Текст книги "Хрупкое убежище (ЛП)"
Автор книги: Кэтрин Коулс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
– Отсчитываю до твоего срыва, – бросила Ро. – Три.
Все в ней разжигало мою кровь – ее сила, красота, бесстрашие.
– Четыре... – дразнила она, опуская одну лямку майки. – Пять. – Вторая упала следом.
– К черту.
Я был у нее в два шага. Одна рука вцепилась в ее волосы, притянув ее рот к моему. Другая легла ей на задницу, прижимая ее ко мне.
Ро застонала мне в губы, когда мой член уперся в нее сквозь джинсы. Я проглотил ее стон, забирая весь шок, всю потребность. Мой рот оторвался от ее губ, прошелся по ее челюсти к уху.
– Этого ты хотела? Хотела знать, как мучаешь меня этими чертовыми шортами? – Я сжал ее зад, и Ро напрягла бедра. – Этой проклятой майкой, через которую так и выпирают твои милые стоячие сосочки?
Моя рука скользнула с ее зада вверх по талии к идеальной груди. Я обхватил ее ладонью, провел большим пальцем по вершине, и Ро задрожала.
Мой член так давил на молнию джинсов, что та, наверное, оставит след. Плевать. Я только рад был этой боли.
Я стянул с нее майку и опустил голову. Мой рот захватил сосок, втянул его глубоко. Ро застонала, выгибаясь навстречу мне. Ее пальцы вцепились в мои плечи, когти впивались в кожу, все сильнее притягивая меня.
Я чувствовал, как ее жажда просачивается в меня, и хотел всего. До последней капли.
Моя рука скользнула между ее ног, лаская ее сквозь мягкую ткань шорт, уже влажную от желания. Я отпустил сосок, и Ро всхлипнула, вонзая ногти еще глубже.
– Что-то нужно, Безрассудная?
Ее глаза вспыхнули расплавленным золотом. Господи, как я хотел увидеть, как в них пляшут искры, когда она кончает. Видеть каждое движение ее лица в момент ее крушения. Я нуждался в этом сильнее, чем в следующем вдохе.
– Энсон, – выдохнула она сквозь зубы.
Я не удержался – улыбнулся. Настолько чуждое чувство, что мышцы лица едва справились.
Бедра Ро сжимались вокруг моей руки, пытаясь добиться разрядки.
Этот жар… Огонь, после которого уже не восстановишься.
Мои пальцы продолжали дразнить ее сквозь ткань.
– Ноет?
Она тихо зарычала от разочарования.
– Попроси. Попроси меня довести тебя. Умоляй.
Очередная вспышка золота – то самое упрямство, за которое я ее обожал.
– Или я вернусь в спальню, достану игрушку из тумбочки и закончу сама, если ты не справишься.
Миллион картинок пронеслось у меня в голове, и из горла вырвалось рычание. Я крепче сжал ее между ног, притягивая ближе.
– Хочу это увидеть, Безрассудная. Увидеть, как ты сама себя доводишь. Как играешь, дразнишь. Как прерывается твое дыхание. Ты еще и сосочки себе щиплешь?
Я скрутил ее сосок свободной рукой, и Ро выгнулась, прижимая свои идеальные груди к моей груди.
Я больше не мог ждать. Мне нужно было почувствовать ее. Эту влажность, этот жар. Моя рука скользнула в ее шорты, вниз к вершинке ее бедер.
– Блядь, – простонал я.
Как гладить шелк. И этот жар...
Я ввел два пальца внутрь. Голова Ро упала мне на плечо. Я двигался, сгибая пальцы внутри. Она впилась зубами в мое плечо, чтобы не закричать.
– Оставишь на мне клеймо, Безрассудная?
Ро откинула голову назад, ее ореховые глаза закружились в вихре.
– Еще.
Мне нравилось, что она не боится говорить. Нет – приказывать. Говорить, чего хочет. Чего ей нужно.
Я ввел третий палец, и ее ноги задрожали. Я толкал их внутрь и наружу, каждый раз подгибая.
Ро вцепилась в мои руки, держась, будто я ее единственный спасательный круг в бушующем море.
– Энсон.
Мое имя на ее языке. Рай и ад одновременно.
Я обвел ее клитор большим пальцем, и глаза Ро закрылись, а рот раскрылся.
Я снова скрутил ее сосок:
– Смотри на меня.
Ее ореховые глаза распахнулись, вцепившись в мои.
– Хочу видеть все, когда ты сломаешься. Не хочу пропустить ни секунды.
Мои пальцы проникли глубже, находя ту самую точку, которая заставит Ро рухнуть на колени. Она сжалась вокруг моих пальцев, ее губы разошлись в тихом вздохе. Большой палец давил на ее чувствительный узелок, пока я ловил каждую волну, накатывающую на нее. Снова и снова.
Я смотрел, как золото пляшет в ее глазах, пока она из последних сил пыталась удержать их открытыми. Удержать их на мне. Зеленый почти исчез, остался только золотой. Чистый огонь.
Когда последняя волна накрыла ее, ноги у нее подкосились. Я подхватил ее за талию свободной рукой, прижимая к себе, не желая отпускать. Я не хотел покидать тепло и жизнь, которые были Ро.
Снаружи посигналили, и она вздрогнула.
Я выругался, вынимая пальцы.
Глаза Ро распахнулись, она поспешно натянула майку.
– Шеп.
Вот блядь.
23
Роудс
Волна чистой паники накрыла меня, как товарный поезд.
– Я забыла! Шеп сказал, что приедет пораньше, чтобы показать мне, как пользоваться новой системой. Эм… я сейчас… эм…
– Одевайся, Безрассудная. – И тут Энсон облизал пальцы, которые только что были во мне.
Я уставилась на него.
– Ты этого не сделал.
– Одевайся, – прорычал он.
Я вздрогнула, затрясла головой, быстро кивая, потом скосила взгляд вниз, на его пах.
– Но, эм… ты… ну…
– Блядь. Не смотри туда. Только хуже делаешь. Мне надо думать о грязных носках из спортзала или еще о чем-то таком.
Я захлебнулась смешком.
– Извини. Я правда забыла, что он собирался приехать пораньше. Мне только надо выключить душ. Воды уже и так нагнали на полдня.
Энсон провел рукой по лицу.
– Ради всего святого – оденься. Я разберусь с душем и твоим братом.
Я прикусила губу.
– Этого тоже не делай, – рявкнул он, зажимая переносицу пальцами. – Одежду. Пожалуйста. Лучше всего – пуховик.
– Уже бегу. – Я метнулась в спальню, наконец дав волю смеху.
– Мои синие яйца – это не смешно, – крикнул Энсон сквозь дверь.
– Ну, может, самую капельку, – ответила я.
Послышался приглушенный мат.
Бисквит поднял голову, как бы спрашивая: «Что тут за балаган?»
Я зажала рот обеими руками. Что, черт возьми, я наделала?
Все тело звенело, мышцы дрожали. У меня были отношения, даже пара случайных связей в колледже, но никогда, ни разу я не испытывала ничего похожего на то, что произошло сейчас, посреди гребаного коридора.
Мы даже не занялись сексом. Но, Господи, как я этого хотела. Хотела узнать, каково это – чувствовать, как Энсон двигается во мне, как он... Нет, нет, нет.
– Соберись, Ро.
Бисквит склонил голову набок.
Я встряхнулась, пытаясь вытряхнуть из себя туман желания, и поспешила переодеться. Натянула бежевые шорты и привычную рабочую рубашку с надписью «Bloom & Berry» на груди.
Из коробки на полу донеслось тихое мяуканье, и Бисквит тут же насторожился, подошел понюхать котят.
– Не волнуйся. Я их сейчас покормлю. – Подняв коробку, я направилась на звук голосов. – Энсон, можешь взять Бисквита? Ему надо выйти.
Энсон свистнул, отвлекая пса, чтобы тот не зарычал на Шепа, и повел его на поводке. Похоже, мы снова общались без слов.
Взгляд Шепа тут же уперся в меня, как только я вошла в гостиную. Вид у брата был далеко не радостный. Я поморщилась. Хорошего из этого не выйдет.
– Доброе утро, – поздоровалась я, стараясь говорить как можно более непринужденно. Прошла на кухню, поставила котят и принялась за приготовление бутылочек.
Шеп последовал за мной, встал по другую сторону маленького острова и буравил взглядом.
Двойной кошмар.
– Хочешь помочь с кормлением? – спросила я так, будто и не замечала его ледяного взгляда.
– Почему ты мне не позвонила? – потребовал он.
Я мельком взглянула на него, пока разводила заменитель молока с водой. Я всегда держала его наготове – в это время года почти каждый раз оказывалось, что у меня появляются малыши, а если они обезвожены, действовать нужно быстро.
– По какому поводу?
– Если тебе было страшно оставаться одной, ты должна была позвать меня.
В его голосе прозвучала обида, и у меня внутри сжалось от вины. Последнее, чего я хотела – причинить боль кому-то из семьи.
– Это Энсон так сказал?
У Шепа дернулась мышца на щеке.
– Нет. Он сказал, что хотел убедиться, что система работает, прежде чем ты останешься одна. Но я бы остался. Ты же знаешь это.
Знала. Господи, как знала. Я подняла взгляд, чтобы он увидел меня по-настоящему.
– Ты не обязан за все отвечать.
В янтарных глазах мелькнули тени.
– Ты моя сестра во всех смыслах. Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности.
Но дело было не только в этом. Шеп нес на себе груз всего мира, и я все больше волновалась, что он загоняет себя этим грузом.
– Для меня очень важно, что ты так обо мне заботишься. Но я могу о себе позаботиться. Иногда это означает попросить друга остаться, когда я понимаю, что пока не готова быть одна.
Не уверена, что то, что между мной и Энсоном, можно назвать дружбой. Это было большее. Но что-то неопределенное. Такая связь, когда тебя впервые по-настоящему видят.
Щека у Шепа дернулась сильнее.
– Друг?
Я вздохнула.
– Ты сам просил дать ему шанс. Я дала. – Я бросила на него выразительный взгляд. – Ему нужны люди. А мне нравится этот его угрюмый зад.
Шеп усмехнулся.
– Угрюмый – это мягко сказано.
Я едва сдержала улыбку, поднимая первого котенка из коробки.
– Верно. Но теперь мне это даже забавно.
Шеп долго изучал меня, а потом наконец взял черно-белого малыша и стал кормить его из бутылочки.
– Ты права. Ему нужны люди.
– Нам всем нужны. Просто кому-то сложнее их впустить.
Шеп молчал, пока кормил котенка.
– Твоя новая сотрудница такая же?
Я взглянула на него.
– Тея?
Он кивнул.
– Видел ее пару раз в пекарне. Она довольно резкая. Такое ощущение, будто я ее чем-то обидел, но не пойму, чем.
Я закусила щеку, чтобы не рассмеяться. Шеп был прекрасен во многих отношениях, но привык, что женщины в нашем городе падают к его ногам. Со всем его золотым мальчиком-образом, успешным бизнесом и фамилией Колсонов – он завидная партия. Возможно, даже слишком привык.
Я вернула пятнистую кошечку в коробку и взяла полосатого рыжего.
– Думаю, ей нелегко приходилось. Со мной она тоже поначалу настороженная, но постепенно стала открываться. Просто не дави.
Шеп напрягся.
– Что значит – нелегко?
Я мысленно выругалась. Не стоило так говорить. Такие слова включали у Шепа его синдром белого рыцаря.
– Насколько я знаю, сейчас у нее все хорошо. Просто видно, что она прошла через многое. – Я взглянула на него. – Ты же знаешь, как это. Мы ведь сразу чувствуем людей со шрамами.
Мы не могли иначе, после всего, через что прошли наши братья и сестры. Со временем в нас выработалась особая чуткость к людям с травмами. И я не жалею об этом. Это дало нам ту эмпатию, которой многим не хватает.
Шеп нахмурился, глядя в столешницу.
– Ей не стоит проходить через это в одиночку.
Я улыбнулась ему.
– У тебя золотое сердце, знаешь об этом?
Он покраснел.
– Я просто хотел сказать, что ей нужны друзья.
– Я знаю. Но мне приятно, что ты так думаешь.
В этот момент хлопнула входная дверь, и Бисквит с радостным тявканьем потащил Энсона в коридор на поводке. Когда Энсон вошел в комнату, у меня расширились глаза: по его щеке и по боку джинсов тянулись полосы грязи.
– Что случилось?
Энсон злобно зыркнул сначала на Бисквита, потом на меня.
– Он увидел кролика и решил, что будет весело его погонять. Протащил меня по земле метров на два.
Я прижала губы к зубам, чтобы не расхохотаться.
– Не смейся, – прорычал Энсон.
– Я не смеюсь, – выдохнула я, едва сдерживаясь.
– Я вижу это в твоих глазах, – обвинил он. И снова нахмурился на Бисквита: – Никаких лакомств, пока не пройдешь нормальную дрессировку.
Бисквит лишь глядел на него с обожающим взглядом.
– Блядь, – пробурчал Энсон.
Шеп усмехнулся, опуская черно-белого котенка обратно в коробку.
– Час максимум продержишься, прежде чем дашь ему угощение. Даже несмотря на то, что выглядишь как после купания в грязи.
Энсон перевел свой взгляд на Шепа:
– Я пошел работать.
Он бросил поводок и направился к двери.
Мы с Шепом переглянулись и разом расхохотались.
– Я все слышу!
Я припарковалась у The Mix Up. Рядом стояло несколько машин, но было еще достаточно рано, чтобы толпа завтракающих не заполонила все вокруг, и, к счастью, утро все еще оставалось достаточно прохладным, чтобы я могла оставить зверушек в машине, пока быстро забегу внутрь.
Телефон завибрировал в подстаканнике, и я потянулась за ним.
Трейс: Поговорил с Дэвисом. У него есть алиби на ночь пожара, но оно хлипкое. Ждем результатов по отпечаткам с места происшествия. У нас есть его отпечатки – задерживали его в колледже за пьяное дебоширство. Сравним.
Я выдохнула, уставившись в экран. Дэвис был единственным, кого я могла заподозрить в настоящей злости по отношению ко мне. Но представить, что он хочет моей смерти... казалось чересчур. Других версий у меня все равно не было.
Я: Спасибо. Заеду в The Mix Up и потом на работу. Тебе кофе с чем-нибудь сладким взять?
Трейс: Я в порядке. Напиши, как приедешь.
Я отправила ему смайлик-салют в ответ, крепче сжала руль и на секунду закрыла глаза. Заставила себя думать о хорошем. О том, что не связано с огнем, угрозами и ненавистью. О милых писках котят. О том, как Бисквит тащил Энсона по грязи. О руке Энсона между моими… нет.
Глаза распахнулись. Опасная дорожка. Лучше думать о вкусняшках из пекарни, что я вот-вот куплю. Безопаснее для всего, кроме уровня холестерина. Приоткрыв окно, я заглушила двигатель и вышла перед вывеской The Mix Up, свежевыкрашенной в приятный голубой.
Новая владелица взялась за дело меньше месяца назад, но уже перевернула заведение с ног на голову – в лучшем смысле. Предыдущий хозяин печь умел, но интерьер особым уютом не отличался. Саттон подняла планку на совершенно иной уровень.
Теперь здесь были домашний хлеб, выпечка и сладости, завтрак и обед. Но главное ее хобби – капкейки. Такие, каких я раньше не видела. Единороги, монстры всех цветов радуги, даже крошечные пингвины – чего тут только не было.
Но я пришла не за сахарной комой – нужно было лишь что-то, чтобы перехватить перед работой. Колокольчик над дверью звякнул, и меня тут же окутали невероятные ароматы. Стены были выкрашены в белый, с темными балками наверху. Потрепанные люстры в стиле «шебби-шик» придавали помещению женственный шарм, а акценты бирюзы в банкетках и на стойке добавляли яркости.
Женщина с пронзительными, почти бирюзовыми глазами широко мне улыбнулась:
– Утро доброе, Ро.
– Доброе. Тут как всегда пахнет божественно, – ответила я, подходя к стойке. В зале сидели всего двое посетителей, мирно завтракая с газетами в руках. Легкая кантри-мелодия тихо лилась из динамиков.
– Люблю это слышать, – глаза Саттон засветились. – Что возьмешь сегодня?
Я подняла глаза на меню на доске за стойкой. Старинная рама и завитушки в надписи придавали еще больше уюта. Мой взгляд остановился на новом предложении – сэндвич с яйцом, карамелизированным луком и свежей зеленью.
– Ооо, мне специальное предложение с собой.
– Прекрасный выбор.
– Я слабая перед карамелизированным луком.
– Сочетание сладкого и соленого – в этом вся магия. А что пить? – спросила Саттон.
– Ореховый латте.
– Сделаем, – кивнула она и обернулась в кухню: – Один спецзаказ!
– Сейчас будет! – отозвался пожилой мужской голос.
Саттон занялась моим кофе, а я приложила карту к терминалу. Потом подошла к витрине полюбоваться ее шедеврами. Я только покачала головой – ну как такое можно делать? Капкейки в виде ведерок попкорна, клубники в форме цветов, пингвинов и ее фирменных радужных единорогов.
– Не верится, что ты все это умеешь, – пробормотала я.
Саттон усмехнулась:
– Это уже зависимость. Я обожаю придумывать что-то новое.
– У тебя настоящий дар.
– Мааам! – раздался голос мальчика, выбежавшего из кухни.
Саттон распахнула глаза, когда он застыл перед ней.
– Ты ел глазурь, над которой я работала?
Глазенки мальчишки скосились вбок. И так все было ясно: синяя глазурь уже щедро размазалась по его лицу.
– Лука.
Он расплылся в улыбке. Даже зубы были синие.
– Синяя самая вкусная.
Саттон покачала головой:
– Иди умойся в ванной. Нам в школу пора, а я не могу тебя в таком виде вести – будто ты собрался на кастинг в Blue Man Group.
Лицо мальчика скривилось:
– А что такое Blue Man Group?
Она взъерошила ему волосы:
– Музыканты. Перед каждым выступлением обмакиваются в синюю краску.
Лука задумался:
– Я бы попробовал, если бы меня обмакивали в синюю глазурь.
Я рассмеялась:
– Я тоже. Синяя – лучшая.
Он широко улыбнулся мне:
– Мама сейчас делает капкейки в стиле «Улицы Сезам». Если хорошо попросишь – даст попробовать.
– Спасибо за подсказку. – Я подмигнула ему, и он умчался в ванную.
– Как у тебя получился такой милый ребенок?
Саттон рассмеялась:
– Его милота компенсирует все проделки. Иногда кажется, мне нужно десять таких, как я, чтобы успевать за ним.
Я заметила напряженность на ее лице. Скрывала она это мастерски: консилер замазал синяки под глазами, широкая улыбка маскировала напряженные складки у губ. Но я могла лишь представить, каково это – одной управлять пекарней и растить шестилетнего сына.
– Похоже, у него энергии в три раза больше, чем у меня.
– Скорее в четыре, – вздохнула Саттон.
– Заказ готов, – сказал мужчина с белыми волосами и морщинистым лицом, выходя из кухни. Он улыбнулся: – Думал, что ты, Ро. Как Лолли?
– Как всегда – вляпывается во всякие истории.
– Передай ей, пусть скажет, когда выйдет за меня, ладно?
Я усмехнулась:
– Ты же знаешь, ее привязать сложно, Уолтер.
Он прижал руку к груди, протягивая мне коробку:
– Вся прелесть как раз в погоне.
– Спрошу, есть ли у нее планы дать тебе шанс ее догнать.
– Обязательно.
Я махнула Саттон рукой:
– Спасибо. И удачи с твоим маленьким монстриком.
– Принимаю, – усмехнулась она. – Спасибо, что заглянула.
Я вышла на улицу в утреннее солнце, но тут же остановилась: навстречу мне двигалась знакомая фигура. Дэвис злобно скривил губы, сверля меня взглядом.
– Ты натравила на меня своего приемного брата?
Вот черт.
Я вчера показала Трейсу сообщение от Дэвиса. Потому что, как бы мне ни надоедала вся эта братская опека, дурой я не была. Это сообщение было в лучшем случае жестоким, в худшем – угрожающим. И то, как Дэвис выделил слово «приемного», только сильнее меня разозлило.
Он никогда не воспринимал мою семью как настоящих братьев и сестер. Никогда не понимал нашу связь. Однажды, когда я собиралась на ужин к Норе и Лолли, он спросил, зачем я вообще трачу время на людей, которые мне не родные, вместо того чтобы проводить его с ним. Для меня тогда все и закончилось.
Я расправила плечи, напоминая себе, что за стеклом – люди из пекарни.
– Я никого на тебя не натравливала. Но я показала сообщение, которое ты мне прислал, своему брату. А он, между прочим, шериф. Потому что он пытается выяснить, кто устроил тот пожар, о котором ты так «беспокоился».
Челюсть Дэвиса напряглась, словно стала гранитной.
– Ты меня в чем-то обвиняешь, Роудс?
– Нет. Просто констатирую факты. И можешь удалить мой номер из своего телефона. Если не сделаешь этого, я сообщу Каю, насколько настойчиво ты пытаешься выйти со мной на связь.
Лицо Дэвиса побледнело.
Меня тут же захлестнула вина. Не за то, что я его напугала, а за то, что использовала имя Кая, чтобы это сделать. Люди видели его татуировки, знали его прошлое и сразу записывали его в опасные. А он был совсем другим – нежным с Фэллон, с племянницей, с каждым зверьком, которого я приносила в дом.
– Не знаю, на кой черт я вообще решил, что ты чего-то стоишь. Ты просто садовница с хорошей задницей. Я найду лучше за две секунды, – процедил он и зашагал прочь.
– Спасибо, что признал, что у меня хорошая задница, – крикнула я ему вслед.
Но по спине пробежал холодок, потому что я видела в глазах Дэвиса настоящую ненависть.
24
Энсон
Моя машина снова подпрыгнула на выбоине, и я выругался – на эти проклятые ямы, которые до сих пор не заделали, хотя Шеп уже звонил нашему человеку, который обычно ровняет гравийку; на свою машину, которая, несмотря на то, что ей всего год, не могла справляться с этим лучше; и, больше всего, на самого себя.
Потому что я снова ехал к дому Ро, хотя весь день работал на другом участке. Хотя это было последнее место, куда мне следовало бы ехать. Но я был слаб, когда дело касалось ее. Может, ее безрассудство на меня заразно.
Когда я подъехал к гостевому домику, Ро уже стояла снаружи – в этих чертовых шортах и в ковбойских сапогах, усеянных цветочками. Она наклонилась, выставив идеальную задницу вверх, пытаясь поднять Бисквита.
Я притормозил рядом с ее внедорожником и выбрался из машины.
– Слава богу! – тяжело выдохнула Ро. – Поможешь, пожалуйста?
– А что тут происходит? – спросил я, уголки губ дернулись.
– Не смейся! – прорычала Ро, снова пытаясь поднять Бисквита. – Уже полчаса пытаюсь запихнуть его в машину. Мы опаздываем к ветеринару.
Я наблюдал, как Бисквит обмяк в ее руках, когда она пыталась его поднять.
– Я сам видел, как ты закидываешь его в машину не меньше десятка раз. Он обычно сам прыгает.
Ро метнула в меня убийственный взгляд.
– Он будто чувствует. Я даже слова на букву «В» не произносила, а как только мы вышли на улицу, он не подошел к машине ближе, чем на три метра.
Смех вырвался из меня – хриплый, как будто я давно этого не делал. Но, черт возьми, как же хорошо это было.
Ро выпрямилась, ее выражение смягчилось.
– Тебе идет смех, Хант.
Смех стих, но жар, который он вызвал, остался, пока я смотрел на нее.
Она махнула мне рукой.
– Если ты поднимешь его сзади, а я спереди – сможем закинуть его в салон. Он тяжелее, чем кажется.
Я подошел к псу, который все еще валялся на земле и глядел на меня взглядом: «Только через мой труп».
– А как ты его потом из машины вытаскивать будешь у ветеринара?
Ро сложила руки под подбородком и умоляюще посмотрела на меня.
– Если поможешь отвезти его на прием, я приготовлю тебе ужин.
Я застонал, но знал, что не откажу.
– Ладно, давай.
Я нагнулся, подхватил Бисквита на руки.
– Ты что жрешь вообще? – проворчал я.
Пес заскулил и попытался вырваться.
– Я же говорила, – вздохнула Ро.
– Никаких вкусняшек больше, дружок, – сказал я, удерживая извивающегося пса. С трудом усадил его в машину и захлопнул дверь. Прислонился к ней, тяжело дыша.
Ро нахмурилась:
– Бесит, как легко у тебя получилось. Я весь день тяжести таскаю.
Я усмехнулся:
– Думаю, тут вопрос в массе мышц и в том, что я выше тебя почти на полметра.
– Все равно обидно, – пробормотала она, открывая водительскую дверь.
Мы оба сели в машину, и она выехала с парковки. Бисквит протянул тоскливый вой.
Я обернулся:
– Эй, дружок, имей хоть каплю гордости.
– Пусть выражает свои чувства, – пожурила меня Ро.
Конечно. Она и псу даст ту же свободу, что и себе – не сдерживать эмоции. Бисквит снова завыл, и я только покачал головой.
Ро притормозила у выезда с гравийки, включила поворотник. Бисквит не упустил момент – перелетел через перегородку и плюхнулся мне на колени.
Резкая вспышка боли прожгла меня. Из горла вырвался сдавленный звук, который трудно было назвать человеческим.
– Бисквит! – ахнула Ро. Она поморщилась, глядя на мое лицо. – Ты в порядке?
– Детей у меня уже точно не будет, но в остальном – прекрасно, – прохрипел я.
Она натянуто улыбнулась:
– Хочешь, я попробую его снова на заднее сиденье закинуть?
– Пусть сидит тут. Если он повторит это еще раз – тебе придется везти уже меня в больницу.
Ро прижала губы, сдерживая смех:
– Искренне сочувствую твоим яйцам.
– Не говори это слово. Они сегодня и так настрадались.
Щеки у нее порозовели.
– Насчет этого…
– Нет, – оборвал я. – Если мы заговорим об этом, я снова заведусь. А если у меня сейчас встанет – что-нибудь внутри порвется. Говори о чем угодно, только не об этом.
Ро прикусила губу:
– А как насчет Yankees?
Я бросил на нее взгляд:
– Ты что, тайный фанат бейсбола?
– Я думала, вы, мужики, всегда про спорт болтаете, когда нужно отвлечься от стояка.
– Господи, – простонал я.
– Я стараюсь, – огрызнулась она.
– Ты во многом хороша, Безрассудная. Но вот не возбуждать меня у тебя совсем не выходит. Попробуй быть чуть менее чертовски милой и не говорить о моем члене.
На этот раз Ро рассмеялась всерьез. Ее смех окутал нас звоном, который звучал лучше любой мелодии. Бисквит, видимо, подумал так же и завыл в ответ.
Он выл еще минут десять, пока Ро не остановилась у ветеринарной клиники.
– Сиди, – велела она. – Сейчас я обойду.
Ро обошла машину, открыла мою дверь. Бисквит и не думал двигаться.
– Давай, дружок. Просто осмотр и один маленький укол, – уговаривала она.
Будто поняв слово «укол», Бисквит полез на меня, как на дерево.
Выругавшись, я отстегнул ремень и обхватил пса.
– Нам обоим стыдно, дружок.
Я выбрался из машины, практически вслепую, пока Бисквит цеплялся за меня всеми лапами.
– Я открою дверь, – крикнула Ро, опережая нас.
Я изо всех сил старался не споткнуться, неся этого тяжелого пса в кабинет. Администраторша, завидев нас, распахнула глаза.
– Ох, боже. Проходите сразу назад – у нас есть свободная комната.
– Спасибо, Руби, – сказала Ро. – Мы признательны.
– Доктор Луц, у нас тут нервный пациент, – позвала Руби, когда в коридоре появилась рыжеволосая женщина.
– Вижу, – усмехнулась та. – Давайте я вас приму следующими. Проходите.
Я проследовал за ветеринаром в смотровую, Ро шла за нами.
– Кладите его сюда, – указала доктор Луц.
Я попробовал поставить Бисквита, но он тут же прыгнул обратно ко мне на руки.
– Похоже, он к вам прикипел, – заметила она.
– Думаю, он бы прилип к кому угодно, кто мог бы его отсюда унести, – проворчал я, но гладил его по спине. – Все хорошо.
– Ро, возьми этого сладкого мальчика за передние лапы, – сказала доктор Луц. – А ваш друг пусть станет сзади, чтобы он не упал со стола.
Ро подошла, взяла Бисквита за передние лапы. Вместе мы уложили его на стол. Ро нежно уговаривала его, гладила за уши. Пес зарывался мордой в ее шею, а я придерживал его задние лапы, чтобы он не завалился.
Доктор Луц провела осмотр как можно быстрее:
– В целом он в очень хорошей форме. Разве что я бы не отказалась, чтобы он набрал ещё немного веса.
– Еще? – возмутился я.
Она улыбнулась, ощупывая ему живот:
– Его короткие лапы обманчивы. Мне кажется, в нем есть примесь мастифа. Пара килограммов ему бы не помешала.
Я покачал головой:
– Тогда нам понадобится целая бригада, чтобы снова сюда его притащить.
Доктор Луц отошла к столу, чтобы взять шприц.
– Держите его крепко. Он может почувствовать легкий укол, но не более того.
Когда она подошла, чтобы захватить Бисквита за загривок, ее глаза расширились:
– О нет. Он какает.
И в этот момент я это почувствовал.
