Текст книги "Сладкое господство (ЛП)"

Автор книги: Кения Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4

Проблема по имени Марсело

Лэй

Кто-то рассказал отцу, что я собирался убить Марсело.

Хммм.

Утром, когда я заговорил об этом, в комнате было всего пятеро – Чен, Дак, Ху, Болин и Фэнгэ.

Мой разум лихорадочно перебирал возможные варианты, сужая круг подозреваемых.

Это должен был быть кто-то, кто испытывал к моему отцу глубокую преданность. Кто-то, кто не смог бы смириться с мыслью о таком радикальном поступке.

Сразу же на ум пришли Болин и Фэнгэ. Они боготворили моего отца настолько, что это уже граничило с фанатизмом.

У Болина даже была его фотография в рамке, стоявшая в спальне рядом с портретом матери. Такой уровень восхищения был чересчур и почти тревожным. Болин всегда был тем, кто с маниакальной преданностью хранил наследие отца, следуя его принципам и наставлениям, как будто это была священная истина.

Фэнгэ, с другой стороны, был не менее безумно предан ему. Его уважение к моему отцу уходило настолько глубоко, что он часто говорил о нем с благоговейной интонацией, и глаза у него загорались при одном упоминании его имени. Совершенно не удивительно было бы, если бы он выложил все, лишь бы защитить то, что, по его мнению, отец счел бы правильным.

По крайней мере теперь у меня было представление о том, кто снабжает его информацией.

Отец снова заговорил:

– Ты понимаешь, Лэй? Ты не можешь убить Марсело.

– А почему нет? Он угрожает моим отношениям и слишком близко подобрался к Моник.

– Марсело должен умереть, в этом нет никаких сомнений, – спокойно ответил он. – Но не от твоей руки и не в этом году.

Я плотно сжал губы.

– Моник слишком многого лишилась за слишком короткое время, – продолжил он, – и такая потеря может изменить ее навсегда. И изменить твои отношения с ней – тоже.

– Изменит ее? – Я нахмурился. – Она сильная. Она справится с его смертью.

– Сильная, да, – согласился отец. – Но она и уязвимая. Марсело слишком близок к ней. Если ты убьешь его, это разобьет ей сердце, и она может никогда не оправиться. И что еще важнее. если она когда-нибудь узнает, что это сделал ты, она тебя не простит.

– Она не узнает. Я бы все сделал так, чтобы она не узнала.

– Не будь наивным, Лэй, – голос отца стал резким и властным. – Такие секреты не остаются в земле. Рано или поздно все всплывает. И когда она узнает, ты потеряешь ее навсегда.

Я сжал кулаки.

– И что ты предлагаешь? Просто оставить его в живых и позволить ему продолжать быть угрозой?

– Нет. – Он покачал пальцем. – Марсело умрет. Но это должно быть сделано так, чтобы ни ты, ни «Четыре Туза» не были к этому привязаны.

Я не мог поверить, что мы вообще ведем этот разговор.

И все же я вздохнул и наклонился ближе.

– И как это должно произойти?

– Этим займется другой человек. Кто-то, кто сможет сделать так, чтобы Моник даже не заподозрила твою причастность.

– Мне не нравится перекладывать решение своих проблем на чужие плечи.

– Дело не в том, нравится тебе это или нет, – твердо сказал мой отец. – Речь идет о том, чтобы защитить Моник и твои отношения с ней. Ты должен мыслить наперед, Лэй. Ты должен думать о том, что будет лучше для нее и для тебя.

Я глубоко вдохнул, пытаясь усмирить бурю эмоций, которая бушевала внутри.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, но это просто кажется… неправильным.

– Иногда правильное ощущается как неправильное, но ты должен мне поверить. Марсело умрет, но не от твоей руки. Это единственный способ убедиться, что Моник не будет страдать больше, чем уже страдает.

Я посмотрел отцу в глаза, пытаясь уловить хоть намек на ложь. Но все, что я увидел, – это холодная, суровая правда, скрытая в его словах.

Медленно, с неохотой, я кивнул.

– Ладно. Марсело умрет, но не от моей руки.

– Хорошо, – отец тоже кивнул. – А теперь нужно убедиться, что его смерть будет организована правильно и никто не заподозрит тебя.

Я приподнял брови.

– Марсело работает с бандами в Шэдоу-Хайтс, создает тайные альянсы.

– Какого хрена?

– Думаю, у него есть план по расширению за пределами Синдиката «Алмаз». Он предает нас, Лэй. И делает это у нас под носом.

– Как долго ты об этом знал?

– Достаточно долго, чтобы понять, что действовать нужно осторожно. Как ты думаешь, что будет самым разумным шагом с твоей стороны?

Он внимательно наблюдал за мной, и я понял, что все это – проверка. Он хотел увидеть, способен ли я выстроить правильную стратегию и сыграть тонко, как полагается.

– Я должен передать эту информацию Диме и Кашмиру.

На его лице расплылась широкая улыбка.

– Именно. Им нужно знать, чем занимается Марсело. Дима начнет копать глубже, а Кашмер…

– Придет в ярость.

– А ты тем временем просто останешься в Востоке, продолжая укреплять отношения с Моник, любить ее и баловать. Пусть Север и Запад начнут подозревать Юг.

Мне не хотелось признавать это, но предложение отца действительно выглядело куда проще в исполнении. Более того, оно позволяло мне остаться чистым. И, если быть честным… все, что разрушит Марсело, он сделает сам. Я тут ни при чем.

Тайные сделки в Шэдоу-Хайтс? О чем ты вообще думал, Марсело? Дима тебе этого никогда не простит.

– Разумеется, – сказал отец, поднимая указательный палец. – Ты не можешь торопиться. Тебе нужно втайне собрать больше доказательств. Пусть твои люди проследят за ними. Возможно, даже стоит отправить Чена и Дака, чтобы они поговорили с бандами. В любом случае, нужно добиться того, чтобы Север и Запад сами начали видеть в Марсело потенциальную угрозу.

Я откинулся на спинку кресла.

– Я могу это устроить.

– Превосходно, – выдохнул он с облегчением. – Доверься плану. Марсело получит по заслугам, а Моник так ничего и не узнает. Я хочу, чтобы моя дочь была здесь счастлива.

Я моргнул.

– Твоя дочь?

– Ты ведь собираешься на ней жениться? Верно?

– Да, но...

– Тогда она моя дочь. – Он неловко хихикнул. – Позволь мне насладиться этим фактом, пока у меня еще есть… ограниченное время на этой земле.

Я не поддержал его смех.

– Она не хочет, чтобы я тебя убивал.

– Конечно нет. Она хороший человек. Восток не заслуживает ее, но… ты убьешь меня. – Он внимательно посмотрел на меня. – Ты сможешь это сделать?

– Думаю, да.

– Не думай, сын мой. Знай. – Он коснулся головы. – Почувствуй эту уверенность где-то глубоко внутри.

Вот он – мой отец. Человек, который ставил традиции выше жизни, а смерть – выше любви.

К моему удивлению, он вдруг указал за нашу спину, на огромный портрет моей матери и матери Моник в золотой раме.

– Чья это была идея?

– Моя.

– Твоя?

– Да.

– Вот как. – Его обычно суровое выражение лица дрогнуло, и на миг мне показалось, что в его глазах появилась влага. Это была сторона, которую он почти никогда не показывал – уязвимость, спрятанная под слоями безжалостности.

Он откашлялся.

– Я горжусь тем, каким мужчиной ты стал, Лэй.

Меня будто ударило током.

Эти слова повисли в воздухе, тяжелые от значения, которое когда-то было для меня всем.

Было время, когда я мечтал только об одобрении отца. Когда его похвала могла окрасить мой день, а его разочарование разрушало весь год.

Но теперь эти слова больше не обладали той силой, что раньше.

Он больше не был для меня богом, недосягаемой фигурой силы и мудрости.

Теперь он просто человек. И человек сломленный.

Овдовевший мужчина, живущий в страданиях. Отец, сожалеющий о своих ошибках. Хладнокровный убийца.

Я посмотрел на него. Не просто глянул, а по-настоящему посмотрел. И увидел трещины в его броне. И это не заставило меня ни возненавидеть его, ни полюбить. Это просто сделало меня грустным.

И все же я проглотил эту тоску и тихо произнес:

– Спасибо, отец.

Он повернулся к репортерам и улыбнулся.

Я сделал то же самое.

Вспыхнули вспышки.

Этот снимок войдет в историю как легенда – последняя совместная чайная церемония Хозяина Горы и Великого Хозяина Горы. Отец, исполненный заботы, и сын, полный любви.

Поколения детей на Востоке будут видеть эту фотографию в школьных учебниках по истории и вписывать дату церемонии в тестах.

А кому-то даже придется написать по ней сочинение.

Но никто не узнает о лжи и темном подтексте, скрытых за этим моментом.

Вспышки продолжали срабатывать, и между нами растянулась тишина, натянутая, как резинка, готовая лопнуть в любую секунду.

Он действительно исчезнет из моей жизни. Как я вообще привыкну к этому?

Повернувшись к отцу, я воспользовался этой паузой, чтобы получше рассмотреть его. Его длинные волосы стали заметно седыми – теперь в них было больше серого, чем черного. Вокруг глаз и рта появились новые морщины. Те линии, что раньше были едва заметны, превратились в глубокие борозды, как немой след множества тяжелых мыслей и грузов, что он носил в себе изо дня в день.

Воспоминания о моем детстве с ним нахлынули неожиданно.

Горькие и светлые одновременно.

Я вспомнил те дни, когда он учил меня драться. Его голос, строгий, но ободряющий, эхом отдавался в моих ушах, когда он демонстрировал стойки и удары. Он был беспощадным, доводил меня до предела, но всегда знал, зачем это делает. Он хотел, чтобы я стал сильнее. Он готовил меня к тому, чтобы я однажды смог защитить Восток.

А потом были и более спокойные воспоминания, например, тот день, когда он учил меня кататься на велосипеде. Я до сих пор помнил, как руль дрожал в руках и как неуверенно я держался, делая первые попытки ехать без тренировочных колес.

Его руки были рядом, он держал меня, не давая упасть.

– Продолжай, Лэй. У тебя получается.

Когда я наконец поехал сам, в его глазах невозможно было не заметить гордость.

Мое сердце потеплело.

Перед глазами всплыли и другие моменты, как он показывал мне, как привязывать леску, как учил плавать на пляже, как мы проводили вечера у камина вдвоем, только он и я, и он читал мне историю Востока.

О блять…

Вопреки здравому смыслу, во мне поднялась глухая, невыносимая грусть от осознания того, что мне придется его убить.

Смогу ли я?

Вдруг эта мысль стала почти невыносимой. На один короткий миг… я даже задался вопросом, а может, есть другой путь? Тот, что не заканчивается кровью.

Может, посадить его в подземелье? Нет. Кто-нибудь обязательно его выпустит.

Я сжал зубы.

А что, если отправить его в Китай, как он однажды сделал с Янь? Нет. Он все равно продолжит плести заговоры и убивать.

Но тут в памяти всплыла сцена жестокой смерти Ромео и Шанель.

Нет. Если я оставлю его в живых, он зайдет слишком далеко… а я буду жалеть, что не убил его. Каждая новая кровь будет на моих руках.

Жестокость моего отца не знала пределов.

Я должен убить его.

Грусть сменилась стальной решимостью.

Отец выбрал свой путь. И я должен выбрать свой. Ради Моник, ради нашего будущего и ради безопасности тех, кого я люблю, я сделаю то, что должен.

Я вздохнул и снова повернулся к камерам.

Наконец, отец нарушил молчание:

– Ты прекратил тренировки на Горе Утопии.

Я посмотрел на него.

– Да.

– Почему?

– Янь забрал тело Шанель, и я отправился его искать.

– Это было лишним. Твое место было рядом с Моник.

– Теперь я это понимаю.

– Тогда почему ты не вернулся к тренировкам на Гору Утопии?

– Я хотел показать Моник Дворец.

На его лице появилась ухмылка, в которой читалось слишком много.

– И как ей Дворец?

– Она считает, что он величественный и потрясающий.

В его взгляде отразилась гордость.

– Ты сказал ей, что это я спроектировал Дворец?

Я закатил глаза.

– Конечно, сказал. Хотя… ей больше по душе «Цветок лотоса».

– Как и твоей матери. – Его улыбка стала шире.

– Да.

– Во многом Моник напоминает мне Цзин. Ты видел, как она вчера разговаривала с репортерами?

– Видел.

– Казалось, будто твоя мать стоит рядом с ней.

Я попытался не улыбнуться, но все равно не сдержался.

Вспышки камер снова ослепили нас.

Я вздохнул.

– Когда все закончится, мне кажется, вытащить Моник из сада будет практически невозможно.

– И это радует меня. – Затем его улыбка погасла, и на лице появилось задумчивое выражение. – Насчет моего внука…

Я нахмурился.

– Я не собираюсь называть ребенка в твою честь.

– Моник дала обещание. Сонг был свидетелем и проследит, чтобы все произошло именно так.

– У дяди Сонга не будет ни малейшей возможности принимать такие решения, когда придет время.

– Моник это сделает, потому что она преданная. – Он кивнул. – И, к твоему сведению, тебе будет приятно узнать, что у меня есть тело Шанель. Сонг передаст его тебе после битвы.

– Не было никакой необходимости заставлять Янь забирать тело.

– Я не осознавал, насколько вы с Моник стали близки.

Я огляделся.

– Удивлен, что ты не привел Янь с собой, чтобы устроить очередной бардак.

Он странно вздохнул.

– Вообще-то… я ее привел.

Я приподнял брови.

– Правда?

– Она на кухне.

– С Моник?

– Да.

– Нет. – Я уже собрался подняться.

– Сын. – Он поднял руку. – В этом нет нужды. Янь больше не представляет угрозы ни для тебя, ни для Моник.

В его голосе прозвучало что-то странное.

Я внимательно посмотрел на него.

– Почему ты так говоришь?

Прежде чем он успел ответить, в комнату вошла Моник с элегантной сервировочной тележкой, и все мое внимание тут же переключилось на нее.

На ней было потрясающее синее платье, которое сидело на ее теле так сексуально, что я на секунду забыл, где нахожусь.

Честно говоря, на ее голове должна была быть корона, потому что она выглядела как настоящая королева.

Вспышки камер снова ослепили нас, и на несколько секунд я ощутил раздражение от самой мысли, что кто-то еще увидит, насколько она прекрасна.

Отец, разумеется, сразу понял, о чем я думаю, потому что тихо произнес:

– Ты должен научиться делить ее с Востоком.

– Посмотрим.

На верхней полке тележки стоял изящный синий чайник с ее тщательно приготовленной смесью. Рядом с ним располагались традиционные чашки, которые раньше принадлежали моей матери.

Один только этот вид заставил мое сердце сжаться от гордости.

О, боже.

Она подошла ближе, и тогда я заметил нечто в ее глазах – тревогу, которой обычно там не было.

А?

Я чуть подался вперед.

Она нервничает?

В принципе, это было логично, но… было что-то еще.

Я вгляделся в Моник внимательнее. Обычно она держалась уверенно, но сейчас ее плечи были напряжены.

Когда она остановилась у края стола, пальцы начали теребить край чайника.

Я заметил, как дрогнули ее ресницы, как слегка подрагивали пальцы, и как она с тревогой переносила вес с одной ноги на другую.

Ее взгляд метался по комнате, будто она искала способ выбраться отсюда.

Что-то было не так, и… мне казалось, дело вовсе не в чайной церемонии.

Глава 5

Сигнал сердца

Лэй

Пока Моник готовилась начать чайную церемонию, все замолчали, и камеры были направлены только на нее.

Такая красивая.

Она стояла у края стола, ее пальцы легко скользнули по изящному синему чайнику с ее авторским составом.

Рядом с ним стояли традиционные пиалы – великолепной работы, пропитанные историей, и теперь они ждали, чтобы быть наполненными.

Она глубоко вдохнула, и на мгновение наши взгляды встретились.

Ты в порядке?

Я попытался передать ей уверенность, без слов сказать, что все пройдет идеально, потому что она, самое прекрасное существо, которое когда-либо ступало на землю Востока.

Я беззвучно произнес: Я тебя люблю.

К своему ужасу, я увидел в ее глазах вспышку страха.

И не мог избавиться от ощущения, что что-то пошло страшно не так.

Что произошло? Кого мне нужно избить?

Отвернувшись от меня, Моник начала церемонию как положено – налила немного горячей воды в чайник, чтобы пробудить чайные листья.

Этот жест должен был символизировать пробуждение чувств и открытие сердца.

Ее движения были по-настоящему изящными, но… снова бросилась в глаза едва заметная дрожь в ее руках, когда она держала чайник.

Нет. Это была не просто обычная нервозность. Мне казалось, здесь было нечто большее.

Я стиснул зубы, размышляя, что мне делать дальше.

Все внутри меня кричало о том, что я должен увести ее отсюда и выяснить, что случилось.

Снова сработали вспышки.

Репортеры с блокнотами и микрофонами продолжали неотрывно следить за происходящим.

А что если я резко остановлю ее, а на самом деле ничего страшного не происходит?

Это может испортить ее момент, и я никогда себе этого не прощу.

Может, я просто слишком ее опекаю?

Моник медленно и осторожно наливала воду.

Я не мог увидеть, что происходило внутри, но представлял, как чайные листья медленно закручивались в чайнике, высвобождая свою суть.

Ее лицо было маской сосредоточенности, но в глазах по-прежнему читался страх.

Под столом я сжал кулаки, заставляя себя остаться на месте и не испортить этот момент.

Тем временем тонкий аромат ее чая начал наполнять комнату, переплетаясь с запахом цветущей сакуры.

Блять. Как же это пахнет.

Тетя Сьюзи тихонько захлопала.

Тетя Мин шикнула на нее.

Отец кивнул и прошептал себе под нос:

– Чувствую лаванду. Очень хорошо.

Меня охватила гордость.

Но, несмотря на красоту церемонии и изящество ее купажа, я все еще замечал напряжение в ее осанке.

Из-за чего ты нервничаешь? У тебя все потрясающе получается.

Что-то могло случиться между тем, как я попрощался с ней утром, и этим моментом?

Это могли быть ее сестры в Востоке?

Или Марсело или Бэнкс позвонили и чем-то расстроили ее?

Я наклонился к Чену и прошептал:

– Где Мин Юй?

Чен моргнул.

– Она в подземелье под дворцом. Я не хотел, чтобы Мин Юй этой неделе снова устроила переполох.

Значит, Мин Юй не могла подойти к ней и чем-то расстроить.

Тогда что это может быть?

Моник сделала еще один глубокий вдох и повернулась к репортерам. Когда она заговорила, ее голос звучал четко и уверенно:

– Для меня большая честь быть частью этой чайной церемонии.

Один из репортеров улыбнулся, явно наслаждаясь происходящим.

Моник бросила на меня взгляд.

Я едва заметно кивнул, стараясь приободрить ее и хоть немного успокоить.

Она снова повернулась к репортерам.

– Я искренне надеюсь с глубочайшим уважением приобщиться к традициям Востока и внести свой вклад в сохранение и прославление этой прекрасной культуры.

К моему удивлению – и, наверное, не только моему, тетя Сьюзи захлопала в ладоши, а тетя Мин фыркнула.

Хватит. Она и так на волнуется.

Камеры снова осветили зал вспышками.

Моник обвела взглядом комнату, ненавязчиво и внимательно, будто хотела установить зрительный контакт с каждым, кто присутствовал.

Безупречно.

Чен наклонился ко мне и тихо сказал:

– У нее все отлично.

Я кивнул.

Моник обратилась к репортерам и подарила им приветственную улыбку.

– Вместе мы сможем построить будущее, которое будет чтить наше прошлое и двигаться вперед с силой и единством.

Комната загудела от восторга, и я снова почувствовал, как грудь наполняется гордостью, глядя на нее.

Я все больше убеждался в том, что у Моник удивительный дар, ее искренность и чистота легко находили путь к людям. И наблюдая, как она завоевывает сердца Востока с такой грацией и душевностью, я всерьез захотел встать перед ней на одно колено и сделать предложение.

Отец наклонился ко мне и прошептал:

– Шанель никогда бы не справилась с этим.

Я злобно посмотрел на него.

Он пожал плечами и снова перевел взгляд на Моник.

Моник снова глубоко вдохнула.

– Я полностью предана этому пути и каждому из вас.

Репортеры явно были в восторге, камеры щелкали с бешеной скоростью, ловя каждое ее движение, а в толпе уже начали раздаваться восхищенные шепоты.

Даже несколько операторов утвердительно кивнули.

Моник завершила свою речь:

– Я верю, что вместе мы создадим наследие единства, уважения и общих мечт для будущих поколений.

Аплодисменты раздались сразу и были по-настоящему восторженными.

Репортеры подались вперед, готовые завалить ее вопросами, несмотря на то, что сейчас был не момент для интервью.

И снова я почувствовал то знакомое ощущение, мне не хотелось делить ее с ними.

Это было странное сочетание гордости и собственнического инстинкта.

Хммм.

Она действительно оставляла после себя сильное впечатление. Ее искреннее уважение и готовность принять наши традиции точно расположат к ней мой народ, обеспечив ей их любовь и поддержку.

Но вместе с тем… все это вполне могло породить какое-нибудь безумное фанатство.

О, блять. Что я наделал?

Я уже видел восхищение в глазах репортеров, то, как они ловили каждое ее слово. Пройдет совсем немного времени, и ее портреты появятся на стенах домов, а ее имя будут произносить с теплотой на рынках, в чайных лавках и мастерских.

Возможно, даже начнут делать кукол и всякие сувениры с ее лицом.

Это вполне могло случиться.

С моей матерью все было точно так же.

Я уверен, если бы я сейчас пошел к ее могиле, там наверняка нашлись бы двое или трое человек, пришедших, чтобы почтить ее память. Возможно, кто-то даже просил бы у надгробия совета в каком-нибудь сложном семейном вопросе.

Люди оставляли у ее могилы записки с желаниями и блестящие монеты, надеясь, что она уговорит Бога исполнить их просьбы.

В конце концов Мони будут любить, как мою мать.

Я взглянул на отца и заметил ту самую хитрую, все-понимающую улыбку на его лице, пока он наблюдал за ней.

Эта чайная церемония была не просто способом Востока принять ее. Ты хотел успеть подарить им нового кумира до своей смерти. Кого-то, кого они смогут любить и боготворить. Черт побери.

И пусть я всей душой дорожил тем, как быстро она находила общий язык с моим народом, какая-то часть меня все равно не могла смириться с мыслью о том, что теперь ей придется делить свое внимание и нежность с таким множеством других людей.

Конечно, это было эгоистичное чувство. Но я не мог от него избавиться.

Отец тихо усмехнулся у меня сбоку.

Я повернулся к нему.

Он снова прошептал:

– Ты должен поделиться ею с ними.

Моник вернулась к чайнику, где настаивался чай, и в этот момент сработали вспышки камер.

Но вместе с ярким светом в ее глазах снова мелькнул тот самый страх, пока она продолжала церемонию, аккуратно добавляя капли меда в каждую пиалу.

Ты все еще чего-то боишься. Почему? У тебя все получается потрясающе.

Это все у меня в голове?

Или с Моник действительно происходит что-то более глубокое?

Я вспомнил вчерашний момент, когда спросил ее, хочет ли она, чтобы я вмешался в ее напряженный разговор с Ченом.

Моник покачала головой:

– Нет. Я не хотела, чтобы ты вмешивался. Я справилась.

– А если однажды почувствуешь, что не справляешься и тебе нужно, чтобы я вмешался, дашь мне сигнал?

– Какой еще сигнал?

– Положи руку на сердце и посмотри на меня.

В этот момент Лэй сам показал, что имел в виду: убрал ладонь с моей шеи, провел пальцами ниже и остановился прямо на моем бешено бьющемся сердце.

А потом посмотрел на меня с такой силой… что я растаяла.

– Это будет наш сигнал.

– А ты тоже будешь делать так, Лэй?

– Буду.

– Тогда… я приду на помощь. Я, может, и не умею драться, но…

– Ты всегда найдешь способ спасти меня. Ты сильная и умная.

Я вернулся мыслями к чайной церемонии и медленно выдохнул.

Ты покажешь знак? Ты помнишь? Или я просто снова чересчур ее опекаю?

Завершив заваривание, Моник двигалась с выверенной грацией, наливая золотистый, сладко пахнущий чай обеими руками в изящные пиалы. Она держала голову опущенной, спину – идеально выпрямленной, словно показывая всем нам, что она, наша преданная и любящая служительница.

Чен кивнул.

– С грацией у нее все отточено.

Этот жест должен был выражать уважение и смирение, но я видел, чего ей стоило сохранять самообладание.

Идеально. У тебя все получается, детка.

Когда она подошла ко мне с первой пиалой, ее руки слегка дрожали.

Я протянул руку, взял у нее чашку и провел пальцами по ее руке. Улыбаясь, я выдержал ее взгляд, пытаясь передать свою поддержку и любовь.

Она тоже улыбнулась, робко и осторожно, но страх в ее глазах никуда не исчез.

Что происходит? Кого мне нужно убить?

Все камеры были направлены на меня.

Медленно я поднес пиалу к губам, вдохнул аромат.

– Мммм. Пахнет восхитительно. Настолько, что я, пожалуй, заберу себе весь чайник.

Моник моргнула.

Пару женщин-репортеров тихонько хихикнули.

Тем временем мои тетки дружно прокашлялись, явно намекая, чтобы я поторопился.

Никуда я не тороплюсь. Это ее первая пиала, и она – только моя.

С дьявольской ухмылкой я сделал крошечный глоток.

– Мммм. Тааак вкусно.

Несколько репортеров снова засмеялись.

Наверняка они не привыкли видеть меня таким, с этой полуулыбкой и в восхищении от чая, приготовленного моей девушкой. Но я нисколько не преувеличивал. Смесь действительно была идеальной.

Тончайший баланс вкусов, в каждом из которых чувствовались ее тщательный подбор и подготовка.

Я должен был сказать что-то официальное… но вместо этого сделал большой, жадный глоток.

– Оууу, – протянула одна из репортеров с умилением.

Остальные поспешно начали что-то записывать.

Сделав еще один глоток, я уловил тонкие ноты лаванды и чего-то еще.

Что это за вкуснятина?

Послевкусие было чуть сладковатым, с едва уловимыми земляными оттенками.

Мои веки дрогнули, а потом опустились, пока я наслаждался этим идеальным, гармоничным сочетанием.

Несколько репортеров начали шептаться между собой.

Весь Восток захочет узнать, из чего состоит этот чай. И когда узнает, он станет самым востребованным чаем года.

Тетя Сьюзи заговорила:

– Хозяин Горы, я бы тоже не отказалась от чашки чая.

Я подмигнул ей:

– Уверен, наш Заместитель Хозяина Горы Чен может заглянуть на кухню, подобрать смесь и заварить вам чай.

Репортеры рассмеялись, и, к моему удивлению, отец тоже.

Я не поставил пиалу.

Вместо этого я долго и с нежностью смотрел на нее.

Снова вспыхнули камеры, наверняка запечатлев момент, как Моник медленно начинает кланяться передо мной, элегантно, изящно, в ту самую секунду, когда я наслаждался ее первым чаем.

Это фото окажется на первой полосе каждой газеты уже завтра утром.

Вот так, Восток. Она моя. Даже не думайте.

Я посмотрел ей в глаза.

Она снова ждала моей реакции, и… снова в ее взгляде мелькнул тот странный, настораживающий страх.

Хммм.

Вместо ответа я медленно положил руку себе на грудь.

Она широко распахнула глаза.

Я тихо произнес:

– Ты помнишь, что это значит?

Чен посмотрел на нее, потом на меня и прошептал:

– Что ты делаешь? Скажи, что вкусно, и позволь ей продолжить.

Я не обратил на него внимания, продолжал смотреть только на нее:

– Тебе нужна моя помощь?

Отец подался вперед:

– Довольно, Лэй. Пора двигаться дальше.

Я проигнорировал и его:

– Я нужен тебе, малышка?

Она нервно скосила взгляд на моего отца.

Он наблюдал за нами.

И тогда… она положила руку себе на грудь.

Понял. Я все понял.

Я сделал еще один глоток и громко произнес:

– Это восхитительно. Ты оказываешь мне честь, Хозяйка Горы.

Чен взвизгнул, впервые это звание прозвучало вслух, да еще и перед камерами. Разумеется, так было нельзя. Так не делается на Востоке. Для этого должна быть церемония.

Но любой, у кого есть глаза, сразу бы понял, что я не собирался ее отпускать.

Да, вы все правильно поняли. Она – моя Хозяйка Горы.

Мои тети захлопали в ладоши.

Репортеры торопливо строчили заметки, и вспышки камер ослепляли.

Моник выпрямилась после поклона, выдохнула дрожащим дыханием, и по ее лицу скользнула волна облегчения. Но когда она вернулась к чайнику, чтобы налить чашку моему отцу, ее плечи все еще оставались напряженными, и тревога не уходила из глаз.

Я поставил чашку на стол и больше не мог выносить, как она выглядит.

Она подала знак, значит, пришло мое время вмешаться.

Моник нужна была поддержка, и я должен был быть рядом, к черту все традиции.

– Прошу прощения, уважаемые, – произнес я, вставая, и сразу почувствовал, как внимание всего зала, особенно репортеров, переключилось на меня.

Остальные за столом тоже поднялись и склонили головы.

Я посмотрел прямо в камеры.

– Мне нужно поговорить со своей Хозяйкой Горы. Лишь на пару минут. Наедине... Я просто не могу иначе.

К своему удивлению, я заметил, как те самые хихикающие журналистки посмотрели на меня с каким-то заговорщическим выражением, будто думали, что я хочу остаться с ней наедине, чтобы украсть поцелуй.

Отлично. Пусть так и думают.

С опущенной головой Чен выглядел так, будто у него сейчас случится инсульт.

– Ч-что ты творишь? – прошипел он.

Моник застыла, сжав в руках чайник.

– Мне внезапно пришла в голову одна важная мысль, – голос мой оставался спокойным. – Поэтому церемония чая немного задержится.

Выключите камеры.

Тетя Сьюзи приподняла голову и натянуто улыбнулась.

– Это прямая трансляция, Лэй.

– Тогда пусть станет не прямой, – щелкнул я пальцами. – Немедленно.

Репортеры засуетились, подавая сигналы своим операторам. Один за другим красные огоньки на камерах погасли.

Тетя Мин нахмурилась.

– О чем бы ты ни хотел поговорить, Лэй, сделай это потом.

– Я согласен с сестрами, – кивнул отец. – Эта церемония слишком важна, чтобы ее откладывать.

– Это важнее. – Я отошел от стола, не обращая внимания на недовольное бормотание теток и сдержанные перешептывания репортеров. Через пару секунд я оказался рядом с Моник. Ее руки дрожали, когда она поставила чайник.

Ты подала знак, и я говорил, что всегда буду рядом, когда ты это сделаешь.

Я осторожно взял ее за руку и почувствовал, как дрожь пробежала по ее пальцам.

Да, что-то определенно было не так.

Ее глаза встретились с моими, и я увидел в них одновременно облегчение и страх.

– Я с тобой.

Ее нижняя губа дрогнула.

Я повел ее прочь от стола, подальше от любопытных глаз и своей неумолимой семьи.

Традиции были важны, но Моник была важнее. И всегда будет.

А теперь посмотрим, что, блять, так ее пугает и заставляет нервничать.