Без проблем.

– Мы с Карлосом собираемся в бар. Не хочешь с нами?

Я покачал головой:

– Нет, я пас. Но спасибо.

Оуэн расплылся в улыбке во все зубы:

– Не удивлен. Ты прямо-таки предан этому образу одинокого волка, начальник.

Я нахмурился, что вызвало у него еще больший смех.

– До завтра, – крикнул он, махнув рукой.

Я не ответил. Даже не знал, что хуже – Оуэн в своем детском режиме или в дружелюбном.

Звонкий смех заставил меня обойти дом и выйти к гостевому коттеджу. Но стоило мне увидеть, что там происходит, я застыл на месте.

Ро поставила разбрызгиватель на клочке травы – наверное, чтобы семена лучше взялись и поросло поровнее. Но у Бисквита, судя по всему, были совсем другие планы. Непропорциональный пес радостно лаял, набрасываясь на струи воды.

– Бисквит! – крикнула Роудс. В голосе не было ни злости, ни раздражения. – Ко мне!

Пес бросился в ее сторону, но, едва приблизившись, юркнул в сторону. Она нырнула за ним, пытаясь схватить за ошейник, но промахнулась и угодила прямо под струю.

Она взвизгнула от ледяной воды, а потом снова расхохоталась:

– Ты именно этого и добивался, да?

Бисквит ответил заливистым лаем.

Ро перепрыгнула через разбрызгиватель, погнавшись за ним. Они устроили какую-то свою игру в догонялки, понятную только им двоим. Мокрые пряди ее темных волос прилипли к лицу, майка и шорты облепили тело. Но она выглядела… счастливой.

В груди шевельнулось какое-то странное чувство. Нежеланное, чужое. Но я не мог оторваться. Меня тянуло ближе – к этому свету и хаосу.

Бисквит заметил меня, весело гавкнул и подбежал, остановившись буквально в полуметре. Потом встряхнулся. Я бы не подумал, что в таком некрупном псе может быть столько воды, но через пару секунд я стоял насквозь мокрый.

Ро в ужасе прикрыла рот рукой, а потом прыснула от смеха, разглядывая меня.

– Ты смеешься надо мной? – процедил я.

Она широко улыбнулась:

– Ни за что.

Я сузил глаза:

– Если бы ты нормально дрессировала собаку, этого бы не случилось.

– Правда?

– Да, – отрезал я.

Но она двинулась быстрее, чем я успел среагировать. Мгновенным движением схватила разбрызгиватель и направила струю прямо на меня:

– А вот это? Этому я тоже могла бы его научить?

Бисквит запрыгал, обожая новую игру.

Ледяная вода хлестала по мне. Я пустился в бег, даже не успев об этом подумать.

Ро закричала, когда я накинулся на нее, обхватил за талию и втолкнул в струи воды:

– Она ледяная!

– Ты так думаешь? – крикнул я в ответ.

– Сдаюсь! Сдаюсь! – завизжала она.

Я вытащил ее из-под воды, но руки отпускать не спешил.

Ро откинула мокрые волосы с лица, ее ореховые глаза поймали мои. Дыхание у нее перехватило, взгляд скользнул к моим губам.

Грудь ее вздымалась, прижимаясь ко мне – столько жара, несмотря на ледяной душ.

Мне надо было отпустить ее. Сделать шаг назад. Но я не мог. Только и мог смотреть в эти ведьмины глаза.

– Ты не понимаешь, в какую игру играешь, Безрассудная.

Игру, которая может оставить нас обоих в руинах.

16

Роудс

Грубый, хриплый голос Энсона прозвучал, как чистая угроза, но по коже побежали сладкие мурашки. Я не отвела взгляда от его ледяного взгляда:

– По-моему, очень даже веселая игра.

Его глаза скользнули к моим губам. Он стоял так близко, что я будто ощущала его вкус в воздухе между нами.

Раздался лай, и Бисквит с разбегу врезался в нас, явно решив тоже поучаствовать в веселье.

– Уф! – Энсон отступил на шаг, и я сразу ощутила потерю его тепла, как будто воздух вокруг похолодел.

– Он удивительно сильный, – проворчал Энсон.

Бисквит весил килограммов двадцать, но мышцы у него были как у бодибилдера.

– Прости, – пробормотала я, щеки вспыхнули. Господи, я ведь едва не поцеловала его? Что-то подсказывало, что он бы не оценил этот порыв.

Я махнула рукой в сторону коттеджа:

– Пойдем. Шеп оставил здесь спортивную одежду на случай, если решит побегать. Можешь взять что-нибудь из его вещей.

– Мне не нужно...

Я вперила в него взгляд:

– Правда хочешь сесть мокрым в пикап и угробить кожаный салон?

Он бросил взгляд через плечо на свою машину, пока остальные разъезжались по домам:

– Нет, – буркнул он.

Я едва не рассмеялась. Мужчины и их игрушки.

– Будто я приговорила тебя к смертной казни. Не думаю, что ты умрешь, если зайдешь в мой дом.

Энсон ничего не ответил, только хмуро двинулся к двери. Он зашел внутрь, не спрашивая разрешения, но ботинки снял на крыльце. Я последовала за ним, стянув свои шлепанцы и придерживая дверь для Бисквита, который уже успел отряхнуться.

Энсон прошел по коридору и застыл в гостиной, которая плавно переходила в маленькую кухню. Его глаза округлились, уставившись на камин:

– Это что, член?

В его голосе прозвучал такой ужас, что я расхохоталась:

– Это мой цветок-член, если уж на то пошло.

Он резко повернулся ко мне:

– Зачем?

На губах заиграла искренняя улыбка:

– Лолли мне его сделала.

На лице Энсона вместо ужаса появилась смесь понимания и легкой паники:

– Она мне нравится.

– Ты ей тоже. Но будь осторожен: она хочет, чтобы твой рот был занят не разговорами.

На лице Энсона отразился настоящий ужас. Я снова прыснула от смеха. Он содрогнулся:

– Она и правда пугающая.

– Бояться Лолли – это мудро.

Энсон только буркнул в ответ.

– Подожди минутку. Сейчас принесу тебе одежду.

Я направилась к бельевому шкафу в коридоре, где Шеп оставил несколько комплектов шорт и футболок. Взяв по одной вещи, вернулась обратно.

Энсон окидывал взглядом все вокруг, отмечая каждую мелочь. Даже не глядя на меня, сказал:

– Это не ты.

Я нахмурилась:

– Что ты имеешь в виду?

Он медленно развернулся ко мне:

– Сам дом. Нет всплесков цвета. Нет растений. Нет... тебя.

Я сглотнула. Если я считала, что Трейс замечает детали – то Энсон был в этом мастер.

– Я еще не успела обжиться.

Он внимательно смотрел на меня, принимая из моих рук одежду. Его взгляд ясно говорил: «Врешь». Я боролась с подступающим румянцем.

Откашлявшись, сказала:

– Ванная в конце коридора. Я переоденусь у себя.

Я быстро развернулась, не желая ловить на себе его изучающий взгляд. Бисквит увязался за мной. Закрыв дверь, я сбросила мокрую одежду и потянулась за чистыми вещами.

Но взгляд сам скользнул по моей спальне. Она оставалась такой же, как последние пять лет. Светло-зеленое одеяло, плед у изножья кровати. Тумбочки и комод, купленные по скидке в местном мебельном магазине.

Энсон был прав. Это не я. Даже картина на стене – черно-белая фотография лилии. Она красивая. Но без души. Куплена в Target, как и десятки других.

Стоило только задуматься о том, чтобы изменить обстановку, сделать ее своей, как сердце забилось чаще, дыхание стало поверхностным, ладони вспотели, в животе закрутило. Я закрыла глаза.

Вдох – раз, два, три.

Выдох – раз, два, три.

Я повторяла снова и снова, пока не взяла свое тело под контроль.

Что, черт возьми, это было?

Зародыш панической атаки. Из-за мыслей о декоре? Смешно.

Я натянула мягкие спортивные штаны и простую майку, затем любимые пушистые носки. Погладила Бисквита по голове и вышла в коридор. Часть меня ожидала, что Энсон уже ушел. Но он все еще был на кухне.

– Ты, знаешь ли, любопытный, – сказала я.

Он перевел на меня взгляд, приподняв бровь.

– Сначала анализируешь мою гостиную, теперь роешься на кухне.

Энсон пожал плечами – футболка натянулась на его широкой груди. Он стоял босиком, и, черт возьми, в этом было что-то неприлично сексуальное. У меня что теперь, фетиш на ноги?

Он поднял книгу Маленькая принцесса:

– Читаешь?

– Одна из моих любимых.

Энсон медленно кивнул, перебирая закладку из засушенных цветов:

– Ты почти закончила.

Я прошла дальше, к мультиварке, которую включила перед тем, как вышла на улицу:

– Закончила сегодня утром перед работой.

Он нахмурился:

– Тут еще три главы.

Щеки запылали:

– Я не люблю читать концовки.

Энсон уставился на меня с раскрытым ртом:

– Ты вообще не дочитываешь книги? Никогда?

Нервозность снова подкралась ко мне:

– Я не люблю законченность. Даже если конец счастливый. Мне нравится думать, что история может продолжаться бесконечно.

Он долго изучал меня, по-прежнему теребя закладку:

– Странно пройти весь путь и не получить финальную награду.

– А разве не лучше просто наслаждаться самим путешествием? Проживать каждый момент таким, какой он есть?

Энсон издал глухой звук, продолжая на меня смотреть. В его взгляде скользнуло что-то такое, будто он собрал слишком много кусочков моего пазла. Это только усилило мою нервозность, поэтому я уткнулась в мультиварку.

– Пахнет вкусно, – сказал он, видимо решив меня пожалеть. – Что готовишь?

На таймере оставалось пять минут:

– Тако с курицей.

Энсон снова хмыкнул.

– Хочешь? – спросила я, прежде чем успела себя остановить.

Он замер, осознав, что сам себя загнал в угол:

– Я в порядке...

– Это всего лишь тако, а не пытка и не предложение руки и сердца. К тому же ты сможешь поесть в компании цветка-члена Лолли. Или у тебя проблемы с тако и фаллическими цветами? – усмехнулась я.

Уголок его губ чуть дернулся. Едва заметно, но я высматривала каждое движение на его лице. Энсон взглянул на мультиварку:

– Тако я люблю.

– Вот и славно. Значит, ты не чудовище. Достань тарелки. Они в шкафу...

Но он уже открыл нужный шкаф.

– Ты и правда лазил тут, да? – обвинила я его.

Он покачал головой, ставя тарелки на столешницу:

– Это самое логичное место. Между плитой и холодильником. Видно же, что тут ты готовишь.

Я уставилась на него, открывая холодильник:

– Ты что, какой-то экстрасенс по домам?

Энсон хрипло рассмеялся:

– Экстрасенс по домам?

Я заглянула внутрь за нужными продуктами – сальса, твердый сыр, салат:

– Ты просто все знаешь о моем доме, даже без подсказок. Наверное, потому что строишь их.

– Возможно, – согласился он, но в голосе пропала нотка юмора.

Я протянула ему сыр и терку:

– Думаешь, справишься?

Энсон нахмурился:

– Вы с твоим братом все время думаете, что я сам себя прокормить не смогу.

Я фыркнула:

– Шеп считает своей обязанностью заботиться обо всех. А я просто не хочу, чтобы ты покалечился о мою терку. Не уверена, что моя страховка на дом это покроет.

Он выдохнул и начал натирать сыр.

Я занялась мытьем и нарезкой салата. Было приятно, что в доме кто-то есть, даже если он молчал. Просто ощущение чужой энергии – уже отрадно.

– Достаточно? – спросил Энсон.

Я кивнула:

– Переложи в миску. Думаю, ты и так знаешь, где они.

Энсон безошибочно открыл нужный шкаф.

– Жутко, – пробормотала я.

Он достал две миски, переложил сыр в одну и поставил другую рядом с моей разделочной доской. Его рука слегка задела мою – в тесной кухне это неизбежно. Но даже этот мимолетный контакт кожи вызвал приятную дрожь.

Энсон поднял банку с сальсой, нахмурившись:

– Что за марка?

Я замерла:

– Марка?

Он кивнул:

– Раньше такую не видел.

Я поставила нож, повернулась к нему, изображая ужас:

– Энсон Бартоломью Каттиган!

Его губы дернулись сильнее:

– Ты же знаешь, что это не мое имя?

– Я не знаю твоего полного имени, а для драматического эффекта нужны были три слова.

– Энсон Саттер Хант.

Теперь нахмурилась я:

– Черт, вот это имя. Но суть не в этом. В этом доме не едят покупную сальсу.

Он ухмыльнулся. Не совсем улыбка, но даже лучше – легкий изгиб губ под густой щетиной. Я представила, как эта щетина ощущается при поцелуе, как бы... Стоп. Нет. Туда я не полезу.

Я взяла у него банку и открыла:

– Это сделано из помидоров, перца и лука из сада Норы. А специи – смесь, которую Лолли оттачивает уже много лет.

Энсон сунул палец в банку.

Я ахнула:

– Ты не посмел.

Он облизал палец и довольно поднял брови:

– Черт, Безрассудная. Вкусно.

Я сглотнула, отвернувшись от его рта:

– Я же говорила.

Таймер зазвенел, спасая меня от полного самоунижения. Я быстро разложила тортильи на тарелки:

– Хочешь пива?

– Я не пью.

Я взглянула на него, протягивая тарелку:

– О. У меня есть кола, вода, молоко, апельсиновый сок.

– Кола пойдет, – пробурчал он, принимая тарелку.

Я взяла для него банку колы, себе – «Корону», но замерла. Хотела уже изменить план, но Энсон опередил меня:

– Пей. Из-за этого я в запой не сорвусь.

Я прикусила губу, но взяла пиво:

– Не хотела быть грубой.

Энсон открыл мультиварку:

– Был сложный период. Слишком налегал на бутылку, вот и вычеркнул алкоголь вообще. Так проще – нет риска.

Он жестом предложил мне первой накладывать еду.

Я разложила курицу по тортильям:

– Это требует силы воли.

Энсон пожал плечами, накладывая себе:

– Большую часть времени не тянет. А когда тянет – это как раз повод не пить. Заменил на имбирное пиво.

Я уселась за барную стойку напротив него. Столько хотелось спросить, но язык не поворачивался:

– Иногда так хочется заглушить боль хоть чем-то.

Энсон открыл банку и сел рядом:

– Ты говоришь, как человек, который сам через это прошел.

Я наполнила свои тако сыром, салатом и сальсой, делая вид, что занята – лишь бы не встречаться с ним взглядом.

– Не веществами, – тихо сказала я. – Но после смерти моей семьи мне пришлось просто выключить все. Я не могла смотреть на фотографии, трогать памятные вещи. Я притворялась, что их никогда не существовало.

Я впервые произнесла это вслух. Призналась, что столько лет стирала из головы собственную семью.

Энсон молчал. Тишина клубилась между нами, словно живая.

Я заставила себя поднять на него глаза. Ожидала отвращения. Или хотя бы осуждения. Но в его синих с проседью глазах я увидела только понимание.

– Иногда единственный способ остаться живым – притвориться, что ничего не случилось, – тихо сказал он. – Со временем можно начинать впускать это понемногу. Но если сделать это сразу – можно захлебнуться в своей боли.

У меня на языке вертелся вопрос: что он потерял? кого? Но я не хотела разрушать этот дар, который он мне сейчас дарил. Понимание. Ощущение, что я не одна.

Четырнадцать лет я жила среди людей. В доме Колсонов никогда не было тихо – всюду кто-то суетился. Но глубоко внутри я все равно чувствовала себя одинокой. Как будто никто до конца не понимал, через что я прошла.

Но боль в глазах Энсона говорила о том, что он понимает. Я смогла выложить перед ним то, за что мне было стыдно больше всего и он понял. Это был один из величайших даров, что я получала в жизни.

Я сделала глоток пива, пытаясь проглотить комок в горле:

– Все равно чувствую себя виноватой. – Особенно из-за того, что в последние минуты с Эмилией мы ссорились из-за какой-то дурацкой футболки.

Энсон внимательно смотрел на меня:

– Для тебя этот дом – искупление?

Я задумалась. Хотела быть честной – хотя ответ и не особо мне нравился. Наконец покачала головой:

– Это мой путь к покою.

Вот и правда. Восстанавливая викторианский дом, я пыталась найти способ отпустить свою семью, но при этом сохранить их в себе. Попытка впервые за долгое время обрести настоящий дом.

Энсон медленно кивнул:

– Нет большего дара, чем покой.

В его словах была сила. Особенно потому, что говорил их человек, который этот покой еще не нашел – или почти не находил.

Я теребила край тортильи, собираясь с духом для следующего вопроса:

– А у тебя бывает покой?

Энсон замер, держа тако на полпути ко рту, его глаза метнулись ко мне:

– Иногда. Когда работаю с домом, полностью уходя в физический труд. Или в тишине у себя в домике. Здесь, в Спэрроу-Фоллс, что-то есть. Это помогает.

Каждое его слово было как маленькое сокровище. Я знала, он не открывается так кому попало. Наверное, даже Шепу не говорит таких вещей.

– Береги эти островки, – шепнула я.

Энсон хмыкнул, принимая мои слова, и принялся за еду. Я поняла, что болтовня на сегодня закончилась. Мы ели в тишине, но в этой тишине было уютно. Я радовалась, что он рядом. И что ему тоже было хорошо просто побыть с кем-то. Даже страшно представить, насколько одиноко ему жилось в его добровольной изоляции. Видеть, каким он был на самом деле и знать, что он живет вот так… это убивало.

Когда мы доели, Энсон сразу же начал убирать посуду.

– Не надо. Я сама.

Он покачал головой:

– Ты готовила – я убираю.

Его голос был таким суровым, что я с трудом удержалась от смеха:

– Это была командная работа. Давай убираться вместе.

Энсон приподнял бровь:

– Я всего лишь натер сыр.

– Это тоже считается.

Со стороны кухни послышался мягкий писк. Бисквит смотрел на меня своими умоляющими глазами.

– Ну хорошо, – вздохнула я, взяв кусочек курицы. – Сидеть.

Бисквит уселся, я бросила ему угощение – он поймал его на лету и убежал на свою лежанку.

Повернувшись, я увидела, как Энсон качает головой:

– Ты разбалуешь этого пса.

– Ему немного баловства не повредит.

Он что-то пробурчал себе под нос, но я не расслышала:

– Давай тарелки.

Мы быстро вошли в ритм. Он ополаскивал посуду, я ставила ее в посудомойку. Было в этом что-то странно приятное – смотреть, как его сильные руки двигаются в мыльной воде. Длинные пальцы гнулись и разгибались, напряженные мышцы на предплечьях перекатывались под кожей.

Я оторвала взгляд, принимая последнюю тарелку и ставя ее внутрь. Поднявшись, чуть не врезалась в Энсона, не заметив, что он все еще стоит у раковины:

– Прости, я...

Но слова застряли. Он был так близко. Я ощущала запах пота после дня работы, едва уловимые нотки древесной стружки и шалфея.

Его глаза потемнели, полностью залитые серым штормом:

– Спасибо за ужин.

Я невольно перевела взгляд с его глаз на губы, окруженные щетиной. Захотелось узнать, как они ощущаются на моих губах. Каков он на вкус.

– Безрассудная, – прорычал он.

Я резко подняла глаза. В его взгляде вспыхнули синие прожилки.

– Не надо.

– Я...

Он прервал меня одним взглядом:

– Это не то. Я не вхожу в отношения.

Острая боль пронзила где-то глубоко. Отвержение сжало грудь. Я начала было отступать, но Энсон схватил меня за руку. Крепко, но бережно. Его пальцы жгли, оставляя на коже горячий след.

– Дело не в тебе, – выдавил он сквозь зубы. – Я ни с кем не вступаю в отношения. Ни в дружбу, ни во что большее. Я не хочу навязывать никому тот ад, что у меня внутри. Но ты продолжаешь смотреть на меня этими глазами, глазами, полными просьбы поцеловать тебя и это убивает меня. Неважно, как сильно я хочу утонуть в твоем вкусе. Как хочу погрузиться в твое сладкое тепло. Я не могу. Не буду.

И он ушел. Просто развернулся и вышел из кухни, прежде чем я успела что-то сказать.

Хлопок двери вывел меня из ступора.

Кожа горела от оставленного им жара. Я все еще ощущала его пальцы на своем предплечье. В голове разносилось эхо его слов.

Мне стало нестерпимо жарко, тело казалось чужим, тесным изнутри. Я сжала бедра, пытаясь хоть немного заглушить ту пульсацию, что он во мне разжег и не собирался утолить.

Я влипла. И не в хорошем смысле.

Мои ноги с гулким стуком били по полу викторианского дома, пока я неслась по коридору, зовя родителей, зовя Эмилию. Горло было сорвано от криков, дым душил, но я только вопила громче. Звука почти не выходило.

Я была уже почти у их спальни. Еще немного. Они там. Они спасут меня.

Но стоило мне сделать следующий шаг, как доски под ногами треснули с жутким хрустом. Я начала падать – пламя обвило меня со всех сторон и поглотило целиком.

Я резко села, задыхаясь, кашляя и хватая воздух. Бисквит жалобно заскулил рядом, поставив лапы на матрас.

– Все хорошо. Я в порядке, – шептала я, поглаживая его по голове. Или, может быть, я пыталась успокоить себя.

Я старалась выровнять дыхание – вдох, выдох – но в носу защекотало. Холодок страха пробежал по венам, парализуя меня. Я резко повернулась к открытому окну.

Дым.

Я вскочила с кровати, схватила телефон и бросилась из спальни, Бисквит бежал рядом. В гостевом коттедже ни один дымовой датчик не сработал, а я меняла батарейки, когда заехала. Значит, дым с улицы. Лесной пожар?

Быстро пристегнув поводок к ошейнику Бисквита, я вышла наружу.

Из груди вырвался тихий вскрик, рука сама взлетела к губам. Дом. Мой дом. Он весь был объят пламенем.