Текст книги "Прощай — прости"
Автор книги: Кэти Келли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)
Эшлин стало любопытно: действительно ли она забыла, какой была прежде, или Джо просто утешает ее? Была ли она когда-либо настолько уверена в своих силах, что бралась за любое дело только потому, что знала – она все может?
Она вспомнила, как сидела на кухне в новой одежде, купленной на первую зарплату, и рассказывала восхищенной Сорче, что начальник отдела похвалил ее. Мама готовила ужин и не сводила глаз с супа, который варился на идеально чистой плите, но внимательно прислушивалась к каждому слову из рассказа про совет Маргарет Сайнотт как можно быстрее начать готовиться к экзаменам для поступления в Институт страхования.
– Маргарет говорит, многие люди только рассуждают о том, что нужно сдать этот экзамен, но ничего не делают для этого. Но за каждую успешно сданную часть экзамена ты получаешь премию, и если я хочу преуспеть в нашем деле, то нужно обязательно пройти этот тест, – тараторила Эшлин. Ей нравилось, что Сорча не сводит глаз с ее новеньких кожаных ботинок. – Знаю, я клялась, что после выпускных экзаменов в школе больше никогда в жизни не сяду за учебники, но теперь я не возражаю против учебы. Что скажешь, мам?
Этна Магуайер перестала помешивать суп и, улыбаясь, повернулась к дочерям. За всю жизнь ей ни разу не доводилось бывать в салоне красоты – обычно она дешево стриглась у неопытной парикмахерши и никогда не тратила деньги на свой гардероб, предпочитая покупать что-то своим девочкам. Но ее улыбка была самой светлой в мире, ее голубые глаза сияли.
– Эшлин, я так горжусь тобой! Я всегда знала, что ты сможешь многого добиться. Ты просто умница, – сказала она и с нежностью обняла дочь. – Мы все очень гордимся тобой.
Эти слова не были правдивыми до конца, и они обе это понимали. Отец вряд ли будет гордиться ею. Мать всегда защищала Эшлин от строгости и пуританства отца и постоянных нападок не менее суровой бабки. Она гордилась своей крошкой. Больше ничего не имело значения.
Обнимая Джо, Эшлин плакала, но ее слезы были сладкими.
– Спасибо. Уже очень давно никто, кроме мамы, не говорил мне таких слов.
– А следовало, – ответила Джо и снова набросилась на еду. – Поскольку твой свихнувшийся на контроле отец еще в детстве уничтожил твои самолюбие и уверенность, я не удивлена, что ты до сих пор чувствуешь себя плохо. Майкл должен был каждый день подбадривать тебя и следить, чтобы ты не скатилась назад в болото неуверенности, но… – Джо выразительно пожала плечами. – Он просто еще один мужик, которому, разумеется, было плевать. Эш, я знаю, ты справишься без него. А я все еще голодная, – добавила она, доедая последний кусочек цыпленка.
– Угощайся, – Эшлин подвинула к ней тарелку со своим нетронутым сэндвичем и позвала официанта. – Еще один кофе и бутылку вина, – сухо сказала она. На сей раз Эшлин не тратила время на улыбки. Уверенные в себе женщины слишком дорожат своим временем, чтобы беспокоиться об официантах.
К половине первого подруги вернулись в «Илак-центр» и попрощались у лифта на парковке. Джо хотела по дороге домой заехать в офис и забрать работу, которую нужно было сделать к понедельнику, а Эшлин – заскочить в бакалею до того, как мальчики вернутся домой. Кажется, ей нужны только молоко и хлеб.
Последние наличные Эшлин потратила на обед, поэтому ей пришлось вернуться к банкоматам в «Илак», чтобы снять немного с кредитки. Она как раз набирала пин-код, когда в голову пришла мысль: а сколько денег на депозите? Зарплата Майкла приходила на их текущий счет, но все, что оставалось, он переводил на депозит. «Если все класть на текущий счет, то мы будем продолжать выписывать чеки, пока не потратим последний фунт, – говорил он. – Нужно и откладывать что-то. Ведь никогда не знаешь, когда может понадобиться крупная сумма».
Эшлин не была легкомысленной в финансовых вопросах. Она годами выслушивала нотации бабули о том, как плохо транжирить деньги, и это, по-видимому, привило ей-таки острое чувство экономии. В самом начале семейной жизни Эшлин покупала овощи, фрукты и зелень в крошечной лавке, мясо – у знакомого мясника, и у нее даже мысли не возникало о покупке хлеба, если его можно было печь самостоятельно.
Когда зарплата Майкла выросла, Эшлин перестала гоняться по всему городу за дешевыми фруктами и овощами и стала покупать продукты в супермаркете. Но продолжала тщательно вырезать купоны со скидками, из старых футболок делать тряпки и самостоятельно готовить соусы, джем и выпекать хлеб. Никто не посмел бы обвинить ее в том, что она понапрасну растрачивает семейный бюджет.
Она нажала кнопку «проверить счет» и выбрала «депозит». На счету должно быть не меньше трех тысяч фунтов. Майкл все время поговаривал о том, что пора бы и потратить сбережения, например, на путешествие.
Но когда Эшлин в прошлом месяце попросила свозить их куда-нибудь, Майкл так и не смог выкроить время на отпуск. «Приложение перевернуло все с ног на голову», – жаловался он, объясняя, почему не может уехать из страны.
Неудивительно, что он не замечал брошюры, которые она приносила из туристических компаний, мрачно размышляла Эшлин. Разумеется, три недели во Франции с семьей меркли в сравнении с жаркой неделькой где-нибудь на пляже с перспективой без конца обмазывать эту суку солнцезащитным кремом!
Увидев наконец маленькие зеленые цифры на экране банкомата, Эшлин нахмурилась еще больше. Такого не могло быть! На счету осталось триста тридцать фунтов. Эшлин впилась взглядом в цифры. Это какая-то ошибка!
Она была уверена, что Майкл не переводил и не снимал деньги. Или, может быть, он сделал это и просто не сказал ей? На грани паники Эшлин нажала кнопку «проверить текущий счет». Около двухсот фунтов долга. Она посмотрела на слово «дебет» рядом с суммой и почувствовала, как земля уходит из-под ног. Что же, черт возьми, происходит? Откуда такой долг? В последнее время она тратила совсем немного, платье было единственной крупной покупкой.
«Вам нужно еще время?» – появились маленькие зеленые буквы на экране.
«Мне нужно еще денег», – понемногу теряя терпение, подумала Эшлин. Она быстро сняла со счета двести фунтов – больше не позволял суточный лимит. Эшлин затолкала купюры в кошелек и, резко обернувшись, налетела на молодого парня, который ожидал своей очереди позади нее.
– Осторожнее, дамочка, – бросил он.
Эшлин не обратила на него внимания. Она была уже почти у лифта, злость и обида придали ей сил. Несколько покупателей, ожидая, пока лифт спустится, убивали время, рассматривая покупки и переговариваясь. В иной ситуации Эшлин присоединилась бы к ним. На бесконечных лестничных пролетах она умирала от одышки. Но сейчас она просто взлетела по лестнице. Пульс зашкаливал, внутри все клокотало от гнева. Как он мог забрать со счетов все?! Да как он посмел?!
Каким же ублюдком нужно быть, чтобы бросить ее одну с детьми и к тому же оставить без гроша?! На что, черт возьми, они будут жить? Как она будет выплачивать кредит, покупать продукты? Сволочь! Она готова была убить его, нет, она убьетего!
«Подожди, я еще доберусь до тебя, Майкл Моран, – про себя грозилась Эшлин, быстрым шагом приближаясь к машине, – ты еще пожалеешь, что встретил эту чертову Дженнифер Кэрролл, я тебе обещаю!» Эшлин рывком открыла дверцу и бросила сумочку на сиденье. «Ни за что бы не подумала, что он отнимет кусок хлеба у своих детей», – она рванула рычаг коробки передач. Никогда она не ездила по городу так быстро. Срываясь с места, едва загорался желтый, она, стиснув зубы, перестраивалась из ряда в ряд и почем зря ругала других водителей.
Неважно, насколько кошмарным был вчерашний день, неважно, насколько больно ей было слышать, что Майкл не любит ее, – у Эшлин все еще была надежда. Сыновья – ее единственное утешение. Если Майклу понадобилась честолюбивая бизнес-леди с ногами от ушей и гардеробом, набитым сексуальным бельем и подвязками, он мог забавляться с ней сколько угодно. Но рядом с Эшлин всегда будут мальчики – ее прекрасные дети. И если Майклу когда-нибудь надоест мисс Кэрролл, он всегда сможет прийти домой, к Полу и Филиппу. И к ней тоже. Она не прогонит его, она не сможет прогнать. Ведь она любит его, несмотря ни на что. Эта мысль давала ей надежду: она верила, что Майклу будет тяжело без детей, что ради них он, в конечном счете, вернется домой. Так она думала еще утром. Очевидно, она жестоко ошиблась. Зная, что других денег у нее нет, он преспокойно обнулил счета. Это было слишком. Он может отказаться от нее, но он не смеет отказываться от Филиппа и Пола. Проклятье! Эшлин была готова биться до последней капли крови за каждый пенни, в котором будут нуждаться ее сыновья!
Каким жалким должен быть мужчина, чтобы вечером бросить жену, а на следующий день встать пораньше и опустошить общий банковский счет? Внезапно она все поняла. Эшлин, ты идиотка! Если ты смогла снять только двести фунтов, это значит, что он тоже каждый день мог забирать только по двести фунтов. А это, в свою очередь, значит, что снято все не сегодня утром, – он понемногу, в течение нескольких недель, выкачивал со счета деньги! Вот сволочь!
Она никогда не простит ему. Если Майкл думает, что может с легкостью избавиться от нее, а она будет только плакать всякий раз при встрече и умолять его вернуться, то он жестоко ошибается. Нет, она будет непреклонна и осмотрительна, ведь сейчас самое главное – защитить детей. «Берегись, ублюдок!» – прошипела она.
Переступив порог, Эшлин тут же поняла – в доме побывал Майкл. На столике в прихожей были небрежно разбросаны рекламные проспекты пиццерии – так делал только он. Это всегда выводило Эшлин из себя. Почему он не относил их на кухню, не клал в специальную корзинку к другим бумагам или просто не выбрасывал в мусорное ведро? Потому что уборка – это ееобязанность, вот почему.
Эшлин не стала тратить на это время и сразу направилась в спальню. Платяной шкаф стоял открытым, несколько металлических вешалок лежало на нижней полке, где обычно хранилась его обувь. Он забрал все – костюмы, брюки, рубашки, тщательно выглаженные Эшлин. Не оставил ничего, кроме ремня, забытого на вешалке для галстуков. Эшлин проверила комод и заглянула в ванную комнату. Все вещи Майкла исчезли. Влажный круглый след, который остался на полочке рядом с раковиной, был единственным доказательством того, что здесь стоял его лосьон после бритья, – большой флакон «Eternity», который она подарила ему на прошлое Рождество. Сорок фунтов за лосьон – удовольствие не из дешевых, думала она тогда. Он забрал свой гель для душа с ароматом лимона – тот нравился ему больше, чем кокосовый, которым пользовалась Эшлин. «Ничего не забыл», – с горечью заключила она. За все двенадцать лет их брака Майкл ни разу не проявил такой аккуратности и внимательности. Сборы чемоданов всегда оборачивались ночным кошмаром для Эшлин, ведь она должна была позаботиться обо всем, что могло понадобиться Майклу и мальчикам в дороге. Если бы она сама не клала несессер в его чемодан, то Майкл наверняка всякий раз оставлял бы его дома. Но только не сегодня. На этот раз он не вернется через пару недель.
Хорошо. Она и не хотела, чтобы он возвращался. Что она желала знать, так это когда, черт возьми, вернутся ее деньги. Эшлин сняла трубку и набрала номер редакции «Ньюз».
– Соедините с офисом заместителя главного редактора, – скомандовала она.
– Алло, – голос Майкла звучал точно так же, как вчера. Спокойно и уверенно. Но сейчас на Эшлин это не подействовало.
– Что ты сделал с деньгами, которые были на депозитном счете? – без обиняков спросила она.
– Эшлин?
– Нет, Синди Кроуфорд. Скажи, как тебе удалось незаметно забрать все деньги с нашего общего счета? Как ты это делал, а? Ты каждый день снимал по две сотни, чтобы скоротать время до развода?
– Перестань кричать в трубку, – холодно ответил Майкл. – Я не желаю выслушивать эти нелепые обвинения. Я ничего не забиралу тебя.
– Тогда где деньги?
– На отдельном счете. На твоем счете.
– Что это за счет? – спросила Эшлин.
– Разве ты не читала мою записку?
– Нет, не читала.
– Я оставил ее на твоей стороне кровати.
Где? Теперь все стороны – ее.
– Послушай, – устало сказал Майкл, – месяц назад я открыл счет на твое имя. Я знал, что рано или поздно наша с тобой ситуация достигнет апогея, и решил заранее разобраться с финансовым вопросом. Я не позволю детям голодать только потому, что мы с тобой разошлись. Я поговорил с адвокатом о том, как лучше всего решить проблему, и он посоветовал мне открыть для тебя отдельный счет.
Эшлин потеряла дар речи. Он говорил с адвокатом месяц назад. Должно быть, он давным-давно спланировал все это. Ничтожество.
– Эшлин, ты слушаешь? – голос Майкла прервал ее мысли. – На счете полторы тысячи фунтов. Я оставил все необходимые документы на туалетном столике. Вскоре я закрою общие счета. Они нам больше не нужны.
Эшлин опустилась на кровать. Майкл продолжал что-то говорить, но она не слушала. Он месяц назад консультировался с адвокатом. То есть он уже знал, что у их брака нет будущего.
– Не могу поверить, что ты все спланировал заранее и не сказал мне ни слова, – медленно произнесла она.
– У меня не было времени обсуждать это с тобой, – огрызнулся Майкл. – Я буду финансово поддерживать мальчиков, но не собираюсь содержать тебя до конца своих дней. У меня не бездонный кошелек. Ты должна будешь найти работу. По-моему, ты не раз говорила, что хочешь этого.
– А ты говорил, что не хочешь, чтобы я работала! – закричала Эшлин. – Ты – мерзавец! Я хочу убить тебя на месте!
– У меня нет времени выслушивать твои оскорбления, – холодно ответил Майкл, – мне есть чем заняться. В отличие от тебя.
С этими словами он повесил трубку. Эшлин несколько секунд слушала короткие гудки.
Записка покоилась на подушке – страница из записной книжки, исписанная почерком Майкла, который ни с чьим не спутаешь. Под ней лежала оплаченная квитанция за жилье.
«Эшлин, жаль, что не застал тебя дома. Я хотел бы поговорить с тобой о деньгах и мальчиках. Я открыл на твое имя счет и перевел туда половину наших сбережений. Я хочу сам побеседовать с близнецами. Важно, чтобы они услышали это от нас обоих. Я позвоню тебе позже, чтобы договориться о визите вечером».
Вот и все. И никакого «с любовью, Майкл». Ну, он и не любил, правда же? Будь он проклят. Он всерьез думал, что Эшлин будет терпеливо дожидаться вечера. Ему всегда чертовски хорошо удавалось заставлять других людей подстраиваться под его планы. Но теперь, прежде чем переступить порог дома, ему придется спрашивать разрешения Эшлин. Если он хочет войны, он ее получит!
Глава седьмая
Фиона считала, что это отличная мысль.
– Разумеется, Пат поможет тебе получить работу! Он вечно ноет, когда приходится брать двадцатилетних сопляков, а они уходят, чуть только освоят компьютер как следует. – Фиона сидела в кухне Моранов на стуле, изрубцованном следами бесчисленных гонок на игрушечных машинках, скрестив изящные ноги, обтянутые черными лайкровыми леггинсами. – Он ухватится за возможность нанять кого-то вроде тебя.
– Ты правда так думаешь?
Фиона была не только эксцентрична, но и великодушна. Эшлин не хотелось, чтобы она ставила бедного Пата перед необходимостью оказать услугу их неожиданно брошенной соседке. Ввязываясь в поиски работы, Эшлин нуждалась в поддержке, но не в подачках.
– Я совсем заржавела. Мне бы хотелось учиться, но только если Пат сочтет, что это действительно имеет смысл, – искренне сказала она.
– Не смеши меня, дорогая. Если ты в состоянии соорудить на скорую руку обед из четырех блюд, не впадая при этом в истерику из-за сломавшейся морозилки и потекшего мороженого, то определенно справишься с несколькими телефонами. И ты же знаешь, папочка обожает тебя, – добавила она с улыбкой. – На вечеринках все старается сесть рядом, так что придется отбиваться, когда он увидит, что ты вся такая деловая сидишь в приемной.
Эшлин рассмеялась против воли, представив, как импозантный адвокат со стальными глазами, каким был отец Фионы, приглашает ее в кабинет ради жарких развлечений на столешнице старинного стола – посреди важных документов и томов по юриспруденции.
– Даже представить себе такого не могу, – усмехнулась она.
– Зато я могу, – ответила Фиона. – Когда мама бросила его, он словно превратился в четырнадцатилетнего мальчишку, который только что открыл радости секса и резвится на полную. Я рассказывала, как он чуть не затащил в постель подружку невесты на свадьбе кузена?
– Да брось!
– Ты не представляешь, что это за человек! Он свихнувшийся, как Мартовский заяц, только на почве секса. И, как ни крути, женщины просто обожают его. Всегда обожали. – Фиона зажгла сигарету. – Сама не знаю, зачем я курю эту гадость, – пробормотала она, – притом что забочусь о здоровье. Пат постоянно выговаривает мне, но ведь у каждой девочки должен быть какой-нибудь порок.
– Я, в общем-то, не спорю, – заметила Эшлин. – Тем более что я-то подтянутой фигурой вообще не могу похвастать. Уже вечность не ношу леггинсы, а живот? Если он вырастет еще больше, то понадобится что-то вроде этих ужасных утягивающих трусов, которые носят бабушки.
– Только через мой труп, – твердо сказала Фиона. – Оставим бабушек и их приспособления. Эшлин Моран, деловая женщина, будет блестящей, ухоженной и чертовски сексуальной, даже если для этого мне лично придется трижды в неделю водить ее в спортзал.
Она поднялась и стряхнула пепел.
– Я поговорю с Патом, как только вернусь с аэробики. Спрошу, что у них сейчас с вакансиями. Там постоянно кто-то уходит, а нанимать временных сотрудников из агентств стоит целое состояние. Он сделает все, чтобы заполучить тебя. По крайней мере, папа сделал бы.
Эшлин снова хихикнула. Неважно, сколь беспросветно мрачной была ее жизнь. Несколько минут в компании Фионы с ее остротами и циничными замечаниями обо всем на свете – и настроение немедленно улучшалось. Глядя на мир глазами Фионы, Эшлин менялась к лучшему, обретала зрелость и уверенность в себе. В глазах Фионы она никогда не будет напуганной и одинокой женушкой, внезапно покинутой и пасующей перед тем, что ждет ее и двух ее ребят за поворотом жизни. Этим Фиона и очаровательна – своим умением смотреть на жизнь сквозь цветные очки, которые преображали мир, хоть и не всегда были розовыми. Если бы ее муж, с которым они прожили десять лет, вдруг решил оставить свою неугомонную, помешанную на теннисе женушку, Эшлин не сомневалась, Фиона бы только вздохнула и начала все сначала. Заново обустраивая жизнь, высматривая по-настоящему верного спутника и не давая обстоятельствам сломать себя.
На Фионе был розовый джемпер поверх маленького сексуального топа, который, как прикинула Эшлин, ей самой не налез бы даже на бедро. Загорелая после регулярных поездок на виллу Финиганов в Испании, подтянутая и стройная благодаря аэробике через день, Фиона выглядела фантастически. В этом изящном наряде, покупка элементов которого составляла главную радость ее жизни, с длинными наманикюренными ногтями, часиками «Картье», в чьем золоте плескалось солнце, роскошными каштановыми волосами с матовым блеском – следствием вечности, проведенной в парикмахерских салонах, – Фиона была стопроцентной роскошной сучкой. Которой, слава богу, на самом деле не была.
Эшлин вспомнила тот день, когда Финиганы въезжали в огромный дом из красного кирпича на той стороне улицы, превратившийся в причал для целой флотилии фургонов с дорогой мебелью. Бригада из десяти взвинченных мужчин целый день вела схватку с неповоротливыми сосновыми шкафами, чудовищными диванами и полированным обеденным столом, за которым, казалось, могло уместиться человек двадцать. Из окна спальни Эшлин наблюдала за перипетиями этой битвы и не могла оторваться. Наконец высокая, безукоризненно одетая брюнетка заглушила мотор своего спортивного автомобиля и проследовала в дом с маленькой пушистой собачкой на поводке. Эшлин немедленно заключила, что ее новая соседка, по-видимому, важная деловая леди, не из тех, кто станет забегать к ней на кофе по утрам. Так что для нее оказалось полной неожиданностью, когда пару дней спустя Фиона возникла на пороге, представилась и осведомилась: их соседка через два дома полный псих или искусно прикидывается?
– Я только сказала, что мы с мужем переехали в дом через дорогу и хотели бы познакомиться с соседями. А бедняжка побледнела и, заявив, что не собирается ничего покупать, захлопнула дверь у меня перед носом, – пожаловалась Фиона.
– Она глухая, – объяснила Эшлин. – Ну и, видимо, слегка не в себе. Но вы еще не видели ее брата. Он считает, что сейчас 1944 год, а он – французский шпион, работающий под прикрытием.
– Так, а в округе есть нормальные люди? – спросила Фиона.
– Ну, мы вполне нормальные, – ответила Эшлин. – Большую часть времени во всяком случае. Могу я предложить вам чашку кофе?
– Спасибо, это было бы отлично. Если мой организм к одиннадцати утра не получает как минимум четыре дозы кофеина, он объявляет забастовку. Я могу зайти домой и захватить несколько отвратительно сладких булочек, если хотите, – предложила она.
– О, поверьте, у меня тут много всяких отвратительно сладких штучек. Даже чересчур.
Они подружились. Иногда вместе ходили в супермаркет, компенсируя болтовней потерю времени в очередях, или заглядывали в магазинчики с одеждой – когда Эшлин в очередной раз садилась на диету.
Фиона постоянно агитировала Эшлин посещать спортзал или хотя бы время от времени играть в теннис с общими друзьями. Но на этот раз взгляд Фионы был преисполнен особой твердости.
– Ты должна наконец начать заботиться о себе, дорогая. Я достаточно насмотрелась на девочек, которые просто разваливаются на куски, когда их брак прокисает, и не хочу видеть, как это происходит с тобой. Завтра мы вместе отправляемся покупать тебе кроссовки, и без разговоров, пожалуйста! – Она усмехнулась и ткнула Эшлин в пухлое плечо.
Когда Фиона ушла, Эшлин направилась в гостиную. Там на полу, скрестив ноги, восседал Филипп, лопал рисовые хлопья и смотрел хит-парад, который представлял какой-то непричесанный ди-джей. Ковер был устлан комиксами и футбольными карточками. Картину дополняли два пустых пакета из-под чипсов и несвежие носки.
– Филипп, что ты тут устроил, убери немедленно!
– Зачем? Кто-то придет? – быстро ответил он. – Папа?
У Эшлин похолодело в животе, как всякий раз, когда она думала о том, как подействует уход Майкла на детей.
Предыдущим вечером она сказала, что отец уехал на неделю. Она не знала, что говорить, и решила доносить до них правду постепенно.
Пол выглядел удивленным.
– Я думал, папа придет смотреть, как мы играем в футбол в субботу, – произнес он медленно. – Он успеет вернуться?
– Я не знаю, милый, – чувствуя себя отвратительно, оттого что врала и оттого что запретила Майклу прийти и рассказать обо всем самому, она чмокнула его в щеку и обернулась к Филиппу – пожелать доброй ночи и ему. В пижаме с символикой «Манчестер Юнайтед», с раскрытым журналом комиксов, прижатым к груди, он пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал. Эшлин поцеловала его и легонько дотронулась до фиолетового синяка на левой кисти – последствия, по его словам, столкновения со штангой футбольных ворот.
– Спокойной ночи, мистер Гиггз. Или сегодня – Кантона?
– Ни тот, ни другой, – заторможенно ответил сын.
Она через силу улыбнулась, оставила дверь чуть приоткрытой, чтобы свет из коридора проникал в комнату, и стала спускаться, направляясь прямиком к бару – за хорошей порцией джина с тоником.
Филипп знал, что что-то не так, разумеется, знал. Однажды она прочитала в журнале, что дети улавливают мельчайшие нюансы в отношениях родителей. И Филипп, конечно же, уловил. Майкл говорил, что он – как подающий надежды журналист, ведущий расследование, такой же любопытный, дотошный и настырный. Маленький бронепоезд – его было не остановить. «Почему» было его любимым словом. «На этот раз я не знаю, почему», – мрачно подумала Эшлин. Она беспомощно смотрела на потрепанные комиксы и крошки, разбросанные по полу. Надо пылесосить, как всегда.
Следует все рассказать мальчикам. Еще вчера следовало. Ни к чему притворяться, будто все хорошо. В конце концов, они все равно все узнают. Забыв о телевизоре и подняв на нее огромные грустные глаза, Филипп спросил:
– Папа сегодня придет домой?
Она не удивилась. Всматриваясь в серьезное лицо, на котором, казалось, застыл этот вопрос, в темные глаза, до боли напоминавшие отцовские, она понимала, что пора принять решение. Не будь трусихой, Эшлин. Скажи им прямо сейчас, ты должна это сделать.
– Где Пол? – спросила она решительно.
– Наверху, – ответил Филипп.
Эшлин подошла к лестнице и крикнула:
– Пол! Спустись вниз, я хочу поговорить с тобой.
Пол скатился по лестнице, перепрыгнув через последние две ступеньки и с шумом приземлившись сразу на обе ноги. На которых, разумеется, не было носков. Если Филипп их снимал, то Пол тут же следовал его примеру. Он вихрем влетел в гостиную и бухнулся на пол рядом с братом. Заглянув в один из пакетов, который, по его расчетам, должен был быть с чипсами, а не из-под чипсов, Пол произнес с осуждением:
– Ты съел мои чипсы!
– Я не ел, – отозвался Филипп.
– Ел!
– Тихо! – крикнула Эшлин. Дьявол, она не собиралась кричать на них. – Мальчики, есть одна вещь, о которой я должна вам рассказать, – начала она более мягко. – О вашем отце и обо мне.
Она остановилась, понимая, что собирается сказать чудовищную вещь, и задаваясь вопросом, какими словами можно передать простое, казалось бы, обстоятельство: ваш отец бросил меня. Они выжидательно смотрели на нее – два миниатюрных Майкла, те же черты лица, те же глаза. Ей вдруг вспомнилось, как она сказала ему о беременности; как на прогулке морозным мартовским днем вокруг них возник маленький, очень личный мирок – прямо посреди Буши-парка, который они прошли из конца в конец, пробежавшись заодно и по списку предполагаемых имен для их будущего ребенка; как они гадали, на кого он будет больше похож; как она улыбалась: «На тебя». Ей хотелось, чтобы их ребенок был темненьким, а не бледным с ее мышиными волосами. Как Майкл прошептал в ответ: «Нет, на тебя», – и оттянул воротник ее куртки, чтобы коснуться холодными губами ее теплой шеи.
Дети смотрели на нее, терпеливо ожидая, когда она заговорит. Слишком терпеливо. Бедняжки, они понимали – что-то случилось. Ей оставалось только по возможности смягчить удар, постараться, чтобы он был как можно менее болезненным. И хотя ее сердце пылало от ярости, она не могла превращать мальчишек в ракеты «Экзосет» и использовать как оружие в войне против отца. Ох, не следовало вчера соглашаться, чтобы Майкл тоже с ними разговаривал. Она начала заново.
– Мы с папой не особенно ладили в последнее время, и… – Господи, что ей сказать? Он ушел? Он больше с нами не живет? Это звучало ужасно, как приговор. Если бы только они были чуть постарше, хотя бы на пару лет, они бы смогли понять. Но в десять – как можно надеяться на понимание? – Папа переехал от нас, ему было плохо…
– Почему плохо? – с беспокойством спросил Филипп. – Это из-за меня? Потому что я приставал к нему с роликами?
– Нет-нет, милый, это не имеет отношения к вам. Папа любит вас, просто… ему нужно побыть одному какое-то время. Он хочет, чтобы вы были сильными и понимали, что он вас очень любит.
– Тогда почему он ушел? – Пол смотрел на нее с таким замешательством во взгляде, что она разрывалась между желанием разрыдаться и обнять его.
– Мы с папой не всегда ладим, – медленно произнесла она. – Иногда взрослые ссорятся, и им нужно некоторое время побыть врозь, папа этого и хочет. Побыть самому по себе. Это, конечно, не означает, что вы его больше не увидите, – добавила она, как ей показалось, обнадеживающе.
– Но почему, мам?
На этот раз «почему?» произнес Пол. Филипп просто стоял, опустив голову, густые темные волосы падали на лоб. Эшлин хотела ласково убрать их в сторону, но он отшатнулся.
– Я вот что скажу. Давайте пообедаем в «Макдональдс». Как вам такая мысль?
– Хорошо, – Пол выглядел так, словно готов был расплакаться.
– Мы только вчера ходили в «Макдональдс». Я думал, мы не должны питаться бургерами все время, – тихо сказал Филипп.
– He все время, конечно, – ответила Эшлин. – Но иногда можно немного нарушить правила, разве нет? Дети, где ваши носки? У вас есть пять минут, чтобы собраться!
Пол убежал за носками наверх, а Филипп остался стоять, глядя себе под ноги. Эшлин крепко обняла его, чувствуя, как напряжено и словно наполнено страданием его тело.
– Мне очень жаль, что так вышло, милый. Это не твоя вина. Тут совершенно ни при чем ролики или что-нибудь подобное. Дело в нас с папой…
– Не важно, – вдруг сказал он и, выскользнув из объятий, наклонился за носками. – Я не голоден.
Сидя с телефоном на кровати, Эшлин старалась говорить потише, чтобы не разбудить мальчиков. Было около половины девятого, но еще не стемнело. На той стороне улицы парочка выгуливала собаку. Они держались за руки, а пятнистый терьер энергично рыскал по придорожным кустам.
– Это так несправедливо! Мальчики очень расстроены. Я чувствую себя так, будто это моя вина, будто я отнимаю у них детство.
– Не глупи, ты делаешь все, что возможно в данных обстоятельствах, – ответила Фиона. – Ну что еще ты можешь сделать?
– Я даже не знаю, – тяжело вздохнула Эшлин, вспоминая, как прошел день. Обед катастрофически не удался. Филипп наотрез отказался есть. Пол последовал его примеру, оставив Эшлин почти весь гамбургер и большую часть картошки-фри. В иной день она уметелила бы все за милую душу, но сегодня у нее совсем не было аппетита.
– Что думаешь о временной работе, которую предложил Пат? – спросила Фиона.
– Чертовски страшно, вот что думаю. Не знаю даже, что пугает сильнее – само возвращение на работу или тот факт, что за двенадцать лет я все позабыла. И еще: Пат дал мне шанс, и я боюсь его подвести.
– Ерунда. Конечно же, у тебя все получится. От тебя ничего такого не требуется, правда. В любом случае, у тебя есть неделя, чтобы все обдумать, – заметила Фиона. – Элизабет уходит в декрет только через три недели, так что у тебя будет время привыкнуть к работе. Ты запросто справишься.
– Спасибо тебе, Фиона, спасибо за все. За то, что поддерживаешь меня, за помощь с работой… За то, что ты есть, – с чувством произнесла Эшлин. – Не знаю, что бы я делала без вас с Джо.
– Как там она?
– Ничего. Мы созванивались только что. Она ходила пешком в Портмарнок: говорит, надо было измотать себя, чтобы вечером нормально заснуть, бедняжка.
– А что из себя представлял ее приятель?
– Я совсем его не знаю. Видела пару раз, но мы толком не общались. Майкл от него не в восторге. Другое дело, что, – Эшлин издала гортанный смешок, – Майкл тот еще эксперт по человеческим натурам. Или, скорее, это я ничего не понимаю в людях. – Она замолчала.
